Громов Дмитрий Вячеславович (1967). Люберцы

[А это вертолёты в качестве памятников стоят, или это реальные вертолёты?]

Это реальные вертолёты. Нынешняя площадка с вертолётами хорошо видна, когда едешь по Новой Рязанке, до недавнего времени там стояло несколько вертолётов. Но в военной части, насколько я знаю, занимались разными вещами. Там, в частности, был (может быть, и сейчас есть) Центр по анализу аварий, то есть здесь изучают «чёрные ящики». Ну а для нас это было большое поле для прогулок, поскольку вот здесь вот стоял забор [рисует], здесь вот был маленький стадиончик. Забор тянулся-тянулся-тянулся [рисует] и захватывал вот здесь вот часть леса. Здесь вот… как раз здесь вот начиналась эта военная часть. Она и сейчас есть, то есть есть какой-то… это вот… вон та вот дорога, по которой мы пошли бы [указывает в сторону дороги], она вот здесь продолжается [рисует на карте]. Но в нашем восприятии это было дорога в лес. То есть, соответственно, здесь вот наша школа [показывает на карте], здесь вот мой дом, напротив.

[А какой номер школы?]

Номер сорок три. И, соответственно, с лесом было связано огромное количество воспоминаний самого разного типа, начиная с того, что… Я, конечно, этого не помню, но по семейной легенде, я мог бы родиться вот здесь вот, в этом лесу. Потому что за день моего рождения родители догадались пойти собирать грибы. Мама, естественно, приседать уже не могла, поэтому она находила гриб – звала папу. Был замечательный осенний день, было, видимо, двадцать третье сентября, я родился двадцать четвёртого. То есть, соответственно [усмехается] я мог родиться в лесу. Они потом вспоминали это с ужасом, тем более что роды были очень тяжёлые, поэтому хорошо, что я там не родился. Осталось вот такое воспоминание у них. Ну, это я знаю, естественно, по их рассказам. Потом, когда я уже стал помнить себя, были постоянные прогулки в лес, здесь местные люди пикники организовывали, даже у меня фотографии сохранились об этом. Я помню изначально этот забор даже ещё деревянным, потом он стал бетонным, как оно всегда и полагается, даже часть этого забора сохранилась вот здесь вот [показывает на карте]. Там даже с граффити чуть ли не восьмидесятых годов сохранились. Да. Можем сейчас туда пройти. Я даже хочу сфотографировать. «ДМБ, – какой-то там, – девяносто первый год»; я удивился, когда увидел, это очень близко к дембелю моего возраста. И здесь, значит, был деревянный забор, потом его сделали бетонным. Здесь долгое время водились дикие животные. Вообще в принципе вокруг Москвы было огромное количество лосей. Я из детства своего помню раз пять, наверное, эпизоды, когда появлялись лоси: или про них рассказывали, или я сам их видел. На территории Лосиного острова они и сейчас живут. Но раньше заходили сюда, раньше постоянно были видны следы кабанов. В этом лесу не помню, но вот другие леса, чуть подальше, куда мы ездили отдыхать, там их было огромное количество. Здесь жили лисы. Мой друг в начале восьмидесятых годов видел вот в этом вот кусочке [показывает на карте] лису. Она от него убежала. Одно из воспоминаний, которые люди моего поколения ещё помнят: подальше, вот при въезде в военную часть, есть магазин «Лисий хвост». Это до сих пор продуктовый магазин. Я знал название давно, а собственно причину узнал недавно. Там из леса прибился лисёнок, который жил в этом магазине, и, соответственно, поскольку он был диким животным, то постоянно прятался, и поэтому постоянно был виден его хвост. И, соответственно, покупатели приходили, видели, что хвост [усмехается], то есть это было таким вот признаком… знаком магазина.

[Теперь это официальное название магазина?]

Нет-нет-нет. Оно неофициальное. Да, там до сих пор продуктовый магазин, это никогда не был официальным названием, но вот старые жители до сих пор выражение «Лисий хвост» знают.

[Здорово.]

Потом когда я уже стал учиться в школе, здесь [рисует] начиналась лыжня. То есть, когда у нас была физкультура, мы выходили с лыжами до улицы Кирова, и здесь уже вставали на лыжи, здесь можно было гонять на лыжах, и шли, в общем-то, до леса. И мы ходили в лес кататься на лыжах, это как бы была норма жизни, то есть это было постоянно. Я и сейчас езжу иногда. Но сейчас здесь очень мало людей, очень мало, и по большей части это люди моего возраста, то есть которые тогда ещё привыкли, молодёжи практически нет. А тогда уж – приезжаешь на лыжах в лес, и там встречаешь одноклассников постоянно... Когда я еще был маленьким, мы катались на лыжах вместе с родителями. И постоянно мы кого-то здесь встречали: по заводу, по месту жительства, по школе и так далее. Летом пробежка до леса – это тоже как бы такая форма физкультурных занятий: сюда выходили и бежали до леса. Уже в старших классах я физкультурой заниматься не любил, мы уже договаривались иногда с учителем физкультуры, что мы добежим сами. Иногда действительно добегали, иногда прятались где-то. Как-то раз, помню, зашли в мастерские (у нас в школе были мастерские), там посидели, а как раз шёл дождь на улице. Мы выходим с другом, я говорю: «Что мы придем сухие такие?» Мы зашли в туалет, побрызгали друг друга, типа того что… [Смеётся.] Пришли – сказали: «Вот, дождь был». [Смеётся.]

[«Дождь был».]

Да. «Хорошо, мы всё сделали». [Смеётся.] Дальше, когда уже стали взрослыми (ну, не взрослыми, подростками), были уже просто самостоятельные прогулки. Нам это было удобно, значит ты идёшь сюда, и здесь уже можно гулять, ходить, что-то делать. Например, несколько моих одноклассников в ночь после выпускного вечера сюда приходили. Я после выпускного вечера пришёл домой, но спать не хотелось, то есть такие переживания, я оделся, пошёл бегать – и, соответственно, встретил их здесь. Помню, как-то мы с другом шли… Тогда ещё было время такое, когда ходили с магнитофонами в руках и слушали музыку. Вот сейчас понимаю, что это глупо [смеётся], а тогда это так не воспринималось. Вот. И вот мы с ним шли: я – с собакой со своей, он – с магнитофоном. Песня Макаревича «Что за глупый скворец» тогда появилась, мы её раз десять прокрутили. Она нам так нравилась, что шли-шли и крутили. «Давай ещё раз». – «Давай». Он остановился, прокрутил и – дальше. Это не то, что файл поставил заново, кассету перемотать надо. И вот шли в таком вот возбуждении, слушали, нам это всё нравилось. Ещё одна, так сказать, постоянная история – это прогулки на аэродроме. Здесь в заборе была дырка [показывает на карте]. Дырка в заборе, через которую можно было пройти. Дырка [рисует на карте]. И, соответственно, в неё можно было протиснуться; у меня тогда была большая собака, овчарка, и мы туда с ней постоянно ходили гулять. Это было удобно, хорошо: вышел в поле, ее отпустил, и она там бегает – счастье всем. Там немного людей гуляло, с собаками большей частью или сами, просто так, и они как бы не встречались. То есть идут люди, расходятся, собака никому не мешает. И один из моментов, который вспоминается… Да, был момент, когда вот в этом месте на аэродроме произошло убийство, это было место убийства. Какого-то молодого парня убили. И, соответственно, был у нас в классе продвинутый мальчик, который много знал. На самом деле, я сейчас понимаю, что он был более продвинутый, чем все остальные: он и спортом занимался, и девушками стал раньше интересоваться, и много знал о происходящем в округе. И, соответственно, он знал подробности убийства. И он организовал экскурсию на большой перемене. Мы прибежали туда – мальчишки, человек, наверное, восемь, – он рассказывал подробно, где что. Где убитый парень убегал, где он через забор пытался перелезть. Как бы такое тайное знание пересказал. А еще однажды произошёл вот такой случай. Поскольку аэродром это военный объект, то, видимо, нехорошо было, всё-таки, что там гуляли люди, и поэтому солдаты стали это дело закрывать. Ну, советского человека, который хочет прогуляться, не остановить. То есть, бетонный блок, которым завалили, соответственно, отвалили очень быстро. Под него залезали и шли, куда хотели. Значит, потом солдаты сделали так: поскольку щель была очень узенькая, они её измазали солидолом, и, соответственно, там, не измазавшись солидолом, нельзя было пролезть. А солидол – это такая мерзкая коричневая масса, которая не засыхает, долго держится. Это была большая обида от местных жителей, на заборе было написано ругательство в адрес «солдафонов». Слово «солдафоны» помню, а вот ругательство – уже нет. И была нарисована лошадиная морда как изображение солдафона [смеётся]. Местные жители продолжили пробиваться. Нашёлся умелец, который обклеил всё полиэтиленом, всю эту щель, чтобы не пачкаться солидолом, и продолжили пролезать на аэродром. Чем потом закончилось, я уже не помню, потому что, когда я уже окончил школу (все эти события были в годы школы большей частью), как-то вдруг Люберцы перестали быть для меня таким вот знаковым местом. Я стал проводить время в институте, в Москву стал ездить, и события местного масштаба уже не так волновали.

[Потеряли актуальность.]

Да [усмехается].

[Здесь была территория военной части?]

Здесь была… здесь был большой аэродром [показывает на карте], вот здесь вот вдалеке были ангары. Я подозреваю, что мой прадедушка строил один из этих ангаров, потому что он в Люберцах строил ангар. Какой – неизвестно уже, но ещё в довоенные времена. Его здесь и взяли, и арестовали. Ну это, видимо, уже выходит за рамки нашего интервью.

[Семейные истории, если они имеют отношение к району, тоже интересны.]

Но это больше относится к Люберцам. Я не знаю, этот ангар или не этот, потому что, может быть, там могли быть другие ангары, которые просто до нашего времени не дожили. Из знаковых вещей (я рекомендую рассказывать об этом приезжим), примерно начале проспекта Генерала Кузнецова, вот здесь вот [показывает на карте], так вот отметим [рисует], рос хороший щавель. И до сих пор когда в этих местах хожу, иногда вспоминаю: «А какой хороший щавель был здесь». И соответственно прогулка предполагала иногда набрать щавеля, принести домой, приготовить что-нибудь из него… в общем, щи приготовить.

[То есть жилых домов не было?]

Полностью аэродром. Жилые дома начинались только здесь [показывает на карте], в военной части. Мы там ни разу не были, я там оказался, когда её открыли уже. Военная часть… как это отметить? Ну, примерно вот так вот шла она, граница военной части [рисует на карте], здесь вот вдоль. И довольно крупная была, и сейчас есть. Но сейчас, конечно, территория части давно уже открыта, туда можно спокойно заходить. Да и тогда, на самом деле, заходили спокойно довольно-таки. Она была не застроена, здесь, в частности, вот в этом месте [показывает на карте] были картофельные поля. Картофельное поле. Я о нём не знал, мне недавно одноклассник рассказал. Тоже мы вспоминали вот про «Лисий хвост», он сказал: «А я однажды шёл в «Лисий хвост», меня послали за картошкой. А тут, значит, Васька Шаляпин, наш одноклассник, вылезает из-за забора, говорит: «У тебя деньги есть? Давай, чё-то, мороженого купим, там, или газировки». Я говорю: «Ты чё? Деньги мне дали на картошку». А он говорит: «Вот давай деньги, а картошки накопаем вот здесь на картофельном поле». И, соответственно, они деньги про́пили [смеётся]…

[Газировкой…]

Да [усмехается]. А потом сюда залезли, набрали картошки и принесли домой картошку, и бабушка очень возмущалась, какую грязную картошку продали, потому что, естественно, они её с комьями принесли [смеётся], с корнями. А вот здесь дорога в поле, она одна из… Ну, вот, например, я помню, что мы сюда гуляли, когда у меня друг пришёл из армии. Он такой счастливый был, мы здесь шли, ходили, вот на этом месте сидели, вот там на скамеечках тоже, песни пели, магнитофона у нас, по-моему, не было уже. Ну, тот самый друг, с которым мы про скворца слушали раньше. Вот здесь [показывает на карте] была военная часть до недавнего времени, тоже маленькая военная часть. Считалось, что она связана с радистами, потому что там были высоченные антенны, как будто пункт связи. Недавно её разобрали, одно время она была в руинах, а сейчас её полностью уже расчистили, там поляна. Теперь это часть леса, вот здесь [показывает на карте]. Те, кто живут в Жулебино сейчас, для них этой вот стены уже, собственно, не существует. Остался только вот здесь кусочек, потому что здесь осталась строительная организация, они оставили за собой часть этой огородки. Что ещё вспомнить? Ну, вот, например, такая история. Тоже мы регулярно её вспоминали и вспоминаем даже иногда сейчас. Десятый класс, мы пошли с тем же самым другом и с его другом праздновать его день рождения, четырнадцатое мая. Мы пошли втроём. Тогда ещё пили мало – соответственно, выпить с собой взяли, но как бы это было такое приключение. То есть чувствовалось, что мы делаем что-то такое, в общем-то, не совсем разрешённое. И мы сюда пришли и выпили какой-то напиток, не помню, водку, по-моему, или вино... Вино! Я его покупал – точно – я его покупал на Выхино, кстати. Мы выпили это вино, и что-то меня, значит, торкнуло, я захотел (я был тогда ещё романтический юноша), оставить записку о том, что мы выпили это вино и были здесь. Я достал листок бумаги, написал фамилии и имена всех нас троих и, соответственно, что мы были такого-то числа, выпили это вино, положил записку в бутылку, заткнул ее пробкой. И, значит, наш третий товарищ стал возмущаться. Ему не хотелось, он, видимо, решил, что это что-то вот такое порочащее его… почему-то он не захотел. И вот я помню, что я от него убегал с этой бутылкой, он бежал за мной долго, мой друг бежал за ним. Вот, я убегаю, по кустам тут бегаю, ношусь. Потом – раз! – его нет. Где он? Влад его догнал, значит, завалил, они бьют друг друга. Не, ну в шутку, конечно [смеётся]. И кончилось тем, что я от них оторвался, закопал эту бутылку и долго помнил место, где я закопал, сейчас я уже не найду, потому что лес изменился, тропинки поменялись. Но вот осталось такое воспоминание. Ну, и вообще, такие вот мелкие воспоминания, как, там, гуляли с тем-то, гуляли с тем-то, их ещё можно повспоминать. Ну и сейчас, естественно, мы здесь с детьми гуляем, сами приходим иногда, там, пикники устраиваем. Ну, не часто, но бывает такое. Вот мы семьёй устраивали один раз. То есть мы пришли, костёр разожгли… Для детей приключение – вообще в принципе пикник устроить. Какие еще интересные события здесь происходили… Да, ещё такое было тайное знание, что (я долго думал, что это неправда, а потом выяснилось, что правда) вот с этого места… да, вот на этом стадиончике [рисует на карте] (здесь стадиончик был, сейчас всё застроено, сейчас уже нет давно этого ничего) здесь мало того, что была видна Останкинская башня, вот здесь примерно [показывает на карте], издалека… А Останкинская башня хорошо была видна. Здесь была видна шишечка здания МГУ на Воробьёвых горах. Самая-самая верхушечка. Вот из-за этого леса [Показывает на карте.] была вот эта вот шишечка видна. Я не верил, хоть мне говорили, а вот уже потом, когда стали строить дома вот здесь вот, я залез на один из домов – опа! – университет оказался виден. Так вот, к чему я это всё рассказываю? Важным, значимым событием в те времена вообще и в Люберцах в частности был салют… Да, но мы в двух словах закончили с частью Жулебино вокруг проспекта генерала Кузнецова, если что-нибудь ещё вспомню, то расскажу. Переходим к части вокруг Хвалынского бульвара.

Район, примыкающий к МКАД, вдоль ул. Привольной. Совхоз им. Моссовета. Деревня Жулебино (00:25:16.770 – 00:33:23.309)

Значит, здесь были поля. Поля совхоза имени Моссовета. Так напишем: «Поля…» [Подписывает на карте.] Совершенно безумное название с точки зрения логики: Совхоз имени Моссовета. Это как сейчас, скажем, завод имени Московской Государственной Думы [смеётся]. Вот как можно дать имя Моссовета? Ну, там, имени Ленина, имени кого-то ещё… но не имени Моссовета. Но тогда мы об этом не задумывались. Я вот сейчас шёл на встречу, думал, о чём рассказать, и задумался о том, как вообще это безумно. Но для нас это была норма.

[Мне рассказывали о кинотеатре имени Моссовета на Преображенке.]

Да-да-да, есть там. Он и сейчас, наверное, существует…

[Да, есть.]

Да, ну вот. И, значит, здесь было реально поле… Сама усадьба совхоза Моссовета была в начале улицы Привольной [рисует на карте]. Я так понимаю, нынешняя улица Привольная, которая идёт вот так вот [показывает на карте] вокруг всего, она, соответственно, и находится вот на этой вот дороге, которая вела к совхозу Моссовета. Усадьба - мы там никогда не были, но её хорошо было видно из автобуса, когда проезжали. То есть здесь [показывает на карте], соответственно, была туда улочка, обсаженная деревьями, по-моему, даже тополями, и такой стоял домик, по-моему, два этажа. Мы на полях этого совхоза имени Моссовета работали, нас туда отправляли, но, правда, один или два раза. То есть мы шли опять же вот по этой вот нашей дороге из школы по улице Кирова, так – тыц-тыц-тыц – вот сюда вот проходили, и, значит, у нас была работа: мы готовили рассаду капусты. То есть где-то росла капуста. Но я её не помню. Я помню что. Я помню, здесь рос сельдерей. И, соответственно, он оставался, иногда его можно было зимой даже найти, когда катаешься на лыжах, когда снег ещё плохо лежит, идёшь – под ногами похрустывает сельдерей недоубранный. Был такой случай, тоже такое семейное предание… Когда мы с мамой вспоминали, она аж вздрогнула, когда я ей это рассказал. [Смеётся.] Значит, мы гуляли всей семьёй: я, папа и мама – втроём, гуляли вот по этому лесу, вот по этой вот дорожке, она всегда была, здесь труба же лежит внизу, здесь трубопровод, поэтому эта дорожка всегда была здесь. И вот, соответственно, папа набрал здесь не помню что, какой-то сельдерей набрал. Причём у него была коробка, как сейчас помню, коробка от одной из моих игрушек, помню такой вездеход был игрушечный. Коробка. И, соответственно, он наложил сельдерея и догадался положить что-то сверху, какие-то тряпки. И, соответственно, мы идём, и вдруг, я это хорошо помню, навстречу идёт женщина лет, наверно, тридцати пяти, такая вся в тёмно-синей одежде, как вот в спецодежде, в халате каком-то, в юбке и с ружьём. И в платочке ещё, с ружьём [смеётся]. Сторож. И говорит, типа: «А не собираете ли вы здесь…»

[«Сельдерей, случайно…»]

Да. Совхозное добро [смеётся]. На что папа, как я сейчас понимаю, с подчёркнутым таким дружелюбием (человек, которого поймали, он становится иногда таким подчёркнуто дружелюбным), так: «Что вы, что вы, что вы?» [Смеётся.] Видимо, это когда гаишник останавливает, все вот также себя ведут. Он говорит: «Нет, вот посмотрите, у нас вот коробка, вот там же нет сельдерея, там вот наверху лежит там что-то вот такое» [смеётся]. И, короче, она нас отпустила. И я это помню, и мама, когда это вспомнила, сказала, что тогда испугалась. Она всегда была очень такой добропорядочной и законопослушной, а тут поймали с ружьём и сельдереем [смеётся]. Такое вот воспоминание осталось. Из того, что здесь было, вот здесь [показывает на карте], судя по карте, водоёмчик сохранился, а раньше около него был кусочек деревеньки. У меня такое ощущение, что тот водоём был прудом, как будто он был специально выкопан. Там были высокие берега, мы там катались с горок на лыжах. Я вот так его помню. Я помню, что там стояли дома, но для меня это осталось как лыжное место. Вообще, люди более старшего возраста хорошо помнят время, когда кольцевой дороги не было. Вот моя тётя, например, рассказывала, про те времена. Я этого уже не помню, надо посмотреть по карте, значит, в Википедии, когда вообще построена была МКАД, но до меня, то есть при мне, она была всегда. Вот, например, есть такой роман Приставкина «Рязанка», как раз он описывает эти места, и как раз он говорит, что здесь, на месте нынешнего кольца, нынешнего МКАДА, находилась деревня. И здесь было болотце, были торфяные разработки, и были речки; возможно, это пруд на одной из речек. Недавно, буквально этой весной, был у меня совершенно замечательный эпизод, очень милый. Я ехал в автобусе… А у нас тут ремонтировали станции метро, и мы, как давно этого не было, ездили в автобусе до Выхино. И стояли рядом со мной два мужчины, незнакомых. Они разговорились и оба оказались знающими, оба работали в Метрострое. Вот они при мне разговорились, случайно совершенно, я стоял между ними, я даже не участвовал в разговоре. И они стали обмениваться тем, что они знают об этой местности. Я, например, узнал, что здесь у нас протекала Чёрная речка. То есть Чёрная речка не только в Петербурге, на которой убили Пушкина, а Чёрная речка есть и у нас, и она где-то вот здесь вот.

[То есть она закопана сейчас?]

Да, да. Я пришёл домой, тут же залез в интернет и информации не нашёл. Ну, это надо, видимо, копать поглубже. То есть, есть много исследований, посвящённых малым рекам Москвы. Там и в центре огромное количество рек. И в Москве бесконечное количество этих маленьких речек и ручейков. Соответственно, оказывается, вот здесь тоже есть. И из их разговоров я узнал, что строительство метро было сопряжено с большим количеством проблем, связанных с подземными водами, попадали вот на эти речки, где-то там станции затапливало, вот на Лермонтовском проспекте какие-то проблемы были. Это информация, о которой я не знаю, но подозреваю, что вот этот водоёмчик как раз имеет какое-то к этому отношение. Да, и вот здесь, при подъезде к МКАДу, видно, что идёт большое понижение рельефа. То есть как раз…

[Да, такая низиночка.]

Да. Как раз похоже, что здесь, действительно, какой-то водоём идёт. То есть вот если кто-то раскопал бы информацию о малых реках этого региона, это могла бы быть интересно.

Деревянные дома в Жулебино и в Люберцах, «Домик Ленина» в Люберцах, коттеджи на Привольной улице (00:33:23.309 – 00:41:38.105)

Значит, теперь вот про эти вот дома, про коттеджи. Они появились недавно, в девяностые годы, когда строились кварталы Жулебино, примыкающие к Лермонтовскому проспекту. Раньше весь Лермонтовский проспект и весь Октябрьский проспект, собственно, до конца Люберец были застроены домами, преимущественно одноэтажными, деревенскими. То есть это была старая дорога, старая Рязанка, так называемая.

[То есть это новая, а это старая?]

Да. Это новая, построенная уже сейчас, а это старая Рязанка [показывает на карте]. Как, собственно, и большинство дорог: они идут по населённым пунктам, и потом в какое-то время строят объездную, по которой ездит уже транзит. И вот, соответственно, всё было застроено одноэтажными домами деревянными. Я вот помню… поскольку, вы знаете район остановки «Школа», то, соответственно, я помню, когда дома стояли напротив нынешней «Пятёрочки», дома стояли на месте нынешней церкви, которая тоже построена, в общем-то, недавно. И дальше, это огромное количество мест, где я помню деревянные дома. И они постоянно исчезали, и сейчас только там осталось два деревянных дома – это как раз рядом с моей школой, сорок третьей, они здесь до сих пор стоят.

[А другие снесли? Рядом с заводом осталось два деревянных дома.]

Ну да, там было… там же было две линии этих домов, собственно, на одной линии как раз построили ваши дома [Октябрьский пр-т, 123 с корпусами 1-4] , а на другой стороне – крайние дома от проспекта тоже снесли. Также через Октябрьский проспект построили торговый центр «Выходной».

[Да, торговый центр знаю.]

Да. И, соответственно, крайний дом снесли. По-моему, остался один из домов уже ближе к…

[К железной дороге?]

Железной дороге, да, вот, к американским домам. Там же американские дома, вы знали об этом, нет?

[Нет.]

Вот это вот дома, которые при въезде на завод, как раз вот по этой улице, которая мимо Дома культуры (тоже такое знаковое для нашего поколения место, его тоже уже нету), - вот, туда дальше стоят шесть домов – это дома были построены американцами. То есть, завод же строили американцы в начале двадцатого века. И, собственно, с одной стороны завода стояли вот эти вот дома для работников, а с другой стороны завода стоит дом, который сейчас, к счастью, отреставрировали, вот дом Круминга, управляющего заводом, у которого останавливался Ленин, и они с Крумингом охотились.

[Здесь?]

Да, при въезде на бывшую территорию Завода имени Ухтомского. Сейчас дорога через завод открыта... Вы, наверное, не застали этого?

[Нет, не застала.]

Вот. Я вот тоже впервые прошёл по дороге.

[Как интересно!]

Да. Сейчас дорога через завод открыта, а это вот, мало того, проезжая часть. И с другой стороны завода, вот уже сейчас под мостом (там раньше тоже мост был, так называемый «горбатый») как раз маленький домик стоял, его, к счастью не сломали. Он так, ветшал, а сейчас его отреставрировали, и, надеюсь, в нём будет какой-то музей, и туда будут пускать. Это был дом, в котором останавливался Ильич, и когда я был маленьким, там была жива бабушка, которая девочкой помнила Ленина. Но, как известно, в Подмосковье есть определённая мифологизация Ленина-охотника, и был некий краевед, который собрал информацию о сорока местах, где охотился Ленин, всё это задокументировал, очень обижался на то, что никто не хочет его слушать, хотя понятно, что это, на самом деле, было огромное количество фольклора, которое, собственно, да, в разных местах просто приписывали то, что Ленин здесь охотился.

[Как могила Чингисхана.]

Да-да-да-да-да. А у одного из моих школьных друзей дедушка рассказывал, что он, он лично, дедушка, охотился с Лениным, и они вдвоем убили сорок лис. Это у меня недавно всплыло в памяти, вот такая полузабытая информация; я хочу, как только увижу своего одноклассника, спросить его, уточнить, что он помнит, его лично, я с его слов знаю. Но это мы уже перешли к Люберцам. Это я к тому, что Лермонтовский проспект был застроен деревянными домами по обе стороны, и у нас в Люберцах уже сносили довольно давно, а вот эта вот линия Лермонтовского проспекта, она до середины девяностых годов была застроена вся. На середине пути по правой стороне был одноэтажный магазинчик. Помню случай, когда автобус закипел, и водитель остановился около этого магазина, из колонки наливал воду в вёдра (причём заготовленные вёдра – автобус кипел часто) и, соответственно, заливал куда-то внутрь автобуса. Не помню, какова была модель автобуса, но это было еще до появления ЛиАЗа, такие старые советские автобусики остались уже на пределах моей памяти. Часть этих деревянных домов сохранилась до сих пор, кстати. Около Косино сохранились дома деревянные, около Ухтомки тоже сохранились, конечно. И несколько домов сохранилось напротив «Комфорта», до сих пор они стоят, как-то они крепкие. И парочка домов сохранилась в начале Лермонтовского проспекта, но видно, что они не жилые, я подозреваю, что там какие-то узбеки живут, потому что там совсем уже они разрушены; видимо, просто не доломали. Видно, что они уже такие, не для жизни. Хотя нет, там недавно около одного из них забор поставили. То есть, видимо, всё-таки там кто-то живёт, и рассчитывают сохраниться.

[Так и жить дальше.]

Да. И как раз в середине девяностых годов эти дома сносили в большом количестве. Как раз тогда сносили дома вдоль Лермонтовского проспекта и произошёл конфликт с местными жителями, который описан в воспоминаниях Лужкова. То есть Лужков гордился, по всей видимости, этим как примером своей гибкости. Ну, что делать, действительно дядя Юра гибкий был во многих вопросах [улыбается]. И он описал в своих воспоминаниях, что местные жители, недовольные сносом домов, устроили сходку. Лужков приехал сам на эту сходку и уговорил протестующих их тем, что для них построили коттеджи. То есть типа того, что вы привыкли жить в одноэтажных домах, у вас уклад жизни такой. Вот давайте мы ваши дома снесём, а построим хорошенькие коттеджики, в которых вы будете и жить. Так же рассказывал и другой информант, нет?

[Нет, вообще не так.]

Да? А как?

[Давайте вы закончите историю, очень интересно.]

Нет, ну это реальная история, она описана самим Лужковым. И тогда это широко обсуждалось. Но, я подозреваю, что люди, которые получили коттеджи, быстро их перепродали. Потому что там, например, жила моя одноклассница, которая не имела никакого отношения к этим деревянным домам [смеётся]. Так вот.

[Информант, который рассказывал мне про коттеджи, очень молод, и для него это элитные коттеджи, которые построены будто бы родственниками Лужкова для каких-то богатых людей, то есть первая в районе застройка для богатых.]

Да. Коттеджи, вообще, производят впечатление достаточно представительное. Они и тогда производили впечатление богатых, но они, действительно, строились для местных жителей. Ну, я не исключаю, может быть, там кого-то ещё поселили помимо местных жителей [улыбается]. И я подозреваю, что местные жители быстро их распродали, а сами куда-нибудь переселились.

Салют на полях в Жулебино, на Воробьёвых горах, Таганке и Красной площади (00:41:38.105 – 00:44:40.000)

Так вот, вот это вот поля-поля-поля, и здесь, на этих полях, происходило важное действие - смотрели салют. Те, кто были не ленивые, ездили в Москву смотреть салют. Например, на Воробьёвы горы – оттуда было видно очень хорошо. Однажды мы туда поехали, и поезд прошёл мимо станции «Ленинские горы»; ну, видимо, чтобы не делать столпотворения, и доехали до «Университета». И весь состав бегом побежал, чтобы успеть к салюту. С нами был реальный ветеран войны, мой родственник (сейчас его уже нет в живых давно) дядя Юра, вот я помню, что он всё дальше-дальше-дальше сзади. Всё, ветеран войны уже сошёл с дистанции [смеётся]. А все остальные - бегом буквально, бегом-бегом, быстрее-быстрее, прибежали посмотреть. Другое место было поближе - Таганская площадь. Там тоже хорошо было видно, там залпы были прямо над нами. Некоторые ездили и на Красную площадь, но мы никогда не ездили. А так - ходили сюда, то есть выходили примерно вот на эту вот дорогу; дорога была вся полностью запружена, а самые активные доходили до середины поля и стояли, смотрели, любовались, это было, действительно, такое вот массовое развлечение. И уже когда мы были взрослыми, опять же с магнитофоном ходили, с друзьями втроём, как раз вышли вот на эту вот дорожку, вот здесь как раз дорожка была [показывает], примерно так же. Нет, она не совпадает с Хвалынским бульваром, она являлась продолжением центральной аллеи, проходящей через лес. И, соответственно, мы выходили, смотрели, кидались магнитофоном, то есть у нас всё это было такое радостное. Это мы уже были здоровенные, я уже учился в институте, они в техникуме. И помню ещё момент… Есть вещи, которые запоминаются в подростковом возрасте, они врезаются в сознание напрочь. Они и сейчас запоминаются хорошо, а тогда – вообще. Мы, значит, идём по дороге, вдруг нас обгоняет машина, и в ней мужчина и женщина едут в середину поля, ночь. Ночь. Я до сих пор помню номер машины – Б6400МЖ [смеётся]. Мы не знали, но догадывались, что они там делали… Когда они свои дела сделали, то проехали обратно. Мы ещё проводили их взглядами. Мы были старшеклассники, в классе в восьмом, это вот запомнилось [смеётся]. Нужно выложить сейчас номер в интернет, и вдруг всплывёт какой-нибудь давний роман, там, кого-то с кем-то [смеётся].

[«МЖ» – хорошее окончание номера.]

Вот. Ну вот так вот в двух словах, что-то ещё можно повспоминать.

Жулебинский лес и Кузьминский парк (00:44:40.000 – 00:48:21.782)

Здесь [показывает на карте] наш лес имел продолжение - Кузьминский парк.

[То есть Жулебинский лес переходит в Кузьминский парк?]

Да.

[По диагонали?]

Да, по диагонали, и туда было очень легко ходить. Это сейчас стоит отбойник, а тогда движение на дороге было таким спокойным, что, в общем-то, перейти МКАД проблем не было. То есть мы, например, с родителями неоднократно ходили, или я один ходил, когда катались на лыжах: просто снимали лыжи, переходили, перелезали через слабенькое ограждение и шли туда, катались по всему Кузьминскому парку, можно было доехать вплоть до усадьбы. И я последний раз, помню, переходил таким вот образом уже в году в двухтысячном. Я писал диссертацию, и у меня там была группа для исследования. Я помню, что ходил спокойно, без отбойника, тогда ещё не было перехода, то есть движение было очень спокойным и тихим. А сюда [показывает на карте], в лес за Новорязанским шоссе, почему-то никогда не ходили, я вот даже и не знаю. Мы сюда сходили с дочерью, гуляли как-то раз, зашли.

[А тут тоже лес?]

Да, тут тоже лес. Большой довольно лес, но мы сюда почему-то не заходили никогда. Здесь Военный университет. Мы знали Военный университет, гуляли около него регулярно.

Летом 1986 года я работал в студенческом стройотряде, мы укладывали дорожки вот здесь, в Кузьминском парке, и иногда после этого я шёл домой пешком. То есть, у нас было общежитие в Люблино, рядом с полями мелиорации. И оттуда нас привозили в Кузьминский парк, мы там работали, щебень укладывали. Тоже такое вот воспоминание, я понимал, что каким-то образом это место стало моим.

[Вошло…]

Да, вошло в, так сказать, космос. Ну, наверно, пора перейти к Выхино.

Присоединение Жулебино к Москве, строительство метро (00:48:21.782 – 00:51:27.393)

[А можно ещё задать вопрос о Жулебино?]

Какие-то наводящие вопросы у вас есть по рассказанному?

[Есть. Расскажите, как его присоединили к Москве и что с этим было связано? Ведь сначала это была приграничная территория между Москвой и Люберцами.]

Тогда это была территория Люберец, и лес был люберецкой территории, то есть Москва за пределы МКАД не выходила. Первая территория, которую присоединила Москва, это было Солнцево. И, соответственно, потом уже, в девяностые годы где-то, присоединили как раз Жулебино. То есть Москва расширялась, Москва застраивалась, было интенсивное строительство, поскольку новые времена, коммерческое жильё и, соответственно, вот…

[И вся эта территория застроилась в этот момент?]

Да, да.

[И как было воспринято присоединение?]

Вот тогда у нас уже были интересы в Москве, и, соответственно, для нас это было как бы сон такой, что где-то рядом что-то такое происходит… Я уже рассказывал, что как-то раз мы с Владом вышли на границу бывшего аэродрома и обнаружили, что здесь всё застроено домами. Мы хохотали, кричали: «Уберите это, этого здесь нет, здесь растёт щавель», – и так далее. И помню, где-то в году двухтысячном я сидел дома и вдруг подумал, что вот я ни разу не был в Жулебино. Я встал, прошёл весь район до Новорязанского шоссе, посмотрел. И как-то мы стали это всё обживать, эту территорию. Иногда гулять сюда ходили. Это уже были новые кварталы, просто мы их сознательно обживали и сейчас потихонечку обживаем. Ну, вот метро построили не так давно.

[Вам стало удобнее?]

С метро? Конечно, конечно, да… Первые несколько месяцев просто при мысли о том, что я еду домой, у меня тепло растекалось в душе [смеётся]. Я понимал, что еду на метро, что я не буду ждать на Выхино. Мы ж на электричках ездили обычно, на автобусах было очень тяжело. Всегда Выхино было очень проблемным местом с точки зрения транспорта. Есть уже даже такой термин «эффект Выхино». Я о нём узнал из Википедии и очень обрадовался, потому что понял, как всё это называется. И всегда, например, когда ко мне приезжали гости в Люберцы, первая достопримечательность, которую я им показывал, это был люберецкий автобус, потому что такой давки не было нигде. По сравнению с Москвой и другими городами это была небывалая давка, и ехать было очень тяжело. Ну и также зимой стоишь на Выхино, ждешь электричку, а там холодно, нудно, а тут теперь – метро, радость.

[То есть вы сейчас ездите до «Лермонтовского проспекта»?]

Да, я хожу пешком домой пятнадцать минут.

[Да, я тоже так делала.]

Ага. Причём мне одинаково и от «Жулебино», и от «Лермонтовского».

[Понятно. То есть для вас момент перехода этой территории в Москву никак не отметился?]

Нет, нет.

[А вокруг люди что-то говорили, не было конфликтов по этому поводу?]

Нет, конфликтов не было.

Группы чернокожих в Жулебино (00:51:27.393 – 00:55:16.087)

С жителями не было конфликтов точно. Но вот сейчас говорят, что в Жулебино действует какая-то мощная негритянская группа. У нас много чернокожих, причём молодых.

[Это в Жулебино?]

Мне один человек рассказывал, что он заехал вот сюда вот, вот в это вот место примерно [показывает на карте] как-то раз, и просто оказался на улице среди огромного количества негров. На машине через негров. Конкретно указал перекрёсточек, где-то вот здесь вот. То есть их было очень много. Я подозреваю, что это действительно какое-то землячество, которое просто в тот момент вышло на улицу, потому что я в тех местах регулярно хожу, и чернокожих не больше, чем обычно.

[Это всё Жулебино?]

Да, Жулебино.

[То есть сейчас Жулебино проходит как-то вот так, правильно я понимаю?]

Да, да. Ну и сюда проходит [показывает на карте], территории военной части тоже открыты теперь.

[Она тоже входит?]

Нет, военная часть – это уже Люберцы. Нет, конфликтов не помню. Ещё понимаете как, Люберцы я всегда воспринимал как пригород Москвы. Вот дети, подростки, они живут в Люберцах, это их космос; а те, кто старше, они всегда по всем делам ездят в Москву, начиная, там, с магазинов (как раньше ездили в магазины), кинотеатров, какие-то дела, дружеские какие-то отношения. Сейчас это усиливается. То есть то, что происходит в Люберцах, оно как-то уже не актуально. И потом сейчас сложилась такая ситуация, что местных жителей в Люберцах очень мало - таких, которые действительно местные. Потому что строится много нового жилья, и, соответственно, оно заселяется не люберецкими. То есть, очень много приезжих, которые приехали и купили жильё. Соответственно, как-то вот идентичность, что мы люберецкие, размыта очень сильно. И с другой стороны, вот, например, мои одноклассники, - их очень мало осталось в Люберцах. Это одна из причин, почему тяжело интервьюировать люберов, – потому что многие переехали в Москву. Там кто-то женился, кто-то жильё купил, кто-то ещё по каким-то причинам, кто-то… Вот у меня друг переехал, про которого я несколько раз сегодня рассказывал, не называя по имени, - он переехал, наоборот, в Раменское, ему там нравится. То есть, они там жильё купили, там подешевле, и они там уже довольно давно... То есть, действительно, какой-то идентичности и какого-то землячества людей, которые были бы местными, у которых было бы общее представление о том, где рос хороший щавель, - такого практически не осталось. Вот у меня соседи, например, на моей лестничной клетке… Мы с ближайшими соседями всегда жили вместе, то есть получили квартиры эти, но соседи напротив - они уже другие.

Репутация Люберец и Жулебино (00:55:16.087- 00:56:03.333)

[А какая репутация у Жулебино с точки зрения Люберец? Что это за район: благополучный или нет, опасный или нет?]

Да как-то никакой репутации. Вот репутация, причём даже не от Люберец, я от кого-то из москвичей, - я узнал, что там негров много. Никакой. Я помню, этот вопрос был как раз в рассылке, но, так же как и в Выхино, кстати, не было репутации никакой. У Люберец была репутация – это да, да. А все остальные как бы уже грелись в сол…

[В лучах славы].

В лучах славы [смеётся]. Сопоставляли себя, старались соответствовать.

Жулебино как вертолётный район, торговый центр (00:56:03.333 – 00:58:28.017)

[Какие-то знаковые места в современном Жулебино вы можете выделить?]

В современном Жулебино кто-то, по всей видимости, понимает то, что это бывший аэродром вертолётный, потому что там поставили вертолёт. Вертолёт один сейчас стоит в Люберцах в северной части, неподалёку от вертолётного завода, и как-то он прижился. То есть, я смотрю, его на буклетах всяких там делают, когда хотят изобразить Люберцы. Этот вертолёт стал одним из знаковых, узнаваемых объектов Люберец. И здесь такой же вертолёт стоит. Не знаю, когда его поставили, я как раз недавно его обнаружил для себя. А так больше? Да что-то даже и не знаю. Ну вот, там, зубной кабинет, в который я ходил, – это же не знаковое место [усмехается], это личное. Вот сейчас там построили торговый центр, я его обнаружил неожиданно, этой весной. Его открыли, видимо только-только. Как всегда торговые центры, он является такими местом притяжения. И по Люберцам, кстати, тоже: те, кто помладше, для них при описании Люберец большое значение имеют именно торговые центры, потому что это какие-то такие места притяжения, куда ходят посидеть, потусоваться, покушать, кино посмотреть. А для меня Жулебино – как-то вот оно существует, оно используется по мере, так сказать, необходимости. Например, мы с женой захотели в ресторан сходить. То есть, задумались о вопросе, что вообще есть в Жулебино из ресторанов. Зашли в интернет, посмотрели, там, выбрали, обзвонили – сходили. А так… Какие-то магазины, может быть... Не изменило Жулебино мою жизнь никак. Вот я говорю, был момент, когда году в две тысячи первом я задумался, что я там ни разу не был, и специально сходил посмотрел. Сходил вот, освоил. Это к тому же ещё московская территория…

Восприятие Жулебино местными жителями и Люберец жителями Жулебино (00:58:28.017 – 01:00:00.000)

Я подозреваю, что по-другому Жулебино воспринимается местными жителями. Один раз был такой разговор. Мы с братом двоюродным пришли… Я хотел купить гараж в кооперативе, и вот мы с братом (брат у меня просто автомобилист - я тогда ещё был молодой автомобилист, а он уже опытный автомобилист) - вот мы с ним пришли и, соответственно, с женщиной разговариваем. Какая-то приезжая женщина, из тех, кто осваивает Москву. Где-то в девяностые годы приехала, закрепилась. Она говорит: «Вот, мы жили вот в этом доме, здесь одни сплошные наркоманы. (В этом доме мой друг живёт, там нет наркоманов). А сейчас мы переехали, вот, в Жулебино». Указывает место. Ну, мы так с ней сделку не совершили. Потом брат говорит: «А ты заметил: вот здесь вот Люберцы – одни наркоманы, а теперь она в Москву переехала, в Жулебино». Хотя это вот два дома, собственно, они в пяти минутах ходьбы. То есть одно дело – Люберцы, а другое дело – Москва. То есть Жулебино – уже Москва.

Памятник «Тёрка». Известные личности, связанные с районом. Бывшая деревня Подосинки (01:00:00.000 – 01:02:30.000)

А что говорит другой информант? Для него есть какие-то знаковые места?

[Ну да, они назвали вертолёт, для них это место встречи. И ещё назвали памятник «Тёрка». Наверное, это тот, возле которого мы сейчас проходили.]

«Тёрка», да. И вот, кстати, когда мы проходили, я сказал про лётчиков. Вот, видимо, тоже кто-то сознательно разрабатывает тему лётчиков, и в памятниках в том числе, потому что это памятник какой-то эскадрилье. Возможно, она формировалась в нашем военном городке, как-то имеет к нему отношение. Кто-то брендирование, видимо, производит. То есть, если брендирование делать, то как раз тема вертолётов хороша.

[Да, здесь очень развита военно-вертолётно-самолётная тема. Когда я ждала вас, смотрела на карту района и заметила, что все школы названы в честь Миля.]

А там улица имени Миля, да. А кто такой вот генерал Кузнецов? Я сейчас тоже шёл на встречу, задумался. Генерал Кузнецов – вот кто это? Может, он тоже лётчик, нет?

[Другой информант мне как раз про него рассказывал. Это был генерал, который в 1941 году не пустил немцев под Москвой. Как он связан с этим местом, я не поняла.]

Потом маршал Полубояров, тоже улица Полубоярова. Надо, вообще, мне поинтересоваться, кто это, почему это им именно назвали.

[Не знаете, откуда название Жулебино?]

По этой деревне.

[По этой деревне?]

Да.

[По деревне, которая возле водоёма была?]

Нет, нет, нет. Вот эта деревня, она… это было Жулебино [показывает на карте]. Вот эти вот домики – это было Жулебино. А это, я не знаю, может быть, оно относилось. Я говорю, когда здесь не было МКАДа, здесь было много деревень. Вот деревня, которая дальше, называлась Подосинки.

[И магазин так потом назвали?]

Магазин «Подосинки», да. Но он далеко. А Подосинки были длиннющие. То есть, вот и мой дом стоит, и посёлок Калинина стоит на Подосинках.

Станция метро «Выхино» (01:02:30.000 – 01:04:40.532)

[Хорошо. Теперь расскажите что-нибудь про Выхино.]

Так, Выхино, во-первых, я его знаю как человек, который живёт неподалёку, то есть… Мы через него проезжали. Это один из ближайших кварталов Москвы, соответственно. Ну вот мы проезжали на автобусе до «Ждановской»… Ну, «Ждановская» [усмехается.], а не «Выхино» какое-то там. Так, вот рисуем, опять же, МКАД [рисует новую карту] и вот рисуем… из Люберец. И здесь, значит, у нас железная дорога параллельно [рисует], и станция «Выхино» – «Ждановская». Я напишу «Ждановская».

Московский Институт Управления в Выхино. Пивная «Деканат» (01:04:40.532 – 01:10:18.007)

Намного больше внимания я стал уделять Выхино, когда поступил в институт. А поступил я в институт вот сюда [показывает на карте]. Он назывался в то время МИУ – Московский институт управления. Потом МИУ переименовали, он стал называться ГАУ. Такие какие-то животные названия [смеётся]. А сейчас он называется ГУУ – Государственный университет управления. Он полностью изменился и, соответственно, там факультеты поменялись. В частности, того факультета, который заканчивал я, там уже нету. Я в него поступил в том числе потому, что было удобно. Ну, глупость я, конечно, сделал, это была одна из моих жизненных ошибок; на самом деле я с детства увлекался историей. У меня в жизни не было такого человека, который смог бы доходчиво объяснить, что, вот, раз интересуешься историей, то ей и интересуйся. И я как-то пошёл по пути наименьшего сопротивления, поступил в ближайший к себе институт, в МИУ. Это был институт, в котором учились большей частью приезжие. В нашей группе жителей Москвы было двое, три человека было из ближайшего Подмосковья, по нашей дороге, – это Люберцы, Томилино и Жуковский. Ещё несколько – человека три – было из Подмосковья, но такого довольно далёкого. Остальные были из разных совершенно регионов, приезжие. Там были с Кавказа… Ну, в общем, отовсюду были. И это, кстати, вот я сейчас думал, во многом обусловило поведение студентов. У нас был какой-то очень консервативный курс, неформалов у нас не было. У нас из неформалов был Лёша Ёлкин и на старших курсах я, под его влиянием во многом. Мы были такие придурки, нас было всего двое. На нас ходили пальцами показывали. Остальные были очень такие сдержанные, спокойные такие. Но, соответственно, поначалу… Но у нас сложилась хорошая дружеская компания, с которыми мы сейчас много времени общаемся. Человек, наверно, восемь нас, большей частью девушки (у нас большей частью девчачий был институт). На первом курсе наши жили в разных местах Москвы в общежитиях или снимали жилье, а потом на главной территории построили дополнительный корпус. Комплекс ГУУ состоит из зелёных зданий, и среди них высокий серый корпус – это и было новое общежитие, в которое заселили моих одногруппников. В общежитии началось общение, всякие тусовки. И мы как-то знали всё, что происходило в округе. Причём у нас был свой взгляд на вещи. Например, волна люберов, которая была в то время, и которая, как я теперь уже знаю как исследователь, захватила и Выхино очень основательно, нас это совершенно не интересовала и, вообще, в принципе, как-то это пролетело мимо нас. Вообще, про люберов люберчане узнали из газет большей частью. Был период, когда ходили с газетой «Собеседник», встречались и говорили: «Смотри, какой страшный город, в котором мы. Ты знал? Я тоже не знал». [Смеётся.] Вот. И появились любера, собственно, после публикации в «Огоньке» и «Собеседнике» как массовое движение. До этого было что-то такое слабенькое, но это как массовое движение шугануло именно тогда. А мы это осваивали с точки зрения местных жителей. Но вернемся к Выхино. В этом районе мы хорошо знали пивные, поскольку студенты всегда этим делом интересовались. Значит, вот здесь вот я сразу нарисую наш институт [рисует], в котором мы имели удовольствие учиться. Значит, Рязанский проспект шел вот так вот. Рязанский проспект. Я ещё помню время, когда здесь [показывает на карте], при повороте с проспекта на улицу Хлобыстова, стоял двухэтажный магазинчик. Мне ещё потом более старший родственник рассказывал про него. Ну, там, личные воспоминания, в общем-то, не интересно. И, значит, соответственно, пивные. Одна пивная находилась здесь вот [рисует на карте]. Сейчас не знаю совершенно, что в ней. Маленькая автопоилочка одноэтажная. Пивная называлась «Деканат».

[Класс! «Пойдём в деканат», - это звучало.]

Совершенно верно [смеётся]. То есть когда после большой перемены проводилась перекличка: «Студент такой-то, студент такой-то… А где студент такой-то?» Голос из зала: «В “Деканате”» [смеётся]. Через какое-то время студент, покачиваясь, довольный заходит. Ну, мало ли почему студента в деканате могли задержать.

[А это здание сохранилось? Оно на железной дороге?]

Это одноэтажный домик; я боюсь, что он не сохранился. Там очень быстро исчезла пивная, потому что уже появились другие места. Это был одноэтажный домик, там было пиво, которое сейчас мы бы побрезговали пить, но тогда оно было безумно вкусным. Там, в этом одноэтажном домике, были стоячие столики, там выдавали стандартно солёные печенья, и регулярно не было кружек. Кружки исчезали, и поэтому был такой признак времени – ходили с пакетиками. У меня был специальный пакетик всегда с собой приспособлен, из-под яблочного сока. Кружки там воровали, поэтому регулярно их не было.

Общение с «рецидивистом» в пивной «Деканат» (01:10:45.364 – 01:11:52.643)

В декабре моего первого курса был такой случай. Я ехал в автобусе в институт. Сошёл с автобуса, подходит дядька – такой маленький, угрюменький, и говорит: «Что ты на меня смотрел всю дорогу?». Как я сейчас понимаю, дядька может быть, был слегка сумасшедший; а может быть, просто вот есть такие люди, которые всюду изображают из себя что-то. Ну, короче, дядька представился, что он, вор-рецидивист. И мы с ним сходили в пивную, попили пива. Мне было очень интересно – с настоящим вором. Дядька рассказал, что он контролирует торговлю билетами Большого театра, сводил меня к Большому театру, сказал, куда нужно заходить, обещал меня взять в долю. То есть, я вернулся в институт в тот день, но передо мной были перспективы, вообще, богатые [смеётся]. Ну дядька был, видимо, из тех, кто любит пускать пыль в глаза. Я быстро сообразил, что он вообще никакой он не жулик. Вот такое вот у меня воспоминание осталось, и «Деканат» тоже в нём был.

Пивная «Ректорат» на улице Ферганской (01:11:52.643 – 01:15:25.667)

Значит, следующая пивная. Она была подальше. Она была также слабо благоустроена. Поскольку она была подальше и поавторитетней, она называлась «Ректорат», она же «Ранчо». Это Ферганская улица. Ну, условно, здесь [рисует на карте]. Пивная «Ректорат». В связи с «Деканатом» может всплыть множество воспоминаний. Например, когда в восемьдесят пятом году был введён сухой закон, здесь устраивали винтилово. И у нас был парнишка, казах, звали его Аскар, фамилию не помню уже. Он попал в облаву. Он попал в облаву, и на него написали телегу в институт о том, чтобы, вот, пропесочить его. И вот, собрался в поточной аудитории весь курс. Там большая аудитория, такая огромная. Сообщили, что собрание посвящёно поведению Аскара такого-то, который был задержан… Причём он, по-моему, даже не во время учёбы был задержан, просто задержан. Аскар вышел. Всё это было очень глупо. Но все понимали, что так надо. Я застал время, когда была такая вот шизофрения социальная: с одной стороны, все понимают, что глупо, с другой стороны, понимают, что вот нужно сделать какие-то действия. И вот Аскар вышел и сказал: «Ко мне из Казахстана приехал мой двоюродный брат и сказал, что умер мой дядя. Потому что умер мой дядя, мы пошли, чтобы помянуть моего дядю в пивную. И вот там вот, то есть, вот, та-та-та, там, ну, я не виноват мы дядю поминали с братом». Ему отвечали: «Да-да, дядю с братом. Как же так тебе не повезло! Как нам жалко твоего дядю». [Смеётся.] Вот. В старших курсах почему-то мы в «Деканате» мало уже появлялись. Даже не знаю, почему. Видимо, где-то в других местах уже начали пиво пить, а может быть, я уже что-то подзабыл. Это было регулярное такое место встреч. На этой стороне [показывает на карте] были… была пивная «Снайпер», ресторан «Снайпер». Потому что была улица Снайперская. Называлось: «Напиться на Снайперах». Но мы почему-то там ни разу не были. Я знаю это от старшего товарища. На первом курсе мы поехали на картошку, и нами руководил какой-то молодой, видимо, аспирант… Вот я сейчас помню… фразу скажу, она немножко грубоватая, но он почему-то решил, видимо, поделиться со мной знаниями. Он сказал: «Нет студента, который не был бы в сисю пьян в «Ранчо» и в сисю пьян на Снайперах». В «Ранчо» мы заходили, на Снайпера мы не заходили. Ещё одна пивная была на Рязанском проспекте, не помню, как называлась, может быть, никак. Ну, не буду её вам показывать.

Кинотеатр «Энтузиаст» (01:15:25.667 – 01:18:05.450)

Знаковым местом для нас был кинотеатр «Энтузиаст». Сейчас его уже как кинотеатра нет, там какой-то театр находится. Мы ходили смотреть кино. Например, хорошо запомнилось… Первое, когда что-то происходит в первый раз, это запоминается. И был первый экзамен, когда мы уже первые полгода отучились, экзамен по высшей математике. И вот мы пошли несколько человек в кинотеатр смотреть фильм «Спартак» Стэнли Кубрика. Где-то пятидесятых годов такой. Это вот яркое воспоминание. Потом мы практически после каждого экзамена ходили куда-нибудь. То есть у нас было правило после экзамена дальше не учиться, а вечер отдыхать, поэтому часто бывали в «Энтузиасте». Кинотеатра «Волгоград» тогда ещё не было, то есть он почти никак не входит в мою картину мира. Но большей частью ходили, конечно, уже не в «Энтузиаст», а в другие кинотеатры. То есть тогда (моё поколение это хорошо знает, а вы, наверное, уже не застали) были афиши кино. То есть, подходишь к афише кино, она здоровенная, такой огромный щит с двух сторон, и маленькими шрифтиками репертуар всех кинотеатров Москвы на неделю, наверно. Ходишь, выбираешь. Несколько человек собираются, перекрикиваются с разных сторон этого щита: «А вот это ты смотрел?» – «Да, смотрел, не пойдём». – «А вот это?» – «Нет. А давай вот лучше вон туда-то пойдём, там всегда хорошее кино». – «А давай». – «А давай на Баррикадную мультфильмы смотреть». Такое было одно время развлечение. В последствие узнал от мудрых людей, что вот мудрые люди около таких афиш знакомились с одинокими девушками, которые выбирали кино: логично, раз девушка смотрит афишу, значит, ей нечего делать и нужна компания.

Телефоны-автоматы (01:18:05.450 – 01:20:52.814)

Ещё помню телефоны с той стороны – тоже такое знаковое место. Тогда же звонили только с автоматов, не у всех были домашние телефоны, а тем более в институте неоткуда было позвонить, поэтому на улицах стояли ряды телефонов, и соответственно… Вплоть до того, что как-то раз, но это не на выхинских, а на похожих телефонах, один из моих друзей в девяностые годы продавал знаменитый «вагон с сахаром». В то время была городская легенда. Тогда только-только стали все торговать, тогда профессия брокера считалась крутой. Сейчас уже как-то всё по-другому, сейчас уже все связи налажены, а тогда вот считалось, что брокерская работа очень прибыльна. Был известный анекдот, когда встретились два российских бизнесмена, один говорит: «У меня есть вагон мармелада, продам за миллион рублей». Другой говорит: «У меня есть миллион рублей, я куплю твой вагон мармелада». Разошлись два российских бизнесмена, один пошёл искать вагон мармелада, другой – миллион рублей. И вот тогда была городская легенда о том, что где-то под Москвой стоит вагон с сахаром, который нужно продать. Подходил один человек к другому и говорил (как раз были перебои с сахаром): «Слушай, под Москвой стоит вагон сахара. - Вот если найти покупателя, то получишь проценты». И огромное количество людей слышало про этот вагон… Я тоже честно пытался продать этот вагон сахара. А мой друг, который начинал заниматься бизнесом, у него ещё несколько друзей было, и они на этих телефонах, как он рассказывал, человек пять звонили, двушки кидали. И почти цепочку выстроили. В последний момент она оборвалась. Он говорит: «Мы вышли из этих телефонов и ругались матом. Как же так?» [Смеётся]. То есть, были какие-то практики, которые я вот сейчас уже с удивлением вспоминаю. Но тогда, да, вот из этих телефонов звонили. Всегда были двушки в кармане. То есть получаешь сдачу, мелочь, сразу, на автомате – двушки – раз! – в сторону, положил в отдельный карман. И были любимые телефоны, с которых хорошо было звонить, потому что звук хороший. Были совершенно отвратительные телефоны. Кто-то, видимо, решил сэкономить для народного хозяйства, и делали телефонные будки без низа. Вот когда будочка стоит, полностью она тебя закрывает, в ней кое-какая звукоизоляция, а когда только верх, а внизу ничего нет, тогда звукоизоляции нет никакой, и если рядом хоть какая-то улица, то вообще, в принципе, по нему звонить смысла нету. Вот такие вот мелочи всплывают в памяти.

Работа дружинниками. Мусульманское кладбище на Кузьминском кладбище. Могила цыганского барона (01:20:52.814 – 01:25:50.000)

Из интересных вещей, которые тогда были, я расскажу сейчас про народную дружину. Нас, студентов, несколько раз отправляли дружинничать. Значит, здесь было отделение милиции, где-то вот здесь [рисует на карте]. Отделение милиции. И вот, я вспоминаю три раза. Один раз, это было в восемьдесят пятом году, потому что мы сторожили очередь в винный магазин, которая была огромной и просто-таки бесконечной. Мы подошли, постояли, посмотрели. В другой раз без меня ребята ходили, они тоже сторожили эту очередь, но сторожили они более плодотворно: досторожили до конца, очередь разошлась. И милиционер сказал: «Ну, ребята, вы молодцы какие, пойдёмте купим что-нибудь». То есть, поскольку это был дефицитный товар, а они помогали порядок наводить, то они купили (за свои деньги, конечно) тоже какой-то алкоголь. А мы просто ходили по району, посматривали, разговаривали. Преступлений при нас не было. Хотя один раз милиционер взял нас с собой, двух парней – меня и Макса, – на квартиру к наркоманам понятыми. Может быть, им просто надо было нас задействовать, а сам он опасался, всё-таки притон. И мы зашли, там реально были наркоманы. Он что-то им сказал, какую-то работу с ними провёл.

[Это было здесь в районе?]

Вот здесь, где-то вот в этом районе мы ходили [показывает на карте]. Мы один раз зашли на мусульманское кладбище, там же мусульманское кладбище находится.

[А я не знаю, где оно находится.]

Есть Кузьминское кладбище, на нём знаковое место - могила цыганского барона. А есть на задворках Кузьминского кладбища отдельный такой вот кусочек, он просто отдельно стоит, небольшой очень участочек, – это мусульманское кладбище, там мусульманские могилы были. Мы туда ещё ходили, было очень странно, непривычно.

[Мечети там нет?]

Ни мечети, ничего. Это было советское время, тогда мечетей и не было.

[Это ближе к Кузьминкам?]

Так, вот сейчас мы нарисуем здесь Волгоградский проспект [рисует]. Так, вот у нас здесь Сормовская улица… Вот здесь отделение милиции, насколько я помню. Вот здесь «Ранчо», да. И вот здесь вот примерно мусульманское кладбище.

[То есть это всё ещё Выхино, а дальше начинается район Кузьминки?]

Наверно, да. А я не знаю даже. Дальше Кузьминский парк начинается, вот там вот, выше.

[Я это и имею в виду.]

Да. Как раз здесь вот лес [показывает на карте], в котором мы сидим сейчас. И здесь дальше как раз Кузьминский парк и кладбище. Я крестиком его обозначу, как на картах. И, соответственно, сюда мы уже не заходили. Это я уже заходил как-то по каким-то разным поводам. Я однажды, не помню, зачем, но я здесь с мужиком шёл, и он мне долго рассказывал про могилу цыганского барона. Я жалею, что я не записал, потому что это очень красиво получалось. Там, действительно, очень крупный памятник стоял на одной из центральных аллей, там цветная фотография. Сейчас он не покажется богатым, а тогда он выглядел очень богатым. То есть, тогда же были нормативы на кладбище на размеры памятников; тогда были нормативы на всё, и на размеры дачных домиков, и на размеры памятников. И он был выше всех. И дядька рассказывал, что цыгане неофициально его отправили по частям. То есть они его перевозили по частям, по камушкам, собирали здесь. То есть какая-то у него была очень хитрая долгая история. Но вот, к сожалению, я не запомнил.

Группировки в районе Выхино, работающие на люберов. Публичный дом с окнами на институт (01:25:50.000 – 01:30:51.053)

Расскажу то, что я знаю уже сейчас как исследователь: здесь были довольно-таки солидные группировки в конце 1980-х, в годы люберов; эти группировки частично работали под люберов, частично себя противопоставляли им. В частности, я переписывался с человеком, который жил здесь и считал, что они закрыли Москву от люберов. Он говорил: «Мы стояли, постоянно стояли здесь, на кассах метро, и когда любера подходили, мы их били, ни один любер не прошёл. Мы, – типа, – держали… защищали Москву». Когда я расспрашивал бывших люберов, ни один вообще не сообразил, о чём идёт речь [смеётся]. В том числе потому, что, вообще говоря, большинство проезжали на электричке дальше до Казанского вокзала, то есть они просто не садились в метро. Это было и безопаснее, и удобнее.

[Либо уже потом на машинах.]

Нет, машин тогда ещё не было в таком общественном пользовании. Либо каким-то другим способом: от Люберец до Рязанки можно доехать, можно до Кузьминок доехать. Но вот такое, по всей видимости, ощущение того, что «мы здесь стояли и никого не пускали», оно было сильно́. Один из информантов рассказал мне, что вот этот район, вот этот [рисует на карте], назывался Бомбей. Почему, неизвестно. Для меня этот район был окрашен другими ассоциациями. Я отмечу. Вот в этом доме [рисует] жила девушка, которая мне нравилась. Она снимала там комнату. Мы с ней вместе готовились к экзаменам, и иногда гуляли по району, я вспоминаю это с большим удовольствием.

[Между какими улицами этот дом?]

Это, по-моему, Ташкентская улица.

[Ташкентская].

А, вот могу рассказать про этот дом [рисует на карте]. По-моему, этот. Здесь был публичный дом. Это уже девяностые годы. Я туда не ходил, но ходил мой друг, он очень любил это дело, от него я узнал. Он сказал просто: «Дом с окнами на ваш институт». Ну, публичный дом – это была квартира, в которой, я так понял, две комнаты было. В одной жила проститутка, а в другой сидело много бандитов, которые её охраняли [смеётся]. Вот так вот по рассказам. Он понравился проститутке, она его приглашала ещё приходить, лично. Хотела с ним личные отношения. Вообще, это отдельная тема, я её не знаю, но те, кто знают, могут рассказать об этом много интересного. Я из девяностых годов помню еще вот что. Поскольку был период, когда все торговали на улице чем только можно, я тоже этот период пережил. Я торговал, в частности, на автозаправке [рисует]. Были огромные очереди на автозаправку, длиннющие-длиннющие, и кто-то мне предложил поторговать (тогда ещё книги-то не издавались) - буклетиками для водителей. Там были такие буклетики маленькие с телефонами на все случаи жизни. И вот я брал пачку этих буклетов, шёл вдоль этих самых машин и предлагал. И ничего, по тем временам был период, когда это было даже достаточно выгодно. Помню, один дядька сказал мне: «Сядьте, пожалуйста, с сядьте, пожалуйста». Я сел к нему на сидение. «Вы начинающий бизнесмен?» Ну, я задумался [улыбается]. «Ну да, наверное», – сказал [смеётся]. Он мне какое-то дело предложил. Что-то вот тоже типа покупки вагона сахара. Тогда люди бредили вот какими-то несбыточными проектами, что-нибудь где-нибудь продать - купить в одном месте, продать в другом месте. Обменивались такой информаций. Постепенно как-то устаканивалось, но был период какого-то такого безумия людей. Не знали, как себя вести, и, соответственно, вели себя совершенно по-идиотски.

Рынок на Выхино. Восприятие приезжими подмосковного жителя. Имидж района Выхино как наркоманского. Общежитие МИУ (01:30:51.053 – 01:42:54.485)

[А рынок здесь когда возник?]

Вот здесь рынок [рисует на карте]. А, и здесь рынок. И здесь рынок был, и здесь рынок был. Они возникли уже в девяностые годы. Это я уже не был студентом, но мы туда часто ездили, покупали что-то. Ближний рынок.

[Это был продуктовый, а этот – вещевой?]

Здесь был вещевой [показывает], вот здесь вот был вещевой. Как тут написать «Рынок» [подписывает]? Он был такой классический рынок девяностых, то есть такие ряды, в которых, продавалось всё что угодно. Например, мы там покупали свадебное платье для моей первой жены. Причём она там его и примеряла. Причём это было в порядке вещей: «А вот то можно примерить платье?» – «Да». – «А где?» – «А вот, вот-вот-вот-вот…»

[«Заходите за занавесочку».]

Да. Даже не за занавесочку, там вообще за́ угол какой-то, в подсобку. «Заходите в подсобку». Она зашла, примерила – нормально. И там продавали продукты. Потом вот здесь вот дальше образовался строительный рынок, и здесь тоже, собственно. Там и сейчас, по-моему, павильончик есть строительный. То есть он остался уже от рынка. Я сейчас здесь уже не езжу, поэтому даже не знаю, что здесь происходит. Здесь, на северной стороне от железной дороги, тоже рынок был довольно большой, но здесь он был продуктовый. Потом, одно время здесь павильончик построили. Из моих воспоминаний тоже какие-то вещи всплывают: вот здесь вот [показывает на карте] стоит дом, где жил мой репетитор, когда готовился в институт. А здесь [показывает] ещё один. Меня тогда основательно готовили. То есть как-то вот репетиторы были близко к институту. Сейчас уже не спросить, почему-то их находили близко к дому. Видимо, рынок предполагал такое разнообразие. И даже ещё была какая-то женщина-репетитор, я у неё немножко занимался. Там был такой эпизод… Тоже вот какие-то вещи осознаются в разном возрасте по-разному совершенно. Я пришёл, и четыре или пять девушек пришли. А я ещё пришёл, думаю: «Вот, с девчонками, – там, – познакомлюсь». Тогда уже у меня такие мысли возникали, я уже дорос до этого. И как-то просидели, закончилось, и они мгновенно между собой нашли общий язык, вот эти пять девчонок, они встали и все вместе впятером куда-то пошли стайкой. А я как-то остался, ни с кем не познакомился. Потом с одной из них мы в институте встречались, случайно так встретились, она поступала в этот же институт. А потом, уже спустя какое-то время я сообразил, что я был дурацкий москвич прыщавый, а они - пять девчонок, которые приехали Москву завоёвывать, они просто почувствовали, что они родня. Они просто сразу нашли общий язык, сразу у них как-то схватилась тема. Я был для них чисто социально чужой. Вообще, понятно было, что я как бы из другого мира.

[То есть для приезжих вы москвич, получается?]

Да. Да. Можно было бы об этом спросить, кстати, у моих друзей, многие из которых сейчас живут в Москве. Как я говорил, наша компания сохранилась, вообще в принципе отношения поддерживали, но большинство постепенно стали москвичами разным образом. Если хотите, кстати, могу с кем-нибудь из них свести, вот из людей, которые жили как раз в общежитии.

[Да, почему нет? Давайте.]

Могу даже парами. Вот, например, двое из них поженились между собой. Они как раз по-другому, возможно, расскажут. Мне было бы интересно, кстати, может быть, я и с вами схожу; мне было бы интересно послушать, как они это помнят. У них там были какие-то совершенно другие дела. Например, я знаю, они в конце каждого семестра ходили вот здесь вот в магазин около «Энтузиаста», в универсам, они брали там коробки. Потому что когда они сселялись из общежития, а в конце семестра они сселялись, то им нужно было все вещи упаковать в коробки. И, соответственно, там их знали и им давали коробки, готовили уже заранее, то есть к ним очень по-товарищески относились, с пониманием. Денег никаких не просили, просто, вот, да, пришли: «Нате коробки, да». Коробки пустые, чтобы они упаковывали туда свои вещи. Тогда не было никаких коммерческих услуг… Насколько я слышал, потом была очень сильная точка торговли наркотиками около института. А в наши годы этого еще в помине не было.

[Несмотря на то, что в районе был притон?]

Ну, это уже в девяностые годы. Около нашего института была одна из первых разборок, которую осветили СМИ. А самое первое сообщение о бандитской разборке было в одной из газет, когда рассказывали о разборке около ресторана «Узбекистан». Это, кстати, было отражено в фильме «Бригада», в котором множество ссылок на какие-то вещи, которые узнаваемы по тем временам. В газете было написано, что произошла драка между людьми, стоящими в очередь в ресторан, и некими молодыми людьми. Ещё было отмечено, что «хорошо одетыми молодыми людьми». И это была новость, её обсуждали, никто не понял, что это. Это политическая акция? Тогда они уже были. Нет, вроде. Что это… Это уже потом, через какое-то время, стало ясно (об этом писали), что это была именно такая перестрелка, или драка, я уже е помню. И второе подобного рода событие было в начале девяностых во дворе нашего института, как раз, вот, под окнами общежития, в котором раньше наши жили. Тоже было непонятно - было описано как массовая драка. Я не раз уже в интернете встречал упоминание о том, что Выхино самый наркоманский район. Но в наши годы это было не актуально. Вот мысль проскочила: тогда были группировки, как я теперь знаю, но мы ими не интересовались, то есть для нас район - это прогулки после института. Вот занятия в институте закончились - вышли все погулять, или, там, закончился экзамен – гуляем по району. Или ещё был вступительный экзамен. Помню, что после вступительного экзамена я ходил по району; это было само по себе переживание, что я пережил вступительный экзамен, лето, восемьдесят четвёртый год, вот оно. Каждое такое событие воспринимается очень ярко, остро и так сильно, сильно переживается. Мы с друзьями регулярно вспоминаем вот такой случай, отражающий местные советские нравы того времени. Вот, построили общежитие. Это мы уже дружили, у нас была своя компания, мы часто собирались. Ну, первые несколько месяцев общежитие было без лифта – это как бы норма жизни. Все поднимались на восемнадцатый этаж бодро, весело и хорошо [усмехается]. Причём радовались. Поначалу им было тяжело, а потом привыкли. Девчонки поднимались – скакали с сумками, там, со всем таким [смеётся]. Когда пустили лифт, он им как-то уже особо был не нужен. Как-то раз мы собрались, сидим, какое-то там мероприятие, вечер. Общежитие закрывается, предположим, часов в одиннадцать. Мы, короче, опоздали к закрытию общежития, спускаемся вниз. Там несколько парней. Мы спускаемся, чтобы разъехаться по домам. Сидит тётенька такая злобная: «Общежитие закрыто». Мы говорим: «Нам выйти». – «Нет, оставайтесь здесь». Мы говорим: «Это же общежитие, нам бы выйти». [Смеётся.] Причём ей там открыть, в общем-то, раз плюнуть. Она говорит: «Нет, общежитие закрыто, я больше двери не открываю, оставайтесь здесь». И собирается толпа такая, вот этих вот парней. Стоят парни такие, которые к девчонкам приходили в гости, и стоят ждут, пытаются уйти от девчонок [смеётся].

[И не пускают!]

«Нет, живите у девчонок ваших, там» [смеётся]. Один даже через окно вылез. То есть, окно вот на таком уровне [показывает], выше головы, он выпрыгнул, так вот пролетел туда, причем очень спортивно. Так хотел уйти от своей девушки, извините [смеётся]. Но в итоге пробились, значит, выпустили. До сих пор вспоминают с удивлением, как вообще это было. А кто-то оставался ночевать там: постояли, поднялись, сказали: «Девчонки, мы у вас ночуем». Ну, конечно, студенческие годы – все эти весёлые мероприятия студенческие, там, новогодние всякие сборища. Не скажу, чтобы у них там была какая-то, действительно запанибратская атмосфера в общежитии, как часто описывают. У них такого не было. Вот если они будут рассказывать, не знаю, как они расскажут. Например, они не знали своих соседей. В какой-то момент что-то девчонки попросили сделать, я какой-то инструмент искал, они говорят: «Вот у нас парни-соседи». Я спрашиваю: «А что за парни?» – «Не знаем. Знаем, что парни, потому что заходят». Я пошёл к парням, познакомился, что-то у них взял. То есть, такого, чтобы всё общежитие было едино, этого не было почему-то. Может быть, потому что, я говорю, у нас был очень консервативный вуз. Потому что, я знаю, в других вузах в те времена все друг друга знали, там, на нескольких этажах. Как большая-большая коммуналка. А у них нет. При том, что даже кухни у них были не в блоках, а отдельно. Но всё равно была атмосфера общежития: вот, например, Новый год – все собираются, празднуют, весело, шум, гам. Не было совершенно (никто из нас не вспомнил) вот этого богатого материала о студенческом фольклоре, который сейчас изучают все, кому не лень. В наши годы этого не было, никто никакую халяву не ловил, никаких примет не существовало.

[А носик собачке ещё не тёрли?]

Нет, не тёрли, не тёрли. Это всё появилось уже в девяностые годы, причём, по-моему, даже ближе к концу. Всплеск всех этих явлений произошёл уже в постсоветские времена. В советские времена было как-то всё более унифицировано, и даже не оттого, что запрещали, а от того, что это не было принято. Поэтому и пользовались мы с Лёшей с нашими длинными волосами таким успехам в институте, на нас пальцем показывали, что так не было принято. Хотя, казалось бы, длинные волосы, ну, и что такого?

Границы района – Волгоградский и Рязанский проспекты, Новогиреево (01:42:54.485 – 01:43:45.125)

Вот… Что ещё, какие места здесь были? [Вспоминает.]

[Как вам кажется, где проходили границы района?]

Ну, границы… Здесь Выхино заканчивалось [показывает на карте], собственно говоря, Волгоградским проспектом. А здесь было метро «Рязанский проспект», то есть уже как бы другой район вокруг метро был там.

[А здесь?]

На севере? Да я даже не знаю. Здесь до Новогиреево доходили пешком. Границы районов в моём представлении – это вот в Москве либо какие-то проспекты большие, которые именно пересекают пространство, либо железные дороги. Как-то мы почему-то мало ходили в Кусковский парк, хотя вроде бы он близко, но как-то не было принято.

Поездки в Москву за колбасой в универсам на Выхино (01:48:52.54 – 01:54:08.013)

Вот здесь вот [показывает на карте] я один раз преподавал. В каком-то институте, не помню его названия. Мне один раз позвонили... А! Вот что я расскажу. В советское время я как житель Люберец был не москвичом. И, соответственно, я частично был задействован вот в этом вот замечательном процессе поездок иногородних людей в Москву за колбасой [смеётся]. Но мы ездили близко, мы садились на автобус и здесь вот выходили [показывает на карте], и вот здесь, около нынешнего кинотеатра «Волгоград» (или как он там называется), – большой универсам. Универсам [подписывает на карте]. И мы с мамой регулярно по субботам (я когда приходил из школы - тогда по субботам учились) ехали в этот универсам и закупались продуктами. Приходили, это было большое пустое здание. По сравнению с Люберцами там было изобилие, но по сравнению с нынешними временами там было всё равно пусто. Там было окошко с мясом, под которым был прилавок, и перед прилавком стояли, вот так вот настороже стояли, люди. [Смеётся.] Стояли и смотрели на пустой прилавок. Потом открывалось окошко, и оттуда появлялась толстая женская рука в белом халате, которая кидала куски мяса распакованного: «Тыш-тыш» [изображает, как рука кидала мясо, смеётся]. И хвать-хвать-хвать-хвать-хвать, значит, все хватали, бежали, и мы везли в свои Люберцы, для нас это было… как бы вот мы покупали дефицитные продукты таким образом.

[То есть для вас колбасная электричка была…]

Была автобусом триста сорок шестым.

[Мясной автобус.]

Ну, правда, не так уж много это было, в старших классах несколько раз мы так ездили. Это вот родителей сейчас можно было бы спросить, как они эти вопросы решали. Ну очереди были, да, вот этот период очередей я хорошо помню… Вот очередь – это очередь. Пришёл, встал и стоишь, значит. Час простоять в очереди – это было в порядке вещей.

[А были какие-то названия для автобусных маршрутов?]

Триста сорок шестой, триста пятьдесят второй, пятьсот девяносто третий. Вот, маршруты, три, до сих пор я их помню, сейчас они поменялись уже. Хотя триста сорок шестой…

[Триста сорок шестой ходит.]

Есть. Но сейчас маршрутки большей частью… Ну, станцию «Ждановскую» называли иногда в народе «Жбановской». Шутка такая была. Когда переименовали «Ждановскую» в «Выхино», я знаю, мне рассказывали про человека по имени Жданов, которого все называли Выхин. [Смеётся.] Такой местный юмор был.

[А название Выхино тоже из местной топонимики?]

Деревня, деревня, да. Давали названия местных деревень. Собственно, деревня, которая была вдоль… вот здесь вот. Я её уже не застал. Тот же Приставкин её упоминает, деревню Выхино.

[А что вы у Приставкина читали, роман «Рязанка»?]

«Рязанка», да. «Рязанка» – он описывает рязанскую железную дорогу. То есть он родился и вырос в Люберцах вообще.

[Он там жил в детдоме же.]

Да, да. Дом, где родился и провел детство Приставкин, был в центре Люберец, это на месте, где сейчас памятник погибшим в локальных конфликтах. И он описывает военные годы, как он жил в детдоме в Томилино. Он описывает Перово, например. Но у меня был информант, который вырос в Кусково, причём ему сейчас девяносто два года. Я ему пересказывал какие-то вещи, которые эмоционально описывал Приставкин, он так удивлялся. «А ещё Приставкин, – говорю, – описывал массовые драки беспризорников в Перово». Он говорит: «Да? Не знаю, – говорит, – не знаю. Я уже был в то время достаточно большим, но о массовых драках беспризорников я лично не знаю ничего». [Смеётся.] То есть эти вот личные воспоминания - они у каждого индивидуальны, то есть каждый помнит свой кусок времени.

Прогулка по парку: старый забор военной части, прежнего детского сада. Движение люберов (01:55:38.835 – 02:05:08.515)

[Что вот это за значки?]

А это здесь трубопровод.

[Он здесь отмечен.]

Да, он газовый, по-моему. Поэтому он и отмечается здесь вот этими всеми указателями. Мы всегда здесь на лыжах катались и сейчас катаемся. Здесь вот, собственно, лыжня обычно зимой. Ров - был перед забором [показывает]. Вот такая вот археология памяти. Как вот в Москве бульварное кольцо – это на самом деле оборонительная линия перед стенами, также и здесь смотрю, вижу стену там дальше, мысленную, будто она есть. [Усмехается.]  Вот это мостики [показывает] совсем новые, я что-то даже их не припомню. Нет, были всё-таки. Здесь сейчас вот как раз такой пятачок с мангалами специально сделан.

[Написано, что запрещено разведение огня, это как?]

А там специальный пятачок для этого.

[Есть отдельное место?]

Ага. Предполагается, что там вот только можно.

[А раньше везде делали?]

Ну, да [усмехается]. Да. Где угодно, куда пришли – там и пикник. Ну, как всегда в лесах: есть кострище, на которое, соответственно, приходишь и продолжаешь его, продолжаешь кострище. Вот я вот сейчас даже иду… Вот она, собственно, постепенно зарастающая наша поляна, вот здесь был вход в лес [показывает]. Вот она, собственно, дорожка – она и есть. Вот он забор начинается. Где-то вот там, если не закрасили, как раз граффити «ДМБ» старинное должно быть. Как-то раз, помню, мы сюда ходили на занятиях НВП. У нас в десятом классе были занятия, нам выдали маскхалаты… Вот он, вот он вход [показывает]. Это как раз военная часть, здесь остатки планировки, по-моему, сохранились.

[Даже кусок стены остался.]

Да, да, да. Как раз угловое. И мы сюда, значит, в маскхалатах строем; вот здесь бегали, гранаты бросали.

[А НВП как расшифровывается?]

Начальная военная подготовка.

[А что это за здание за забором?]

Это строительная организация «Болгарстрой». Вот они здесь, в Жулебино строят. Собственно, вот это большое здание, самое большое здание Жулебино, здание Болгарстроя, так и называется, не знаю, официально или нет. А граффити замазали, видимо, уже. Вот они, белые замазки.

[А где это большое здание Жулебино?]

А мы сейчас к нему выйдем. Мы сейчас небольшой крюк сделаем, но, соответственно… выйдем. В двухтысячные годы с Владом тоже как-то раз пошли погулять, уже давно не были в этих местах, уже всё было перестроено, уже давно забыли обо всём, и вдруг мы вот так вот выходим – а тут кусок дороги из детства оставался. Нас с ним так прошибло! [смеётся]. В другой раз я провокацию устроил. Это у меня друг, мы с ним с детского сада знакомы, мы с ним в один детский сад ходили. И я его повел в детский сад как-то, году, наверно [вспоминает] где-то в двухтысячном. Потому что я сам догадался прийти на место детского сада где-то в девяносто шестом. Тоже странно так было, ходил по детскому саду. А тут мы с Владом, как оно раньше бывало часто, вечерком ходили, выпивали, я говорю: «А пошли в детский сад». – «А что мы там будем делать?» – сказал он. «Пошли, пошли». Я его привёл. Этот здоровенный мужик стоял рыдал в обнимку с деревом [смеётся]. То есть в нём сентиментальность проснулась [смеётся]. Трезвые были довольно-таки. …Здесь как раз лисы-то и были [показывает]. Тут были лисы. Вот там дом вдалеке [показывает] - вот это вот уже Люберцы. Дом построен на месте деревянных кварталов. Как раз не так давно построен. И там внутри осталось два дома, как-то вот они не попали под снос, их оставили. Первоначально я слышал легенду о том, что в одном из этих деревянных домов прописано сорок кавказцев. Маленькая такая вот хибара. И, соответственно, что вот они прописывались для того, чтобы им всем дали квартиры. Оказалось, это правда, только за исключением того, что это были не кавказца, а местные жители. То есть, когда стало известно, что дома сносят, действительно, в одном доме прописалось очень много семей, чтобы получить больше жилья. И в итоге они остались ни с чем, то есть их не снесли, их так и оставили, и они там все прописаны.

[А храм этот – новострой?]

Вот этот? [Показывает.] Его, по-моему, ещё и не пустили даже. Он совсем новострой. Деревянный храм - он с конца девяностых, наверно, где-то. Как мы говорили, Жулебино вообще никаким образом особо не повлияло на жизнь. То есть мы живём в таких условиях, что, собственно, всё, что нужно, делается в Москве. Работа в Москве, услуги в Москве, культурная жизнь в Москве. Когда сбоку ещё прирастает дополнительный район, как-то это вот ничего не даёт.

[Действительно, когда тебе лет четырнадцать и всё это часть твоей жизни, это имеет значение.]

Ну да. Вот, собственно, движение люберов-то и возникло, как… Вот эта вот ситуация, когда люди живут в маленьком городе и чувствуют себя частью большого города. То есть, перед ними фактически огромное поле для колонизации. Они понимают, что можно поехать туда, можно поехать сюда, поехать вместе. Я вот даже удивляюсь, что в советские времена это не имело такого размаха. Я вот в своих интервью по уличным делам постоянно искал рассказов о том, что где-нибудь там на окраине, скажем, Чимкента, например, живут люди, которые ездят в центр, осваивают его. Но вот такого в других местах-то почти что и не было. То есть, до нашего поколения не было таких вот централизованных поездок, какого-то централизованного освоения Москвы. Я думаю, советская стилистика доминировала: вот не было принято ездить, и всё. А тут вдруг повеяло какими-то новыми временами, и всё подумали: «Ох ты! А мы активисты. А не поехать ли нам вот туда вот, не сделать ли то-то?» Раньше - езди сколько хочешь, делай что хочешь, а мысль сама не приходила.

 

*Текст интервью опубликован в редакции рассказчика.