Чеглова Екатерина Анатольевна (1957). Москва, Диденко Мария Константиновна (1983). Москва, Кристаловская Ксения Анатольевна (1952). Москва

Тургеневская площадь до реконструкции. Прокладка Новокировского проспекта (проспект Сахарова). Старое здание Тургеневской читальни. Здание страхового общества «Россия» (00:02:35 — 00:06:39)

ЧЕА: Это на Тургеневской площади. Там же всё сломали. Там, когда строили метро Тургеневская (это я Вашу ручку утащила), всё сломали. Нет, сначала начали ломать, когда был план сделать вот этот вот Новокировский проспект — и тогда стали всё там ломать — который сейчас проспект Сахарова. И вот я помню, что… Ну как — это ж должна была быть прямая магистраль, которая идёт к Кремлю. Т.е. вот… Там с той стороны бульварного кольца, с внешней, там были маленькие всякие домики, и там это было… Ну, по-моему, там ничего особенного не… Ну я так, детские воспоминания, потому что…. Тут… не очень я там гуляла.

[…]

ЧЕА: Вот и… И тогда же, по-моему, снесли эту Тургеневскую читальню. Она стояла… Вот Тургеневскую читальню я так… помню. Я в ней не была, потому что я еще ребенком была — ещё не ходила туда. Вот. И дальше вот эта вот магистраль — она упиралась как раз в этот Дом «России» [Здание страхового общества «Россия»]. И был план вообще его снести. Но, вот, тут уже дальше на уровне слухов. Кто-то сказал — чуть ли не Корбюзье [прим ред. Ле Корбюзье — знаменитый французский архитектор швейцарского происхождения, пионер архитектурного модернизма и функционализма, представитель архитектуры интернационального стиля, художник и дизайнер] — что это самый красивый дом в Москве. А ещё там на этом Доме «России» — вот который на углу, такой… с башней с часами.

[Вы можете нарисовать.]

ЧЕА: Да я не умею рисовать.

[Ну не дом, а именно расположение вот это вот.]

ЧЕА: Значит, ну, вот смотрите — вот так вот здесь: вот это вот бульвар здесь, да, так вот — Сретенский. Здесь вот… Ну здесь [главный офис нефтяной компании] «Лукойл» сейчас стоит, «Лукойл».  Здесь вот они собирались пробивать… Вот здесь вот пробили — здесь сломали Тургеневскую читальню.

[Она посередине, что ли, стояла прям?]

ЧЕА: Она стояла, да.

[А! Там были маленькие улочки, и она стояла...]

ЧЕА: Да, да, да-да-да, т.е. там везде были маленькие улочки и дома. И вот как раз [проектируемый проспект] упирался в дом. И вот я такое слышала, что, значит, Корбюзье сказал, что нельзя. А потом — в этом доме [Дом «России»] очень много мастерских художников. Наверное, слышали, да?

[Нет, не слышала.]

ЧЕА: Вот на Сретенском бульваре, который — Дом «России». Там вся… наверху мастерские художников. И в подвалах тоже были. И — я не знаю, правда это или нет — но говорят, что они, значит, испугавшись что сейчас дом сломают, скинулись и повесили мемориальную доску, что здесь был Ленин. Он был в этом доме, но не в этом корпусе (там ещё висит [мемориальная доска], что он вместе с Горьким чего-то там посещал). И влепили эту доску. Раз висит доска — ломать нельзя. И, собственно, из-за этого, не из-за этого… вот этот вот Новокировский проспект — он так и остановился. Но читальню снесли. Так. Это Сретенский бульвар. Это Тургеневская площадь, да. Здесь вот метро «Тургеневская». А здесь вот все были дома, которые сломали, наверное, когда строили метро. Там почему-то вот все расчищали, потому что вот...

[Фрагмент интервью 00:06:39 — 00:07:26 не публикуется.]

Воспоминания о детстве и своей семье. Дом страхового общества «Россия» и «Дом старых большевиков». Булочная «как к бабушке идти» (00:07:26 — 00:11:55)

[А вот когда Вы первый раз на Чистопрудный бульвар попали? Вы помните?]

ЧЕА: Я тогда в коляске была [смеётся].

[Нет, а вот когда осознанно — Ваши первые впечатления?]

ЧЕА: Я не помню. Ну, я там… я там родилась, рядом. Меня всё время возили там гулять. Естественно, меня там всё, я не… как это, ну… не воспринимала это никаким образом… Таким, что вот, в первый раз попала, и… То есть оно у меня как-то уже было… изначально. Я не знаю, как сказать — слово не подберу. То есть, для меня, ну…

[Привычно?]

ЧЕА: Ну, привычно. И то есть для меня это было, вот, место, которое я видела с… с совсем маленького возраста, и оно мне… Чистые пруды, просто… про Чистые пруды. Конечно… Ну, когда я была маленькой, мы, значит, сначала жили, вот… Ну, вообще, моя семья — мои дедушка с бабушкой, да, и прабабушка — в этом доме, вот, на Сретенском бульваре, [жили] с [19]36-го… то ли тридцать… с [19]36-го, скорее, года.

[Вот это — общество… дом «России» [Сретенский бульвар, д. 6/1, стр. 1 и 2]?]

ЧЕА: Да. Это когда Академию Наук переводили из Петербурга — ну, [тогда] Ленинграда — в Москву, то в этом доме давали квартиры академикам. У меня дедушка был академик — ну, членкор [прим. ред. — член-корреспондент — в сравнении с академиком является младшей ступенью членства в академии наук]. Ну, и он, значит, получил там квартиру. И перевёз семью — значит, жену, там, бабушку старенькую, и двоих дочерей. Одна из которых — моя мама. И они там ходили в школу рядом. И мама в детстве ходила в эту Тургеневскую читальню. А самое интересное — что совсем недалеко — вот на этой ули… […] yа улице Стопани жил мой папа. Тоже с детства. В этом «Доме старых большевиков» [пер. Огородная слобода, д.12].

[…]

ЧЕА: А, вот булочная-кондитерская. Точно! Когда я была маленькая, мы жили с мамой, папой в Доме «России», а в «Доме старых большевиков» жила моя бабушка — папина мама. Так вот эта булочная [у нас] называлась «Булочная «как к бабушке идти».  Это я очень хорошо помню.

[Фрагмент интервью 00:11:55 — 00:12:20 не публикуется.]

Детство в районе. Жизнь в Доме «России», в «Доме старых большевиков». Каток на Чистопрудном бульваре (00:12:20 — 00:21:10)

ЧЕА: Ещё трамвай ходил. Трамвай ходил… вот, если он сейчас вокруг — там, Чистые пруды, и туда уходит. Он ходил от Трубной [площади] вдоль Сретенского бульвара — вот, ну, как бы, от Трубной поднимался… Понятно?… Вот он. Вот это трамвай люди ждут. А это вот ломают всё. Вот она —Тургеневская читальня. Вот, а я что стала рассказывать про читальню? В эту же читальню, тоже будучи школьником, ходил мой папа. Но они с моей… И мама была школьницей. Только они в разных школах учились. И они могли друг друга там видеть – но это до войны было. Но как-то вот не запомнили. А он говорит… ну, потом, уже когда познакомились: «А я… и я там всё время был! И я там всё время был! А что же мы друг друга не видели?» А это что такое? Это что такое вот? Ну да, вот Тургеневская читальня, вот эти вот все вот они дома были. Что так… А, мы ещё хотели посмотреть Дом старых большевиков, да? Здесь ловит плохо. Так, что вам ещё рассказать? Я сумбурно, что вспоминаю, то…

[Да. А вот Вы сами когда родились?]

ЧЕА: Я – в [19]57-м году.

[А мама Ваша?]

ЧЕА: Мама моя родилась в [19]24-м. Но они переехали… она ещё в Санкт-Петербурге родилась, в Питере.

[А, всё, и в [19]36-м…]

ЧЕА: С [19]36-го года они там живут [в доме «России»].

[А Вы в [19]57-м родились в доме «России»?]

ЧЕА: Ну, меня туда принесли, да — из роддома.

[Ну да, я поняла. Ваша семья же там…]

ЧЕА: Да.

[А потом, вы говорите, некоторое время жили на Огородной [слободе], в связи…]

ЧЕА: Да, потому что там был капитальный ремонт, и… Причём, такой капитальный — там перекрытия меняли. То есть, там не было ни воды, ничего. И… ну я… я ещё… мы дети были, и родители решили, что, если есть возможность там жить… Ну, невозможно было там жить нормально. Потому что куда-то за водой приходилось ходить, ещё чего-то, ещё чего-то. Потом всё там разрушено было, потому что меняли перекрытия. Но люди там продолжали жить.

[Ничего себе. А зимой как? Это сколько продолжалось?]

ЧЕА: Так… Лет пять, наверное, продолжалось. Я… вот я не помню, потому что я ребёнком маленьким была. Ну, маленьким — то есть, я уже не грудным ребёнком [была]. Но честно, вот — я не запомнила, сколько лет. Мы переехали обратно, я пошла во второй класс. Так, в первый класс я пошла ещё с этой улицы Стопани [пер. Огородная слобода], сейчас она… посмотрим.

[Но это вы в Доме старых большевиков жили, да?]

ЧЕА: Да.

[А во второй класс — это, получается, восемь [лет]… 1965-й, да?]

ЧЕА: Ну, наверное… Потому что Стопани — это, по-моему, какой-то старый большевик был, если я не ошибаюсь. И в честь него эту Огородную слободу переименовали. А потом обратно переименовали.

[А почему дом назывался «Дом старых большевиков»?]

ЧЕА: Потому что этот дом — в него селили большевиков старых. Ну, почему старых… ну, не знаю, тогда они уже просто пожилые были. До войны дом — можем даже сейчас найти про него — это специально… я не знаю, ну, правительством, наверное, был построен дом…

ДМК: Здравствуйте, я Маша.

[Здравствуйте, да.]

ДМК: Очень приятно. Так, как у вас дела?

ЧЕА: Я пытаюсь вспомнить, почему… Почему…

ДМК: Процесс идёт?

[Да нет, мне интересно, что Вы знаете. В принципе, это я знаю…]

ЧЕА: Вот, «Дом старых большевиков и полярников» — вот этого я не знала — заселён [19]36-й… Туда селили, вот, этих… Ну, большевиков всяких почему-то. И… а так как, вот, мой дедушка — ещё он был старым большевиком — ему там дали квартиру.

ДМК: Это про что ты сейчас рассказываешь?

ЧЕА: Про дом на Огородной слободе, «Дом старых большевиков».

ДМК: А, там, да.

ЧЕА: Вот, вот он. Час… нет. Нет, его тут нет. А значит, старый… дом 12. Я правильно, по-моему, показала на карте.

[Да, 12-й показали.]

ЧЕА: Вот. Так что…

[Так, а потом вы обратно переехали в дом «России»?]

ЧЕА: Да. И уже там…

[И уже уехали когда?]

ЧЕА: Ну, уехали мы два года назад оттуда.

[То есть, до 2018-го [там жили]?]

ЧЕА: Ну, в [20]18-м мы уехали.

[И сюда?]

ЧЕА: Да. Ну, мы продали там квартиру, и уехали сюда. Так…

[Понятно.]

ЧЕА: Такие детали, почему мы её продали — неважно.

[Нет, это неважно. Вот, скажите, а Вы часто были на Чистопрудном [бульваре]? То есть, вы зачем [туда] попадали? На Чистый бульвар?]

ЧЕА: Гулять. Но как… вот когда я была маленькая — вот, допустим, мы жили ещё в «Доме старых большевиков» — мне со двора вообще не разрешалось никуда выходить. Было очень строго, чтобы я никуда не ходила. То есть я, наверное, где-то с подросткового возраста— лет с 13-ти, с 14-ти — тогда мне, уже тогда разрешали ходить одной. И… а школа моя находилась дальше — вот, на Рождественском бульваре. То есть, вот, Чистопрудный, Сретенский, Рождественский [бульвары] — он туда вниз идёт, к Трубной площади. Вот, но мы, конечно, гуляли, в основном… Да нет, и на Чистых прудах мы гуляли. У меня там даже какие-то знакомые — ну, в детстве — жили, в школе со мной учились. Я просто сейчас даже не помню, кто и где они жили. Честно.

[А что вы там делали? Гуляли?]

ЧЕА: Ходили туда-сюда по Чистым прудам, ну так. И беседовали на лавочках, сидели. А, ну, конечно, зимой мы ходили туда кататься на коньках. Там каток… то есть, не каток, вернее, это пруд застывал. Там была раздевалка. Вот там, когда Чистые пруды заканчиваются — Вы себе их представляете? Не с этой стороны, где метро, а с той стороны, к [улице] Покровке — там такой дом стоит… по-моему, он памятник архитектуры считается — какая-то гостиница называется. То есть какая-то древняя гостиница. Ну, не древняя, вернее, а дореволюционная.

[Ну, на Покровке она стоит?]

ЧЕА: Ну, на Покровке, да. Вот он…

[Да, представляю… представляю.]

ЧЕА: Там, внизу, было довольно большое помещение — его открывали — там были раздевалки. То есть там нельзя было взять напрокат коньки — вот этого я не помню. А может, и можно было. Потому что я не брала — у меня были свои коньки. И там были раздевалки, и… чтобы не на улице переодеваться, коньки… а там. Музыка играла всегда — это я помню — так очень было весело там, на Чистых прудах кататься.

[Там освещение было?]

ЧЕА: Освещение было. Ну… ну вот фильм «Покровские ворота» [1983 г.], хотя там не Чистые пруды — это явно Патриаршие [пруды] там — каток на Патриарших. Но вот так вот, в принципе, выглядел там… Тоже с музыкой, всякие эти фонарики — вот это я помню. Так, нет… конечно, рыбу мы там не ловили, и я лично на лодке никогда там не каталась. А я знаю людей, которые там катались. Даже, по-моему, у меня сестра там, что ли, каталась. Я как-то это — не хотела это делать.

[То есть, там был прокат лодок, да?]

ЧЕА: Прокат лодок был, вот.

Легенда про съедение лебедя бомжами. Личные воспоминания и ассоциации с прудами. Распитие пива студентами и пьяные люди на лодках в начале 2000-х. «Встречаемся на ЧП у Гриба». Новый Год у памятника А.С. Грибоедову. Теории о том, почему у памятника собирались готы (00:21:10 — 00:26:16)

ЧЕА: Там [на пруду] ещё жили лебеди. Которых, говорят, съели бомжи.

[Это в какие года их съели? В [19]90-е голодные?]

ЧЕА: Да. В [19]90-е… Ну, в [19]80-е… по-моему, уже в конец [19]80-х.

ДМК: Это легенда, которая вообще ходила постоянно: и в 2000-е я слышала про бомжей, которые съели… У нас же, это как… писали в газете что-то про это. Там действительно были бомжи, и действительно были лебеди. Насколько они подружились — я не знаю. Но вот это место, конечно — сам Чистопрудный, просто… Мы когда в университете учились, мы туда регулярно после университета приходили. Садились на бережок в… Там, недалеко, до сих пор существует магазин «Продукты», где продавали пиво. Правда, было дорого. Но, тем не менее, сидели и пили. И там подплывали к нам периодически пьяные люди на лодках, что-то нам говорили, а потом отплывали.

[То есть тогда это какие года были?]

ДМК: Так, ну, это был 2002-й — 2003-й.

[И там тоже были лодки ещё?]

ДМК: Да. Они, по-моему, до сих пор там есть.

ЧЕА: Я не знаю. Сейчас там вот этот ресторан посреди стоит? Я не знаю, есть ли там лодки, или нет.

ДМК: Ну, вот тогда точно были.

ЧЕА: Потому что не было вот этого такого ресторана, который прямо на…

ДМК: А это разве не от него?

ЧЕА: Нет, нет.

ДМК: Это от него отплывали! Был ресторан, потому что…

ЧЕА: Ресторан был. Но вот, по-моему, вот этого — который прямо в… на пруду стоит — не было.

ДМК: Нет, был. Потому что, я помню — был мужик пьяный, подъехал. Потому что компанией там — в ресторане — они отмечали. И он нам оттуда бутылку привёз — с того берега к нам приплыл. Просто у одного парня [из нашей компании] была майка то ли «Арии»… а, нет — «Iron Maiden» [прим. ред. — британская хеви-метал-группа, которая в начале 1980-х гг. являлась одним из известнейших представителей новой волны британского хеви-метала]. И он [мужик] говорит: «Я тоже слушал». И он нам бутылку… прямо заплыл туда к друзьям, и к нам приплыл с бутылкой. Там такая особая, своя атмосфера всегда была.

ЧЕА: Да. Там вообще, я помню, как это… «Встречаемся на ЧП [Чистых прудах] у Гриба».

ДМК: Не, у нас такого нет.

ЧЕА: Это у Аньки, по-моему.

ДМК: ЧП. У нас было… «ЧП» — мы говорили, да. Но «Гриб» — я не помню, чтобы так говорили. У нас у Грибоедова никогда не встречались — мы около… мы сразу все туда шли. Там все знали уже тропу.

ЧЕА: Ну, я слышала, что вот — что такое: «Встречаемся на ЧП». «ЧП» — это точно. И «у Гриба».

[А «у Гриба» — это?..]

ЧЕА: Это [памятник] Грибоедов[у].

[Ааа!]

ДМК: Да. Но я вот не помню такого выражения. Ну, а из того, что помню я — это 2000-й год, когда с девчонками там отмечали Новый Год. Там место было — где собирались все на отмечание Нового Года — как раз вот на площади, где [памятник] Грибоедов[у]. Не знаю, как называется эта площадь…

[Ну, вокруг просто.]

ДМК: Ну, вокруг трамвая — вот это место. Ну вот, там все собирались, и было очень классно. Вообще, классная атмосфера. Тогда, помню, папа ещё приезжал. Это 2000-й год был. И вот… и до этого регулярно… Сейчас… не знаю, как вот сейчас, но раньше, вот это место, куда все собирались…

[А там именно в ночь? То есть когда бой курантов?..]

ДМК: Ну, мы встречались, там, на первое, там…

ЧЕА: Ну, просто народ собирался. Но вообще, Чистые пруды — я не знаю, как сейчас — одно время они были очень неприятно-криминальные. Там всё время были драки какие-то, около метро. Помнишь, там ещё убили кого-то? Какого-то парня?

ДМК: Нет, вот это я не помню. Я помню, там готы [прим. ред. — представители молодёжной субкультуры], по-моему, собирались.

ЧЕА: Нет, я помню, что там были…

ДМК: Там была какая-то субкультура тогда — прямо место сбора. По-моему, там готы.

ЧЕА: Готы там собирались…

[А где они собирались, где именно?]

ДМК: На лавочках.

ЧЕА: А готы… А почему? Там же вот этот дом — с рыцарем — в Харитоньевском переулке, если не ошибаюсь. Там ещё, рядом с этим домом, вот…

[Там, по-моему, Гусятников [переулок].]

ЧЕА: Или Гусятников. Точно, вот он… Он как от швейцарского посольства, параллельно… Я забыла — у меня склероз — я забыла.

ДМК: Ну, что там?

ЧЕА: Дом с рыцарем, а там рядом ещё художественный магазин был, для художников…

ДМК: Думаешь, из-за этого?

ЧЕА: Не, не из-за этого — из-за дома с рыцарем.

ДМК: Но они же должны возле дома тусить?

ЧЕА: Нет, ну, у дома — нет. Но они там, как бы… ну, не знаю — поклонялись этому рыцарю, не поклонялись. Но я читала или слышала, что именно из-за этого дома — потому что какой-то он там мистический. Но я не знаю — надо в интернете смотреть.

ДМК: Нет, ну, они на лавочках всегда — я помню — сидели.

[Ну, вот в этой части — не где пруд, а в другой. Или?..]

ДМК: Вот там, где Грибоедов, и до пруда — вот эта часть.

[А, вот это — да. Аллеи.]

ДМК: Да.

ЧЕА: И ещё — я не знаю, правда это, или нет — там напротив… Вот Чистые пруды — это, да… там не со стороны… не со стороны «Макдональдса», а другая сторона — внутренняя сторона. Там же ещё какой-то дом — и там решётки, кованые решётки, и там…

ДМК: Где пятиконечная звезда. Это там, где [в здании офис] «ВТБ [Страхование]» сейчас. Не помню, как называется — Чистопрудный бульвар, номер не помню [прим. ред. — Чистопрудный бул., 8с1]. Там трамвайная остановка, прямо напротив. И там, действительно, очень решётка красивая (ну, она советского времени) и пятиконечная огромная звезда в круге. Но она… она не перевёрнутая. [смеётся] Она стандартного направления. Ну, прямо, я не уверена, что к этому всё это… приурочено. Вот.

Криминальные 1990-е: ларьки, драки (00:26:16 — 00:29:01)

ЧЕА: Нет, ну, одно время там был очень криминальный [район] — на Чистых прудах. Там всё время были какие-то драки.

[Это в какое время?]

ЧЕА: Ну, это уже [19]90-е.

ДМК: Там ларьки были — вокруг метро — сейчас снесли. А раньше были просто ларьки – ууу! Причём…

ЧЕА: Нет, сначала… сначала вообще были такие ларьки, что… Потом они построили те, двухэтажные, которые оказались самостроем, и сломали.

ДМК: Да.

ЧЕА: Более-менее прилично. А до этого там было просто неприлично. Там такое вот… ну, как ларьки вот эти вот, такие вот…

ДМК: Нагромождения.

ЧЕА: Нагромождения. И там было очень такое место — неприятное очень по вечерам вообще… Ну, неужели ты не помнишь этого: когда Аня с… наверное, школу закончили, по-моему — ещё там этот, Жирный старший и Митька был. Они пошли на Чистые пруды, а на них там напали и побили — мы их ещё в больницу отвозили с Костей.

ДМК: Я не помню такого.

ЧЕА: Нет. Они просто сидели и беседовали. И тут набежала какая-то толпа совершенно… Ну, они не поняли… Но причём там и девочкам, по-моему, попало даже. Вот.

[Толпа кого?]

ЧЕА: Молодых людей, которые, как бы… ну, приехали бить городских. Или интеллигенцию, что ли — я не знаю. Там какая-то очень странная была ситуация. Потому что эти [наши] сказали, что они никого не трогали — они просто сидели — а эти [толпа] пришли и стали их бить.

ДМК: Ну, гопота налетела какая-то.

ЧЕА: Гопота какая-то налетела.

ДМК: [Смеётся.] Интеллигентов [нрзб.: 00:27:55 — 00:27:56].

ЧЕА: Нет, ну, ему так… сильно досталось-то. А это вот двоих из Аниного класса — ну, они уже закончили — в больницу мы увезли. Я помню — почему-то Митя их всех к нам притащил. Как раз Ксеня [ККА] дома была. Вот, и…

ДМК: Она педиатр.

ЧЕА: Да. Моя сестра старшая — она педиатр. Она всех посмотрела. Костя сказал, что он сейчас всех грузит в машину, повезли в Склиф [НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского].

ДМК: Меня не было там.

ЧЕА: А я не знаю, где ты была.

ДМК: Ну да.

ЧЕА: Ну, такое могло быть. Там было… Ну, я помню, там ещё — помнишь, долго фотография висела — там парня убили. Какая-то драка была, сильная. Там, в общем, по вечерам очень…

[Это всё около метро было, там, где ларьки?]

ЧЕА: Да, там, около метро, да. Очень неприятно. Ну, естественно, оно распространялось дальше, на Чистые пруды.

ДМК: Ну, самая там тусовка, там ещё…

ЧЕА: Там всё время была… там всё время были тусовки. И они иногда как-то нехорошо заканчивались.

ЧЕА: Когда я была маленькая, там, конечно, всё было очень чинно.

Точильщики, старьёвщики. Дворник-татарин — хозяин двора (00:29:01 — 00:34:40)

ЧЕА: Что ещё, когда я была маленькая, могу вспомнить про Чистые пруды?

ДМК: На коньках катались.

ЧЕА: Вот, я рассказываю…

[А видели там каких-нибудь торговок чем-то тоже? Что там было?]

ЧЕА: На Чистых прудах — нет. Рядом ходили, вот эти: «Старьё берём», — это я очень хорошо помню.

ДМК: По дворам.

ЧЕА: По дворам. «Точу… эти… ножи-ножницы» — ходил, с этой… Цыгане ходили — ну, цыгане всегда ходили.

[Цыгане только по дворам ходили или?..]

ЧЕА: Они и по… Ну, они везде там ходили. По дворам ходили. Вот эти вот: «Старьё берём» и «Точу ножи-ножницы» — очень хорошо помню.

[А как они выглядели, кто они были?]

ЧЕА: Мужики. Такие, очень… Почему-то они мне, ребёнку — по сказкам — напоминали по виду шарманщиков.

ДМК: С бородой…

ЧЕА: Они были в таком… Ну, с бородой, не с бородой, но мне казалось, что они страшные все — я их очень боялась в детстве. Потому что они в чём-то темном… такие были, немножко замусоленные. Они, значит, вот, таскали… Вот этот — «Точу ножи-ножницы» — у него такая была… такой короб он таскал с собой. И когда, значит, мы выносили точить, он там такую треногу открывал, ставил короб — или там у него ножки, у короба были, — и доставал там всякие… [Изображает жужжание точильного круга.] Вот этот — круг — он крутил и точил. Старьёвщики тоже с какими-то баулами, с коробками ходили, с… не помню. Я их очень боялась — это я очень хорошо помню. Когда я была маленькая, мне казалось, что это очень страшно.

[Они как? Они постоянно ходили, или у них какие-то дни были?]

ЧЕА: Вот это я не могу сказать — я не помню. Потому что я, всё-таки, маленькая была. Причём они очень громко кричали. Мы там — на [улице] Стопани — мы жили то ли на шестом, то ли на седьмом этаже, и слышно было. Они очень громко кричали. Я хорошо помню. Сразу там все шли — ножи несли точить, ножницы.

[Но Вы сами пользовались их услугами?]

ЧЕА: Да-да-да-да.

[А платили чем?]

ЧЕА: Деньгами.

[А было так, что кому-то водкой платили?]

ЧЕА: Нет, это уже в другое время было. Когда водка была в дефеците.

[«Сухой закон», что ли?]

ЧЕА: Нет, дефицит когда начался — вот, при Горбачёве — вот тогда самой главной валютой была водка. И у всех она специально дома была — какой-то… ну, не у всех, но у многих. Почти у всех.

[У Вас тоже?]

ЧЕА: Да. Место, куда… Потому что были эти праздничные всякие заказы, и там всегда была водка. Но мы водку не пили и её складывали. И вот, если там надо водопроводчика вызвать, ещё кого-то — они, — и деньги им, и… вот водку. Вот за водку они делали всё. Всё, что угодно.

[А ещё кто? Там, не знаю — носильщиков каких-то… как дворник там — помочь что-то тоже…]

ЧЕА: Носильщики… Вот дворник — помню дворника там, на [улице] Стопани. Дворник… вот это вообще лучше Ксеню спросить. Она просто очень… человек очень усталый. Набрать её надо сегодня только. У неё даже подруга была — она была дочка дворника. Нет… Да. То есть, он был сначала… Почему-то все дворники — они были татарами. Я не знаю, почему. Как его звали — не помню. Но он был таким хозяином этого двора. Дети его тоже боялись, потому что, если дети начинали шалить — он тут же приходил… У него такой длинный фартук был и кепка — ну, как вот дореволюционный [костюм] — он так выглядел. И метла. Он всё время там подметал. И если дети начинали шуметь, он приходил и начинал, значит… Ну, не трогал никогда никого, но все знали, что он в авторитете — что он сейчас вообще всех тут это… метлой. Ну, не то, что шуметь — если там начинали по клумбам лазить или ещё что-то. Шуметь-то можно было. Но если там ещё…

ДМК: Нарушать порядок, короче.

ЧЕА: Нарушать порядок, да. Маша, ты приготовила комнату? А вдруг у тебя там голодные сидят? А, может быть, мы чай попьём? А ты…

[А когда вот дворники исчезли такие? Которые были местные, которых все знали?]

ЧЕА: Причём они жили же там. Они жили в подвалах домов. Ну, подвалы вообще были жилые помещения. Вот. Когда они исчезли? Что-то…

[Ну вот, при Горбачёве они были?]

ЧЕА: Нет, при Горбачёве не было. И, мне кажется, даже раньше. Вот что-то подростком когда я была, я дворников уже таких не помню. Вот, чтобы они там жили, и были такими, так сказать, хозяевами двора — вот этого я не помню уже. Совсем не помню. Вот это интересно — я даже не задумывалась — когда исчезли дворники. А, ну, наверное… Наверное, дворники исчезли, когда стали расселять подвалы. Потому что, вот…

Внутреннее устройство и жильцы Дома «России». Квартиры академиков и коммунальные квартиры. Известные люди. Хороший двор у «Дома старых большевиков» (00:34:40 — 00:40:17)

…в этом доме на Сретенском бульваре…

[Дом «России» который?]

ЧЕА: Да. Там же коммуналки были. Там… Ну, за весь дом ничего не могу сказать, а вот… Там он состоит из двух частей. Вот в той части, в которой мы жили (с башенкой) — там третий и четвёртый этаж — это были квартиры академиков. А первый, пятый, и частично второй — это были коммуналки. Причём коммуналки такие — вот они на… вот так на весь дом — с несколькими выходами.

[Это одна квартира?]

ЧЕА: Да.

[Ничего себе.]

ЧЕА: Там… Ну, по 40, не по 40 — но по 20 комнат точно. И там вот стать… И в подвалах, да, первый этаж и подвал. Потом подвалы стали расселять — подвалы в первую очередь расселили. Потому что я была в такой коммуналке, в подвалах. Там вообще… то есть там окно-то было — но там ничего не видно было — там только ноги видны были: вот, люди идут, вот, ни солнца, ничего. Да, наверное, когда подвалы стали расселять, тогда уже и дворников не стало. Потому что там стали давать… ну, людям стали давать квартиры — кто не хотел (ну, были такие, которые не хотели из центра уезжать) — какие-то комнаты в коммуналках. Много было. В коммуналках давали. Вот.

[А кто ещё жил в этих коммуналках? Вот, если на третьем и четвёртом этаже, значит, академики, которых переселили. А в коммуналках кто жил?]

ЧЕА: Люди.

[Обычные?]

ЧЕА: Обычные. Потом уже… Вот, когда я совсем маленькая была, там жили люди, которые там жили до войны. Ну, в смысле, их семьи. А потом уже как-то люди стали постепенно получать квартиры… Все же на очереди стояли, на квартиры. И стали получать и съезжать. Комнаты-то освобождались, и их занимали так называемые «лимитчики» [прим. ред. — общее название людей, которые заключили контракт с предприятием по «лимиту прописки»; лимит прописки — форма привлечения неквалифицированной рабочей силы на промышленные предприятия в крупных городах в СССР в 1950—80-х годах.] И вот уже… Ну, я уже во взрослом состоянии — уже, по-моему, Маша родилась — вот я помню, просто: у нас на пятом этаже эта квартира была, коммунальная. Там уже вот, ну, кто-то старенький ещё оставался… Ну, старички, которые там… либо пожилые люди, которые говорят: «Мы проживём в этой коммуналке, мы не хотим район менять». Потому что всем, естественно, давали квартиры не в центре. И там… и очень много было, вот… Вот, я помню — милиционер был. Ещё фамилия у него была — Горбачёв. Он, там как — вот они приезжали сюда откуда-то, из какого-то маленького города, устраивались в милицию. В милицию можно было устроиться. И ему сразу давали комнату. И он там знал, что он там какое-то количество лет отработает — если всё нормально — и ему с семьёй дадут квартиру. Поэтому они там менялись очень быстро. Был такой, который пьяный приходил. Но добрый был. Он просто лежал. Он доходил до подъезда, и лежал. И, когда люди приходили — он не мог встать — он всем честь отдавал. А потом приходила жена с работы и его домой тащила. Вот, вообще там, в этом доме «России» многое… Вот, у нас там — не знаю, жив ли — Григорович [прим. ред. — Юрий Николаевич Григорович — советский и российский хореограф, балетмейстер, артист балета, педагог, публицист] жил. Вроде, я не слышала, что он умер. Наверное, до сих пор живёт. Много там всяких известных людей живёт. Вот, на этом… Тут ещё написано в Интернете: в этом Доме старых большевиков, там Завадский [Юрий Александрович] жил, режиссёр. Я его даже помню — маленький такой, важный ходил по двору.

[А вот у Вас во дворе — в доме «России» — там кто?]

ЧЕА: Там… Ну, у нас… потому что, на этом, [на улице] Стопани — там двор был. Там вот, если… Закрыла уже — неважно. Вот, посмотрите…

[Там видно.]

ЧЕА: Там двор есть.

[Ну вот, да.]

ЧЕА: Вот он, двор. То у нас [где Дом «России»], собственно, двора не было. Мы гуляли… Ну, это там не двор — это вот… вот… Ну, вот он — здесь нет… вот, это не двор, это вот — пространство между двумя корпусами. А это — внутреннее. У нас это называлось «помойным двором». То есть это было… В принципе, до революции туда выходили чёрные ходы. И там всё время стояла помойка. Это сейчас там живут богатые люди, и всё вычистили. А это были такие… И у нас — имею в виду в дворах — не гуляли. Если мы гуляли — мы гуляли на бульваре. Но вот этот — который на Стопани — там двор хороший был.

[А Вы говорили, что вас там до 13 лет никуда не выпускали?]

ЧЕА: Ну, во двор выпускали.

[Вот как? А вот здесь, не было дворов-то. Где же Вы гуляли?]

ЧЕА: А… нет, ну… Ну, я вот из школы — вот отсюда шла. И вот, мы застревали на Сретенском бульваре. [Смеётся.] Дальше нельзя было.

[Понятно [смеётся].]

ЧЕА: Ну, или там, во дворе школы мы гуляли.

История школы на территории бывшего и ныне действующего Сретенского монастыря. Кладбище вокруг храма связывают с войной 1812-го года. Про вывоз пищевых отходов по договоренности на корм свиньям (00:40:17 — 00:44:10)

ЧЕА: А школа наша находилась… У меня там…

[Да, Вы говорили, на Рождественском [бульваре].]

ЧЕА: Да, но там тоже… немножко это дальше. Там тоже интересная история, со школой. Сейчас там стоит Рождественский… Сретенский монастырь. Он, собственно, там до революции и был. Там по… что там дальше было — ну, не знаю. Потом там построили школу. Само здание храма — оно оставалось, причём… там были какие-то реставрационные мастерские. А потом уже… В этой школе я училась — значит, сначала моя сестра училась, потом я училась, у меня Маша и ещё одна дочка, племянник — ну, все там учились. А потом Сретенский, этот самый, монастырь — когда у нас началось возрождение [церковных традиций] — всё это дело забрал. Школу прогнал — ну, они, формально, дали другое здание, на Таганке — и построил… Потому что школу не снесли. Там ещё кладбище было вокруг. Как всегда — вокруг церкви было кладбище. И, я помню даже сама, как там кости были… Там… ну, я не знаю, правда это, или нет — говорили, что там, на этом кладбище, хоронили французов, убитых в битве за Москву.

[В 1812-м?]

ЧЕА: Да. Не знаю, так, или нет. И вот, говорили, что школа стоит на кладбище — что это вообще безобразие, что это вот… — служители монастыря [так говорили]. А сами её не сломали — там какое-то у них помещение.

[А школа была не в здании монастыря? Это было новое здание?]

ЧЕА: Ну, да, но… Да, после революции построили — я не знаю, какого года — но такая, знаете, типичная школа. Ещё с такими барельефами: там Пушкин, Горький. Вот, много таких школ есть. Сейчас они, конечно, там её перестроили и построили вот этот огромный храм. Но это уже совсем другое… от Чистых прудов.

[А вот на Чистых прудах, Вы помните — были ли там лошади, телеги какие-нибудь? Или это совсем давно? Это уже центр, я так не могу…]

ЧЕА: Нет, ну… нет, не помню. Трамвай, вот этот, старый — помню. Трамвай ходил. Нет, ну, бывало, конечно, какая-нибудь, может… А, знаете, что — было. Я помню, что… вот это сейчас там сортируют мусор. А раньше как было? У нас, собственно, мусора-то не было. Потому что целлофана не было. Если заворачивали – то в бумагу. А для всяких пищевых отходов, я помню, что у нас там, на Стопани у всех, за дверью, стояло ведро. Ну, на лестничной клетке. Куда складывали все пищевые… И вот, помню — да, действительно — он приезжал на телеге. Или на лошади он приезжал, не на телеге… Из Подмосковья приезжали люди — они забирали это [пищевые отходы] для корма свиньям.

[Но это были какие-нибудь… с ними контракты были заключены?]

ЧЕА: Тогда не было никаких контрактов! Просто договорились.

[А если бы не было этих людей, то куда бы это всё девалось?]

ЧЕА: А я не знаю. Ну, я знаю, что вот — приезжали и забирали. На помойку мы выбрасывали. Потому что, вот, на Сретенском бульваре, я такого не помню — чтобы приезжали люди, и забирали эту — такую помойку для свиней. Там выкидывали в помойные баки. Почему, говорю, ещё эти дворы называли помойными — потому что там стояла куча помойных баков, которые очень плохо пахли. И там были крысы, тараканы, и прочие ужасы.

Из истории семьи во время ВОВ. Эвакуация семьи мамы из Москвы в Казань. Отец воевал. Бомба, взорвавшаяся на Сретенском бульваре (00:44:10 — 00:48:18)

[А всяких животных уличных много было? Кошек, собак?]

ЧЕА: Нет, я не помню… Собак бродячих я вообще не помню в детстве. Кошки, если были — то это чьи-то, которые в окно вылезли. Вот бродячих животных я не помню вообще. Не было.

[А вот, в войну Вы где были?]

ЧЕА: В войну я ещё не родилась.

[А семья Ваша? Да, Вы не родились — это верно. [смеётся] Но… просто Вы так рассказываете о лошадях — это такая…]

ЧЕА: Меня как-то племянник спросил (мы гуляли там, на Сретенском бульваре, он уже не маленький был — ему лет 12 было): «А Вы не помните, что здесь было до революции?» Я говорю: «Я, конечно, старая, но не настолько». В войну, значит, семья моей мамы, которая жила на Сретенском бульваре — они уезжали в эвакуацию в Казань. Там институт, где работал дедушка — его туда перевели. И вот, они уехали. Там… у меня мама там… Когда началась война, моя мама только 10-й класс закончила. Она говорит: «Вот, как раз мы гуляли, вот это…»

[Выпускные как раз?]

ЧЕА: Выпускной, вот этот бал. И вот, гуляли и гуляли... А утром услышали, что началась война. И она… ну, я не знаю, в каком году — в [19]42-м, что ли… Нет, вот это я не знаю — в каком году они уехали. И там она училась в институте — в Казани — медицинский она закончила, моя мама. И вернулись они… не знаю. Ну… ну, там, они вернулись — как это, предприятие, где работал дедушка, перевезли обратно в Москву. Наверное, это было после войны сразу. Я… вот это я никогда не спрашивала, когда они вернулись. А в доме на [улице] Стопани — там, где жил мой папа… Мой папа воевал. Вот, он ранен был. Я сегодня даже сидела на работе, ждала ответ на письма… В Интернете смотрела — нашла в этом… не «Мемориал», а сейчас вот можно найти по фамилии… ввести фамилию, имя и отчество участника войны…

[Вот этот список или как-то…]

ЧЕА: Там даже не список — там наградной список. Я нашла его наградной этот… Вот, я чашки приготовила. И чай у меня заваренный.

ДМК: Вот, я поставлю чай.

ЧЕА: Вот, он ушёл оттуда на войну. Родители его уже были немолодые. Отец умер во время войны — не от ранения, просто там… от болезни. И он вернулся туда, на [улицу] Стопани. Потом они уже там, с моей мамой — я не знаю, в каком году, — в [19]50-м, что ли, познакомились… и с той вообще группой… А так они всё время недалеко жили, ходили в одну Тургеневскую читальню. Но как-то друг друга не помнили. Ну, не обращали внимания.

[Но Вам не рассказывали, что тут было во время войны?]

ЧЕА: Во время войны, что было на [улице] Стопани — я не знаю. Но я знаю, что на Сретенский бульвар упала бомба. Дома не порушились, но были выбиты все стёкла, вот, в этом — в доме «России».

[А на Тургеневской площади, на Чистопрудном?]

ЧЕА: Я не знаю. Вот это я не знаю. Это мне не говорили. Вот, я знаю, что там упала бомба, и, когда они приехали с эвакуации — выбиты стёкла. И вот, у нас был рояль — на рояле лежал снег. Вот, а так… там, по-моему… Вот я не знаю, по-моему, моя бабушка, со стороны папы — по-моему, она не уезжала в эвакуацию. Вот это я не знаю. Что было во время войны, я ничего это…

Магазины и торговые точки в районе Чистопрудного. Булочная «как к бабушке идти», магазин «Мясо», палатки возле метро «Кировская» («Чистые пруды») (00:48:18 — 00:52:16)

[А вот в какие магазины вы ходили, со Стопани? Какие-то там были особенные магазины, где был дефецит? Где были, там… чеки Внешпосылторга принимали? Вот, в районе Чистопрудного?]

ЧЕА: Нет. Вот там вот этих не было — «Берёзок» [прим. ред. —  сеть фирменных розничных магазинов в СССР, реализовывавших пищевые продукты и потребительские товары за иностранную валюту (иностранцам) либо за сертификаты, позднее — чеки Внешпосылторга и Внешторгбанка (советским загранработникам)] не было. Это абсолютно точно. Что там было? Ну, я говорю, вот эта «Булочная «как к бабушке идти» — там булочки были. Знаете, магазины особенные… что там было, на углу… Нет, это не там — это на Мясницкой, продавали… Или там было… нитки продавали всякие. Один из… Вот это всё сломано — там вот эти вот дома были, там в одном был магазин.

[А может, во времена уже дефицита Горбачёва, там, где-то продавали тоже иностранные товары?]

ЧЕА: Ну, там, вокруг метро «Чистые пруды» чего только не продавали. Это там, где… А там уже не было — там всё сломали. Ведь всё это начали ломать — вот, и Тургеневскую [площадь] — это ещё во времена Брежнева. А там дальше уже просто магазинов не стало. Там же вот, в центре проблема была, что магазины были туда, дальше — на Мясницкой, к Лубянке. На Сретенке магазины были. А вот здесь магазинов продуктовых вообще не было.

[А куда же Вы ходили? Далеко?]

ЧЕА: На Мясницкую и на Сретенку. Это не очень далеко, конечно. На Мясницкой был совершенно замечательный магазин «Мясо». А, и ещё, на Сретенке… Магазин «Мясо» — туда, ближе к Лубянке был. И там, если прийти очень рано, и отстоять очередь, то можно было купить очень хорошую вырезку. Но это надо было как-то знать дни, угадать, и успеть прийти так, что… там очереди были. Ну, прийти, там, за пару часов до открытия. Это уже было, вот, при Горбачёве.

[А что за дом был, не помните? В каком доме был этот магазин?]

ЧЕА: Так, по-моему… Так, вот там [кафе] «МУ-МУ», так? Это если к Лубянке [идти]. И вот следующий — что там, я не помню, какой-то… То ли ножи швейцарские, то ли какой-то фарфор…

[Да, что-то есть. И одежда, по-моему, какая-то.]

ЧЕА: Вот… Нет, одежды, там, по-моему, уже… Я не знаю. Я, знаете, как два года назад уехала — я там давно не была.  Нет, этот, обувной — чуть-чуть подальше. А этот вот… «Мясо». Нормальный такой. Смотри…

[Да, я поняла, в принципе.]

ЧЕА: Вот. А так там всё магазины переломали. И никаких магазинов там не было. Вот, я не… Там вот, вот этот вот пятачок, вокруг Чистопрудного… этого ещё, метро «Кировская» [«Чистые пруды»] называлось. Там были ларьки-палатки — там вообще не весть чего продавалось — даже неописуемо, что это было.

[А всякие там, наркотики?]

ЧЕА: Наверное, не знаю.

[Не знаете [смеётся].]

ЧЕА: Не… Ну, наверняка там что-то… Там какие-то очень странные личности ходили. Причём очень неприятное место такое было. Когда началась вот эта вот, всякая перестройка…

[То есть там из-под полы тоже продавали?]

ЧЕА: Наверное. Я как-то старалась… Мне там ничего не надо было. Я как-то старалась обходить.

[А на метро-то всё равно же ездили?]

ЧЕА: Ну, метро — да. Но в метро войти. А это вот вокруг метро… там в метро-то вход-то был, и расчищенный. А вот это вот… Нет, с магазинами там плохо было. Как переломали, так и ничего не осталось, по-моему.

Кафе-стекляшка и ресторан «Джалтаранг». Москва в дни Олимпиады-80 (00:52:16 — 00:55:55)

[А по поводу всяких кафе, ресторанов, булочных, пельменных, закусочных, столовых?]

ЧЕА: Ну, «Макдональдс» открыли. Когда — не помню — но, по-моему, давно. Вот, на углу. Ну, около метро.

[А в советское время?]

ЧЕА: Ой нет, в советское время там вообще ничего не было. Помню, на Чистых прудах — вот сейчас там какой-то (около именно пруда) — какое-то там пафосное место. Какой-то клуб закрытый, что ли.

[Это прямо посередине бульвара такое здание стоит?]

ЧЕА: Да, но… То есть, есть вот оно — за ним пруд уже сам идёт. А до этого там была такая, ну, кафе-стекляшка. Знаете, что такое кафе-стекляшка?

[Нет.]

ЧЕА: Такой… прямоугольник с большими стеклянными окнами. И на втором этаже этой стекляшки открылся ресторан «Джелтаранг» [«Джалтаранг»].

[Как?]

ЧЕА: «Джелтаранг». Индийский. И, я помню, мы туда пошли. Ну как, в ресторан… Ну, там не понравилось. Но было очень интересно. Это индийский ресторан — там какие-то индийские блюда. Но нам показалось, что всё это очень острое. Но, с другой стороны, было очень интересно, потому что в советское время очень мало ходили в рестораны. Во-первых, их было мало. Во-вторых, это было дорого. Я даже знаю, что мои родители очень редко ходили в рестораны — только по каким-то очень-очень большим случаям, я не знаю, там… И то, если кто-то из них получал премию. Или какое-то там, не знаю, такое событие, ну…

[А вот, когда «Джелтаранг»?..]

ЧЕА: А вот в «Джелтаранг» просто взяли и пошли. Он… ну, он назывался «ресторан», но вид у него был такой…

[А он в какое был… В какой год вы пошли?]

ЧЕА: В какой год?

[Да.]

ЧЕА: Это, наверное, середина [19]80-х… Нет, даже не середина — начало. Такое впечатление, что его открыли где-то примерно к Олимпиаде [19]80-го года. Вот в какой-то вот этот вот период. То ли в [19]79-м, то ли в [19]81-м… то ли в сам [19]80-й… Ну, этого я не помню. Потом там вот это стало.

[А вообще, во время Олимпиады [19]80-го года, как поменялось? На бульваре что поменялось?]

ЧЕА: Во-первых, было очень чисто. Ну, конкретно на бульваре, я не помню — я просто про Москву помню. Было очень мало народу, потому что там… в общем, сказали, что, по возможности, чтобы все съехали. Детей всех вывезли — это же летом было…

[В детские лагеря?..]

ЧЕА: Да. Вот, очень много было всяких дружинников, милиционеров. Причём очень много было милиционеров и дружинников немосквичей, которых просто привезли, чтобы они охраняли… И у них гости столицы иногда спрашивали, куда пройти — они даже ничего не знали. Очень много было вот таких вот. Но они очень дружелюбные были, всё, но они не знали Москвы.

Необычные продукты. Продажа дынь ночью у метро. Зелёные бананы. Магазины «Дары природы» и «Лесная быль», где можно было купить куропаток (00:55:55 — 00:59:02)

ЧЕА: Так, что ещё? А, ещё… Ну, это… Это ещё было до Горбачёва, наверное — это ещё, как говорится, поздний Брежнев. Около метро «Чистые пруды» продавали арбузы и дыни — ну, в сезон. Стояли вот эти вот, такие — ну, они сейчас тоже есть — такие решётчатые…

[А, да.]

ЧЕА: О! Ты там, Маша, и пирожные неси.

ДМК: Сейчас.

ЧЕА: И, я помню, как-то я шла из гостей поздно ночью. Ну, мы с какой-то компанией сидели рядом, вот — на Чистых прудах, вот как там — улица Чаплыгина, да? У меня какие-то там приятели жили. Но я не одна шла, мы шли оттуда. Причём, это было часа\… ну, не знаю — второй час ночи. И смотрим — попадаются редкие прохожие — и все с дынями. Оказывается, там дынями в два часа ночи торгуют! Потому что им надо было срочно освободить этот контейнер. Потому что так обычно такие очереди за этими дынями, арбузами были!.. Это просто можно было часами и километрами там стоять.

Так, Маш, давай, неси сюда всё.

[А всякие… зелёные бананы не продавали?]

ЧЕА: Зелёные бананы, конечно, продавали. И за ними тоже очередь стояла. А потом эти бананы заворачивали в газетки и складывали под кровать, чтобы они созрели. Но очень часто было, что их там забывали и потом гнилые выбрасывали. Так обидно! Потому что бананы — это было… Я… Это казалось, что это так вообще здорово. Такой это фрукт. Да, там магазинов не было [рядом]… были магазины на Сретенке — очень интересные были магазины — «Дары природы» и «Лесная быль». Там, где продавались всякие… дичь всякая продавалась. Ну вот, мы, помню, как-то… к нам должны были прийти какие-то гости… Ничего мы не могли найти — пошли туда, и купили куропаток. И даже относительно недорого получилось. Потому что надо было накрывать на стол, какое-то там приготовить горячее блюдо — а мы ничего не смогли купить. Купили куропаток…

[А как же вы ничего не смогли купить, а тут были куропатки?]

ЧЕА: А потому что их никто не покупал.

[Почему их никто не покупал?]

ЧЕА: Ну, потому что как-то люди не… не, это… Почему никто куропаток не покупал, или вроде того? Как-то люди у нас не ели их. Я не знаю, почему не ели, но, наверное, не умели готовить [смеётся].

[Да, Интернета не было, всё узнавали…]

ЧЕА: Да, а мы…

[Вот, мы прервёмся, да, сейчас?]

ЧЕА: Давайте прервёмся, пока…

[Разрыв записи.]

Сбор макулатуры и металлолома пионерами. Об инвалидах войны нищих на улицах и «погорельцах». Одежда: донашивали за старшими, шили в ателье и сами. Про продажу некачественных продуктов (00:59:02 — 01:06:10)

[А сборщиков металлолома уже потом?]

ЧЕА: Сборщики металлолома… У нас, в основном, пионеры [этим] занимались. У нас же, даже я, когда училась в школе — мы, конечно, макулатуру собирали, ходили. От…

ДМК: Ну, по квартирам.

ЧЕА: Ну, по квартирам, да. Но обычно… по чужим квартирам не ходили — по своим квартирам ходили. Ну, мы же все жили рядом, и родители знали, что вот тогда-то дети начнут собирать… Нет, один раз мы пошли… нас послали собирать макулатуру в какой-то магазин. А они нам её почему-то не давали. Но я не знаю, в каком классе — наверное, в седьмом, что ли, училась. Вот, насчёт металлолома — вот, я знаю, что пионеры собирали. Но чтобы вот мы конкретно — когда я училась в школе — собирали металлолом — этого я не помню. Вот. Потому что нет, таких не было, которые приезжали за бумагой и металлоломом, потому что это всё собиралось пионерами. Для них оставляли.

[А вот, по поводу маргиналов ещё. Я знаю, что после войны очень много было инвалидов. Сначала бомжей, наверное, не было, да, а инвалидов было много… в Москве, в принципе.]

ЧЕА: Значит, что Вам сказать? У меня мой папа — он был инвалид войны. Он на войне потерял ногу. Но он всю жизнь ходил с протезом. Он объездил весь мир, и никто даже… ну, прихрамывал. Никто даже не знал, что он инвалид. Ну, в смысле, из окружающих. Ну, он был без ноги. Инвалидов — нет… была очень, такая… После войны, насколько… даже я знаю — стала нехорошая политика. Чтобы инвалидов… Ну, если, там, у человека нет руки, или как-то, ноги, но это так вот, не бросается… То есть он не идёт на костылях — это было очень редко, когда такие люди… Их из дома… ну, не то, что из дома не выпускали — не разрешали им ходить по улицам, и те выбрали…

[У которых было видно, что нет ноги или руки?]

ЧЕА: Да. Вот какой-то… какая-то была политика, чтобы, мол, вот это… Ну, я… вот я совсем не помню… Во-первых, нищих не помню. Не было. То есть, они, может, теоретически и были, но вот так вот, чтобы сидели и просили — такого вообще не было, когда я маленькая была. Вообще такого не было. Любили ходить люди — «мы погорельцы». По квартирам ходили погорельцы: «Помогите, кто чем может». Ну, помогали, обычно. На сто процентов, что это погорельцы, а не неизвестно кто — никто не знал. Ну, так как это всё-таки… ну, это было в [19]60-е годы… Ну, если можно так выразиться, «недавно» закончилась война — люди ещё как-то вот жалели. Может, и действительно погорельцы из деревни, а может… И всегда, я помню, какие-то вещи старые им отдавали.

ЧЕА: Хотя с вещами было, вот… Я всё… Росла в семье, да, — вот, у меня сестра, вот, Вы видели — ну, она меня старше. И вот, я помню, что я ещё… Я так всё детство переживала, что я должна была за ней вещи донашивать. Я… я даже помню, когда мне в первый раз купили платье именно для меня. Хотя я… мы не были какими-то богачами, но не в бедной семье, не…

[Во сколько это лет было?]

ЧЕА: Лет девять, что ли, или десять. А до этого я всё время… То есть, вот, она носила. Потом это всё складывалось куда-то там, в какие-то сундуки, ящики. И, когда я дорастала до этого — уже я в этом ходила. В магазинах… Я помню, очень много шили всегда. Потому что купить особо нечего было… Или тоже продавалось, наверное… В ателье шили! Вот, я помню, эту школьную форму в ателье шили. И дома. Обычно все женщины шить умели. Ну, более-менее, но некоторые очень хорошо шили себе. Вот, что ещё…

[А потом вот, из магазинов были какие-то, с отрицательной популярностью? Что там продавали просрочку, обвешивали, как-то удлиняли срок годности искусственно, товаров?]

ЧЕА: А нечего было просрачивать (извиняюсь за выражение) и удлинять. Хотя, один раз — по-моему, я ещё в школе училась, ну, или в старших классах, — я не помню. По-моему, моя сестра уже в институте училась — что-то они там собрались, у нас, пошли в магазин, и я пошла с ними. Неважно, какой магазин… Причём магазин такой был — так называемый «40-й гастроном» [Гастроном №40]. Это… сейчас это Большая Лубянка улица — туда вот, к «Детскому миру». Сейчас я не знаю, что там, какой магазин. Потом там были «Седьмой континент», что-то ещё там… 40-й [гастроном]… Там вот эти все дома Комитета Государственной Безопасности. И внизу магазин. Причём он считался очень хорошим магазином. И я помню, что нам продали банки с килькой, которые были вздутые. А я что-то стала… Я же ребёнком была — ну, не маленьким совсем, но… я ещё в школе училась. Я ей стала говорить, что что-то банки нехорошие. Она говорит: «Что ты, девочка, говоришь?» Но к счастью… Причём, продали — мы принесли домой. Но, к счастью, остальные люди посмотрели все эти банки… Они пошли ругаться. Потому что там было много народу — все пошли туда ругаться, вызвали эту самую, как её… не продавщицу… и продавщицу, и заведующую отделом (или как она там называлась): «Как Вы можете вообще? Потому что это вообще?..» Ну, это же, если это съесть — это можно отравиться, и вообще, умереть можно. Вот это — помню. А так, чтобы…

[Это частный случай, да. А так, чтобы постоянно…]

ЧЕА: Вот такой был случай. А так, потому что… у меня такое впечатление, что настолько мало было всяких продуктов, что они не успевали испортиться. Вообще-то, не знаю…

Цыгане. Молоко из деревни (01:06:10 — 01:10:23)

[А вот про цыган Вы говорили. Они что делали? Они как ходили? Большими группами, как ещё?]

ЧЕА: Ну… Цыгане — не эти, которые вот, сейчас: эти вот, сидят, просят… Потому что это какие-то другие цыгане, я не знаю.

[А какие те были?]

ЧЕА: А те… Ну, эти даже… Вот, ну, у Маши как у антрополога спросите. Это не совсем те цыгане. Эти просто сидят, и… ну, нет… А те такие, ходили… ну, не то что табором, но вот, я даже мужчин не помню — женщины, большое количество детей. Причём они всегда в каких-то цветастых очень одеждах были. С большим количеством детей. Вот, насчёт «погадать» — не помню. Ну, я маленькая была просто — меня одну не отпускали. И потом, они к детям обычно не приставали. А так, может и гадали. Ну, не то что это кочующий табор был. Но такой, довольно большой толпой они ходили. И они не сидели, и милостыню не просили. Вот это я очень хорошо помню.

[А что они делали?]

ЧЕА: Приставали к людям: «позолоти ручку», «А дайте, может, что у Вас…» В двери —  «ребёночку попить». «Ребёночку попить» — значит, дверь открывается, выносят ребёночку попить — а пока все остальные дети уже будут по твоей квартире бегать, и уже что-то хватают. Это были такие случаи. Ой-ой-ой… И за ними их мамаши бегут: «Мы сейчас детей поймаем». Ну, вот тут уже понятно — уже, там… что попадалось, то и выносили. Ну, мелкое.

[Понятно.]

ЧЕА: Вот, это я помню. Да, помню.

[А мужчин там не было, да?]

ЧЕА: Нет, одни женщины были. «Ребёночку попить» — это очень хорошо…

[А были… из деревень приезжали — там, продавали картошку?..]

ЧЕА: Да. Вот, я говорю, приезжали — забирали вот это, для свиней, и привозили… ну, наверное, картошку тоже. Вот я помню — молоко нам привозили, из деревни. Ну, там покупали, естественно…

[То есть регулярно привозили?]

ЧЕА: Ну там, по каким-то дням — уже все знали, по каким — они привозили молоко. То есть, они…

[Это бочка была? Или?..]

ЧЕА: Мы выставляли бидон за дверь. И они в него наливали. Вот это я хорошо помню. То есть они сами ходили — с большим, наверное, бидоном — и разливали, вот, тем, у кого были бидончики. И, по-моему, под бидоном деньги оставляли. То есть они не звонили в дверь… потому что они приезжали очень рано утром. И, чтобы людей не будить… Хотя, я помню, слышно было вот это — ну, звон этих бидонов. Причём они, может, действительно, тоже… В темноте ли они приезжали-то? Не на машине — тогда ведь машин мало у кого были. Они, наверное, на телеге приезжали. Ну, это, наверное, так — ближайшее Подмосковье, которое сейчас уже всё застроено. А раньше…

[А Вы знаете, какой это был… вот, откуда приезжали?]

ЧЕА: Вот это я не знаю. Это я не знаю.

[На телеге — путь неблизкий, если…]

ЧЕА: Ну, наверное…

[Очевидно, что застроено уже сейчас.]

ЧЕА: Ну, если даже вот, смотреть… у нас же раньше Москва кончалась МКАДом [Московская кольцевая автомобильная дорога]. Даже не МКАДом…

[Большая… крупная дорога, наверное? Кольцевые которые?]

ЧЕА: Ну, этот МКАД… который сейчас МКАД — московская кольцевая…

[Нет, МЦК [Московское центральное кольцо] ещё, до этого…]

ЧЕА: Ну, МЦК — это тогда ещё… А, вот именно, вот, который сейчас МЦК. Точно. Вот, по-моему, дальше уже… А потом уже МКАД построили. Ну, тут я могу напутать — я не помню. То есть там уже деревни были — недалеко. Ну, относительно.

Танцы во дворе, совместные просмотры телевизора с соседями. Молочная кухня в Архангельском переулке. Церковь Архангела Гавриила на Чистых прудах (01:10:23 — 01:17:46)

[А Вы застали танцы во дворах какие-то?]

ЧЕА: Танцы, когда… когда на окно ставили эти, патефоны?

[Да, патефоны. Радиолы.]

ЧЕА: Ну вот, там, на [улице] Стопани, если был какой-то праздник… иногда кто-то делал. Но так, чтобы… Нет, не помню. У меня, наверное, уже какая-то путаница, может, с каким-то кино. Нет, этого я не помню. Но то, что… это сейчас на первых этажах мало кто живёт. А тогда люди жили, и всегда были открыты окна — ну, летом — всегда там слышно было музыку. Ну, они включали где-нибудь телевизор… Телевизор — тоже, интересно… У нас, я помню, был телевизор, который «КВН» назывался — с таким маленьким экраном…

[И большой линзой?]

ЧЕА: И большой-большой линзой с водой. И к нам даже приходили, по-моему, соседи — смотреть. Вот. Потом быстренько… Ну, не быстренько, потом уже как-то… Ну, это первое время. Как-то у нас очень рано… не то что рано — как-то он вдруг появился. И все приходили телевизор смотреть. Это я хорошо помню. Что было — по телевизору показывали — не помню. Ну, вот так. Что ещё? Спрашивайте, может, ещё что-то там…

[А вот, по поводу религии. Там же церковь, всё-таки. Она никогда не закрывалась?]

ЧЕА: Да. Которая на Чистых прудах — да. Там ещё этот переулок, назывался… Сейчас он Архангельский, а назывался он — Телеграфный. Его переименовали. Телеграфный переулок он был — который Архангельский. Там, я не знаю, сейчас существует, или нет… Там прямо рядом с этой — ну, она Меншикова башня называется — такой домик, и там всегда была молочная кухня.

[В советское время?]

ЧЕА: Да, именно в советское. Я не знаю — сейчас, может быть, уже нет, но там всегда была молочная кухня. И вот там, мне мама рассказывала, что там она мне молочко брала, потом… Вот, у нас много… Нет, эти маленькие — эти уже нет. Это до Маши: там, её сестре, там, племянник мой — все ходили туда, на эту молочную кухню, по утрам за молоком.

[Этот домик, он сейчас сохранился?]

ЧЕА: Да, домик сохранился.

[А Вы можете его показать?]

ЧЕА: Он, по-моему, одноэтажный.

[…]

[Ну а вот вокруг самого храма кто-то собирался?]

ЧЕА: Я знаю — туда ходили на Пасху. Он открыт был. Открыт, да, и служба там была. Елоховская [церковь] была открыта и этот. Но мы не ходили, потому что не ходили.

[Нет, а просто были ли там скопления людей прям? Крестные ходы, может быть на Чистые пруды выходили…]

ЧЕА: Не могу сказать — не знаю. Т.е. наверняка были, я просто не была там. Это же вечером. Мы туда вечером не ходили. Потому что в советское время даже специально следили, кто ходит в церковь и могли быть очень большие неприятности по работе.

[Фрагмент интервью 01:17:46 — 01:19:10 не публикуется.]

Демонстрации на бульварах. Торговля пирожками и мороженым. Оркестр и мороженое в кинотеатре «Колизей». Праздники и салюты (01:19:10 — 01:22:53)

[А, вот, про смерть Сталина вам что-нибудь рассказывали? Что там было, на Чистых прудах?]

ЧЕА: Нет, вот, про смерть Сталина не рассказывали. А что было на Чистых прудах – не знаю.

[Процессии, демонстрации?]

ЧЕА: Ничего не знаю. Это никто… Это мне не рассказывали.

[А во время праздников общенародных?..]

ЧЕА: Да, демонстрация шла вдоль… вдоль бульвара. Не по бульвару, а вдоль — вот то, что движение перекрывалось…

[А, вот, по улице — проезжей части?]

ЧЕА: Да, да. Ну, они… все шли в центр. Там вот, дальше, уже по Мясницкой (которая [улица] Кирова называлась)… Ну, как бы, вот эти толпы — они стекались из всех улиц — и, в частности, тоже по этому, по Чистопрудному [бульвару]…

[А на самих бульварах что-то продавали — такое, праздничное? Ну, не знаю…]

ЧЕА: Нет, не помню.

[Те же пирожки, мороженое?]

ЧЕА: А, ну, пирожки продавались, мороженое… Ну, эти стояли всякие — мороженники.

[Это были машины?]

ЧЕА: Нет, женщины. Женщины такие…

[Они стояли только в праздники, или в каждые выходные, например?]

ЧЕА: Вот это я не помню. Ну, то, что [театр] «Современник» — это был кинотеатр «Колизей», Вы, наверное, знаете?

[Да.]

ЧЕА: И там я… Причём мы ходили в этот кинотеатр, и там продавали мороженое. И там ещё — я даже помню — оркестр играл.

[В самом кинотеатре?]

ЧЕА: Да, вот, перед… Когда люди подходили — там был буфет с мороженым, и…

[Играл оркестр?]

ЧЕА: Играл, да. Ну, такой.

[А в праздники на бульварах? Ну, на катке, на пруду — играл?]

ЧЕА: Не помню. Нет. Там из этих вот… музыка была из громкоговорителей — я это хорошо помню. А так, оркестр — нет. Может, и играл — это я не помню просто.

[А салюты были в Москве тогда?]

ЧЕА: Были, конечно.

[Вот, на Чистых [прудах]… Где их смотрели?]

ЧЕА: Салюты… Не помню. Помню…в центр ходили. Но там народу много было. Но, в последнее время, вот — ещё, когда мы жили… Ну, там уже… Я выходила на Тургеневскую площадь, и там хорошо было салют, с разных сторон видно. Ну, не на Тургеневскую, а на кусок — то, что… Всё-таки, она [площадь] проезжая. Ну, вот, на Сретенский бульвар.

[А вот то, что на Новый Год — Маша говорила — что собирались люди?]

ЧЕА: Ой, ну, там, у нас… Там народу много гуляло всегда, на бульваре. Все почему-то… Ну, не все «почему-то», а гуляли люди.

[Это были жители окрестных домов? Или, там, с других районов Москвы приезжали?]

ЧЕА: Не знаю. Ну, и окрестной, и, наверное, приезжали. Вот это я не знаю. Честно, я не…

[А когда-нибудь видели там пикники, шашлыки на бульваре?]

ЧЕА: Нет.

[Не было?]

ЧЕА: Никогда не было. Даже в такое время, «лихое», как говорится — в лихие 90-е — не помню такого: шашлыков на бульваре. Этого совсем не помню.

Соседское общение в Доме «России». Легенды о Меншиковой башне (01:22:53 — 01:29:32)

[Вот Вы жили в доме — у Вас была дворовая компания? Или была только школьная?]

ЧЕА: Вот, когда жили на Стопани (я маленькая была) — была. А там [где Дом «России»] — не было. У меня школьная была компания. Нет, у меня не было дворовой компании.

[А почему?]

ЧЕА: А вот как-то…

Вот он — вот он, домик. Вот, там, за ним — Меньшикова башня. А вот здесь вот была эта…

[Кухня молочная.]

ЧЕА: Кухня, ага. Он немножко, как бы, не на первой линии. Красненький такой, с белым этим… вот. Номер дома, я, конечно, не помню.

У меня не было дворовой компании.

[А с соседями общались? Вот, когда в Доме «России» жили?]

ЧЕА: Ну, общались. Не знаю — как-то у меня так сложилось, что моего возраста мало было там. Нет, общались. У меня родители общались. Но, где-то же из… Очень много из Санкт-Петербурга. И у нас были соседи, с которыми… наши семьи — моей мамы — ещё до революции в одном доме жили, в Санкт-Петербурге. То есть там такие были, очень… как говорится, древние связи. Ну, и как-то получалось так, что у них не было детей моего возраста — старше были. Поэтому меня… я с ними… Ну нет, были, там, конечно, но…

[Но они же не это же… которые коммунальные — там же столько было семей?]

ЧЕА: Было, да. Но почему-то мы… Не знаю, почему у меня… не общались.

[А Ваши родители с ними как с соседями тоже не общались.]

ЧЕА: Нет, общались, почему? Но как — в гости друг к другу не ходили, но здоровались. Потому что некоторых вообще с довоенных времён знали.

[Нет, я имею в виду про коммунальную квартиру.]

ЧЕА: Ну вот, коммунальная — там тоже были люди, я говорю, которые потом… То есть, селили с довоенных времён. То есть, общались, но не дружили. То есть, они не ходили друг к другу в гости, там…

[А считалось, как-то, что это люди другого класса? Или что этажи такие-то?..]

ЧЕА: У нас в семье никогда этого не было. Таких разговоров никогда не было. Но как-то вот… там были просто… попадались очень неблагополучные семьи.

Вот, даже вот, синенькая вот [вывеска] — может, она до сих пор ещё там — молочная кухня. Ну, там, вывеска… А, написано 17, но… ой…

[Да я увидела уже.]

ЧЕА: И там… и как-то, наверное, родители… ну, не знаю. Там были неблагополучные семьи всякие, и… Ну, такого, чтобы говорили, что «Мы, вот, академики — мы с вами не знаемся» — во всяком случае, в нашей семье такого не было. Просто, вот, жили рядом, и всё.

[А про историю самого дома Вам рассказывали?]

ЧЕА: Да, рассказывали. Но лучше в Интернете почитать — я всё путаю. Я потому что…

[А у Вас, не знаю, среди семей, среди родителей слухи какие-нибудь ходили? Там, например, что-то с масонами связанное… Ходили такие слухи?]

ЧЕА: Про масонов — нет. Знаете, у меня родители выросли в сталинскую эпоху — они привыкли молчать и ничего никому не говорить. Например, я знаю, что у нас — ну, мне родители рассказывали — были люди, которых репрессировали. Из нашего дома, даже из нашего подъезда. И как-то вот, никто никогда… не знаю, не было привычки — мне никогда ничего ни про кого не рассказывали. Масоны — ну, нет. Это… в советское время масонов не было. Во всяком случае, в нашем доме… Нет, даже если они были — они, наверное, так общались, секретно сидели, чтобы никто об этом не узнал.

[Нет, что дом строил масон — что-то такое?]

ЧЕА: Нет, об этом вообще не говорили. При мне – нет. Масонский? Не знаю…

[А про Меншикову башню что-то ходили, какие-то слухи?]

ЧЕА: Ну, про Меньшикову башню — что… Если Вы её видели — она какая-то, как бы…

[Да, я видела.]

ЧЕА: Не… несуразная. Ну, в смысле, по идее, она должна быть выше. И, я не знаю — вот, рассказывали, что… Это же Меншиков... Вот она. То есть, как бы, ну, с архитектурной точки зрения — она какая-то укороченная. Очень большой шпиль. То есть туда чтобы, наверное, ещё кусочек… Рассказывали, что Меншиков… У нас же как — в Москве был приказ, что ни одно здание не может быть выше колокольни Ивана Великого. А Меньшиков решил построить больше. Ну, это, во всяком случае, так рассказывали, и я читала, что… Вот, он её построил — и тут разыгралась гроза, и молния ударила, и она сгорела. То есть, мол, это его Бог наказал, потому что он построил выше. Вот, всё, что знаю, про Меньшикова…

[А сгорел именно вот этот верхний этаж?]

ЧЕА: Да. Ну, или не знаю, или вся… Нет, наверное — верхний этаж. Потому что видно, что не… Ну, то, что там, он [Меншиков] эти пруды очистил — ну, это, честно — это уже можно в Интернете эту историю [найти]. Такая, которая... Вот, что ещё? Ну, так…

«Тёмные» места района: Божедомка у Тургеневской площади, старые дома между улицами Б. Лубянкой и Мясницкой. О том, что было раньше на месте театра «Et Cetera»: Храм Фрола и Лавра, мастерская по ремонту автомобилей, стоянка Почтамта (01:29:32 — 01:33:25)

[А какие-то ещё темные места были? Вот, куда запрещали ходить? С какими-то историями места? Ну, в детстве?]

ЧЕА: Ну… Были, но… Потому что были районы… Ну вот, допустим, сейчас где проспект Сахарова — вот, я говорила, там Новокировский [проспект] — там были такие домишки… Там до революции была, если не ошибаюсь, Божедомка. Там были эти — дома свиданий — ну, публичные дома там были, дешёвые. И потом из этого делали коммуналки. Там были такие… Я была как-то там — у меня там девочка из класса там училась [жила]. Там такие были узкие длинные коридоры с ма-а-а-ленькими комнатами. И, ну, не то что в каждой комнате по семье — то, что там были комнаты, размером… туда только кровать влезала. Такие, там вот — для этого она и была построена, чтобы только кровать влезала, а больше ничего. И там ещё люди жили. И, например, я помню ещё дома старые… Извиняюсь, они были без туалета, без унитаза. Туалет был на улице.

[Это в том же районе?]

ЧЕА: Ну, да, это вот, район там, Сретенки — там, возле… Лубянки.

[А, Лубянки. ]

ЧЕА: Ну, улицы Лубянки. Вот, она же параллельно Мясницкой. То есть, вот в этом, вот, между Лубянкой и…

[Мясницкой.]

ЧЕА: Мясницкой. Вот там тоже было. И там так считалось, что там неспокойно. Что там какие-то… не то что маргинальные личности — но такие какие-то личности живут. Потому что там часть домов была уже заброшена. Ну, как бы, люди съехали, и кто там был, чего там было… В общем, как-то детям туда ходить не рекомендовалось. Хотя очень интересно было, и очень хотелось. Но не разрешали. А мы дети послушные были.

[Это было до всяких зданий КГБ? То есть, это ближе к Бульварному кольцу?]

ЧЕА: Да.

[То есть это рядом с «Сатириконом» сразу, или нет?]

ЧЕА: «Сатирикон»..? Это Калягинский [театр «Et Cetera»]…

[Ой, «Et Cetera», точнее.]

ЧЕА: Нет. Ну, это там, в переулках. Кстати, вот, там, где [театр] «Et cetera» [Фролов пер., д.2] — там же этот, Фролов переулок. Почему? Потому что там стоял храм Фрола и Лавра. Я его не застала — его, наверное, в [19]30-х годах сломали. Но там оставались постройки… Может быть, эти… Ну, там, такие дома — ну, знаете, вокруг храмов, там были вот дома — где, там, допустим, священники живут…Ну, в общем, там дом был. И ещё — у меня там тоже из школы жили люди — там даже коммуналки были. Ну, такой, довольно симпатичный был, домик. Я, правда, не помню насчёт удобств, но, наверное, там что-то было. Вот, а потом всё это сломали, и построили этот дурацкий… ужасное сооружение Калягин построил. Он же хотел восстанавливать храм, даже висел проект: что он, вот, на этой площади, восстановит этот храм. Но вот что-то не восстановил, а построил ещё кусок театра. Не знаю, почему.

[То есть раньше там не было театра. Это не реставрация была, а достройка?]

ЧЕА: Нет, это всё новое — абсолютно новое построенное, и… Ну, и… Относительно [новое] — ну, я не знаю — 20, наверное, лет назад…

[А что там было до?..]

ЧЕА: Там домики, дома были. Там была мастерская по ремонту чего-то — автомобилей, наверное. Не помню. Ну, каких-то запчастей. В смысле, туда не автомобили пригоняли, а запчасти… И там стоянка Почтамта была: стояли грузовики, которые почту развозили. И домики.

Об открытии метро «Тургеневская»: присутствие президента США Никсона, перекраска дома за одну ночь. «Народные» названия памятников Крупской, Шухову, Абаю Кунанбаеву (01:33:26 — 01:37:56)

ЧЕА: Ну, вот, ещё, если хотите, такая зарисовка. Метро «Тургеневская» открыли, если не ошибаюсь, то ли в [19]75-й, то ли в [19]74-й год. И почему-то на открытие метро «Тургеневская» приехал… То есть в это время у нас был визит [Ричарда] Никсона — президента Соединённых Штатов [Америки] — с женой. И почему-то его пригласили на открытие метро «Тургеневская». Я не знаю, почему. Я очень хорошо помню, что, когда… это всю ночь то есть какая-то была возня: там всё убирали, там чистили. И дом… Сейчас его перестроили, ну, довольно высоко — он сейчас пяти, или четырёх… Ну, с высокими потолками. Он такой был — кирпичный… такой… немножко такой, грязный, и так далее. И я помню, что утром проснулась — и увидела, что он покрашен. Его за ночь выкрасили. В жёлтый цвет. Чтобы не было вот этого безобразия. Вот это я очень хорошо помню.

[А можете сказать, что за дом был?]

ЧЕА: А этот дом — сейчас там Академия живописи [ваяния и зодчества Ильи Глазунова, ул. Мясницкая 21с2].

[А, Глазунова.]

ЧЕА: Да. То есть вот кусок вот этот — такой, старинный, с колоннами — он и был там всегда. А дальше был дом, и он даже, по-моему, жилой был. Который потом перестроили, и присоединили к Академии.

[А, раньше это был отдельный дом, и вот, именно его покрасили?]

ЧЕА: Да, он примыкал… Извините… К этому стеной. Я вот, не помню — жилой он был или не жилой… тут я… по-моему, жилой, всё-таки, был. Но тут я могу соврать, я не помню. Но я помню, что его за ночь покрасили в жёлтый цвет. Такие вот…

[Так, а вот тогда ещё были какие-то местные названия местных объектов?]

ЧЕА: Такое — народное?

[Да, народное.]

ЧЕА: Значит, «у Гриба», так… Ну, может быть… Нехорошо, но это было так… А, значит… ну, не тогда, но, вот когда мы там жили — ну, такие шутки… Когда построили… на Сретенском бульваре, знаете, с одной стороны стоит эта, Крупская?

[Да.]

ЧЕА: Которая потом… Не Крупская, а как-то… «Женщина революции». То есть, официально она сейчас не называется, по-моему… Или опять назвали…

[Да, вроде, что Крупская.]

ЧЕА: Потому что какое-то время там…

[Там подписано даже.]

ЧЕА: Да. Ну, там какие-то её высказывания — хотя там очень сложно прочитать, что там написано — на этих столбах. И там очень интересно: если идёшь по Сретенскому бульвару, там как вот… идёшь туда, в сторону Крупской, и вот там… где она стоит — там две эти самые стелы: она, как бы, посередине, да? Вот идёшь — ну, спиной она стоит — и она вдруг исчезает. Там какой-то ракурс — её загораживает одна из стел — и нету. Ушла. И когда поставили с другой стороны памятник Шухову — там, вокруг памятника Шухову много всяких этих…

[Инструментов.]

ЧЕА: Инструментов. И он тоже спиной к ней стоит. Там такой, ну, совсем местный наш, так сказать, сретенско-бульварский был — это «памятник разводу»: он все вещи забрал — она ушла. [смеётся] Но это так, это чисто у нашего дома. Вот, мы там… у меня собака была — мы гуляли по Сретенскому бульвару с собачниками, и там так развлекались. Но это так, может быть… ну, это нехорошо — ещё кто-нибудь обидится. Ну, там, когда поставили… построили памятник на Сретенском… на Чистопрудном бульваре, вот…

[Абаю [Кунанбаеву].]

ЧЕА: Абаю. Никто никак не мог запомнить, как он назывался, и кто-то взял — раз, и обозвал его «Ханом Бабаем» [смеётся].

[Ханом Бабаем?]

ЧЕА: Да. Но это так, ну, ещё кто-нибудь обидится. Потому что как-то… Я знаю, что недовольны были, что на Чистых прудах ставят этот памятник. Но так как там представительство Казахстана — они настояли. Да, это их писатель. Только не поняли… жители местные не понимали — при чём здесь Чистые пруды? Какой бы он ни был уважаемый человек, но при чём здесь Чистые пруды? Почему ему надо на Чистых прудах памятник ставить? Он там не то что никогда не был – наверное, он даже не знал, что такое есть.

Больничный корпус Мясницкого отделения Чернорабочей больницы №9. Памятник Ленину у Дворца пионеров. Голубятни во дворах. Изменение облика Чистопрудного бульвара (01:37:56 — 01:45:45)

ЧЕА: Вот, стоит деревянный дом, видели?

[Нет.]

ЧЕА: Сейчас, сейчас…

[До сих пор?]

ЧЕА: Да. Что там, в доме — ни малейшего представления. Одно время, когда я там жила — там жили люди. Это я очень хорошо помню. Потому что люди жили везде. Так, это у нас, этот… как его… Дворец пионеров [Дворец творчества детей и молодёжи «На Стопани»] — я не знаю, как он сейчас называется. [Кашляет.] Ну вот, начинается у меня насморк. Так, старинный зимний парк, старый большевик… Напротив она… [кашляет.] Это вот, всё, к сожалению, фотографии этого… не то… Вот он, деревянный-то. Сейчас… почему-то зелёного цвета. Вот. Я не знаю, почему он зелёного цвета… вот даже…

[[Читает.] Больничный корпус Мясницкого отделения Чернорабочей больницы №9.]

ЧЕА: Честно, не знаю, почему он зелёного цвета – ну, может, его сейчас в зелёный цвет покрасили, я не знаю. Или это какая-то [кашляет] старая фотография. Но мне всегда казалось, что он коричневый. Но у нас любят перекрашивать, поэтому… Он абсолютно деревянный. Очень…

[А Вы в детстве им не интересовались? Может, внутрь там…]

ЧЕА: Да не знаю, там люди жили. Как я могла там внутрь зайти? Это вот Ленин [памятник Ленину у Дома пионеров], раньше здесь Сталин стоял.

[Стоял Сталин на этом месте?]

ЧЕА: Да, конечно, Сталин здесь стоял. Причём… нет, не могу сказать. Что, значит, с этим Лениным, но не знаю… по мне — так Леонардо ди Каприо. Говорят, похож очень. [Смеётся.]

[На Леонардо ди Каприо?]

ЧЕА: Да [смеётся]. Ну [кашляет] — подойдите, посмотрите. Говорят, похож. Вернее, Леонардо ди Каприо похож на этот… на этого Ленина молодого.

[А Вы в детстве… он тоже стоял? Ну, то есть, Сталин, там, наверное, если был в Вашем…]

ЧЕА: Там… Нет, Сталин… уже не стоял. А этот Ленин ещё не стоял. Его поставили… нет, ну, я ещё ребёнком была, конечно — ну, в смысле, подростком, наверное. Тогда ничего не стояло. Там как Сталина убрали — там ничего не стояло. Вот, насколько я помню.

[Ну, то есть, при Хрущёве его убрали…]

ЧЕА: Ну, я думаю, раньше. Наверное, как… Ну да, вообще, как, после XX съезда, наверное, его убрали. Так что, я могла и видеть его. XX съезд у нас был… Ну, наверное, это чисто так, теоретически, что я увидела… То есть я могла видеть, но я просто была очень маленькой, и не запомнила.

[А Дом пионеров, там…]

ЧЕА: Нет, Дом пионеров, как же — мы туда тоже ходили. Там очень много, по-моему, всяких кружков было. Ходила я на какие-то кружки или нет — не помню. По-моему, нет. Но там были кружки всякие.

[А вокруг Дома пионеров, там были какие-то события? Вот, акции… Ну, посвящение в пионеры, например, проходили?]

ЧЕА: Нет, я не видела. Нет, не помню. Вот, не помню, честное слово. Ну, какие-то, там, наверное, линейки пионерские были, но я просто не помню этого.

[А голубятни во дворах?]

ЧЕА: Были голубятни. Где же они были? Были точно голубятни. Очень любили голубятни во дворах. Но я не могу сейчас вспомнить. Не помню. Вот, не помню голубятен. Но голубятни были, и люди с этими ходили… Почему-то у меня запомнились подростки с голубями в руках — ходили, там они что-то там трогать, голубей показывали. Не знаю — обменивались. Но вот такие, какие-то обрывистые воспоминания.

[А сейчас там были… до какого момента они там существовали?]

ЧЕА: Не знаю, не помню. Сейчас, по-моему, нет, голубятен в центре. Вот у нас здесь есть голубятня, недалеко. А в центре, по-моему, уже нет. Там, в центре сейчас — это же центр, — там все эти дома становятся элитными. А элитные люди не любят, когда у них рядом голубятни. Потому что они, — голуби — пачкают. Так что…

[А вот были ещё какие-то объекты, которые раньше там использовались по-одному, для одних целей, а теперь для другого? Для других целей?]

ЧЕА: Ну, наверняка. Раньше очень много было именно жилых домов. Сейчас это всё — офисы. Вот, если… вот, мы ещё когда жили там, иногда гуляли вечером с сестрой по Чистым прудам — обращали внимание, что они нежилые. Там, вот, идёшь — и окна не светятся вечером. Очень мало. Это всё какие-то уже офисы — я не знаю, что там. Нет, там есть жилые дома. Но их стало меньше. Раньше — везде, там столько народу жило! Даже вот, когда мои дети родились — мы гуляли на Сретенском бульваре — там было столько детей и мамаш с колясками. Там просто вот, как говорится, яблоку негде было упасть. Очень много было детей. А потом куда-то все разъехались. И вот, Чистые пруды — вот, вдоль Чистых прудов, дома… Нет, там есть жилые, но мало, как-то… Как-то он нежилой стал, район. Или они где-то во дворах. Но вот вдоль самих Чистых прудов — мало.

[А вот, как сами Чистые пруды поменялись со временем?]

ЧЕА: Ну, их облагородили, дорожки сделали — то, что раньше грязным было, по весне. Там просто земля утоптанная была. Сейчас там… ну, это, правда… ну как… Вот, в каких годах у нас вот, бульвары… вот это я не помню. Но это тоже… это, наверное… при Лужкове, по-моему, — начали бульвары в порядок приводить, там какие-то бордюры ставить, эти самые (ну, тогда это не плитка называлось) дорожки делать. Потому что до этого там так было, довольно грязновато. Там, газоны делать. Вот это вот, нет, там убирали, но… Не надо меня снимать, я…

[Ну всё, мне хватит.]

ЧЕА: Надо же. Сейчас мы…

[Разрыв записи.]

Диалог сестёр. О голубятнях. О жизни в «Доме старых большевиков». О дворниках-татарах. О певцах в кинотеатре «Колизей». О водке «Распутин» в 1990-е годы. Городская сумасшедшая. Дом на Тургеневской площади — концентрация кавказцев. Как ходили пешком рожать в МОНИИАГ (01:45:45 — 01:57:15)

ЧЕА: Вот это моя сестра, это…

[Ясно.]

ККА: Я тоже, это самое, не знаю, что…

ЧЕА: Ну, что-нибудь о детстве.

ККА: В каком плане? Задайте… Ну, когда была поликлиника… Я очень хорошо помню, что вот, мы жили в подъезде, где была поликлиника. Ну, она и сейчас там уже осталась, но мы жили…

ЧЕА: Да, Сретенский бульвар. А вот именно про Чистые пруды?

ККА: Ах, тебе про Чистые пруды надо?

ЧЕА: Да. Ну, вот туда. Не мне надо.

[Да, кто там был, какие-то…]

ККА: На лодках катались.

ЧЕА: Это я уже рассказала.

ККА: Рассказала?

ЧЕА: Ну, какие-нибудь там…

[Про голубятни Вы помните?]

ККА: Нет, голубятни… они где были?

[Во дворах.]

ЧЕА: Во дворах были голубятни.

ККА: По дворам как-то, я не помню, чтобы мы ходили.

ЧЕА: Нет, ну, я говорю, когда мы на [улице] Стопани жили, мы во дворе гуляли.

ККА: Да, да, во дворе. Но там голубятен не было, но двор был это, старый… «Дом старых большевиков» — он был со всех сторон… в общем, окружён заборами…

ЧЕА: И охраняемый…

ККА: И охраняемый дворниками.

ЧЕА: Я уже рассказывала. А вот, Юля спросила: «А когда вот дворники пропали?» По-моему, когда стали… они все в подвалах жили, да?

ККА: Да, когда расселяли подвалы…

ЧЕА: Когда расселяли подвалы — вот уже таких вот дворников, которые такие, хозяева…

ККА: […] Ну, что ещё… [вспоминает] [Кинотеатр] «Колизей» был, да — всегда в детстве бегали. Ну, ты же лучше меня помнишь.

ЧЕА: Да. Ну, оркестр ещё был, помнишь? Музыку ещё играли в «Колизее».

ККА: В «Колизее»… Ну, это, как всегда, перед сеансом — там даже певцы пели.

ЧЕА: Вот певцов, я, по-моему… И мороженое там продавали.

ККА: Или это я путаю с фильмом? Какой-то был такой фильм, где тоже там они пели... Мороженое, да, было. И, по-моему, даже кто-то выступал, кроме оркестра ещё. Периодически… Ну, во всяком случае… нет, это когда были старше, потому что, тогда ходили на более поздние сеансы. На утренних сеансах, конечно, никакого оркестра не было. На детские… Там же, здесь копили все…

ЧЕА: Там же сцена была.

ККА: Сцена была. Ну, сейчас теперь «Современник» там, театр.

[А какую-то из знаменитостей там можно было встретить?]

ККА: Где?

[На Чистопрудном бульваре. ]

ККА: Знаменитости? Ну… Нам… мы тогда маленькие были…

[Известных людей?..]

ККА: Мы не знали, что они знаменитости. Может, и не помню я…

[Ну, известных людей, кто-то там, может, жил рядом?]

ЧЕА: Да там много кто жил. Просто, когда маленькие были, не обращали на это внимания.

ККА: Мы не знали, не обращали внимания. Ну, мы же не знали — кто знаменитость, кто не знаменитость, нет. Нет, ну, просто обычные… Тогда этот район не отличался от других, что называется. Это не был элитный или какой-то… Все так вот…

ЧЕА: Да, я говорю…

ККА: Поэтому знаменитости не выделялись, и, вроде, их там особо и не было. Может, они потом стали знаменитостями.

[А какие-то вот, чтобы из-под полы торговали чем-нибудь, вы знаете? Чтобы какие-то… места, где ходили делать аборты в советское время.]

ККА: А куда ходили?..

[Ну, потом уже? Слышали, что вот, это было.]

ЧЕА: Нет, по-моему, такого не было.

ККА: Нет, нет.

[Что-то продавали, там, иностранными товарами?..]

ККА: Нет толкучки там никогда не было. В этом районе никаких…

[Ну, какой-то, может быть… квартира конкретная, в каком-то доме?]

ККА: Нет, нет.

[Или спиртное в «сухой закон»?]

ЧЕА: Ну, у нас не было «сухого закона» — у нас просто дефицит был сильный.

ККА: Дефицит.

[А [19]80-е, вот этот «сухой закон»?]

ЧЕА: Он не «сухой закон». Это он не был «сухой закон» — он просто эту водку…

ККА: Понимаете, когда пили этот самый… спирт… как его?..

ЧЕА: Медицинский.

ККА: Нет.

ЧЕА: Мы медицинский пили.

ККА: Ну, медицинский — не знаю, я не пила. А, подожди — водка «Распутин» — все пили. Вот, в [19]90-е годы. А в [19]80-е — не знаю, мы особо не пили, честно говоря. Поэтому они… ни кто где из-под полы чем-то торговал — честно говоря, не знаю.

ЧЕА: Нет, я просто рассказываю, что, когда начался дефицит — помнишь, давали заказы. И там всегда была водка. Её…

ККА: Вот насчёт водки — не помню, чтобы было.

ЧЕА: Её вот как: приходил водопроводчик — он водкой [оплату] брал. Это я очень хорошо помню.

ККА: Да?

ЧЕА: Да.

ККА: Может быть, может быть. Я не знаю, я… Я это не помню.

ЧЕА: Ну, и что? А так…

ККА: Значит, обычный район был. Обычные… где-то слышали, что…

ЧЕА: Ну, какие-то, там, всякие… Ну, как-то… нас как детей от этого оберегали. Наверное. Мы не знали, где это происходило.

ККА: Ну, и, ничего экстраординарного, вот такого. Что могло происходить? Не-а. Никаких таких, подпольных, там — чего-то, торговли, или что — не было.

ЧЕА: Во всяком случае, мы не знали об этом.

[Проститутки тоже, может быть?]

ЧЕА: Нет.

ККА: Да ну, это потом уже пошло, в [19]90-е… Нет, ну, когда вот, в [19]90-е годы, да. И то, у нас никогда не было точки. Никогда.

ЧЕА: Нет, у нас ходила… одна сумасшедшая, помнишь? Пожилая… ну, немолодая тётка — ещё Колька говорил — в розовом, с декольте. Ну, она такая была…

ККА: Ну, городские сумасшедшие, в магазине…

ЧЕА: Городская сумасшедшая.

[А вот расскажите тоже? Забыла спросить.]

ЧЕА: Ну вот, я её пару раз видела. Она такая — как раз блондинка. Причём женщина такая, немолодая. Ну, не старуха, но не… ну, не знаю — может, в районе 45-50 [лет]. Потому что непонятно было… Я… она ещё всегда в таком ходила, в сильно… Блондинка такая, крашеная.

ККА: Уже тогда Колька был — это не наше детство. Это…

ЧЕА: Ну, неважно — хоть что-то. И ещё в ярко-розовом. И в декольте. Причём зимой тоже. Но она так, где-то там, несколько месяцев ходила, потом куда-то делась.

[Она просто ходила?]

ЧЕА: Ну, она ходила, она… ну, она любила с людьми — могла подойти, что-то начать разговаривать. Ну, такая… проституткой, её, конечно, не назовёшь. Я думаю, что это просто городская сумасшедшая была. Но она недолго там была.

[Это какое время было?]

ЧЕА: [Вздох] Ой… Ну, наверное, [19]80-е, что ли.

[А ещё какие-нибудь были подобные личности?]

ЧЕА: Нет. Нет. Я вот… Ну, это, правда, не совсем Чистые пруды — но неважно. Это Тургеневская площадь. Помнишь, Ксень, дом, где сейчас этот [магазин одежды] «ХЦ»?

ККА: Ну?

ЧЕА: Там же квартиры были?

ККА: Да.

ЧЕА: Значит, он перестроенный: его заново построили, но построили так же. Там, помнишь, одно время почему-то жило очень много людей с Кавказа. Там какая-то у них была прямо… гнездо.

ККА: Не помню. Или у меня склероз, или я не обращала на это внимания. Ты меня знаешь — как я хожу — ичего не вижу, и всё, я…

ЧЕА: Вот, там какое-то было прямо это…

ККА: Здесь, вот, когда были, помнишь, киоски — там кавказцы торговали, вот такие…

ЧЕА: Да, и они там жили.

ККА: Да, наверное. Вот, это [19]90-е годы. Сразу много киосков появилось. Там торговали… помнишь, этот ликёр — какой-то польский, что ли — какого-то жуткого цвета был?

ЧЕА: Нет, это я не помню. Меня в [19]90-е то и не было. Я так, наездами была.

ККА: Ну, значит, до начала 2000-х.

ЧЕА: Нет, ну, может ты помнишь ликёр. Я не помню — меня в [19]90-е не было. Мне просто…  мы десять лет…

[А что это за дом был?]

ККА: Ты его [ликёр] пила…

ЧЕА: Дом на Тургеневской площади, где сейчас универмаг «ХЦ».

[«ХЦ»?]

ЧЕА: Да. Он… То есть, он, там… вроде пристроен к нему, что-то… он выстроен заново. И вот, как бы, вот это вот — украшение, которое — ну, лепнину, они… Я помню, когда его ломали, там, с той стороны… Ну, там была история: там не хотели, говорили — памятник архитектуры. Те говорили — что не памятник архитектуры. Там много чего было. Вот. [Телефонный звонок] Нет, твой.

ККА: Это мой? […]

[Что-то я не увидела…]

ЧЕА: Сейчас. Всё… Не хочет, что-то, открываться. Ну да, они [кавказцы] — потому что все в этих киосках торговали — и там жили. Их там просто какая-то такая туча была, и они выходили вечером «поговорить». И, я помню, как-то шла с сумками. Ну, не очень поздно, но темно было. Наверное, зимой было. Они всю дорогу загородили, и меня не пропускали. Мне пришлось выйти на проезжую часть, и обойти их.

[Разрыв записи]

ККА: …Памятник будет конный.

ЧЕА: Да. Когда памятник строился, сначала там же огромный цоколь там ставили. Но это кто-то из известных людей…

ККА: Да, да, да.

ЧЕА: …когда увидел, сказал: «Судя по цоколю — памятник будет конный». [Смеётся]

[А вышла Крупская.]

ЧЕА: Да.

ККА: Да. Мы знали, что памятник Крупской, и ещё удивлялись, что…

ЧЕА: Зачем… там на этом, танцуют, там танцы устраивают, да, на этом…

ККА: Да.

[…]

ЧЕА: Сначала я туда пешком по Чистым прудам шла в роддом.

[На [улице] Покровке?]

ЧЕА: Да. Потому что вот Чистые пруды кончаются — там вот на той стороне, ну, прям вот за...

[А, ну, там Институт акушерства и гинекологии [МОНИИАГ].]

ЧЕА: Да. И обратно я оттуда с мужем… и так, значит, вот делегация — все ж пришли встречать — шла по Чистым прудам, и несли Машу. И по дороге — я очень хорошо помню — и по дороге я встретила (я же взрослый человек, уже институт закончила, уже роды) — шла и встретила свою классную руководительницу. Она говорит: «А! Понятно, откуда ты идёшь!» Я говорю: «Да, — говорю, — понятно». Вот такая зарисовка, Чистопрудная.

ККА: Он закрылся, оказывается.

ЧЕА: Так ты тоже в том роддоме?

ККА: Тоже. Там была договорённость — что там рожаю, это самое. Где-то 12 часов ночи, я чувствую, что надо идти. Пошли мы туда. Приходим…

[Пешком?]

ККА: Пешком. Ну а что там идти? Пешком. Дошли. Уже, по-моему, трамваи не ходили. Пришли. А там он, оказывается, три дня назад закрылся на ремонт. И там приходим — сидит одна нянечка, и вёдра с краской вокруг. И я там собралась рожать. Ну, меня успели, так сказать, довезти до роддома.

ЧЕА: Потому что у нянечки там телефон был — она вызвала.

ККА: Да, телефон был, и она вызвала: «О! Сюда там, что-то там, это самое, пришли! Давайте, езжайте скорее! Она тут у меня сидит!» А вёдра с краской там стоят, лестницы… Ну вот.