Монастырь. Воспитательница. Тропинка через болото. Ветлечебница, скотобойня, ПТУ. Мастерские в монастыре. Дрова на танках. Дядя Коля. Отец (00:00:03 – 00:15:24)
[Ну что же, расскажите, как давно вы живёте в Выксе?]
С рождения я в Выксе живу.
[То есть с 1962 года?]
Да. Уезжала только учиться с… Сейчас скажу. С [19]77 по [19]81. И здесь живу безвылазно, как называется. Была возможность уехать жить и работать в другом городе, но что-то не решилась.
[А в каком районе вы жили в детстве?]
Детство мое прошло в Монастыре, как он назывался, район. Тогда еще церкви там не было – там были развалины. И ходила в ясли в монастыре, в садик на Зои… На Семи коммунарах. Футбольная – это вот район, где прошло мое детство.
[А ясли в монастыре – вы имеете в виду, что прям в здании монастыря были ясли?]
Сейчас там, где были ясли, это сейчас домик Варнавы, его резиденция. А в свое время там были детские ясли, куда отдали с семи месяцев, и до трех лет я там была. Была очень интересная ситуация в этом году, когда я села в автобус, и женщина напротив говорит: «Марина ведь?» Я говорю: Да. «Ну, Марина Афонина?». Я говорю: «Да». Она говорит: «А ты меня не помнишь?» Я пытаюсь вспомнить лицо, потому что за мою жизнь прошло очень много учеников, их родителей, и визуально как-то помнишь – можешь не помнить ее имени. Я говорю: «Что-то не припоминаю». Она говорит: «А я у тебя в садике воспитательницей… В яслях воспитательницей была». И она мне говорит: «А ты нисколько не изменилась!» И я так засмеялась, да. То есть я, когда пришла домой, я маме говорю: мам, представляешь, это до трех лет – прошло полвека, а она помнит меня. И говорит… А стрижка была короткая, фотографии детские – у меня волосы плохо росли. И вот человек через пятьдесят лет меня узнал. Я была очень удивлена.
[А мама где работала, чем занималась?]
Мама у меня работала в магазине продавцом.
[А в каком?]
Это напротив парка, раньше он был двадцать шестой магазин. Я вот помню, как строился микрорайон Гоголя, потому что вот где сейчас тридцать пятое училище, там было болото, и я маме носила обед вот через это болото, бабушка мне говорила: «С тропинки не уходи!»
[Ой, а вы можете нарисовать, где это, как шла эта тропинка, где, где было это болото?]
Так, план… Вот смотрите: вот здесь у нас парк, да, вот это парк, вот так вот он идет туда. Тут у нас улица Герцена вот эта, туда, на пруд, да… Здесь вот улица Романова у нас, да… Вот здесь ПТУ. Вот здесь…
[Надо подписать. Подпишите, пожалуйста]
Я сейчас подпишу. Вот здесь улица Труда была, вот на которой я жила прям в самом конце, вот там.
[А какой дом?]
Так, дом шесть, но он вот туда дальше. И тропиночка – вот я до середины улицы доходила, и вот тут вот была вот такая вот тропиночка, потому что я выходила на эту дорогу, по этой тропиночке все жители… Вот она, видно, там была давно, потому что все жители шли вот туда к парку. Здесь у нас всё были леса-леса, потому что вот здесь напротив входа в парк у нас была ветлечебница. Здесь была скотобойня. Вот здесь.
[А тут был какой-то мясокомбинат?]
Да, мясокомбинат у нас был на Лесозаводе. Вот скотобойня. А здесь вот были все эти леса, леса, леса, вот здесь вот. Здесь вот только за ветлечебницей было, они сейчас остались, там три, по-моему, двухэтажные дома вот так вот были. Это вот улица, она здесь вот это вот начинается, Герцена, вот эта улица. Вот. Это ПТУ у нас – ну, сейчас оно как бы второе, а раньше было тридцать пятое, вот это вот ПТУ. А здесь… Вот здесь была улица Белякова, Белякова. Ну, вот она вот так вот шла, как раз вот за Труда. Она раньше вот так проходила. Потом здесь частный сектор убрали, вот здесь вот она, Белякова, вот идет. Вот. И здесь уже вот настроили все эти дома.
[Здесь вот было болото?]
Да.
[Здесь вот вы шли через болото.]
Да, это вот всё это вот было болото, а это вот была тропиночка вот так вот. И здесь вот небольшая дорожка, а это вот наш тут вот парк.
[Нестрашно было ходить через болото? Что мама говорила?]
А вы знаете, вот Монастырь вообще, вот это где-то [19]70-е года, Монастырь – это было такое место, где жили одни хулиганы, те, кто сидел в тюрьме, да, вот. Потому что в основном, когда во время войны, вот по рассказам мамы, дяди, бабушки… Мама-то не помнит – ей было три года, когда началась война, но больше дядя рассказывал, что в районе монастыря была… Там же у монашек были различные мастерские, и вот на базе мастерских организовали ремонтную базу мототехники. Во время войны там ремонтировали танки вот, мотоциклы. Дядя рассказывал, как на танке без башни… Они договаривались, ну с танкистами, которые лейтенанты приезжали, и они местным жителям возили дрова из леса, потому что лошадей не было, да, и заказывать машину не каждый мог. Потому что всё-таки война, и деньги были как бы не у всех. И вот какими-то обменными вот этими моментами они вот и возили.
[А дядя там работал, на этой базе?]
Дядя был мой подростком. Ну, они, подростки, они помогали, кому что-то принести – им же хотелось вот с военными. Они войны-то не видели. Они знали, что была война – кто-то в госпитале помогал, а кто-то вот там с железяками возился. И, конечно, хотелось вот там с военными пообщаться вот таким образом. И потом вот те подростки, которые… во время войны-то они росли, ну, конечно, было голодно. Кто-то что-то украл – например, картошку, или там был хлебозавод – или хлеб, чтобы прокормиться. И за это же сажали. Вот. И… А побывав там, ну, как бы они же были на учете, и вот несколько раз их сажали. Но знаете, как, наверное, вот уже в детстве… Я еще тогда не осознавала, хоть и они возвращались, но мы там, где жили, вот у нас сосед, вот он там постоянно был в тюрьме, да. Они как-то… Те люди, которые делали добро, вот к которым относилась у меня бабушка – они не трогали их. И поэтому даже там мысли такой, что кто-то поймает, что-то с тобой сделает… По парку мы, например, ходили спокойно. То есть такого не было, и как-то вот жили по совести, что ли, вот можно так вот сказать.
[Я уточню – как звали дядю?]
Дядя Коля.
[А фамилия?]
Сизов. Сизов Николай Иванович. Очень добрый, тоже его знают и ну как бы… Бабушка у меня, они приехали сюда из Дивеева, Дивеевского района. Они бежали от раскулачивания. И вот как старший брат ее здесь был, вот он и их дядька. И они жили очень дружно. И вот наше поколение, то есть после них это третье поколение, мы с троюродными братья\ми до сих пор общаемся. И, допустим, строили дом, какие-то строительства вели – всё было вместе. И вот дядя Коля, родной вот дядя, он у нас прям… В своем детстве он у меня был идеалом мужчины, вот в детстве, в свое время.
[А чем он занимался потом, уже во взрослой жизни?]
Он у нас закончил вот это ремесленное, которое было в Монастыре, оно третье было, и оно готовило рабочие специальности. Я не помню, вот какое он там закончил. И он работал на заводе ДРО – токарем, наверное, потому что ему окалина в семнадцать, в восемнадцать лет попала в глаз и в ухо, и он был… ослеп на один глаз и плохо слышал. Ну вот, он работал там в ДРО, потом он, работая, пошел учиться заочно в техникум, который тоже был в Монастыре…
[Не вот этот вот тридцать пятый, а другой?]
Другой, да, он там был. Вот. Выксунский металлургический техникум, который в этом году закрылся. Он, конечно, большую лепту внес в наш завод, и такие имена, как Цапин, Козерадский, они все прошли через эту школу учебы в Выксунском металлургическом техникуме. И очень хорошее было учебное заведение, потому что оно давало возможность работающим людям уже в зрелом возрасте повысить свою квалификацию, образование. И дядя, закончив его, он… Как раз здесь вот в [19]90-е годы город стал строиться, вот четвертый трубный стал строиться, комсомольскую стройку объявили, и очень много смежных организаций стало появляться – например, Химмонтаж. Вот. И дядя как раз там у меня работал прорабом. Там он получил травму, то есть ему пальцы на руке отрезало. Но он очень долго там работал и до конца дней поддерживал связь со своими коллегами, такой вот добродушный. Но и потеряв руку, он у нас тоже не остался без дела. Он, когда вот ему дали группу, он начал на токарном… сам сделал себе токарный станок, стал из дерева болванки вытачивать и делал мебель – себе, дочери сделал стенку, кресло, когда было трудно с мебелью, он своими руками всё делал. «Одной левой» мы шутили.
[Это в какие годы?]
Ну, это где-то вот перестройка когда началась, вот в 2000-е. Мебель – табуретки, столы, делал окантовку с резьбой, зеркала. Вот сыну, себе, дочери – то есть вот добротную такую русскую мебель. Но, как оказалось, я когда стала писать родословную, как оказалось, этим занимался его папа, дед…
[То есть он научился.]
Да. Всё равно, вот как я говорю, что у каждого человека сорок задатков к способностям. Вот они как раз на жизнь, ну на жизненном пути это всё подтверждается.
[А отец ваш?]
Папа, у него такая интересная судьба. Папа родом… Ну, как бы он… О папе я знаю, о его детстве мне хотелось бы знать, родословную, но только со слов мамы. Он жил в Монастыре, они с мамой в одном классе учились, как бы он дружил с моими дядями, а, как я сказала, семья была дружная, и мама с ними, и вот они с папой таким образом познакомились. Папа был из семьи, которая покрыта тайной. Я с его сестрой и ее детьми, это мои двоюродные сестры, мы общаемся до сих пор, по папиной линии связь поддерживаем. Но папа был у меня ребенком войны, и он… Ну как бы там родословная такая очень интересная. Моя бабушка ушла из табора цыганского, то есть там цыганские корни есть. И во время войны, когда было голодно, естественно, вот там уже после войны, когда он был подростком, он попал… Ну его посадили в тюрьму, да. И вот… Ну так я его… Он приезжал когда, я его видела, и по жизни я поддержку его материальную вот такую я чувствовала. Но с мамой вот я не знаю, что там у них произошло, но даже когда они разошлись, он приезжал и как бы… В одиннадцать лет его родная сестра, когда… У нее муж военный был, они когда вышли в отставку, она приехала, спросила разрешения у мамы, чтобы я могла ездить к ней в гости. И вот с тех пор, ну с одиннадцати лет, я периодически ездию вот в Орел к родственникам по папиной линии. Ну как бы с мамой мы нашли могилку бабушки, тоже вот за ней… Ну как бы там бываем, и корни свои очень уважаю, ценю. И папу вот… Ну, как бы вот росла в детстве – папа был очень добрым, и все его друзья… Я ходила по Монастырю, не боялась, потому что его там очень уважали. И пускай даже вот прошлое вот такое, как, ну очерненное. Но у меня никакого негатива вот к папе нет – только добрые вот какие-то воспоминания. Потому что, ну как бы по жизни я его заботу, я вот на себе чувствовала.
Прогулки в парке. Пенечки. Выезды на Оку. Дядя Вася. Дружба с соседями. Хлебозавод. Кладбище. Варнавские пруды. Крольчатник. Полоскание белья. Случай с братом. Утопленники (00:15:24– 00:26:14)
[А вот когда вы жили в Монастыре, где вы играли с другими детьми? Как вы вообще осваивали город? Помните ли вы, допустим, как вы впервые дошли до парка или до каких-то других районов?]
Первые мои ощущения парка – это я сижу в коляске, мама меня везет по Центральной дороге, и голубое здание, в которое все заходили. Там он назывался рестораном. И папин друг выходит и мне дает шоколадку «Аленку». Это вот, когда я маме говорю, она говорит: «Ты не можешь этого помнить, потому что там было чуть больше года». Да. Парк это у нас… каждый выходной мы туда ходили. Если приезжали родственники из Москвы, из Баку, это обязательно ходили в парк. Там как бы вот были посиделки на пеньках. И если взрослые там отмечали свою встречу, да, там пива могли, вот я помню, трёхлитровыми банками… То есть я пьяных взрослых в своем детстве никогда не видела – я видела, как они выпивали, как вот на этих пенечках в парке присаживались…
[Что за пенечки? То есть не было лавочек?]
Ну это пикники. Да, вот там вот были срезанные пенечки, деревья. На них раскладывались, но никогда мусора не оставляли. Когда я задавала им вопрос уже во взрослой жизни, когда стал мусор в парке появляться, мама говорит: да мы никогда, мы всё, если оставалось, ну брали то, что… Ничего не оставалось. Стаканчики граненые всё время уносились в авоське, дети пили лимонад, то есть были все вместе. Вот. А улица у нас была… То есть как бы вот улица разделена дорогами на три части, и вот первая часть там с первого по, сейчас скажу, где-то по десятый дом, это вот была одна треть улицы. Это была одна семья. Все знали друг друга, вечерами собирались на лавочках, взрослые играли в петуха, вот карты, картежные…
[Как играть? А, карты…]
Да, картежная. После того, как они… Мы тут, дети, на травке бегали, играли. То есть взрослые и дети были рядом. Помню очень хорошо, значит, там в одном дому жили квартиранты. Ну, они откуда-то из деревни приехали. Дядя Леша работал на машине грузовой. И летом в одно из воскресений четыре дома собрались, вот четыре семьи – взрослые, дети, погрузили матрасы, ведра. И мы уезжали на речку с ночевкой, на Оку. Взрослые ловили рыбу, дети купались, у костра… на костре готовили еду, уху. Помню, первый раз попробовала чай, заваренный с корнями шиповника. То есть… И вот как бы получается, что вот общение такое непосредственно взрослых, детей, всех вместе, оно учило каким-то жизненным принципам. До сих пор даже там вот… Дедушка у нас был, дядя Вася Трушкин. Когда как ветеран он получил квартиру, мы ходили в гости.
[А где, в каком?]
В Гоголя. Вот получили. Ну, была такая программа ветеранам войны, они, значит, вот получали однокомнатные квартиры. И вот они дом свой продали, было уже им там где-то…
[А дом стоял тоже где-то в пределах Выксы?]
Соседи наши, соседи. Это, я говорю, как вот улица дружно жила, и потом, даже если разъезжались, мы до сих пор там здоровались. Мы к дяде Васе – дядя Вася, у него баба Поля умерла, он остался один, сломал ногу. Мы к нему ходили и помогали. О какой-то денежной компенсации даже не было речи. То есть мы или убирались, бабушка ходила в воскресенье к нему в гости. То есть вот именно дружба и вот общение в детстве, оно как бы большой, ну как бы стимул для жизненных каких-то взглядов. Когда сейчас я, например, если напеку пирогов, я иду угощать соседей, они берут это с какой-то опаской. То есть раньше у нас не было. Если соседи варили варенье, пахло на всю улицу, пенку снимали, выносили, мы бежали в хлебозавод – наша улица выходила на старый хлебозавод. Мы бежали через дырку на хлебозавод, просили, нам давали теплого хлебушка. И с этой пенкой мы горячий хлеб ели – лучше всякого пирожного, да [смеется]. То есть вот сейчас, конечно, жизнь совсем другая. Хотя мои дети, когда росли, вот я жила в квартире на Красных Зорях, я жарила картошку… Или внук до сих пор пироги, выходит на улицу – ребята ждут эти пироги. А некоторые это воспринимают, современные люди, с удивлением, скажут: «Она что?» Или с недоверием, или что-то с ней случилось, наверное.
[А от хлебозавода был какой-то запах вот в районе? Или… Пахло хлебом? Или от хлебозавода не пахнет? Вот я знаю, что…]
Пахло от свежего хлеба. А мы, наверное, принюхавшись были. Мы лазили к соседям. Мы дружили с соседями, но вечером лазили к ним за яблоками. А бабушка всё время как бы нам выговаривала, что можно днем спросить, но нам было интересно. Я думаю, что соседи знали, что… За помидорами – помидоры и морковь была у нас, но надо было слазить – это такой был обычай.
[А вот соседние районы – вот, например, Щитки или уже… Уже же стояли, да, эти дома в тот момент?]
Да. Ну вот мы с бабушкой когда по праздникам ходили на кладбище, на вильские старые, то есть это за ПМК, то есть вот заходили к бабушкиным родственникам. Это казалось для меня, для ребенка, это путешествие. То есть я эти районы не знала и одна туда не могла ходить, только со взрослыми. То есть вот мой район – это район монастыря, улица, ну площадь Футбольная, туда к лесу – Зои Космодемьянской. То есть здесь я свободно ходила, а уже куда-то далеко нет. В парк мы ходили, во дворец – вот я начинала это уже где-то лет в одиннадцать в кружок, в изостудию ходить, я ходила с подружкой по воскресеньям.
[В дворец Лепсе?]
Да, да-да-да. То есть раньше там вот были кружки при дворце, и мы вот по выходным туда ходили. Так что вот далеко-то не уезжали, где-то в районе вот.
[А вот пруд около монастыря – он же существовал?]
Да. Так это ещё Варнавские пруды. Вы про Варнавские или про Беленький Песочек [прим. – название пляжа], Верхний пруд?
[Ну, интересно и про то, и другое.]
Ну, Варнавские пруды...
[Потому что Варнавские, они прям рядом где-то же…]
Это с монастырем, да.
[Прям где-то рядом с монастырем, прям рядом с вами.]
Да, с монастырем. Маш, тебя надо туда сводить. Я не водила тебя на экскурсию?
[Сам на пруд – нет. На монастырь, в монастырь мы ходили тогда, помните, да, на колокольню?]
Да, замерзли. Мы на колокольню… А там вот за монастырем по прудам?
[А мне кажется, что мы так замерзли, что уже не пошли.]
Не пошли, да?
[Да.]
Там вообще они, эти пруды… Вот за прудами раньше был лес, да, и мы прям в лес вот ходили. Там он назывался «крольчатник», почему – не знаю. Может, когда-то там кролики у монашек жили. Ну, вот за грибами мы ходили туда к «крольчатнику». Вот.
[А там были какие-то постройки или это просто лес, и он так назывался?]
Лес. Ну там были как ограждения вот полей, раньше из этих… как они… жерди\н-то вот, крупные ветки, вот они огораживались, и вот через него перелезали, через эти жерди, и собирали там ягоды, грибы. Вот. А пруды Варнавские, они были для нас как бы запретные. Там были мостики, и на мостиках мы полоскали белье, большое белье. Зимой мы ездили, половички полоскали, вот помню. Даже был такой случай, что мы с мамой полоскали вот половики в проруби с мостиков, а брат с сестрой с противоположной горки, они катались. И брат, видно… Ну, кто дальше уедет. А брат уехал, а там были лунки. Может, рыбаки делали или кто-то отдельно хотел себе лунку сделать полоскать. И брат у нас в эту лунку и провалился. Хорошо какой-то мужчина его там вытащил, посадили на санки – потому что белье мы возили на санках. Вот. Ну, это где-то метров, может, четыреста, ну, полкилометра до дома. И вот брата посадили в санки, чтобы сестра его бегом отвезла домой, бабушка его бы на печке отогрела. Ну, сестра у нас хитрая была на… Ну, там пруды-то, они же в низинке. Она вот вверх поднялась, снизу спустила, брата из санок вытряхнула, сама села, а им погоняла, чтобы он бегом [смеется]. Как мы потом рассуждали, оказалось, что она сделала мудро.
[Чтобы он разогрелся, да.]
Он бы так бы замерз, а он прибежал. У него ледышками вот это вот, что замёрзла вода, она вся раскололась, и он согрелся. Бабушка его на печку, он говорит: «Баба, мне жарко». То есть вот эти Варнавские пруды, они как бы… Там очень много людей тонуло, и о них такая нехорошая слава была. Кто-то рассказывал, что там монашки детишек топили. Ну, их не чистили, и никто ничего не знает. Вот. Но утопленников там было очень много.
Здание школы. Школьная жизнь. 1 мая дома. Демонстрации. Площадь Металлургов. Автобусы. Узкоколейка. Козлиный парк. «Кукурузники». Речная ракета. Рейсы в Нижний Новгород. Военный летчик. Спектакли по телевизору (00:26:17 – 00:40:30)
[А вот если немножко позже, уже когда вы в школе, может быть, в старших классах, как вы проводили время, чем занимались, с кем общались?]
Вообще, если…
[Где учились, в какой школе?]
Я училась в школе, вот там была первая школа, в ней училась мама, папа вот… учились в этой школе.
[А какой адрес у школы?]
Лепсе, Лепсе, дом десять или одиннадцать. Но так получилось интересно: я училась в школе, и мне моя школа казалась… Она была двухэтажная, там уже был сделан до меня пристрой – мама училась, еще не было пристроя. Они где-то вот в [19]60-е года, вот этот каменный пристрой там был сделан, и у техникума, и у школы однотипные. И я училась в школе, потом мне довелось работать в техникуме, а уже школу закрыли, и это здание принадлежало техникуму. И я, заходя в кабинеты, с такой ностальгией вспоминала, что когда-то здесь у меня проходила биология, когда-то я ходила по этим лестницам…
[Мне, кстати, кажется, что мы заходили с вами в это здание.]
Да, да-да-да.
[Оно стоит вот как бы вот по пути от монастыря справа, да?]
Да. То есть жизнь настолько вот она интересная...
[Сейчас оно заброшенное?]
Нет, его сейчас взяла, ну, как бы вот всю эту территорию, всё здание, берет монастырь, и там сейчас церковно-приходская школа. Да. И вот вообще в школе было интересно учиться, так вот я добросовестно к учебе относилась. В школе у нас проводились различные мероприятия. Я хорошо помню сбор металлолома. Это… Раньше не было же такого…
[По району или…]
Ну мы ходили по своим улицам, мы уже заранее знали, где что уже лежит. Потому что на каждой улице были такие кучки, где складывали старые кровати, какие-то ржавые баки, тазья, которые вышли из строя, банки консервные. И мы уже… И народ знал, что школьники этот металлолом соберут. На лошадях приезжали тоже, собирали вот этот металлолом. И мы его, где кто тележку приносил, кто руками, вот собирали – это был целый праздник. Вот. Субботники были. Помню, вот где-то с шестого класса недели три в сентябре мы ездили на картошку.
[А куда?]
Убирали. А нас возили по деревням. К школе подъезжал большой автобус, садились – это было такое путешествие. Картошку, морковку собирали, вот. Ну, помогали вот этим колхозам, это было… Были субботники. Вот. Очень хорошо помню, что в школе проводились какие-то зимние танцы. Помню, мы приносили из дома пластинки вот эти, они как… приёмники были, с крышечкой – так открывались. Заводили пластинки, под них танцевали. Ну было чаепитие – настолько примитивно, не как сейчас, и не печенья покупали, а дома пекли пироги. Это так вот было. Помню, восьмой класс, мы тогда… На 1 мая нам мама разрешила вот в нашем доме собраться всем классом. Помню, вечером девочки собирались, делали салат, а о каком-то спиртном даже и мысли не было – были компоты, лимонады были. И вот, значит, мы готовились как раз 1 мая к 1 маю. Апрель был теплый, и с вечера приготовили эти гольфики, кофточки, юбочки. И мама утром, уходя на работу, сказала: «Одень резиновые сапоги». Я думаю: она, наверное, шутит. А встала, посмотрела в окно – снег падал. И вот первомайская демонстрация была со снегом. И мы после этой демонстрации всем классом к нам пришли, бабушка нам картошки наварила, огурцы вот эти соленые и салат. Вот ели, разговаривали, и настолько это было как-то вот очень дружно и весело.
[А по каким улицам проходила демонстрация обычно?]
А раньше у нас демонстрация… вот как раз сейчас площадь Металлургов. Раньше здесь была у нас автостанция, и вот собирались, значит, вот около милиции и проходили мимо этого… Вот раньше заводоуправление, вот сейчас где двухэтажное здание гостиницы «Баташёв», это вот идет от милиции. Вот от милиции проходили вот до «Фёрста», до кафе, а там уже демонстрация, и вот уже…
[То есть сюда на площадь Металлургов выходили?]
Ну, она вот так, она прям была сквозная. Эта улица, по ней проходили. Раньше тут была автостанция, и движение было вот так – сквозное. Да. И вот по этой улице, вот мы школьники были… А уже потом, когда я уже приехала, работала здесь, демонстрация была по… Это вот где сейчас. Как она называется-то… площадь Революции. А еще до меня, уже это я ребенком помню, вот как от почты около дворца Лепсе вот эта есть дорога к посту ГАИ – раньше там, потому что на углу был нарсуд, и раньше демонстрация была… вот по такой короткой линии проходила. Здесь уже подлиньше, а потом от универмага до двенадцатой школы сейчас когда она проходит, еще длиньше. Вот три места, где были демонстрации на моей памяти.
[А вот эта площадь Металлургов как выглядела?]
Ну вот сейчас, когда по ней гуляешь, с трудом представляешь, что вот эти ЛИАЗы, автобусы громадные, да, они останавливались вот прям… Вот как забор, он так и был забор, да, вот впереди стояло одноэтажное здание автостанции. Там была, значит, пешеходная зона и подъезжали автобусы, торцом вставали. А здесь, прямо около здания, проходила «тройка», «единичка»… у нас ездили автобусы, было сквозное движение. И представляете, вот там, где мы сейчас ходим, пешеходная до милиции, там разъезжались два транспорта, и еще была тропинка около здания. Она – вот там по ней ходил народ.
[А узкоколейка ездила же в то время тоже?]
Да, да. Узкоколейка – она была, станция «Выкса», это на, как сказать-то, уже за заводом, перед горой Антоповской. Вот там перед речкой была вот с правой стороны. Сейчас там торговый центр, вот эти торговые точки. Там с одной стороны частный сектор, до речки, до моста, а с другой – торговый. Там когда-то был парк – Козлиный или Козий его называли. И вот этот…
[Прямо парк?]
Да, вот где сейчас там как бассейн, вот спорткомплекс первый, который был построен в Выксе заводчанами, и вот там был парк. А прям около речки, напротив речки была железнодорожная станция узкоколейки. И вот как бы поезда-то… Я на узкоколейке тогда с бабушкой ездила куда-то далеко за ягодами, за грибами. А подруга вот моя, когда мы учились в Городце и если на праздники приезжали, вот ездили, как говорят, на перекладных – с Городца, до Нижнего, с Нижнего до Выксы шесть часов автобус шел.
[Ничего себе автобус.]
Да, потому что объездных, объездных дорог не было. И заезжали в Богородск, в Павлово, вот, в Орсму заезжали.
[Это в какие годы?]
Ну, вот мы учились-то до [19]81 года, потом уже вот там стали делать объездную дорогу. Вот. Стало время в пути короче. На самолете летали, у нас был аэродром, «кукурузники»…
[Да? Где, здесь, в Выксе?]
АН-2. Да, в Антоповке. Вот. Было…
[А куда можно было улететь?]
Только до Нижнего. Горький тогда. Потому что там рядом было два… ну как бы междугородний и внутри вот области, местного назначения. Вот эти АН-2, которые называли «кукурузники»… На нем лететь до Нижнего сорок пять минут. Ну и где-то полтора часа до центра, там от автозавода до центра города на автобусе было тогда добираться, тогда метро еще не было. Или же речным транспортом на ракете – шесть часов по Оке до Нижнего, там речного порта.
[А станция ракеты где была?]
Была в Шиморском, в Досчастом, и ходили не только вот эти скоростные, то есть вот он скоростной, а ходили и туристические теплоходы. В Шиморском в свое время был затон, где стояли грузовые вот эти окские. То есть жизнь тогда кипела. Транспорта личного не было, и вот таким образом передвигались.
[А расскажите еще поподробнее про самолеты – было ли какое-то… Была ли какая-то аэрокасса, где можно было купить билет, или как это происходило?]
Только на аэродром. Там у нас была и метеорологическая станция, и касса. И если вот, допустим, у нас родственники из Баку прилетали, тетя в Баку также работала в аэро… на аэродроме местного значения, и ей разрешалось раз в год бесплатно, им давали возможность, вот она прилетала к нам осенью. И бронировать…
[То есть она летела сначала до Нижнего, потом с Нижнего…]
Да, с Нижнего сюда, и все это ей было бесплатно. И вот мы ее там провожали, бронировали места, вот только там можно было.
[А часто эти рейсы были?]
В день, не соврать бы, три раза – утром, в обед и вечером. Ну а лететь 45 минут, то есть вот три раза. Да. Ну вот про авиацию разговорились – у нас на улице жил, ну как бы вот он друг детства мамы, это Галеев Эрик. Вот. И он был военным летчиком. Папа у него преподавал математику в техникуме, мама в буфете там в бане работала. Вот. И вот этот Эрик, военный летчик, значит, у него жена погибла, а сына он вот… Мы с ним в садик, с Игорем, вместе ходили. И он раз в год приезжал, значит, вот в отпуск сюда. Он устраивал нам ракетницей салюты около вот… [смеется] Так что я в детстве уже салюты видела. Ракетница, около этой колонки вот он запускал.
[В вашем районе вот?]
Ну вот да, на нашей улице, да, на нашей улице. И мы его всегда всей улицей ездили проводить на аэродром. Это было целое событие [смеется]. Он в форме, военная такая – это было очень классно. То есть жизнь, она шла как-то вот добрее, наверное, было. Вот у нас был телевизор, а напротив сосед… Не помню, как звали. Вот он старенький дедушка – он приходил к нам смотреть спектакли, которые вечером вот в определенное время они с бабушкой смотрели. Он брал скамеечку, садился на эту скамеечку, у нас своя вечерняя домашняя жизнь была – бабушка ему предлагала чаю, когда садился, когда отказывался. Он вот садился и смотрел, скамеечку… Потом, значит… На скамеечку, смотрел телевизор, потом начинал храпеть [смеется]. Ой, не помню, как его… Нет, не дядя Вася, дядя Вася был… Ну, допустим, дядя Миша, да… «Дядь Миш, спишь?» Он: «Нет-нет, я смотрю!» И вот ему настолько комфортно… Он жил один, дети, конечно, его навещали, но вот такие… То есть это вот сейчас такого уже нет, сейчас родственники-то редко иногда собираются. А вот это вот, конечно, детство, оно с добром вспоминается.
[Да, но особенно история про то, как все едут провожать в аэродром.]
Да, да.
[А аэродром в какие годы существовал? Как долго просуществовал?]
Ну где-то, наверное, до [19]90-х он был. Вот до перестроечных времен. Вот мы же не знали, такой вот…
Поездки в Москву. Колбаса. Билеты. Монастырь. Кельи. Бабушка. Монашка. Молебенные дома. Крещение на дому. Баптисты. Лягушачьи лапки в консервах. «Белое братство», евангелисты, адвентисты. Атеизм и религиоведение (00:40:33 – 00:56:29)
Такой вот был момент, когда наши выксунцы раз в месяц после зарплаты ездили в Москву за колбасой, за майонезом, за апельсинами, да, и обычно это было осенью – к Новому году, да, вот так вот. Летом как-то не ездили, потому что здесь была летом забота вот. А эти вот поездки начинались с осени. В моем детстве, вот когда мама начинала работать, вот открыли в микрорайоне… Стали строить пятиэтажные дома, и вот открыли магазин двадцать шесть. А раньше-то она работала, там около двенадцатой школы был в этих, в четырехэтажных там, по-моему, зданиях магазин. Вот. И вот она, открылся двадцать шестой, и я как сейчас помню – хотелось же побыть на работе у родителей – вот приходила вечером я и помогала ей раскладывать колбасу. Как поленья носили колбасу и раскладывали на прилавках, она была вот… Ее не мыли, маслом растительным не протирали, как сейчас делают в магазинах, да, а вот она каждый день завозилась свежая колбаса. И люди приходили, покупали по двести, по триста грамм, такой, копчёной. У нас не было такого понятия, что ехать в Москву за колбасой. А вот, например, уже с [19]80-х годов, когда стал… У нас был свой мясокомбинат, и можно там было кого-то попросить по блату достать эту колбасу, но в основном колбаса вся наша отвозилась в Москву. И мы, наши выксунцы, ездили в Москву за своей же колбасой. И когда дядя у меня стоял в Люберцах в магазине за колбасой, местные жители подошли и спрашивают: а выксунскую колбасу привезли? Там говорят, ну вот через какое-то время подвезут. И дядя переспрашивает: «Какую колбасу?» Ему говорят: «Выксунскую». Он говорит: «Я сам выксунец, приехал к вам за колбасой». И ему не поверили. Потому что полукопчёная колбаса Выксунского мясокомбината в Москве очень ценилась. То есть вот такие вот времена, и очень интересно.
[Но ездили как раз, когда ездили за колбасой, то добирались тоже из Выксы в Навашино и потом на поезде? Или как-то по-другому?]
Да, да. Из Выксы до Навашина у нас ходил автобус каждый час, и уже ехали… Ну, брали билеты. Вот за билетами тогда ездили в Навашино – за тридцать дней брали билеты, у нас здесь касс не было. Уже позже на автостанции появилась вот эта железнодорожная касса, где можно было брать билеты. А раньше, чтобы предварительно… Это сейчас вот, например, я даже вот уже могу себе заранее и на самолет взять…
[Ну да, конечно, сейчас…]
И выбрать место в вагоне, вот выбрать. И когда вспоминаешь, как ты ездил, да – приедешь, отстоишь, да, и не факт, что тебе попадет, да. И приходилось, если надо было срочно ехать, там оставалась бронь. Приходили, если даже и брони тебе не доставалось в день отъезда, подходили к проводникам и за мзду просили, чтобы они взяли. Вот они на свой страх и риск брали, колымили таким образом.
[Да. А вот еще интересно: вот вы жили в районе монастыря, но монастырь в то время был разрушен. А вот монашки… То есть знали ли вы о каких-то домах, где проходят какие-то службы? То есть были ли какие-то религиозные...]
Маш, я как ходячая энциклопедия. [Смеется.] Мне самой смешно. Вот смотри. Моя бабушка – они приехали сюда где-то в [19]30-х годах, да? Монастырь уже был разрушен, и сначала они жили, ну как бы в бараках на ПМК. А потом они, значит…
[ПМК – это что значит?]
Район. Это район Лесозавода, вот здесь где-то. И, значит, потом им выделили место, и они стали вот строить этот дом. Раньше то место называлось поселком Ленинским, по-моему. Это я нашла в архивах документы деда, когда его брали в армию, и вот там был, значит, поселок, по-моему, Ленинский, какая-то совсем другая улица вот была. Потом переименовали вот это. И монастырь был разрушен, но, как бабушка сказала, разоряли же монастыри, и некоторые монашки остались жить в своих кельях. И вот эти…
[А где находились кельи?]
А там двухэтажные дома.
[А, рядом, напротив монастыря, да?]
Вот тот же техникум, та же наша школа – это были кельи, вот, которые… потом их перестроили под нужды. А были даже дома, которые отдавали людям под жилье, под квартиры. И вот в одном из таких домов бабушкина подружка жила, Евдокия Ражева. И вот, ну, как бы мы ходили к ней, а рядом в соседях у нее жила монашка. И вот к этой монашке люди… Она не работала, эта монашка, она ходила – вот черная юбка, черная кофта, черный платок, вот это я помню. И помню, как бабушка… А бабушка-то моя родом из Елизарьево Дивеевского района, три километра от Дивеева, и она как бы в детстве пела в церковном хоре, бабушка, в Дивеево вот она…
[И верующая, да, была?]
Да, да. И она… А брат у нее старший вступил в партию. Вот. И он ходил тоже и в монастыри, и в церкви в Муром. Вот в Муроме и в Кулебаках были действующие церкви, а у нас нет. Но только украдочью, чтобы никто не знал. А вот бабушка, ну, и не только бабушка, а все жители, которые вот выросли с верой, они к этой монашке ходили и так же подавали ей записочки. И кто денежкой, кто продуктами ей носили. И вот, помню, под Пасху, под какие-то праздники, как я сейчас понимаю, религиозные, бабушка пекла пироги, какую-то еду готовила, и меня она отправляла вот к этой монашке относить.
[А в каком доме жила эта монашка?]
Вот он сейчас… Там есть баня, и около бани он перпендикулярно – вот этот первый дом около бани.
[А номер дома не помните?]
Если школа, ну, значит, третий или пятый, или где-то вот так.
[Это по какой, по улице…]
Я тебе могу даже показать, ты можешь вот это всё сходить и сфотографировать.
[А по какой улице?]
Улица Лепсе. Да. Вот где как раз вот этот дом, потом там дом снесли, потом техникум и школа. Вот сейчас техникум и школа, эти здания, их монашки вот к себе опять прибрали. И вот в это здание вот я ходила. Вот как сейчас картинка перед глазами – я зашла, там печка, на две комнаты печка, перегородка, как, ну вот как прихожая. И комнаты же узенькие, вот они кельи. И я вот принесла, и она у меня эту авоську взяла и говорит: «Проходи, проходи – что боишься?» А было страшно вот ее черное одеяние. И я когда зашла в комнату, я увидела маленький кукольный спектакль, как для меня показалось. Потому что на комодике стояли свечки и до потолка был иконостас. Я подошла и с интересом стала рассматривать вот этих сказочных героев. Как потом-то… У нас были иконы – у бабушки всё время была икона, но она была высоко, и я не видела. Я знала, что икона, бабушка зажигала лампадку, молилась, а эти лица, лики, открылись мне. И вот это мерцание свечек, оно настолько завораживало. Вот это сейчас рассказываю, а картинка прям передо мной стоит. Вот. Ну потом вот… Но это было, наверное, до школы, может, вот лет до десяти. Эту монашку видела, потом – не знаю. Но, когда стали восстанавливать церкви, очень многие местные жители приносили иконы. Вот одна икона во весь вот мой рост, она была прям натуральной. Вот, видно, где-то её хранили. То есть люди смогли сохранить. Вот. Молились в домах – были молебенные дома. Вот ездили крестить или вот на службу бабушка возила нас причащать то в Муром, то в Кулебаки вот возила. Когда вот у меня… Потом, значит, стали в домах собираться. Вот у меня старшую дочь крестили в бабушкином дому, потому что вот она собрала, съездила к батюшке, я не знаю, куда, батюшка приезжал и в доме нашем крестили человек двадцать детей. То есть это был [19]82 год. Вот. А бабушка моя состояла в числе двадцати человек, которые ходили в администрацию, в горисполком и просили о том, чтобы в нашей Выксе открыли храмы. И одним из первых храмов вот эта вот большая Христорождественская церковь стала открываться. Потом стал монастырь – мы с бабушкой ходили, помогали, вот там убирались. Я даже там окна под витраж расписывала. Вот.
[А вот, например, с баптистами не сталкивались?]
Сталкивались. Они…
[Да?]
[Смеется.] Они жили… первое вот как бы сообщество баптистов, оно было организовано у нас на улице. Они там с разрешения, всё. И мы вот опять…
[В соседнем доме?]
Не в соседнем – в середине улицы.
[А номер дома не помните?]
Нет.
[Примерно.]
Ну где-то, знаешь, может, семнадцать, двадцать один. У него четная сторона, потому что наши были нечетные, а он на противоположной в середине улицы. Сейчас за этим домом… это как раз знаешь, Маш, где? Вот здесь. Вот там построен уже большой дом молебный, да, вот этот.
[Он сейчас существует, да, как молебный дом?]
Да. А раньше был простой частный дом – видно, они купили. И вот мы, дети, гуляли зимой – они нас приглашали вот подростков, детей приглашали. Помню, меня завораживала органная музыка. Вот они открывали окна, играли, и я вставала…
[У них был орган в доме?]
Да, да-да-да. Ну, это вот мне одиннадцать-двенадцать лет было, я ходила в художественную школу, которая была где-то вот здесь уже там была построена. И когда я вот здесь вот проходила, меня завораживал орган. Я стояла, они зазывали всех, и я один раз зашла. Я увидела длинный стол, за которым сидели люди. Ну, потом я когда бабушке рассказала, бабушка, ну как бы не отругала, но сказала, что это другая вера, а ты крещеная и рождена крещеной в другой вере, тебе надо ходить в церковь. И я больше не заходила, но люди заходили. Значит, тут была мусорка, как раз вот около них. Видела банки, с интересом рас… рассматривала, на которых… Железные банки, на которых была нарисована лягушка. Если у нас на тушёнках рисовали свинью или морду коровы, то там была лягушка. И я маме рассказывала, какую интересную банку я видела. Она мне говорила, что это лягушачьи лапки, консервы.
[Да, вы думаете, так и было?]
Ну… Да, потому что дядя, вот как бы моей тети вот по папиной линии дядя, он был военным. И он говорил, что когда вот они по Франции шли, то есть солдат кормили лягушачьими лапками. Они думали…
[Из банок?]
Нет, им варили. Вот, и они думали, что это курица была. Дядя знал – он не ел, а когда они поели и им сказали, вот этим солдатам… то есть у них рвотные движения были.
[А вот уже позднее, может быть в [19]90-е, какие-то появлялись секты или какие-то еще религиозные движения?]
Ну, у нас да, у нас ходили, вот «Белое братство», в белых одеяниях молодые люди ходили, зазывали. Но знаете, они ведь… и вот эти евангелисты-то, да, вот эти, адвентисты они, да, вот они в автобусах уговаривали. Вот, например, я очень много сталкивалась в такой вот, ну, полемике, когда у меня видели крестик – мне задавали вопросы: а ты крещеная, в какой ты вере? И меня уговаривали перейти к ним. Я общалась по работе с молодыми людьми. Вот, например, там был молодой человек, он служил в Афгане. Вот, и он уже там женившись, он вступил в ту веру. Совсем недавно в сетях, в «Одноклассниках», я увидела фотографию, ну как бы мальчика, с которым дружила в детстве, и он в одеянии вот этого папы. Да, я даже не удержалась, комментарий оставила: «Павлик, ты как же у них там, пастором стал?» Мне там кто-то ответил: «Хорошего человека сам Бог направил быть пастырем». Ну, это их религия. Я изучала два раза, когда я училась в педучилище, у нас дисциплина называлась атеизм. А когда уже в университете, вот в [20]15, в [20]14 году, у нас дисциплина называлась религиоведение. И когда я задала вопрос, что я уже это изучала, только в свое время это называлось атеизмом… То есть… И у каждого вера, право исповедания у всех есть, да. Ну, как-то нас, наверное, воспитали, что если мы крещеные, то мы должны не предавать, потому что раз предашь, один раз – это можно очень много раз сделать.
Драки между районами. ДК, кинотеатры. Застольные песни. Музей. Самодеятельные художники. Выставки в витринах. Рестораны. Новый год (00:56:30 – 00:58:09; 00:58:15 – 01:07:49)
[А вот вы сказали, что Монастырь – это был такой криминальный район. В чем это выражалось?]
В драках.
[Район на район?]
Да.
[Или внутри?]
Да, да. Нет, район на район. Ну и были местные…
[А кто был главным противником Монастыря?]
Ну вы знаете, у нас же вот районы были, допустим, Монастырь, Голявка, Скотный…
[А Голявка почему так называется?]
Не знаю. Ну там, наверное, голая земля была, наверное, так. Скотный, да. Вот сначала скотный двор был здесь, а потом его туда вот за пруд перенесли. Мотмос, Межонка. Вот. И в основном как же вот… Девочку провожали в этот район, да, и если на девочку кто-то имел виды, естественно, предупреждали. Вот так вот. Ну, дрались не до смерти. То есть вот так. Были и в домах драки, то есть это было, и из дома в дом переходили и ютили. С чем это связано, я вот даже… Ну я вот думаю, наверное, всё-таки вот война и беспризорное время, оно наложило отпечатки. Потому что, знаете, инстинкт самосохранения и самовыживания, это вот борьба, наверное, вот так.
[А вот расскажите о развлечениях – куда… куда ходили, как развлекались?]
Ну вот я, например, помню летом в парке духовой оркестр играл.
[На Пятаке?]
Да.
[Или где-то ещё?]
На Пятаке, да. Вот. Потом в парке был летний кинотеатр, это вот сейчас где «Звезда» вот у нас, был кинотеатр. Там показывали фильмы, и в будни туда ходили, и детские сеансы были. ДК Ленина, Лепсе был у нас. Ну, Лепсе и Ленин, вот который закрыл… И были и самодельные спектакли, и потом вот когда построили площадь Революции и там воздвигли кинотеатр, там были…
[Кинотеатр «Родина»?]
Да, кинотеатр «Родина». Помню, у меня бабушка пошла по работе в контору, а там был перерыв, и она сходила на «Кинг-Конга». Бабушке было восемьдесят лет, но она с таким интересом пришла и рассказывала, какой кинофильм [смеется]. В Монастыре был кинотеатр «Юность» тоже. Ну, человек на сто, наверное, был он. То есть как бы, вот насколько я себя помню, в Выксе всегда культура присутствовала – и в виде спектаклей, хоры были…
[А хоры где, тоже…]
Во дворцах были, во дворцах. Застольные песни у нас всегда были. У меня вот, например, дяди – ну как, они мне… Мамины двоюродные, ну дети брата моей бабушки. Они могли… вот если у нас были гулянки, они и плясали, и пели, и застольные песни у нас были, и под гармошку. Они не заканчивали музыкальных школ, но на гармошке всё время играли. Могли даже играть мелодии на расческе. Помню, на свадьбе они на спор, два брата, дядя Сережа и дядя Витя, они стаканы граненые все поставили кверху дном и на них танцевали – ни одного стакана не разбили.
[Потрясающе.]
Вот, да. То есть как-то вот и внутри семьи было развлечение, да, и вот культурно-массовое.
[А вот… А еще не было музея здесь в усадьбе, но был музей в ДК Лепсе, да? Или нет, или я путаю?]
В ДК Лепсе он был тогда, когда стал этот музей ремонтироваться. Но, насколько я помню, музей… вот себя, помню в художественной школе я с одиннадцати лет – мы ходили уже в музей.
[Здесь же была автостанция?]
И выставки… А?
[Здесь же была автостанция]
Автостанция была там, а здесь было… и военкомат, и какой-то горисполком, и еще.. Здание-то было большое, а комнатки вот музейные были, и был выставочный зал, потому что вот в художественной школе нас водили на выставки.
[А какие, какие бывали выставки?]
А вы знаете, как раз вот у нас эти где-то [19]60-е-[19]80-е года, у нас было очень много само… как самодеятельности и самостоятельных художников, которые во взрослой жизни посещали изостудию в Лепсе, и они работали художниками-оформителями на заводах. Вот уже в моей взрослой жизни мне приходилось реставрировать картины, дорогие моим друзьям – они были написаны вот именно самодеятельными художниками на клеенках. То есть вот клеенка, а обратная сторона, она же была тканевая, и на ней были работы. Вот работы три я таких восстанавливала.
[А выставки в кинотеатре «Родина» тоже проходили? Бывали какие-то…]
А это уже вот когда была построена… был построен кинотеатр «Родина», там стали вот пятиэтажные дома от кинотеатра «Родины» до двенадцатой школы строить. И там на первых этажах были магазины запланированы – магазины, ателье и витрины вот такие. Между витринами, стеклами, был промежуток. И там Борис Николаевич устраивал выставки…
[Кто такой Борис Николаевич?]
Директор художественной школы.
[Как фамилия?]
Бедин Борис Николаевич. Он устраивал выставки детских работ. И вот в кинотеатре «Родина» детские работы экспонировались к каким-то датам. Вот там были такие импровизации, да, в витринах.
[То есть просто вот в витринах, в витринах? А магазины в тот момент еще не открылись?]
Нет, магазины работали. Там было ателье по пошиву одежду. И рекламы как таковой раньше не было – была витрина, и видно можно было, что там творится в магазине. И вот вывешивали эти работы оформленные, и было очень интересно ходить и смотреть. Вот моя сокурсница, ну, как бы мы вот вместе учились в художественной школе, она говорила, что она пришла в художественную школу именно потому, что ей нравилось смотреть эти картины. То есть она увлеклась. Ну можно так сказать, какая-то агитация была.
[А привозили какие-то выставки вот не местные?]
Не помню, вот честно не помню. Но вот мы ходили на выставки, где были картины взрослых людей. Я так думаю, местных, потому что Гельс в то время жил, да, были другие художники, которые жили.
[Каких вот вы выксунских известных художников вы знаете, вы можете назвать?]
Ардабьевский был у нас, это он работал в заводе художником-оформителем, рисовал портреты. Вот в музее в архиве есть портреты передовиков, начальников служб, пейзажи рисовал. Мясников, по-моему. Ой, сейчас, Маш, вот прям это… Я знаю, что в милиции мужчина работал и рисовал, тоже вот огромный, как Шишкин, вот он лес любил рисовать. Было очень много. Какие-то в памяти есть, какие-то провалились. Бедин, Евлюхин – это педагоги вот художественной школы, тоже они устраивали выставки. Вдовиченко Валера – вот они как и вместе с нами с детьми устраивали, так и ну самостоятельно устраивали.
[А вот кафе или рестораны?]
Были у нас, были. Вот говорю, в детстве в парке были. Потом…
[В парке – это «Голубой Дунай»?]
Наверное, вот в этом, где мы… Вот где мы с тобой находимся, тут тоже был ресторан. В парке «Голубой Дунай», внизу под ДК тоже был этот, как ее, ресторан. То есть…
[Как назывался, не помните?]
А он просто у нас, они просто назывались ресторан. Да, ресторан. И вот здесь тоже был ресторан, пивная.
[Вы ходили?]
Ну, заходила газировочки попить. Потому что автостанция, летом было жарко – заходили сюда. Когда в изостудию ходили в Лепсе, вниз мы тоже за пирожными бегали, вот в этот ресторан. Были. Потом, когда вот площадь стала, там «Россия» вот ресторан был. То есть были такие заведения у нас постоянно.
[И пользовались популярностью?]
Да, люди ходили. Но ходили как – у кого позволяла возможность. То есть там вот таких корпоратиров, корпоративов не было. Вот, помню, впервые вот как посетитель в ресторан, вот чтобы тебя обслуживали, я, наверное, попала впервые лет в двадцать – вот с мужем мы пошли вот как раз в «Россию».
[А Новый год не отмечали в ресторанах?]
Ну, может, кто-то и отмечал, Маш, но мы как-то… Новый год у нас семейный праздник – мы дома, дома, иногда… Ну, даже соседи на Новый год не приходили, потому что это был чисто семейный праздник. Это потом уже стали ходить вот к родственникам, к друзьям. А вот в детстве – это пекли пироги, валенки под елку ставили. Потому что подарки нам – орехи грецкие, конфеты, яблоки – Дед Мороз насыпал в наши валенки, и хотелось побольше валеночек поставить. Уже позже эти такие вот уже упакованные, которые родителям, видно, на работе выдавали, а раньше у нас Дед Мороз – это бабушка. Это я сейчас знаю, а раньше-то думала, что Дед Мороз, да.
Металлургия. Дед. Работа бабушки. Турбазы. Завод. Оформительские работы. Красные Зори. Баня, травы. Гадания (01:07:49 – 01:23:01)
[А вот Выкса – город металлургов. И вот, собственно, сам металлургический завод… То есть я так поняла, что у вас только в семье дедушка, да, только был связан с металлургическим заводом. Или я путаю?]
Нет, у меня…
[Нет?]
Ну знаете как вот вообще с металлургическим… У меня вот бабушкин брат, он учил этих, вот в ремесленном, которое было в монастыре, он учил кузнецов, которые тоже в свое время работали на заводе. Вот кузнечному делу он учил. Все его дети, ну, дяди мои… тети-то, они в медицину ушли, а дяди – они все работали и имели отношение к заводу, да. Вот. Дальше, дальше – братья\ у меня сейчас на заводе работают, вот троюродные. А моя бабушка, она какое имела отношение: она до войны не работала, то есть ее содержал муж. А когда муж… сначала он ушел на финскую, дедушка наш, пришел с финской и сказал: «Лена, кроем крышу, достраиваем дом – будет война, и меня заберут». И он… Ну, дед у нас был очень грамотный, и он в первые дни ушел на фронт. И через полтора месяца он попал в плен, как оказалось, без ружьев они – вот просто пушечное мясо было. Вот. Полтора года он пробыл в плену, мог быть во власовской армии и остаться живым, но он не смог так поступить, вот он, значит, там и погиб. Хотя его односельчанин так поступил, и бабушка… Он отсидел потом сколько-то лет, и я помню, что мы с бабушкой вот ходили к нему. Там он без ноги остался, ну, такая вот история была. Дед наш погиб. И вот бабушка, когда вот он пришел, сказал, что будет война, и бабушку устроили работать кухонной вот на хлебозавод. И она всю оставшуюся жизнь – она почти до восьмидесяти, до семидесяти… нет, до восьмидесяти она была связана с кухней, со столовой. Она, значит… на лето ее техникум приглашал, и она работала поваром на турбазе техникума.
[А где находилась турбаза?]
На… На Красном Бакене. Потом, значит, сначала там была турбаза «Чайка», и она каждое лето и зимой… А зимой на Пристанской, это вот где сейчас лагерь пионерский. Вот у них там и зимой был отдых. И… Маш, позвоню, а, хорошо? А то что-то звонка не было.
Она, значит, бабушка ездила поваром туда работать, вот на эту базу. А потом, когда завод стал для своих рабочих тоже строить базу отдыха, значит, бабушку пригласили туда, и она лет пять работала поваром на базе «Металлург», которая потом называлась «Красный Бакен».
[А, и она сейчас до сих пор… Это та же самая база «Металлург», которая сейчас, нет?]
Нет, нет – та база сгорела в [20]10-м году, когда были… когда были у нас пожары. Вот, она тогда сгорела. А вот бабушка моя стояла у истоков. И тот же, те же Козерадские, вот которые наши депутаты, их папа, люди при положении, но никогда не кичились, и мы до самой смерти с Сан Санычем здоровались и разговаривали, и с его детьми. И вот Катя Козерадская – это третье поколение. [Отвечает на звонок.]
[А вот просто интересно, был ли какой-то образ вообще завода, может быть, какие-то легенды или истории вот просто ходили? Какой-то, может быть, романтический мартеновских печей, металлургии?]
Ну, Маш, завод вот лично для меня – это был ну, во-первых, что-то недосягаемое. Вот.
[То есть он… Туда никогда нельзя было пройти?]
Нет, нас водили на экскурсию. То есть если вот у нас соседка работала, она там на мартене в столовой работала. Она показывала лазеечки, и мы к ней туда проходили. Вот когда я оставалась с ее детьми сидеть, там что-то нужно было вот съездить, также вот мы ходили. Но для меня лично этот завод был что-то… очень высоким. Например, когда он… У меня сестра двоюродная, она на год меня старше, она поступила в техникум. Я заканчивала восьмой класс, но я знала, что я пойду на учителя рисования, но она училась в техникуме. И у меня такая гордость была за нее, что вот она закончит – она будет работать там на заводе. То есть это для меня была планка намного выше меня. Вот. Но потом так случилось, что я имела тоже отношение к заводу. Я видела, как строились цеха. Я десять лет работала художником-оформителем в тресте «Металлургстрой». Это организация строительная, которая принимала участие в строительстве Трубного-4, Трубного-5. Нас как, ну, как ОТР приглашали туда – мы в субботники убирались, я рисовала эти – вручную же тогда всё делали – планы по технике безопасности, инструкции к кранам. Я знала, как это завод строился. Я рисовала какие-то, меня приглашали, дорожки там в цеху. И я тоже имела отношение к заводу. Но к людям, которые работали, вот соседи у нас работали на заводе, они приходили, там на мартене у нас Рубцов дядя… Не Рубцов, Бушуев дядя Сережа работал. Он такой был жилистый. Мне казалось, что на завод берут только сильных, крепких мужчин. Такие же у меня были дяди, такие же у меня сейчас братья\. У меня, например, брат, Рубцов Михаил, он в прошлом году получил Баташёвскую премию как вот рационализатор очень много, другой брат работает в колёске – начальник службы. И всё равно у меня к ним вот именно такое трепетное отношение как вот к работникам завода, которое было и в детстве.
[А как, какое было оформление заводов? То есть что еще вы рисовали?]
Ой, Маш, я знаешь, как, принимала как-то… И когда вот в заводах стали сауны строиться, вот по интерьеру, вот такие…
[Сауны, в смысле, для работников?]
Ну да, как вот стали уже. Потому что они ведь начали не просто так строиться, а как-то для рабочих тоже какая-то должна была среда быть отдыха, да? Ну, строили начальники для себя, для рабочих тоже, вот принимали участие. Оформление демонстраций. Ну, как-то вот моя жизнь, она с детства связана с заводом, с техникумом. Я, например, работая в техникуме, ведя инженерную графику, тоже вносила свою лепту, и сейчас, когда я прихожу по каким-то делам на завод, я вижу, что и начальники уже – мои ученики. Проводили там игры на командное сплочение – я по изобразительному искусству там тренинг проводила. То есть всё равно вот житель Выксы, он какое-то непосредственное отношение вот к заводу всё равно имеет
[А вот помните, например, заводской гудок? Или уже потом в какой-то момент на него перестаешь обращать внимание?]
Были, утром, помню. Помню, утром были, да. Даже я вот в [19]80 каком… [19]89 получила квартиру на Красных Зорях, да, около завода – из кухни была видна труба мартена, и по выходным я видела оранжевый дом. А дочь…
[А какой это номер дома?]
Тридцать семь, Красные Зори, тридцать семь. Значит, и даже вот в [19]89 году гудки были. Ну, вот год ли, два – даже нет, наверное, год, наверное, утром гудок был. Подруга у меня всю свою жизнь проработала на заводе в железнодорожном цеху художником-оформителем, и сейчас она работает – маркирует вагончики. И когда… У нас в этом году сорок пять лет художественной школе… Можно я буду собирать? [Собирает вещи.]
[Да-да.]
Было 45 лет художественной школе, и я предложила такая рубрику – где работают выпускники первого года. Лена Липатова как бы это подхватила всё, организовала. И вот как раз про Надю статья была, Надежда Липникова, сейчас Ечванова. И я ей задаю вопрос: «Надь, а вот как ты, довольна, что ты всю жизнь вот проработала?» Она говорит: «Да, всё равно вот кто-то считает, что ненужная моя работа, а ведь я должна правильно, четко, всё это ярко сделать, чтобы вагон дошёл до адресата». И я задумалась: вот это на самом деле правда.
[А вот ваше увлечение всякими травами, чаями и банями, оно… Может быть, как вот оно в пространстве в городе как бы развивалось? Может быть, вы знали… Может быть, были какие-то травницы или какая-то народная медицина, которой можно было учиться?]
Маш, в основном это иднт от бабушки. Это из корней. Как оказалось, там какая-то бабушкина родственница была целительница, она кости правила. И мое увлечение искусством, оно не просто так, потому что дедушка мой делал всю мебель, и его сын, вот я тебе рассказывала. Да, вот так. И вот это вот, оно как бы ненавязчиво переходило от бабушки. А потом – это же, ну, как вот оно… С возрастом понимаешь, что это важно в твоей жизни. И я как-то не афиширую, но вот эта вот баня, травы – оно среди нас, родственников. Вот сейчас сестра там ждет, потому что она знает, что у нее будет сеанс релаксации. Брат, когда там что-то вот, да. Потому что это делаешь с душой. И много ты это не сделаешь. Один раз мне сестра сказала, что я неправильно выбрала профессию. Я говорю: «Нет, я свою профессию люблю, и она мне нравится». А она мне говорит: «А если бы ты была вот массажером или там, ты бы зарабатывала больше денег». То есть у нее вот такая… а я люблю свою работу и не… Если нужно денег, значит, я должна придумать что-то и заработать их дополнительно.
[А были какие-то целительницы, к которым все ходили, может быть?]
Маш, они были в Выксе, но я никогда этим не пользовалась. В свое время, когда бабушка раскладывала карты по своим родственникам, и мы, девчонки, просили, чтобы она нам…
[А бабушка гадала?]
Да, моя бабушка умела гадать. И она попросила… Ну, мы просили, чтобы она гадала. Я сейчас прекрасно понимаю, что бабушка нам не всё говорила, что нам можно, что нельзя, да, вот так вот. И когда я попросила… Вот соседским она гадала девчонкам. Когда я попросила, она и говорит: «Нечего гадать – жизнь сама всё на свои места расставит». И, наверное, это всё-таки от воспитания зависит. Я никогда не обращалась вот к этим оккультным силам. Но жизнь так сложилась, что я могу помогать людям, и я это делаю безвозмездно. Сейчас со мной творятся такие чудеса – ко мне во сне приходят умершие, которые просят передать что-то родственникам. И… Но я этого не хочу. Вот. Я понимаю, что у меня есть какая-то сила, но я ее не хочу, потому что после этого очень сильно болеешь, а я хочу жить и наслаждаться. Да, если я могу помочь человеку и ему будет комфортно, я это делаю. А вот так как-то на этом же деньги зарабатывать, целительницей – я этого не хочу, нет. То есть что связано с деньгами, это нечисто. А потом, когда ты полностью выкладываешься, ты же хочешь помочь человеку, тебе какое-то время нужно, чтобы ты восстановил эти силы. И это настолько вот тонкая вот эта вот физиология, что да, самые близкие, вот о них и заботишься. А так они есть, они и сейчас есть, и люди есть и ходят.
[Да?]
Вот коллега давно-давно, еще лет двадцать назад, рассказывала: где-то в районе за прудом здесь к женщине пошла, значит, ну, муж там начальник, всё, это, как её, стал ходить на сторону. Она пошла с фотографией и, значит, мол, чтобы он не ходил на сторону. Она ей говорит: «Хорошо, он не будет, я сделаю, но сделаю так, что он не будет ходит на сторону – он тогда будет пить». Вот две эти...
[Петь?]
Пить. Пить. И та женщина, чтобы держать мужа, она согласилась – пускай он лучше пьёт. Муж начал пить, и она через какое-то время пришла к ней и говорит: нет, пускай лучше гуляет, но не пьёт. А та говорит: нет, уже это нельзя сделать. Это вот такое вот, конечно. И поэтому это очень тонкая вещь.
Сувениры: баранки, деревянная игрушка, железная роза, хлеб. Бани (01:23:34 – 01:27:38)
[Марина, а как вам кажется, что, какой вот местный, какой-нибудь местный выксунский специалитет? То есть что…]
Чего?
[Выксунский какой-то специалитет, то есть что-то особенное – что привезти из Выксы? Что бы вы привезли из Выксы тому кому-то, чего нигде больше не достать, есть такое?]
Маш, я когда еду вот из Выксы, я всё время покупаю баранки вот своим родственникам.
[Да?]
В Орёл, в Москву – я покупаю баранки. Потому что именно «малютка» баранки – они у нас необычные. Не знаю, с чем это связано.
[А чем они отличаются?]
Не знаю.
[Это какое-то определенное название баранок?]
Ну, наверное, рецепт какой-то. Как пироги. Ну пироги есть пироги да?
[Выксунского хлебокомбината?]
Да, да. Вот. А потом – ну вот сувениры, конечно, наши, вот эта выксунская деревянная игрушка, потому что она… По сути, она ведь игрушка везде однотипная деревянная, да, вот форма. Но здесь как бы другие сюжеты, вот так вот. Ну что, железную розу от нас везут, да, вот такие вот сувениры. А я даже не знаю, кто-то картины покупает у местных художников с нашими видами. Ну, опять же, сувениры – то, чтобы на память осталось, так ведь? Вот так вот. Ну вот, наверное, вот хлеб… Почему хлеб, я еще тебе скажу. Я не знаю, сейчас там как. Например, наши родственники, когда жили в Баку, они всё время, если мы туда ехали или они к нам приезжали, они от нас везли чёрный хлеб. Да. И вот я сейчас, наверное, себя ловлю на мысли, что вот эти баранки – ну, по крайней мере, в Орел я эти баранки возила, в Москву, да, в Питер, в Испанию возила эти баранки… То есть и люди… Они как-то суховатые, да, вот так вот, их вкусно с чаем, они разламываются хорошо. То есть люди с интересом. Вот в Орёл я еду к сестре всё время с баранками, к ее внучке в Москву я тоже баранки везу.
[Здорово.]
Да.
[А вот баня – в городе есть, есть вообще вот такая просто городская общественная баня?]
Есть. Это, Маша, на Песках у нас. На Песках…
[А какой…]
Это, как тебе сказать… Банк знаешь где, Сбербанк здание большое на Красных Зорях? Церковь малая, Христо… Вот малая.
[Да-да-да, малая, да.]
На горе, да? И вот прям за церковью, вот так вот если пойти, там вот «Гиппократ» у нас, и там вот пойти по улице Корниловой, там будет переулок Песчаный. И вот там есть городская баня.
[И она всегда… Она какая-то, ну… Давно действующая?]
Ну, у нее там режим, Маш. Она осталась у нас одна здесь. Было раньше три бани: в монастыре общественные бани, когда вот еще газа не было, на Песках и где-то на этой, вот на ПМК или там Голявка, где-то вот так вот было. Вот. А сейчас только вот на Песках осталась. И они там какие-то дни мужские. Знаю, что суббота – это женский день, да. Но баня сейчас дорогое удовольствие.
[Да?]
Там пятьсот рублей билет стоит.
[Ничего себе.]
Да.
[Популярно, не знаете, ходят ли люди?]
Люди ходят, я вижу, что люди ходят, иногда вот эта, как ее… Потому что там эта есть остановка «Лебединка», они садятся, мужики иногда с веничками ездиют, то есть ходят, она там пользуется популярностью.