[Расскажите, где вы родились?]
Здесь.
[Вы родились в Москве?]
Да, в этом доме родилась.
[Вы и родились в этом доме?]
Я родилась в этом доме, 60 лет здесь живу.
[А какого года?]
1957-го.
[1957-го. То есть вы помните, как оно было 60 лет назад?]
Ну, поскольку дом у нас новый. Вот нас сюда заселяли как бы вот... то, конечно, вот те вот года 1960-е они отличались резко от тех, где жили в старых домах. От воспоминаний тех людей, мои воспоминания, они очень резко отличаются. Я когда читала воспоминания, скажем Макаревича того же самого (последнее, что я читала), а вот он жил вот в этом вот старом дворе, с этими... сараями, со всеми, вот эти вот дворы, где блатные эти. У нас ничего этого не было. У нас дом был генштабовский. Правда, здесь были и уборщицы, и шатёры [?], и генералы. То есть все, но в общем-то из приблизительно из одной как бы кучки. Все, это вот нас два дома было. Этот и соседний.
[В смысле, и уборщица, и генштаб из одной кучки? Это как так получилось?]
Ну, в генштабе кто работал…
[То есть все, кто работали в генштабе. Все, понятно. И всех селили сюда?]
Да. Единственное, я, например, еще помню, что раньше здесь вот была Проломная улица. На ней стояли дома. Но я этого не помню. Но я это знаю. Что мне бабушка там у коровки брала молоко.
[Проломная улица?]
Да.
[Это где? На месте автопарка, получается?]
Нет-нет. Это туда вот, сейчас вот… это, грубо говоря, улица, которая была над третьим кольцом. Над тоннелем третьего кольца. Была Проломная улица. Там стояли деревянные домики. Домики я помню. В моих воспоминаниях коровок уже нет, но когда я была ребенком, бабушка там у меня брала молоко.
[То есть там кто-то держал коров?]
Да, да, да. Соответственно, в 57-ом году. Здесь вот, вот здесь вот, очень долго были деревянные дома. Очень долго. Наверное, сейчас скажу, наверное, года до 1970-го.
[Вокруг?]
Да, были деревянные дома. Одно- двухэтажные. Какие-то такие, с такими лесенками. Потом их расселили. Вот, и в классе мы учились… У нас вот эти были, вот эти два дома. И напротив были тоже два вот таких вот, поменьше такие дома… Там жили, работающие на Серпе и молоте. Вот, класс у нас был как бы из… Ну не было никаких этих… различий ни в чем.
[А дом этот, получается, он вашим родителям достался?]
Дедушке.
[То есть дедушка жил здесь? Ваши родители жили?]
Вот эта огромная квартира по тем временам… Дедушка у меня был главный хирург Московского военного округа. То есть ни хухры-мухры. Вот эту большую квартиру нам дали на бабушку с дедушкой, на прабабушку, на маму с папой и на меня. Понятно, да?
[По нынешним меркам это нормально.]
А вот соседская квартира… Тоже трехкомнатная. Но там три изолированных комнаты. Там жила семья: бабушка, муж с женой, трое детей. В двух комнатах. Еще в одной комнате жила еще семья с двумя детьми. И когда у них Раиса Александровна судорожно родила четвертого быстренько, то тогда вот эту семью переселили и им дали тоже третью комнату. Понятно, да?
[В таких домах тоже могли жить в нескольких квартирах несколько семей?]
Здесь почти весь дом был коммунальный. Это вот наш подъезд был, где было мало, не все были коммунальные. А все остальные… вот это вот у нас тут двух-трехкомнатные… они практически все были… у меня все подружки жили в коммунальных квартирах.
[То есть, получается, вам досталась целая квартира?]
Да, то есть я балóванная. Я всю жизнь жила в отдельной квартире.
[А как происходило общение с соседями?]
Здесь у меня был мусоропровод. Открывали обычно и орали.
[Серьезно?]
Ну конечно.
[Как? Мусоропровод входил в квартиру?]
Ну да. Здесь вот был мусоропровод. Серега его заложил кирпичом. Но это вот в этих квартирах. А в большинстве мусоропровод был вот как бы в стене рядом с туалетом.
[Вы прямо так, никуда не выходя, выбрасывали мусор?]
Да, конечно. Все так и делают. Мы просто здесь... уже нам… у нас здесь… она очень узкая. И мы просто всем подъездом решили, что мы мусоропроводом не пользуемся. Ликвидировали его.
[И как, получается, переговаривались через мусоропровод?]
Да, открываешь и кричишь. Ну, был прикол, когда я, значит, пришла, надо же обедать, а не хочется. Я взяла котлетки туда и отправила. Закрыла. А котлетки аккуратно вылетели в соседний ковшик. Раиса Александровна открывает и тут же меня заложила и мне это… по шее [смеется].
[Получается, мусор мог сваливаться…]
Ну да. Вот эти два ковша… Нет, это я так их… сильно закрыла, и он как-то так вылетел. Хотя обычно они не падали [продолжает смеяться].
[Ну а как, вонял же здесь стоял?]
Нет, ну оно же пролетало все.
[Не накапливалось снизу? Все-таки не так высоко. Третий этаж.]
Вывозили все. Ну вообще, если честно, вот в смысле обслуживания, этого... я должна сказать, что было, конечно… Ну, там же у нас казарма военная. У нас всегда было чисто. У нас всегда зимой, всегда… Можно… никогда никаких завалов не было, ничего. Но единственное вот в машинах, когда снегопад, вот здесь вот которых, стоявших во дворе, это мы откапывали сами. А вот чтобы мы вот это шли по колено в этом самом. Да ничего не было. Всегда дворник. Дворнику же давали здесь жилье. Поэтому он за этот жилье работал как… Здесь все было чисто.
[В этом доме еще и дворники жили, которые обслуживали территорию?]
Конечно. У нас лифтерша была.
[И все жили в этом доме?]
Да. У нас была лифтерша. Честно, уже не помню. Очень долго помнила, как ее зовут, а сейчас уже не помню.
[А вот интересно как же люди такого разного социального статуса уживались в одном доме?]
Да легко.
[Не было никаких конфликтов?...]
Жизнь в доме
Больше того, здесь же почти все, это самое… Ну вот всё, заселились, все с детями… Здесь… здесь был огромный двор. Все эти дети там вместе все играли. Всякие эти казаки-разбойники и через веревочку прыгали, в классики играли.
[Расскажите об играх подробнее. Какие вы помните старые игры, в которые во дворе играли?]
Ну вот я говорю.
[Ага, казаки-разбойники…]
Да, бегали. Малыши, конечно, в тайне от родителей. Потому что нельзя было далеко от дома. Естественно, все равно мы и в парк бегали и везде.
[А вот тут безумно интересно. Родители очерчивали как-то зону, в которой вам можно было существовать?]
Конечно очерчивали.
[Какая она была? Где она заканчивалась?]
Ну вот я точно знаю, что в парк было нельзя.
[Парк – это вот этот который здесь (имеется в виду сквер напротив дома)?]
Нет. Вот как раз сюда… Здесь было совсем вот по-другому. Не так как сейчас. Вот сейчас, например, вот сюда, меня, например, вот в этот скверик выпускала мама. Нас сюда, маленьких, детей 3-5 летних выпускали гулять совершенно спокойно. И периодически глядели на нас в окошко. Из окошка кричали: «Лена, иди домой».
[Можно попрошу нарисовать ваш район, каким он был раньше? У вас есть ручка? Я забыла.]
Что значит «раньше»?
[Вы говорите, здесь все было по-другому.]
Нет, ну, не могу, нет. Вот этот сквер был и сейчас. Этот сквер был и сейчас, как есть. Там вот был Серп и молот, завод. Через него вот так проходила туда улица. Как вот, что здесь рисовать?
[Получается, вот здесь, где вы сказали старые домики были…]
Вот здесь сейчас вот… Вот здесь вот он пустырь, вот здесь.
[На месте пустыря?]
Да, вот там…
[Его еще не застроили, получается?]
А там и не застроят. Потому что это над третьим кольцом. А когда там домики снесли, там устроили себе стоянку машин. Так что рисовать-то особо…
[Мне в какой-то момент показалось, вы сказали, что здесь все было по-другому.]
Нет, другое я имела ввиду взаимоотношения. И как-то вот… [уходит искать ручку]. Вот. Не знаю, не было никаких… Играли все в общей куче.
[Давайте вернемся к очерченным границам, за которые нельзя было выходить.]
Ну я так понимаю… Вот так я прикидываю: то есть вот так вот до трамвайных путей и здесь до трамвайных путей.
[То есть это территория, очерченная трамвайными путями?]
Да. Наверное, вот это можно было. А мы, естественно, бегали в Лефортовский парк. Вот туда было нельзя. Но мы, естественно, все равно бегали. Естественно, всегда это выяснялось и давалось нам по шее.
[А далеко он отсюда?]
Лефортовский парк? А это, грубо говоря, до трамвайных путей и вот по трамваю остановка, на берегу Яузы.
[А почему запрещали?]
Ну, у меня мама такая была. Ну, я помню, вот у соседки тоже было нельзя, не знаю.
[А почему нельзя было? Что с этим парком-то было не так?]
Нет, ну нельзя в смысле, когда мы были маленькие.
[Потому что парк, заблудиться, да?]
Ну, сейчас как бы это… так сказать, я сейчас и Наталью-то [дочь] проверяю, а ей 24 года. Она пришла на работу или не пришла. Отзванивается. А раньше же как-то более было... спокойно ко всему этому относились. Я могу сказать, что когда я закончила 8 класс… Мы учились вот здесь вот во дворе. Школа была 8-летка тогда. Меня за обедом, так про между прочим, спросили: “Ну ты отдала документы-то свои дальше?” Я говорю: “Да”. И все. У меня даже не спросили, в какую школу я их отдала. 8 класс – это, соответственно, 14 лет. Я отдала сам… я сама относила свои документы. Хотя у меня в общем родители были такие достаточно… которые бдели меня. А вот подружка моя, например, из соседнего подъезда… У нее… она жила в коммунальной квартире. Три комнаты. В каждой по семье. Мама с папой. Одна жила. А вторая, этажом выше, там она с братом еще была. Тоже мама с папой. Так там просто родители поздно вечером приходили с работы, а дети… ключик на этом самом. Из школы приходишь, разогреваешь обед оставленный, ешь, посуду моешь. Я, собственно, тоже делала так, но в меньшей степени, потому что у меня бабушка была. Никто никогда не смотрел, делали мы уроки или не делали. Никого это вообще не колыхало. И я очень хорошо помню, что в первом классе я опоздала, потому что изменилась погода, и я, значит, ботинки… что-то пока нашли мы с мамой. Мне тоже сказали: “Причем тут мама и ботинки? Это твое дело. Ты должна была с вечера была приготовить”. Все. И это было само собой разумеющееся. Я пыталась так своих детей воспитывать, но как-то…
[Не вышло?]
Но дело же не в том, как мама говорит, наверное, а как вообще.
[Наверное, и у детей было больше понимания ответственности.]
А я ж и говорю, что в первом классе приходила… ребенок, это самое... на веревочке ключик. Пришел домой, разогрел обед, сделал уроки и пошел гулять. И как бы это, за двойку – по шее. За пятерку похвалят. А как ты делаешь эти уроки, никого не колыхало.
[А вот с детьми вы говорите играли. Играли во дворе? То есть это была компания дворовая? Или это были дети с разных домов? Как организовывалась дворовая компания?]
У нас, в основном, двор наш был. Постарше еще соседний.
[Соседний – это такой же дом, только дальше?]
Такой же. Вот у нас два дома. Посередине школа.
[Маленький городок такой получается.]
Да, очень было удобно. Успеваешь выскочить через минуту после звонка и прибежать в класс впереди учителя. На счет самостоятельности, пожалуйста, когда я училась в четвертом классе, я упала с лестницы и сломала руку. Значит, ну, я пришла в этот самый, в медпункт. Ну, наверное, говорят, сломана рука. Ну, понятно. Ну и что? И все. И я вот, в четвертом классе, я вышла, села на трамвайчик. Доехала до поликлиники. Села в очередь. Выяснила, что рентген только с 12-ти. Значит, я дождалась 12-ти часов. Понятно, да?
[Удивительно.]
И это как бы, это нормально. Ничего особенного в этом не было. Да, вечером я вышла, играю здесь, это самое, катаюсь, на этом самом… в шубе, шубой так это... Мама идет с работы. Я ей говорю: “Мама, не волнуйся, я руку сломала” [смеется].
[Вы говорите, что все дети играли вместе. Они действительно играли вместе? Или были какие-то отдельные компании?]
Ну, конечно, были.
[А как они делились? По возрасту, по интересам?]
Ну, также как сейчас в группе, например, студенческой. Как делятся? С кем интересно играть...
[В студенческой это понятно. Они уже взрослые. А вот…]
С кем-то интересно, а с кем-то – нет.
[А можно было, например, мальчикам с девочками дружить? В одной компании ходить, бродить?]
Ну, в казаки-разбойники мы, конечно, играли всем скопом. И с мальчиками, и с девочками, понятно, естественно. Через веревочку в классики, естественно, девочки играли отдельно.
[То есть были девичьи игры и мужские игры?]
Да. В лапту я точно помню, что мы не… вот здесь я не играла. А по крышам гаражей мы как миленькие сигали. Какие-то салочки или еще что. Со второго этажа как миленькие мы прыгали. Но не все. Часть народа здесь была, которая училась не в этой школе, а в 11-ой. Английской спецшколе.
[Тоже приходили сюда в ваш двор?]
Нет, они здесь жили, но учились там. Они были несколько обособленно. Ну, туда, понятно, было непросто попасть. Теоретически меня дедушка туда с полпинка мог устроить. Но моя мама уперлась рогом и сказала: “Не надо мне ваших…”. И, значит… ну, я… сейчас я этому рада. Не потому что я не знаю английский язык, а потому что я в эти вот шахер-махеры, какие-то хитрости, какие-то… распределение по финансам и количеству барахла, я совершенно не…
[Не касались.]
Я в этом никак. Вот у нас одновременно с этим домом давали квартиры и давали дачи. И у нас много народу из нашего дома имеет там дачу. Но там еще народ другой. Вот почему-то там я чувствовала себя абсолютно у себя дома.
[На даче?]
Да. То есть там как раз, вот играй в казаки-разбойники, прыгай через канаву... мальчик подает девочке руку. Понятно, да? И вот там вот распределение вот по финансовому и по количеству барахла, отсутствовало вообще. Хотя дачи имели более состоятельные люди. А вот здесь почему-то оно присутствовало. Но вот эти товарищи, у кого это присутствовало, они были несколько отдельно.
[А играли они, получается, в том же дворе?]
У них были свои компании. Они просто были в своей компании.
[Ходили в том же дворе, но существовали где-то в других местах?]
Это которые по нашим временам ну очень крутые которые были. Тогда же еще, вот это же вот как раз начиналось, когда мы уже стали взрослеть: Битлс, вот эти диски, вот это самое, все вот это, марихуана, вот. И здесь вот, например, я, моя соседка, с которой мы до сих пор общаемся, моя подружка, с которой мы уже перестали общаться, вот мы… с подружкой пробовали. Вот, а там на даче много чего пробовали. Но, опять же, очень для многих это не очень хорошо закончилось.
[В каком смысле?]
Ну, наркотики. Выпивка. Опять же, количество выпитого… Вы там в подметки не годитесь. Даже рядом не стояли, даже близко не стояли [смеется]. Я не знаю почему. Но, как бы, видимо, по-другому было принято. И в рабочей среде и в интеллигентной. Интеллигенция, я так понимаю, они от… от мрака. От понимания, насколько все кругом… И что ничего сделать нельзя. Но, опять же, были люди, которые просто работали и в этом существовали. Другие - которые… Тем более слабые. Очень много народу поспивалось. Ну и с наркотиками тоже. Мне это дело не понравилось. Почему-то не понравилось [смеется].
[Почему бы это?]
Ну, не знаю. Моим детям… У нас на даче был прецедент. Наш знакомый, очень хорошо который к ним относился, к моим детям. Ну, не только к моим, но и вообще. И дети к нему хорошо относились. Он то ли от передозировки, то ли приступ астмы у него на этом фоне… Ничего не смогли сделать. И это, по-моему, очень сильно их потрясло.
[Печально. А где у вас дача?]
По Каширскому шоссе. На юг туда. Это между Домодедово и Михнево.
[И многим людям отсюда давали там дачи? То есть вы жили не только здесь по соседству, но и там по соседству.]
Да. Но там как-то получалось… Хотя, нет. Вот из восьмого подъезда… Ну, не важно. Там много, много дач. Даже сейчас уже все попродавали. Вот там сейчас есть, с которыми мы общаемся, у них такая же собака, как у меня, только коричневая. Абсолютно такая же, только коричневая [смеется]. Тоже подобранная.
[Люди, которые держались сторонкой, они и жили в других подъездах? Или тоже были смешаны?]
Нет, тоже смешаны.
[Не было такого, что этот подъезд…]
Нет, нет, нет. Я еще раз говорю, что вообще-то, в принципе, вот эти два подъезда угловых, они считались… Ну, вот здесь трудно устроить коммунальную квартиру. Коммунальные они обычно были… Вот кухня и ряд комнат. Но тоже не много, а вот две или три. Вот они как-то вот так вот были. Но вот тех, которых я знаю, они даже не в этом подъезде жили. Вот в этом подъезде тоже, пожалуйста, у нас была такая квартира. На втором этаже, там тоже генерал жил. И там генерал жил. Ну да, здесь вот сколько-то было человек пять таких. А вот, например, архитектор вот этого здания, он жил в соседнем подъезде, вот в этой вот вытянутой квартире. Не знаю, из каких соображений.
[А отличалась ли взаимоотношения у вас в подъезде? Там, где больше частных квартир, и, например, в подъезде, где коммуналки? Вот как там быт был устроен?]
Мы когда росли, ничего не отличалось, абсолютно. Вот совершенно никак. Ну, на мой взгляд. Возможно, были какие-то подводные течения, которых я не видела. Но абсолютно никаких не было…
[То есть какие-то особенности быта в коммунальных подъездах и у вас? Насколько соседи были дружны? Насколько наоборот?]
Ну, как вот. Вот я играю у соседей. Вместе играем. Причем, еще здесь, значит, вот, соответственно, три брата. Не три, а их два. Потому что старший уже это самое. Два брата, сестра, я и еще из соседнего, тоже генеральский внучок. Мы тут, соответственно, играем. И вот, значит, мама посылает его в магазин. Он стоит кричит, что я, значит, в Грецию схожу. Греция – это, значит, к нам, сюда. Там же в Греции все есть. За солью он идет. Берет у моей бабушки соль. И возвращается обратно. То есть это было само собой разумеющееся.
[Он называл вашу квартиру Грецией?]
Ну да. И вот, например, вот в соседней квартире жила детский врач. Собственно, она еврейка. Соответственно, чтобы... естественно и понятно, что все, кто могли к ней обращались, всем она помогала.
Детский жаргон
[А были здесь еще такие вот свои названия? Как вот вы сказали “Греция” – чужая квартира, в которой всегда все есть. Что-то, что вы называли как-то по-особенному. Что никто, кроме вас не понимал. Может быть, у вас название магазинов свое было неофициальное? Домов, улиц, зданий?]
Нет, ну естественно, был какой-то жаргон детский. Но, если честно, я уже его не помню совершенно. Были какие-то словечки, которые уже сейчас не употребляются. Которые мне не очень нравились, но я их помню.
[Какие?]
Вот было “зеканско”. Это что-то “очень здорово”.
[Зеканско? А, типа круто?]
Да, да. “Ништяк”, - вот.
[Ну, ништяк, в принципе, и сейчас есть.]
Да, да. Я почему-то эти слова как-то не очень любила.
[А откуда эти слова пошли? Знаете, как они появились и кто их употреблял вообще?]
Дворовые прозвища
У всех были клички. Вот у всех были клички. У нас, я помню, все Сашки в классе были Сэмы.
[Все Саши – Сэмы?]
Да. Они были Сэмы. И еще были по фамилии. Лушников – Лука. Субботина – Суба. Терентьева – Теря.
[А у вас?]
А я Архангельская, у меня никак. Архандейка - очень длинно [смеется]. В голове никак не сократишь. Архандейка это меня соседка звала. Она и до сих пор, до сих пор я Архандейка. А она до сих пор Сума. А так… Вот какие-то были вот эти клички. Но это вот были до 8 класса, а потом я не помню, у старших было это или нет. Смутно помню.
[А были у вас какие-то свои любимые места, в которых вы собирались компанией?]
Я здесь плохо собиралась. Я вот в детстве, вот в детстве, совсем в детстве, ну, лет в 10, я все-таки играла, но тоже не очень, потому что я занималась фигурным катанием, это очень много времени занимало. Тренировки. Очень много времени. Поэтому я так… А на лето меня на дачу забирали. Поэтому бабушка, когда я маленькая была, вообще забирала меня с собой с мая по октябрь. Договаривалась с учительницей и привет.
[То есть вы большую часть времени на даче проводили?]
А зимой тренировки. И когда я стала постарше, я как-то, это самое, любила одна. На даче я вот в компании, а здесь я не очень была в компании. Вот у меня соседка была подружка. Здесь мы резвились. Но она такая была более пацанистая. А мне эти прыгания с гаражей очень быстро надоели. Я любила просто ходить гулять. А потом я поступила уже в математическую школу. На последние два. И, соответственно, опять же, занята была по уши. Мы ходили на всякие лекции. И я во дворе особенно не тусила.
[А студенческие годы? Где вы учились еще раз?]
В МЭИ, в энергетическом институте.
[МЭИ, да. И вот в студенческие годы...]
Мы все здесь собирались. Тут же рядом здесь МЭИ. Здесь как проходной двор был. Бабушка говорила: “Как только котлет куплю, так они сразу и заваливаются”.
[А вы не знаете, как-то рассказывали по поводу МЭИ… легенда, байка – не байка о четырех столбах. Которые вот у входа.]
Нет, не знаю. Это не мое.
[Не вашего времени история.]
Я знаю там одна стоит наклоненная. Это когда делали ремонт, не знаю, это стало заметно. Было раньше заметно или нет, я не знаю. В наше время у нас было… Ну, во-первых, у нас… ну, во-первых, мы учились. Мы не работали. Мы, конечно, все подрабатывали. Не все, многие. Мы, в основном, все учились. И это занимало достаточно много времени. Потом у нас, когда мы учились, очень много было иностранцев, иностранных студентов. Поэтому устраивались дискотеки. Они устраивали дискотеки. И, соответственно, каждую субботу мы туда ходили, отплясывали.
[Это при университете?]
Ну, то был не университет. Это институт назывался. Там было, по-моему, 11 факультетов. При каждом факультете общага. В каждой общаге устраивались свои дискотеки.
[А у вас какой был факультет?]
Автоматики и вычислительной техники. Вот, а кавалер мой был с электро-энергетического. Он был поляк. Ну, это атомная энергетика. Вот, соответственно, на дискотеки мы ходили на ВТФ [?]. Еще был пивной клуб. Немцы устроили. Какое-то полуподвальное в общаге помещение. Отделали старыми сиденьями от стульев, лампочки сделали из сосудов Дьюара. И, значит, чехи в посольстве закупали пиво, завозили. На двери был лист. Те, которые расписывались на нем, особые гости, они могли брать в долг [смеется], а потом отплачиваться. По очереди дежурили. Поскольку хорошего в те времена достать вообще было трудно, то как бы… Вообще, было весело. Потом еще было тоже организовано с учениками консерватории и вот они там каждый месяц устраивали встречи, приходили. Они что-то рассказывали, играли. Типа чаепития такого, тоже желающие. Дом культуры МЭИ он активно действовал. Там тоже были всякие кружки, всякие пляски. Было чем заняться. Потом в наше время же вот эта Машина времени. Это она у нас же тут тоже паслась активно. И в нашем лагере… У нас спортлагерь был под Алуштой. Они там у нас играли. По два стакана до и по стакану после. [нрзб. 00:31:52]
[То есть это прям тусовка студенческая была ваша?]
Это был наш официальный спортивный лагерь, и он отличался от всех остальных, что у нас не было сухого закона. У нас привозили бочки. Сухое вино можно было подойти и купить, совершенно спокойно. Но туда было не просто так попасть. Туда надо было иметь заслуги. Я это знала изначально, когда поступала. Поэтому я была комсоргом. Я сразу забила это дело [смеется]. Ну, комсоргом я, конечно, была достаточно условно. Потому что… как сказать… Ивана Денисовича я прочитала лет в 12. Самиздатовский, дома валялся [смеется]. Понятно, да? Вот. Поэтому комсоргом я была. Надо ж было в Алушту попасть, как же еще.
[А вот этот пивной бар, который вы говорите, сами организовали? Он где? При общаге?]
В общежитии, да.
[А где это общежитие находилось?]
Вот конкретно вот где был пивной бар, его сейчас снесли. Там была… оно вот… вот вся Энергетическая улица, там был вот в рядок эти стояли общаги, на 11 факультетов. Вот так они стояли эти общаги. Вот наше было ближе к Лефортовскому валу. Сейчас там какой-то… Я даже не знаю, что сейчас там.
[А где пивной бар?]
А это было, которая на улице… господи, как же она называется-то… рядом с ДК. Вот он там был. Его сейчас снесли. Я как раз там шла. Его снесли. Там что-то другое будут строить.
[Там стройка да, сейчас?]
Развалины, больше ничего нету. Вот пивной клуб был там.
[А не запрещали подобные мероприятия студенческие или никто о них и не знал?]
Нет, это было совершенно нормально. Это ж как дискотеки. Совершенно официально.
[А пиво, все дела?]
Очень много… Дак я ж говорю, тогда это совсем не так было. Квасили мы, конечно. Не знаю. Весело было. Жили хорошо. При поступлении было посвящение. Нас везли в какой-нибудь, конечно, пионерский лагерь дня на три. И там, значит, были какие-то, значит, предварительные какие-то эти самые. А потом вот ночью это само посвящение. Ночью там шли какие-то летающие гробы, какие-то скелеты. Там все это, а потом все это, вот шли, нас вели разными группами. Потом мы выходили на... как сказать, большую поляну на обрыве реки. Ночью. Здесь костер, клятва верности факультету.
[Что за летающие гробы?]
Ну это как… в… идешь ночью по тропинке вдруг откуда-то: “Вяяяя!” [кричит пугающе]. Открывается этот самый гроб. На гробу свечка.
[Даже гроб привозили что ли?]
Все это организовывали старшекурсники. А как же.
[То есть они специально вас заводили?...]
Ну конечно.
[Еще и по темной тропинке.]
Конечно. Отдельными группками. У всех свои приколы там разные были.
[Ух, ничего себе.]
Это ж все весело, хорошо.
[То есть они устраивали вам такую комнату страха? Только в лесу.]
Да, да, да.
[А что вы там еще помните, помимо гроба, который резко открывался?]
Ну вот там, где я шла, там вот был гроб. Там загоралась свечка. У кого-то вот скелет был.
[Как здорово. Это какой год, получается?]
75-ый.
[75-ый. Чудесно.]
Мы как-то так очень весело жили. Я вот сейчас смотрю вот Наташка как у меня жила, как другие…
[Да, да, да.]
Но тоже с другой стороны я так подозреваю, что у нас еще было… хотя это русские устраивали. Вот все эти дискотеки это все устраивали иностранцы. Ну вот восточные эти вот. Хорошая музыка… С этим вот были проблемы, соответственно. А вот это все устраивали русские. Все эти приколы. Все эти организации, вот все это организовывали. Та же самая Машина времени. Она ведь тоже наша.
[А не было каких-нибудь студенческих примет? Например, чтобы сдать сессию.]
Мне надо было обязательно сдавать в джинсах. Как надену юбку – так два балла.
[В джинсах?]
Да. Ну это не у каждого.
[А, это ваша личная?]
Это моя личная была примета. И в первую пятерку надо. У каждого свои заморочки.
[А так, например, ходить к какому-нибудь памятнику, чтобы потереть?]
Нет. Вот это то, что сейчас мы все дружно чешем эту собаку на площади Революции, этого тогда не было [смеется]. Я потому что… У этой собаки как раз остановка вагона. Выйти, у нас на Баумановской. Я помню, что в детстве очень любила вот там у этого ружья курок. Вот за него держаться. Но это чисто мои были детские приколы. Никто никого... Ни курей, ни собак никто не гладил. Этой приметы не было.
[А, то есть вы не помните? Это относительно недавно появилось.]
Да, тогда ничего этого не было. Я вот в 1981-ом году закончила и точно не было. Это появилось, я не знаю, после 90-х годов.
[А вы не слышали, зачем трут?]
Ну, я слышала такое объяснение, что… значит, там же бронзовые эти все эти фигуры… что конкретно на эту собаку досталась бронза с какого-то церковного колокола, поэтому за него и надо держаться и загадывать желание.
[Честно, первый раз такое слышу.]
Вот, вот я такое слышала [смеется]. Насколько это… вряд ли это соответствует действительности… но вот, объяснение, почему. Я собачку глажу… я... я вот в детстве любила эту фигуру, вот я говорю, курок вот такой вот . Причем, не у всех. У двух есть, у двух – нет. Как-то торчит так вот, чтобы держаться.
[А трут на что? На удачу, на желания?]
Гладят ее? Погладят и загадать желание. Я-то ее глажу… Бедную замучили. Всю морду уже стерли [смеется].
[Да, у нее уже такая потертая мордочка.]
А это по-моему какой-то этот, Карацупа что ли фигура. Был такой пограничник. По-моему, это вот он. Мне так кажется.
[То есть это ваши домыслы, получается?]
У меня никогда нет конкретных сведений. У меня обычно картинка из каких-то разрозненных складывается. Вот я, вот был такой Карацупа и мне кажется, что эта фигура она с ним связана. Насколько это, это уже… У меня она-то связана. А как у вас будет – я не знаю [смеется ].
[Раз мы о метро заговорили, скажите, не было на вашей памяти такого объекта, у которого встречались? Раньше еще говорили «у кого-то на голове».]
В центре ГУМа у фонтана. Там был фонтан, вон там. А в метро, не знаю, сейчас судорожно пытаюсь сообразить.
[Вы не слышали такого «на ноге у головы»? Место было такое.]
Нет. Не знаю, я как-то не помню, чтобы… Неа, не помню. К сожалению, не помню.
[То есть если в центр шли гулять, то это был фонтан в ГУМе?]
Нет, в центре у ГУМа у фонтана это стандартная фраза, которая у нас была на слуху. Это не значит, что мы встречались все в центре ГУМа у фонтана.
[А если говорить вообще о Москве, о местах, которые вы посещали чаще всего, вот в то же студенчество.]
Ой, да я просто вообще любила гулять. Просто по Москве. По Бульварному кольцу, по старым улочкам, вот там... Между Тверской и Калининским проспектом. Ну он теперь не Калининский проспект. Тверской, в смысле и улица Горького. Вот там вот это все кругом. Вокруг Детского мира. Там вагон всяких улочек совершенно замечательных. Они и сейчас замечательные. И мы там просто любили ходить, смотреть. Любили гулять на Воробьевых горах. Мы их тогда называли Воробьевы горы, а не Ленинские почему-то, не знаю.
[А историей этих улочек никогда не интересовались? Или может быть слышали что-нибудь, о каких-то домах?]
Честно скажу, я очень много на эту тему читала. У меня есть книжки… как их… ну, в общем, про улицы Москвы. Но у меня с памятью… Я вот знаю наше. Вот здесь вот был, этот самый, Александровский плац, юнкерская школа, вот это вот я знаю. Я делала выписки специально сыну, все это. Но у меня вот это вот, такие смутные какие-то остались… Вот сейчас это теперь сделали Казачий [Парк Казачьей Славы в Лефортово, Красноказарменная ул., 4/1 строение 10]. С какого перепоя? С какого боку юнкерская… этот самый, Александровский плац и казаки? Ну как-то совсем никак.
[А как этот парк раньше назывался? До того как он стал Казачьим.]
Там, где был Каз… Казачий же не наш, а вот следующий. Это скверик, это был всю жизнь скверик [имеется в виду сквер, напротив дома]. А там дальше, не было никакого сквера, там был забор. И за этим забором были какие-то склады, еще что-то, и все это на моей памяти. Это все на моей памяти. А дальше вот был парк. На той стороне перед Бронетанковой академией, это этот Головинский дворец, Екатерининский. Он там давно был. Он просто был парк, никак. Вот Лефортовский он Лефортовский. Был Дворцовый мост, Дворцовый мост. При советск… в советские времена был Дворцовый мост. Потом, с какого-то перепоя, его переименовали Лефортовский мост. Он не был никогда Лефортовский, он был Дворцовый. Если он при советской власти был Дворцовый, с какого перепоя? Теперь у нас Лефортовская набережная, Лефортовский мост, Лефортовский вал и Лефортовский парк. Пойди разберись. Это, как сказать, привыкнуть привыкли, но очень странно. Непонятно совершенно. Лермонтовская. Вот был… Красные ворота, Лермонтовская. Но они сначала были Красные ворота. И у нас в семье она так и называлась Красные ворота. А официально она была Лермонтовская. Потом снова переименовали обратно в Красные ворота.
[А еще какие случаи таких неофициальных названий?]
Пожалуйста. В Лефортовском парке было кафе. Пивнушка. Кличка была Булонь. Почему – не знаю. Оно было кафе, на самом деле. Но туда ходили пиво пить. А кличка была Булонь. Это вот как раз, когда мы учились в институте.
[Это ваше студенческое наименование? Интересно, почему Булонь.]
Понятия не имею. Я трепаться могу до бесконечности. Вы лучше вопросы задавайте.
[Вот если еще вспомните места типа Булони.]
Я же говорю – у меня проблемы с памятью. Я не помню ни хрена.
[Может быть, места, которые считались маргинальными, неблагополучными, криминальными. Где собирался какой-то такой контингент.]
Люберцы.
[То есть это совсем другой район? А здесь?]
У нас как-то раньше было все совсем не так. Раньше, простите, я бы могла, возвращаясь откуда-нибудь… Метро закрылось, я вышла словила мусорщика и приехала сюда домой, наскребя там рубль мелочью. И ни мне, никому не приходило в голову бояться. Немножко по-другому раньше было все это. Поэтому на счет криминальных районов… наверное, они где-то были.
[Я скорее не о криминальных районах. Вот знаете, что-то типа пьяных лавочек. Места, где собираются деды вечером. Или не деды, а наоборот, молодежь выпивает, шумит.]
У нас не было. Не знаю, почему.
[Или такие туалетные места, которые отличались своей спецификой.]
Я поняла. Не знаю. Несмотря на то, что у нас здесь был Серп и молот, то есть здесь вот были, вот дальше, сначала общаги, потом настроили этих домов, у нас как-то никогда ничего этого здесь не было. Никаких неприятностей с этим связанных.
[Нельзя было сказать, что район поделен на некие такие неофициальные части?]
Я такого не знаю. Единственное, что я хочу сказать, что мы очень долго собирались группами после окончания института. В одну из встреч стали выяснять, что кто-то кого-то подсиживал. Я говорю: “Как такое может быть?”. Мне говорят: “А ты ж блаженная, ты никогда ничего не знаешь”. Поэтому может где-то что-то и было, но я про это не знаю [смеется].
Чистильщики обуви у метро Бауманская
[А какие-нибудь виды уличных услуг.]
Ботинки чистили.
[Чистильщики обуви?]
Да.
[А где они стояли?]
Очень хорошо помню. На Бауманской стоял. Там можно было всякие стельки купить.
[На Бауманской у метро?]
Да. Стельки, шнурки, еще что-то. Пирожки продавали на улице вкусные. Я всегда у бабушки покупала пирожки. Только сначала они были вот такие большие, толстые. Бабушка мне покупала, а я всегда у бабушки просила: «Докуси мне до мяса».
ГУМ, секретная секция. Магазин “Лоскуты” в Лефортово. Фарцовщики
В ГУМе можно было купить… При тебе отрезали кусок хлеба, кусок колбасы, которую ты выберешь. Бутерброды. При тебе все это делали. Я помню, очень любила языковую колбасу. Она была розовая с какими-то вкраплениями и по краешку была с сальцем, с жирком, не с сальцем, с жирком. Вот. И с красной рыбкой там можно было купить бутербродик.
[А вы не слышали, в ГУМе была секция, в которую доступ был только избранным?]
Да.
[Как-то называлась она еще. Какая-то секция.]
Я не знаю, как она называлась. Я знаю, что в этой секции… У меня подружка когда выходила замуж, у ее жениха мама была референт при министерстве торговли. А папа известный адвокат. Так вот она по пропуску туда ходила и прибарахлилась к свадьбе. Она пришла оттуда с такими глазами квадратными [смеется]. А мы все шили сами. Здесь на Душинской был магазин “Лоскуты”. Можно метровые эти самые… Но на штаны-то метра мало! Шили вот так, клешá. А вообще шили… Я вот знаю, едешь куда-нибудь, собираешься, вот за ночь сшить штаны…
[Было без проблем, да?]
Раз, два, три, пятнадцать нужного цвета и все. Некоторые вещи даже шились так хорошо, что летние потом, например, сдавались осенью в комиссионные. Все шили.
[А не покупали ничего?]
А ничего нельзя было купить.
[В тех же комиссионках или у людей на улице.]
Хорошие вещи в комиссионках раскупались мгновенно. С фарцовкой связываться это было…
[С кем?]
С фарцовкой. Это, в общем, люди покупали у иностранцев скупали барахло и потом продавали фарцовщикам. Связываться с этим, это было… незаконно. То есть это можно было загреметь.
[А как с ними связывались?]
Понятия не имею. Поскольку, Януш был поляк, он сам оттуда все привозил. Все привозил, все продавал и у меня тоже все было. [смеется]. Поэтому меня это не волновало. А до этого… ну, он появился у меня на втором курсе, а до этого все шили себе сами. У меня достаточно долго хранился костюм. Двубортный костюм. С подкладкой, со всеми делами. Жакет с этим…
Уроки труда в школе
Мы все умели шить. Нас в школе учили шить. То есть делать выкройку, по этому мерить, сам рисуешь все и, соответственно, все шить. По-моему первое, что мы шили в школе, это был маме фартук на 8 марта. Потом какие-то, по-моему, шорты, юбку. Нас учили готовить еду. Первое я помню варила макароны. А остальное, естественно, уже нет, потому что новизна пропала.
Бомбоубежище под домом, секретные ходы, из которых можно было выйти в Лефортовский парк
[А не было в ваше время, что называется сейчас модным словом «городских легенд», например, о вредной пище?]
Легенд было навалом. Ничего не помню. Вспоминаю, что было что-то. Рассказывалось с круглыми глазами. Было. Но не помню. Это было так давно…
[А о чем эти легенды?]
Да о чем угодно. О подземных ходах. О том, что там что-то там, где-то скрывается. О Черной даме какой-то. Гадали там с какой-то Черной дамой.
[Это легенды, которые бытовали в детской среде? Они рассказывались как страшная история, или как все это происходило? Хотя бы ситуацию, в которой вы их рассказывали и слышали.]
Ну вот о том, что в нашем парке, в нашем доме есть какие-то секретные ходы, которые куда-то… Но это основывается на чем? У нас же под нами… Здесь дом же военный… Здесь огромное бомбоубежище. Весь двор внизу там занят этим. И мы туда из школы туда ходили. Там огромная территория. Вот здесь во дворе стоит, по-моему, три вентиляционных люка. Я не знаю, что там сейчас и есть ли там что-то, но там было. И как-то, видимо, это все взаимосвязано с ходами этими. Наверное. Я сейчас уже это соображаю, что, наверняка, это было взаимосвязано. Но говорили, что можно выйти в Лефортовский парк.
Детские страшные истории
[Вы сказали про Черную даму. Это что за такие истории?]
Это какие-то гадания. Кстати, гадали мы, между прочим, на Святки, на все эти… Лили воск. Кидали какую-то кожуру куда-то. Жгли бумагу.
[Жгли бумагу – это гадание по тени?]
Да.
[А где жгли? Чтобы отсвечивало на стенку?]
Да. Наверное. Кожуру с яблока срезать надо было и бросить за дверь. И там буквы получались.
[В смысле?]
Нет. Кожуру от яблока обрезаешь и выбрасываешь, складывается в какие-то буквы. Ну, кстати, могу сказать, что я когда была не здесь, в Ереване, бабушка Мария гадала нам на кофейной гуще. Тетке моей нагадала очень хорошие известия. Она приехала, у нее это самое… пришла из ВАКа подтверждение о диссертации, бумажка. А мне она говорит: “Я не знаю, что тебе сказать, у тебя получилась белка. Я не знаю, что это такое. Я не знаю, что это значит”. Ну белка и белка. И ладно. Я не знаю. Я приехала, как раз поступила в институт и вот на первом курсе мой кавалер был Бела – венгр. Звали его, естественно, белкой. Я потом говорю: “Бабушка, все правильно сказала [смеется], твоя кофейная гуща”. Вот так.
[А такое было, чтоб собирались детьми в какой-нибудь темной комнате при свечах или где-нибудь внизу у подъезда?...]
Ну где можно было собраться, когда везде коммунальные квартиры?
[Да хоть на улице где-нибудь. И вот в темноте сидели рассказывали друг другу какие-то истории.]
Да, рассказывали. Меня это почему-то совершенно не колыхало. В черной-черной комнате, какой-то черный-черный… и “Ааа!”. Меня почему-то это совершенно не трогало.
[Это во дворе. А когда ездили в лагерь, не было такого?]
Нет, в лагере нет. В лагере все были заняты любвя\ми. Только любвя\ми, больше ничем. [Смеется]. Три раза ездила в лагерь и ничего не менялось.
[А вот чтобы ходить в какие-нибудь места. Например, у вас здесь есть Введенское кладбище неподалеку. Не было такого, чтобы ходили туда прям группой?]
На Введенское кладбище не ходили. Туда нельзя было ночью ходить. Там закрывается в шесть вечера. А после девятого класса мы ездили в колхоз работать и нас поселили в старом клубе. Спали на полу. Нет, мальчишки спали на полу. Девчонки на кроватях, по-моему. И вот у нас через дорогу было кладбище и мы на спор пошли на это кладбище ночью. Я до сих пор помню эти впечатления. Это я, не суеверная вообще. На спор я поперлась. [Смеется]
[Страшно было?]
Страшно. Я до сих пор помню.
[Не было ничего такого, что увидели, почувствовали?]
Нет. Но было страшно.
[Потом не рассказывали никаких историй?]
Я-то? Ну, у меня с воображением проблемы, чтобы приврать... Нет, я реалистка. Я же математик. Мы ж еще ходили на лекции Колмогорова. Кстати, о птицах. Это вот академик Колмогоров. Я после его лекций стала верить в бога. Он сказал, что математически доказал, это нам на лекции, детям рассказал, существование силы, которая не имеет названия и влияет на поступки людей. Это он так сказал. Это было совершенно ясно, понятно, о чем он там говорит. И после этого у меня никаких сомнений, раз математически доказано, у меня не было. И я уже позже, только я не помню в институте или уже после института, я покрестилась, сама. Поэтому с этими, как их, с суевериями у меня проблемы.
[Можно не верить, но по крайней мере, быть рассказчиком таких историй. Так или иначе вы все равно что-то слышали. Вот, например, про Введенское кладбище. Там говорят такие могилы есть, к которым люди ходят, носят что-то, записочки оставляют.]
Честно скажу, вот как интересно, вот я всю жизнь живу рядом, у меня там все на этом кладбище, я ничего про это не слышала никогда.
[А про часовню старца Зосимы там тоже не слышали?]
Я знаю там Лепешинская, Тараторкин. Эта, как ее… господи… известная актриса… этих я всех знаю. Я знаю, что рядом с нашими могилами есть какой-то старый склеп. Мы туда ходили, лазили, смотрели что там. Сейчас он уже... половина стекол побиты. Так что никаких этих… Мы в свое время были не суеверные совсем. Это советское воспитание. Это совсем были другие, эти, приколы.
Городская легенда: шаурму брызгают спермой
[Хорошо. А если все-таки о городских легендах. Это скорее уже более современное. Об испорченной пище. О шаурме из собачатины...]
Я хуже знаю. Что ее нельзя есть, потому что они спермой брызгают на нее.
[О господи.]
После этого я ее, естественно, на дух не переношу [смеется].
[Зачем они это делают?]
Не знаю.
[Сами продавцы что ли?]
Да.
[Кошмар какой.]
[Смеются.]
Я не виновата.
Запрет покупать помаду с рук. Городская легенда: “Поздравляю с сифилисом”. Испорченная еда
Ой, я сейчас расскажу. В наше время, когда я училась в институте, такой был прикол, что нельзя покупать вот с рук помаду. Потому что, значит, кто вот пользовался, пользовался этой помадой, а потом внизу, значит, ну, она когда заканчивалась… там лежит записочка: «Поздравляю с сифилисом». Господи, чего только не вспомнишь [смеется].
[Это очень классно.]
Естественно, это легенда.
[Самая классическая.]
Годится?
[Очень.]
Чего только не вспомнишь.
[Еще рассказывают про иголки в кинотеатрах, тоже из этой же серии. Зараженные иголки. А в ручках эскалатора какие-то лезвия.]
Нет, такого не помню.
[Это просто из той же серии. А вот про ту же еду. Курица гриль. Как она появляется на этих прилавках? Что делают что-то, чтоб она долго держалась на прилавках, долго была свежей?]
Нет, ну она ж не свежая. Там вообще не курица, а неизвестно что. Я ее не ем.
[Рассказывают, что курица гриль это самое последнее пристанище курицы, после того как она…]
По началу, когда они еще только появились, еще можно было жевать. А теперь дальше да что ж, господи. У меня Наталья один раз от большого ума-то съела. Пришли мы в гости, нам дают эту курицу. Я ж не могу сказать: “Не смей это жрать”. Так она траванулась. Зато после этого сразу мозги включились.
[А про квас? То, что в этих квасных бидонах.]
Квас хлебали хоть бы что. И эти автоматы были с одной копейки и три копейки. Пили, мыли, пили. В голову не могло прийти, что это как-то заразно. Все вот так вот делали.
Девушки легкого поведения в общежитии. Иностранцы
Но знаю такой прикол. Я же первый год работала в деканате. И, значит, там были кураторы, начальники курсов, во. И вот приходит один раз начальник курсов. Его аж трясет. А на электро-механическом было очень много всяких арабов, вот этих друзей. Вот они пошли делать обход. И, значит, в какой-то из комнат нашли девиц каких-то. Девиц, естественно, выставили. Все это обошли. Ну, кто-то там квасит через чур, там еще чего-то… А он у нас такой был правильный. Решил пойти провести воспитательную беседу. Заходит, а у него опять девки. Говорит: “Господи, да где ж они их взяли-то, блин, другие уже!”. Одна из моих подружек, старше меня на два года, ну как подружка, не близкая, она из Питера была, и была компания… ну, в наше время просто проститутки, но не все. Вот эта моя подружка она как бы выбирала просто себе, она влюблялась, и с ним жила. Помню, она как-то приезжает на дачу с подружкой. Потом смотрю, нет подружки. “А где она?”. “Да, она поехала на завтрак, - говорит, - зарабатывать”. Я так: “Чем?”. [Смеется]. Понятно, да?
[Кошмар. А не знаете, где подобного рода профессионалки в Москве вообще обитали? Может быть улицы, которые имели дурную славу?]
Тверская.
[Ну, это классика.]
У нас в институте… Во всех институтах, где жили иностранцы, они там паслись. Как они туда заходили, как… Я так понимаю, что как раз вот эти вот всякие эти… арабские. Не обязательно арабские. Восточные товарищи, которые здесь учились, они, конечно, все это организовывали. Причем конкретно организовывали.
[А не слышали ничего об опасной еде, которая приходит из-за границы? Привозят еду из-за границы, а она вот какая-нибудь такая, опасная]
Сейчас или тогда?
[Нет, тогда-тогда. Да и не только еду, одежду. Вот джинсы, разрешалось носить?]
Можно было. У нас все можно было. Ходили в джинсах. Естественно и понятно.
[И вы эти иностранные товары использовали и не боялись, и не было каких-то запретов, что чего-то нельзя?]
Нет, никаких не было. Может быть еще опять же потому что мы с ними со всеми учились. И это как бы все были наши друзья. И не только мы, не только русские. Но я ж не говорю, что вот это было глобальное враньё, то есть через это перешли, а дальше они, вот эти вот студенты, они все отлично видели, и вот это вот... где врали, то есть... что “не я вру, это там”. А вот здесь это было все нормально. И были, например, какие-то организовывали встречи. Даже вот тогда вот вечер дружбы сирийцев и курдов. Тогда те же самые проблемы были. Помню, как-то собрались большой разномастной компанией и стали выяснять… В учебниках разных стран, кто выиграл битву при Грюнвальде. И вот у немцев немцы. У русских русские. У поляков поляки. Как-то вообще... были мозги у людей. Достаточно четко представляли степень вранья. Сейчас как-то меня несколько изумляет. Хотя может быть это… как моя подружка говорит: “Не мир тесен, тонкая молекулярная прослойка”. Может просто я тогда в другой среде полоскалась. А сейчас из нее вышла [смеется].
[Раз уж о политике заговорили. Может быть ходили какие-нибудь слухи о личности Сталина? О причинах его смерти, например.]
У меня врачи.. дедушка врач, поэтому все было четко, ясно. Больше того, что у меня… дед-то сам сидел, и его... Смена была Ягоды, Ежова. И тогда выпускали. Дед, видимо, кого-то там вылечил и его под это дело выпустили. А посадил его партнер по преферансу. Посадили его как польского шпиона. А два других моих деда… Один успел помереть. А второго расстреляли. Он был преподавателем истории Харьковского университета. Тогда Харьковский университет раздолбали. Ландау тогда слинял в Москву. Поэтому все было совершенно четко, ясно. Больше того, у нас здесь [нрзб. - 01:10:58,168] часто собирались как раз. У бабушки была такая компания, поэты, поэтессы, режиссеры, художники, переводчики и они почти… не почти, а практически все сидевшие. Много чего рассказывали. Про то как сидели. К Сталину, естественное, было отношение соответствующее. И ко всей этой системе. С одной стороны. С другой стороны, все знали, что по телефону никогда ничего нельзя было говорить. Я при советской власти жила замечательно. У меня была отличная, интересная работа. На этой работе мне платили хорошие деньги.
[А где вы работали тогда?]
Я работала… блин… как же назывался-то? О! Центральное конструкторское бюро уникального приборостроения. Это при Академии наук. То есть мы делали аппаратуру для исследований, грубо говоря. И вот я занималась лазерной спектроскопией. По спектру определить газы. Состав газа. У меня была отличная зарплата. Я купила машину и все было замечательно. Тем не менее, я считаю, что вот то, что тогда было это было отвратительно. Когда-то революции мы были рады. По-моему сейчас один хрен то же самое. Но не важно.
Берия, немцы, евреи
[Про Берия, про дом Берии в Москве, в центре.]
В наше время эта личность была страшная. Страшнее Сталина. О нем как вот о чем-то ужасном предпочитали не разговаривать. То есть это...
[Не поминай дьявола всуе.]
Да. Это вот как бы… Ну вот, например, моя мама боялась лая собак. Она была в оккупации. Едут немцы на мотоцикле. Собаки лают. У нее вот эти ассоциации. Вот когда по телевизору лай собак, у нее сразу вот этот вот ужас. Хотя сами немцы, когда они уже пришли, “вполне, - говорит, - обыкновенные, нормальные люди, которые тоже не хотели воевать”. Ну, не все, естественно. Они ж вон там у них жили в хатках. Их распределяли. Тоже жаловались. Не хотят. Показывали фотографии семей, прочего. Подкармливали еще что-то. Были, которые прятали евреев. Были, которые выдавали. У меня, например, приятеля еврея сосед выдал. И одна из сестер. Она была беленькая. Не жила с ним. Жила в другом месте. Она пошла с ними вместе. А мама рассказывала, у них наоборот. Был еврейский... Они сказали: “Нет, он черненький потому что он казак”. Туда, сюда. Подписали петицию жители деревни и его это самое… пацана… его оставили. А они же эти… порядок... и они оставили. Все же разные люди.
[Да, жутко. Удивительно, люди, которые живут рядом и в то же время способны без зазрения совести сдать человека. Не то, что человека. Целые семьи.]
Я помню, как меня потрясло. Я ехала в трамвае. Пьяный прицепился к какому-то еврею и вдруг весь трамвай возбух и наехал на пьяного. Это из области научной фантастики, потому что обычно входят пьяные в трамвай и бабушки кидаются всех сгонять, чтобы его посадить [смеется], бедного, несчастного. А тут вот была такая ситуация. На моей памяти было два пацана, которые пытались поступить в МЭИ. Один был Альтман, а другой Данненберг. Ну, с Альтманом ничего нельзя было сделать. А с Данненбергом я пошла ругаться: “Вы что, оборзели что ли? Это немецкая фамилия. Это не еврейская. Это немецкая фамилия”. “Да, точно?”. Я говорю: “Точно!”. И его приняли. Я же все-таки работала в деканате. Поэтому могла на мозги кому-то капать. И его взяли. Но Альтман без вариантов был, конечно. Моя бабка, деда когда посадили, ее тоже сразу уволили. Единственные, кто ее взял на работу – евреи. Общались вот эти два года, пока дед сидел, соответственно.
Дворец советов
[А про Дворец советов ничего не рассказывали? Как он строился, что на его месте было?]
У мамы была присказка: “Не голова, а Дворец советов”, то есть, это что значит, полный тупизм [стучит по столу]. [Смеется]. Это я знаю.
Сталинские высотки
[А про высотки Сталинские?]
У меня мама строила высотки.
[Да что вы, участвовала в строительстве?]
Ну как участвовала. Чисто символически. Она же заканчивала сейчас это называется Училище 1905-го года, ну, художественному… по классу резьбы по камню. И ее, значит, после окончания отправили, по-моему, на Университет. Мастер. Ну она туда как поднялась. Как услышала весь этот мат. Ну, какое-то время поработала. Какие-то плитки там художественно там надо было выкладывать. Ну и быстренько слиняла оттуда [смеется].
[А то говорили у Сталина какой-то гениальный план был, что-то в форме пятиконечной звезды.]
Я знаю, что должна была еще одна быть. С этим какие-то… Вариантов почему ее не построили – вагон. То сам автор тормозил это дело, потому что не хотел.
[Что не хотел?]
Что это как-то было связано с другими. И вот эта центральная… что-то там не так получалось. Поэтому не хотел это заканчивать.
[Что-то не так получалось, не удавалось?]
Оно как-то влияло друг на друга.
[То есть если бы эту высотку построили, что-то было бы не так, что-то не очень хорошее?]
Да, да. Ну, еще есть вариант чисто временной – ну, не успели ее достроить. Господи, и все-таки я вот говорю, что не хватает мозгов заниматься. Потому что мозги, конечно, стали дрова уже, а не мозги. Потому что я ж говорю, что даже не могу вспомнить эту лифтершу. Все время помнила, как ее зовут. Ну, ничего не попишешь.
Дом на набережной
[А про дом на набережной ничего не рассказывали?]
Подъезд какой-то, который есть и которого нету.
[А что это такое? Что за подъезд, где он находится?]
11-ый, по-моему.
[11-ый подъезд?]
Слушай, а может 13-ый. Но у меня почему-то 11-ый вылетело как из этого самого…
[А в смысле он есть, его нет? Это как?]
Он то ли замурованный. Там остались какие-то… ну, это бред. Нет, он есть или нет… какие-то смутные эти самые. У меня был приятель, у которого кто-то из этого дома там жил и был, естественно посажен и прочее. И мы к этому дому ходили ворон кормить на набережной. Они ж такие ржачные, когда им хлеб кидаешь. Что ж про этот 11-ый подъезд-то? То есть он есть, а его не видно. И там какие-то стуки вот это все доносится, а где – непонятно. Ничего более вразумительного сказать не могу.
[А может слышали про библиотеку Грозного? То, что где-то под Москвой.]
Это уже этих времен.
[Это уже более современное?]
Да. Потому что тогда как-то... Вот про подземные ходы, говорю те, что с Лефортовским парком. Это вот я знаю. То есть то, что у нас было. Не знаю, в советские времена мы как-то… в нашей семье у нас у всех была интересная работа. Поэтому все остальное… У меня мама занималась наукой. Дед – врач. Я тоже… Не до этого было [смеется].
[Я вот еще знаете, что хотела спросить. Не было здесь, на районе у вас или может быть где-нибудь в Москве. Скорее, на районе могли об этом слышать. Магические специалисты. Люди, которые славились тем, что оказывали какие-то сверхъестественные услуги.]
Нет. Абсолютно точно нет. Потому что все эти магии это стало…
[Магия не в том понимании, что сидит с шаром. Может быть какие-то бабушки, которые знали что-то.]
Магических слухов не знаю, а знаю, что вот бывшую одногруппницу моего папы после окончания института распределили на какую-то геостанцию на Кавказе. Делать там было совершенно нефиг и она занялась чернокнижием, пыталась изучать всякие эти самые. И она, когда приехала сюда, дочка у нее была Юнона, приехала она к папе, а папа был уже с моей мамой разведен, и она туда пришла, погадать туда, сюда, а она, значит, это вот… “Что такое?”. Она засмущалась: “Ну, вот я знаю, что там Андрюша спит и это все. Но у вас, получается, еще ребенок есть”. Ну, они все заржали: “Есть конечно, - говорят, - вон Ленка”. И вот она когда сюда пришла. Приходила к нам в гости. Но она, кстати, сказала маме, что у нее должен быть еще один ребенок. Никакого ребенка не было. И тогда уже не могло быть. Мне она сказала совершенно четко, что у меня будет двое детей. Только она не видет кто, мальчик или девочка. Сказала, что у меня аналитический ум. Что я буду начальником. Бабушка говорит: “Замуж-то хоть она выйдет?”. “Выйдет, выйдет”. Она так сказала, что я сразу поняла, что мне это не светит. А потом она мне тихонечко сказала, что если я соберусь, чтобы я обязательно прислала даты рождения. Что мне сложно подобрать партнера. Нет, я потом узнала, я смотрела. У меня же планеты распределяются четко совершенно. Вот все в одной половине. Вот вторая половина пустая.
[Что это означает?]
А это означает, как бы это сказать-то, ну, я в одну сторону, а жизнь в другую. То есть в разных плоскостях. У меня практический ум жизненный, он у меня отсутствует.
[Что называется, в облаках витаете?]
Но при всем при том… И в это время соседи, младший из братьев собрался жениться. Они уже все. Уже заявление подали. И вот они сюда зашли. [нрзб. 01:25:58] пришла, говорит: “Скажите мне”. Она говорит: “Это невозможно”. Да как же, мы уже заявление подали. Она говорит: “Это невозможно”. Причем она так сказала это, что… Ну, они правда разошлись. И вот выходя она сказала так небрежно, что вот идет здесь какой-то… на счет конца света. “У меня не совпадает с ними по дате. Надо пойти разобраться”. Причем она сказала таким тоном, вот будничным. Мы так с бабкой глаза на нее вытаращили. Потому что для нас это было… ну странным.
[Может были какие-нибудь местные сумасшедшие? Которые вот ходили, как-то себя странно вели, которых многие знали.]
Да, были. Были. Их жалели, подкармливали, но не считали их… Ну как, к юродивым же относились это… А это…
[Не юродивые?]
Нет. Еще раз говорю. В наши советские времена вот этих… Мы были такие коммунистически воспитанные. Просто до полного офонарения. Это даже слабо представляется. Верующих… Ну были бабки. Причем, я не уверена, что они верили. Это было что-то вот из старых и насупротив современному. Потому что я помню, когда зашли в нашу церковь Петра и Павла, бабки на нас как сумасшедшие кидались. И даже я помню, у меня уже дети были… Это 30, 35… Наталья уже у меня была, это значит мне сороковник уже был. 1997-й год, считай. А они на нас бухтели, бурчали. Я сомневаюсь, что это вера в бога какая-то. А мы были такие, я говорю, мы были такие, советские.
[Вы туда ради интереса пришли?]
Нет, вот когда с дочкой, это я уже когда верила. У меня дети крещеные, все как положено. И то они кудахтали. А когда мы просто пришли как бы вот так… Вот в школе я помню зашла, так они на нас всех собак спустили.
[А зашли потому что интересно было?]
Ну да. Мы там гуляли в парке и зашли. Это же какая-то очень старая церковь, Петра и Павла.. И она была действующая, все время. Не знаю, мне там всегда было некомфортно. Сильно. Сейчас ничего стало.
[А эти люди, которых жалели? Они были как сейчас бездомные люди? Кто они были по статусу? Что они делали, где жили, где обитали? Это то же явление, что мы наблюдаем сейчас у метро или это что-то другое?]
Ну, не знаю, нет, они жили в каких-то… У нас же здесь вот полуподвальные помещения были [нрзб. 01:29:45,209]. И их отдавали, например, дворники, они получали жилье и, по-моему, даже прописку. Пусть временную. Вот они откуда-то сползались. Они почти все были алкоголики, я так понимаю, но не буйные такие. И как бы их жалели, подкармливали.
[То есть жилье у них было?]
Не то, что это у них было жилье. Они у кого-то жили. Откровенно говоря, как сейчас я вот таких не видела. Нет, это уже в современное время было. Когда трубы здесь прокладывали, тут жили эти бомжи. Тогда такого не было. Откуда это могло быть? Все были прописаны. Все жили по месту прописки. Ты же никуда не денешься. Могли выгнать, но всегда находилась родня или еще то-то. Далеко никто никуда не бродил, не путешествовал, все как бы оставались в своих... Нет, ну были, наверное, какие-то люди. Но вот этих путешествующих, их было очень мало.
[А какие-нибудь запугивающие истории типа «не ходи в этот лес, там маньяк». Истории о людях, которые детей воруют или убивают, заманивают куда-то, что-то делают? Было такое?]
Ну, во-первых, был… это были не истории, это были реальные преступники. Вот этот был, как бы он это, как его, МОСГАЗ, который под видом починки электрических плит, ну, в смысле, газовых плит, резал народ, как же его было...
[Это когда было?]
Это были реальные. Вот в наше время был какой-то маньяк, я как раз только школу закончила. Та чего, я же, это самое... Меня сосед выходил встречать. Я в 8 часов заканчивала работу. И он сюда выходил встречать, потому что страшно было.
[Это тот, который плитки чинил?]
Нет, это был другой. Но мы тоже знали, что он здесь вот это самое, он меня ходил встречать. За мной какой-то, ну, я не думаю, что это он, какой-то пьяный [нрзб. 01:32:44,629]. У меня были платформы такие, такой каблук, такая платформа [высокая]. В такой юбке, соответственно [короткой]. У меня платье вот осталось с тех времен. У меня когда Наталья увидела, говорит: “Ты что, в этом ходила?!”. То есть мы так ходили. И никто никого на улицах ни это самое. Вот. И он, значит, ко мне привязался этот пьяный. Дошли до Дома офицеров, а там он как-то рассосался. Я сначала хотела попросить, чтобы меня проводили, а его нет и нет. А дальше-то у нас дом длинный, темный. Он откуда-то опять образовался. Я говорю: “Мужчина, отойдите, я вас зонтиком ударю”. Ну я его треснула зонтиком. Он пьяный. Туфли я эти скинула, подхватила и как дунула бегом. За мной чесал.
[Серьезно?]
Он чесал за мной. Я по лестнице бегом, а он за мной. Но, мама дверь открыла, а он вот на лестнице. Страсть, страсть такая.
[Ужас какой. Это сколько вам было?]
18. [Наливает чай].
[А о машинах, у которых на номерах было написано ССД – смерть советским детям, вы не слышали?]
Нет, не слышала.
[Черные такие с затемненными стеклами, которые останавливаются и воруют детей.]
Нет. Не знаю, у нас... Я, наверное, была очень позитивным ребенком. И еще раз говорю, я вот, здесь... в детстве, далеком детстве, я что-то это самое. А вот чуть стала постарше, на даче была своя, а тут была немножко обособленная. Скорее всего это все было. Вот эти вот девчонки, которые здесь были, я с ними… Не я с ними, они со мной не очень… Поэтому я с трудом могу… Мне нечем помочь.
Район Лефортово
[Я не спросила у вас про район Лефортово. Почему он так называется.]
Из-за Лефорта. Франса.
[А, ну конечно. В его честь.]
Это же немецкая слобода. Немецкое кладбище.
[Здесь раньше было кладбище?]
Ну, немецкое кладбище. Это старое немецкое кладбище как раз.
[Введенское которое?]
Да. Там же до сих пор сохранились старые эти самые… По-немецки написано.
[Получается изначально было кладбище, а потом…]
Нет, нет, нет. Это вот немецкая слобода. При Петре I. Вот этот Франс Лефорт. Они здесь жили.
[Здесь немцы жили?]
Да. Немцы в смысле иностранцы. [нрзб. 01:36:36 – 01:36:40] Собственно, по этому и Лефортово.
[А обладает ли этот район какой-то особой репутацией, которая отличает его от других районов?]
Раньше это считался отвратительный район, потому что здесь был Серп и молот.
[Это такой негативный скорее объект на районе?]
Да.
[А почему так?]
Ну, потому что из-за экологии. Раньше здесь прикладывали вату между рамами. Она просто была черного цвета. Это ужас. Трубы эти там. Вот этот металлический этот запах. Нас туда на экскурсии водили, по-моему, в седьмом классе нас отвели, со школой мы пошли на экскурсию. Кто-то из ребят сказал [нрзб. - 01:37:31,456]: “Водите каждый год, с первого класса”. Как штык, как на это посмотришь, сразу так учится захочется. Вот исходя из этих соображений. А мы свой район очень любили.
[Сейчас по-моему репутация у Лефортово как раз…]
Ну правильно. Потому что убралась эта гадость.
[А какое-нибудь неофициальное название у района есть?]
Ну, раньше-то он был Калининский.
[Дает согласие на обработку данных и их дальнейшую публикацию.]
[А дед ваш, которому эта квартира досталась, он сам не из Москвы?]
Они с бабкой из Осташкова, они оттуда. Учился он в Питере, заканчивал он военно-медицинскую академию. Потом какое-то время работал в Москве. Вот. Потом война. И он опять в Москву вернулся. И жили они в коммуналке, где двадцать две хозяйки.
[Это не в этом районе?]
Здесь, напротив. Потом дали эту квартиру. Он сначала был… в Бурденко работал, нет, сначала в 574-ой, на Курской был госпиталь, потом Бурденко, а потом уже главным стал.
[Рассказывала про свою бабушку и про институт благородных девиц в Петербурге. Запись начинается со следующего фрагмента:]
Ну вот пожалуйста, она рассказывала, что ей кто-то принес книжку “Всадник без головы”. А кто-то из девчонок говорит: “А я тебе скажу, чем закончится”. Вот она уши заткнула, подушкой накрылась, визжит, ногами дрыгает. “Вдруг, - говорит, - чувствую, что-то не то”. Ну, значит, заткнулась, подушку отодвигает, стоит классная дама, немка, глаза вытаращены. А когда ей объяснили в чем дело, она все поняла и не наказала. Все, в общем, понятно. Когда началась война, они сушили сухари и отправляли на фронт, как-то забыли лестницу убрать, кот залез, насикал туда. Еще у бабушки, значит, знакомый, уезжал на войну, она не могла с ним проститься, потому что у нее выскочил прыщик, и она, значит, ваткой с йодом и веревочкой привязала, а сняла и у нее как крестик от этого йода получился, от ватки и от этого. Не могла к нему выйти, всю жизнь жалела, что она с ним не попрощалась. Когда застала революция, они в революционном порыве углем пририсовали усы, этому самому, Николаю, ну, бюстику. Вот. А дальше моя бабка, гражданская война, все это, она со своей матерью поперлась, нанялась к какому-то купцу секретаршей, поперлась из Питера в Мелитополь.
[Зачем?]
Путешествовать. В восемнадцать лет. Бабка была классная.
У меня, когда вот я училась, она вот в этой комнате жила как раз, ко мне студенты приходили, кучами, они все перлись к ней, с ней беседовали. С ней было интересно общаться. Причем не только иностранцам, но и русским. Иностранцам разумеется. У меня всегда тут паслись все эти… У меня Януш был председатель совета землячества, он всех этих окучивал. Один приходил, был из Берега Слоновой Кости, он такой был, не просто темного, а вот сли\вового цвета, вы\ворочены губы страшные. Интеллигентнейший, образованнейший, умнейший, вот просто. А он чего-то там напакостил, его папаша в качестве воспитания, старший, значит, в Сорбонне, а этого он, значит, в Советский Союз отправил [смеется]. Он здесь жил, в этой общаге. Ой. Приходили. Всякие здесь были, разные. Мы тоже с ними потом встречались достаточно долго. И очень многие из вот этих вот, они заняли достаточно высокие посты, вот в своих странах [рассказывает о встречах землячеств]. Одна наша была девочка, Полька, Янка, дочка замминистра Польши., ну, какого-то министра, хрен знает. Но они ж сюда приехали, здесь дворцы. Привели их в эту общагу [смеется], коридор, комната на четырех человек, там в конце, это самое, вот я не уверена, душ-то был там или нет. Сортир и кухня. Она села на лестницу и заплакала. Она такая была, маленькая, кругленькая, толстенькая. Влюбилась в какого-то козла, другого слова не могу подобрать, вышла за него замуж, родила двух детей, когда вот здесь уже начались вот эти перестройки, он организовал какую-то фирму, то есть [нрзб. 01:49:50,056] они все это хорошо умеют. Но с этим козлом так и не рассталась. Я, помню, к ним заходила, они где-то жили на плющихе, в какой-то коммуналке, представляешь, дочка замминистра, кошмар. А другая у нас была Терезка, она тут в общей сложности получилось десять лет, она то в академке была, то потом в аспирантуру поступила, и замуж тоже за поляка вышла. Как она рыдала, когда отсюда уезжала. Потому что они… Ну, десять лет представляешь прожить здесь и сразу после школы они же. Вот ту все время все ошивались.