*СГ (1973). Москва

Нынешнее Дорогомилово в советское время: ул. 1812 года — Киевский район. Ориентация по метро: «Фили» и «Кутузовская». В район входили: Гохран, Поклонная гора. Дорогомилово начиналось за Дорогомиловской заставой. Сетунь — даль (00.00.00—00.02.14)

[Родились вы в Москве?]

Да, в Москве. То есть я вот изначально… родители жили на [улице 1]812 года, и соответственно, я всегда там жил. Пока не уехал.

[Вы какого года?]

73-го.

[И уехали вы оттуда, с 812-го года?]

Я там долго жил рядом, в Крылатском, ну, где-то, наверное, вот на рубеже 90-х — 2000-х.

[И это как бы район Дорогомилово?]

Да, сейчас это Дорогомилово.

[А вот тогда вы себя как считали?]

Ну, нет. Мы, конечно же, там было две… два уровня. Во-первых, Киевский район, это всё Киевский район, это славное советское деление со странными границами. Но тем не менее мы себя осмысляли как жители Киевского района, метро «Киевской», Киевский райком на той стороне Кутузовского. То есть вот так, это первый уровень. Второй уровень, ну вот там, конечно, была такая вибрация: мы «Фили» или «Кутузовская», это было не решено. То есть мы ходили к метро «Фили», к нему было удобно спускаться, но вроде как Филями в большей мере считалась часть по ту сторону железной дороги уже, за метро. А мы и в какой-то мере «Кутузовская», но «Кутузовская» была за МПЗ. Вот, тут это было понять трудно. Ну, в общем, наш локус, он располагался вокруг панорамы «Бородинская битвы», спускаясь к Гохрану, и по ту сторону куда-то к Парку Победы. Вот это была та территория, на которой мы росли и которую воспринимали как свою.

[То есть Поклонная гора — это ваше?]

Наше, наше. А Дорогомилово, вот для нас Дорогомилова начиналось вот где Дорогомиловская застава, других топонимов не было, мы как бы думали, что это где-то там, если уже говорить о Дорогомилове, ну, что логично, если смотреть на Дорогомиловскую слободу, потому что про село Дорогомилово никто не помнит.

[А Сетунь — это ваша была территория]

Нет, это уже какая-то даль, Сетунь, это Рабочий поселок, уже не совсем Москва…

Зоны для мальчиков: запретная зона между ж/д станциями Фили и Кутузовская (на берегу) — тыльная зона Гохрана и МПЗ, зона у железнодорожного полотна до поймы Сетуни. Мальчишечьи практики (00.02.14—00.04.25)

[Там где пойма реки Сетунь?]

А! То, что я описал — это хорошая земля как бы, по ней можно гулять — всё прилично. Но по краям были зоны для мальчиков, куда нельзя. С одной стороны — это запретная зона между железнодорожным мостом у… железнодорожной станцией «Фили» и станцией «Кутузовская», вот этот берег Москва-реки, он был запретным.

[В смысле запретным?]

Ну туда нельзя было ходить, ну, там висели всякие знаки «Проход запрещен» и так далее, и так далее, и так далее. Это же тыльная зона Гохрана, тыльная зона МПЗ, там что-то такое. Мальчики туда лазали, потому что это берег реки, это загадочные места, это всё такое. Вот примерно в том же статусе была и территория у железной дороги уже у Киевской и до поймы Сетуни. То есть туда вроде как нельзя, там какие-то странные тропинки, какие-то не пойми что, какие-то голубятни странные, ну, в общем… Мы, конечно, мы туда ходили хулиганить и всё такое.

[А в чем хулиганство состояло?]

Ну всяко. Нет, ну, вы, наверное, не представляете… ну, наверно, представляете на что способны мелкие дети и подростки. Ну вот, например, я прекрасно помню, что нам хватило ума пустить автомобильную покрышку со склона к железной дороге, и только уже когда она покатилась вниз, мы обнаружили, что к ней приближается поезд, перелетела прямо перед машинистом. Ну и все такое. Нет, ну вот если говорить о другой запретной зоне у Москвы-реки, то мой… ну, парень из параллельного класса, хороший знакомый, уже лет, наверное, в 13 или 14, пошли туда, они что-то выпили, он залез на плотик пенопластовый, уплыл в речку и утонул. То есть, ну, это такие вот места как бы. Соответственно, туда нельзя было ходить, но это было очень интересно. Вот. Так что пойма Сетуни, она немножко чужая, но туда тоже тянуло. Так же как и берег Москвы-реки, не там, где набережная Тараса Шевченко, не там, где все облагорожено, а вот между железнодорожными мостами, где ничего нет и... Вот если о локусе, то как-то так.

Границы района: Кутузовский пр-т от м. «Кутузовская» до «Парка Победы», железнодорожные ветки (00.04.25—00.05.05)

[То есть ваша территория ограничивалась, еще раз, метро…]

Ну, грубо говоря, вот Кутузовский проспект, там от какого-нибудь, ну, от метро «Кутузовская» и до «Парка Победы». А влево-вправо, соответственно, одна железная дорога, вторая железная дорога. Вот это как-то так. Остальные места, да, до них удобно доезжать, там 2-й троллейбус, Кутузовский и так далее, но, скорее всего, все-таки мы были направлены ближе к центру, вот всякая Сетунь и прочие там эти Славянские бульвары — это вообще как-то не попадало вообще в наше представление о своем.

Парк Победы: видоизменения. Природа в лесу; приходили белки и лоси. Был дот. Потом началась стройка, возникло чужое место. Нынешние жители не ходят в парк, для них он чужой. Упоминается в гимне Дорогомилово (00.05.05—00.07.03)

[А изменения, вот вы помните какие-то, что-то сносили, менялся район?]

Ну вот самое главное изменение — это, конечно, Парк Победы. Это все происходило на наших глазах, когда я был совсем маленьким, мы ходили туда очень часто с родителями. Это был просто… ну… кусок леса, на самом деле, кусок поля оставшийся, овраг с некоторыми прудами, дальше справа шла… ну, старая Можай[ка], кусок старого Можайского шоссе параллельно Кутузовскому, заросший такой по краям, около него стоял настоящий дот, оставшийся вот с 41-го года. Дальше там, ну, в глубинах леса… этого Парка Победы, просто лес, там белки, там лоси приходили один раз откуда-то со стороны сталинской дачи и ходили по Парку Победы.

[Сталинская дача, извините, перебью, это где?]

Туда дальше в Кунцево, да, потому что, ну, это же был достаточно единый лесной массив, хотя какие-то там, ну шоссе его пересекало, но оно было не настолько напряженным, как сейчас. То есть это было такое большое зеленое единство. Вот. Ну, к нам белка как-то утром забежала, просто вот в 6 утра, по деревьям прибежала из Парка Победы и в квартиру забежала. То есть ну вот, вот, вот Кутузовский проспект, вот центр Москвы, это 70-е годы, конец 70-х годов. Ну и, конечно, когда там сначала когда там все превратилось в какой-то забетонированный аэродром… ну, детям была интересна стройка, мы там лазали, шастали. Ну вот это самое мощное изменение, и на выходе возникло абсолютно чужое место. То есть сейчас те, кто там живет, не ходят в Парк Победы, это как бы вот для людей там из Балашихи, я не знаю, из Одинцово, ещё для кого-то, но это как бы всё, выпало из… то есть там нечего делать, это странно. Хотя он есть в гимне Дорогомилово, я помню.

О гимне Дорогомилово: история создания. О главах управы района (00.07.03—00.08.29) 

Гимн Дорогомилова — это особая история.

[Вы знаете, как он создавался?]

Ну да, конечно, я уже сейчас не буду говорить про его автора, ну, тем более, по-моему, там на сайте есть этот славный автор. Короче, к нашему главе управы подбежал, ну, черт, видный деятель эстрады и сказал, что: «Если вы мне организуете концерт в Кремле, то я буду всячески помогать Дорогомилову, вот я гимн, кстати, написал». В общем, гимн у него взяли, а концерта не вышло. Юрий Алексеевич был в этом смысле строгий человек.

[Кто?]

Юрий Алексеевич Ермолов, очень хороший глава управы, был отличный мужик, потом ушел в лужковское правительство Москвы замом кого-то, я уже не помню какого департамента, чего у него там не получилось. А мужик был хороший. Ну, второй глава управы тоже был отличный. Ракетчик, такой высокий, вот отставной военный, но при этом абсолютно правильный, он считал, что выборы должны проходить так, как проходят, и его задача обеспечить, чтобы всё было хорошо, но на этом и погорел, потому что на определенном этапе у него коммунисты выбрались вперед, все заблокировали, выгнали, прислали уже какого-то совершеннейшего человека из Солнцево, вот, а так все были хорошие. Не, ну я там просто 8 лет был муниципальным депутатом. Вот. Ну это ладно, это уже более поздняя история, не будем ее метить рассказами.

Кроме Парка Победы, мало что менялось. Во дворе сталинских домов (Кутузовский пр-т, между 36-38 и 40) вместо барака, ставшего центром стройтреста, построили элитный дом (ниже говорится о другом адресе!). Гостиница «Фили» и дирекция панорамы «Бородинская битва» — в их основе бараки (00.08.29—00.10.20)

То есть в первую очередь, конечно, самое мощное изменение — Парк Победы. Остальное почти не менялось, ну, не знаю там, во двор сталинских домов ухитрились на месте маленького двухэтажного барака, принадлежавшего строительным… сначала это был какой-то стройтрест, потом он же стал строительной компанией NBM, потом вместо своего маленького барачека, отштукатуренного, они вставили хороший такой элитный дом.

[Где он примерно располагается?]

Он, ну… Это все и сейчас есть, это между… там что получается, 38-м Кутузовск… 36-38 Кутузовский, и 40-й Кутузовский.

[Он стоял во дворах, барак этот?]

Это даже не барак, это двухэтажный бревенчатый дом. Который… в котором сидел штаб строительства сталинских домов всех вот этих Кутузовского проспекта. Потом дома построились, а штаб никто никуда переносить не стал, он стал как бы центром стройтреста, оштукатурился и уже в 90-е превратился в элитный дом, гораздо выше, гораздо толще, ну, как я понимаю, на этом они заработали. Там же много бараков, например, двухэтажный бревенчатый барак — это гостиница «Фили» у меня под окнами, оштукатурен, двухэтажный дом, но это барак, построенный ещё до всего. И второй…

[То есть там внутри?]

Внутри бревенчатые стены, да. То же самое дирекция панорамы «Бородинская битва» — это тоже второй двухэтажный дом строителей деревянный или даже рабочих завода, который. Ну, то есть первая половина ХХ века. Вот. Дай бог, чтобы с ними ничего не случилось, потому что приятно, что они такие маленькие и как бы торчат под окнами. Вот как-то вот с этим все вот так.

Старые места: Кутузовская изба, сквер вокруг нее (локус, наполненный историей). Бывшая часовня Михаила Архангела: засекреченная организация (00.10.20—00.11.14)

Для нас, конечно, старыми местами, ну, действительно вот чем-то старым вот таким, была Кутузовская изба. Деревня Фили у нас где-то там, вокруг нее, и мы там везде гуляли, этот вот сквер вокруг нее, этот был локус наполнен. История района, которая куда-то уходила глубоко, все остальное мы просто не понимали, что рядом с ней стоит — это часовня Михаила Архангела — это было непонятно, она была озаборена, внутри сидело что-то, что потом стало федеральным подразделением ФАПСИ, то есть какая-то засекреченная организация, которая всеми, всеми связывалась с Гохраном, то есть даже не было понятно, что это церковь, что это какие-то старые строения, — просто забор, колючая проволока, серьезная охрана. А вот изба — да, была таким вот чем-то старым в районе, ну, вот, наверно, для нас она была историческим центром.

Музей-панорама «Бородинская битва» — там принимали в октябрята, были лекторий и библиотека (00.11.14—00.13.21)

[Вот изба, она же к музею относится?]

Да, да, да, это чисто к музею.

[А там не было таких практик, что там в пионеры принимали?]

Нет. Нас принимали в октябрята, это для меня было очень интересным, в музее-панораме Бородинская битва, причем у них, ну, актовый зал, как я прям… музейный, где проходят собрания, проходили собрания трудового коллектива, он в подвале, то есть он встроен внутри. И для меня это было что-то очень странное, то есть нас привели в хорошо известный нам музей, но спустили в какое-то секретное подземное помещение, посвятили нас в этот славный орден со звездочками. Ну вот… То есть, на самом деле, по своей хтоничности для меня это было чем-то близким к приему в пионеры, после которого нас повели… или уж я не помню, в комсомол, после которого нас повели в мавзолей Ленина, ну, тоже какое-то темное подвальное помещение, где происходит ритуал, вот то же самое с панорамой «Бородинская битва» и с октябрятами.

[В пионеры тоже на панораме Бородинской битвы проходило?]

Вот я боюсь перепутать: на Красной площади или в «Бородинской битве». Ну вот что-то такое, то есть, для сакральных ритуалов, да. Было очень забавно, конечно. Но вообще к музею мы всегда хорошо относились, там был лекторий, потом класса с 6-го я был записан в лекторий при музее, мы ходили вот в эту дирекцию, там нам всякие славные книжки в библиотеке можно было, в том числе какие-то французские справочники по униформам и дореволюционные издания, почитать. Ну и, собственно, это было, конечно, некоторое удовольствие. Музей был неплохо включен именно в жизнь ближайшего какого-то человеческого сообщества, он не был каким-то совершенно федеральным, чужим и непонятным, как вообще-то, ну, как на мой взгляд, сейчас стало. Вот. То есть вот такие с ним связаны воспоминания. Ну а так, да, конечно, музей-панорама, там прекрасное все это, Рубо, безумная живая картинка трехмерная, это было счастье, там начиная с детства. Это очень интересно.

Район сегрегированный. В районе было лучше снабжение. Сталинские дома (правительственные) на Кутузовском проспекте (площадь Победы, д. 2, корп. 2 и 1Б) — престижные, у них были бомбоубежища (туда лазили). Квартал завода МПЗ (ул. 1812 года). Самым элитарным район был в 1990-е годы. Сейчас это пункт на шоссе Москва — Рублёвка. В районе сейчас живут алкоголики и наркоманы, элитарность прошла (00.13.21—00.18.28)

[А как бы, вот сам район, сейчас он считается таким элитарным?]

Да.

[Это всегда было?]

Ну, он, на самом деле, был гораздо более, скажем так, сегрегирован. То есть, да, на Кутузовском проспекте, с окнами на Кутузовский проспект всегда было очень престижно жить. И в первую очередь это, конечно, относилось вот к сталинским домам, так называемые правительственные дома про проспекту, по площади Победы, там да, но я ходил, там у меня было много знакомых, я ходил в гости, я видел все эти двухэтажные подъезды, всё вот, то есть...

[Двухэтажные подъезды?]

Ну там на второй этаж, можно было, там что-то вроде фойе такого было, лесенки, можно было смотреть вниз, очень просторные. То есть это были другие дома. А мы, мы были районом, на самом деле, кварталом, построенным для Московского приборостроительного завода, и там, ну, вполне обычные такие вот 60-х — 70-х годов кирпичные восьмиэтажные дома, которые, ну, были попроще ощутимо, то есть все-таки вот… ну там жили заводские люди кое-где ещё такие совершенно простые. Вот, поэтому, да, элитарность была, и, конечно, было понятно, что тут другое снабжение, всегда было приятно просто осмыслять, что вот все удобные магазинчики под боком, что вот он овощной, вот он 40-й гастроном, вот он молочный — всё это, как бы, ну, я… Мы ездили в деревню, что называется, я ездил в какие-то областные центры, я это хорошо понимал разницу. То есть с точки зрения снабжения и удобства было, конечно, гораздо лучше. Но вот, собственно, уже с пафосом можно было говорить именно о том, что ты живешь в сталинских домах вот этих по проспекту, а просто дома вот во дворах или уж куда-то к Филям, это, Господи, да все в Москве как-то живут. Ну не спальный район, конечно, но все-таки так не было. Самым элитарным он был в 90-е, когда сталинки считались лучшим жильем, когда там все старались купить квартиру, когда вот как бы эти дорогие машины, когда все магазинчики превратились в банки и салоны элитных интерьеров. Это, ну, было лет 10—12. А на каком-то этапе все это начало подсдуваться и уже, ну как бы это превратилось в пункт на шоссе Москва — Рублевка: нормальные люди живут на Рублевке, тут они просто проезжают, постепенно все это хиреет, хиреет, хиреет. Сейчас как бы, ну да, вроде бы дорогое жилье, которое, тем не менее, невозможно продать никому. И, ну, население вовсе не однородно, там какие-нибудь всё обжили местные бомжи… ну как, их нельзя назвать бомжами, потому что это алкоголики и наркоманы с квартирами на Кутузовском, но тем не менее, вот ну как вот, я жил в Париже в дорогом районе, ну, черт, в мансарде, но все же в очень хорошем арондисмане, и там, там все население достаточно однородно, а тут нет, здесь эта элитарность уже прошла. На самом деле, там не слишком удобно жить, там все закрывается, там мусор. То есть вот такого ощущения… ну то есть, можно этим, конечно, козырять, но так мы все хорошо понимаем, что это уже не лучший район. Вот. Я думаю, вот как-то так.

[Кстати, вот вы сказали слово «сталинка», а тогда было слово «сталинка»]

Нет, нет, не было. Тогда это говорили «правительственные дома». Дома, построенные для правительства, правительственные дома, причем у них же ещё было бомбоубежище особое, то есть вот это славное время, когда все ждали ядерных бомб, и в бомбоубежище можно было попадать и из подвалов этих домов, очень протяженных, и у него были отдельные входы и со двора, вот эти люки такие. Ну, то есть как мальчики, мы, конечно, все это обжили, мы туда шастали.

[А какие дома были правительственные? Где это примерно?]

Ну, в первую очередь, площадь Победы, дом 2. Это все можно показать. Да, ну вот... Там огромнейшее бомбоубежище, бескрайнее. Особенно, там же ещё выключен, соответственно, мы шастали с фонариками и они казались какими-то волшебными пещерами Смауга.

[Кого?]

Ну, этого дракона. Дракона не видели, но периодически нас пыталась оттуда выгнать милиция, она играла эту роль.

[Смотрят карту]

Ну вот практически, вот как бы главные кварталы вот этот и вот этот. То есть тут практически весь фронт вот... Да, да, да, вот эти вот два длинных дома, в первую очередь они.

[То есть, дом два]

Да, дом два, 2 корпус 2. И 1Б, 1А. Это вот, ну, тут вход. Они вот были, как бы именовались правительственными гордо. В первую очередь они.

Кутузовский пр-т — правительственная трасса: перекрывали при Ельцине, была выделенная полоса («платная дорога»), по ней ездили генсеки. Часть Кутузовского пр-та было пр-том Маршала Гречко, была стела (00.18.28—00.20.00)

[А вот то, что Кутузовский проспект — это правительственная трасса, это ощущалось? Её перекрывали?]

Ну, её перекрывали, ну как, нет, её перекрывать начали, ну, как мне кажется, уже при Борисе Николаевиче, так вот так у меня в голову отложилось это. Машин было немного, просто было посередине полоса, на которую нельзя было заезжать, то есть она проходила как бы посередке, как-то про неё водители шутили, что она платная дорога, потому что за неё штрафуют. Ну и все. То есть проносились вот эти вот лимузины, но тогда не было машин, соответственно, пробок не было, ну так как-то, да, правительственная трасса, но все это позже началось, при Ельцине, при, ну, сейчас уже, там это как бы. А так просто вот полоса посередке, ну и постоянно проезжали, конечно, генсеки, все такое.

[Ну каких-то там, когда перекрывают, едет кто-то знаменитый, встречают].

Вот… На моей памяти нет, мне как-то никто не попался, то есть, не перекрывали, ну, там, что называется Гагарина я не застал, а потом вот каких-то славных деятелей — нет. Нет. Забавно, что часть Кутузовского была проспектом Маршала Гречко, о чем все потом забыли, и, как бы, он отыменовался обратно, хотя вот там где сейчас метро «Парк Победы», даже стояла стела, что проспект Маршала Гречко, остановка такая была, но как-то это ни в чем не выразилось.

Магазины: Пл. Победы, д. 2 (рыбный магазин, винный, молочный, овощной), молочный на Кутузовском пр-те, 30, продуктовый на ул. 1812 года, 8/1, аптека и т. д. Поездки за особыми продуктами в другие районы. М-н «Берёзка» (д. 12 на ул. 1812 года), туда приезжали дипломаты на иномарках. Рассказы об опасных иностранцах перед Олимпиадой (00.20.00—00.23.34)

[Вот вы рассказали про магазины, можете поподробнее, куда ходили затовариваться?]

Нет, ну тут все, как бы, все необходимое, на самом деле, как раз было в славном правительственном доме. То есть…

[Дом 2 который?]

Да, дом два. Там был магазин, насколько я помню, рыбный с аквариумом, причем не аквариум, где рыба на продажу, а просто для красоты. Очень как бы было красиво и интересно. Был винный с какими-то роскошными плодово-ягодными этикетками, тоже нам, детям, было интересно это изучать. Был «Молоко» магазин, один здесь, по-моему, и...

[Тоже во втором]

Да, но мы сюда ходили, тут был тоже хороший молочный, за Кутузовку.

[То есть вы ходили за молоком аж…]

Да, ну это 10 минут, 8 минут ходу, либо две остановки.

[Это дом 39 по Кутузовскому?]

Нет, нет, нет, он четный должен быть, какой там получается, тридцатый, наверное.

[30?]

28-30, а нет, 28 — это школа, тридцатый. Да, в тридцатый. Вот. Но по большей части все все-таки тут было, и овощной был. Вот. Но у нас в доме был магазинчик продуктовый, то есть за какой-то ерундой можно было просто спуститься.

[Это в 8-м?]

Да, 8/1, по 12-го года. То есть, на самом деле, ну, конечно, с точки зрения удобства все было гораздо лучше, чем сейчас, никаких супермаркетов не надо. За хлебом — в 12-й, аптека — в 10-м, продукты в 8-м.

[Это все по 12-го года?]

Да, да, да, это все по 12-му году. Но как бы для нас же тогда были продукты не везде, продукты были лучше-хуже, папа был какой-то просто вот, он грибник по характеру, соответственно, он точно также он прекрасно знал в каком магазине надо искать хорошее мясо, где оно может появиться. И они там с мамой куролесили гораздо шире, задевая и Фили, и какие-то дальние углы, просто для того, чтобы там каких-то, ну,  вкусных фруктов купить или мясные какие-то вещи, какие-то колбасы там. То есть это все надо было ловить, это все могло не оказаться, а могло оказаться. Конечно, ещё прекрасным местом для нас, я думаю, все об этом скажут, кто про Дорогомилово в округе, была «Березка».

[Березка?]

В 12-м доме, да, была «Березка». И для детей это было роскошное место, потому что туда постоянно подъезжали иномарки. На самом… Ну, в Советском Союзе невозможно было увидеть много иностранных машин где-то, а там они были всегда и мы просто, ну как бы, фиксировали марки там, это было вот очень интересно рассматривать.

[Вы ходили смотреть?]

Да, мы смотрели там иностранные машины. Вот.

[А спекулянты там были вокруг «Березки»?]

Нет, нет-нет. Это специфическая «Березка», насколько я понимаю, по-моему, у неё вообще была специализация продуктовая или что-то такое. То есть именно туда просто ездили иностранцы, дипломаты, в первую очередь, поэтому вот какого-то сообщества вокруг него не наблюдалось. Но это было очень интересно, конечно. Вот все эти рассказы, перед Олимпиадой запущенные, что «бойтесь иностранцев, они дадут жевачки там какие-то отравленные», и так далее, то есть это все тоже в детской среде, да,  обсуждалось, что вот. Но тем не менее, это все тянуло, это было очень интересно, это был другой мир. То есть к «Березке» мы ходили гулять.

Прогулки детей: сквер, дворы правительственных домов. Салют на Поклонной горе. Поклонная гора раньше выглядела по-другому, ее отчасти срыли (с территории Входной площади), вид с горы. Исторический ландшафт. В овраге, где сейчас проходит ТТК, ходили сдавать посуду; раньше там было еврейское кладбище (00.23.34—00.26.25)

Ну вообще, в основном, мы гуляли так: сквер, дворы, и вот этот двор.

[И двор вот этого правительственного дома два?]

Да, да. По Площади Победы. Больше всего там. Вот этот, в принципе, дом тоже относительно правительственный. Туда-сюда.

[Это 43-й?]

Да, 43-й, 45-й, они тут рядком идут, тоже сталинский. Ну вот самая эта вот пара по Площади Победы, стоящая друг напротив друга, они одинаковые, по одному проекту они, как бы, были лучшими. Ну ещё, конечно, прекрасная вещь была — это салют на… на Поклонной горе. На самом деле, она же была не там, где её насыпали вот сейчас, изначально Поклонная гора вообще имела центр вот, вот так [показывает на карте].

[То есть там где стоят эти правительственные дома?]

Да, и даже дальше, гора, ну вот, ну, музей-панорама «Бородинская битвы» примерно напротив её вершины, дети ещё в первой половине ХХ века катались на санках с Поклонной горы и к метро «Кутузовская», она шла вот так. Да-да-да, она вот здесь была. В это время оставался ее край, отрог, вот такой вот спускающийся сюда, с верхом вот на углу, и вот такой холм, ну, то есть он был высокий достаточно, с него было так это видно далеко, потом его срыли и зачем-то передвинули вот сюда.

[А на вашей памяти срывали что-то?]

Ну её вот и срыли по ходу дела.

[То есть на вашей памяти?]

Да. Поклонная гора… Входная Площадь — это гора, её всю срыли, сдвинули вот сюда зачем-то, а её не стало, вот. И там, конечно, роскошно было смотреть салют с неё, то есть это была особая как бы вот тема, люди приходили, приезжали, собиралось много народу, поскольку оттуда было видно много точек разом, кричали «ура», вот это вот всё. То есть, причем с ней интересно было… с неё был виден вот тут… вот церковь Троицы в Голенище, то есть как бы такой чувствовался пейзаж ещё вот времен, черт, Льва Николаевича Толстого и всех этих рассказов про встречу бояр, которые не приехали к Наполеону с ключами от Москвы, вот ландшафт там держался ещё вот, ну, тот самый. Всё остальное уже, ну, остального уже, на самом деле, мы не знали и не чувствовали, но вот что Поклонная гора — настоящая, Кутузовская изба — настоящая — это мы знали. А так, ну, например, вот то, что вот здесь в овраге, куда все ходили сдавать посуду, тут же ничего не было, тут был просто заросший овраг.

[Подождите, овраг — это где третье транспортное?]

Третье кольцо, да.

[То есть там был овраг?]

Да-да-да. Там был овраг и пункт приема посуды, куда такие, черт, колоритные персонажи тащили всякие ящики, там такой был мирок. Мы даже не знали, что это старое еврейское кладбище на самом деле, а оно вот тут все было — вот, ну по краю и к оврагу.

О кладбищах на набережной Тараса Шевченко никто не знал. Вид напротив (там, где сейчас Сити, — была глушь). На набережной были городошники. Памятник у Кутузовской избы раньше стоял в сквере, где сейчас памятник Янке Купале (были захоронения погибших в войне) (00.26.25—00.28.46)

[А вообще вот эта вот тема, что бывших кладбищ в этом районе?]

Не знали, никто об этом не знал, насколько я помню, да, вот в нашем кругу об этом не было. Ведь действительно, огромное кладбище вот здесь, мы гуляли, я все время ходил с отцом на набережную смотреть корабли, за речкой уже был какой-то другой мир, тоже там какие-то бараки, пятиэтажки и, не знаю там это, мир «Места встречи изменить нельзя», особенно зимой это было интересно, речка замерзала, туда ходили пешком в какой-то магазин, и это была… Да, да, на тот берег.

[То есть это туда вот?]

Да, да, где Сити, да-да-да, это уже было что-то такое, вообще какая-то глушь. А мы гуляли по набережной. Ну она была абсолютно...

[По набережной Шевченко?]

Шевченко, да, была благоустроена, на ней был корт, я не знаю, есть он сейчас или нет, и можно ли его называли кортом для игры в городки, и там были настоящие городошники, тоже такие вот 70-х дядьки, тоже было интересно смотреть, как они там бьются. Вот. То есть это был вот… но никаких мыслей о том, что там кладбище по всему этому краю было, — нет. И даже то, что вот, ну, интересно же, памятник у Кутузовской избы павшим, умершим от ран после Бородинского сражения, стоит, но его перенесли вот отсюда, с места, где памятник Янки Купалы — настоящее захоронение раненых вот тут. Но об этом решили никто не вспоминать, да, и просто перенесли памятник, когда в 62-м году делали музей-панораму, решили все собрать в одно место: и Триумфальную арку, и памятник умершим, и музей, и изба уже стояла. А тут был сквер, сквер, сквер, потом как бы все задумались, что же делать… Ну наш глава управы, как бы с ним все это обсуждали, ну, может быть, туда перенести или какой-то памятный знак поставить, но все это организовать не вышло у него, как я понимаю, ну, слишком высокий уровень. В общем, он организовал вот так вот, что туда встал памятник Янки Купалы, чтобы этот сквер никто не застроил, потому что постоянно хотели его какие-то злые люди застроить. Так что про кладбище, ну, кто-то потом начинал рассказывать, но уже потом, когда обо всем этом заговорили, там 2000-е, наверное, что и черепа находились, и так далее. Но вот ощущение, что все эти дома по Шевченко на кладбище, их не было.

Бадаевский пивзавод — там нелегально покупали пиво у работяг («пойти на Бадаева»). Ж/д ветка по набережной Тараса Шевченко, ходил тепловоз. Ж/д ветка от станции Фили на «Фили-кровлю». Гохран — охраняемая территория, подземный ход между Гохраном и домом у Кутузовской избы. Страхи ядерной войны (00.28.46—00.31.25)

Ну и был еще, конечно, пивзавод Бадаева. Опять же. Суровые такие, ну, брутально-дворовые мальчики ходили туда через дыру в заборе и приносили в каких-то огромных там, ну, не знаю, что брали, бидоны или кастрюли, приносили пиво. И это тоже было вот…

[Где они его брали?]

Ну, видимо, покупали у работяг. То есть был такой вот как бы такой маршрут подвига сказочный, что пойти на Бадаева, купить пиво и потом его пить во дворе.

[А, то есть прямо с завода?]

С завода, через дырку, да, то есть как-то так неофициально.

[То есть работяги это сливали?]

Да. Во всяком случае, я видел вот, ну, моих знакомых ребят, которые несли в кастрюле пиво и пили его. То есть это...

[В кастрюле?]

Ну вот да, в каком-то видимо, черт, они у мамы или бабушки утырили какую-то емкость, но… то есть это не легенда, это не фольклор. Действительно, туда ходили, и приносили пиво, и пили. Это было.

[А вот оттуда железнодорожные ветки были какие-то такие?]

Железнодорожная ветка шла по верху набережной Тараса Шевченко, ну, изредка по ней ходили какие-то поезда, не знаю, на Сакко и Ванцетти или на Бадаева, ну, не поезда, там тепловоз с парой вагонов. Точно также была железнодорожная ветка от станции «Фили», этой самой Белорусской, она шла на «Фили-кровлю». Ну и, видимо, дальше.

[Куда она шла?]

Ну, завод «Фили-кровля», вот который тут это, ну и дальше, возможно, к МПЗ, скорее всего, до МПЗ она доходила, хотя в ту сторону нас уже не пускали, там же Гохран — суровость, все золотой запас страны. Вот про Гохран мы знали, причем, ну, вот как бы был текст, что то загадочное учреждение, которое за забором здесь, оно связано подземным ходом с Гохраном, и они его охраняют.

[Секундочку, это у нас 5 и 3?]

[GS]. Да-да-да. Церковь Мих… 5 и 3. Церковь, а дом 5 так и остался ФАПСИшным или чем-то таким, но вот была у всех уверенность, что есть подземный ход, связывающий его с Гохраном, и эта охрана Гохрана. Более того, даже, ну это как бы, ну не знаю, знакомая, уехавшая в Израиль, до этого говорила, что вот… это всерьез обсуждалось в 80-е, что, если будет американский десант на Москву, что «Вам-то хоть не страшно, у вас рядом вооруженные люди». Это все было всерьез, и также мой одноклассник говорил, что также там, черт, в 90-м году начнется ядерная война, и… но наши победят. Это не было за рамками обсуждений.

Бомбоубежища у правительственных домов, у школы № 67. Выход из домов. Бывший барак: Площадь Победы, д. 2, корп. 3. (00.31.25—00.32.15)

[Понятно, а бомбоубежища эти были вот, где правительственные]

Да, да, дворы правительственных домов. Но на самом деле, бомбоубежища были везде, в нашей 67-й школе тоже большое бомбоубежище, и вход в него тоже был, но не настолько гигантское. А тут вот оно, во-первых, большое, а во-вторых, оно связано с подвальной системой, то есть, жители домов в случае чего как я понимаю, по задумке славных строителей могли пробраться, спуститься туда, не выходя на улицу.

[Это вот домов 1 и 2]

Да, 1 и 2, у них были свои бомбоубежища, и свои входы, и свои большие подвалы. Ну, правительственные люди, что ж такого. Да вот, собственно, мы говорили о бараке, вот он был на этом месте.

[То есть барак был на месте 2 корпус 3?]

Два корпус 3, это славный элитный дом (ой, что ж я все называю славным), да, который на его месте построили NBM.

Дорогомиловский рынок: не ходили. На ул. 1812 г. (д. 8) сидел Мосплодоовощ, они организовывали лотки на улице. Торговля в 1990-е у Киевского вокзала на месте ТЦ «Европейский» (опт, сигареты, контейнеры) (00.32.15—00.35.56)

[А вот немножко, это самое, к магазинам. На рынок Дорогомиловский ходили?]

Практически нет, я даже не знаю, с чем это связано, но почти не ходили, не пойму почему, вроде бы он не очень далеко, вроде бы там как бы много чего было, но как-то нет, не складывалось. Были какие-то там, ну, не знаю, Мосплодоовощ у нас в доме сидел или кто-то такой, они организовывали…

[Мосплодоовощ?]

Да. Организовывали периодически какие-то, там не знаю, лотки, ну, идти к Филям от 812-го года.

[Это лотки с чем? С яблоками?]

Ну да, с яблоками, с апельсинами, с огурцами.

[Прям на улице стояли?]

Да, да-да. Периодически стояла какая-то вот такая овощная торговля.

[А это что? Это приезжала машина или…]

Да, но машины рядом не стояло, то есть это не колхоз, это все-таки с базы привозилось утром, ставилось и увозилось, то есть какая-то сезонная торговля вот, ну, городская.

[То есть это ящики стояли?]

Да, ящики, какая-нибудь женщина и очередь, которая принюхивалась, смотрела: а что это, нужное что-то или так себе. Вот. Но это не всегда, это сезонно, это собирало очередь. Дорогомиловский, не, он как-то не попадал, не знаю почему. С ним уже все позже как бы началось, ну точно также, не знаю, эта чудесная, безумная торговля 90-х у Киевского вокзала: оптовая торговля сигаретами, контейнеры там какие-то такие вот люди. А вот он справа, справа, справа [показывает на карту]. Ну это на месте ТЦ «Европейский», конечно же…

[Вот расскажите, что там было]

Там была полная воля. То есть там быстро… Ну вообще, конечно, мы все помним 90-й, 91-й, я помню, мы торговали в подземном переходе книжками, и из всех разрешительных документов у нас была только ксерокопия указа о свободе торговли. То есть если подходили какие-то милиционеры или кто-то и спрашивали, почему мы тут торгуем, мы показывали указ о свободе торговли ельцинский. Вот. Но тут быстро у площади Киевского вокзала возникли контейнеры. Там продавалось все — ну, понятно, продукты, какая-то мелочь — все на свете. Туда много сразу начали быстро ездить: оптовые цены, дешево, интересно, просто пенсионеры туда поехали. Вот. Но там была ещё специализация на оптовой торговле сигаретами — от блока, от коробки. Все такое. То есть помню, мы там в каком году… где-то в конце 90-х у нас был такой проект, мы боролись за отмену контрольно-кассовых машин на рынках, соответственно, с людьми подъехали на этот рынок поговорить с дирекцией, и там, конечно, нас провели в какие-то контейнеры, стоящие за контейнером, и у их входа стояли суровые кавказские мужчины с помповыми ружьями, и там уже какой-то такой мелкий молодой человек с нами обсуждал всю это проблематику рыночной торговли. Ну вот было так, конечно, все это было на вот таких основах, но все любили, все ездили, все покупали сигареты. То есть вот вся эта площадь, где сейчас ТЦ «Европейский», была заполнена контейнерами, и там кипела жизнь.

[А там как, криминала, рэкета…]

Не, а как рэкет? Ну, то есть люди, которые контролируют этот рынок, и никакого чужого криминала они, не пускают, а с арендаторами они договариваются о платежах, и тут все как бы тоже бесконфликтно.

Цыгане у Киевского вокзала (приезжали из Калужской области): гадали, милиции было некомфортно их задерживать. Их вытеснили торговцы цветами (00.35.56—00.37.34)

[А вот ещё вспоминали некоторые, что рядом с Киевским вокзалом табор стоял].

Ну, не табор. Туда постоянно на электричках с утра приезжали цыгане из Калужской области. И они там, конечно же, ну, практически их было много, они гадали в округе, они стояли на газонах, но они приезжали и уезжали, то есть дома у них были вот где-то вот там в сторону Калуги по Киевской дороге, а тут они приезжали зарабатывать деньги. И, да, всяко бывало, конечно, там они кого-то и обирали, и что-то такое, и для милиции было очень некомфортно их задерживать, потому что при появлении… ну, ты задерживаешь одну цыганку, сразу в отделение приходит табор, сразу отделение не может работать. Криминала нет, но все кричат, шумят, и голова болит, и — ну их, в общем-то. Классические, как бы, занятия — это, конечно, гадания, то есть 2-3 цыганки, их было там много, это достаточно долго длилось, но потом постепенно, не знаю, как-то, ну, во-первых, возник ТЦ «Европейский», во-вторых, там цветочники уже всех затоптали. Там же дальше чуть-чуть, вот в эту сторону, оптовая торговля цветами, вот здесь, и прямо всю площадь… была заполнена людьми, которые вот просто говорили: «Цветы! Цветы Пойдемте, пойдемте, пойдемте!» И тащили всех, кто выходил из метро на Киевской здесь, там уже никакие цыгане с этим не справятся, я думаю, цыгане ушли просто потому, что это было невозможно терпеть. Вот, как-то вот так все с этим миром было.

Магазин филателии (сейчас там «Абрикос») на набережной Тараса Шевченко, частная торговля марками (00.37.34—00.38.42)

А вот еще я любил тоже ездить, ну это такое тоже детство, тут вот был магазин, как раз где «Абрикос», — «Филателия».

[А, на набережной Шевченко]

Да, там настоящее коллекционирование. И вот там-то торговые жуки работали постоянно. То есть около него всегда стояли продавцы и покупатели марок, это было немножко криминально, но это было всегда.

[То есть частное?]

Да-да-да. Коллекционеры между собой… То есть я ездил туда каждые выходные, там покупал какие-то марки, я коллекционировал, уже не помню, русские дореволюционные, один раз нас даже в милицию отвели, потому что вот дети покупают там, вообще покупать-продавать нельзя, и это все было сложно и нервно. Но это вот был такой мирок коллекционерский, именно филателисты, они были вот в этом самом доме на Тараса Шевченко под Бородинским мостом, и, ну, там, человек 15 все время терлось, 10 вот так, серьезные какие-то продавцы тоже были, так что это вот свойство района интересное.

Сообщества. Алкоголики и наркоманы из района: собираются в сквере у Парка Победы, у памятника у Кутузовской избы, в подземном переходе у дома 36, попрошайничают с бродячей собакой. Из метро «Парк Победы» их выгнали. Торговцы книгами: к Филёвскому парку, были голубятники за Парком Победы. Конюшня у Парка Победы, ближе к улице Братьев Фонченко, некто Данила захватил здание, завел лошадей, катал за деньги детей (00.38.42—00.42.12)

[А какие были сообщества? Вот вы сказали филателисты, городошники].

Да.

[Потом про синяков каких-то полубомжовских]

Не, ну прополубомжовских… они как бы и сейчас есть, с тех пор они там, лет двадцать уже трутся. Но это…

[А они что в каком-то конкретном месте собираются?]

Чаще всего они собираются, последние вот десятилетия, в том же сквере у Парка Победы, у памятника вот этим вот погибшим, у Кутузовской избы, но ходят и вокруг. То есть у них постоянно одна точка в подземном переходе у 36-го дома, у них там, они как бы там собирают на себя и на собаку, при них какие-то бродячие собаки все время.

[А, то есть они ещё и побираются?]

Побира… они всё, как бы, они спорят между собой о каких-то славных сделках по покупке то ли алкоголя, то ли какой-то дешевой дури. Точка по сбору… периодически у них видишь там только сидящую собаку и стоящую картонку — то есть человек ушел, видимо, по делам, но деньги все равно сдавайте, они как бы пригодятся. Пытались они и в Парке Победы, ну, у метро «Парк Победы» тоже также стоять, но оттуда, как я понимаю, милиция оттерла — слишком представительное место. А этот переход, он, ими обжит, и никакая, никакая реставрация последних годов не повлияла: они там как стояли, так и стоят. Такие, ну, они на самом деле не старые, они вот именно местные, то есть, возможно, они даже мои ровесники и помоложе, ну вот с бродячими собаками как-то, с ними уже все свыклись.

[Понятно, а вот ещё какие-то такие сообщества есть?]

так, на вскидку, конечно не вспоминается. Ну, были торговцы книгами, но это туда дальше, уже к Филёвскому парку. Голубятники, но про них я просто не знаю, вот, ну, были голубятни где-то там за Парком Победы, но этих мы не знаем, в общем. А так, ну, когда-то конюшня была смешная.

[Где, где была конюшня?]

На Парке Победы, вот ближе к Братьям Фонченко туда, слева внизу. То есть самозахватом, как я понимаю, или какой-то неформальной договоренностью смешной человек Данила, всем рассказывавший, что он казак, захватил здание без крыши и сделал там конюшню. И она, ну, лет 8, наверное, была.

[Это в какие было годы?]

Это конец 90-х, конец 90-х.

[Это на улице Братьев Фонченко?]

Да, где-то примерно вот тут [показывает на карте]. Там было заброшенное одноэтажное здание, он, соответственно, там какую-то крышу временную соорудил. И там у него лошади, какой-то экипаж, даже, по-моему, жил он там временами. Подрабатывали они еще и тем, что в праздниках катали на площади строящегося Парка Победы детей, и была у них там такая, в общем-то, жизнь. Но потом, понятно, все это суровые люди снесли.

Памятники: стела «городу-герою Москве», там стояли пионеры (на стрелке Кутузовского и Дорогомиловской). Стоял памятник жертвам репрессий в Парке Победы, его перенесли, сейчас Мединский поставил на этом месте памятник жертвам Первой мировой (00.42.12—00.44.00)

[А вот памятники, вот ещё, какие памятники, ну вот кроме памятника погибшим]

Ну да, да, то есть весь этот блок вокруг панорамы. Ну вот ещё был, стоящая до сих пор стела «Городу-герою Москве», кажется, но она в таком бессмысленном месте, помню только, что как-то раз нас туда как пионеров на какое-то дежурство, ну, ставили вот красиво стоять к Дню Победы или к 22 июня. Что-то такое.

[Это где у нас?]

На вот… Здесь на стрелке, вот тут.

[А на стрелке Кутузовского и Дорогомиловской]

И Дорогомиловской, да.

[А! «Москва — город-герой». Вот эта?]

Да, «Москва — город-герой». К ней нас просто возили, мы её видели, но как-то как самостоятельный объект мы её не воспринимали. Ну, помним ещё, конечно, вот это… кстати, я уже грешным делом забыл, кто это строил, Эрнст Неизвестный, что ли, в Парке Победы на какое-то время, на несколько лет, стоял погибшим, как я говорил, в лагерях, очень странный эффектный памятник, ну он тоже был перенесен, потому что слишком уж выразителен, то есть там какие-то такие изможденные люди, крупные такие, но всё, сейчас там Мединский поставил Первой мировой войне, какую-то смешную такую солдатскую фигурку. Вот. Но там фольклора не успело возникнуть, хотя, конечно, памятник страшный, как бы потенциально там могло какие-то истории быть, но нет, нет, быстро перенесли.

[А истории про какие-то другие?]

Вот каких-то внятных, на самом деле, не припоминаю ни про Кутузова, ни про, это самое, фольклора не родилось, не родилось.

Злачные места — Филёвский парк, Фили и т. д., там рабочие районы, а здесь статусный район и такого не было. Пицца-Хат — одна из первых пиццерий, была статусной. Кулинария МПЗ (д. 36 по Кутузовскому): пирожные, полуфабрикаты. Ларек с пончиками (угол Кутузовского проезда и Кутузовского проспекта, где сейчас шлагбаум). Пили на улице, по пьяным видели, что на МПЗ аванс или зарплата. Пили на стадионе «Метеор». На стадионе тренировались школьники, потом был центр пейнтбола, сейчас разруха (00.44.00—00.48.20)

[А злачные места в районе были какие-то? Нехорошие или злачные?]

На самом деле, за всем этим делом куда-то уже Филевский парк, Фили, вот там уже было проще, гораздо более какое-то все такое неформальное, рабочие и так далее, а тут все-таки вот настоящих нет. То есть ресторан за памятником, он такой, какой-то, совершенно статусный был.

[Это за «Москвой — городом-героем?»]

Да-да-да. Потом там возникла «Пицца-Хат», причем это одна из первых в Москве, как я понимаю, таких настоящих пиццерий, туда даже люди на «Мерседесе» приезжали как-то это вот обсудить, перекусить, не понимали, что Пицца-Хат — это фастфудное заведение, сетевое европейское, они думали, это ресторан.

[Это в 90-е?]

Да, это в 90-е, 95-й, 96-й, долго там было, потом уже как-то рассосалось. Вот, а так вот по-настоящему каких-то злачных и нехороших не выскакивает. То есть у нас тут была очень чинная, милая и добрая кулинария, которую все очень любили, кулинария, собственно, Московского приборостроительного завода в 36-ом доме.

[По Кутузовскому?]

Да, там можно было пить кофе, покупать пирожные, ну, всякие там полуфабрикатики. Ну, пирожные вообще были очень замечательные, это тоже была одна из…

[А какие были пирожные?]

Ну, классика: миндальное, «орешек», эклер, «Прага», или как оно называется, такое, за 22 копейки, наверное, «Пражское», шоколадное такое. Вот, то есть можно было стакан сока, или фанты, или чашечку противного кофейного напитка взять. И все это вот за стоячими столиками там выпить. Ну, и полуфабрикатики какие-то тоже были. А вот тут был замечательный ларек с пончиками по 10 копеек. Это от этой же, да-да-да, только с другого боку, тут где шлагбаум.

[Значит, это у нас был поворот]

Угол Кутузовского проезда и Кутузовского проспекта.

[И вот во двор дома 36?]

Даже там не надо было во двор, тут стоял такой у них ларечек, и настоящие горячие жареные пончики, там с 67-й школы ходили их все есть, посыпаны пудрой в бумажном пакете, маленькая очередь. И, по-моему, пирожки даже там бывали, или нет, но пончики — это как бы вообще прекрасно. Вот, то есть вот этот вот 36-й дом, там всегда была как бы главная еда. А пить люди ходили… ну, вообще это было такое доброе к алкоголикам время, они просто пили везде, то есть, глядя из окна, можно было понять, что на Московском приборостроительном заводе был аванс или была зарплата. Ну, видели людей нетвердой походкой так идущих, или уже опускающихся, или общающихся между собой.

[Это какие годы?]

Это 70-е, начало 80-х. Я как-то ругался, маленький мальчик, с папой и сказал ему: «Ты дурак!». Папа подвел меня к окну и показал: «Вот такие люди так говорят». То есть не было таких проблем в наглядном примере, когда идут такие, как раз оказались за окном, и я это запомнил. Пить ходили на стадион «Метеор», зелень, спокойствие, лавочки, тишина, то есть он весь был усыпан пустыми бутылками, которые там вот потом перемещались в пункт приема посуды на метро «Кутузовская».

[«Метеор»? А он сейчас существует?]

Он существует, но он стал чем-то ужасным, то есть рубеж 90-х — 2000-х он провел как центр пейнтбола, а потом они там все посносили, то есть бегать, ну он, то есть, перестал быть стадионом, но владельцы у него какие-то есть, но сейчас они, видимо, не пришли к мнению, что с ним сделать. Я тут недавно на него зашел, думал пробежаться, но там все уже — уже стадиона нет и ничего нет — разруха. А так это был зелененький такой стадиончик с неплохой дорожкой, можно было играть в мини-футбол на асфальтированном поле, можно было пробежаться так неплохо 400 метров круг. Чисто, ну как чисто, ну чисто, вот, с одной стороны, есть алкоголики, с другой стороны, все равно все зелено и благодушно. Школа нас тоже туда водила там какие-то нормативы сдавать. Вот «Метеор» он действительно был центром досуга во всех отношениях.

Межрайонных конфликтов не было. Рассказывали о Кунцеве, Сетуни и т. д., там можно на дискотеке подраться, а здесь не было дискотек, только кинотеатры «Призыв» и «Пионер». Слухи о приезде люберов (00.48.20—00.49.25)

[А вот подростковые какие-то районные конфликты межрайонные, это было на вашей памяти?]

Внутри нас не было, то есть с этим только уже была связана какая-то мифология уже туда дальше Кунцево, Сетунь, какие-то там дискотеки, вот туда можно было поехать, и подраться, и получить, наверное. Здесь у нас этого скорее не было, просто не было каких-то вот, ну, молодежных центров танцевальных в нашем локусе, ну только два кинотеатра — «Призыв» и «Пионер», но туда просто ходишь смотреть кино, и ничего там не происходит. Они были весьма небольшими. Вот, то есть какой-то вот именно вот конфликтностей — вот район на район или школа на школу это как-то не было. То есть ну, вот, только рассказы о том, что видели люберов, они приехали, пойдем их бить. Каждый раз это оказывалось ложной тревогой. Люберы оставались в Люберцах, а бить было некого, поскольку все свои.

Школа № 67 — приличная, сейчас захватывает другие школы. Хуже — на другой стороне Кутузовского, ей пугали. № 67 — модная и либеральная, в советское время была при МПЗ, была коммунистическая, 22 апреля вся школа шла пешком на Красную площадь (00.49.20—00.52.07)

[А вот школы, какие считались лучше или хуже?]

Я вот сейчас, черт, профессиональная память историка, что называется, я боюсь ошибиться в цифрах, но 67-я наша считалась весьма приличной. А… Она начала себя на каком-то этапе вести примерно, как Вышка, — то есть захватывать все окружающие здания. Ну, более неприличное… Вот это уже оказалось её частью.

[То есть 1726-я?]

Да, но у неё тогда 726-й или даже 720-й, номер был у нее немножко другой.

[А сейчас она 1726-я?]

Тоже 67-я. Ну, теперь все… Ну, видимо, да, но как-то это, на моей памяти это была одна… сейчас не знаю, потом они сюда куда-то тоже вылезли. Ну, в общем, наша была получше, вот эта хуже. И на той стороне Кутузовского тоже формально, как я понимал, хуже, потому что периодически пугали кого-то переводом туда.

[Пугали переводом?]

Да, да.

[Кого? Кто не успевает?]

Кто не успевает, кто себя так себе ведет. То есть вот как-то… Наша ничего-ничего. Там дальше уже какие-то совершеннейшие ботаники, в ту сторону Кутузовского, там английская какая-то знаменитая школа, ещё что-то. Но мы просто с ними не пересекались, то есть об их существовании мы краем уха слышали. Вот. Поэтому вот, вот так, наверное. А так 67-я, она очень тесно, гораздо теснее, сейчас она очень модная, либеральная и так далее. Там, черт, «Афиша-стайл», фейсбучная туса — вот это всё, но тогда она была очень тесно привязана к Московскому приборостроительному заводу. Он бы её базовой организацией, он её, как я понимаю там, в какой-то мере софинансировал, туда водили работать детишек на какие-то учебно-производственные комбинаты. Ну и вообще она была очень коммунистической, на самом деле, об этом все как-то сейчас не очень говорит, не случайно её такая основная директриса Роня Михайловна Бескина потом стала директором музея Островского, то есть раз в год 22 апреля вся 67-я школа шла пешком маршем по Кутузовскому проспекту на Красную площадь.

[В смысле, это разнарядка была?]

Нет, это традиция школы. То есть, ну тогда 70-е — 80-е, все шли пешком, строем, в красивой парадной форме, доходили до Красной площади. Там принимали в комсомол, насколько я помню. То есть вот ритуальчики такие.

[Подождите, но принимали-то в комсомол не всех, а шли все?]

А шли все, и строились там на Красной площади, я вот это хорошо помню, ну, пару раз, как минимум, я в этом, черт, участвовал. Так что она была такой, на самом деле, правильной, очень коммунистической школой.

Чудак в доме 10 (уточнить, где), который выкидывал предметы из окна, его дразнили (00.52.07—00.53.07)

[А в районе городские сумасшедшие были? Чудаки какие-то? Которых все знали.]

Нет, наверное, вот как-то таких, которых помнить, нет. Все время был человек в 10-м доме, который выкидывал из окон всякую вот, предметы бросал с балкона, иногда его ходили дразнить, насколько я помню. Но вот, пожалуй, всё. То есть он начинал кидаться какой-то ерундой.

[В смысле, ходили дразнить?]

Дети, махали, там провоцировали его. А так вот каких-то таких эффектных и заметных — скорее нет, скорее нет, не припомню.

[А другие какие-то известные личности. Вот бывают там, например, известные врачи.]

Ну… Там я был, черт, молод, для того чтобы всерьез озаботиться этим.

[Мало ли, может быть, говорили]

Нет, навскидку не вспомню, нет.

Неофициальные топонимы: 40-й (магазин на Кутузовском пр-те, д. 40), Угловой гастроном (Кутузовский пр-т, д. 30), Поклонка, Кутузовка (метро), проспект (Кутузовский проспект). Магазин «Рубин» — там продавали телевизоры. Фабрика Сакко и Ванцетти — далеко. Главное предприятие в районе — МПЗ, охраняемое здание, за ним был институт приборостроения. Парк у МПЗ с фонтаном (сквер у ул. Кульнева) (00.53.07—00.56.47)

[А вот какие-то неофициальные названия улиц, домов, магазинов и так далее, какие у вас?]

Ну, вот, 40-й гастроном, собственно, в 40-м доме, он назывался 40-м и все, угловой, вот здесь гастроном на Кутузовской, 30, этом самом, как он получается, 30-м — угловой.

[А как он назывался?]

Угловой. «Ходил в угловой». Вот. А так, наверное, ну, совсем каких-то вот нет.

[Ну вот разговорное. Говорили, «Поклонка» про Поклонную гору?]

Да, говорили «Поклонка». «Поклонка», соответственно, «Кутузовка» — это именно метро, а не проспект.

[А Кутузовский проспект?]

Проспект, проспект, да. Речка называется речка. Поклонная улица — нет. Ну, там это все — Фили. ‹…› Все было неплохо освоено в топонимическом смысле официально, поэтому.

[Вот вы не слышали такое: магазин «Голубой экран»?]

Скорее, нет.

[Где телевизоры продавали]

«Рубин», вот как бы для нас главным был «Рубин». Он на Кутузовском.

[Ну он так и назывался]

Да, официально, но он так и назывался. «Голубой экран» — нет.

[Может, это он и был?]

Нет, он «Рубин», «Рубин», «Рубин».

[Неофициальное название]

Нет, наверное, нет.

[Магазин «Отцы и дети» — тоже такое шуточное, не помните?]

Ну, это во многих местах России, но нет, тут нет. Нет, знаете, наверное, так всё вот, то есть…

[Утюг. Здание, которое называли «Утюг»]

Нет.

[И Сайгон ваш местный тоже не знаете?]

Нет.

[И Карандашку? Слово «Карандашка» не было на слуху?]

Мы не знали о нем. То есть это где-то слишком далеко, [фабрика] «Сакко и Ванцетти», угол, до которого не было смысла добираться. У нас вот МПЗ, и он скрывался, поскольку он был весь охраняем, со спецоборудованием на входе, и заборы, и чуть ли не это самое, какие-то провода чуткие. Вот. И за ним прятался, мы даже не знали, что там и институт есть, НИИ этого самого, приборостроения. Ну тоже авиационщики какие-то. То есть весь этот блок — это был какой-то единый завод, и ничего мы в нем особо не понимали. Ну вот, сейчас он окружен улицей Кульнева, по ней не было сквозного проезда.

[Подождите, так вы же говорите, что тут Гохран]

Нет, смотрите, Гохран — вот он торчит, 14-й дом.

[А, Гохран 14-й]

Да, и его зад вот этот весь. У него очень красивый парк был, очень ухоженный, в котором был фонтан, который, по-моему, бил, наверное, раз в год или вообще не бил, поэтому увидеть его было счастьем.

[А фонтан был на углу 18-го года и Кульнева?]

Он и сейчас есть, весь этот сквер, он есть до сих пор, это, как бы, серьезная организация с большими деньгами, они ухаживают за своей территорией, сквер есть. Вот. Ну тут, соответственно, «Фили-кровля» тут. А вот эта вся МПЗшная территория для нас была чем-то единым, мы её не осмысляли, проехать нельзя, все секретно.

Не разрешали ходить: запретная зона на набережной между мостами, промзона на Поклонной улице и пойма Сетуни (00.56.47—00.59.27)

[А вот были какие-то места, куда именно родители не разрешали ходить?]

Да, ну что… Нет, ну что… В первую очередь, вот я уже сказал, вот эта вот запретная зона вот здесь: от одного моста до другого моста. Вот тут зелёно как бы, тут ничего нет, но сюда интересно. Сюда, соответственно, не стоит ходить.

[Это на Поклонной улице, там промзона?]

Ну да. Вот тут промзона, железные дороги, пойма Сетуни, вот, но это просто потому что там не пойми что, и нормальным людям там делать нечего. Вот, наверное, вот так.

Ограбление ювелирного на Новом Арбате (обсуждалось). Район Дорогомилово был спокойный, «Хоббитания». Были обменные пункты в 1990-е, там грабили. Отличие от Бирюлево и Рабочего поселка: более образованные люди, лучшее снабжение и лучший уход за территорией, в районе жили Пугачева и прочие известные люди (00.59.27—01.00.04)

[Понятно, а вот какие-то криминальные истории у вас не связаны с районом, что было какое-то ограбление, например.]

Нет, ну настоящих, каких-то старинных, нет, точно нет. Вот как бы самое славное ограбление было на Новом Арбате в магазине «Ювелир», про которое все говорили. Ну это давно, в 80-е, человек с револьвером кассиру и так далее.

[Это обсуждалось?]

Да, это обсуждалось, ну, как я понимаю, вплоть до телевизора, и какие-то статьи в советских газетах, соответственно, это все проговаривали. Но вот здесь, в районе, он как-то скорее, воспринимался как спокойный. В 90-е, понятно, там уже начались, в первую очередь, обменные пункты, и постоянно при обмене крупных сумм чё-то… что-то случалось. Это именно на Кутузовском.

[Воровали?]

Нет, грабили, грабили, ну, то есть ну там они, очевидно, были временами аффилированы с кассирами. То есть вполне традиционная история, то есть это она не одна, их много, когда там человека, обменявшего большую сумму, потом в пробке зажимала пара машин, по мозгам, деньги выши… вынимали — это вот для 90-х случалось. А вот таких каких-то эффектных историй — скорее нет.

[Аварии какие-нибудь? Катастрофы? Потопы-пожары?]

Нет, прямо вот Хоббитания такая. Ну да. Мы как бы еще ощущали свое отличие все-таки от Бирюлёво и от Рабочего поселка, у нас тут особое снабжение.

[А чем вы отличались от Бирюлёво, условно говоря?]

Ну, осо… как бы люди более приближенные к власти, более образованные, поведенчески корректные. Вот в первую очередь вот это. Ну и, соответственно, снабжением, магазины и уход за территорией, ну, и ощущались, и действительно были более серьезные, чем в каких-то таких местах вот пятиэтажек и совершенно рабочих районов. Ну вот это все, ну, то есть все говорили, что где-то рядом живет Пугачева, а вот в этом доме живет Брежнев, а вот у нас в подъезде живет актер Горобец, и так далее. То есть ну это, конечно, шуршало вот так, вот кругом какие-то известные люди, ту все как-то немножко все более, более, более.

Между ул. Дениса Давыдова и Парком Победы во дворе было спонтанное благоустройство, там же был ДЭЗ. На ул. 1812 года, 8, корп. 1 был детский сад в доме (ведомственный МПЗ), в сквере гуляли. В том же доме была сауна с борделем, в сауне «воняло как трупом» из-за мусоропровода (01.00.04—01.03.35)

[Ясно, а вот уход за территорией, были какие-то палисаднички, которые сами жильцы разбивали?]

У нас — нет, у нас — нет, у нас все же… это больше для пятиэтажек. Больше, кстати, самодеятельности какой-то жильцовской было вот в этом дворе. Ну, между Дениса Давыдова и Парком Победы, тут они что-то такое насаживали и так далее.

[Дом 8 по Давыдова?]

Да, да, да. Но там же, по-моему, и что-то типа ДЭЗа сидело,то есть, возможно, они просто договаривались между собой, местные жители и ДЭЗ, что все это можно сделать. А у нас — нет, у нас… и так было, вроде, неплохо: урны стоят, газон есть, все подметается. То есть вот творчества жителей такого дворового не было. Было из детских площадок своя детская площадка, детская площадка напротив школы и внутри ещё ведомственный детский сад, территория которого тоже, когда их [местоимение «их» интонационно выделено] дети не гуляют, была открыта.

[Он чей был ведомственный?]

МПЗ, МПЗ.

[А где это было?]

Это в нашем доме, вот два этажа под нами это был детский сад МПЗ. 8 корпус 1. Вот. Соответственно, в этом смысле всего было полным-полно. И был замечательный, ну, он и есть, этот сквер, соответственно, в нем все время гуляли, вот он зеленый по 812-го года. Ничего там делать не надо было, там росли какие-то деревья, всякие интересные — лиственницы, лавочки, и все что нужно. Даже вот просто, ну как бы, для погулять было места немало. Потом вместо детского сада МПЗ уже стал офис, и сауна с борделем внизу, и это было просто прекрасно.

[А говорите, нет злачных мест]

Ну не, ну это было, когда я уже был относительно взрослый, там 90-е — 2000-е. Да, у меня кот, дубина, вылез (тогда никто еще не понимал, что надо ставить сетки), соответственно, он вылез за окно и сел на этот самый край. [Я] выскочил, как настоящий, черт, московский горожанин, в трениках, и майке-алкоголичке, и тапочках-шлепанцах и начал с улицы пугать этого кота, чтобы он залез обратно. Но поскольку кота-то не видно, а девы в борделе, им скучно вечером, они глядят в окна и видят человека, который пытается всех напугать. Ну, кот напугался, не знаю, напугались ли они, у них, наверное, возникла история про городских сумасшедших. Так что там — да… А сауна — это да, потом, помню, меня как-то раз, уже в славное… ну, уже Марша несогласных, вот это все, меня задержали, я там с каким-то капитаном разговариваю, а я как бы ничего не боюсь, я депутат муниципального собрания, мы с ним на равных, дядька тоже какой-то хороший такой, Аниськин совершеннейший. Вот он говорит: «Ну, да вот, ну, что, вот вы действительно считаете, что так можно что-то изменить?» — «А, да, да, да». — «А вот вы где… а, вы зарегистрированы дом 8-1? Да! У вас же там сауна есть, там еще воняет как трупом все время». Я говорю: «Ну да, воняет, потому что там же, черт, мусоропровод к сауне с другого бока приделанный». И мы с ним просто побратались. Не стал уточнять, при каких обстоятельствах он туда ходил. Но да, воняет в нашей сауне, воняет, есть такое дело.

Дворовая жизнь: дети, бабушки. Спортивные праздники во дворе дома на углу Ермоловой и Давыдова (сверху по карте). Филёвский автобусно-троллейбусный парк: много транспорта (01.03.35—01.05.15)

[А вот дворовая какая-то, социальная жизнь, дети там, взрослые, она существует, существовала? Вот как это происходило?]

Да, наверно, её было даже и немало, потому что, ну, одновременно бабушки, которые глядят за тем, что происходит. И дети, которые пасутся. И все это как-то взаимодействует со страшной силой там. Что можно делать, что нельзя делать… Периодически какие-то спортивные праздники, я помню, были, но не в нашем дворе, мы в ходили вот… да, на Давыдова, вот, собственно, вот на эту площадку.

[Ермолова и Давыдова угол, и там площадка?]

Да, да, да. Ну, там же, как я понимаю, сидящий вот здесь ДЭЗ, он кипел жизнью и что-то выдумывал. Вот. На самом деле, конечно, огромная часть жизни — это был вот Филевский автобусно-троллейбусный парк, просто потому что сейчас сложно представить, какое огромное количество автобусов- троллейбусов каждый вечер там возвращалось в него. Просто всё под окнами, там с 7 вечера, я не знаю, и до 12, до часу, они все туда ехали обратно. Как-то сначала все это было незаметно, потом там стали какие-то там эти водители такие, рекрутированные из других регионов, такие забавные бойцы. Ну сейчас он, наверное, рано или поздно застроится. Такой стал маленький-маленький.

Районный культ Отечественной войны 1812 год заслонял советский культ Великой Отечественной войны (было более актуально для МПЗ, там был памятник). Памятник Кутузова, Бородинская панорама, пушки вокруг музея, взаимодействие детей с памятниками («они настоящие», имена героев написаны на памятниках). Парад октябрятских войск в школе: костюмы лейб-гренадеров. Дот в Парке Победы и пулеметные гнезда в Филёвском парке — их знали, но это «не культ» (01.05.15—01.10.30)

[А вот эта вот тема 1812-го года, у вас же много там улиц, названных в честь героев и там всё, насколько вы осознавали, что это ваша история?]

Да, она как бы была задана просто всеми вот этими памятниками, музеями, улицами и всем на свете. Соответственно, вообще панорама «Бородинская битва», «Бородинская битва» для нас была некоторым таким центром. То есть, ладно, в музей мы ходили, мы его любили, ладно в школьный лекторий… не в школьный, ходил я в музейный. Но вот просто мы тупо шли к… ну, в детстве мы бегали по краю памятника Кутузова, и там замечательный вот этот скользкий гранитный пол, с которого надо было не скатиться, а мы оббегали вокруг него, вокруг этой лошади. Или, ну, с одноклассниками мы шли играть в футбол на пушки — то есть, ну, вокруг музея парапет с краем, там на нем стоят пушки времен войны. Вот мы там года 4 подряд гоняли мячик, там Лёва Данилкин и Марк Прудкин кричали и матерились. И все это происходило именно вот, мы держались за эти пушки трофейные с наполеоновскими вензелями и с какими-то там прекрасными немецкими, итальянскими и прочими символами, которые мы не знали. Но это чувствовалось, что они настоящие, что это как бы вот ты ее трогаешь, она такая тяжеленная, бронзовая, это тоже было, конечно, очень интересно. Вот, а так, конечно, бывал всякий цирк. Я не знаю, у нас в школе как-то устроили парад октябрятских войск, и все школьники должны были выбрать для себя какой-то род войск, обмундироваться, выучить песню, промаршировать… Но это были уже 80-е, как-то ну да, там кто-то вырядился десантниками, им родители купили голубые береты в военторге, кто-то еще как-то вырядился. Но, помню, я сурово решил, что мы будем лейб-гренадерами. Идите к черту с вашей советской историей, соответственно, мы склеили из картона кивера и бодро пропели какую-то бравую песенку, уж не знаю, не кимовскую ли какую-то из таких…

[Каких?]

Ну, кимовскую, не помню, что-то такое. А парад октябрятских войск в школе принимал ни кто иной, как наш военрук, подполковник, такой смешной дядька, который каждым каким-то этим самым, проходящему классу придумывал какие-то эпитеты: «Здравствуйте, отважные лейб-гренадеры!» — «Хы! Хы!» в картонных шлемах, но ничего, это было трогательно-трогательно. Вот, так что так.

[А вот в школе была какая-то пропаганда про войну 12-го года?]

Скорее нет. Ну, тут ведь какая штука. У меня классная руководительница была Тамара Натановна Эйдельман, дочь Натана Эйдельмана. Да, соответственно, культ 12-го года и 1825-го года, он был не… не снаружи привнесен, а изнутри. Поэтому вот специальной пропаганды не было, но все, конечно, все равно чувствовалось, что это как бы ключевое. И это все хорошо закрывало и все советское, и...

[Закрывало?]

Да, да, советское, не знаю, культ победы в Великой Отечественной войне — это только МПЗ, у них перед заводом стоял, стоит, как я сейчас понимаю, памятник с именами погибших. Вот, соответственно, вот они там 9 мая какого-то собирались, школьники тоже приглашались, давали что-то ветеранам. Но это вот локально, это МПЗшные как, а общим вот, конечно, был 812-й год, при том, что, конечно... Почему он вдруг так вырвался, и почему он такой огромный был — уже непонятно, но все осмысляли его как свой. А потом в школе: да, вот да, вот «Война и мир» — ну, да, да, вот важнейшее событие там, как бы, центральное. То есть как то это само собой вносилось в голову, история локальная держалась именно на нем.

[То есть это как бы не иллюзия, что она заслоняла Великую Отечественную?]

Нет, не иллюзия. У нас… у нас заслоняла, конечно. Именно у нас. Ну как, 812-й год — это красиво. А Великая Отечественная — это то, что из телевизора рассказывают. Это как-то вот… сейчас уже не промерить, насколько глубоко это уходило, но такое ощущение было, конечно же.

[Поразительная штука]

То есть мы гораздо лучше просто знали всех этих людей. Ну, на памятнике Кутузову стоят все эти Василисы Кожины, мифическая, которой не было на самом деле, все на свете, какие-то все эти партизаны, имена героев написаны на музее. Ну все, что было написано, то, что можно было потрогать, оно было, оно настоящее, с этим ничего не сделать. Хотя, конечно, настоящий дот в Парке Победы — это тоже было некоторое ощущение, и пулеметные гнезда в парке Филёвском. Они были тоже настоящие, но это как бы вот без людей, без… это уже что-то вот… не культ, скажем так.

Общепит: кулинария (см. выше), практика посещения ресторана («Прага», гостиницыт («Москва»), ресторан за Дорогомиловской заставой (дорогой). Совсем злачного не было (01.10.30—01.12.10)

[А вот к низменным, общепитские места какие-то были, вот «Пицца-хат» вы уже сказали]

Ключевая — кулинария, то есть вот если общепит — то это она. А так, скорее, нет, таких каких-то, ну вот столовые, соответственно, были у людей либо на работе, а ресторанов, куда все ходили, тоже не было. Советские люди ходили в ресторан, как известно, на свадьбу и похороны, либо вот отметить что-то невообразимое, там, я не знаю, диссертацию. То есть вот какие-то наши родственники, надо было что-то отметить, ну, свадьбу отметили в ресторане «Прага», там не знаю, я свою играл в уже снесенной гостинице «Москва», там тоже в ресторане. А вот в районе — это нет, это как-то нет. Возможно, что-то было связано у статусных людей с этим рестораном за Дорогомиловской заставой, где потом «Пицца-Хат», но это, как бы, к нам не попало. Мы люди нехитрые, мы на такси ездили раз в год, когда из деревни картоху домой везли с вокзала. Поэтому, может быть, мы, конечно, что-то не поймали.

[А такой простецкий общепит, типа чебуречной?]

Пончики, пончики. Пончики.

[А там всякие автолавки? Бочки с квасом?]

Нет, у нас же без баловства, все-таки правительственная трасса, совсем злачного нет, бочки с квасом где-то торчали, и, ну, арбузники, эти сетки, но это было просто, ну вот наступил сезон, вот появился человек с арбузами. Много, красиво, ну и все.

У ж/д станции Фили — довоенное оформление, ощущение Подмосковья. Военная часть у станции метро «Фили» (солдаты побирались, спускали пустую пачку, прося покурить). Шелепихинский порт (Западный речной порт) — настоящая портовая жизнь (00.12.10—01.15.15)

Вот интересно, конечно, было ещё вокруг станции Фили, электрички, то есть, как я понимаю, там немножко все это вот оформление вокруг, оно еще оставалось довоенным, и это было вот именно такое ощущение Подмосковья. Я какие-то… заборчик вот это деревянный из реек крест-накрест с каменными столбами, и канавка водоотводная, платформа, то есть это ну, попадаешь вот в это вот ощущение рассказы Гайдара там о жизни в Подмосковье. То есть это был вот уголок не Москвы, а благоустроенного Подмосковья, такого, советского, дачного, утомленного солнцем.

[Это с какой стороны?]

Не, а это просто вот сама платформа, её округа, то есть, такое ощущение, что это выскочило ещё из, ну, не претерпело никаких изменений тогда. Там атмосфера, ну такие, советские дачи. То есть, деревья, вот сейчас поезд унесет вас в Ромашково или там в что-нибудь, еще что-то такое. Там было очень спокойно, очень провинциально и очень такой вот советский отдых. Причем из чего это складывалось — непонятно, но именно там вот округа была такой, дальше уже Мосхладокомбинат, справа — воинская часть, из которой солдаты на верё… на ниточке свешивали пустую сигаретную пачку, когда просили покурить. И им там добрые люди иногда им засовывали.

[Стоп, это где?]

Это воинская часть правее станции метро «Фили», сейчас её уже там нет. В 80-е — 90-е там были солдаты, когда им везло, кого-то выпускали, и они просили там покурить и на хлеб у прохожих, а когда никого не выпускали, они на веревке свешивали пустую пачку, и туда кто-то добрый мог засунуть сигаретину. Это вот как раз сигаретный кризис когда был. Я даже не знаю, они там железнодорожные были или ещё какие-то. Но вот… Ну, соответственно, Шелепихинский порт ещё как опция такая красивая и интересная. На него было забавно смотреть с другого берега.

[Это западный речной порт? Вы его назвали Шелепихинский?]

Западный речной порт. Да, Шелепихинский, Шелепиха, я даже не уверен, он все время был Западным, но Шелепиха, Шелепиха. То есть как корабли загружаются, так вот приречный, этот самый, мирок, по-моему, у них даже кафе какое-то было, или какая-то общепитина, где такие речные моряки. Но это вот уже совсем где-то на краю сознания. Не помню, это кто-то лучше должен помнить. То есть вот настоящая портовая жизнь, черт подери.

О часовне Михаила Архангела не знали. Церковь Спаса на Сетуни. Красили яйца на Пасху, дарили соседям. Семейная история. Бабка ходила пешком из Зюзино на Ризоположения на Донской, в Ризоположения служил архиерей до войны (01.15.15—01.19.00)

[А церквей действующих?]

Нет, там не было ничего церковного, то есть как бы… причем мы даже не понимали, что вот около избы стоит часовня. Мы не знали о том, что это церковь. То есть, не знаю, там вот я вот креститься ездил на Арбат, ближе ничего как бы такого не попадалось. Была церковь Спаса на Сетуни, по-моему, она всегда действовала. Но это тоже тоже всё как бы очень далеко, как бы, по близости ничего не было.

[На Пасху куда ходили?]

Никуда, никуда, это все уже родилось, когда люди стали искать новую идентичность, это конец 80-х — начало 90-х, когда советские люди сказали, что они русские, когда они сказали, что всегда там святили куличи. Всё, что связано, только красили яйца. Яйца, да, действительно красили, дарили друг другу, каким-то соседям.

[Обменивались? А не стукались?]

Нет, не стукались, без ритуала, только просто вот как бы, важно было угостить на Пасху, все к этому вот сводилось.

[А на кладбище съездить?]

Нет, нет, нет, нет. Ну и вообще, мы хорошо помнили, что на кладбище ездят не на Пасху, а на Радуницу. Никто не помнил, у нас в семье во всяком случае, когда Радуница или когда родительская, но то, что на Пасху ходить и оставлять еду и пить там — это вот эта рвань придумала, такого не было. У нас, на самом деле, ближе, как бы, семья матери — это вообще федосеевцы, поэтому… о чем они не помнили, это как бы тут без баловства. У отца тоже сурово, я же, в принципе, в 14 поколениях москвич, то есть ну как бы хорошо ловится родословное древо до первой четверти XVII, а они с Зюзино, они всегда жили в Зюзино, там тоже церковь им закрыли быстро, и с Зюзино бабка ходила пешком до Ризоположения на Донской.

[Это же очень далеко]

Там архиерей ещё служил к тому же. Ну да, да. Насколько я помню, до середины 20-х и в довоенное время, там один из наиболее статусных храмов. Ну вот когда у нас заходил разговор про церковь, — это Богоявление в Елохове, как бы все, какие ещё церкви, а вот Ризоположения тоже, она туда пешком ходила, и все классические воспоминания про церкву и такую кулацкую семью, что там били ложкой по лбу тому, кто шалил за обедом, и что мать могла шлепнуть по лбу, но очень больно было, потому что у неё старинный серебряный большой перстень…. Это вот всё как бы вот классика.