Район метро «Пионерская» в предвоенные годы (00:00:00-00:05:00)
[Вы когда родились?]
Я родилась в [19]34 году.
[Так, а где?]
Родилась около, вот знаете посёлок, около Сокола [метро], посёлок Художников. Там жила моя тётя и в момент моего рождения, мои мама с папой жили с ней в одном доме, на улице Верещагина. И там же в роддоме, который сейчас существует, и где родился вот мой внук, он до сих пор существует, этот роддом [смеётся]. А как только я родилась, они купили полдома, вот в… это не [район] Кунцево. Это ну как бы окраина [района] Кунцево. Между теперешним метро «Пионерской» и «Кунцевская», вот в этом кусочке было наверху Звенигородское шоссе и от него шли Звенигородские переулки.
[Давайте, вы можете уже начать рисовать ментальную карту.]
Давайте.
[Да я прямо вот, вы прямо показываете, это как раз вот рисование, оно самое, потом и мне будет понятнее, и вам легче.]
Ну, давайте, давайте. Это Москва-река здесь, Звенигородское шоссе. Ну, так называлось в моём детстве. Сейчас оно…
[Ну, и сейчас оно так, наверное, называется.]
Нет, сейчас оно как-то по-другому. Вот это Рублёвское шоссе. Шоссе, так здесь железная дорога Белорусская. А вот тут были переулки, а вы садитесь вот здесь вот поближе.
[Да, давайте.]
Вот тут вот был 1-й Звенигородский переулок, 2-й Звенигородский переулок, 3–й Звенигородский переулок, 4-й и 5-й. Метро «Пионерская» вот здесь, вы там знаете район тот, нет?
[Да.]
Вот тут был [Мазиловский] пруд. Вот тут была деревня Мазилово, где теперь метро «Пионерская». Это был загород московский раньше. Это даже не Москвой называлось, а Кунцевым называлось, вот это наше место. А вот это был большой [Мазиловский] пруд, а вот здесь текла речка Филька, здесь теперь метро идёт. Она ужасно разливалась прямо вот до этих переулков, и всё заливала совершенно. А тут такие, ну, поля были, этой деревни Мазилово, бугорки, низинка была, а тут бугорки.
[Со стороны Белорусской, да, железной дороги?]
Ну, она и сейчас есть.
[То есть здесь не было домов?]
Ну, нет, вообще домов нигде не было. Это далеко-далеко, они кончались на Кутузовской заставе. А дальше уже было поле чистое. Вот тут Суворовский парк. Он и сейчас существует. Тут Филёвский парк, а мы жили вот 2-ой Звенигородский Переулок, дом 3, вот здесь наш домик был. Сейчас вот здесь какой-то пансионат для старушек, вот здесь, и старичков. А вот здесь завод Хруничева был, вот на этом месте. Знаете, такой?
[Нет.]
Хруничева завод, он делал всякие военные вещи.
[Вы можете подписать стрелочкой, что он там?]
Ну вот в этом месте приблизительно он был. Он и сейчас там существует, страшно засекреченный.
Начало войны. Первый год войны в районе (00:05:00-00:10:31)
Вот, когда началась война, а началась она в одно прекрасное утро, такой ясный был, по-моему, воскресный день, насколько я помню. Мне было значит тогда 6 лет. Мама моя отправилась на день рождения к своему брату, с большим букетом пионов. Вдруг она возвращается домой, [всхлипывает] тащит эти пионы по земле и говорит война. Ну, просто ужас был! Мы тогда ещё этого ничего не понимали, конечно. Ну, буквально на следующий день, по-моему, в этот же день был налёт. Потому что нас, мы детьми были, нас всех одели в какие-то одеяла, и запихали в подвал. Налёт – и убрали всё белье, на верёвках висело. Ну, в общем запихали нас в подвал, но это был кратковременный какой-то налёт. Ну и потом в общем-то, мы, поскольку мы были ближе к фронту, чем Москва, у нас немцы в основном искали вот этот завод [Хруничева]. Ночами… Надо мне что-нибудь выпить. На следующий день пошли в военкоматы все ребята, которые ну с 10 класса. И, это стоял такой рёв на всю улицу, их провожали на войну. И значит, с этого момента начались каждодневные, ну раз десять, наверное, за день были налёты. Я была тогда маленькая, мама, когда укладывала меня спать, я помню, я её спросила: «Мама, ты знаешь какое самое страшное слово?» [плачет]. Она говорит: «Какое?» - «Граждане.» Потому что начиналось всегда это вот объявление: «Граждане, воздушная тревога.» И таким ужасным голосом, таким заунывным. Ну вот, а в ночь тоже раз шесть нас будили. То есть каждую, как только начиналось: «Граждане, воздушная тревога.» А в саду вырыли такую щель большую. И вот мама нас одевала быстренько во что-нибудь, и нас водили в эту щель.
[Это вот в Суворовском парке или нет? В Суворовском парке вот в эту щель водили?]
Нет, во дворе просто, в саду. Ну, а потом уже, поскольку это было раз 6 в ночь, уже в результате нас туда с вечера засаживали в эту щель, и мы сидели. У меня бабушка была парализована, её сажали в торец, а я к ней на коленочки голову клала, и вот там спала всю ночь у неё на коленках. А потом уже мы с соседями вырыли в саду такую большую-большую, я не знаю сколько, метров 12 квадратных, наверное, подземное такое помещение.
[Сами?]
Сами вырыли, да. Закрытое, сверху брёвна, землю насыпали, и с вечера все, и они, и мы туда уходили и ложились полати такие и всю ночь там спали. А папа мой, когда он туда приезжал, он шёл жарить яичницу домой. Он надевал каску и шёл жарить яичницу. А поскольку вот этот вот завод Хруничева искали, то нас бомбили просто немилосердно. Прилетали самолёты, они делали такой круг светящиеся над ним. А потом бомбардировщики в этот круг бомбы кидали. Как бы они его обнаруживали, но поскольку ветер был, и этот круг всегда так вот, прямо вот на нас он съезжал. И значит, кидали кучу этих бомб. Ну, в общем я помню, что в детстве, вот утром выходишь в переулок и там он, ну, покрыт слоем железа, вот этих осколков от бомб. А у нас на улице каждый дом по очереди дежурит с таким большим, ну вот рупор такой был, как только кого-нибудь видел там опасного, в этот рупор кричали. И значит выходили все соседи смотреть — что случилось. Ну, вот однажды так увидели каких-то двух мужчин на этих вот бугорках, решили, что это шпионы [усмехается], сразу вызвали кого-то. Ну и естественно какие-то пьяные оказались. В общем, ерунда какая-то. Ну вот, а кругом у нас были такие… Как они назывались? Ну в общем надували такие большие штуки. Аэростаты, вот я до сих пор даже не понимаю, зачем. И этих точек было очень много, то есть мне так говорили, что, как будто самолёт может запутаться вот в эти вот…
[В верёвки?]
В верёвки, да, на которых они висели. Но это, по-моему, такой совершенно чрезвычайный случай, чтобы он на неё наткнулся, на эту верёвку. Но поднимали аэростаты в каждую ночью очень много в небо. Ну вот, это был [19]41 год.
Школьные военные будни в 1942 году (00:10:31-00:14:52)
[В школу вы естественно не пошли?]
Я не пошла, но сестра у меня ходила в школу, вот здесь на бугорке. Я пошла в школу в [19]42 году.
[Вы можете дальше дорисовывать, я вам могу листик дать. Ну вот, расширять, если удобно.]
[Смеётся.] Ну вот, вот где-то вот здесь у нас была школа, тут такая Некрасовская улица у нас спускалась сюда и вот здесь где-то на бугорке… Ну, нет, это было на пути всё-таки к Рублёвскому шоссе. Она за Рублёвским шоссе сразу была, вот здесь вот где-то она была, школа, и вот так через бугорки мы ходили, через [реку] Фильку, сюда. Но это сестра ходила, а школу эту в [19]41 [году] закрыли, и они ходили вот сюда далеко в Кунцево. У них там…
[...]
[Так про школу.]
Да вот сестра у меня ходила куда-то очень далеко и там они школьники, дети тоже что-то делали для войны, они там клеили какие-то штучки. В общем что-то такое делали, и вот там конечно, когда они туда ходили они тут на этой железной дороге без конца ложились, потому что были налёты по пути. В общем очень опасно было далеко ходить, а я пошла в [19]42 году. Да и вот в [19]41 [году], когда они ходили, тут пока дойдёшь до дома уже ложились несколько раз, потому что налёты были очень часто.
[Ничего себе.]
Ну вот, а я пошла уже в [19]42 году в школу. Тоже в эту же школу. Ну, и насколько я помню, конечно, особенно учиться там мало мы учились. Ну в общем всё было посвящено тому, что мы должны помогать фронту. Мы делали такие, посылали на фронт от класса посылочки. Ходили, помню, мы прямо компанией в магазин куда-то далеко-далеко, чтобы купить какой-нибудь набор такой для бритья, или ещё какой. И вот до сих пор помню, как нам, выбрали мы какой-то набор с большим зеркальцем, а нам не дали с большим, дали с маленьким [смеётся]. Мы очень расстраивались, шили такие варежки большие, упаковывали, и отправляли на фронт, и неизвестно кому, кому-нибудь.
[А магазин, говорите, был очень далеко ближайший?]
Ну, вот здесь вот он был где-то в парке. Вот здесь.
[А можете нарисовать?]
Ну, вот здесь был, где Филёвский парк. Но вот здесь тоже какой-то каустиковый был пруд, и вот здесь, где-то вот здесь вот, где начинался Филёвский парк, вот тут вот был магазин. Вот, а потом нас ещё возили по госпиталям, мы учили всякие стихотворения и там читали их. Я так понимаю, что это была вот ЦКБ больница на Рублёвском шоссе и сейчас она есть. Вот там был госпиталь. И помню, сестра у меня такое стихотворение читала, я его до сих пор запомнила. А мне, у меня было стихотворение, я помню только вот куплет последний. Куплет, потом: «О нет никогда, никогда Украина не будет у немцев рабой.» Такая присказка была. А у неё было про сестру стихотворение. И вот мы просто там бродили по палатам и читали все эти стихи. Маленькие такие шмакодявки, в первом классе. А папу у меня не взяли на фронт, потому что у него было прободение язвы, прямо перед войной. И у него был белый билет, и поэтому он работал там на двадцати работах в Тимирязевской академии, и к нам, конечно, поскольку транспорта не было практически, добирался очень редко. Поэтому вот мы в [19]43 году туда переехали.
[Вы в [19]43 [году] переехали уже в…]
В Тимирязевскую академию. Да.
[А сюда вы в каком году приехали?]
В [19]34 [году]?
[А прямо тогда же и приехали?]
Прямо как я родилась, меня сюда и привезли.
Довоенный быт в районе (00:14:52-00:28:04)
[А ваше первое воспоминание о районе какое?]
Ну вот он был зелёный, это были поля, вот у меня сестра ходила на эти бугорки, тут было поле этой самой капусты, я помню. Вот она всю жизнь вспоминала, как их заставляли руками давить червяков на этой капусте [смеётся]. Прямо класс выпускались и, значит, давили они их там. Вот бугорки, здесь были поля этого Мазилова.
[В деревне Мазилово?]
Мазилово.
[А деревня ещё была?]
Деревня была Мазилово, вот этот пруд был.
[А вы считались тоже деревней Мазилово или нет?]
Нет, мы считались Кунцевым.
[А, Кунцево. Город Кунцево, который, да?]
Да, у меня даже в этом, в свидетельстве о рождении, по-моему, было написано город Кунцево. Потом поскольку Кунцево слилось с Москвой, стала Москва. Хоть я родилась на Соколе, но всё равно меня тут зарегистрировали, когда мы сюда приехали.
[Понятно. А вы жили получается, у вас было полдома?]
А?
[Полдома было?]
Полдома было, да.
[А это был какой, настоящий деревенский дом или?..]
Нет, он был хороший такой дом. Он не деревенский был. Это был какой-то, я даже не знаю, может какой-то купец там жил. В общем, он какой-то был дальний родственник наших соседей, которые нам продали эту половину дома. Он деревянный был весь, но такой с высокими потолками, у нас было три комнаты, большая кухня, большая холодная такая комната, красивый такой дом был, фундаментальный, я бы сказала, не как сейчас строят.
[А удобства где были?]
Удобства были. Такая была, у нас из кухни холодный коридорчик, и там был холодный туалет, внизу была вырыта яма. Ну ты не на улицу выходила, а вот в этот вот холодный туалет, и насколько я знаю, мы никогда в жизни его не чистили. Потому что очевидно он был очень глубокий и там куда-то это всё утекало. В общем вот такой, такие удобства. Ну естественно воды не было, это мы ходили на колонку всегда за водой. Только потом уже, вот можно сказать у нас этот дом оставался до [19]69 года. Мы туда ездили как на дачу, потому что там сад был, а поскольку папа у меня работал в Тимирязевской академии, то там всё у нас было из этих Тимирязевских сортовых плодовых станций овощных. Поэтому у нас очень хорошие яблони там были посажены. Еще до войны это всё посадили, когда мы только приехали, поэтому у нас был сад такой очень хороший, плодоносный, я бы сказала.
[А дом отапливался печью?]
У нас несколько печек там было. Вот, а печка, что замечательно, они были кафелем все, ну потолки у нас, по-моему, метра три были такие, высокие очень потолки. А печки покрыты белым кафелем, и когда печку топили, вот я помню, что между двух комнат у нас была печка, которую топили раз в 3 дня. Она 3 дня держала тепло, то есть она так хорошо была сделана, что очень долго сохранялось тепло. А вот на кухне была отдельная там печка.
[А дрова откуда брали?]
А вот дрова, это была проблема, поэтому, когда началась война, сожгли все заборы, всё, что было деревянного кругом. И там какой-то этот райсовет или не знаю, что такое, они выделяли, сколько ты мог срубить. Вот сюда в Суворовский парк ездили с санками и тут рубили какое-нибудь сухое дерево, которое тебе выделить и вот на санках оттуда его привозили, распиливали на кусочки. В общем это как-то...
[Сады не трогали?]
Нет, сады конечно не трогали. Ну а что, яблоня, она, когда такая зелёная, от неё и тепла никакого. Там дубы были, дубовая роща в Суворовском парке.
[Да.]
Ну, и конечно там были сухие деревья, наверное. Ну, как-то вот выделяли всем понемножку.
[А электричество было?]
Электричества не было во время войны. Там были у нас такие светильнички, как сейчас помню, такая баночка, сами делали, в которой ну как, не знаю, из чего такого, пузырёк с узким горлышком, и пробка сверху. Туда вставлялся фитилёк такой до конца, и он торчал здесь, а внизу керосин наливали. И вот его поджигали и вот такие вот светильнички.
[А керосин откуда брали?]
А керосин выделяли опять по карточкам. Ну по карточкам вообще всё выделяли, вот я помню, что я, мне было поручено закупать по карточкам хлеб. Вот здесь где-то Некрасовская улица была, вот отсюда сюда я ходила. Через Рублёвское шоссе, а на Рублёвское шоссе почему-то в то время, когда началась война, до сих пор я не понимаю почему, шли беженцы. Но шли в двух направлениях, вот сплошной поток беженцев, одни в эту сторону, другие в эту сторону. И все с тележками, с вещами, с детьми, со скарбом, со всем. Поэтому надо было поднырнуть под этих беженцев и вот к железной дороге, и там у железной дороги был магазин, где по карточкам давали. Но он был тоже битком набит людьми, и я помню, когда я была маленькая, я становилась на четвереньки и продиралась между ногами поближе к продавцу [смеётся]. Там покупала и шла домой. И вот однажды помню, что я иду с хлебом, весёлая, и бежит какая-то тётенька и кричит: «Девочка, девочка, ты карточки забыла» [смеется]. В общем, вот она меня догнала в конце самой этой улицы.
[А далеко было, да, получается до магазина?]
Ну, порядочно, конечно. Ну, я не знаю, сколько идти там было, ну полчаса, может. Может меньше немного.
[Ну, далеко.]
Далеко, да. Во всяком случае, наша, они там, рынок сзади был, наша, когда соседка ходила, за ней вот по этой улице Некрасовской, летел самолёт, стрелял. И она всё говорила, что я думала, что если я лягу в канаву, то я буду длиннее, поэтому она бежала пешком. Ну, просто
[Ничего себе.]
Добежала.
[Почему вас не выселили?]
А куда же там выселить?
[Нет.]
Конечно.
[А кто там жил вообще, вот что за контингент, какие люди?]
Ну всякие люди там жили разные. В Москве работали очень многие.
[Но это были люди, у которых всё это было в собственности, да? Все дома. Там никому квартиры выделяли, да?]
Эти все были частные дома. В этих всех переулках, но и большинство конечно, во всяком случае, мужья у всех работали в Москве, как правило. На заводах, потом вот этот завод Хруничева был, там ещё какие-то заводы были. Ну в общем вот папа вообще в Тимирязевской академии работал. Мама в школе работала, когда мы там жили во время войны. Ну в общем, кто где. Кто-то в Кунцеве там работал, там тоже какие-то предприятия были.
[А Кунцево само, оно где было?]
Оно вот здесь было, за Рублёвским шоссе и за железной дорогой, то есть оно далеко от нас было, оно и сейчас там есть.
[Нет, я имею в виду именно город, это же раньше городом?]
Ну, он считался городом, да, тут-то это. Ну, как это я бы сказала дачный посёлок, как теперь говорят. Вот такой, то есть у всех были сады и деревянные дома, вот эти все переулки абсолютно.
[А вот вы не помните откуда вы что брали, какие-нибудь продукты, наверное, молоко где-то брали вот здесь?]
Да молока не было никакого. В принципе никто не брал там вообще никаких продукты не…
[Какие-нибудь коровы, вот здесь?]
Всё покупали по карточкам. Никаких коров тут не было ни у кого. И молока я вообще не помню. А, молоко помню-помню, сейчас вспомнила. Вот тут в Суворовском парке была женщина одна. Она, у неё дочка училась с моей старшей сестрой, и у неё была корова и вот мы к ней ходили за этим молоком, вот сюда к ней ходили. А все остальные продукты, конечно, по карточкам.
[А яйца?]
А яйца, были куры, мама развела сразу, как только началась война, она тут же развела кур в большом количестве, потому что больше… И сажали мы весь участок был засажен, чем только можно. И картошкой, и капустой, и всё, и помидоры, и огурцы, и всё на свете. Мало того, она еще и гусей завела. И даже у нас одно время был поросёночек маленький. Я до сих пор вообще не могу есть поросят, вообще, меня рвёт сразу, потому что, когда его убили и сказали, что вот этот вот, наш вот поросёночек, меня тут же вырвало, и я запаха до сих пор не могу вообще слышать даже поросячьего.
[Детская травма.]
Да.
[Я как-то помню съела сосиски с сыром, отравилась и теперь не могу есть. Сосиски могу, а с сыром нет.]
Ну вот, а я, как только чувствую запах поросёночка, маленькие эти заливные поросята, меня прямо тут же тошнит. Ну вот, а так больше никого у нас не было. Гуси и куры, но тоже были такие, которых вот, наседки у нас сидели там. Яички собирали, с цыплятами там, ну в общем у меня всё детство связано с этими цыплятами, которые у нас… Искали мы, где там курица отложила яйца, находили, выращивали цыпляток… Они такие замечательные, когда они рождаются. Сначала он такой облезлый-облезлый, а вот так его подержишь, и он пушистенький становится, и сразу клевать начинает.
[А мыться вы куда ходили?]
Мыться, мы мылись в своей кухне. У нас была большая такая железная ванна, она до сих пор у нас на даче валяется. На плите кипятили воду, в эту ванну наливали, сначала там дети мылись, потом взрослые по очереди все. Можно сказать, в одной воде. И только это уже позже мы ездили в Дорогомиловскую баню в конце войны, но тогда-то конечно не ездили в начале войны.
[А в речке не купались?]
Купались без конца. В Москва-реке, вот в [Мазиловском] пруду, в основном дети ходили на [Мазиловский] пруд. Москва-река от нас далеко была. Ну, мы туда ходили, уже, когда повзрослее были, а так нас не пускали. А повзрослее там у меня даже один раз мы с мамой пошли, у меня сёстры там тонули, она нас выдёргивала оттуда. Мы в яму попали, там вообще Москва-река она такая, опасная река. Там такие вот круговороты были около берега прямо, если берег такой вот впуклый, как бы так идёт течение. Там вот у меня попала сестра в эту яму и не умела плавать тогда, чуть не утонула, мама её вытаскивала, потом вторая ей за шиворот вцепилась, в общем еле-еле она нас вытащила, поэтому мы туда, когда уже повзрослели, тогда ходили купаться. А маленьких не отпускали, на [Мазиловском] пруду купались.
[А вы говорите плита, у вас газ был, да, в домах?]
Нет, какой газ? Тогда вообще никакого газа в принципе не было, плита дровами топилась.
[Ну печка? Или как, или что? Или плита прямо?]
Нет, вот такая делалась печка, у которой внизу плита. Плита такая большая с конфорками, а выходит всё, этот жар весь через печку и наверх.
[А, всё, поняла.]
Потом мы сделали шведскую печку, которые сейчас сделают. Это тоже такая вот печка, у неё в середине большое такой вот место и там...
[Да, я поняла.]
Есть русская плита.
[Сами делали? Ну, ваша семья или кого-то вызывали?]
Нет, плита она была, когда мы купили дом, такая она и была, а потом мы её переделали вот в эту шведскую печку. А раньше там она полку занимала огромная плита и там внизу даже козы у нас зимой жили, потому что им холодно было на улице, их туда в морозы затаскивали.
Границы района, дворовое общение (00:28:04-00:32:11)
[А вот получается вы, например, ходили, я так поняла, к реке, вот до школы…]
Нет, ну, на [Мазиловский] пруд вот на этот ходили без конца.
[А, я думаю, где границы того, куда вы ходили. За Рублёвское шоссе вы выходили, в Кунцево туда?]
Ну вот я за Рублёвское шоссе, у меня приятель там жил, я ходила к нему в гости, помню, в первом классе или во втором. Ну, знакомые наши, мы с ним там играли, у него все родители были в Москве, работали, все уезжали, и он с бабушкой жил, ему скучно было. И вот нас познакомили и, я помню, ходила к нему играть, мы по дому бегали, бабушка... Вот за Рублёвским шоссе.
[А там по-другому люди жили или также были такие же частные дома?]
Нет, тоже такие же частные дома. До железной дороги всё были частные дома, а за железной дорогой уже было Кунцево, сам город.
[А до железной, это до Белорусской железной [дороги]?]
Да.
[А ваша школа, вот здесь, тоже она за железной дорогой?]
Она прямо сразу за Рублёвским шоссе была.
[А вот железная дорога?]
Сразу, как перейдешь. А железная дорога ещё дальше.
[То есть она идёт дальше?]
Я, наверное, начертила неправильно.
[Давайте вот это зачеркнём, и вы перечертите железную дорогу, чтобы понимать?]
Ну я не знаю, как она идёт, она вот тут, наверное, но просто её подальше отнести надо и всё.
[Ну, давайте. А за железную дорогу вы уже не ходили?]
Нет.
[А с этой стороны куда вы доходили?]
Ну вот до Мазилово.
[А, и всё, и тут была уже деревня, дальше?]
Да, до деревни Мазилово, но тут какие-то у нас, естественно у детей приятели жили там все. Вот, здесь, помню, у меня какие-то знакомые жили.
[А драк не было? Чтобы вот мазиловские против вашего района?]
Нет, ну драки… Вот мама поскольку у меня в школе работала, я помню, что там было какой-то, Колодий его называли, жуткий мальчик, который всех лупил. Вот он… И был он у сестры в классе. У моей сестры, но маму почему-то они все слушались, у меня она вообще была такая учительница строгая, они её все боялись. И вот Колодий, я помню, что было такое, что вот она прибегала домой, говорила, что тут какие-то хулиганы, какие-то санки отобрали, не знаю чего. Ну, в общем, на следующий день всё вернули [усмехается].
[Понятно.]
Ну такие это детские драки.
[А какие-то помните, были танцы во дворах?]
Нет, конечно.
[Не было?]
Нет, конечно.
[На гармошке чтобы кто-то играл?]
Чего?
[На гармошке чтобы кто-то играл?]
Нет, ну какие танцы гармошки? О чём вы говорите?
[Ну до войны?]
А?
[До войны? Вы не помните до войны?]
Да нет. Да, вообще такая жизнь совершенно индивидуальная была в этих домах, там не было какой-то коллективной жизни. Все, как вот в коммунальной квартире, все знали по переулку, кто, где жил. Все друг к другу ходили в гости. Дети играли вместе в садах. И вниз по переулку, вверх по переулку все были знакомы. Но чтобы какие-то устраивали совместные взрослые развлекухи, я такого вообще не помню никогда.
[То есть такого дворового сообщества не было?]
Ничего не было этого, да. Только вот самые такие дворовые сообщества были, когда дежурили во время налётов, по очереди там все дома. Ну, естественно как-то общались взрослые, потому что все знакомы были друг с другом.
История семьи. Тимирязевская академии: работа отца, лысенковщина, бытовые условия, смерть отца и выселение (00:32:11-00:44:52)
[А потом вы переехали в Тимирязевскую академию?]
В Тимирязевскую академию.
[А где вы жили, прямо внутри академии?]
А в Тимирязевскую академию мы переехали, потому что папа у меня был там, возглавлял селекционную станцию, и полевую станцию, и кафедру ещё селекционную полевую, и там он ещё и возглавлял и гараж, и не знаю, чего там было. Это было отдельное такое в Тимирязевской академии. Если вы, давайте я вам нарисую.
[Давайте. А там уже всё нормально, она пишет.]
Вот тут вот, даже не знаю, как вам лучше, вот так, наверное. Вот тут вот центральное такое вот здание Тимирязевской академии. Тут вот такие два корпуса они, тоже старинными постройками были. И тут Лиственничная аллея идёт. А вот тут вот, она раньше называлась Нижняя дорога, теперь улица Прянишникова. Тут трамвай ходит, а вот тут была территория вот этих полевых, селекционных станций. И это полевая и селекционная станция. И в серединочке стоял дом трёхэтажный наш, где как бы были все эти, ну как бы служебный дом, он был трёхэтажный. В середине этого дома была квартира, раньше она была академика какого-то, который там жил. И потом мы переехали в эту квартиру, когда уже не было этого академика. Вот прямо так вот четверть этого дома занимала квартира, она была…
[Это в [19]43 году вы туда и переехали?]
И мы туда и переехали. Поскольку папа отсюда уезжать не мог никак, а он за нас волновался, мы за него волновались, он нас сюда всех перевёл. Это нам казалось, что война кончилась. Потому что в Москву-то самолёты уже не долетали. Их обычно останавливали на подлёте, поэтому тут эти всякие бомбардировки были редкостью. В общем тихо было сравнительно. Нам казалось, что вообще уже всё спокойно. Ну вот, а тут тоже такая жизнь была у меня. Это был [19]43 год, а в [19]48 году, если вы знаете, был такой Лысенко, слышали про такого?
[Да-да.]
Вот он погубил половину этих…
[Читала «Белые одежды», ну и выборочно читала.]
Вот, потому папа мой пал жертвой именно этого вот Лысенко.
[Да?]
У него был скоротечный рак, и за полгода он умер, то есть… Это был такой, это вообще было ужасное время, и я уже была подростком. Я помню, что я уехала в лагерь в шестом классе, и когда я вернулась, мама меня встретила, и говорит, ты не расстраивайся, вот папу уволили с работы. А у него был такой ученик, как его уже зовут, Алексей Александрович Уколов, он был на войне. Пришёл с войны, он был папин любимый ученик. Он к нам ходил каждый день, забирал кучу книг. Он обедал у нас, завтракал. В общем друг дома был. И вот в одну эту ночь, когда его уволили с работы, он смешал все эти его… Ну а там знаете, как сорта выводятся? В течение нескольких лет отбираются, высаживаются какие-то сорта, собираются там эти семечки, потом как-то они потом эти высаживаются, ну в общем отбор идёт в течение 3-5 лет. И вот, он все эти отобранные его сорта новые смешал с сорняками.
[А зачем?]
Вот такой был человек. Его конечно Бог наказал за это, но сколько я себя помнила, он когда видел нас с сестрой вдалеке, он тут же отворачивался, смотрел в поле. Ему всё-таки стыдно было. Ну, папу там очень любили все, поэтому, когда он умер, это вообще был ужас. Его положили, привезли в наш дом, но там как бы с ним прощаться должны. Он… У нас там были бараки, и жили в основном одни женщины. И женщины, ну как правило все были многодетные. Поскольку, у нас наверху, вот в конце этого поля была военная часть. Естественно они все ходили к этим молодым людям и рожали детей. Эти женщины все жили в жуткой нужде, в жуткой. Ну, там естественно барак, комнатка и в каждой комнатке там четыре-пять детей у каждой было. И папа всех их в общем, так или иначе, помогал выращивать этих детей. То есть вот какие-то там эти семена у него оставались, я не знаю, сортовые, не сортовые, он старался, чтобы им как-то их обеспечить едой хотя бы, поэтому его там очень любили все. И когда он умер, вот это вот у нас стоял, я не знаю, такой вой, можно сказать, в доме в течение, наверное, 2 суток. Он был выставлен там, все с ним прощались. Это в [19]49 году.
[Бараки были вот здесь тоже, да?]
Они прямо вот тут такая у нас усадьба была среди этих полей. И вот тут был барак, теплица, вот тут мои бабушка с дедушкой жили, папины родственники. У него, папины родственники, они из крестьянской семьи папа был. Он был любимым учеником в Тимирязевской академии тут одного профессора, поэтому он такой считался очень талантливый, быстро, ну, я не знаю, раньше… Ну, не защитился, он лекции читал, в общем он быстро вышел как-то в эти, не в руководители [смеётся], а...
[В научные сотрудники.]
А?
[В научные сотрудники.]
Даже не научные сотрудники. Он профессором был. Считай, профессорская у него должность была. То есть в нашем доме на третьем этаже у него была аудитория, и там проводились занятия. Вот этот Уколов как раз его студент был.
[А вот эти женщины, они тоже были работницы академии?]
А женщины были работники не... ну вот этих, вот, на полях они работали. Как бы просто рабочие.
[А они откуда, тоже из деревень или нет? Не знаете?]
Ну, наверное, в основном из деревень.
[А этот дом, он сейчас ещё остался?]
Чего?
[Остался ещё сейчас этот дом?]
Дом остался. Даже я там недавно со своими внуками, с Вовой ездила туда, когда Вова маленький был, и даже мне дали там эту самую... Один там был из тех работников, которые при нас там были, мы жили, там единственная была семья в этом доме там. В общем жить довольно было… Все мои, во всяком случае мои знакомые приходили в ужас, потому что вечером приходишь, надо было дубасить в эту дверь, чтобы на втором этаже услышать, что там кто-то дубасит, ты по тёмным лестницам, открывал, там пускал. И ты живёшь один, как в этом самом, в келье, кругом темнота. Ну, во всяком случае там сменились конечно все, весь руководящий состав этих полевых станций селекционных. А внизу была станция генетики. Там Жебрак такой был, если его знаете. Ну он тоже в этих «Белых одеждах» есть. Он был папин приятель ближайший. Ну во всяком случае остались какие-то люди, которые ещё там будучи молодыми работали, когда мы там жили. Потому что я встретила руководителя этой станции, он говорит: «А чего вы пришли?» А я вот тут жила. Он говорит: «Да, пойдёмте ко мне.» Привел меня, говорит: «Это вот вы на рояле играли?» Я говорю: «Да, это я, меня мучили, год занималась, играла на рояле». А оно естественно когда тут играешь, то везде это слышно.
[А скажете, а это не тот ли дом, где сейчас музей Вавилова сделали?]
Чего?
[Музей Вавилова там сделали, не этот дом?]
Нет-нет-нет. Музей Вавилова – это вот около центрального дома, вот здесь его дом, тут Вавилов жил.
[А здесь что теперь?]
А сейчас так и есть селекционная полевая станция там. Вот говорят, что сейчас их отдадут скоро городу, и все поля застроят. А так они не застроены пока, тут просто увеличилось количество теплиц кругом. Но в общем-то студенты ходили тут эти делянки, что-то они сажали, в общем что-то делали.
[А вот скажите вы здесь жили до какого года?]
[вздыхает] Я жила здесь до [19]69 года.
[А потом что? Почему переехали?]
Ну, когда, Лысенко естественно папу уволил с работы, то нас из этой большой квартиры выселили вот сюда, в кухню, вот в этот кусочек. Тут у нас была раньше кухня и маленькая комнатка такая. И вот нам оставили эту кухню, ну, как в фильмах раньше было, как только принимали какое-то решение, тут же все вещи выносят, тебя выкидывают.
[Да.]
Мама сказала, что она не уедет, чтобы там с ней не делали, она отсюда не уедет. Ну, в общем, но поскольку к нам очень хорошо все относились, то в общем-то мы там жили спокойно совершенно. Но даже там у нас, конечно, никакой ванной не было, и при маме мы поставили там ванну, в этой вот кухне, в закутке. И топили её этими самыми дровами, колонку, поскольку там не было горячей воды, конечно, никакой, и газа там никакого не было.
[Почему вы уехали оттуда?]
Потому что Лысенко, папу выгнали с работы.
[Ну, это было в [19]48 [год]?]
Нет. А потом, освобождали все эти учебные корпуса от жильцов, там во многих учебных корпусах кто-то жил. И и просто когда начали строить в Москве новые районы, нам дали какую-то квартиру за усилением, куда-то там в Дегунино. Тоже была целая история. А мы работали с мужем в Тушино, в научно-исследовательском институте гидротехники. И поскольку нас туда было очень, там невозможно было ездить из Дегунино в это Тушино, а у нас Таня была маленькая совсем, её одну там оставлять, а у меня мама умерла в [19]69 году. То в общем нас через знакомых мужа моей сестры устроили на приём к Пегову, и мы просто устроили, мы туда вошли с бумагой со своей работы, где просили нам заменить эту квартиру в Дегунино, также далеко, но по другому радиусу в Тушино. Ну он сказал «сделать», если он сказал «сделать», значит, уже это сделают обязательно, поэтому нам через какое-то время вот предложили квартиру на Октябрьском поле.
Застройка района метро «Пионерская», выселение жителей (00:44:52-00:50:25)
[Так это... Мы сюда еще вернемся, опять назад откатимся. Вот вы говорили, что у вас был дом, который был на 2-ом Звенигородском переулке, а он был как дача.]
Да.
[Вы туда часто ездили после того, как оттуда уехали?]
Каждый год. Каждый год на полгода.
[То есть на тёплые полгода?]
Ну, первого мая уезжали обычно и, даже работая в Тушино, я уже, когда Таня была большая, мама там жила, мы туда выезжали рано, я ездила оттуда в Тушино.
[А почему в [19]69 [году], что случилось?]
Вот нас выселили, во-первых.
[А там что случилось?]
Там не в шестьдесят… А, там, да, в [19]69 [году] у нас его сломали.
[Сломали?]
Ну, отобрали, сказали, там стали строить посёлок ЦК, который и сейчас существует.
[Посёлок ЦК?]
Да.
[А что это значит?]
Вот, [19]69 год.
[А что это значит, посёлок ЦК?]
Это значит, там построили кирпичные дома замечательные для работников ЦК.
[А вам никак не компенсировали?]
А?
[Никак не компенсировали?]
Ну, знаете, как компенсировали? Нам за всё это заплатили, по-моему, 2 тысячи рублей и за каждую яблоню по 3 рубля, как сейчас помню [смеётся]. Ну, в общем какие-то дурацкие деньги. Но мы в общем вложили сразу всё это дело в дачу, в общем тут у нас сейчас по Северной дороге в Софрино. Ну ещё там доплачивали естественно, это мы вместе с сестрой купили, вот этот вместо этого и дом разобрали этот на бревнышки, разрешили дом забирать с собой и увезли туда, и у меня муж сам лично построил там нам такой домик небольшой.
[А как людей оттуда выселяли, там же люди жили?]
Квартиры давали.
[Квартиры давали?]
Угу.
[А до [19]69 года, вот там же сколько, 20 с лишним лет вы туда ездили, как на дачу? Как менялся, вообще что-то там менялось или там?..]
Менялся, конечно, вот там построили метро, во-первых, «Пионерская». Вот это самое, дом престарелых вот этот на пути к «Пионерской», Фильку нашу закрыли там проложили железную дорогу.
[Это всё было вот до [19]69 года?]
Да-да.
[А как вообще жители воспринимали?]
Ужасно, конечно, всем очень не хотелось оттуда уезжать, все переживали.
[А деревня Мазилово, когда перестала существовать?]
А деревня Мазилово раньше, когда метро начали строить, её и снесли сразу.
[Тоже расселили?]
Угу.
[А ещё что менялось, может магазины появлялись?]
Ну, магазины, конечно, появлялись около метро, и вот за метро, но там не перейти было этот метро-линию. Ну, в общем там конечно всё появлялось.
[А какие-то рассказывали истории, может страшные или наоборот смешные, в связи вот с изменениями в том районе? Или байки про то, что кто-то там, ну, например, главный там Сталин или кто-то, что он сказал здесь сделать? Ну какие-то рассказы были вообще домыслы, слухи?]
Ну рассказы были, у нас, во-первых, на нашем переулке жила семья одна, которая, по-моему, у неё муж был повар на даче Сталина, а она это тоже там что-то убиралась или что-то делала. Так что там тоже какие-то были рассказы бесконечные, а дача Сталина от нас там недалеко была, это по пути к Москве с правой стороны, то есть, вы представляете, где это?
[Да, это там, где Славянский бульвар сейчас?]
Ну, где, да.
[Только с правой стороны железной дороги?]
За железную дорогу, да, и по пути к Москве с правой стороны...
[Да.]
Была вот эта дача Сталина.
[Да, представляю.]
Ну, и поскольку там работали вот эти наши соседи, конечно, там были какие-то рассказы бесконечные. Но вообще, в то время, этих беспорядков, конечно, было очень много. Вот я помню, когда мы в Тимирязевской академии жили, я помню, когда по чьему-то указу, уж не помню, какому дурацкому, выпустили всех уголовников, и началась такая резня жуткая, что мама боялась меня в школу пускать. То есть у нас там был сплошной, там ещё такой был мрачный какой-то район, рядом с Тимирязевской академией, в Ховрино. И там чёрте чего творилось. Конечно, и резали, и убивали, и грабили, и не знаю, чего. И вот мама ездила оттуда на работу в школу, сначала в Кунцево, и вот она однажды, назад, когда ехала, а папа её встречал, и когда он её встречал, какой-то там бандюга, он его схватил за руку, ещё ему, по-моему, палец сломал и выкинул его за забор. Папа у меня сильный, здоровый такой мужчина был. И он сказал, всё, больше ты туда не поедешь, потому что очень было опасно туда ездить. Дорога дальняя была.
История семьи во время репрессий (00:50:25-00:53:12)
[А вот о даче Сталина что-то помните, что рассказывали?]
Ну, там ничего особенного не рассказывали, я это не помню, потому что это были разговоры, конечно, среди взрослых, мне ничего, детям ничего не рассказывали в те времена. Всем детям было запрещено открывать рот, как они только выходят из дома. Мама всегда говорила, вышла из дома, рот на замок. Потому что у моей мамы было две сестры и брат. Брат всю жизнь был военным, он работал нормально, служил профессиональным военным. А сёстры были одна жената была на, ну он был эсер, а у второй сестры был коммунист, но их обоих взяли в [19]37 году, причём сестру старшую с этим коммунистом взяли первой, и взяли их. Они строили Гизельдон [Гизельдонская ГЭС] на Кавказе, у них было трое детей, их в мгновение ока отправили. Этого дядю Осю на Дальний Восток, а его жену, как жену врага народа, хоть он и был коммунистом и начальником гидростанции строящейся. А детей раскидали по детдомам. И вот мой папа собирал этих детей до войны. Я помню, как нам привозили этих детей, моя сестра, вот сейчас она ещё жива, вот прямо вот такой скелет, с таким животом, руки все в чесотке. Где-то нашли, в каком-то заброшенном, ну и совсем она маленькая тогда была, она меня на год старше. Ну, ей, наверное, лет 5 было. А брат мой двоюродный… А эту сестру, у которой муж эсер был, его тоже расстреляли тут же, и того расстреляли, и этого расстреляли. И она тоже, как жена врага народа сидела в [городе] Акмолинске, но она там работала как бы ну в общем до, 2 года она там, в [19]56 [году], по-моему, вышла.
[Акмолинске? Это?]
В Казахстане.
[А, понятно.]
Поэтому нам не разрешалось рот открывать. И вот двоюродный брат у нас жил всю войну. Он жил, он работал где-то в этом троллейбусном парке мальчишкой еще совсем. В общем мама собирала этих своих племянников у нас дома.
Колонна пленных немцев в Москве, парад Победы в 1945-м году (00:53:12-00:56:04)
[А вот скажите, вы говорили, что кто-то работал на даче Сталина. А как они туда добирались? Транспорта, вы говорите…]
Пешком.
[Пешком?]
Да, не знаю, может на велосипеде, там близко довольно было.
[А лошади были?]
А?
[Лошади были?]
Нет, там лошадей не было конечно.
[Вот, ещё вы помните, уже, когда, ну такие общие события из жизни страны? Помните остарбайтеров в Москве, были или нет?]
Гастарбайтеров?
[Ну, пленные немцы?]
Ой, пленные немцы, вот Хорошёвку строили пленные немцы. Я помню, как вели пленных немцев, вот это я отлично помню, это какой же был год-то? Я уж даже не помню, это конец войны, [19]45 [год], наверное. Вот это мы все стояли смотрели, у Савёловского вокзала, как сейчас помню. Это вот действительно было ужасно.
[А там какое настроение было у народа? Кто-то там, были беспорядки или нет?]
Нет, была тишина, мёртвая вот, мёртвая тишина. Вы, наверное, в каком-нибудь фильме это видели.
[А победу вы как помните?]
А победа - это, я помню, это ужасно, сумасшедший был дом. Первое, по-моему, мы жили в Тимирязевской академии тогда ещё в этой большой квартире, и вот среди ночи раздался звонок, приехал мой дядя, вот который военный был, а он строил мосты. Он был инженером, военный-инженер, приехал вот, что победа. Мы помню, все повскакали, это было просто вот, ну, совершенно такой безумный восторг, безумный совершенно. И на следующий день все отправились в центр, как сейчас помню, что, на этой самой, на Пушкинской площади всё было в каких-то ларьках, какие-то марципаны, вот я их до сих пор терпеть не могу, марципаны нам покупали, все мы ели. На Красной площади там такая давка была дикая, что мама боялась, что нас там вообще расквасят [смеётся] об эти самые, ну, это было ликование совершенно безумное, я бы сказала. Это [19]45 год.
[А парад победы?]
Парад победы в [19]45 [году], тогда же не было телевизоров никаких, это мы ничего не видели и не знали. Это было на Красной площади.
[То есть это было закрытое мероприятие?]
Ну, мы не знали тогда, мы были в Кунцеве где-то, на Красной площади что-то было, мы, даже до нас слухи не доходили.
Отношение к Сталину в семье. Сталин на студенческих демонстрациях, смерть Сталина в Москве и трёхдневные попытки попасть к гробу Сталина (00:56:04-01:05:49)
[А смерть Сталина?]
О, смерть Сталина. Это отдельная история, это я была уже в институте на втором курсе, но надо сказать, что несмотря на то, что у меня в семье вот так очень много было этих сидящих и арестованных, мама никогда нам ничего плохого не говорила, ни про Сталина, ни про что. Она старалась нас воспитывать в эпохе нормального вот времени, в каком мы жили, поэтому я к Сталину, надо сказать, в молодости плохо не относилась, я считала, что он даже очень хороший человек [смеётся]. Поэтому, ну, я не могу сказать, что я его так любила, но во всяком случае это была фигура, которую, вот хотелось сказать, ты идёшь через Красную площадь, а я ходила каждый год на эти демонстрации, у нас в школе, мы… Это самое весёлое занятие было, мы всем классом шли на демонстрацию, там играли, бегали и в общем и казалось, что…
[Это Первомайскую?]
Первомайскую. Да и Октябрьскую тоже, и казалось, что если мы Сталина не увидели, пока через Красную площадь идем, это уже очень плохо. Он обычно стоял всю демонстрация надо сказать. Редко, когда вот я так на своей памяти, ну, может, раз-два его не было, а так он всегда стоял. И это считалось вот нормальным. Поэтому в общем-то я к нему неплохо относилась, но когда вот он умер, мы естественно из института в этот же день отправились…
[На Красную площадь?]
Ну к этому самому.
[К гробу, да.]
Ну да, забываю, как это называлось. Ну вот, но дело в том, что… А я училась в МИСИ. Это инженерно-строительный институт, тоже на гидротехническом факультете. Это мы попали, значит, где-то на кольцо А, повыше Трубной площади, оттуда мы шли к Трубной площади. Это была толпа людей, мы дошли только до Трубной площади, и там толпу людей вот так отгородили от домов машинами, и вот эта толпа шла к улице Пушкина [ул. Большая Дмитровка]. А там такой спуск и на этой Трубной площади такая воронка, и там дальше не пропускали, а оттуда набирали. Поэтому, кто стоял на машинах, военные, они вытаскивали тех, кого раздавливали тут и выкидывали. Вот мама моя вообще чуть не поседела в это время, потому что весь Склифосовский был завален трупами, весь. А нам было даже очень весело, я помню, что мы были в компании. И вот ребята так соберутся, человек пять, и стараются сдержать как-нибудь эту толпу, и тут люди с оторванными рукавами, все изодранные, но все весёлые [смеётся]. Надо сказать, все весёлые, ничего никто не плакал. Галоши там валялись, обувь, но очень много там погибло людей, очень, ну очень, вот из этой каши я выскочила вечером, пришла домой, поскольку пройти было нельзя. Ну на следующий день у меня подружка такая была отчаянная, мы с ней вдвоём решили, что заново пойдём, ещё раз попробовать.
[А вы стремились к Красной площади, или куда?]
К Дому Союзов, он был выставлен в Доме Союзов, гроб.
[Это где?]
Дом Союзов – это угол [улиц] Моховой и Дмитровки. Представляете? Ну, и сейчас Дом Союзов там есть.
[Всё, я поняла, да. Так, и вот на следующий день...]
На следующий день мы отправились, пришли, как сейчас помню, по Тверской [улице], но по Тверской мы идём в какую-то там большую толпу, с плакатами там, с чем-то от заводов от каких-то шли люди, большие делегации. И мы, значит, пристроились и идём, Тверская такими периодически перегорожена… Машины там, не знаю, чего, в общем баррикады, доходим до этой баррикады, первого человека с этим самым транспарантом берут, пересаживают на ту сторону, а всех остальных заворачивают уходить. В общем так, опять же в этой каше мы повозились-повозились немножко, потом мы как-то, как сейчас помню проникли… Вот, где сейчас агентство «Новости» за «Россией» сразу. Вот конец этой [улицы] Дмитровки Большой, там тоже была баррикада из машин, почему-то мы были под этими машинами. Я помню, что перед нами гарцевали лошади, копыта мы видели, которые перед нами скакали, в общем, мы там провели целый день. Потом как-то проникли на эту Дмитровку Большую во двор, а там через какую-то крышу, мы в общем лазили. Она у меня очень неспортивной была, подружка, поэтому всё время я боялась, что она там где-то упадёт и что-нибудь сломает. В результате мы попали на эту Дмитровку [ул. Большая Дмитровка] в самом верху, она была совершенно пустая, и вот стояла такая загородка из людей. И периодически она была перегорожена машинами. И вот мы шли вдоль этой самой заборчика, а там ну оставалось там человека три, дом, потом человека три, и потом вот это вот загородка из людей. Вот мы значит идём-идём и вдруг идёт по пустой улице какой-то генерал и говорит: «Всё, расходитесь, доступ закрыт.» Но тут все так озверели [смеётся], смяли этих людей и побежали вниз. А там горка, если вы знаете, там под горку бежишь. В общем эта толпа это уже было, я не знаю, 10 часов вечера, поздно в общем эта безумная толпа летит, и вот у нас единственная мысль была, чтобы не упасть, потому что тебя раздавят, растопчут и вообще никаких следов не останется. Перегораживали эту толпу, то какими-то людьми, то какими-то лошадьми, всех сметали просто в минуту, и наконец мы добежали, по-моему, до Столешникова переулка. Когда уже сказали: «Ладно, этих пустим и всё». Ну, тут уже такое веселье было, что тут уже просто, тут с крыш какие-то падали, которые на крыши забирались, перелезали сбоку сюда, подсоединялись к этой толпе. В общем мы прошли вот, наверное, в 12 часов ночи, в последний день.
[Второй, это был второй день?]
Да, или третий уже был. Я уже не помню, может третий день, ну, короче прошли. На следующий день были похороны, и мы отправились в старый университет, оттуда было видно всю Манежную площадь, а везли его на…
[На Моховой [улице], вот это здание на Моховой, да, университета?]
На Моховой, да-да-да. Вот, а у меня сестра училась тогда в университете, она нас туда как-то провела рано-рано утречком, а его на лафете везли кони такие белые. Поэтому оттуда всё видно было, я только помню, что я засыпала, потому что я перед этим три ночи, можно сказать, не спала [смеётся]. Вот мы посмотрели, как его туда провезли на Красную Площадь, на том конец. Вот это было... Но первый день, конечно, все люди плакали, и такая была очень обстановка такая очень, и в трамваях, и в транспорте, везде все были печальные такие, можно сказать, со слезами на глазах. А в конце уже вот это было прямо вот веселье такое [смеётся].
[А вы, когда попали туда, где его выставляли там?]
Ну, как обычно, я больше и не была ни на чьих похоронах, очень ярко освещён был этот весь колонный зал, очень ярко освещён, и на большом постаменте лежал гроб, весь в цветах, караул торжественный, там тоже все были члены правительства… Уж я не знаю, все или не все, но очень много узнаваемых лиц. Ну, и музыка естественно такая. Но такой яркое-яркое совершенно вот помещение было.
[А люди как себя вели там?]
Ну, спокойно себя вели.
[Подходили, посмотрели, уходили?]
Да, подходили, посмотрели, уходили. Все уже были такие [смеются].
[Все самое интересное уже произошло.]
Да, разодранные ходили, все были в жутком виде совершенно, наконец, добрались [смеётся].
[А я правильно понимаю, что вот сквозь эти кордоны, воронки кого-то выборочно, ну, там кого уже совсем давили, пропускали, то он туда мог дойти в итоге?]
Да. Ну, я не знаю их судьбу дальнейшую вообще говоря-то [смеётся].
[Ну, теоретически.]
Куда-то их пропускали, эти кордоны, они были довольно далеко от Дома Союзов, поэтому дошли ли они до конца, я не знаю, может их следующие остановил, ещё кто-нибудь.
История попадания семьи в Москву. Дом в Трубниковском переулке (01:05:49-01:11:32)
[А вот ещё исторически ваша семья как в Москве оказалась? Или у вас москвичи коренные были?]
Ну как сказать, вообще моя мама родом из Рязани, у неё папа был известный адвокат, он был даже в этой, член Государственной Думы, первой которой. Но он умер в [19]07 году, мама маленькая была еще. А у них была квартира на Арбате [Трубниковский пер., д.19]. Дом был в Рязани, а квартира на Арбате, потому что учились здесь дети вот моей тёти, которая старше, у которой мужа-то расстреляли, у которой коммунист был. Она была единственная женщина, которая в то время училась, кончила Бауманское училище. А другая тётя, она, я уж не помню, что оно кончила, и окончила ли она что-нибудь, не знаю, тоже где-то училась. Мою-то маму всё время, она была в университете, но её всё время выгоняли оттуда, как… Ну, у них дворянское было как бы сословие-то. Дедушка был дворянин, и как ребёнка дворянина её, значит, исключали, каждый раз, потом брали назад, в конце концов с 4 курса уже окончательно выгнали.
[А она, дворяне были рязанские?]
Да, ну, я не знаю, какие, там не считалось рязанские или какие, дворянин, и всё, наследственность дворянина.
[Ну, просто каким образом из Рязани в Москву попал отец, ну вот и мама?]
Ну, я не знаю, почему в Москву попал, тут очевидно какие-то вещи, он и в Петербурге очень много заседал и тут…
[Ну, грубо говоря, по работе.]
Ну, раньше так жили, что тут была квартира и там была, кто-то тут жил, кто-то там жил. Но во всяком случае, когда была революция, мама говорила, что вот она помнила этот дом, мы потом ходили его смотреть в Трубниковском переулке [д.19], что их детьми туда выводили в подвал, чтобы разбивать бутылки с вином.
[Это?]
Вот она была участницей этого [смеётся] события.
[А квартира, которую отобрали?]
На Арбате.
[Вот Трубниковский, [дом] 19?]
Угу.
[И они переселились в посёлок? А отобрали тоже с компенсацией, наверное?]
Да нет, конечно. Тогда просто выгоняли всех, да и всё. Сначала кого-то подселили, их выселили в какую-то крайнюю комнатку, а потом, ну как-то все в общем, мама моя вышла замуж, она уехала.
[А отец у вас откуда?]
А отец, отец у него, он вообще, по-моему, какой-то был, во всяком случае, его дед был какой-то [вздыхает], вот у меня сестра всё помнила, а я уже всё перепутала.
[Из Москвы или нет?]
Нет-нет, он был из каких-то этих кубанских, не кубанских… В общем крестьян. Он там какой-то был очень товарищ такой известный, шумный, буйный. И его владельцы, которые его хозяева были, они его выслали куда-то в Смоленскую губернию, в какой-то там свой, к своему брату потому, что он там без конца какие-то устраивал безобразия, буянил сильно. И вот мой дедушка, он был как бы вот, ну вот если среди рабочих есть какой-то там бригадир, или какой-то вот такой, вот таким он был, его все очень слушались. Я помню, что он, такой у него был взгляд, очень такой проникновенный, в общем все у него по струнке ходили, и он руководил вот всеми этими работами. А… Ну, и папа был соответственно из крестьянской такой семьи.
[А как он попал в Москву?]
Ну вот из этой Смоленской губернии как-то вот сюда его перевезли вот в Тимирязевскую академию, я даже не помню, как дедушка попал, со всей семьёй, там вот у них была квартира в таком доме деревянном, большом. У него было две сестры ещё, и папой, он мальчиком приехал в Тимирязевскую академию, и он её кончал.
[То есть дом был при Тимирязевской академии?]
Да-да.
[А дедушка там тоже работал?]
А дедушка там работал, да, да.
[Это ваш дедушка, его отец?]
Мой дедушка, его отец. Он на этой станции, он работал, он там руководил всеми этими работами, во всяком случае, я помню, что он к нам в Кунцево привозил каких-то рабочих, какой-то сарай строили, в общем он всё время руководил этими делами очень ругался на папу, что он так их распустил, что они там чёрте что делают, всё неправильно и не так, и не быстро, а чёрте чем занимаются. А папа уже этим делом не занимался, поскольку он пошёл в науку, он… Рудзинский, вот какой был профессор там в Тимирязевской академии, вот в чьей квартире мы жили. Профессор Рудзинский.
[А учеником какого профессора ваш папа был?]
М?
[А учеником, его учеником он был?]
Да.
[Рудзинского?]
Ой, я сейчас могу соврать конечно, не надо писать, потому что я точно не помню.
Местность Октябрьское поле (01:11:32-01:13:57)
[Можно ещё раз, вот про [улицу] Народного ополчения, вы говорите, когда вы туда приехали...]
Вишнёвые сады, я говорю, очень много там было вишнёвых и яблоневых садов кругом.
[А дом там был уже какого типа?]
Девятиэтажка, вот это, как такие блочные. Но он стоял одинокий совершенно, кругом не было никаких домов, вот это один из первых наш домов был. Нас туда поселили в какую-то эту самую… Как она называется? Подсобка у рабочих, когда дом строят, и у них одна квартира бывает подсобка. Вот эта подсобка, она была в ведении Мос… Ну, обычно всё в ведении каких-то районных структур, а эта была в ведении Моссовета, поэтому вот тот Моссовет смог поменять это наше Дегунино вот на эту свою подсобку, которая никому не принадлежала, поэтому, когда мы въехали, это было ужас. Там половины дверей не было, окна были через один, то с одной рамой, то с двумя рамами, в общем полная разруха была, а не квартира. Но мы были счастливы, конечно, потому что это было трёхкомнатная квартира, но маленькая. Общая площадь у нас 49 метров была, у трёхкомнатной квартиры, в общем-то каморка, но мы были счастливы, нам казалось это просто прямо прекрасно.
[И с 2010 года вы вот здесь?]
Не с [20]10 [года], я подумала, что это был [20]13 год, с [20]13 были мы здесь.
[А там до [20]13 [года]?]
Угу. Вот там были очень красивые скверы, вот эти проспекты все, в середине каждого проспекта была зелёная зона, где росли всякие экзотические, очень красивые деревья, в смысле нестандартные такие, которые осенью превращались то в красную листву, то в какую-то розовую. В общем очень красивый был сквер, вот на проспекте Жукова был замечательный сквер, который сейчас весь завалили бетоном…
Отношение к Хрущёву. Фестиваль молодёжи и студентов в 1958 году (01:13:57-01:16:33)
[Давайте, я вас ещё про исторические события в жизни страны спрошу [смеётся]?]
Давайте.
[Вот дальше, значит, после смерти Сталина у нас заступил на пост первого секретаря Хрущёв. Вот значит, он докладывал на XX съезде КПСС развенчание культа личности Сталина. Как это воспринималось тогда в обществе?]
К нему тогда серьезно никто не относился, я даже была на каком-то съезде комсомола, где он с трибуны выступал, ну, от института меня туда отправили. Ну, он с какой-то пламенной речью там выступал. Ну как-то к нему относились…
[Авторитета не было такого?]
Нет, никакого совершенно.
[А вот об освоении космоса, как воспринималось, запуск первого спутника?]
Это вот я приехала из Братска первый раз, приехала, окончила я, вернулась домой и после отпуска приехал в Москву. И вот мне сказали, что запуск первого космонавта, но такая была прямо радость. Да, все ходили, очень радовались, обнимались. В общем, ну, праздник был, скажем так.
[А потом был фестиваль молодёжи и студентов, ещё был в Москве.]
Что?
[В [19]58 году был фестиваль молодёжи и студентов.]
А, да, это тоже была очень такая знаменательная вещь, потому что я была, мы были в народной дружине тогда. Ну, от института ещё, это был последний год, мы… Ну, там мы дежурили везде, поэтому нас пускали там на стадионы, везде ходили с повязочками, ну, что весело было, хорошо, все ходили, пели, разговаривали, общались.
[А с иностранцами как?]
А с иностранцами: тогда очень много родилось детей чёрных [смеётся].
[Да.]
Ну, я не знаю, мы-то к этому не имели отношения, так близких отношений у нас не было с иностранцами, но помню, к нам в институт приезжала какая-то финская делегация, ещё какой-то, тоже их поили, кормили, плясали, ну в общем, как обычно.
[А были какие-то установки, что-то не рассказывать им, например, или как-то?]
Да нет, особенно не было, да чего у нас там.
[По партийной линии что-то там?]
Нет, но я так думаю, что конечно следили за всем, то есть какая-то это, служба-то работала. Ну, как-то это особенная никого не напрягало, я бы так сказала.
Работа на стройке Братской ГЭС: уголовщики, гарпунщики, укольщики, голодное, но самое счастливое время (01:16:33-01:26:53)
[А расскажите, как вы на Братскую ГЭС попали?]
А на Братскую ГЭС я по распределению, по собственному желанию. У нас просто было, меня, я была совсем, сталинскую стипендию получала в институте, в течении, наверное, 4 лет, поэтому я была первая в списке, которая выбирает себе место, куда хочет идти после окончания и… Ну, я выбрала, вот я захотела на Братскую ГЭС поехать, потому что нас туда ехала большая компания. Нас там много ехало, я была в институте такой туристкой заядлой, мы ходили по Тянь-Шаню 40 дней, поход был тройка такая, тяжёлая дорога, потом по Северному Уралу, по Забайкалью. В общем у нас была такая туристская большая компания, крепкая. Вот если вы знаете песню «Марчук играет на гитаре, и море Братское поёт», вот Марчук, это из нашей компании мой ближайший приятель. Ну, в общем много там было народу, и вот мы все вместе поехали на эту Братскую ГЭС. Причём часть уехала годом раньше, а часть годом следующим поехала, и через следующий. Вот мой муж был через следующий. В общем там… Ой, [вздыхает]там было очень интересно, конечно, но очень, я бы сказала, даже страшно, если вот так со стороны посмотреть. Во-первых, те, кто до нас уехали, они жили в палатках, в 40 градусов. И вот у меня муж моей ближайший приятельницы там заболел каким-то гриппом, и у него осложнения потом на мозг было, и он в общем там еле выкарабкался, до сих пор жив, но болел всё время без конца. А мы приехали, уже бараки построили кое-какие, поэтому мы уже жили в бараках, но естественно удобства были на улице при 40 градусов, причём не прямо на улице, а надо было ещё пробежать. И там конечно ни электричества, ничего, просто такая деревянная штука и наледи такие.
[Ну, отапливались или...?]
Да какой отапливались!
[Ну, бараки-то? Бараки отапливались?]
Бараки отапливались. Ну как отапливались, тоже очень условно, конечно, там никакой воды не было горячей, никакой, там вот утром помыться - это холодно было. И там, конечно, расконвоировали всех заключенных, когда мы приехали, поэтому там было ужас, так если вспомнить. Вот во всяком случае пока я там жила, там были какие-то эти укольщики, которые вот я всё вспоминаю, как я пошла в туалет вечером, вхожу туда, а там же темно абсолютно, тут две кабиночки, а тут такой предбанничек загорожен, я захожу и смотрю, там кто-то сидит. Я, конечно, бегом [смеётся]. А, нет, не захожу, сидит… Я зашла уже, стала садится, и вдруг из-за угла, вот такая белая физиономия вылезает, я с диким воплем побежала домой, а у нас там девочка работала. Ну, как это называется, уж я не знаю, в общем, дома было такое это ружьё, там пульками пуляет. Мы взяли это ружьё, пошли, прибежали туда, вроде в этом закутке нет, прошли в следующий, а он оттуда вылезает. Мы конечно это ружьё бросили, с воплями побежали опять домой. Но во всяком случае, там был несколько случаев, когда вот эти вот ненормальные типы укалывали людей, и вводили, наверное, воду, я не знаю, чего, но во всяком случае на самолёте их увозили в Иркутск лечить.
[А чего они хотели, чего добивались?]
Ну, они ненормальные просто были, больные люди. А были, которые у нас вот, я помню мы работали в правлении, проектная контора у нас была в главном доме. И там был тоже на улице такой туалет, сидели внизу там, там яма такая была, а поскольку зимой, всё же это заморожено, сидели внизу и вот какой-то железкой разрывали женщине вообще, вот как только ты садился на этот толчок, снизу разрывали. Вот такого у нас вытащили наши мужчины.
[Ничего себе!]
Назывались гарпунщики, вот такие были сумасшедшие. Ну в общем наводнён был весь Братск этими бандитами. Моего приятеля убили там. Он пошёл провожать девочку домой после кино, а она была чья-то родственница, поэтому она жила не в общежитии, а на берегу, там коттеджи были, она вот в коттедже жила, ну там какая-то пьяная компания…
[А там местные, да?]
Набросилась и просто убила на месте.
[И там это не единичный случай был?]
Не единичный случай. И вот я там была в этой дружине. Мы каждый вечер ходили с этими повязками, помню, у нас там приехали в доме, в спортзале, большой спортзал и туда привезли морячков из Дальнего Востока. Ну тоже ребята, которые были, может быть послужили, потом они сюда приехали работать, и вот мы их там вербовали в эти самые наши дружины, ходили с ними по этим улицам. Ну, там конечно, вопли страшные всё время там кто-то дрался, кто-то кого-то убивал. Ну, милиции почти не было, в общем как-то своими силами приводили в порядок это дело, в общем уже после меня, после нас приехал мальчик, он пошёл тоже ночью в туалет. Его там схватили милиционеры, потому что решили, что он этот самый, такой же укольщик или гарпунщик, отвезли куда-то на ЛЭП, чёрте куда, избили, отбили ему почки. Короче, он оттуда еле выбрался, уже, можно сказать, инвалидом.
[А вы, вам выдавали какую-то одежду там?]
Ничего нам не выдавали там, есть там было нечего совсем, то есть поскольку нас там большая компания была, в общем каждый везли посылки, поскольку всё время кто-то ездил в Москву, народу много, кто-то один ехал. Вот, я помню, когда я ехала после первого года назад, я была одна в купе, мне купе забили так, что оно была вот до потолка, донизу, всё в этих посылках.
[А посылки родственников ваших знакомых?]
Родственники знакомых, да-да-да. А поскольку там братский этот поезд стоял 3 минуты, поэтому весь вагон разгружал моё купе [смеётся], пока он стоял. Я вот так на горе сидела, и даже никого нет, я вот на такой горе сижу, но тут подбежали наши, которые встречали, там до Братска ещё надо было ехать 3 километра от станции. Раньше через Братск не ходили поезда.
[А вы, а вам там платили что-то или нет?]
Да-да-да, я там в общем-то у меня зарплата была, я считаю, тут все 120 получали, я там 180 получала, но я там как руководитель группы была что ли, в проектной конторе, ну в общем, ничего.
[Но это была ваша специальность?]
Да-да, по специальности работала, нет, это… В общем это самое счастливое время в моей жизни.
[А вот эти уголовщики, они работали простыми рабочими, да, разнорабочим?]
Да.
[Понятно, а готовили там как?]
Вообще не готовили, в столовую ходили, а в столовой. А что покупать, там в магазинах пусто было, там купить ничего нельзя было, а в столовой, как сейчас помню, была одна эта камбала с лапшой. Вот у нас каждый день, камбала с лапшой [усмехнулась]. Правда, когда начиналось рыбу ловить, вот продавали. Умелец у нас один такой был, его потом медведь задрал. Тайменя, помню, выловил большого. И вот у меня картина эта перед глазами тоже, когда там перекрывали [реку] Ангару, её периодически то одну половину перекрывают, потом другую, рыба идёт же наверх, а там жуткое течение, в этой перекрытой части, она жмётся к бортам и вот там эти рабочие сидят вот с такими большими… Ну, даже не знаю, не вёдра, но чуть ли не бочки, они черпаком эту рыбу вот так вот достают, и в бочку её, и в бочку, то есть просто её была тьма.
[Ничего себе!]
А в магазине только вот один раз, я помню, привезли консервированные помидоры в 3-литровых банках, вот я помню, что мы купили, и я пока шла до дома, я её всю съела [смеётся], такие мы голодные были.
[А местное население там было? Это что был, город Братск?]
Местное население, ну, там очень мало, там было местное население, но они где-то далеко, там такая заверняйка была, они там жили. Ну, у них что-то было, какое-то хозяйство, конечно. Но тут немного было народа очень в Братске.
[А кто они были местные, русские или нет?]
Ну какие-то, я не знаю, я их даже не видела никогда, я с ними не общалась.
[Ну, вообще там не общались?]
Да это далеко было от нас.
[Понятно.]
Ну это, совсем они там, где-то, на завалинках жили, какие-то.
[Понятно, хорошо, спасибо!]