Харитонович Дмитрий Эдуардович (1944). Москва. Харитонович Любовь Дмитриевна (1945). Москва

Личная информация

ХДЭ: ...и поэтому ему запрещалось иметь своих официальных, хотя он [прим. – А. Я. Гуревич] был фактически моим учеником, официальных аспирантов, он у меня был только на… оппонентом, вот. Хотя он мне… В общем, он-то – мой на самом деле, действительно учитель. Но он у меня был формально только оппонентом, потому что у него были неприятности с советской властью, поскольку в своей бессмертной, великолепной книге «Проблемы генезиса феодализма», он, извините, поспорил с самим, извините, Энгельсом, а этого было делать нельзя. И началось. Я, у меня есть в сборничке, ему посвящённом, Арону Яковлевичу, мои, так сказать, воспоминания о нём. Нет, это был действительно, это был…

[Опубликованные воспоминания, да?]

ХДЭ: Ну, как? Так, нет... Это был…

ХЛД: Нет, они неопубликованные.

ХДЭ: Нет-нет. Почему? Опубликованные. Не так, как воспоминания. Это сборник был, посвящённый ему. И среди прочего я там статеечку просто написал под названием «Историк и время». Да. Вот, я и… Мои контакты… Дело в том, что у меня же вот такая вот биография. Я же по первому образованию вообще инженер. Я кончил МГТУ [прим. – Московский государственный технический университет им. М. Н. Баумана]. Нет! Студентам я всем объясняю: «Ребята, не бойтесь, степень у меня историческая, с ней всё в порядке». Нет. Имею право. У меня соответствующая степень.

[Нет, я не боюсь. Наоборот любопытно.]

ХДЭ: Но я кончил МГТУ, и когда у нас бывает «групповуха» – встреча нашей студенческой группы, то один из нас – по прозвищу «Толя», по прозвищу «Слон», по имени – Толя – мне сказал... Я в переводе на русский литературный – там был мальчи… мальчишник, поэтому русские народные слова я опускаю. Я в переводе на русский литературный. «Ты, Дима, очень глупый человек». Это в переводе. «Если бы ты остался металловедом, был бы уже членом-корреспондентом». Всякие, ну, там ещё в угловых скобках многоточия. Ну, потому что такой уж… Что можно сказать? Ну, надо сказать, что мы до сих пор встречаемся действительно. Вот, с «групповухой» встречаемся до сих пор. Ребята уже не только, но просто на встречу и провожать уже. Уже кой-кого из наших нету и от болезней, и от всяких там жутких историй, несчастных случаев, тоже этого хватало. Вот. Так, что вот.

[Нет. Ну, я, конечно, не знала, что иду к человеку, который был учеником Гуревича. Это…]

ХДЭ: Нет, я ученик действительно. Арон Яковлевич – это святое. Арон Яковлевич, это был действительно великий историк. Причём вообще. И медиевист великий, и начинал он ещё как скандинавист. Вот, Танечка Джексон... А нет, она у меня вот. Танечка Джексон мне даже подарила свою книжку с трогательной надписью: «Дорогому братику с нежной любовью от сестрички». Почему?

[Ух ты.]

ХДЭ: Потому что мы дети Арона Яковлевича, только она от первого брака со скандинавистикой, а я – от второго брака с медиевистикой, так мы называемся. Называемся. Поэтому друг друга... Мы – единокровные с Танечкой Джексон, потому что она скандинавист, а я медиевист, вот. Вот, вот, это, поэтому она мне просто подарила вот эту самую книгу, Танечка, вот. Вот. Так что это всё, нет, Вы очень действительно…

[А как Вы впервые с ним познакомились?]

ХДЭ: О-о-о! Это спасибо Леше Левинсону. Дело в том, что у меня очень путаная биография. Я кончил МГТУ, потом работал в НИИ со сложным названием ЦНИИТМАШ [прим. – Центральный научно-исследовательский институт машиностроения]. И, в общем, даже поступал там в аспирантуру. И тут, значит, грянул гром: меня призвали в армию по тогдашнему новому закону на два года офицером. Да. Нам в конечном итоге это финансово помогло. Как говорил мой друг Женька… По маме он вообще Ржевский, настоящий Ржевский по маме (на всякий случай фамилию опускаю, не имею разрешения но то, что он… его не просто дразнили поручиком Ржевским – по маме он действительно Ржевский, действительно младшая ветвь смоленских князей, всё, всё как полагается. Так вот, Женька как-то сказал, что женатый офицер может купить квартиру, у нас тогда была однокомнатная, потом мы тут съезжались – почему, вот, мы здесь – вот, а холостой не может. «Не может», – сказал я. И по преданию у меня такая зависть была в голосе! Вот. Вот так вот. Нет, ну, действительно путаная. Вот, потом, ну, ещё в армии я разочаровался в своей профессии, хотя я говорю, что анекдот заключается в том, что я сдал экзамен в аспирантуру – техническую. И приказ о зачислении меня в аспирантуру пришёл, когда я уже маршировал. На несколько дней он буквально опоздал, потому что из аспирантуры не брали. Ну, вот два года я, значит. Мне ещё повезло: я служил под Москвой, там это отдельная история. Я даже в журнале «Кафедра» – это ГИТИСовский [прим. – Российский институт театрального искусства] журнал – я там писал под названием «Похождения», с такой, мемуары, так сказать, «Похождения бравого лейтенанта Харитоновича». Вот, сейчас я Вам покажу. Какой я был красавец, ой! Сейчас минуточку. Не могу, не могу не похвастаться.

[Да, хвастайтесь, хвастайтесь. Очень любопытно.]

ХДЭ: [Уходит, голос слышен издалека.] Не могу не похвастаться, вот. Не могу не похвастаться. Вот. Так, это я тут. Сейчас, сейчас, сейчас. Это не то. А вот. Вот здесь два меня. Это не интересно, это очень интересно.

[Это Вы?]

ХДЭ: Я!

[Ух, ты! Вот это да!]

ХДЭ: Ну, по тогдашнему закону офицером я на два года пошёл. Видите, лейтенантик. Видите, офицерские погоны.

[А можно сфотографировать?]

ХДЭ: Это? Пожалуйста.

[На память.]

ХДЭ: То есть пожалуйста. Вот. Это уже. Поскольку это, так сказать, официальный журнал, то ничего таинственного в этом нету. Просто. Вот, и в армии как раз я начал задумываться – а правильно ли я выбрал свою специальность. И в общем, после, там-то у меня это разочарование не пришло. И я решил, так сказать, в другую. Это тоже шло зигзагом, потому что так сразу из инженеров в технари [исправляется], в смысле – из технарей было непросто. Благодаря ещё… В том числе ещё я, так сказать, познакомился с человеком… Вот он. Вот. Как сказал Марк Соболь, что, вот, сейчас, там, представляя Вадима, что, вот, «сам вижу, что Рабинович – фамилия». Так, Вадим Львович Рабинович – кандидат химических и доктор философских наук, автор совершенно замечательной книжки, она у меня здесь лежит, об… «Алхимия как феномен средневековой культуры». Вот. И вот этим путём я и пошел. Другое дело, я ещё и социологией занимался. Я даже на каком-то автокомбинате был социологом, а потом даже возглавлял лабораторию АСУ [прим. – автоматизированная система управления]. Но всё равно хотелось, очень хотелось стать историком. И в конце концов я им стал. И степень, и вон там всякие книжечки показываю Вам. Всё это действительно есть, там, вот, вон лежит. Я Вам показывал вот это самое, только что книжечку про крестовые походы.

[Можно сфотографировать?]

ХДЭ: Пожалуйста, пожалуйста.

[То есть получается, армия способствовала смене Ваших научных интересов во многом?]

ХДЭ: Да, это, но не могу сказать, чтоб я был в таком неописуемом восторге. Но поскольку офицер женатый, то была куплена однокомнатная квартира, а эта уже, потому что мы съехались с мамой. Её уже нету. Она, как я сказал, сирота казанская, а не кавказская.

ХЛД: Эста, Вы чай пьете сладкий или несладкий?

[Без сахара.]

ХЛД: Правильно, да. Нам сахар не жалко.

ХДЭ: Нет! Чего не жалко – того не жалко.

[Да, нет я…]

ХДЭ: Это я просто книжку показываю свою про крестовые... У меня есть ещё одна книжечка, из-за которой меня пытались – у-у-у!

[Что пытались?]

ХДЭ: В ло... С одной стороны, побить, с другой стороны – в ложу [прим. – масонскую].

[Включить в ложу?]

ХДЭ: Звонили!

[Да что Вы?]

ХДЭ: Оказывается, ложа есть. Меня приглашали.

[Серьёзно?]

ХДЭ: Да. Вот, я книжечку даже. Нет. Я не состоял в ложе, поэтому никаких тайн.

[А расскажите, а как это? Нет, ну, вот, как это Вам позвонили, кто Вам позвонил, что предлагали?]

ХДЭ: Через издательство нашли мой телефон и всё. Я не скрывал. Телефон в издательстве есть, книжка есть, какое издательство – есть. Мне позвонили. Они нашли через издательство и приглашали, вот в ложу какую-то. Но я…

[А чего отказались?]

ХДЭ: Ну, знаете, полагается хранить тайны. А я не желал бы. Хранить их не хотел. Вот. Не потому, что они чем-то ужасны. Книжка-то вполне смешная в том числе. Нет, ну, я действительно этим немножко занялся извне. Почему со мной, почему ко мне заинтересовались всем этим делом, а потому что начинает… всё-таки масон – это каменщик. И я занимался действительно теми средневековыми ложами. Ложа – это мастерская, не более того. Вот, когда, у меня же диссер о средневековом ремесле. Вот. Вот, так что я занимался и строителями средневековыми, поэтому так и получилось, попал на масонов. Потому что, нет, занимался я этим совершенно с медиевистической точки зрения. Media ævea – это средние века. Человек, занимающийся средними веками, называется… Узкая специализация историка – медиевист. Вот, поэтому я говорю, что вот как я всё-таки медиевист, как великий медиевист. Я не великий, я только выдающийся. Это по Шварцу. «Не гений, а только очень большой талант». Вот, там помните в «Голом короле», его там премьер-министр правду-матку ему – подвижник, но не святой, большой талант, но не гений и так далее. Вот видите, а я на себе это дело признаю. Выдающийся, а не великий и так далее. Потому что великий, к сожалению, на венке, который я нёс, была надпись «Великому историку». Арона Яковлевича нету. Он [19]24-го года. Ровно на двадцать лет старше меня, [19]24-го года рождения. Ему бы уже под сто было бы.

Ну, вот, вот, а мама – тоже она сирота казанская, а не кавказская. Ей было бы уже сильно за сто, моим родителям. А эти…

[А Вы вот вели, как Вы познакомились с Ароном Яковлевичем, да?]

ХДЭ: С Ароном Яковлевичем? А значит дело в том, что был у меня, были свои закидоны, и я обратился к человеку, одному из самых талантливых, по-моему, в конечном итоге социологов. Мой друг школьных времен Лёха – Алексей Георгиевич Левинсон, Лёшка. Он начинал как индонезиевед вообще-то. Ну, а потом попал, так сказать, в руки Леваде, отсюда «Левада-Центр». И вот оттуда всё это самое, там, Санька Гофман, Лёха Гудков и так далее. Я так фамильярно обращаюсь, называю этих столпов действительно отечественной социологии. Нет, Левада-то, он Юрий Александрович. Вот, его я, так сказать, я так, естественно. Вот. Значит, ну и я сказал. Он говорит: «Ну, давай. Я тебя…» Так сказать, я уже начал там какие-то книжечки писать. Ну, не книжечки, а статеечки, естественно, такие самодельные ещё пока. Показывал Лёхе. Ну, единственный, так сказать, с кем есть пообщаться. Он говорит: «Ты знаешь, я…» Вот, он меня и... «Я тебя представлю Арон Яковлевичу, потому что это я уже не могу». А насчёт работы, он мне тоже помог устроиться в лабораторию АСУ социологом. Вот, потом я стал начальником этой самой лаборатории, так уж получилось. Потом, слава Богу, я сдал всё-таки своему заму, который заслуживал этого дела – начальник лаборатории АСУ – много больше, чем я. Он был кандидат правильных наук. Он, всё в порядке, Марк Леопольдович Равинзон, по прозвищу Маркс Леопардович Робинзон. Естественно, ну, хулиганьё называло. Нет. Ну, Марк он, действительно, настоящий был. Я с удовольствием ему сдал, так сказать своё место. И вот как раз пошёл уже в Институт всеобщей истории, где я пребываю до сих пор. Но у меня ещё был зигзаг, я говорил. Вот, с Вадимом, когда я хотел попасть, но так это не получилось. Ходил туда много, и друзья есть, и всё такое, но не получилось в ИИЕТ – Институт истории естествознания и техники. Вадим там в секторе химии. Откуда, вот, его эта самая замечательная книжка об алхимии. Вот. Ну, Вадим – ещё и поэт замечательный совершенно. Да, такие стихи, что вы! Посвящённые в том числе мне. И даже на рождение Алёшки – сына, который, слава Богу, живого, так сказать, и здравствующего, Алексея моего. Это Колюни нету, а Лёшка – слава Богу, жив-здоров. Вот. Слава Богу, всё нормально. Вот. Так, что ещё на рождество Алексеево успел написать Вадим. Но он ушёл, но он ушёл, так сказать, в данном случае это печально, но не трагично. Понимаете, это естественно по возрасту. Конечно, это печаль, трагедия – вот. А это – печаль. Ну, что делать? Все мы не молоды, как и Зинаида Петровна, какая красавица была. Это я уже помню, вот. Нет, дело в том, что очень многие люди... Вот, мой ближайший друг, его уже тоже нету. Из школьной компании я один остался. Вот. Мой ближайший друг, он произносил слово «тёща» так, как все мои солдатики в вооруженных силах, вот так, были, не могли с такой интонацией грубо материться. Нет, слово «тёща» – это страшнее. Я опускаю всё остальное. А у меня – нет: мы с Зинаидой Петровной были в прекрасных отношениях, ну, я… Ничего. Вот я как-то со всем этим. Борька – да. Он это, ближайший друг мой был, вот. Вот это вот.

[И Арон Яковлевич в итоге, да. Вот Вы…]

ХДЭ: Да. И Лёха меня, значит, сказал, что ты знаешь, это, это, по-моему, интересно, но, ты знаешь, я уже не тяну. У меня другая действительно профессия, включая даже его все эти самые индонезизмы Алёшкины. Давай-ка я тебя сведу. Там были общие знакомые с Арон Яковлевичем. И Арон Яковлевич, вот. Вот, кстати, когда… Он вообще отличался большой скромностью, и когда я ему сказал, что там вот, как, назвал там его моим учителем. Вот, он сказал «Нету, ну, что Вы, Дмитрий Иванович»… Вот, там Юля. Ещё одна коллега – Юлия Евгеньевна – да, он, значит, я её, так сказать, сначала, а вы ко мне уже пришли законченным. Я сказал: «Ну, да. Но ведь всё-таки даже до личного знакомства на чём я рос-то? На всяких, на ваших «Категориях средневековой культуры», на «Проблемах народной культуры Средневековья» и так далее». Я вырос на книгах ещё Гуревича до того. Вот. Там они тоже стоят вон. Вот здесь вот. Так, что вот это вот самая традиция, вот я на ней и возник.

[А вот всегда интересно первое впечатление о таких великих людях как Арон Яковлевич. Вы помните свою первую встречу с ним?]

ХДЭ: Да. Да. Да. Он удивительно действительно такой вот простой и общительный человек. Вот, с великими людьми, но они тоже разные. Вот, например, я там написал одну работку, она в конце концов опубликована, о, там, ренессансном мастере. Вот. Там была у меня работа. И я показал её Леониду Михайловичу Баткину. Потом уже началась паника у меня в семье. Потому что я пришёл к Леониду Михайловичу, он открыл рот и не закрывал его в течение примерно двух часов, потому что он, ну… Речь Баткина – это вообще, оторваться было невозможно. Ну, и вот, и поэтому, значит, дома уже началась паника. Думали, ну, пятнадцать там перекинутся словами. Ну, показал я ему статью, ну, скажет несколько слов. И его, значит... Он начал с того, что «Вы знаете, Дмитрий Эдуардович…» Они все, у них это была привычка только по имени-отчеству. Это с Вадимом, там, Рабиновичем я мог быть…  Но я как? Я, как и он. Я ему «Вадим, ты...». Он мне – «Дима, ты». Это другое дело. А тут значит, это: «Вы знаете, Дмитрий Эдуардович, мне ваша работа очень понравилась». После чего в течение двух часов он меня разносил в мелкие клочья. После чего сказал: это не педагогический приём, что я сказал, что понравилось, потому что, вот, меня побудили действительно, вот некоторые ваши, так сказать, мысли. Так что вот так вот. Когда я занимался немножко вот этим самым средневековым. Вот, ну, тогда ещё сам. Вот. С переводами там, со словарями, к сожалению, потому что Лёшка в Инязе – итало-английская группа, он бы мог мне тогда помочь, но тогда он ещё был. Имеется в виду – сын Лёшка.

Арбат. Староконюшенный переулок

[Дмитрий Эдуардович, а вы, получается, выросли в Москве? Родились и выросли? Да? В 1944-ом году, насколько я понимаю.]

ХДЭ: В [19]44-ом году я родился в Москве. Ну, родился я, я, так сказать, дитя Арбата. Я родился в Староконюшенном переулке, причём в одном доме. Это была коммуналка даже к тому времени. Потом, правда, мы там разменялись, но тоже, тоже в Староконюшенном переулке, только чуть дальше, на углу Староконюшенного и Сивцева Вражка.

Школа №59

ХДЭ: Учился я по этому поводу, хотя поступил туда раньше, в 59-ой школе, ныне Медведниковская гимназия, знаменитая двумя великими, не боюсь этого слова, людьми. А именно – Вовочкой Буковским и Сергеем Сергеевичем Аверинцевым. Да, вот. Это уже потом, когда вот мы занимались Хейзингой. Ну, вот ещё первое издание было «Осень Средневековья». Он был ответственный редактор, и поэтому я с ним. Ну, выяснилось. Ну, я-то знал, он на несколько классов старше меня. Мы же, младшеклассники, вот так смотрели, а они – вот так вот смотрели. Вот, на... Так, что вот выяснилось, что мы с ним, так сказать не одноклассники, но однокашники. Так сказать, одну и ту же кашу ели. Нет, ну, поэтому говорю, Буковский, Аверинцев – это всё вот, это всё – наша 59-ая школа. Причём у меня ещё был высочайший в этой школе, ну, среди одноклассников, рейтинг. Тогда слов таких мы не знали, но рейтинг был высокий. Почему? Я круглый год ходил в школу без пальто. А я жил напротив. Я бегал через... Тут рядом Канадское посольство. Канадское посольство, наш дом, где я жил, а напротив, вот, наша 59-ая, ныне снова Медведниковская [гимназия] имени Гоголя. Почему имени Гоголя? Потому что в один и тот же день 150 лет со дня рождения Гоголя и 50 лет со дня основания нашей этой самой Медведниковской гимназии. Вот там я учился, говорю, вот, с такими людьми. Ну, и тот же, того же социолога Левинсона я называю, это просто в одном классе мы с Лёхой учились. Вот, и через них я знаком с потомством Отто Юльевича Шмидта. Верка в одном классе со мной училась, Федька моложе. Вот. Ну, Федьке – хорошо. Когда его там пытались обижать, то приходили одноклассники сестры и обещали сделать всякие вещи с тем, кто его обидит. А с Верой у меня была леденящая душу история. У нас отдельно был химический кабинет. Такой действительно там большой лабораторный стол. Маленький столик со стулом для лаборанта. Во время уроков сажают туда меня, чтобы я не подсказывал и не болтал со всеми остальными. Ну, и я чего-то такое там Вере сказал, насчёт того, что неплохо бы ей отпустить бороду, как Отто Юрьевичу. Ну, и был побит учебником по голове. Ещё девочка по имени Чижик, по прозвищу «Чижик», мне помогла, ей помогла – загнать меня под стол. Тут входит наша Миральда Ульяновна. Ещё единый могучий Советский Союз, но у неё, как Вы понимаете, по имени-отчеству – западная украинка она была. Отсюда и такие странности, типа того: «Харитонович, что с Вами?». Не «с тобой», а «с Вами». Вот. Я говорю: «Миральда Ульяновна, Вы читали роман классика советской литературы Михаила Шолохова “Поднятая целина”?» Она с вот такими глазами. Говорю: «Да, помните, как контрреволюционные бабы били коммуниста Давыдова?». Вот, а меня, значит, за ехидство загнали под стол. Ну, был. Ну, я просто посоветовал Вере отпустить бороду, ну… Ну, правильно, [нрзб.] правильно-правильно. [...]

ХЛД: Можно налью?

[Да, конечно. Спасибо.]

ХДЭ: Вот. Это… Это, вот… Нет, наша школа была действительно замечательная. И когда, вот, я уже насчёт собственной биографии, вот с этим вот связанная. Когда я поступал в Бауманку, значит, нужно было от…, тогда были такие нравы. Значит, нужно было рекомендацию из школы. Татьяна Николаевна Фидели – наша математичка, которая на тот момент была классным. Там у нас сложные были отношения в школе с классным руководством и так далее, и так далее. Вот. Она сказала, что она, конечно, даст, но она считает, что не нужно мне, что я гуманитарий абсолютно по складу, по мысли. Вот, она оказалась права. Вот эти все две с половиной книги, полкниги ещё там, это учебник по истории средних веков, написанный в соавторстве. Ну, на самом деле это неправильно. Это я – соавтор. Написанный вместе с Арон Яковлевичем. Мы на конкурс по Соросу подавали на учебник и даже выиграли этот конкурс, но всё равно учебником не стал. И второе издание называется «Книга для чтения». Но даже выдержал. Ну, я взял. Что ты, Любаш?

ХЛД: Ладно.

ХДЭ: Вот.

[Вы, получается, первое образование в Бауманке получали?]

ХДЭ: Да. Я металловед.

[После школы?]

ХДЭ: Я металловед. И Арон Яковлевич. Ну, знаете, там, вообще. Это была, моя защита – это было нечто. Как рассказывает, помнишь, Лёша, это Леша Левинсон, извините, рассказывает. Ну, что первая девочка рассказывает об истории коммунистической партии Соединённых Штатов. Скучно, всё в порядке, закончилось. Тут открывается дверь – и началось: резко увеличилось число красивых женщин, бородатых мужчин и изменился этнический состав. Не только в смысле «Левинсон» или «Рабинович Вадим Львович», но и в смысле, там, Арапетянцы и прочие. В этом Даданяны там всякие, да, да, тот же самый Хачатур Гургенович мой любимый. Вот. Так что резко изменилось. Вот так вот. Нет, ну, я там действительно защищался, вот. Как говорил Николай Филиппович, что вообще-то руководителем должен быть Арон Яковлевич. Я это по вне… вненаучным причинам. Вы, не записывайте, не записывайте. Там же, тогда же это полагалось ещё, вот так сказать…

ХЛД: Стенографировать. Но Гуревич был оппонентом.

ХДЭ: Но Гуревич был оппонентом. Потому что ему запрещала советская власть. Хотя реальным руководителем, конечно, был Арон Яковлевич, тут я не спорю. Это, это действительно великий был историк, я ничего не могу сказать. А уж как скандинавист! Я там не был, но мне рассказывали, что на скале Салета в Исландии, там высечены имена наиболее знаменитых людей, в том числе ученых, писавших об Исландии, не только там всякие эти самые Лейфы Эрикссоны, которые там всякие Америки открывали. Лейф-счастливчик и так далее. Вот. Но имя Гуревича там засечено. Высечено. Занесено и высечено. Нет! Ну, мама права была: учитель – это второй человек после родителей. Это без, без вопросов. Это так. Арон Яковлевич – это был действительно великий ученый. Ну, его уже нету, поэтому с такой печалью в голосе. Но всё равно, понимаете это так сказать, печаль моя светла.

[Он очень много после себя оставил, поэтому, считай, что есть.]

ХДЭ: Да-да-да-да! Он действительно замечательный.

[Как говорится, жив в своих трудах.]

ХДЭ: Безусловно. Потому что эти самые «Категории средневековой культуры» – это, это, вот, это классика. Она действительно, это уже стало классикой. Ещё при его жизни. Как-то, писать что-то про средние века и не сослаться на эту книгу – просто никому в голову не приходило. Не потому что это надо было, понимаете как там? Ох, я никогда не забуду, как он, значит, взял мой диссер. И посмотрел первым делом всегда это... Я от него тоже сейчас делаю: это список литературы. Ну, начиналось тогда с классиков марксизма-ленинизма. Правда, Леонида Ильича и постановлений съездов у меня там не было, но. Ну что? Я говорю, ну, пятнадцать фамилий. «Неплохо, неплохо», – сказал Гуревич. Я говорю: «Мне положено. Что вы де… Что скажешь?» «Ну почему? Ну, что Вы, Дмитрий Эдуардович». Он только по имени-отчеству, никогда, никакой фамильярности. Там, Баткина он мог назвать «Лёней» или там Бессмертного – «Юрой». Это люди одного положения, но никак иначе. Вот. «Да. Ну что Вы, Дмитрий Эдуардович, классики были образованные люди, во всяком случае первые два». Вот это было...

ХЛД: Нет. Ну, я думаю, что и…

ХДЭ: Это с моим диссером.

ХЛД: Ленин тоже был образованным человеком.

ХДЭ: Да-да-да.

ХЛД: Так что…

ХДЭ: «Ульянов-гимназист», мы с тобой учили в детстве.

ХЛД: Да. Ну, вопрос, немножко там, другой оттенок.

ХДЭ: Да. Нет, но имелось в виду, что у меня были там. Тогда это был особый кукишизм, как кукиш в кармане, вот, ссылаться на соответствующий том из ранних работ, которые у нас долгое время не переводились до уже хрущёвской оттепели. Потому что усилие не соответствовало даже официальным ленинским. Вот. Так, что вот. И таким образом… Вот, ну, и потом действительно, как говорил Арон Яковлевич у меня на защите, то, что у меня металловедческое образование – это вот в данном диссере помогло. Потому что всё началось с… Вся эта идея. Здесь это, об этом есть, о средневековом ювелире. С исследования одного рецепта Теофила Пресвитера. Он же [нрзб. – 25.48] из Хельмерсхаузена монах и ремесленник. Сам он был ремесленник до того, как он ушёл, так сказать, в монахи. Вот. И там некоторые тонкости, почему там нужно закаливать маленькие напильники в моче, пардон, рыжего мальчика. Именно так, да-да-да. И как там получать золото из пепла Василиска, как высиживать василисков, всё это у меня… И Вадим, упоминавшийся мной, Львович, даже на эту тему целую стихотворение написал про василисков. Вот.

Значит, вот Арон Яковлевич сказал, что то, что у меня имело место быть техническое образование, мне помогло понять некоторые тонкости в, вот, исследовании не этих, а вот тех первоначальных диссертационных по этих… о средневековых ремесленниках. Вот как посмотреть на это самое, рецепты все, всю эту рецептурную магию. Она там действительно была. Ну, если василиски со всех сторон. Вот. Там и дракончики всякие. Ну, там много что было! Нет, вот это так, таким образом всё это и произошло.

[А вот любопытно, до какого года Вы прожили на Арбате? Вы говорите, что меняли место своего проживания?]

ХЛД: Постоянно, да?

ХДЭ: Мы поженились и всё.

ХЛД: В [19]68-ом мы поженились и сразу переехали, ну, на… в квартиру моего брата. Который в это время был в длительной командировке, и его жилплощадь была свободна, и мы жили там.

[Это где?]

ХЛД: Это…

ХДЭ: Метро «Беляево».

ХЛД: Нет. Метро «Автозаводская».

ХДЭ: А на Кожу… «Кожуховской», вот эта.

ХЛД: В Кожухово. Мы там жили.

[А сколько там прожили по времени?]

ХЛД: Мы там прожили… Сейчас скажу, сколько. Постоянно – девять месяцев до его службы в армии, когда призвали офицером. А потом наездами, когда – по выходным. Служил под Москвой, поэтому в выходные дни была во... Офицерам в выходные дни можно было приезжать в Москву. И до тех пор, пока, значит, мой брат с семьёй не вернулись из командировки.

ХДЭ: Ну, насчёт приезжать, это было так.

ХЛД: Так, подожди.

ХДЭ: Я подходил к моему майору. Подожду. Насчёт приезжать. Это тебя там не было, заинька. Вот этот майор прошёл…

ХЛД: Нет. Я не до конца ответила на вопрос.

ХДЭ: Ответишь-ответишь. Я просто про службу в армии. В итоге: «Я прошу объявить мне выговор за самовольный выезд в Москву». – «Но я же тебя не отпускал?» – «Так, потому и прошу объявить выговор за». И вот так вот мы с ним перебрасывались этими словами, пока в конце концов его зам – капитан Юра, с которым у меня были гораздо более тёплые отношения, сказал, говорил: «Да, Анатолий Иванович, да отпустите Вы его, хотя бы будете знать, где он. А то ведь он всё равно ведь уедет». А мне карьеру делать было не нужно в армии, поэтому я мог себе позволить.

ХЛД: Ну да.

ХДЭ: Продолжай дальше.

ХЛД: А потом, после того, как, значит, Дмитрий вернулся уже демобилизованный из армии, у нас, благодаря, значит, моей свекрови появилась квартира вот здесь, в Беляево. Однокомнатная.

ХДЭ: Да. Мама нам помогла. Да.

ХЛД: Она имела право её купить на свое имя, потому что мы не имели такое право и такие возможности.

[А почему?]

ХЛД: А дело в том…

ХДЭ: Тогда даже за деньги было не так просто.

ХЛД: Да. Дело в том, что купить квартиру даже за свои деньги тогда было непросто. То есть для этого человек должен был иметь какое-то право на покупку. То есть или у него было мало жилплощади, он хотел её улучшить. Но бесплатно от государства получить не мог, потому что не укладывался в нормы – пять метров на человека.

[Это 1970-е?]

ХЛД: Да. Да. Или же, если он имел право на дополнительную площадь, которую ему тоже так государство, тоже не дало бы, но если она у него была, он её имел право иметь, даже не оплачивая за лишние метры, или имел право купить. Вот, Софья Ильинична, занимая высокий пост в министерстве, имела право на дополнительную площадь.

ХДЭ: Да, мама была чиновником довольно высокого ранга.

ХЛД: И она купила эту квартиру, имея в виду нас, чтобы молодые люди жили отдельно. Что в общем-то правильно, если есть такая возможность.

[Ну, ещё бы, конечно.]

ХЛД: Она, к сожалению, не у всех и не всегда была. Нам повезло, и мы жили в Беляево.

ХДЭ: Да.

ХЛД: До рождения Алёши. Мы там прожили десять лет. Ну, вот. А потом стало, так сказать, мне нужно было выходить на работу. И не хотелось маленького ребёнка отдавать в ясли, вот, и… А Софья Ильинична, свекровь, – сказала, что она готова, значит…

[Посмотреть.]

ХЛД: Быть бабушкой, вот. Но ездить из Беляево, в Беляево с Арбата – это большая потеря времени, и мы решили просто съехаться. И вот мы нашли обмен.

ХДЭ: Вот здесь.

ХЛД: Арбатской квартиры и той, в Беляево, вот на эту.

ХДЭ: Да.

ХЛД: И здесь уже живем больше… около сорока лет. В этом доме.

[То есть, если говорить о доме, да, то это получается здесь. Не на Арбате, не в Беляево.]

ХДЭ: Нет, на Арбате, это…

ХЛД: Трудно сказать.

[Сложно сказать?]

ХЛД: Да, да.

Замоскворечье

ХДЭ: Для нашей семьи, для семьи – да. Арбат – это моё.

[Арбат – это ваше?]

ХДЭ: Так же, как твоя шпана замоскворецкая.

ХЛД: А я из Замоскворечья.

[А Вы из Замоскворечья!]

ХДЭ: Да! Шпана Замоскворецкая.

ХЛД: Шпана замоскворецкая. Если, может быть, Вы знаете завод имени Владимира Ильича [прим. – Московский электромеханический завод имени Владимира Ильича]. Механический. Так вот, бывший Михельсона, где Каплан стреляла в Ленина.

ХДЭ: «Эх, Каплан, Каплан, помню план».

ХЛД: И мы жили рядом. Этот завод и этот скверик, где это всё произошло, было видно из нашего, с нашего балкона. Место историческое, там памятный этот камень с надписью, там памятник Ленину стоит, всё, который потом к семидесятилетию, по-моему. То есть к столетию со дня рождения. В [19]70-ом году заменили.

ХДЭ: В [19]70-ом.

ХЛД: Я считаю, совершенно напрасно, потому что был памятник очень интересный.

ХДЭ: Это знак эпохи, понимаете?

ХЛД: Это знак, как знак эпохи.

ХДЭ: Как исторический.

ХЛД: Был интересный памятник, очень нестандартный. Там такой бордовый и черный мрамор, и он… Стилистически он хорошо смотрелся.

ХДЭ: Да. Как траур.

ХЛД: Да. Но его заменили на... такой.

ХДЭ: Анекдот был.

ХЛД: Да.

ХДЭ: «Владимир Ильич, Вы где жилетку брали?» – «Эту жилетку, вон там». Это был такой, сейчас это не так смешно. Вы понимаете, тогда это остро. Тогда за это можно было иметь большие неприятности, потому с таким восторгом и рассказывали. Сейчас что? Ну, весело. Ну, рассмеялись Вы и всё.

[Разумеется, да.]

ХДЭ: И я об этом могу спокойно говорить. Никаких…

ХЛД: Ну, да. Но это место, где я жила тоже историческое, вот опять-таки завод этот. Там недалеко тоже в Щеповских этих переулках…

ХДЭ: На Щепке я был.

ХЛД: Был дом, где жил Тарковский, который сейчас снесли.

ХДЭ: Да! Но…

ХЛД: Вот. Во всяком случае несколько лет тому назад там был пустырь.

ХДЭ: Но в его фильмах он любимый. Он любил эти. Он любил, Андрей Арсеньевич…

ХЛД: Да. Так, что этот дом был двухэтажным, мы его прекрасно помним.

ХДЭ: Андрей Арсеньевич любил.

[Это вот этот самый дом, да, получается, который…]

ХДЭ: Да. Он любил его там.

ХЛД: Который. Да. Где он жил.

ХДЭ: В его.

ХЛД: И вот в фильме «Зеркало».

ХДЭ: В «Зеркале», да.

ХЛД: Как раз рассказывается о его детстве, да. И вот имеется в виду конкретно этот дом.

[Я не знала об этом.]

ХДЭ: Да. Вот. Да.

ХЛД: Там недалеко музей, в Строченовских переулках музей Есенина. Крохотный, очень симпатичный. Во дворе там, вот.

ХДЭ: Ну, да. всё-таки он же тоже «на московских изогнутых улицах умереть, знать, судил мне Бог».

ХЛД: Да. То есть места такие. Да.

ХДЭ: Это я Есенина, естественно, цитирую. То есть он действительно, помните? «Низкий дом мой давно ссутулился, старый пёс мой давно издох…» Вот, это же действительно Есенин, так сказать, москвич.

ХЛД: Нет, там много исторических мест памятных.

ХДЭ: Да.

ХЛД: На Люсиновской улице есть такой особнячок, где была подпольная революционная типография. Да.

[М-м! Как любопытно.]

ХЛД: Да-да.

[А что это за особнячок? Какой там?]

Арбат. Арбатские и новоарбатские переулки

ХЛД: Ой, я не знаю, кому он принадлежал. Как-то тогда в детстве, к сожалению, не всегда этим интересовались. Ну, наверное, можно это где-то найти в Интернете, можно найти.

ХДЭ: Ну, а у меня, естественно, все эти самые арбатские переулки. Вот этот самый дом «Кати, Даши», описанный у…

ХЛД: А! На месте вашего дома стоял дом, который описан у Толстого как дом Даши и Кати.

ХДЭ: Да. Но потом в [1920] каком-то его снесли, и вот тот дом, где я жил, построили. А вот дом…

ХЛД: Между прочим, этот дом очень интересный. Дом, вот, в котором ты жил уже, вот позже. Напротив школы, гимназии.

ХДЭ: Да. 25/15.

ХЛД: Этот дом вошел в альбом памятников советской, по-моему, архитектуры.

ХДЭ: Он советский.

ХЛД: Или московской архитектуры.

ХДЭ: Нет, он советского периода.

ХЛД: Не помню. Нет. Это год постройки [19]36-го года.

ХДЭ: Я же говорю, советский дом.

ХЛД: Он вошел как интересный памятник, причём он ещё интересен тем, что там практически нет одинаковых квартир. Вот. И вот в этом альбоме, который… У нас был мой сотрудник, который интересовался архитектурой, именно московской, он как-то принёс альбом вот такой большой. И вот я листала, думаю: «Ой, это же арбатский дом».

ХДЭ: А Колька Анастасьев жил в доме Герцена.

ХЛД: На нём написано там. Да.

ХДЭ: И там, значит, такой одноэтажный домик. Это мой приятель на класс старше меня был, Колька. Вот. И там была, потом повесили доску. Причём на таких этих самых. Так даже не гвозди, а костыли какие-то металлические, вот такие вот. Потому что была пробита стена, и входил вот этот самый костыль в ванную. И на него полотенца вешали. Вот. Но это костыль, он к доске, от мраморной доски шел: В этом доме, там, жил-был Герцен». Вот. Колька Анастасьев – мой хороший товарищ.

ХЛД: На Новоарбатских переулках, что ни дом – то история. Там сохранился, до сих пор существует особняк декабриста Штейнгеля. В Гагаринском переулке. И там до сих пор живут его потомки. Когда летом мы проходили мимо этого дома, открыты окна и там видно слегка интерьер. Ну, неудобно, конечно, так заглядывать.

ХДЭ: Но заглядывали!

ХЛД: Все стены в картинах каких-то, вот, очевидно, так интересно! Думаешь: вот бы зайти, но неудобно же, там же семья. Вот.

ХДЭ: Да, какие-то там, помню, даже натюрморты машковского типа, то есть, вот Серебряного века.

ХЛД: Этот дом ещё знаменит тем…

ХДЭ: Вот этой эпохи натюрморты именно.

ХЛД: Что там, возможно, даже бывал и Пушкин.

ХДЭ: Бывал.

ХЛД: Там бывала…

ХДЭ: Как говорили, что бывал.

ХЛД: Эта актриса Семёнова. Впоследствии Гагарина. Вышла замуж которая.

ХДЭ: За князя.

ХЛД: Замуж за князя.

ХДЭ: Нет. Я понимаю, что не за космонавта.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Это мы понимаем.

Сивцев Вражек. Арбат. Замоскворечье

ХЛД: В Сивцевом Вражке был дом, его сейчас нет, где жил в молодости Толстой Лев Николаевич.

ХДЭ: В Сивцевом Вражке. Да.

ХЛД: Так, что там, что ни дом – то памятник.

ХДЭ: Овраг от реки Сивки. Откуда Сивцев Вражек-то? Река Сивка, овраг реки Сивки. Откуда Сивцев Вражек. Естественно, я этого ничего, как и всякой…

ХЛД: А в Гагаринском переулке был дом Нащокина, у которого бывал Пушкин. Который потом снесли, но потом восстановили.

ХДЭ: Но новодел это уже, конечно.

ХЛД: Да. Это новодел, но восстановили его первоначальный облик.

ХДЭ: Да. То есть это, вот, действительно.

ХЛД: Да. Так что, вот, там. Ой, да там ещё столько особняков стоит интересных, да!

ХДЭ: Как пел Булат Шавлович, «арбатского романса старинное шитье». Вот. «Мы начали прогулку с арбатского двора». Вспомните, что пел Булат Шавлович. Он же сам себя называл арбатским грузином. Окуджава. Так что…

ХЛД: Так, что это переулки нашего детства, что Арбат, что Замоскворечье. Конечно, очень интересно.

[А Вы получается познакомились...]

ХДЭ: Ой, страшное дело!

ХЛД: На юге, в доме отдыха.

ХДЭ: Курортный роман!

ХДЭ: Я студентам говорю: «Ребята, будьте осторожны. Я познакомился с девушкой на юге и вот уже золотую свадьбу спраздновали!» Вот, до чего довел курортный роман. Вот, видите, пятьдесят лет и всё, как говорится.

ХЛД: Но, мне кажется, ты доволен?

ХДЭ: Да. Но, как одна женщина говорила, не будем на неё показывать пальцем. Всё по первому разу, даже сравнить не с чем. Не будем показывать пальцем.

ХЛД: [нрзб. 39.26]

ХДЭ: Ну, ведь всё. Ну, Любашка, действительно по первому разу. Ну, ведь действительно же полвека уже было…

ХЛД: Ну это и так ясно! [Смеётся].

ХДЭ: Нет, дело…

ХЛД: Это можно было не комментировать.

ХДЭ: Дело в том, что мы познакомились в [19]65-ом. Тогда это было твёрдо. А поженились только в [19]68-ом. Почему? Тогда это, говорю, в чём было твёрдо? Мы считали, что вступать в брак, когда ты имеешь уже профессию, когда закончил институт и всё. И поэтому, вот, у нас же, мои же ребятки, когда только, как только мы институт закончили, так пошли просто косяком свадьбы, в том числе и наша, вот, с Любашкой свадьба в [19]68-ом. Хотя познакомились мы, ещё раз говорю, в [19]65-ом, мы с тобой познакомились. Нет, потому что романы были разные. Там ребята и романы были со времен уже с самой, студенческих времен. Там романы начинались на целине – это было нечто. Я же вот этими вот руками вместе с Леонидом Ильичом Брежневым. Я его, правда, тогда лично не встречал, поднимал целину. Вот, лично я. Вот. Это у нас, но надо сказать, я засыпал, не успев почувствовать щекой подушку. А наши там любовь… Вот, ночами гуляли! Нет, закончилось всё и у Беловых, и там, и прочее, всё законным браком, всё чудесно. Но роман начинался ещё по ночам. Говорят, там изумительно красивые восходы. Не знаю, не видел. Я спал! Это они мне рассказывали, друзья. Потому что потом пошли, помню что, как же... Считалось, что, вот, в институте... Нет, у нас были, так сказать, семейные пары, но всё же считалось, что надо, вот, вступать в брак, как и мы, но не только мы.

ХЛД: Вот ещё хотела уточнить. Цель, вот, Вашего интервью именно узнать о…?

[Да-да-да.]

ХЛД: А то, может быть, мы это о совсем, о другом говорим?

[Нет-нет-нет. Всё это безумно любопытно.]

ХЛД: Да. Но ближе…

[Цель. Давайте, да. Давайте, тогда я расскажу.]

ХДЭ: Давайте.

[Мы одна группа антропологов, частично из Российской академии народного хозяйства, частично из Российского государственного гуманитарного университета…]

ХДЭ: РГГУ.

[Частично из Высшей школы экономики. Ну, в общем как такая «сборная солянка».]

ХЛД: А сейчас, минутку. А Российская, вот, академия народа – это Плехановское?

[Нет. Это Российская академия народного хозяйства при Президенте РФ, это…]

ХДЭ: РАНиГС она называется.

[Да. РАНХиГС, РАНХиГС].

ХДЭ: Потому что ещё и «государственная служба».

[Да-да-да. Вот. Ну, в целом это, вот как-то, да. Скорее, вот, главное оттуда. Чем мы занимаемся? Мы, у нас проект, посвящённый исторической памяти Москвы, её жителей, коренных и не только коренных. То есть приезжих в том числе. Целью проекта является создание портала устных нарративов о Москве. Что это такое? Вот, люди заходят в Интернет, открывают этот портал и выбирают какую-нибудь улицу, какой-нибудь район, какой-нибудь объект в этом районе. Вот, заходят, нажимают, и у них высвечивается, не знаю, корпус текстов, да, жителей, которые там провели, там, большую часть своей жизни в этом районе, там, многое знают об этом. Вот, и они читают рассказы местных жителей, да, об этом объекте, об этой улице, об этом районе. Именно поэтому, вот сейчас вот у нас вот, [20]18-ый год посвящён полностью вот таким вот интервью, как, вот, сейчас у нас происходит. То есть в принципе нам интересно всё. Нам интересны воспоминания о той Москве, которую люди уже не могут увидеть. Да, вот какие-то детали, которые, вот, если не зафиксировать их сейчас, они будут потеряны навсегда, да.]

ХДЭ: Нет. Ну, что-то всё-таки осталось.

[Конечно, осталось, да.]

Гоголевский бульвар

ХДЭ: Гоголевский бульвар, по-моему, тоже период, так сказать, нашей молодости. Потому что не у всех были дачи. Я лично ездил по всяким пионерским лагерям, которые я на дух не переносил. Поэтому любимая зелень – это был Гоголевский бульвар. Там гуляли, тоже мы, вот, значит…

Дача в Малаховке

ХЛД: Да. А я жила на даче в Малаховке в основном.

[Ух ты.]

ХЛД: Такое место замечательное. Историческое. Там был театр, который, к сожалению… Ну, есть подозрение, что его сожгли. Деревянный театр, в котором до революции…

[Кто сжёг?]

ХЛД: Ну, тот, кому нужна была эта территория.

[Это уже в современное время или…]

ХДЭ: Да.

ХЛД: Да, это было. Сколько-то лет, может быть, двенадцать-пятнадцать тому назад.

ХДЭ: Но уже в новое время. В новейшее время.

ХЛД: В этом театре начинала Раневская, там пел Шаляпин и ещё ряд известных актёров. Сейчас их просто не вспомнят. То есть да. А о чём ещё? Я вот, конечно, Вы очень, я считаю, очень хорошим делом занимаетесь.

ХДЭ: Да. Молодцы.

ХЛД: Потому что я, например, очень жалею, что я могла у родителей столько спросить и не спросила. Они, конечно, рассказывали там что-то, всё. Но, к сожалению, можно было бы узнать гораздо больше, гораздо больше.

[Все мы сейчас об этом жалеем.]

ХЛД: Да-да. Поэтому это надо всё фиксировать, конечно. Так, по крупицам. Да.

ХДЭ: Да. Ты права, Любаша.

[А можно я уточню…]

ХДЭ: Пожалуйста.

О покушении на Ленина. Об августовском путче

[Вот вы рассказали про Каплан. Мне безумно любопытно, что именно, вот, какие истории об этом рассказывали. То есть, как известно, вариантов очень много. Что там произошло, как это всё было? Вот, что именно слышали вы об этом?

ХЛД: Ну, в детстве, естественно, что она стреляла. В детстве. Так было в учебниках, так нам рассказывали, всё. А потом стали появляться статьи, что вряд ли. Да, она там была. Она стреляла, но она вряд ли могла попасть. Она была очень близорука, у неё было плохое зрение. И что там была не она одна. И, возможно, это не её пуля попала. Вот всё, что я слышала, но насколько это верно – я не знаю.

ХДЭ: У меня с ней связано другое.

ХЛД: Об этом писали в каких-то журналах.

ХДЭ: Да. Но у меня связано с Каплан другое. Когда мы вот в эти самые времена уже перестройки и так далее там ещё, поздний, последний финал, так сказать, эпилог советской, горбачёвская эпоха и так далее, и так далее, ходили на всякие там демонстрации, когда уже это стало, вот, стали создаваться всякие там клубы избирателей, в которых я тоже участвовал здесь. Это теперь уже всё это устаканилось, поэтому уже неинтересно, тогда ещё как! Я помню, что на какой-то из.. так сказать, таких, не вполне одобряемых, но и не запрещаемых демонстрациях несли плакат. От руки написанный. Всё уж, тогда это уже стало можно. «Эх, Каплан, Каплан!» Вот это мои личные воспоминания от эпохи, так сказать, всей этой самой горбачёвской перестройки. Участвовал, участвовал. Как сказал великий сын великого народа, Лёнечка Мусаханов, значит: вот, там депутаты, делегаты… Димка сверг советскую власть. Я сказал: «В общем, да». Правда, со мной ещё были тысячи людей в столицах. Это в городе Барнауле, как ты помнишь, одна-единственная женщина.

ХЛД: Ну, я…

ХДЭ: Мама моего студента и ученика Володи. Она вышла с плакатом «Долой ГКЧП»[прим. – Государственный комитет по чрезвычайному положению]. Одна. Вот это героизм!

ХЛД: Так, мы отвлеклись от Москвы.

ХДЭ: Нет.

[Нет-нет-нет-нет.]

ХДЭ: Нет.

[Это всё…]

ХЛД: Нет. Всё правильно.

[Всё это…]

ХДЭ: А потому что в Москве-то как раз...

[Непосредственно с ней связано.]

ХЛД: А, конечно.

ХДЭ: В Москве-то как раз я был далеко...

ХЛД: Ещё налить? [О чае.]

[Да, если можно. Спасибо.]

ХДЭ: Далеко не один.

ХЛД: Ой, или подогреть. Нет. Вроде ничего.

[Да, нет. Он нормальный.]

ХДЭ: И как и тот же самый Володя в тот момент был в Петербурге. ещё не Петербурге, а у Палыча, у Маринина, это тоже такой историк питерский. Мы, так сказать, одной научной школы, одного научного направления, поэтому знакомы и так далее. Вот. В Питере тоже было, но далеко не во всей стране. Я ж говорю, что в Барнауле один человек. Нас-то в Москве, Господи. Мы-то были, вон они мы! Что ты!

Об августовском путче

ХЛД: Если это попадает в тему, я могу рассказать, как мы пережили эту ночь.

[Да, конечно.]

ХЛД: Почему, как, причём пережили её здесь. Как было там…

[Это безумно любопытно.]

ХЛД: Это известно. Хорошо и всё. Да, много об этом написано. А как, вот, мы здесь дома её пережили. Могу рассказать, если это…

ХДЭ: Рассказывай, рассказывай, Зай. Я-то был там.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Тебе виднее! Тебе лучше знать.

ХЛД: Муж моей очень близкой подруги…

ХДЭ: А, Коля…

ХЛД: Да. Тоже туда собрался идти. Они договорились вместе с Дмитрием Эдуардовичем встретиться где-то по пути, но не получилось. Мы остались дома. Здесь, значит, свекровь, я, значит, двое детей. Вот. И мы, ещё у нас гостил наш друг из Барнаула. Он был проездом. И как раз он у нас гостил. Вот. Да. И мы с моей подругой перезванивались. Значит, она говорит: вот, мой муж ушел. Я говорю: «Мой – тоже». Вот. Ну, говорю, встретятся-не встретятся – трудно сказать. Вот. И… Слушали «Эхо Москвы». «Эхо Москвы» предупредило, что у нас аккумуляторы могут сесть, поэтому у нас передача может оборваться в любую минуту. Не беспокойтесь, что мы не погибли – смысл. Просто у нас и подзарядить аккумуляторы возможности нет. И вот мы, значит, моей подругой перезванивались чуть ли, наверное, не каждые, может быть, полчаса-час, что «Эхо Москвы» передает волнение, трое погибших… Когда мы это услыхали, имена же ещё не были известны, кто.

ХДЭ: Нет. Ребят? Да.

ХЛД: И в том месте, куда наши мужья пошли…

ХДЭ: Где мы с Колей были.

ХЛД: Да. Вот.

ХДЭ: Правда, мы там не пересеклись, но это уже…

ХЛД: Да. И мы слушали это всё по «Эху Москвы». Вот. И уже было больше двух часов ночи, где-то, может быть, полвторого или полтретьего – точно уже не вспомню. Вот, когда мы это услышали, конечно, сердце ёкнуло, это понятно. И мы решили так: сейчас мы… И, и у них вскоре отключилось «Эхо». Всё. Информации мы никакой уже не получим. И мы решили так: давай мы ляжем спать. Вот, а… И договоримся так: чей муж придет раньше, неважно во сколько – тут же звонить. В общем, полвосьмого утра мне подруга и звонит, и говорит: «Мой муж пришёл» Он видел ребят.

ХДЭ: Погибших.

ХЛД: Димы там не было.

ХДЭ: Да.

ХЛД: Через полчаса приходит…

ХДЭ: И я пришёл. Всё, что было.

ХЛД: …Дмитрий Эдуардович, через восемь часов. Вот так. И, конечно, эта, вот, ночь, когда мы сидели вот здесь, слушали «Эхо», перезванивались. Ой, это, конечно, было очень.

[Сколько нервов, да.]

ХЛД: Да. Очень это…

[Могу себе представить.]

ХЛД: Да. Ну, так…

ХДЭ: Вот, сейчас.

ХЛД: Вот, такие. Вот, посмотрите. Сашу Оболонского там, с которым я… [Читает:] «Дорогому Дмитрию Харитоновичу с профессиональным уважением, человеческой симпатией и признательностью за поддержку…», поддержку… [Запинается.]

ХДЭ: Этой важной…

[[Продолжает читать:] «этой очень важной для меня книги».]

ХДЭ: Да, я рецензию на неё писал.

[«А также в память о проведении вместе тревожных ночей на»…]

ХДЭ: Вот, вот я о тревожных ночах, а не о книжке. Саша Оболонский.

[На, на каких улицах? На? ]

ХДЭ: Московских, по-моему.

[А, «на московских улицах в августе 1991-го года и октябре [19]93-го года».]

ХДЭ: Да-да-да. Мы там… Как коллега мой по этому самому движению избирателей Юлий Витальевич в мемуарах, он же потом говорил, что я там только одного знакомого встретил. А, ну, в общем-то, конечно, фигура речи, а Дмитрий Эдуардович каждые пять минут с кем-то здоровался. Но ведь действительно, так иногда, так: «О, Толя, привет! А где Вадим?» – «Он будет днём». «О, привет, старик. А где отец?» Это Лёша Левинсон. «А он будет, а он был днём и будет днём». И так далее. То есть, ну… И когда именно Лёха Левинсон мне сказал, когда мы потом всё это обсуждали. Я говорю, знаешь, получается, мир тесен. Столько знакомых. «Нет», – сказал Лёха, – «Не мир тесен, круг узок». Вот эту вот фразу Лёшкину тогда я запомнил на всю жизнь. Круг узок.

ХЛД: Вот ещё очень хороший друг нашего дома. Её, к сожалению, уже нет.

ХДЭ: Кого ты имеешь в виду?

ХЛД: Валя Разумовская.

ХДЭ: А, Валюшка.

ХЛД: Она была там.

ХДЭ: Валюшка, да.

ХЛД: Она и потом. Да, когда мы разговаривали, она сказала: «Мне было очень страшно».

ХДЭ: Так и мне было страшно! Что я – герой?

ХЛД: Да. Было очень страшно.

ХДЭ: Мне дважды в жизни было страшно. Вот пе… Это второй раз, вот там, на баррикадах, а первый раз в армии. Что, что случилось. Значит, это, вот, моё невезение просто. Значит, два старшины-сверхсрочника – идиоты. Значит, тогда ещё прапорщиков не было. Они сопровождали начфина, там, некой части. Убили его, забрали все денежки и решили убежать. Нашли, узнали. Их ещё не нашли. С оружием они были, все. Значит, подняли по тревоге все окрестные части, в том числе… А у меня, вот такое у меня везение, что я был дежурным по части именно тогда. И, значит, со своим же дежурным взводом, ребят-то я положил, а сам иду в полный рост, неудобно. Думаю, а вдруг они здесь. Вот у меня был пистолет ТТ. ТТ ПР 9-39 1938-го года выпуска, до сих пор запомнил. Из него врагов народа расстреливали.

ХЛД: Да не расстреливали! Что ты говоришь!

ХДЭ: Да, шучу я, ну... Да, но он был, хорошо меня ещё в школе научили. Павел Петрович у нас был великолепный. Это военно-допризывная подготовка в школе. Теперь это как-то ОБЖ называется, но тогда это ВДП называлось. Вот, что, если старое оружие и раздолбанное, то бери не под десятку, а под восьмёрку. Я это умел. Так, вот этот самый пистолет у меня вот так вот по руке ходил. Я не герой, честно говорю. Но положено, ребят я по… положил на брюхи, а мне нельзя, вот. Поэтому, вот, я шел, у меня всё. Нет, их там арестовали в другом месте. Но Вы знаете, как мне было страшно, честное слово, я не герой.

[Можно себе представить, да.]

ХДЭ: Честное слово, я не герой. Мне действительно было очень страшно. Что Вы ищите?

[Телефон. Прошу прощения, Дмитрий Эдуардович.]

ХДЭ: Ваш?

[Да. Сейчас. Секунду.]

ХДЭ: Это у Вас пиликает.

[Да-да. Это у меня. Всё. Я выключаю.]

ХДЭ: Потому что я бы иначе отреагировал, потому что свои звонки я уже привык на слух. Нашего дома. Вот, поэтому вот Саша, Александр Валентинович – тесть моего хорошего товарища. Нет, а потом именно поэтому, так сказать, по знакомству, он меня и попросил прочесть редактором, прочесть, так сказать, эту самую штуку, поэтому вот здесь, видите, моя фамилия в том числе как рецензента.

[Да-да.]

ХДЭ: Почему он и благодарит, а полагается. Ну, нет, поскольку у меня есть соответствующая учёная степень, то мне можно давать. Понимаете, если бы я был кандидат, как когда-то, как мы до сих пор в моей «групповухе» называем кандидат тех – и нужно пальцем показать за спину – «тех наук» –  технических имеется в виду. Вот, я-то – кандидат «этих наук», я, а наши-то там, Люськи там всякие и так далее, наши друзья. Нет, с ребятами-то я общаюсь до сих пор. Всегда приятно. Студенческая дружба – это великая вещь. Как мы целину поднимали!

ХЛД: Хочу предупредить: мы временем не связаны.

[Ага. Да, вот, я…]

ХЛД: Если Вы временем связаны, то задавайте уже более конкретные вопросы.

[Я – нет. Нет-нет-нет-нет.]

ХЛД: А то мы увлекаемся, и, может быть, уводим в сторону.

[Я не связана. Главное, чтоб… главное, чтоб вам это в какой-то момент не надоело.]

ХЛД: Нет.

ХДЭ: Нам – никоим образом.

ХЛД: Никогда.

ХДЭ: Вы, понимаете, старикашки всякие, как я объясняю своим студентам на первой или второй лекции, обычно там архаические представления о пространстве, о времени и так далее. Вот, я объясняю, что все маразматические старикашки любят говорить, что нынче не та молодёжь пошла, что, вот, в наше время было ого-го, да!

[Был золотой век….]

ХЛД: Да-да.

ХДЭ: На самом деле никакого золотого века не было.

ХЛД: Ну, молодёжь всегда не та. Это уже известно.

ХДЭ: Честно: мне она нравится. Вот, те ребята, с которыми я…

ХЛД: Ты общаешься.

ХДЭ: Постоянно имею дело в ГИТИСе. Да, я общегуманитарий, я, так сказать, профессиональных не читаю. История более или менее только у теоретиков включается в число уже таких профессиональных дисциплин у театроведов и у [нрзб. 56.20], так сказать, экономический факультет, продюсерско-менеджерский. Как объяснял один, на конференции один из наших мэтров… Не уполномочен называть имя, но мне ужасно понравилось: почему факультет назвали продюсерским, когда есть русское слово «менеджер»?

ХЛД: Да.

[Да. Русское слово, да.]

ХДЭ: Вот это меня удивило абсолютно.

ХЛД: А насчёт молодёжи. Я не могу сказать... Те…

[Да, глупости всё.]

ХЛД: Та молодёжь , с которой мы общаемся или сталкиваемся, там...

ХДЭ: Бывает.

ХЛД: Дети наших друзей, там, друзья наших детей или дети наших родственников – нормальная хорошая молодёжь .

ХДЭ: Нормальные хорошие ребята. Ничего не могу сказать.

ХЛД: Её, да, и очень много. Ну, может быть, то, что мы видим на улице просто больше иногда бросается в глаза.

ХДЭ: Любашенька, прости меня. А шпана, это выражение исчезло.

ХЛД: А шпана – да.

ХДЭ: В наше время не было что ли выражения «шпана»?

ХЛД: В наше детство – да.

ХДЭ: Да-да-да.

ХЛД: Да. Шпана.

ХДЭ: А выражение «безотцовщина» помнишь?

ХЛД: Да. Было.

ХДЭ: Сейчас уже словей таких, слов таких, знаю, знаю... Слов таких нету.

[То есть вот «безотцовщина», то есть именно детей, которые были без отцов их выделяли, да, получается, если…]

ХДЭ: Это, как правило, мать-одиночка, которая называлась. Было такое не вполне приличное. Нет, цензурное.

ХЛД: Но не…

ХДЭ: Не вполне приличное название «мать-одноночка». Вот, так сказать. «Человек родился», фильм же целый был на эту тему, так сказать, о внебрачных детях. Это тоже, это целая проблема была, что вы, что вы, вот. Так, что вот.

[То есть, к детям, у которых была только мать относились как…? Как, вот раньше? То есть, можно было сказать, что их… Вы сказали «безотцовщина», то есть их вот так вот обзывали, да? Издевались…]

ХДЭ: Безотцовщина. Да. Нет, но дело в том, что считалось, что…

ХЛД: Ну, я не знаю, смотря в какой среде.

ХДЭ: Это считалось, что такая. Опять же слов таких. Слов, слов – успокойся. Слов мы таких не знали, но это криминальная, более криминальный или же точнее криминогенная следа среди этой самой безотцовщины. Да и жили где? В этих самых суперквартирах этой Вороньей слободки. Вспомни!

[А что такое Воронья слободка?]

ХДЭ: Воронья слободка – это вообще в великой книге, в моё время это была величайшая книга, теперь, правда, уже немножко «Мастер и Маргарита» там потеснила. Это Ильф и Петров. Воронья слободка. Это вот. В моё время это полагалось знать наизусть.

ХЛД: «Двенадцать стульев».

ХДЭ: Да. Интеллигентному человеку полагалось Ильфа и Петрова, вот эту самую дилогию великую, включая и «Телёнка».

ХЛД: Вы смотрели фильм «Двенадцать стульев»?

[Ну конечно. Разумеется.]

ХЛД: Этот. Гайдаевский?

[Смотрела.]

ХЛД: Вот там общежитие, где комната поделена так пополам через окно. Вот это вот и Воронья слободка, да.

[Воронья слободка.]

ХДЭ: Да, я сам видел такие квартиры. Да, я сам вырос. Правда, у нас несколько…

ХЛД: Ну, не совсем.

ХДЭ: Не совсем.

ХЛД: У вас всё-таки приличная была.

ХДЭ: Нет. Это была квартира моего деда. Ему как профессору медицины…

[Это на Арбате?]

ХДЭ: Да. В Староконюшенном. Полагалось. Но потом уплотнили. Не всем так удавалось, как профессору Преображенскому. Ну, я цитирую великие книги. Нет, дело в том, что, кстати…

ХЛД: Нет, у его деда была квартира. Вот до революции, вот такого же типа, как у профессора Преображенского. Он – доктор наук.

[Это, вот, там же на Арбате, да? Та квартира, которую потом уплотнили?]

ХДЭ: Дед – доктор наук.

ХЛД: Да-да-да. А потом стали уплотнять. У них, я знаю, вот, со слов, было пять комнат. Я не помню, сколько у Преображенского было – пять или семь.

ХДЭ: Семь.

ХЛД: Семь. У них было пять, да? Вот, и потом уплотнили до двух.

ХДЭ: До двух. Всё было. Вот, нет, так, что это я…

[А как, как Ваш дед получил эту квартиру?]

ХЛД: Не получил. До революции не получали.

ХДЭ: До революции…

[А, то есть. А всё-всё-всё. Поняла.]

ХДЭ: Это дореволюционный ещё. Дед, его, так сказать…

ХЛД: Не знаю. Они…

ХДЭ: Нет, его не тронула власть советская, потому что, как я объясняю опять же своим студентам. Все сейчас, в сегодняшние дни гордятся, что их предки в Белой армии служили, мой дед служил в Красной армии. Да, по призыву. Да, попал. Но дело в том, что клятва Гиппократа для них – не пустое дело. Большевиков он не любил, в партии он не состоял, пока было можно голосовал за всяких там кадетов – Милюковых. Вот тех ещё кадетов, так сказать Милюкова – парнасовцев, так сказать, Партия народной свободы. Вот, но призвали – призвали. Клятва Гиппократа – не пустое слово, надо лечить. Надо, всё.

[А он врачом был. А какой специальности?]

ХДЭ: Он лоринголог был. Но врачом всяким. Когда в Москве в результате военного коммунизма жрать стало совершенно нечего, есть вообще, то он их взял к себе. И они там, «За полями – Висла, ветер да поляк», как сказано у Багрицкого. Они с белополяками воевали, в том числе мама и бабушка. Естественно. Ну, мама десятого года рождения, представьте, сколько ей было лет. Но действительно, вот, говорит: сначала у меня была бонна и гувернантка, а потом два матроса из околотка. Тогда так назывался не полицейский участок, а именно медицинская часть. Вот. Они мне такие сказки рассказывали! Все заветные сказки Афанасьева – ничто. Так сказать, со вкусом. У обоих были малые дети. У, да... Но без них. Поэтому этот самый ребёнок был, так сказать, сын полка – моя мама. Вот.

ХЛД: Дочь полка.

ХДЭ: Ну, дочь полка. В данном случае, да. Нет, потому что, говорю, дед действительно в Красной армии. Ну, что делать? Он их недолюбливал, но клятва Гиппократа, это неважно – лечить надо всех. Это, вот, для них было жесточайшим принципом. Никак иначе. Вот. И так, что дедушка, вот. Потом уже…

Предки – польские крестьяне, участники крепостных походов, и крепостные крестьяне у графа Шереметьева. Белорусские и еврейские корни, антисемитизм

[А в каком поколении ваша семья в Москве, вот Вы не знаете, не интересовались этим?]

ХДЭ: Значит…

ХЛД: С десятого, с двенадцатого года.

ХДЭ: С двенадцатого года. Значит, я только урожденный москвич. Любаша по маме – потомственная. А потому что Зинаида Петровна – москвичка. Вот. Значит, а Лёшка по моей линии – потомственный, по твоей линии – коренной. Потому что «коренной» это значит, надо, чтобы и родители, и прародители были урожденцами Москвы. Вот. А у меня родители… И то папа из Белоруссии. Мы уже потом, много позже с Колюней как раз ездили посмотреть, и я видел это сельское кладбище, где захоронен... Нет, папа-то в Москве. А вот, так сказать, Харитоновичи, видимо, мои оттуда. Там замысловато. Я интересовался. Если Харитоновичи – это белорусские мужики, и единственное, что, чем они отличаются от обычных белорусских мужиков, тем, что (часть моей родни там живет до сих пор), вот, тем, что они – католики, с католической семьи, а не православные, то по бабушке Анне Анатольевне – Демешкевичи – они упоминаются в прусской хронике под 1410-м годом. И по семейным преданиям, они уже тогда ничего не имели. Как любила говорить мама по-польски [польская поговорка: 63.13] – денег в смысле нету. Вот, беспорточная шляхта. Потому что по семейным преданиям, они пропили всё в двенадцатом веке и ушли во второй крестовый поход – почему я книгу о крестовых походах и решил написать. В 1147-ом году, это по семейным преданиям, они участвовали в том крестовом походе, потому что здесь уже выпить было не на что, всё пропили. Вот это поляки! Когда говорят там – дедушка пропил квартиру, папаша пропил садовый участок – тьфу на них! В двенадцатом веке предки все! Вот это предки! А-а-а!

ХЛД: А я…

ХДЭ: Вот чем я могу гордиться! Нет, Харитоновичи, это обыкновенные белорусские мужики. И папа... Да, он умер, увы, достаточно молодым. Пятьдесят ему было всего. Туберкулез. Вот, но он обожал возиться в земле. Вот это вот крестьянское в нём было. Замечательно, обожал. Я-то всё-таки – дитя асфальта. А вот отец – нет. Он из мужиков, причём я это слово произношу с самым теплым чувством – крестьянин. Вот. А вот польская шляхта – те уже, да. Те всё пропили.

ХЛД: Между прочим, мой папа тоже – урожденный крестьянин.

ХДЭ: Крестьянин Тихон Сергеевич был.

ХЛД: И между прочим, между прочим…

ХДЭ: Тихон Сергеевич, да. Тесть мой.

ХЛД: Значит, его предки по папи... Вернее, мои предки по папиной линии были крепостными крестьянами у графа Шереметева. Вот так.

ХДЭ: Ну, кроме всего прочего, когда я обнаружил у своей супруги, мне полагается как историку, вот эту вот вторую складку на веке. Это называется «монгольская складка». Да-да, это означает, что были среди татаро-монголов какой-то предок. Когда я рассказал это Тихону Сергеевичу, он был в состоянии нечеловеческого восторга и говорил Зинаиде Петровне: «Помнишь, как мы вас в тринадцатом веке за косы хватали!» Говорил мой тесть Тихон Сергеевич. Вот. Как мы вас. Потому что там действительно есть некая примесь. Ну, и вообще это доказательство монголоидности. Ну, вот, есть некая примесь, гены какие-то монго… татаро-монгольские есть. Ну, что в этом такого нет. Надо, хоть какие угодно.

[Да чего…]

ХДЭ: Хотя и… Кстати сказать…

ХЛД: А моя мама. Она – дочь столяра-краснодеревщика.

ХДЭ: Да. Вот Зинаида Петровна – да.

ХЛД: Да. Мама, значит, еврейка. Вот, но, а хотя она была и москви… Вернее, хотя она была еврейкой, но в Москве можно было жить, потому что квалифицированные кадры.

ХДЭ: Да. Ремесленники, да. Право жить давали.

ХЛД: Ремесленники, а столяр-краснодеревщик – это очень высокая квалификация. Это не табуретки…

ХДЭ: Или степень ученую, как мой дед.

[Ну понятно.]

ХДЭ: Или как дед…

ХЛД: Да. Вот.

ХДЭ: По еврейской линии.

ХЛД: Имели право жить в Москве.

ХДЭ: Тоже. Доктор медицины имел право.

ХЛД: Имел право. Да. Жить в Москве. Вот.

ХДЭ: Я говорю, и Илья Исаакович имел право. Дед мой.

[То есть у Вас дед тоже еврей, получается?]

ХДЭ: Да-да-да. Я сам, я полукровка, я ничего. Правда, там ещё, говорю, намешались, по преданию, по бабушкиной линии какие-то марийцы-черемисы, но по бабушкиной линии там были эти самые кантонисты, которых забирали. Кантон – это округ. Это не то, что там провинция в Швейцарии, сегодня там кантон Женева. Нет, это так назывались военкоматские округа. И особым порядком призывались евреи. И вот их там крестили. Вот этого самого моего предка Залмана Гершковича забрали. Он там подавлял венгерское восстание в 1849-ом году, брал Шипку и так далее. Потом уже по увольнению мог жить, где угодно. Черта несколько поменялась, но-таки раввин в Нижнем [прим. – вероятно, Новгороде] ему говорил: «Слушай, хоть ты [нрзб. 66.48], давай-таки поговорим по-еврейски». А их же там всех насильственно крестили. Вот, полагалось. Вот, «Давайте-таки поговорим по-еврейски», – говорил местный раввин. Так что и эта кровь во мне тоже есть, ничего я, никогда. Не только второй крестовый поход, но и это есть.

ХЛД: Да. То есть так вот всё перемешано и вообще это очень интересно.

[Удивительно.]

ХЛД: Да.

ХДЭ: Нет, действительно коктейль кровей во мне. Другое дело, что когда меня спрашивают о национальности, хотя это надо сказать, это изобрели в [19]30-ые годы, в советское время. Потому что nacionalitet, nationalite, nationality – это подданство, а не этническое происхождение. Это совсем другой пятый пункт. «Инвалид пятой группы» – была такая шуточка.

ХЛД: Была.

ХДЭ: Когда, там, «не брать, хлипкие они». Вот, это анекдоты всякие на подобные темы. Вот. Но действительно с высшим образование и со всем прочим… Нет, и во мне эта самая кровь есть – ничего. Хотя как-то вот.

ХЛД: Нет, вообще, конечно, жизнь, вот, наших родителей – она удивительная, интересная и очень, конечно, сложная.

ХДЭ: Да.

ХЛД: Им пришлось, конечно, столько перенести.

[Время такое, да.]

ХЛД: Революция, Гражданская война, Финская.

ХДЭ: Нет, но мама ещё…

ХЛД: Не говоря уже. Да, Отечественная.

ХДЭ: С безрод.... Мама хватила ещё от безродных космополитов. Мама-еврейка имеется в виду.

ХЛД: А вот, кстати, мою маму это не коснулось. Почему – не знаю. Очевидно, она вот как-то…

ХДЭ: Она библиотекарем, по-моему, была?

ХЛД: Она. Ну, неважно. Какая разница?

ХДЭ: А мама была замначальника управления.

ХЛД: Это другое.

ХДЭ: Не надо.

ХЛД: Хотя, да. Моя мама, да. Библиотекарь.

ХДЭ: А мама была замначальника управления в министерстве.

ХЛД: Но она не столкнулась с антисемитизмом.

ХДЭ: Должность-то – сажают человека.

ХЛД: Может быть, её окружали хорошие люди. Может быть, так вот случилось. Не знаю.

ХДЭ: Нет, но маму тоже окружали хорошие люди, но в конце концов всё кончилось само собой. Как рассказывала Наталья Разгон, известная тебе, когда их там перегоняли, где-то в телячьем вагоне каком-то, вдруг поезд стоит посреди степи, ничего непонятно. Гудки какие-то, никто ничего не... 5-го марта соответствующего года – [19]53-го. И вдруг какой-то такой блатной, то есть там зэки разные были. Выскочил из вагона, бежал вдоль всего состава, стучал в двери и кричал: «Эй, зэки, усатый тапочки откинул!». Это, это, вот, из уст человека, который лично, вот. Семья Разгон – так получилось, что мы с ними знакомы. Ну, вот. Действительно так получилось, что…

[А Вы какого года рождения?]

ХЛД: [19]45-го.

[1945-го года рождения.]

ХДЭ: Я чуть старше. На полтора годика. Я – [19]44-го.

[А в девичестве Вы как?]

ХЛД: Макарочкина.

[Макарочкина.]

ХДЭ: Да. Вполне. Да нет.

ХЛД: Папина фамилия. Да.

ХДЭ: По папиной фамилии. Так я тоже Харитонович. Это по… белорусская у меня фамилия.

ХЛД: Макарочкина.

ХДЭ: Причём сначала у меня. Потом кто? А, Крысёк Витька – одноклассник: «Чего это ты?» Меня, я стал писаться «Харитонович». Папа писал «Хаританович» всегда.

[Хаританович.]

ХЛД: Да. На «А».

ХДЭ: Почему? А потому что белорусский язык – замечательный язык, как слышится, так и пишется.

ХЛД: Там «а» много.

ХДЭ: Безударная «о», безударная «о» пишется как «а». И вот папа всегда подписывался «Хаританович». Хотя правильно, конечно, с точки зрения норм – Харитонович. Имя-то всё-таки «Харитон». Но…

ХЛД: Нет, а Софья Ильинична рассказывала, когда она получала паспорт при смене фамилии, паспортистка написала «Харитонович». Ну, и решили не менять. Вот я такую версию слышала.

ХДЭ: У папы в паспорте было «Хаританович», это я прекрасно помню.

ХЛД: А Софья Ильинична…

ХДЭ: Я помню, естественно, потому что я говорю, что мне было 11 лет, когда папы не стало, поэтому я и ссылаюсь на воспоминания. Потому что о маме – это уже совсем другое дело. Вон она. Да, ещё бабушка успела. Какое было у неё счастье! У моей бабушки девятнадцатого века рождения, Полины Александровны, когда родился Алёшка. Любашин брат – у него машина была – подвез, сумел подвезти ребёнка, чтобы бабушка подержала его на руках. Она была в состоянии абсолютного восторга. Семимесячного вну… правнука, она ещё успела подержать на руках. Она ушла на девяносто…

ХЛД: Вот маленькая фотография любительская.

ХДЭ: Что это именно?

ХЛД: Это мой папа, это моя бабушка Марья Кирилловна. Вот. Папа утве…

[А это?]

ХЛД: Это я.

[А, это Вы.]

ХЛД: Это на Серпуховке, вот как раз недалеко от завода Михельсона дом. Вот…

ХДЭ: Да, это наше семейство.

ХЛД: Папа утверждал, что бабушка родилась в 1860-ом году или на год… Или где-то в [18]61-ом, вообще до отмены крепостного права.

ХДЭ: Нет. Моя в 1887-ом.

ХЛД: Вот я не знаю, тогда немного, вот тем более у крестьян, может быть, с датами рождения было не очень точно.

ХДЭ: Да. Так у папы было не очень точно.

ХЛД: Да. Но дело в том, что здесь вот плюс, минус один-два года. Может быть, вот именно с тысяча восемьсот…, в [18]61-ом году отменили крепостное право.

ХДЭ: Да-да. [18]61-ый.

ХЛД: Вот где-то она окрест этого года и родилась. То есть, может быть, она была ещё крепостной, может быть.

[Очень любопытно.]

ХЛД: Да. Но её муж-то, мой дед – точно был крепостным. Он был чуть постарше.

ХДЭ: Так нет, мои предки тоже.

ХЛД: Вот. Да, это вот.

ХДЭ: Нет, но папа-то уже родился…

ХЛД: Любительская фотка такая.

ХДЭ: Папа родился не то в [190]4-ом, не то в [190]5-ом, до сих пор непонятно. Потому что сначала всё-таки считали, что в [190]5-ом, но потом стали говорить, что в [190]4-ом, а в [190]5-ом – это просто, поскольку ксендз по имени, по фамилии…

ХЛД: Да. Это [19]50-ый год. Мне пять лет.

ХДЭ: Да. Ну, что делать, Любанечка? Ну, все мы не юные, все мы не юные, Зая, ну, что ты?

ХЛД: Да-да-да-да.

ХДЭ: Все мы не юные, солнце мое. Что теперь?

[Дмитрий Эдуардович, а расскажите поподробнее. Вы говорили про шантрапу. Вот про эту, детскую, вот какие-то детские-недетские, подростковые группировки. Как вообще организовывались во дворе вот такие вот коллективы?]

ХДЭ: Вы знаете, я не через двор. Мои коллективы – это всё-таки школа.

[Вы не дружили… У Вас не было дворовой компании?]

ХДЭ: Дворовой компании – нет.

ХЛД: Я могу немножко рассказать, чуть-чуть.

ХДЭ: Были. Сейчас. Погоди, ты потом.

[Да-да-да..]

ХДЭ: Сейчас, сейчас. Не уходи. Вот, я другое. Нет, у нас как-то нет, но были там и соседи, и там какие-то дети. Но дело в том, что у нас ещё было очень чётко по школьному как раз к тому моменту социальное расслоение. Очень серьёзное. Наша школа – 59, а была школа 58.

[Рядышком?]

ХДЭ: Считалось, что вся шпана учится в 58-ой. Вот. И поэтому мы ещё жили, я ещё не напротив школы тогда жил, мы ещё не съехали, не поменялись. Вот, я жил чуть дальше в 37-ом доме, у Староконюшенного, и, в общем, был приписан к 58-ой школе. И мама с папой на какие-то жуткие шли трудности, чтобы меня всё-таки записать в 59-ую школу, которая считалась, вот, класси… Такой, вот, настоящей. Нет. Но у нас были там всякие замечательные и не только [нрзб. 73.38] и прочих.

[73.37-73.39 ХЛД предлагает добавить горячего чая.]

ХДЭ: У нас же как? Наша школа – теремок, в ней директор – Колобок. Там Морозкин (математик) «двойки» печёт. У него вообще иметь больше трёх – это нечто было. Вот, а Денис, Денис Артёмович – герой войны, поэтому его не трогали, химик. А Денис из колбы водку пьёт. Он в рабочее время мог позволить себе, но, в отличие от трудовика, который тоже мог позволить, его за это и выгнали, Дениса Артёмовича не тронули. У него действительно вся грудь в орденах. Он был действительно, тогда это ещё не было столь трепетно, как сегодня. Ну, мы в русских и немцев играли. Когда играли в войну, кто за русских, кто за немцев. Это же было. Я-то уже попал в Германию, как Вы понимаете, много позже. Уже. Да. Вы, знаете, какая штука, как ни странно я не разу не был…

ХЛД: Отвлёкся.

ХДЭ: Что?

ХЛД: Отвлёкся.

ХДЭ: Ну, неважно.

ХЛД: Ну, так получилось, не так.

ХДЭ: Как дитя арбатской национальности. Я об... говорил.

ХЛД: Я буду всё время в рамках держать.

ХДЭ: Держи, держи, держи. Я понимаю, что нужно про Арбат. Так это мы все – дети арбатской цивилизации, понимаешь?

ХЛД: Тебя про отношениях во дворах спросили!

ХДЭ: Так, ну, я же…

ХЛД: А не о том, как ты был в Германии. Это можно как-то…

ХДЭ: Я не был. Я не входил в эту самую. Да. Там было всякое, особенно в 37-ом доме в том дворе, в этом – уже нет. Была своя шпана. Но я говорю, что шпана – она в школе была в 58-ой, а я учился в 59-ой. Меня туда, поскольку это считалось, вот ещё когда это была мальчиковая школа, ещё когда были отдельные школы. Я начинал-то учиться, нас в четвёртом классе объединили с девочками, и тут же начались первые романы.

[Ох.]

ХЛД: Да. Ну правильно.

ХДЭ: Да. Ну, по голове учебником Ходакова тоже били. Не, не только романы были. Я про себя говорю, как меня. Но это действительно, это не дворовое. Понимаешь, это школьная компания.

ХЛД: Нет, я-то с дворовой столкнулась.

[А у Вас были между школьными компаниями, дворовыми, вот этими, шпаной, какие-то драки?]

ХДЭ: Говорят, были. У меня, у меня – не было.

[Не было, да?]

ХДЭ: Говорят, были. Вот там скажем у «ашек» – я из класса «Б» («ашки», «бэшки»)…

[«Ашки», бэшки»?]

ХДЭ: Да. Вот, был ещё класс «В», но потом его расформировали, потому что кто-то там ушёл, что-то…

ХЛД: А это [19]59-ый год был.

ХДЭ: Да. Когда начали перетасовывать.

ХЛД: Потому что, когда началась реорганизация школы. Добавляли, добавили ещё один год обучения, якобы, с целью получения профессии.

ХДЭ: Я ещё успел десять классов кончить.

ХЛД: Такая ерунда. Я-то, я-то…

ХДЭ: А почему народ в техникумы-то понесся?

ХЛД: И народ понесся в техникум. Я тоже туда же понеслась. Ну, не сама, конечно, а родители направили.

ХДЭ: Но идея была такая.

ХЛД: Вот. Да.

ХДЭ: Сейчас. Одну секундочку. Продолжай, рассказывай. Я сейчас приду.

ХЛД: Вот. Что оканчивая одиннадцать классов в школе, я не получу никакой профессии, а, уйдя после седьмого класса в техникум, проучившись там четыре года, я получу профессию. И точно так же могу поступать в институт в тот же самый год. Поэтому родители направили меня в техникум. Вот, и я получила соответственно профессию. У меня, я – радио…

[А Вы по профессии?]

ХЛД: Радиотехник.

[Ух ты.]

ХЛД: Я не достигла там ничего. Я даже не поступила в институт. Я провалилась. Ну, а дальше изменилась несколько ситуация, и я осталась без высшего образования. Ну для этого была объективная причина. Вот.

[А кем Вы работали?]

ХЛД: Я работала, моя специальность – радиоаппаратостроение.

[Но по профессии Вы не работали?]

ХЛД: По профессии.

[Работали? А-а.]

ХЛД: Ну, конечно. Всю жизнь. Да. Радиоаппаратостроение. Я работала, если Вы слышали, может быть, на Соколе, сейчас это открытая организация, сейчас она называется ЦКБ «Алмаз». Вот я там работала.

[Радиотехник, да. Очень здорово.]

ХЛД: Ну, это так сказать. Ничего.

ХДЭ: Что именно, солнышко?

ХЛД: Ну что? То, что я радиотехник.

ХДЭ: Ну, и что такого?

ХЛД: И профессия – как профессия. Хорошая.

[Нет. Я говорю очень…]

ХЛД: Да.

ХДЭ: Нет. У меня сорок две…

ХЛД: Я говорю, я больших высот не достигла, но так сложилась жизнь.

ХДЭ: А у меня сорок две профессии.

ХЛД: Вот.

[Дмитрий Эдуардович, так Вы говорили по поводу «ашки»-«бэшки»?]

ХДЭ: Да. Дело в том, что… Нет, вот как-то между… У нас не было. Вот, ну, как-то вот «бэшки» почему-то, вообще в классе «Б» были более яркие личности, как я говорил уже, типа Аверинцева или Вовочки Буковского. Вот, это его школьное прозвище просто «Вовочка». Его в первый раз из комсомола исключали, я ещё в комсомоле не состоял, я ещё был юный пионер, вот, но… В пионеры меня в музее Ленина принимали. До сих пор воспоминания об этом.

ХЛД: Опять отвлёкся. Ну, что такое!

ХДЭ: Это имеет отношение к юности.

[Да-да.]

ХДЭ: И к школам. Всё это имеет отношение.

[Главное – вернуться потом на предыдущую тему.]

ХДЭ: Нет, это, нет, это имеет отношение. Нет, вот, говорю, между «ашками» и «бэшками» были столкновения, но без членовредительства, без особых. Всё-таки гораздо более сложные отношения были там с учителями некоторыми, особенно с трудовиком, там, с физкультурником. Ну, потому что оста… Во-первых, не так уж много было, в основном, всё-таки дамы. Дамы – вполне интеллигентные. Так сказать, кто-то успел там даже типа ровесников, которые были ровесниками моей мамы, начать хотя бы учиться в гимназиях, вот. Как Софья Ильинична. Папа был рангом пониже, он, извините, в реальном училище, мой папа учился.

ХЛД: Мой папа начинал центрально, это… в церковно-приходской школе.

ХДЭ: Нет, и папа тоже в ЦПШ [прим. – церковно-приходской школе]. А потом…

ХЛД: Ну, ещё до революции.

ХДЭ: И мой папа тоже, но потом, значит, он учился в реальном училище. А мама... Нет, но потом там всё это. Потом там мама ездила по Красной армии, как я уже рассказывал. Вот, бонны, гувернантки, а потом все эти самые, вот. Но всё равно. Вы понимаете, это всё равно элемент, вот, действительно арбатской цивилизации. Да! Потому что как-то, вот, считалось, что эти переулки, эти районы, не зря про все эти доски мемориальные мы только что говорили. Это вот считался такой, именно интеллигентский район, вот этих вот самых мест. Так вот считалось.

[Ну, смотрите, если там была 58-ая школа, которая тоже относилась к Арбатскому району, значит, там были у них какие-то места концентрации, да?]

ХДЭ: Ну правильно. Ну правильно. Потому что, извините, интеллигенция – интеллигенцией, а всякие там домработницы, а всякие дворники. У них тоже своя, простите меня, семья.

[И они там же жили? В этом Арбатском?]

ХДЭ: И они жили там же, вот. И потом уже в советское время без прописки уже было жить нельзя. Если есть прописка у домработницы – никто не выгонит. У меня, у меня тоже, между прочим, была няня Эмилия Юрьевна. Историческая женщина, вот была. Мама вспоминала следующее: няня была жестоко изувечена оспой, у неё было совершенно рябое лицо. Вот. Она уже ходила вот такая вся согнутая, была больше похожа на Бабу-Ягу, как это мои школьные товарищи отмечали. И она рассказывала, мама: иначе, чем «нянечка, моя красавица» я её не называл. Это был человек потрясающей личной доброты. Она, правда, была эстонка. То есть, вот, в арбатские переулки попала. Да, что ты на меня так смотришь?

ХЛД: Тебя о чём спросили?

ХДЭ: О чём меня спросили?

[Да нормально, нормально. Всё хорошо.]

ХДЭ: О чем? Об окружении. О том, кто был.

[Нет, это же безумно интересно всё равно.]

ХДЭ: О том, кто…

[Да-да-да.]

ХЛД: Вообще, да-да.

ХДЭ: Любаш, о том, кто жил в этих переулках. Почему?

ХЛД: Ну да. О взаимоотношениях дворовых?

ХДЭ: Взаимоотношений дворовых, я говорю, что у меня практически никаких особых и не было.

ХДЭ: Ты просто отвлёкся. Не было. Ну да.

ХДЭ: Поэтому я говорю: ну, да, были приятели, с которыми я там общался, с горки как-то съезжал. Даже один раз пожаловались на… моему папе за то, что, потому что я с мальчишками, там, в школе гонял с горки ледяной девочек. Какую-то девочку даже за косы дёрнул. Шпана! И поэтому пожаловались моему папе. На папу это произвело очень тяжёлое впечатление. Меня сколько-то времени не выпускали из дома. Я гулял только на балконе, причём балкон у нас был, поскольку дом старый, на кухне. Да, вот, на кухонном маленьком балкончике – это единственное, где мне разрешалось гулять за моё дурное поведение. Вот тебе и дворовые приключения, вот вам, пожалуйста, и дворовые приключения. Потому что, вот над девчонками, ну…

ХЛД: Ой, это да! Дело в том, что мы ведь ещё начинали учиться, когда было раздельное обучение мальчиков и девочек.

ХДЭ: Да. Я же говорю, мы в четвёртом классе объединились.

ХДЭ: Да. Это, да. Это были взаимоотношения. Да, вот мы так друг на друга всегда смотрели…

ХДЭ: Да, но романы…

ХЛД: Мальчики, девочки.

ХДЭ: Но романы уже в четвёртом классе. Уже кой у кого. Не у меня, но кой у кого начались.

ХЛД: Да.

[А вот если, например, вне школы какие-то компании, там можно было? Там и мальчики и девочки, чтобы вместе дружили?]

ХДЭ: Нет.

ХЛД: Можно. Нет. Почему?

[Или не было такого?]

ХДЭ: Когда в… когда мы учились в девятом, в десятом – да.

ХЛД: Да нет. Я, например, дружила с мальчиком.

ХДЭ: Да?

ХЛД: Из нашего дома.

ХДЭ: В каком классе ты была, Зая?

ХЛД: Как какой? Да, в первом ещё!

ХДЭ: А нет. У нас такого ещё не было.

[Не было, да?]

ХДЭ: У нас – нет.

ХЛД: Правда, может быть, знаешь по какой причине?

ХДЭ: Может быть, это у вас там.

ХЛД: Мой брат. У меня старший, значит, брат, на шестнадцать лет старше меня.

ХДЭ: Ромка, да.

ХЛД: Да. У него был близкий друг школьный. Послушай, пожалуйста [о зазвонившем телефоне]. Вот. И у него тоже был брат младший, как раз мой ровесник. Их там было, правда, три брата, поэтому у них разница между детьми была меньше. И с этим мальчиком мы дружили, и мы ходили друг другу в гости и гуляли вместе. Та, что это, может, это, может быть, благодаря тому, что были друзьями наши братья.

[Ну да-да. Наверное.]

ХЛД: Может быть, по этой причине.

[То есть Вы познакомились через брата получается?]

ХЛД: Да-да. Хотя мы жили…

[Это в Замоскворечье, да?]

ХЛД: Да. Ну, вот это Большая Серпуховская улица, адрес, дом 35.

[ХДЭ говорит о телефонном звонке, ХЛД отвечает на телефонный звонок 83.38-83.48.]

ХДЭ: Это не вот этот вот Колюня, которого нету.

[Я поняла, да.]

ХДЭ: Талантливый был парень. Кончил ГИТИС. И там мэтры просто рвались за… К кому он пойдет в аспирантуру. Не потому, что мой сын. У нас там все чьи-нибудь сыновья, это неважно. Вот, действительно рвались. Пошёл не туда, куда я его уговаривал. У него было очень интересно, у самого Алексея Вадимовича Бартошевича. Но ему, вот, захотелось писать о рок-опере. Когда я спросил: «Чего у тебя?» – «Ну, понимаешь, пап...» У тебя же, говорю, работа была, там, об Элиоте. Вот об «Убийстве в соборе». Ещё опубликовал в студенческие годы. Я говорю: «Чего?» Он говорит: «Понимаешь, пап…» Отец! «Понимаешь, отец…». Это так Лёша – «папа». Тогда он мне считал, что это слишком по-детски, поэтому всегда называл «отец». «Понимаешь, отец, лучше Алексея Вадимовича я быть не могу, а хуже не хочу. А вот рок-оперой никто ещё из театроведов не занимался». Он проучился год, ну, я же сказал. Дальше эта трагедия, но ничего позорного нету – ДТП. Перелом шейных позвонков.

[Ой, кошмар какой.]

ХДЭ: Вот. Это, поэтому, вот, фотку. Год успел проучиться в аспирантуре, только ещё собрал там литературу и так далее, и так далее. Вот. Ну, вот.

[Очень печально.]

ХДЭ: Потомства никакого там у него не было. Так сказать, незаконных и внезаконных он ещё не успел. Но это, говорю, что это ещё гнусное наше воспитание, моей эпохи, что надо сначала кончить институт, а потом уже обзаводиться. Вот, как я сам и как все мои друзья, обзаводиться семьёй. Нет, с этим у нас строго. Пока Любаша не слышит. Моя мама любила объяснять так: «Дмитрий, меня твои девицы не интересуют, но жениться надо один раз на всю жизнь». Говорю, моя мама – великая женщина. Она мне была и матерью, и отцом. Потому что папа умер, мне ещё всё-таки, мне же было десять лет, когда умер папа. Одиннадцать почти. Вот, так что мама мне была и отцом, и матерью, она замуж не вышла. Правда, была бабушка, с которой всё-таки… 1887 года рождения, почему я общался с людьми XIX века. Это я говорю, что я общался с людьми XIX века. Тоже Полину Александровну я свою… Вот, ну было маме-то, было три годика, когда они переехали сюда. Причём мама говорила, что в первое время ей было очень тяжёло в общении, потому что она всё на «о» воротила. Но они – волжане, поэтому мама прежде, чем начать это, как мы, «акать»... Вот, у папы не было проблем. Белорусский язык – акающий, с явным этим «а». А вот у мамы, хотя она не белорусская, а вполне, так сказать, другого...

[ХЛТ хвалит печенье, говорят о чае, о звонке сына 86.32–86.51]

ХДЭ: Он у нас итальянист сплошной [о сыне].

ХЛД: Да не совсем. У него английский. У него английский основной.

ХДЭ: В основном, в основном, конечно, английский. Нет. Ну дело, дело в том, что и к итальянскому действительно... Нет, бывают желающие, вот, но, как правило, всё-таки в основном английский. Это тоже…

ХЛД: Он итальянский тоже преподавал.

ХДЭ: Да. Но это гораздо меньше желающих. Это нечто экзотическое. А с английским… Это им же рассказанная совершенно гениальная история, рассказанная Алексеем. Значит, тогда ещё, значит, покупал там что-то такое, там кассеты какие-то или что-то ещё…

ХЛД: Очень давно.

ХДЭ: Электронику какую-то. Тогда ещё не было строгих требований, чтобы инструкции писали только по-русски. Он что-то там, какой-то парень, там, с продавцом что-то они там обсуждают. Наконец, там, продавец тычет ему в инструкцию и говорит: «Здесь тебе простым английским языком написано...» То есть как бы предполагается, что, вот, английский язык. Да.

[Простой.]

ХЛД: Да.

ХДЭ: Хотя в дни нашей арбатской молодости некоторые писатели-фантасты, такие особенно продвинутые, говорили, что единым языком будет русский, но большинство всё-таки считало, что китайский. Анекдот. Сколько будет стоить водка в двухтысячном году – помнишь? Пять юаней. Был такой анекдот.

ХЛД: Да. А насчёт внутридворовых этих отношений я могу добавить немного. Вот, во-первых, мальчики и девочки, пока ещё нас в школы не объединили... И очень как-то это всё это от…

ХДЭ: Да. Ты была в пятом классе, я был в четвёртом.

ХЛД: Во дворе так слегка – отстраненность. Это было. Это, как говорится, сразу другой класс. Класс мальчиков, класс девочек.

ХДЭ: Да. Ты права.

ХЛД: Я имею в виду социальный, как социальные классы. Вот. И общение, конечно, такое было. Ну, потом, когда стали учиться вместе, это уже, естественно, сгладилось. И уже были общие компании, и уже в третьем и четвёртом классе…

ХДЭ: Да и по голове били.

ХЛД: Ну, а как же? Отнимали портфели, там, снежками по шапке. Всё такое прочее, но…

ХДЭ: Любаша, портфелем по кумполу – это значит он тебе в любви объяснялся.

ХЛД: Да. Нет. Я что хочу сказать…

ХДЭ: Со скидкой на возраст.

Дворы. Серпуховка

ХЛД: А вот взаимоотношения между дворами. На Серпуховке, вот, где я жила. У нас там было много дворов. Дома располагались таким образом, это были пяти-, шестиэтажные дома, вот. И такие образовывались между ними дворы. Ну, хорошие, зелёненькие дворы, там, скверики, скамеечки, даже у нас там фонтан был. Всё. Качели, вот, карусели, всё. И Боже упаси тебя прийти играть в другой двор.

[А-а!]

ХЛД: Да.

ХДЭ: Да.

ХЛД: Вот. Не то, что тебя поколотят, но тебя встречают как чужака.

ХДЭ: Да. Это было.

ХЛД: Настороженно.

[Очень любопытно.]

ХЛД: Да. Настороженно. И могут прогнать. «Зачем сюда пришла, это не твой двор, иди к себе».

[Это взрослые или молодёжь ?]

ХЛД: Дети.

[Дети.]

ХДЭ: Дети, дети.

ХЛД: Нет. Молодёжь  – нет. Когда мы уже стали молодёжью, этого уже не было. А именно дети. Вот, именно начальная, сре… школа, как правило, в основном. Вот, именно где-то до шестого, седьмого, шестого, вот так, класса это чувствовалось. Прийти на другую детскую площадку – это было не то, чтобы опасно, но в общем-то тебя могли оттуда прогнать. Нечего сюда ходить. Вот такие были взаимоотношения.

ХДЭ: Да, да.

[У Вас тоже такое было, да?]

ХЛД: Да.

ХДЭ: Было, было.

ХЛД: Вот это заметно. Это чувствовалось.

ХДЭ: Нет. Ну, у нас, так сказать, был свой…

ХЛД: А ты не с нашего двора.

ХДЭ: Да.

ХЛД: Вот. Ты не с нашего двора.

[А двор – это получается территория вокруг детской площадки, да? То есть, ну, как определялась, вот именно территория?]

ХЛД: Там могло не быть детской площадки.

ХДЭ: Могло не быть. Нет. Необязательно.

ХЛД: Но это замкнутый такой дворик, окружённый. То есть это как замкнутое пространство.

Дворы на Арбате. Канадское посольство. Дом учёных. Кропоткинская. Пречистенка. Ремесленные училища

ХДЭ: Ну, вот это же, посмотрите эти дома. Да, да. Нет. У нас была, вот в 37-ом доме детской площадки и не было. В уже, вот, 25/15, где мы с тобой уже и бывали, так сказать, и так далее. Вот, где жили родители. Мои родители. Там во дворе была песочница. Уже там было с песочницей, да, и с горкой. А вот первый, вот, где я в 37-ом доме, вот… Кроме всего прочего мой дом был ещё чем знаменит? Наш дом. Он был забор в забор с Канадским посольством. Да, поэтому вот я видел, когда как менялись, как менялся флаг, например. Когда появился наконец этот самый кленовый лист. Поэтому, честное слово, когда я в конце концов… Это совсем отдельная история, к дворам не имеющая отношения, – оказался в Канаде. То это примерно… Почувствовал себя вообще почти как...

[Дома.]

ХДЭ: Дома. Действительно, это самое, у нас есть. Городницкий прав: похоже на Россию. Как помнишь, «над Канадой небо сине». Знаменитое. Ну, понимаете, не забудьте ещё одно. Всё-таки и Окуджава, что называется оттуда, поэтому вся эта бардовская песня, это ещё и наша арбатская молодость. Именно арбатская. Я не зря употребляю – «арбатского романса старинное шитье» – из песни Окуджавы. Это я цитирую Булата Шавловича: «Мы начали прогулку с арбатского двора». Вот. «К нему-то всё, как видно, и вернется». Я не зря цитирую великого арбатского грузина, как он сам себя называл. Нет, у него есть и это самое: «Виноградную косточку в теплую землю зарою». Нет, но дело в том, что для нас это начиналось, это моя как молодость. Лёша Левинсон. А Дом учёных, это тоже поблизости на «Кропоткинской», которая. Она сейчас кто? Престиженка?

ХЛД: Я путаю.

ХДЭ: Пречистенка, да.

ХЛД: Пречистенка что ль?

ХДЭ: Пречистенка, Остоженка, это метростроевское всё по старинке. Вот, кроме всего прочего, мы очень любили князя Кропоткина, поскольку он был основоположником анархии – анархизма. За что мы все, у нас в классе очень любили князя Кропоткина! Ну, и путешественник известный. Сибирь, Дальний Восток – ничего не говорю. А с канадским посольством ещё вот что было. У нас был преподаватель по военно-допризывной подготовке Павел Петрович Энгельфельд. Он подписывался, поскольку он Павел Петрович, он подписывался «П» с квадратиком. Поэтому он был просто «квадратный Паша». Он был действительно квадратный. «Харитонович...» Успел повоевать в Красной армии вначале. «Харитонович, Харитонович, слушай, у тебя казаков в роду не было?» – «Нет, было, Павел Петрович, не было» – «Да, был у меня друг Харитонович. Как мы с ним. Я одну голову смахну, он – другую. Расстрелял я его в [19]19-ом за измену!»

ХЛД: В общем он, короче, гнал.

ХДЭ: Гнал. Да, но он нас строил – и в штыковую атаку. ВДП [прим. – военно-допризывная подготовка]. Мы же с карабинами ходили. Значит, сверлёные, всё в порядке, но штык же. Это, ну просто вот, прикасаться нельзя – такое всё острое, по сравнению с тем штыком. Нас водил в штыковую на Канадское посольство. А потом он получал втыкауса. Нам-то что? Дети! Но мы же все. Когда же, вот, была, вот эта вот. Уже, уже появилась эта форма. В пятом классе у нас, у нас пришла форма. Мальчиковая, мальчиковые. Девочковые были существенно раньше. Вот. В школе, кстати, у нас была, тоже уже ввели форму. Я ходил в гимнастерке ещё раньше. Это, но это для школы. Это не было общесоюзное, хотя бы общемосковское. Ну, вот, у меня была чёрная гимнастерка. Вот, а потом вот эта самая серая – известная, с ремнём, потом все эти кителя пошли и так далее, и так далее. Ходили, носили все.

ХЛД: И ещё, вот в детстве. Кстати, о кителях сразу вспомнила.

ХДЭ: Какой ужас!

ХЛД: У нас было недалеко ремесленное училище. Как мы их боялись!

ХДЭ: Ремеслуха – да. Но это были отбросы общества. Не в буквальном смысле, а в нашем сооб…

ХЛД: Ну да. Нет. Да. Туда шли дети трудные. Отдавали родители.

ХДЭ: В ремеслуху – да.

ХЛД: Да. Вот. И они всегда ходили строем. Да, вместе с педагогом – или кто у них – как-то. Ну, в общем, с каким-то руководителем.

ХДЭ: Я не знаю, как он у них назывался. Я там ничего.

ХЛД: Да. Они всегда ходили строем. И мимо них нам было даже пройти страшно! Хотя они шли под руководством своих преподавателей.

ХДЭ: Да, это считалось вообще…

ХЛД: Или если, там, вот, встреча с ними всегда была опасной. То есть они были очень задиристые ребята, очень задиристые ребятки были, да. А вот именно вот эти вот междворовые отношения, вот группа этого двора, группа этого двора… Если придёшь на горку в другой, вот, двор, тебя начинают оттуда выдавливать.

[А не было взаимоотношений, вот, например: я дружу с кем-нибудь из того двора и хожу играть к ним дружить и играть, в тот двор? Или дружили только дворами?]

ХЛД: Вот, я как-то, вот, как себя помню, мы дружили в своем дворе.

[Да. Не было таких, вот, знакомств с того двора, да?

ХЛД: Да-да.

ХДЭ: Нет. Вот дружба…

ХЛД: Дружили…

ХДЭ: Внутришкольная. Ну, у нас было. Нет, вот к друзьям…

ХЛД: Из другого двора. Нет, когда уже стали чуть постарше.

ХДЭ: Мы уже не по дворам, мы по квартирам всё-таки ходили.

ХЛД: Когда были очень маленькие, когда стали чуть постарше – да, уже начали общаться, уже как-то это смягчилось, и уже потом это исчезло.

ХДЭ: Но это уже не дворовые компании как таковые были. Это были компании скорей по интересам. Вот именно, вот у нас с Бебом, царствие ему небесное, его уже нету... Это мой школьный друг был, ближайший друг. У нас появилась мода вдруг на всякие сокращения. Да, значит, Борька, он – Борис Евгеньевич Бушуев, он был Беб. Или усекновения. Лешка Левинсон был Сон. А, значит, ваш покорный был даже в двух. Крючок меня обзывал, Витька Крючечников: Дэх – Дмитрий Эдуардович Харитонович, а в общем-то прозвище у меня всё-таки было «Хнович».

[Хнович.]

ХДЭ: Да. Соединяя, соединяли. Демьяном я стал уже в институте. Я говорю о детских таких, юношеских. Ну, в институте – какие же это детские, это уже юношеские прозвища. Но там я стал Демьяном, это, вот, другое дело. С первого же курса, но потом. Нет, со второго. Но потом уже, когда поднимали целину…

ХЛД: Да, а вот ещё о междворовых взаимоотношениях.

ХДЭ: Да-да. Расскажи.

Серпуховка. Взаимоотношения во дворе

ХЛД: У нас дом населяли люди совершенно из разных, как бы сейчас сказали, слоёв общества.

[Это на Серпуховке, да, там?]

ХЛД: На Серпуховке. Почему? Дом, в котором мы жили изначально, они были дома от завода имени Владимира Ильича [прим. – Московский электромеханический завод имени Владимира Ильича].

ХДЭ: От завода Ильича.

ХЛД: Они были четырёхэтажные до войны. Перед войной начали надстраивать ещё по два этажа. И туда, вот как раз… Строили для инженерно-технического состава, в частности, мой папа инженер-гидротехник. И они как раз, их организация ГИДЭП [прим. – Всесоюзный государственный проектный институт «Гидроэнергопроект»] надстраивала вот эти ещё два этажа и туда вселяли, вот этот инженерный…

ХДЭ: Гидэповцев.

ХЛД: Семьи инженерного состава. Вот, а они служили. Преимущественно рабочие с завода Ильича [прим. – Московский электромеханический завод имени Владимира Ильича], потому что это строилось для них, и они там в основном и жили. Не, ну, нормальные люди совершенно, но там был и криминальный…

ХДЭ: Элемент.

ХЛД: Элемент. В частности, там была одна семья, где один из детей был профессиональный вор.

[Ух ты.]

ХЛД: Который периодически сидел.

ХДЭ: Ещё бывало такое.

[И все это знали, да, получается?]

ХЛД: Все это знали, но своих он, конечно, в доме не грабил, безусловно. И почему-то, да, его мама говорила, вот. Ну, естественно, он был значительно старше, уже взрослый, уже совершеннолетний. Мама говорила: «Никогда с ним не разговаривай, не общайся». Всё такое прочее. Я говорю: «Конечно, конечно». Но я не знаю, почему. У него ко мне была какая-то симпатия, как к ребёнку. Большая разница. Он старше моего брата был даже. Большая разница.

ХДЭ: У тебя с Ромкой-то большая разница.

ХЛД: Да. Я не знаю, почему такая симпатия возникла. Вот, он мне говорил: «Ты мне скажи, если тебя будет кто-то обижать, ты мне только скажи». Я…

[Покровитель нашёлся, да?]

ХЛД: Да. Был покровитель, да. Вот. Вор-рецидивист, как бы сказа… Он периодически сидел.

ХДЭ: Ну, бывает. Ну, всё равно покровительство.

ХЛД: Да. Он мне сказал: «Ты, мне скажи: из нашего двора, из другого, только скажи».

ХДЭ: Такой пахан, так сказать.

ХЛД: Да.

ХДЭ: В обычном таком.

Арбатские дворы. Номенклатурный дом

[Дмитрий Эдуардович…]

ХДЭ: Да-да, слушаю Вас.

[А на Арбате были какие-нибудь вот такие места, переулки, улицы с плохой репутацией? Ну, вот где, в основном собирались и та самая шпана, и этот самый какой-нибудь криминалитет?]

ХДЭ: Да нет, пожалуй.

[Так, чтобы, вот, по ночам, например, туда боялись заходить?]

ХДЭ: Нет. Вот как-то никогда. Ну, видите ли, я по ночам в переулки, в смысле во двора я и не гулял. А если по переулку – так, что там было страшного, когда кругом посольства и этой самой, тогда ещё милиции да всякой полиции – там как собак нерезаных, вечно у нас там нашпиговано было. Кроме всего прочего, были ещё какие-то места, какие-то такие, не всегда, вот да, дальше в доме, в этом длинном, большом сером доме, там всякие цековские деятели [прим. – работники Центрального комитета Коммунистической партии] жили, поэтому там ходили и ребята, всегда одинаково одетые. Мы уже понимали, что это, так сказать, гбэшники [прим. – сотрудники Службы государственной безопасности] в штатском. Примелькались одни и те же, всё равно, всё время прогуливались. Так что нет. Вот криминального, кроме мальчишек поставить фингал под глазом, нет.

[Нормально.]

ХДЭ: Вот такого, криминалитетов – я миновал этого всего в детстве.

[А у Вас не было?]

ХЛД: Такого нет.

[Не было.]

ХЛД: Не было.

ХДЭ: Хотя шпана замоскворецкая.

ХЛД: Ну, шпана замоскворецкая, да. Ну…

ХДЭ: Нет. Я, вот, про Арбат. Арбатского романса, так сказать, старинное шитье. Как Булат Шавлович, да.

[А не было у Вас в детстве, вот таких, вот как…]

ХЛД: Ну короче, мы не столкнулись с этим, скажем так.

[Ну нет. Ну можно понять. Не было такой вот практики, когда дети собираются и, например, идут в какое-нибудь такое страшное место для того, чтобы побояться?]

ХДЭ: Нет.

[Не было таких у Вас?]

ХДЭ: Вот у меня не было. У ребят, во всяком случае наши дети нам тоже не рассказывали про такое.

[Ну, заброшенное здание там или на какое-нибудь кладбище пойти?]

ХДЭ: Специально…

ХЛД: Нет.

[Не было.]

ХЛД: У нас этого не было, да.

ХДЭ: Нет, нет.  На кладбище ездил…

ХЛД: Это, может быть, больше характерно для сельской местности или для провинциальных небольших городов.

[Ну, возможно, да. Или вот для современной молодёжи.]

ХДЭ: Нет. С кладбищем, поскольку все там наши. У меня только…

ХЛД: Не знаю, может, для этого надо жить рядом с кладбищем? Ну мы-то не жили.

ХДЭ: Нет.

ХЛД: Может быть, если бы жили, может быть, не знаю.

Кладбища

ХДЭ: Нет. Я, у меня кладбище всё-таки отпечатывается, это естественнейшним образом Новодевичье, где все наши. Включая, вон, Колюню. Значит, все там. Поэтому я и… А это цивилизованнейшее кладбище, никаких там ужасов нет.

ХЛД: Моя бабушка на Даниловском, но до него ехать и ехать от Серпуховки.

ХДЭ: Тоже ехать…

ХЛД: Несколько остановок на трамвае.

ХДЭ: То есть мы не… Даже на Новодевичье, которое всё-таки от Арбата, там. Иногда даже пешком. Это мальчишки выпендривались: подальше пешком пройтись. Вот.

Страшные истории. Игры. Пионерский лагерь

[А истории страшные детские? Было такое?]

ХДЭ: «Дайте руку»? Были.

[Ой, расскажите.]

ХДЭ: Вот, это нужно было.

[Это представляет для меня отдельный интерес.]

ХДЭ: Это нужно было в тёмной комнате начинать рассказывать.

[Ага. То есть это дома, а не на улице делалось?]

ХДЭ: Нет-нет-нет. В помещении, причём нужно было в темноте. Там, я уже не помню всех подробностей, но смысл был в том, что, значит, вот, страшно было ходить на кладбище. И ночью, значит, вот там человек пришёл на кладбище и вдруг слышит что-то вдалеке: «Дайте руку». Не понял. Говорит: «Дайте руку...» Не понял. «Дайте руку!» Вот так надо было заканчивать. Желательно…

ХЛД: Чтобы все вздрогнули.

ХДЭ: Хорошо, если бы ещё была девчонка, но не всегда в пионерском лагере. Я-то как раз в отличие, это ты там практически не бывала.

ХЛД: Ну не практически, а вообще там не была.

ХДЭ: Ты там не бывала, я-то как раз с молодых ногтей так, что, потому что дачи не было.

[А это в пионерских лагерях делали? Это не делали там, в Москве, там где-нибудь…]

ХДЭ: Нет-нет-нет-нет-нет. Это было в пионерских, это было в пионерском лагере. Я ездил с восьми…

[А какие это годы?]

ХДЭ: С восьми, начиная с восьми лет и кончая шестнадцатью годами. Вот.

ХЛД: Начало [19]50-тых.

[Начало.]

ХДЭ: Восемь лет мне было в [19]52-ом году. Вот с этого момента.

[И прям, вот сразу, вот там вот с 1950-тых годов там…]

ХДЭ: Вот всё и началось. Нет. Ну, это родители. Это от мамы, от её министерства, там, и так далее. Потом там всякие совнархозы [прим. – Советы народного хозяйства], ездил. Правда, уже в конце, причём я терпеть не мог пионерский лагерь. Было страшно, потому что дедовщина была жуткая совершенно, да-да. Уже только в последний год-два. В последний год-два было проще. Дети моего возраста уже старшие, уже как бы не пионерского, никакого возраста. Я был помвожатого, было такое разрешение специально. Это была элита. И туда уже можно было ездить совершенно, вот так, вот поглядывая на всю эту мелюзгу сверху. Там я уже ездил не без удовольствия. Это мама. Потому что, говорю, дачи не было, а считалось, что ребёнку – вот вынь да положь, ему нужен, так сказать, воздух. И я, вот, ездил. Да, я по пионерским лагерям возрос в этом смысле, да.

[Скажите, а вот помимо этих пугалок, которые Вы… Не рассказывали каких-то других там, например, про гроб на колёсиках? Не было страшилок?]

ХДЭ: Какие-то страшилки были, только он не на колёсиках. Он летал где-то, этот самый гроб. Я уже не помню подробности. Вот, «Дайте руку…», нет. Но это просто сами по себе страшные истории, потому что напугать, это ещё нужно было, вот, рявкнуть, это самое «Дайте руку», да. Вот.

ХЛД: Да. Нет, я что хочу сказать. Об таких историях, о таких, вот, собраниях детских я тоже слышала, именно в детстве. Но… И мы об этом знали, что вот кто-то, где-то, чего-то, вот так, но сами мы в этом ни, ни вот у меня…

[Не участвовали, да?]

ХЛД: Никогда не принимали участия.

ХЛД: Нет.

ХЛД: Хотя друг другу рассказывали, что, вот, там они собирались что-то. То есть это было повсеместно, но конкретно не участвовали.

ХДЭ: Нет.

ХЛД: Но слышали об этом, да. Именно, вот, «Дай руку», «В чёрной-чёрной комнате…» Вот это всё.

ХДЭ: Да-да-да.

ХЛД: Летающие гробы, всё, да, было.

ХДЭ: Да. Это, ну, что вы? Страшилки это, вся эта штука, да.

ХЛД: И про кладбище истории.

ХДЭ: Были.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Но не на кладбище же.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Я говорю, что я не сталкивался никогда. Вот.

[А чем вообще занимались дети, если не рассказыванием историй страшных?]

ХЛД: Игры.

[Какие, какие, расскажите.]

ХДЭ: Ой, замечательные.

[Отличались ли они, например…]

ХЛД: Сейчас. А сейчас не играют.

[Может, девичьи от мальчишеских игр отличались, например?]

ХДЭ: Ну, в дочки-матери вы играли.

ХЛД: Ну, девочки играли в дочки.

[Ну, разве что…]

ХЛД: Игры были замечательные. Штандер с мячом.

ХДЭ: Да. Штандер, да.

ХЛД: Круговая лапта. Классики.

ХДЭ: Ну, это прыгать надо было. Классики – да. И мальчишки даже играли в классики.

ХЛД: Причём классики, да. Прыгалки, когда мы прыгали.

ХДЭ: Ну, это девочки больше.

ХЛД: Классики это, когда чертили, расчерчивали асфальт. Или земля, если было, да. В определённом размере, а там определённые были правила. Вот. Дальше.

ХДЭ: Ну, у девочек прыгалки.

ХЛД: Играли…

ХДЭ: И такие, и вот такие вот.

ХЛД: Можно я про девочек расскажу?

ХДЭ: Давай. Я со стороны. Мне было виднее.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Да.

ХЛД: Ага! Потом, как мы играли в прятки?! Это замечательно, это уже большие компании: и мальчики, и девочки. А дворы к этому располагали: закоулки какие-то там, под арку где-то спрятаться, за какой-то дом забежать, за куст, за скамейку, там, на помойке очень хорошо было [смеётся]. В прятки играли очень часто. Как только стало снег. Это прыгали. Значит, лапта, штандер. Очень популярны были игры. То есть мы никогда не гуляли просто так.

[А штандер – это что такое?]

ХЛД: Это игра с мячом. Там нужно как-то... Я уже даже сейчас подробности не помню.

ХДЭ: Помню, что вверх надо было мяч кидать.

ХЛД: Да. Вверх нужно было мячик и вот нужно было крикнуть «штандер». Но что это слово обозначает?

ХДЭ: И потом разбегаться.

ХЛД: Разбегаться.

ХДЭ: Это я тоже помню.

ХЛД: Как-то ловить, как-то салить. Нужно было что-то ловить. Очень хорошие и подвижные игры. Играли в так называемый «ручеёк». Играли в «Бояре, а мы к вам пришли».

[Ой, а что это за игра такая?]

ХЛД: О! Значит, две команды. Вот, значит, чем больше народа, тем лучше, значит. Команда так собирается, держатся за руки одна команда и другая. Неважно, там мальчики, девочки, может быть перемешано.

ХДЭ: Это уже неважно было.

ХЛД: Значит, приговор:

Бояре, а мы к вам пришли. / Молодые, а мы к вам пришли. / Бояре, а зачем пришли?

Молодые – это другие – отвечают: «А зачем пришли?». Бояре: «Мы невесту выбирать». Значит, бояре, значит: «Мы невесту выбирать», что-то: «молодые, мы невесту выбирать».

Бояре, а какая вам мила? / Молодые, а какая вам мила?

Бояре, значит, они выбирают, вот, девчонку: «Нам вот эта мила». Значит, «молодые, нам вот эта мила».

Бояре, она дурочка у нас. / Молодые, она дурочка у нас.

И в общем, сейчас дальше я уже не помню. В общем, короче говоря: давайте сюда, значит, эту невесту. Невеста, значит, выходит из этого. И она должна бежать навстречу этой цепочке и разбить. Если разбила, значит, она снова возвращается к себе. Не разбила – она остается в этой компании. И вот так вот мы играли.

[А что значит вот это вот – «она дурочка у нас»? То есть…]

ХЛД: А не хотят отдавать.

[А то есть, чтоб отговаривали, да, получается?]

ХЛД: Отговаривают, да. Не хотят отдавать, да.

[А только девочек выбирали или…]

ХЛД: Ну если «нам невесту выбирать»?

ХДЭ: Нет. С мальчиками, мы в такое, мальчишки, не играли.

ХЛД: Мы играли вместе с мальчиками и с…

ХДЭ: Нет, мальчики были, но я. Меня нельзя было выбирать. Я, я не…

ХЛД: Популярная была игра.

ХДЭ: Женихов там не было, только невесты были.

ХЛД: Ну в салочки играли, конечно.

ХДЭ: Ну салки – это нормально.

ХЛД: Да. Потом, ну это, девочки, как правило, любили. Делали «секретики».

[Ой, а что это?]

ХЛД: Значит, в то время было очень модно у девочек. Верно скажу: не модно, а популярно собирать осколки от посуды. Вот, дома разбилась посуда – это счастье для девочки. Осколки цветные собирались, из них выкладывали всякую мозаику. Причём, значит, это находилось укромное местечко во дворе, раскапывалась ямка. Но обычно это местечко должно быть не в чистом поле, а где-нибудь у стенки, у заборчика, там, или под деревом. Выкрадывали, значит, выкапывали ямку. Ну, она обычно была, вот, не больше вот такой. Выкладывали цветными стеклышками. Сверху, ну, конечно, на помойке находили стекло простое оконное, сверху закрывали, присыпали землей и сравнивали так, чтобы не было видно. Это секрет. И периодически, значит, наведывались. Раскопали секрет или нет. Мальчишки это знали. И они следили, где девчонки закапывают. И у них было, вот, целью этот секрет раскопать и разворошить и разбросать…

ХДЭ: А у мальчишек была ещё игра в расшибец. Это с монеткой, с монеткой.

ХЛД: А-а! Игра, вот, в ножички ещё была!

ХДЭ: В ножички – да. В ножички – да.

ХЛД: Сейчас ещё одну игру вспомнила.

ХДЭ: Про, про, про ножички ты же расскажешь. Я тебе говорю, что расшибец. Это уже считалось на грани. Это, в общем, хорошие мальчики в расшибец не играли. Монетка клалась на асфальт. Ну, там трёх- или пятикопеечная, пятачок. И надо было каким-то тяжёлым предметиком ударить, бросить так, чтобы монетка… На краю монета лежит плоская. Чтобы она подскочила и перевернулась. Если удавалось – монетку забирал. Если нет – ставь свою монету, которую будут там зашибать, расшибать. Это называлось «в расшибец играть», вот это я до сих пор помню. Это я особо не играл, но помню.

ХДЭ: Да. И ещё была игра, вот вроде она называлась «в ножички» или... или я путаю. Нет. Ножички были.

ХЛД: Вот.

ХДЭ: Перочиным ножиком играли мы.

ХЛД: А это, может быть, другая, я не помню. А это, значит, не ножички. Чертился очень большой круг. Значит, от центра отходили, вот такими радиусами сегменты вот такие.

ХДЭ: Сектора.

ХЛД: То есть сектора. Сегменты – это другое. Сектора. У каждого, значит, был свой сектор. И вот там уже каким-то образом с помощью палочки или прутика, то ли как-то мы бросали, то ли что-то. Мы, значит, у соседа должны, отбирали кусок этого сегмента. Пока совсем…

ХДЭ: Этой территории, да. Сектора.

ХЛД: Этой территории. Сектора, то есть. Пока не выдавливали совсем. И вот так, кто останется один, занявший весь этот круг.

[А как занимали эту территорию?]

ХЛД: Вот я сейчас не могу вспомнить.

ХДЭ: Я не играл в это... К сожалению, это у нас во дворе не водилось, и не хочу морочить голову специалистам.

ХЛД: Я вот сейчас не могу вспомнить, каким образом. Да. То есть да. Вот тоже игра нравилась.

ХДЭ: Все мы специалисты по такому.

ХЛД: Иногда получалось так, что человек, уже ребёнок, значит, игравший, вынужден был стоять на одной ноге, потому что у него уже территории не оставалось.

ХДЭ: Было, было.

ХЛД: А вот действительно, как, вот, мы начинали отрезать куски – вот это я не помню. Да, вот уже забылось.

ХДЭ: Увы и ах, солнце моё.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Нет, но потом интересные, кстати, всякие эти самые игры в войну.

ХЛД: В войну играли.

ХДЭ: Это у мальчишек…

ХЛД: В казаки-разбойники.

ХДЭ: Это во дворе.

ХЛД: Во дворе.

ХДЭ: Потому что самые такие, вот, военные игры у нас, в моё время, это было в пионерском лагере. Там были такие сложные военные игры, там нужно было выследить, найти…

ХЛД: Но это там с вожатыми.

ХДЭ: С вожатыми, с вожатыми.

ХЛД: А это дети сами играли!

ХДЭ: Но ведь и погибнуть можно было. Как? Объясняю. У всех были повязки, у разных команд повязки, причём, значит, из бумаги. И если кто-то тебя догонял из враждебного лагеря и рвал на тебе эту самую повязку, ты считался убитым. А суть была вот в чём. Нужно было проникнуть, два лагеря соседних играли. Нужно было проникнуть на территорию вражеского лагеря – пионерского лагеря, естественно, вот, и спустить флаг. При этом нужно было ещё сыграть в горн всё равно, когда спускался этот самый, на линейке флаг. Это, вот были военные игры мои в пионерской моей, так сказать, молодости.

ХЛД: Нет. Но это организованная игра.

ХДЭ: Да. Организованная.

ХЛД: Понимаешь? А вот это дворовые игры, да?

ХДЭ: Да. Под надзором вожатых и педагогов. Всё верно. В каждом лагере должен был быть вожатый, педагог, они обязательно у вожатого.

ХЛД: Слушай, мы же ещё играли в «Гори-гори ясно, чтобы не погасло».

ХДЭ: Чтобы не погасло. Не помню.

ХЛД: А вот как играли – уже забыла.

ХДЭ: Так я и ножички – подробности не помню. Куда-то надо было попасть в песочнице.

ХЛД: Ножички, да-да. Что-то было…

ХДЭ: Такой, желательно влажный песок, чтобы не осыпалось, вот потому что метать ножички. Но в чём подробности, говорю, уже тоже: каюсь, грешен, не помню. Но метать перочиный ножик – это был тоже определённый шик. Причём чем больше предметов в этом самом ножичке (там ножницы, там штопор, штопор – ещё так совершенно невинно, не в том смысле, котором сегодня штопор извлекается, нет-нет). Тем более, теперь вообще всё уже не так. И времена настали не те, пластиковые бутылки! В наше время… Ну и так далее.

ХЛД: Ну, понятно.

[А что значит, чем больше предметов? Я не поняла в ножичках. То есть как это?]

ХДЭ: Нет. Там имеется в виду выигрывали каким-то образом. А во что и как – уже не помню.

[То есть можно было выиграть вот этот штопор и прочее?]

ХДЭ: Нет, штопор сейчас покажу.

[Нет. Что-то я…]

ХЛД: Его здесь нет.

ХДЭ: А где он?

ХЛД: Он на кухне.

ХДЭ: Сейчас покажу.

ХЛД: Это не тот штопор. О котором говорят.

ХДЭ: Нет-нет. Я знаю, о чём я говорю.

ХЛД: Ну, ладно это. Да. Нет, это ещё дореволюционный штопор. Ну, сейчас такие делают современные. А ножички были, вот, перочинные очень сложные, где в этом ножичке были, было не только два лезвия.

[А всё. Я поняла.]

ХЛД: А там был штопор, там и пилочка для ногтей могла быть, и ножницы.

[То есть,чем больше всяких инструментов в этом…]

ХЛД: Да. Но я не знаю, какое это отношение имело к игре. Ножички – это другая игра. Это как-то бросали ножичек, да. Игра в ножички.

ХДЭ: Любаш, а где он на кухне? Я не обнаружил.

ХЛД: Ой. Сейчас.

ХДЭ: Я его туда не убирал.

ХЛД: Он там всегда лежит.

ХДЭ: Ага. Поближе, подальше положишь, ага. Поближе положишь – подальше возьмешь. Ага. Знаем мы. Нет. Он всегда лежал вот здесь вот. Этот самый штопор. Это исторический штопор. Витька, царствие ему небесное, говорил: «Харитонович, когда тебя повесят, завещай мне этот штопор». Ну, вот.

ХЛД: В верхнем ящике сверху.

ХДЭ: А я не смотрел. Вот видите, ещё дореволюционный.

ХЛД: Ну, сейчас такие современные точно.

[Да. Сейчас такие современные делают.]

ХДЭ: Да. Нужно было вот так вот. И потом, вот как всегда он там.

ХЛД: Ну, сейчас современные стали делать, а раньше не было.

ХДЭ: Выворачивался вот здесь вот. Да. Вот.

[Ну, да. От современных он отличается исключительно металлом.]

ХДЭ: Да. Нет, но это старый. Это действительно, вот, говорю, тогда их ещё не было, поэтому Крючок и говорил: «Когда тебя повесят, Хнович, вот ты мне…»

ХЛД: Да. Но это к игре не имеет отношения.

ХДЭ: Что?

ХЛД: К игре не имеет отношения.

ХДЭ: Нет. Ну, почему? Всё имеет отношение. Всё ко всему имеет отношение, Любаша. Нет, но это действительно так. Это уже сейчас. Нет, но я не принадлежу к тем законченным маразматикам, которые объясняют, что нынче всё не так, что всё сегодня плохо. Вот. Я не утверждаю.

ХЛД: А ещё вот, правда, это уже в сельской местности. Вот, когда мы жили на даче, мы любили, очень много времени мы проводили, катаясь на велосипедах. В городе это сложно.

[Ну понятно. Да-да.]

ХЛД: А на даче это замечательно, потому что большое пространство. Вот можно уехать куда угодно. Правда, родители далеко не разрешали уезжать.

ХДЭ: Ну, вот видите, велосипед стоит. Вот.

ХЛД: Мы уезжали.

[То есть вы сейчас ездите, да?]

ХДЭ: Нет.

ХЛД: Сейчас нет. Это велосипед, велосипед сына.

ХДЭ: Это Лёшкин.

ХЛД: Я в последний раз садилась на велосипед – сейчас скажу сколько – лет пятнадцать тому назад, но сумела проехать.

ХДЭ: Я больше.

ХЛД: Правда, не на этом велосипеде, на другом. Вот это тяжёлый велосипед, на более лёгком. Да.

ХДЭ: Да.

Отношения с соседями. Уплотнение. Быт в коммунальной квартире

[А расскажите о том... Вы жили, получается, у вас после объединения квартира была, да? Вот как у вас выстраивались взаимоотношения с вашими соседями?]

ХДЭ: Нет. Мы как раз, мне это до обмена. Это уже когда уплотнили.

[Ну, да. После уплотнения.]

ХДЭ: Уплотнение – это не мне. Я родился, меня туда уже привезли из роддома, в эту квартиру. Она была раньше. Просто уплотняли не меня, уплотняли деда моего. Вот, значит, отношения были ужасные. Отношения были ужасные, скандальные. Да, со всеми классическими скандалами коммунальными, ага. Я был слишком молод, чтобы понимать, в чём был, из-за чего возникло.

ХЛД: А в каком году вы переехали, в том же?

ХДЭ: Мы переехали не в тот же дом. Мы переехали в том же…

ХЛД: Нет. В том же районе. Вот вы же в том же переулке.

ХДЭ: Да, на Староконюшенный. В том же переулке.

ХЛД: Из одного, в одном и переулке. Обмен. Просто я знаю, вот, Софья Ильинична рассказывала.

ХДЭ: Мама – да.

ХЛД: Две комнаты в этой коммуналке обменяли на маленькую двухкомнатную квартиру буквально в соседнем доме. Через несколько домов.

ХДЭ: Но там большие.

ХЛД: У вас там были большие комнаты?

ХДЭ: Да.

ХЛД: Вот. А обменяли на маленькую, но зато отдельная.

ХДЭ: Сначала было три, но сначала была вся квартира. Потом были три комнаты, из которых было сделано четыре, там…

ХЛД: Перегородкой?

ХДЭ: Перегородкой, да. Где папа жил и я там. Мне там спаленку устроили. Потом туда вселили тоже через Союз писателей, папа был членом Союза. Вот. Сейчас. Ещё одну о нём расскажу одну гениальную историю, тоже забавно Вам будет. Значит. Потом, потом, потом. Сейчас, подожди. Нет-нет, это тоже эпоха. Любаша, это эпоха.

ХЛД: Это эпоха, да. Но тебя, тебе конкретный вопрос задают.

ХДЭ: Нет. Нет-нет-нет, это эпоха. Вот я о чём говорю. Вот, так, что в коммунальном. Нет, были далеко не лучшие отношения. Причём, говорю, в чём причина скандала – спросите, что полегче. Не в том смысле, что там не то туда поставили – это я не помню. Но дурного, естественно…

ХЛД: Ну, ты ещё слишком маленький был.

ХДЭ: Маленький был. Но то, что они терпеть не могли друг друга – это было действительно так.

[А существовал некий такой негласный кодекс поведения? Вот какие-то такие вещи, которые вроде бы не прописаны официально, но делать нельзя было? Там, не знаю, время, которое ты проводишь в комнате общей?]

ХДЭ: А общих у нас не было. Общая была только кухня.

[Кухня вот, например.]

ХДЭ: Ну места. Нет, понимаете, «места общего пользования» – выражение тех времен – это кухня, ванная, пардон, туалет. Совмещённых тогда санузлов ещё не было. У нас в разных частях квартиры даже.

ХЛД: Я могу добавить к этому.

ХДЭ: Конечно-конечно.

ХЛД: Мои родители, когда поженились в [19]28-ом году, они жили, тогда уже улица или ещё Тверская она была. Это угол Козицкого переулка и улицы Горького, тогда вот. Это большой доходный дом, в котором жили мои родители. Коммуналка – восемь комнат. Мама, значит, говорила, ну, что там каких-то больших скандалов не было, но в общем, это была не самая лучшая жизнь. Вот, кстати, насчёт, вот, пользования, мест. Ну, кухня была большая.

ХДЭ: Места общего пользования.

ХЛД: Там была не одна газовая плита. Ну за каждым определённая конфорка. Ты не мог поставить на чужую. Вот. Ванная была, но мыться-то можно было только в определённый день. И, соответственно, стирать в этой ванной, тоже в определённый день. Потому что народа столько, если. Вот у тебя допустим четверг – банный день, значит, ты моешься в четверг и ни в какой другой день.

[А то есть мылись раз в неделю, получается, в ванной, да?]

ХДЭ: Да.

ХЛД: Ну скорее всего да.

ХДЭ: Да-да-да.

ХЛД: Да. Потому что восемь семей.

ХДЭ: Да. Раз в неделю. Да.

ХЛД: Да. Вот, а нет, ну человек мог, конечно, помыть, допустим, голову в тазу, но это в своей комнате.

[То есть как? На остальные дни доступ вообще запрещался в ванну?]

ХЛД: Нет, но умыться можно, естественно. Умываться.

[Именно купаться нельзя?]

ХЛД: Именно принять, там, душ или в ванну, если кто-то рисковал.

ХДЭ: Такое мыться в ванне. Ванны-то были большие.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Это уже потом все сидячки.

ХЛД: Ванные комнаты были большие.

ХДЭ: Это уж потом всякие сидячки появились.

ХЛД: Да. То есть…

 

Дом на Грановского

ХДЭ: Но были ещё и роскошные квартиры тоже. И мне довелось побывать в одной из роскошных квартир в доме на улице Грановского. Это последней семьи академика Отто Юльевича Шмидта, мои друзья просто.

ХЛД: Да. Там семь комнат, кухня огромная.

ХДЭ: Там было семь комнат. Я прекрасно помню, что на рестораны денег особо не было, и мы своё, моей студенческой группы, возвращение с целины... Мы поднимали, я же Вам рассказывал, вот этими руками. Отмечали в этой самой квартире. Так там даже было место среди комнат, где можно было, я к этому не имел тогда уже, ещё никакого отношения, к сожалению, но там были даже комнаты, где целовались.

ХЛД: Да-да.

ХДЭ: Вот.

Коммунальные квартиры

ХЛД: Нет, а насчёт  коммунальной квартиры, вот, родители рассказывали, да.

ХДЭ: Семикомнатная квартира.

ХЛД: Они там, значит, прожили несколько лет. И мама говорила, что это, конечно, очень неудобно. То есть человек всё время должен помнить, как он должен выйти из комнаты, как он одет. То есть не выскочишь просто так. То есть это накладывает, да. Ну, конечно, были скандальные, были женщины, которым вечно всё было не так. Вот. Ну, до, до драк, конечно, дело не доходило, это понятно, в общем-то. Да.

ХДЭ: Коммуналка – это ужасно.

ХЛД: Но это неуютное жилье. И есть. И хотя люди, которые... Кстати, мы знаем семью. Вот родственник. Его дядюшка.

ХДЭ: Потом я про коммуналку одну вещь скажу.

ХЛД: Который прожил в коммуналке очень долго. Очень.

ХДЭ: Ты кого имеешь в виду?

ХЛД: Юрия Максовича.

ХДЭ: А, да.

ХЛД: Вот и что удивительно, они жили недалеко…

ХДЭ: Двоюродный дядя.

ХЛД: Ну, вот там, где бульвар. Недалеко от театра «Современник». Вот, они до сих пор сохранили теплые отношения с бывшими соседями, они до сих пор уже ходят... Ну, дядюшки уже нет. Их дети. К друг другу в гости.

[То есть обратная ситуация, да?]

ХДЭ: Да, да.

ХЛД: Но это достаточно редкий случай.

ХДЭ: Это редко. Да.

ХЛД: Достаточно редкий случай. Вот. Бывает, но там было не восемь семей, там было поменьше. Вот. Кстати, мы с тобой, когда поженились, вот, я Вам это говорила, мы жили в квартире моего брата, но это не вся его была квартира, это была двухкомнатная квартира коммунальная.

ХДЭ: Да, соседи там были те ещё.

ХЛД: Да. Нет, дело не в том, какие они были.

ХДЭ: В том, в том.

ХЛД: Вот. Нет.

ХДЭ: Да.

ХЛД: Я что хочу сказать. И мы жили в комнате.

ХДЭ: Да.

ХЛД: Вот.

ХДЭ: И мы с тобой там жили, да.

ХЛД: У меня, кстати, мои родители, вот, когда я родилась, уже жили в отдельной квартире. И у меня не было опыта, но я даже не представляла, как я буду жить в этой коммунальной квартире. Прекрасно.

ХДЭ: Ничего. Мы жили.

ХЛД: Кстати, мой брат, когда туда он переехал, значит, с женой. Там ещё была одна семья: муж с женой и двое детей в одной комнате, и мой брат, значит, получается.

ХДЭ: Муж был вредитель…

ХЛД: Да не о том речь. Я хочу, что хочу сказать. У них были прекрасные отношения. Когда мой брат уехал работать, значит, за рубеж. Вот.

ХДЭ: Ромка, да.

ХЛД: Мы, вот. Он сказал: «Живите в моей комнате». Соседи ведь могли возразить. Они не возражали. Ну, во-первых, они знали нас. Мы там встречались. Все. Вот и мы прекрасно, у нас не было конфликтов.

ХДЭ: Нет.

ХЛД: Вообще.

ХДЭ: У них между собой были конфликты, но не у нас.

ХЛД: Ну в семье, да.

ХДЭ: У них.

ХЛД: Муж был пьяница. Но даже он был, но он не был буйный.

ХДЭ: Он был тихий пьяница.

ХЛД: Он тихий пьяница. Он никому не мешал, кроме своей жены. Нам, во всяком случае.

ХДЭ: Нам не мешал, не-не-не-не. У нас были прекрасные отношения. Не спорю.

ХЛД: Да. Так что вот, мой опыт, вот, значит, мы жили там около года, да, нормальный. Но конечно, всё равно ты чувствуешь, вот ты выходишь из своей комнаты, значит, ты должен посмотреть, чтобы на тебе всё было в порядке, допустим, да. Ну, всё. Ну, а так? Дверь мы не запирали, конечно.

ХДЭ: Нет.

ХЛД: Вот. То есть не было такого, что там амбарный замок висел.

ХДЭ: Нет. Этот.

ХЛД: Нет. Ну когда мы уходили на работу, конечно, мы защёлкивали, но это так. Защёлкивали, чтобы просто, ну, сквозняк не открывал и всё такое прочее.

ХДЭ: Нет-нет. Нормально было.

[А коммунальные услуги как делили?]

ХЛД: А у каждого отдельные квитанции были.

[А то, то есть и свет проводили отдельно?]

ХЛД: Нет-нет. За свет. И мы платили, по-моему, с человека что ли как-то.

ХДЭ: Да. По числу людей, да.

ХЛД: По числу людей, да.

ХДЭ: Делили, да.

[А то есть прямо вот делили, да?]

ХЛД: Да-да-да. По числу людей. Кстати, уборка общей площади, там, коридор, кухня, ванная, туалет – тоже по числу людей. Допустим, у них было четыре человека, значит, они понедельно. Они четыре недели убираются. Нас двое, значит, мы две недели убираемся.

ХДЭ: Мы две недели убирались.

ХЛД: Вот тоже, точно так же и за телефон платили. Никто не считал, кто сколько проговорит.

ХДЭ: Нет.

ХЛД: Да. Всё.

ХДЭ: Хотя бывали. Не в наших квартирах, но я знаю массу случаев.

ХЛД: Бывали. Господи!

ХДЭ: Когда записывали поминутно, сколько проговорил.

ХЛД: У каждого свой выклю… На туалете, на ванной! У каждого свой выключатель.

ХДЭ: И такое было. У нас, мы, мы это не пережили.

ХЛД: У каждого свой. Это какой-то! То есть, а ведь это же копеечные траты, тогда – тем более. Когда не было этих самых мощных электроприборов. Там копеечные расходы, и люди дрались.

ХДЭ: Да. Самые мощные…

ХЛД: Вот из-за этих копеечных.

ХДЭ: Самых мощных…

ХЛД: И скандалы. Мы с этим не столкнулись. Но мы об этом знаем.

Телевизор. Просмотр телепередач в гостях

ХДЭ: Самый мощный электроприбор был телевизор. И это, я ещё помню ту эпоху.

ХЛД: Кстати, много не берет.

ХДЭ: Я ещё. Нет…

ХЛД: Вот, когда были ламповые, они более. Они больше брали.

ХДЭ: Да, вот именно ламповые. Я говорю ещё о другом. Я ещё помню то время, когда в гости к друг другу не в рамках одной квартиры, а на соседних улицах, как я к Генке Ходакову ходил. Вот. На, в Афанасьевский переулок со Староконюшенного смотреть телевизор. Это ещё было. Я ещё эти самые линзы помню телевизионные этих КВНовские [прим. – КВН-49 (Кенигсон, Варшавский, Николаевский) – первый массовый чёрно-белый телевизор в СССР]. Это теперь так, элемент повседневной жизни.

ХЛД: Если мы вернемся…

ХДЭ: Здесь экран, там экран, что этот, что тот…

Коммунальные квартиры. Быт в коммунальной квартире

ХЛД: Если мы вернемся к коммуналке, то кто-то поёт гимн коммуналке, ах, как дружно мы жили.

ХДЭ: Нет-нет.

ХЛД: Во-первых, это аберрация памяти, когда вспоминается только хорошее.

ХДЭ: Потому что маленький был.

ХЛД: Потому что минусов больше.

ХДЭ: Больше. Вот подписываюсь абсолютно, Любаш.

ХЛД: Даже в самой идеальной ситуации всё равно есть минусы.

ХДЭ: Любанчик, подписываюсь.

ХЛД: Какая-то некомфортность.

ХДЭ: Под твоими словами. Абсолютно согласен.

ХЛД: Нет, вот это не совсем твоё пространство.

[Ну, ещё бы. Да, не-не. Чужое пространство.]

ХЛД: Да-да.

ХДЭ: Да. Да, нет, вот я хотел сказать про коммунальные. Значит, рассказываю.

ХЛД: Так что, кто поёт песню, гимн коммуналке.

ХДЭ: Рассказываю. Значит, мой великий учитель. Сейчас вот. Вот, я сейчас скажу. Мой великий учитель, вот сейчас про коммуналки, кстати. Арон Яковлевич как-то сказал, я не помню где. То ли это было где-то там в Рейкьявике, то ли это было уже, нет, в Париже это было уже. В этом «Доме наук о человеке» – Maison de la science de l’Homme… Он меня потом туда порекомендовал. Вот, так вот, значит, он объяснял, что он жил там в молодости в коммунальной квартире. Все так удивленно сказали, что уважаемый такой человек и что он не мог иметь квартиру в собственности. То есть у них коммунальная квартира – это квартира, которую ты снимаешь у муниципалитета, commune. Вот. То есть то, что в одной квартире могут жить несколько неродственных семей! Они смотрели на шефа, на моего любимого учителя вот такими вот глазами. Как это вообще можно? Я говорю слово «коммунальный» – это означает не личное, а так сказать как, то, что мы называли «государственное». Но у них оно не государственное, а муниципальное. Коммунальное – это значит муниципальное.

ХЛД: Ещё вот такой штрих к коммунальному.

ХДЭ: Потрясающе.

ХЛД: Мама, значит, рассказывала, что когда они жили на улице Горького...

ХДЭ: Это про Гуревича. А, да. Тогда ещё не Тверская.

ХЛД: Вот, то мы всегда, говорит, в выходные стремились уйти. Когда мы переехали на Серпуховку, мама говорит, мы, значит, с папой, ну, с мужем в смысле, с папой...

ХДЭ: Да. Ну, с папой с твоим, с Тихон Сергеевичем.

ХЛД: Обратили внимание.

ХДЭ: Мой замечательный тесть.

ХЛД: Что мы в воскресенье никуда не стремимся уйти! Нам хорошо вот в это первое время. Нам, говорит, так хорошо и комфортно дома! Вот. То есть в выходной люди стремились выйти из коммуналки.

[А не было такого, что какие-нибудь объявления вешали друг другу соседи?]

ХДЭ: Нет. У нас не было.

ХЛД: Ну я не знаю.

[Ну, как-то вот именно какой-то такой способ общаться.]

ХДЭ: Нет. У нас не было. Нет. Только, так сказать? Устное общение и всё. Нет. Такого, вот не было.

ХЛД: Но то, что там кому-то в кастрюлю что-то подбрасывали… Моя мама говорит, этого у нас не было.

ХДЭ: Но вообще рассказывали. У нас тоже не было.

ХЛД: Но мы об этом слышали, но насколько это верно? Ну я не знаю.

ХДЭ: Не знаю. Мне рассказывали, что да. Люди, которые…

ХЛД: Может быть, это байки.

ХДЭ: Нет. Школьные ребята мне рассказывали.

ХЛД: Рассказывали.

ХДЭ: Школьные друзья из класса. У нас масса жили в коммунальных квартирах, и мои друзья, и все прочие, и Борька там.

ХЛД: Да. Вот иногда почитаешь, вот воспоминания, скажем, ну, обычно там каких-то актёров, там. Ну, чаще это актрисы, пожалуй. Что, вот, детство провели в коммуналке, как мы дружно жили, как все соседи, как можно было детей оставить на соседей, уйти и всегда присмотрят…

[На праздники собирались!]

ХЛД: На праздники собирались.

ХДЭ: Да-да. Вся эта самая ностальгия. Ага.

ХЛД: Но что я хочу сказать – это было крайне редко. Ну, конечно, были какие-то хорошие отношения.

ХДЭ: Может быть, и были.

ХЛД: И можно было, там, ребёнку сказать...

ХДЭ: Взрослому.

ХЛД: Я, вот там, на часок в магазин, там присмотри. Ну, наверняка, это безусловно. Я не думаю, что это они выдумывают. Конечно, это было, но чтобы это было так замечательно? Ну.

ХДЭ: Ну потом мы с тобой очень недолго жили в коммуналке.

ХЛД: Это моё мнение.

ХДЭ: Мы с тобой очень недолго жили в коммуналке в Кожухово.

ХЛД: Ну я говорю, у нас соседи были очень такие как, как бы нормальные.

ХДЭ: И у нас, у нас не было с тобой ещё де... Любашенька, у нас ещё не было с тобой детей, понимаешь? Мы с тобой просто молодая пара тогда были, Любанечка, вспомни. Вот.

ХЛД: Нет, но у них было двое детей, одних, один ребёнок был, ещё грудничок. Ну, не знаю, он нам не мешал.

ХДЭ: Нет.

ХЛД: И ничего.

ХДЭ: Нет-нет-нет.

ХЛД: И мы ему вроде не мешали. Мы и пеленки, нам эти пеленки, которые висели на кухне и в ванной, тоже не мешали, а ведь есть люди, которым это будет мешать.

ХДЭ: Нам не мешало. Нет.

ХЛД: Так что мы жили…

ХДЭ: Нет-нет-нет. У нас…

ХЛД: Насколько это возможно, максимально комфортно.

ХДЭ: Я же говорил, что конфликты были у них в семье, но не между семьями.

ХЛД: Ну если муж пьяница. Ну понятно.

ХДЭ: Но не между семьями. И девочка…

ХЛД: И то скандалов у них не было.

ХДЭ: И девочка, которая от первого брака, отчима на дух не переносила и даже однажды стукнула его. Было…

ХЛД: Ну это.

ХДЭ: Меня просили помочь.

ХЛД: Нет. Это да.

ХДЭ: Было, было.

ХЛД: Да. Так что.

ХДЭ: Но он – нет. Он просто ужрался, как свинья, и всё. Никакой эротики, как говорится, никаких приставаний не было. Это мой любимый шеф, Геннадий Григорьевич Дадамян, любил говорить так: «Я вас умоляю, только без эротики». После чего говорил такое! От чего, от чего взвод солдат бы покраснел. Это мой великий Дадамян, ну что Вы. Как он всё время подчёркивал: не просто армянин, а армянин из Арцаха. Не дай Бог, сказать при нём слово «Карабах». Это турки-шииты – так азербайджанцев они называли. Нет никаких азербайджанцев, есть турки-шииты. А он вот из Арцаха. И вот, когда я написал книжку о крестовых походах, и у меня, значит. Это я сюда, здесь, здесь уже карандашиком отмечено. Я этого не знал. Там про Киликийскую Армению в Малой Азии. Там переселенцы из Великой Армении, туда-сюда. Он сказал: «Дима, а Вы знаете...» Он только на «вы», на «ты» мы перешли, когда уже разошлись [нрзб.], «ты»... Он себе такого не позволял. Пока работал, только на «вы». Это было строго. «Дима, а вы знаете, что всякие, что это были выходцы в Киликийской Армении наши, из Арцаха?» Не дай бог было бы сказать «Карабах». О, это нельзя, нельзя, нельзя. То есть вот и такое имело место быть. Да-да-да. Но я как-то не сталкивался со всякими этническими этими штуками. Нет.

ХЛД: Ну иногда в коммуналках люди подворовывали.

ХДЭ: Нет. У нас не воровали. Но вообще-то бывало.

ХЛД: Я слышала об этом.

[Но это тоже по слухам, да?]

ХДЭ: Да нет. У нас…

ХЛД: Ну как подворовывали, понятно, что не. А это какая-то мелочь.

[То есть продукты на кухне? Или прям вот из комнаты?]

ХДЭ: Да. Продукты на кухне могли. Я не слышал, чтобы из комнаты что-то тырили.

ХЛД: У кого-то какие-то тапки симпатичные украли.

ХДЭ: Это я не слышал.

ХЛД: Ну в общем, ну вот.

ХДЭ: Это Любашеньке рассказывали.

ХЛД: Мне рассказывали, да. Я сама…

ХДЭ: Я этого не. А вот это да. Это было.

ХЛД: Так что нет.

ХДЭ: Но я не испытываю ностальгии по коммуналке, честно Вам скажу. Мне здесь больше нравится. Хотя начинали мы в квартире. Кстати, когда мы жили вдвоём в однокомнатной квартире и на выходные дни мы приезжали побывать к родителям, очередь из друзей создавалась. «Слушай, старик», – это у нас тогда было такое обращение у молодежи. «Слушай, старик! Оставь ключик на выходные!» А-а, понимаешь, холостые друзья, естественно. Вот, оставь ключик.

ХЛД: Да. Конечно. А женатым бы не дали.

ХДЭ: Нет, но мы с тобой были женатые. Ну, просто ездили там к родителям, тоже на Арбат, там, к маме. Вот ее вот она мама моя. Вот мы ездили-то, отношения семейные. Вот, говорят там, как тот же Борька произносил слово «тёща» так, чтобы и так далее, и так далее, вот такими интонациями. Нет, вот у нас в семье такого никогда не было. Отношения между свекровью и невесткой, там, снохой, тёщей, зятем и так далее. У нас были самые хорошие, самые тёплые отношения, ничего такого. У нас были абсолютно беспроблемные отношения. Действительно, это, вот, очевидно. И как старые чиновники, так сказать, моя мама с твоим папой тут же находили какой-то общий, общие темы, как оба опытных чиновника советского, так сказать, такого времени. Вот, что меня в детстве поразило, сразу скажу, тоже к истории имеет отношение. Это было 5 марта 1953-го года. Понимаете, почему именно я запомнил эту дату?

[Ну да. Я в курсе.]

День смерти Сталина. Репрессии

ХДЭ: Я не мог понять, почему они не плакали. Это день смерти Сталина. Почему, почему мои родители не плакали? Да потому что это мне уже потом рассказали. Моё имя, меня в семье всегда звали не Димой, а Митей. И более того, папа вообще хотел другое имя, потому что это в память о его брате, его звали Митей, хотя он был не Дмитрий, а Мечислав. Я ж говорю, это католическая вся эта сторона моя. Он был военный агроном в штабе Уборевича. Судьба понятна. Расстреляли! Нет, семья осталась и с Левой, его дочерью, Лева Мечиславовна – моя двоюродная сестра, мы поддерживаем. Они там живут, мы здесь, так сказать, но когда редко пересекаемся, ну, и переписываемся, самые тёплые отношения у нас, вот с моими белорусскими родственниками. Хотя из меня тот ещё белорус. Естественно, я вполне московской национальности, но я не отрекаюсь от своих, если там не считать какого-нибудь, извините за нецензурное слово «Лукашенко». У них это, у порядочных белорусов, это нецензурное слово, понимаете? Вот Луку на муку. Это ихние там штучки. У нас-то что! Да, Луку на муку, это у них так сказать, вот такое. Нет, ну, вот там действительно и в Минске, и в деревнях есть мои там корни, там, хотя сам я, повторяю, дитя арбатской национальности. Я вырос, родился. Вырос я в Москве. Фамилия – это просто некий экзотический элемент – белорус. То, что у меня белорусская фамилия – это некая экзотика и не более того. Ну, правда, папа всё-таки Эдуард. Надо сказать, что тут ещё с именем очень забавно. Меня неоднократно называют, иногда люди мало знают, малознакомые путаются, Эдуард Дмитриевичем. Почему? Потому что Эдиков в моём возрасте, в моем поколении гораздо больше.

[Больше, чем Дмитриев.]

ХДЭ: Вот, чем Эдуардовичей. Папа, при папе был Эдуард, он, потому что он из католической Белоруссии. Отсюда Эдуард. В моем поколении Эдики были очень популярны, да, и это имя. Поэтому иногда меня называют Эдуард Дмитриевичем, а не Дмитрием Эдуардовичем. Потому что среди поколений русских людей Эдуардов почти не было. Я говорю, папа – это Белоруссия, причём это ещё и католическая Белоруссия.

ХЛД: Да-да-да.

ХДЭ: Это же не православных святцев имя, это же имя католических святцев. Родители были католиками. Ну, в смысле не мама, а вот, папа. И там вся эта линия – это же католики. Я же говорю, что Демешкевичи пропили всё в XII веке. О, знай наших. Эх!

Репрессии. Сталин. Война

[Вот Вы говорили про то, почему не плакали, да, в 1953-м году?]

ХДЭ: Я не мог понять, почему не плакали. Да. Ну потому что дядю Митю ещё когда-то расстреляли. Потому что не любили Сталина страшным образом. Папа, правда, всё-таки состоял, тогда ещё начинался ВКП(б) [прим. – Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков)]. Но это другое, это война. Это декабрь [19]41-го, ополчение, все вот эти штуки. В армию его не взяли, он был только. У него там с туберкулезными делами, он только в ополчении был. Вот. В армии это уже мой, так сказать, крёстный – дядя Саша, вот, вполне еврейской национальности при этом, несмотря на русскую фамилию. Вот. Он это, вот это был настоящий герой. Понимаете, он начал войну младшим лейтенантом, кончил старшим лейтенантом, начал войну командиром взвода, причём тогда ещё были национальные взводы, и русскоязычного еврея поставили командовать узбеками. Это было что-то сверх. Ну, потом это отменили, но в начале войны ещё такие идеи были. Двадцать километров до Берлина не дошёл, был контужен. Вот. Списан, всё в порядке. Потом через энное время у него началась эпилепсия. Долгое время её не признавали как следствие, только уже под конец жизни его всё-таки признали не просто инвалидом, а инвалидом Великой отечественной, но это был замечательный человек. Вы, понимаете, за гробом его я нёс три медали «За отвагу». Вот, в их кругах считалось выше любых орденов, потому что в отличие от иных, которые можно было дать, там, за руководство, за, там, наличие в штабах и так далее. Это давали только за личный подвиг. Я про дядю Сашу Чикалькова, про эти самые медали «За отвагу», когда мы его хоронили. Ушёл. Это то…

ХЛД: Как ты к нему перешёл-то?

ХДЭ: Да, что-то там заговорили. А крёстный, семья крёстного.

ХЛД: А!

ХДЭ: Как бы крёстный.

ХЛД: Ну как бы.

[Да, мы всё про Сталина говорили.]

ХДЭ: Да, вот о Сталине.

[Почему не плакали.]

Сталин. Анекдоты. Слухи об отравлении Андропова

ХДЭ: Вот о Сталине, мы ему-то. Я говорю, что о людях воевавших, вот в данном случае – дядя Саша. Я не только…

[А не было такого, чтоб про Сталина анекдоты рассказывали?

ХДЭ: Рассказывали.

ХЛД: Конечно, рассказывали.

ХДЭ: Рассказывали.

[А расскажите, какие?]

ХЛД: Ой, про Сталина. Нет, я знаю, что…

ХДЭ: А сейчас. Сейчас. Вспомнил.

ХЛД: Про Сталина что-то сейчас…

ХДЭ: Значит, идёт…

ХЛД: А-а-а, ой. Есть замечательный, да.

ХДЭ: Потом расскажешь.

ХЛД: Сейчас.

ХДЭ: Если не тот же я начал.

ХЛД: Ну да.

ХДЭ: Значит, идёт какое-то там высокое собрание.

ХЛД: А вот, вот это я имела в виду.

ХДЭ: Вот это вот. Значит, там съезд, пленум, всё это. Вдруг значит, а он стоит. Вдруг, значит, кто-то чихнул. «Кто чихнул?» [Изображает грузинский акцент]. Гробовое молчание. «Лаврентий, расстрелять первый ряд». Расстреляли. «Кто чихнул?» Ну, леденящее молчание. «Лаврентий, расстрелять второй ряд». «Так я спрашиваю, кто чихнул?» Вдруг встает какой-то трясущийся мужичок где-то там в конце зала: «Я чихнул». «Будьте здоровы, товарищ». Великий вождь был строг, но справедлив. Вот так вот полагается рассказывать анекдот, причём именно с грузинским акцентом. Полагается рассказывать.

ХЛД: Вот я тоже этот вспомнила.

ХДЭ: «Великий вождь был строг, но справедлив. Будьте здоровы, товарищ». Так что, вот Вам анекдоты про Сталина. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Нет, ну, дело в том, что были ещё и другие. Вот это уже на моей памяти, когда ещё весь этот… романтизм был: там, хороший Ленин, плохой Сталин, вот всё вот это вот, поэтому было. Значит, такой анекдот замечательный. В начале правления Андропова рассказывавшийся. Ленин показал, как надо управлять государством, Сталин показал, как не надо управлять государством, Хрущёв показал, что и дурак может управлять государством. Это неверно, но так считалось. Вот, кроме всего, он себе, он сильно повредил с этими, борьбой с абстракционизмом и всем прочим. Анекдоты были там неприличные, я их опускаю. Вот, значит, Хрущёв показал, что и дурак может управлять государством, Леонид Ильич Брежнев показал, что государством можно вообще не управлять, а Юрий Владимирович? Юрий Владимирович ещё покажет! И Вы знаете, ходили упорные слухи. Борька рассказывал…

[144.04 – 144.14 ХЛД предлагает чай и угощение]

ХДЭ: Про все эти самые анекдоты. Нет, я ещё застал, вот? Действительно всю эту самую идею – хороший Ленин, плохой Сталин. И про Андропова я начал говорить. Борька, который тогда, мой школьный друг. Увы, его уже нету. Он вообще-то физик. Кончил педвуз именно по физике, Борис. Но потом он был, он в школе работал. И коррупция была сплошная в мой адрес. Я защищался в педе [прим.  – педагогический институт], поэтому мне нужно было иметь какие-то педагогические справочки. И я какие-то там исторические тексты, лекции такие, вообще у Борьки в школе читал, чтобы... Нет, я честный человек, он мне не липовую справку, я действительно, вот, всяких про масонов или эти штуки рассказывал там. Вот, но справка была вполне законная. Так, что он был двоечник, Борис Евгеньевич, а, да, потом стал, извините за выражение, учителем. Нет…

[Дмитрий Эдуардович, а Вы не слышали…]

ХДЭ: Да, так вот он рассказывает. Сейчас закончу.

[Да. Вы не договорили, да.]

ХДЭ: Он рассказывал, что когда он, он работал в… не только преподавал, он работал в «минобразине», как мы это в шуточку называли. Даже в «минобразине» именно по преподаванию физики. И ездил по тогда ещё Союзу, в том числе какие-то там жуткие глубинки. Значит, рассказывать там с учителями, что ему там в одном месте задали вопрос: «А вы хоть знаете, от чего Андропов-то умер?» Ну…. «Ничего вы не знаете». В общем, была такая идея, что Константин, вот вся эта команда во главе с Константином Устиновичем Черненко просто отравили Андропова. Ходили, неправда это всё, я знаю. Но такие слухи ходили. И о том, что это вообще, вот, новый, только улучшенный Сталин, такие разговоры ходили.

ХЛД: Ешьте, пока тёпленькие.

[А про смерть Сталина говорили что-нибудь?]

ХДЭ: Уже... В моё время?

[Да.]

ХДЭ: Нет. Ещё нет. Может быть, может быть, родители и шептались. До меня не доходило. Нет. До меня не доходило, честно Вам скажу. Это уже потом стали всякие разговоры, это уже, когда я юношей был.

[А какие разговоры?]

ХДЭ: Ну, что ему помогли. Сталину.

ХЛД: Сталину. Да. Дак они и сейчас об этом.

ХДЭ: Так сейчас-то да. Сейчас об этом можно орать хоть на каждом перекрёстке. Тебя не будут слушать совершенно по другой причине.

ХЛД: Но вообще он был тоже очень здоровый человек. Всё равно.

О путче. ГКЧП

ХДЭ: Так вот, мои родители так и считали всегда. Им видней, я, дело в том, что именно как историк, именно как историк. Я не имею своего мнения, потому что не занимался этой эпохой, понимаете? Я ни личных контактов каких-то не имел. Я могу писать историю там всяких перестроек. Там было всё это самое объединение избирателей, все эти политические штучки, лазили по баррикадам, это я на себя показываю, да. Я участвовал в этой самой истории. И Кирк тогда сказал эту совершенно замечательную фразу под Белым домом. Да. Он был третьекурсником истфака МГУ [прим. – исторического факультета Московского государственного университета]. Я их даже в одну статью вставил. Не называю его имени, естественно. Вот. «До сих пор у нас были лекции по истории, а сегодня практические занятия». Вот это я… Реальная фраза реального молодого человека под Белым домом со всеми этими самыми делами.  Да. Эпохи ГКЧП [прим. – Государственный комитет по чрезвычайному положению] и так далее. Да-да. Так, что я потому и написал, что мы участвовали действительно в истории. Только, писал я дальше, мы как Арсеньевы, мы творим, мы делаем историю, употребив слово из высокой лексики, писал я, мы творим её или мы попали в историю, употребив слово из низкой лексики – «вляпались в нее». Отсюда и вопросы, что нам делать или что с нами сделают? Это, вот, лично я написал вот в этих самых статьях, тоже... Знакомые не более не менее как в журнале «Искусство кино». Мне предложили написать. Я написал лекции по альтернативной истории.

[Ну, вот в этом смысле, да. Альтернативная история как раз представляет отдельный интерес, вот не то, как было, а как люди думали…]

ХДЭ: Как могло быть.

[Или как люди думали, что было, да.]

ХДЭ: Нет. Альтернативная история – «а что, если…» А что было бы, если? Это уже всякие фантасты там…

[Ну да. В этом смысле. Это в другом. Да.]

ХДЭ: И так далее. Причём разные. Я сам писал, что два варианта – по Брэдбери или по Азимову. Я с детства обожал фантастику. Вот. По Брэдбери  – «И грянул гром». Путешественники во времени раздавили бабочку какую-то, совершенно случайную, и, когда они возвращаются, в Штатах побеждает фашизм. Вот как. А «Конец вечности» у Азимова, там некая вневременная полиция вечная, всё меняют и меняют историю, а история всё возвращается в свое русло, ничего не получается. То… Не так, так эдак. Вот так, вот как на самом деле? Можем мы изменить или не можем? Я действительно об этом думал. Я говорю даже: почему в «Искусстве кино»? Ну, понимаете, «Вопросы истории» такие вещи не возьмут. Ну в «Мурзилке» тоже как-то не надо. Поэтому вот, это благодаря Данечке Дондурею мне удалось в таком нейтральном журнале «Искусство кино» опубликовать эти работы. Свои.

Городские легенды. Строительство высоток

[Вообще ещё со Сталиным очень много связано таких вот, не знаю, легенды называют, да? Городские легенды, да?]

ХДЭ: Легенды, легенды. Вы правы абсолютно.

[Вот да. На самую разную тему, начиная от того, как метро создавалось и кончая тем, как строились его знаменитые высотки.]

ХЛД: Высотки?

[Высотки, да.]

ХЛД: Ну, заключённые строили высотки. В частности, на Котельнической набережной.

ХДЭ: Что чистая правда.

ХЛД: Об этом писали относительно недавно.

ХДЭ: Нет. У нас-то даже об этом и шептались в доме. Это я помню.

[Шептались, что заключенные строят?]

ХДЭ: Шептались, да. Я забыл, вот я, я никак, это я потом уже…

ХЛД: Я не знаю, все или не все, но на Котельнической набережной – да.

[А вы не слышали, что…]

ХДЭ: Мне говорили, что на Смоленской тоже. Мне говорили. Я не знаю, правда ли это. В интернете не проверял, с людьми уже тысячу лет не сталкивался. Ну потому что это мои переулки, почему я говорю про Смоленскую, потому что это мои переулки.

[Там говорили, что он что-то какое-то здание не достроил? Что должна была быть последняя высотка? Нет. Не слышали такое?]

ХДЭ: Нет. Это, такую историю не слышал.

ХЛД: И высоток у нас семь, по-моему?

[Да.]

ХДЭ: По-моему, да.

[Да-да. Семь высоток.]

ХЛД: А вот что-то, мне кажется, действительно, где-то должна быть ещё, по-моему?

ХДЭ: Не помню, Зайка. Честно, Любаш.

ХЛД: Вот я тоже, да.

ХДЭ: Честно, Любашка. Не помню. Не готов. Хотелось бы, но не готов.

[А вот Вы сказали ещё какие-то легенды, легенды? Вот Вы откликнулись, сказали «да», их много о Сталине. Что Вы имели в виду? ]

ХДЭ: Нет. Ну, легенды были всякие.

ХЛД: Ну какие?

[Ну, какие-то такие истории…]

ХДЭ: Ну история о том, о войне. Например, я, мне попалась, к сожалению, я с трудом выкрутился, когда я сдавал кандидатский. Мне как не имеющему базового образования нужно было дополнительный экзамен сдавать по истории СССР тогда ещё. Ну вот. И там была как раз какая-то очередная годовщина битвы под Москвой. И мне попалась эта самая битва под Москвой. И когда я начал рассказывать со слов родителей о вселенском драпе, меня обвинили. Нет. Всё сошло. Обошлось в конечном итоге, но обвинили в чуждых. Вообще ничего никакого не было, кого надо было, того и эвакуировали, и ничего подобного, великого драпа... Мои родители видели это своими…

ХЛД: Мои родители то же самое рассказывали.

ХДЭ: Про великий драп, да. Но мне такого знать не полагалось и так далее, и так далее.

ХЛД: Что это было страшно.

ХДЭ: Вот и то, что Сталин был в это время в Москве, он не был в это время в Москве. Но официальная легенда даже уже в сильно постсталинское время это распространяла.

ХЛД: Ну знаешь…

ХДЭ: Он был в Куйбышеве.

ХЛД: А я вот читала, ну тоже относительно недавно, что да, он собирался туда ехать и что состав уже был готов, и что чуть-чуть они поехали, а потом вернулись. Ну, кто его знает.

[Ходили сплетни о том, что вот вроде Сталин связан с какими-то, ну, если не масонским обществом, да, то с какими-то тёмными…]

ХДЭ: Чушь собачья.

[Ну то, что чушь – это понятно, да. Вот скорее, вот интересно, что об этом говорят?]

ХДЭ: Нет, я... Эти самые масоны. Нет. Ну у меня же. Да, было и такое, мне с первого…

Слухи о Сталине

ХДЭ: Нет. Хуже. С точки зрения рассказывающих. Что он вообще-то на самом деле никакой не грузин, а грузинский еврей. Вот. И именно как истинный еврей, чтобы об этом никто, не дай Бог не узнал. Он своих же евреев и уничтожал. Вот такая была байка. Это неправда. Я знаю, что это неправда. Что он был вполне нормальный грузин. И как сказано в известном неприличном анекдоте…

ХЛД: Ой.

ХДЭ: Про армянское радио. Я не буду. Только напомню тебе. Вот про Петра Ильича Чайковского.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Помнишь? Мы ценим его не только за это.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Был такой. Это история. Армянскому радио задали вроде вопрос: «Правда ли, что Петр Ильич Чайковский был гомосексуалист?» Ну вот, и отвечаем: «Правда. Но мы ценим его не только за это». Потому что считалось, что армяне, почему-то считалось в моё время, этому пороку (теперь это уже не порок, а в Европе это вообще, но у нас-то всё равно порок, почему «гейропа» в устах самого Геннадия Андреевича Зюганова – ура! Вот, Папа Зю…)

[Папа Зю?]

ХДЭ: Да. Это такое у нас было. Дразнилка.

Дом Берии. Староконюшенный переулок. Частушки о Берии. Антиалкогольная кампания Горбачева

[Дмитрий Эдуардович, а слышали Вы что-нибудь про дом Берии, который вот как раз где-то там находится?]

ХДЭ: На Староконюшенном переулке, да. Но каких-то особых легенд. Дом мне просто показывали, что вот здесь жил Берия. Это мне наши показывали, когда мы. Я помню, какие частушки были тогда по этому поводу.

Как предатель Берия вышел из доверия, / А товарищ Маленков надавал ему пинков.

Пожалуйста, вот Вам народная частушка. Именно вот как раз, когда вскоре после, это [19]54-й. Уже после смерти Сталина, когда, значит, ещё до. Там, когда антипартийная группа Молотов, Маленков, Каганович и примкнувший к ним Шепилов. Это же тоже «примкнувший Шепилов» – это же тоже вошло в поговорку. Когда искали третьего в гастрономе на Арбате, тогда на троих 13 копеек, два восемьдесят семь стоила бутылка водки, 13 копеек плавленый сырок «Дружба», который удачно, очень умело делился на три части. Двое подходили, так всматривались в лицо и говорили: «Чего, Шепилов?» То есть примыкаешь третьим? Третьим будешь? По рублю тогда бы это было.

[Подождите, ломали сырок? И…]

ХДЭ: Сырок, сырок очень удачно делился на три части. Да, сырок «Дружба» назывался. Плавленый. Закусить-то надо было. Более того, мне ещё знатоки говорили, как надо разливать. Стакан, стаканы крали из автоматов с газировкой, там стояли. Тогда же не пластик, а настоящие, стеклянные стаканы, всё, граненый мухинский [прим. – дизайн классического советского стакана приписывают архитектору Вере Мухиной] стакан, всё в порядке. Резко переворачиваешь бутылку – семнадцать булек. Бульк-бульк-бульк-бульк, семнадцать, это ровно треть. Сейчас уже всего этого нету, потому что можно любую купить. Есть... всякие рюмочные есть и так далее, и так далее. Это неинтересная жизнь, понимаете? А тогда, когда шли… Ой, последняя борьба была Михал Сергеевича [прим. – Михаила Сергеевича Горбачёва] с алкоголем. Я помню, у нас вот здесь вот уже стояли какие-то нечеловеческие очереди, и на заборе, который стройку отгораживал от остальной части, было написано не то, что пишут обычно пишут на заборах. Нет. Было написано: «Миша, ты не прав». Это реакция на антиалкогольную кампанию. На антиалкогольную.

[Ой, спасибо. Правда очень вкусные.]

ХЛД: Да. Это готовые, это не я делала.

ХДЭ: Да. Нет. Это, это не, к сожалению. Это вообще Любашка прекрасно готовит, это я Вам говорю как обжора. Как опытный, как старый опытный. Я вырос в семье, где прекрасно готовили.

ХЛД: Надо было с них начать, а вы со сладкого начали.

ХДЭ: Да не страшно, Любанчик.

ХЛД: Я думаю тоже.

Поваренные книги

ХДЭ: Нет. Я просто вырос в семье, где умели хорошо готовить, поэтому у меня вкус есть. Поэтому я не потому, что я всего-навсего муж. Вот. А действительно говорю, что у Любашки это очень хорошо получается. Вот, нет, ну я-то ещё на… Мои родители на великой книге Елены Молоховец возрастали. Не только на этой микояновской, как её называли, уже советская книга «О вкусной и здоровой пище», они называли в народе «микояновской».

[Микояновской?]

ХДЭ: Да.

ХЛД: Да. У нас она есть.

ХДЭ: Да, есть. Нет, но там действительно. Но, но и Елена Молоховец знаменитая.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Дядя Шура…

ХЛД: «Если к вам неожиданно пришли гости...»

ХДЭ: Да, если к вам пришли гости…

ХЛД: «Пошлите кухарку на кухню».

ХДЭ: На погреб, да.

ХЛД: Пусть она принесёт.

ХДЭ: У вас ничего нет в доме.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Пошлите кухарку на погреб. И хорошая хозяйка...

ХЛД: Пусть она возьмет, ну там свиную, этот, окорок, там, нарежет ломтями, украсит зеленью. И подаст.

ХДЭ: Да. И если вы выбираете себе квартиру – тоже совет. Должна быть обязательно общая комната, где собирать всю семью и прислугу для совместной молитвы и наставлений. Да-да. Это всё оттуда. Я цитирую эту великую книгу Елены Молоховец. Для молодых, для молодых хозяек это полагалось. Нет, но, говорят, были действительно. Мне рассказывали страшную историю. Александр Аркадьевич, дядя Шура, который сумел выжить в ленинградскую блокаду. Он был толстяк такой очень, но сейчас его уже давно нету. Он был, нет, он был очень корпулентный мужик, 100 килограмм весил. На стройке балки, доски им испытывали: выдержит или нет. Так вот он похудел за блокаду ровно вдвое: до пятидесяти килограмм. Он был начальником укрепрайона, какие-то там пайки полагались, но всё равно он похудел вдвое. Александр Аркадьевич, дядя Шура, двоюродный брат мамы. Это, так сказать, родня наша. Вот, но Ленинград. Нет, блокада ленинградская, город Санкт-Петербург, это правильно, но блокада ленинградская.

ХЛД: Ну естественно.

О переименованиях городов. О вступлении в коммунистическую партию

ХДЭ: Тоже как я совершенно не приемлю Волгоград – Царицын. Нет, то, что, потому что оборона была, даже если для большевиков, оборона была Царицына. А битва была Сталинградская, и ничего не поделаешь, а блокада была ленинградская. Я не люблю ни того, ни другого, но города назывались так. И поэтому мы должны их так называть сейчас, хотя я не люблю ни того, ни другого. И в этой самой организации не состоял, хотя дважды меня туда заманивали. Дело в том, что в моё время, уже к тому времени, там шестьдесят, конец [19]60-х, начало [19]70-х, ещё до всех этих перестроек, уже власти схватились за голову, что рабоче-крестьянская партия давно уже не рабочая и не крестьянская. И поэтому, если служащий, как мы числились, желал вступать в партию, он должен был стоять в очереди долго и упорно, но были возможные варианты. В армии, например. Поэтому кое-кто из моих друзей, nomena sunt odiosa [прим. – не будем называть имён], как говорят по латыни. Вот. В переводе с латыни на латинский язык, по известной шуточке. Вот. Значит, там, в армии, желая сделать карьеру, чтобы не ждать очереди, вступали. Там это можно было. У меня другое. Мне, мой начальник, замначальника, который… Я был секретарём комсомольской организации. Вот, он меня уговаривал, потому что из комсомола опять же можно было, не ожидая очереди, вступить в КПСС [прим.  – Коммунистическая партия Советского Союза]. Я этого не сделал. Мне, более того, к тому времени уже были сложные проблемы, например, нельзя было, уже был момент, когда было нельзя было защищать докторскую, не будучи членом партии. Ну, и дядюшка, и Арон Яковлевич успели проскочить раньше. Вот, в моё время уже нет. Но потом всё это дело рухнуло. И зато я теперь, как я объясняю, ну и что? Теперь я могу смотреть честно в глаза собственному сыну. Я не, я не кривил душой.

ХЛД: У нас на предприятии в определённое время...

ХДЭ: Было.

ХЛД: Уже в брежневскую эпоху нельзя было стать…

ХДЭ: Брежневский мир.

ХЛД: Руководящим сотрудником, скажем, начальником лаборатории. Вот, до начальника лаборатории можно, а после, если начальником лаборатории, уже нельзя. Если ты не был член партии.

ХДЭ: Да. Ведущим инженером можно, а…

ХЛД: Хоть ты семи пядей во лбу.

ХДЭ: Уже нельзя, да.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Да. Так я говорю, бывали случаи – профессоров не давали. Докторские не давали защитить, ну. Вот было чёткое. Нет, поэтому…

ХЛД: У нас одного сотрудника вынудили, именно вынудили, вообще это ужасно. Вынудили вступить в партию, потому что умер начальник лаборатории, и он был самым подходящим кандидатом.

ХДЭ: Но Тит – толковый человек.

ХЛД: Он – да. Ты его лично знаешь, да?

ХДЭ: Да. Ну ты мне. Ты мне о нём рассказывала тысячу раз. Я не помню, по-моему, я его никогда в глаза не видел.

ХЛД: Нет. Не мог видеть. Это в другой лаборатории. Короче.

ХДЭ: Ну ты мне рассказывала.

ХЛД: Да. Действительно очень толковый. Он потом дальше достиг хороших высот и всё такое.

ХДЭ: Хороший специалист.

ХЛД: Ну потому что умный.

ХДЭ: Ну.

ХЛД: Специалист.

ХДЭ: Умный – это хорошо.

ХЛД: И он должен быть стать, вот, по всем. Он говорит: «Да, но я не хочу вступать в партию». Говорят: «Иначе не сможешь быть». Но он говорит: ну, не хочу. В общем, он год был исполняющим обязанности. Думали, что он всё-таки… Он говорит «не хочу». И тогда его поставили в тупик. Сказали: или…

ХДЭ: Или.

ХЛД: Ты… Ну, начальство между собой на ты, независимо от возраста. Вот, было принято. «Или нам спустят кого-то чужого сверху». Вступил.

ХДЭ: Ну а куда? Чтобы остаться среди своих.

ХЛД: Остаться среди своих. Нет, он бы так и остался среди своих, но прислали бы какого-то другого начальника, из другого отдела, или могли вообще из другой организации прислать.

ХДЭ: Зато…

ХЛД: А это, люди не хотели этого. И он понял, что придется поступить. Ну…

ХДЭ: Зато после всяких ГКЧП, когда все начали швыряться партбилетами и прочими, я оказался в ужасном состоянии. Нечем швыряться! Я мучительно думал, чем бы зашвырнуться? Партбилета нет, из комсомола я вышел, профсоюзных нет. Дело не только в том, что пиво продается только членам профсоюза, как сказано в величайшей книге. Помнишь?

ХЛД: Да.

Общество книголюбов. Дефицит книг. Книжная толкучка в Камергерском

ХДЭ: Вот, а и больничный, если не член профсоюза 50 процентов, как же – не буду. Значит, в конце концов всё-таки. Да, «Общество книголюбов» ещё было. Это был дефицит до всяких там мерзких гайдаров и чубайсов, которые довели страну: пошёл, любую книгу купил. Довели страну до ручки. Вот. А значит, можно было дефицитные книги доставать. Это я тоже…

ХЛД: Через «Общество книголюбов».

ХДЭ: Да. Через «Общество книголюбов», сам был таким. Я нашёл: я ДОСААФовским [прим. – Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту] билетом в Леньку, который был у нас досоргом [прим. – членом Добровольного общества содействия], я в него кинул ДОСААФовским билетом.

ХЛД: Как ребёнок.

ХДЭ: Ага. Ну… Ну после чего, ты помнишь, у…

ХЛД: Немедленно.

ХДЭ: Да-да-да. У Вовы Ерофеева на эту тему всё сказано. «Серп и молот», да.

ХЛД: Карачарово.

ХДЭ: Серп и молот – Карачарово: «и немедленно выпил».

ХЛД: Да. Невозможно же было купить. Магазины ломились от книг, которые никто не покупал.

ХДЭ: Да. Тоже было. Но нет, я-то ещё, как ты помнишь, я ещё, тогда ещё проезд Художественного театра, а не Камергерский, там была замечательная книжная толкучка именно.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Вот я туда ходил и покупал и всё. Приходишь в книжный магазин, спрашиваешь книгу, я помню, кажется Томаса Манна. «Нет, не поступала». На следующий день ты, по-моему, к открытию пошла.

ХЛД: Это не Томас Манн, это «Смерть короля Артура».

ХДЭ: А «Смерть Артура». Да, она у меня стоит там. «Смерть Артура», да.

ХЛД: Да. Ну да.

ХДЭ: Томаса Манна, почему Томас Манн, должно быть Томас... Наутро прихожу, раскрываю – «поступило и распродано».

ХЛД: Немножечко не так было. Ты забыл. Расскажу. У нас, я не помню, Саша принес сведения, что в том магазине, туда завтра поступит «Смерть короля Артура». Очень хотели.

ХДЭ: «Смерть Артура».

ХЛД: Артура. Очень хотели эту книгу достать.

ХДЭ: Есть она. Лежит. Вы видели её?

[Да-да. Конечно.]

ХДЭ: Вот, тогда всё. Не надо. Я не пойду за ней тогда.

ХЛД: Вот, да. Очень хотели её купить.

ХДЭ: Да.

ХЛД: Вот.

ХДЭ: Михайлова все эти материалы, Андрея Дмитриевича.

ХЛД: Что должна поступить такого-то числа. Саша вечером туда поехал.

ХДЭ: Сашка Иоффе – мой друг очень близкий.

ХЛД: Да. Книги ещё не было. Он, значит, мне звонит и говорит: «Слушай, ты можешь завтра к открытию магазина подъехать и, как говорится, в толпе первой кинуться к прилавку и эту книгу взять». Я, значит, ладно на работе договорюсь, сумею, потому что больше некому было.

ХДЭ: Я не помню, почему я не мог. Уже и просто не помню.

ХЛД: Ну неважно. Ты не мог. Короче.

ХДЭ: Не помню. Может, лекции были. Лекции не так легко отменить.

ХДЭ: Я приехала минут за пятнадцать до открытия магазина.

ХДЭ: На работе с ума.

ХЛД: И надо сказать: никакой толпы не было. Я боялась, что будет толпа таких же умных.

ХДЭ: Нет.

ХЛД: Значит, открывается. Я к прилавку, уже было сказано, где. Вот, спрашиваю «Смерть короля». Ой, смерть…

ХДЭ: «Смерть Артура».

ХЛД: Всё. Да.

ХДЭ: Морт Артур.

ХЛД: Мне продавщица говорит: «Распродано». Я говорю: «Ночью торговали?» Я говорю, вчера вечером, вот перед, за пять минут до закрытия у вас этой книги ещё не было в продаже. А сегодня утром я пришла к открытию. Я говорю, я вчера была. Ну, я немножко соврала, что я была. Неважно, кто. Был другой человек, это неважно. Для большей убедительности.

ХДЭ: Сашка был. Это неважно. Мой, мой, мой очень близкий друг.

ХЛД: Да. Вы ночью торговали? Она притворилась глухой. У них там лежит книга новых поступлений, где они регистрируют. Я листаю. «Смерть Артура» – продано. Я говорю: вот, вот видите у вас тут написано «продано». Я говорю: когда? Ну она притворилась уже слепоглухонемой и всё такое прочее. Просто…

[С ума сойти.]

ХЛД: Да.

ХДЭ: И тут же…

ХЛД: Тут же я поехала в Камергерский переулок, тогда ещё был не Камергерским.

ХДЭ: Да. Тогда ещё не Камергерский.

ХЛД: И там уже определённые личности с чемоданчиками. Вот.

ХДЭ: Тогда это ещё называлось проезд Художественного театра. Называлось проезд Художественного театра.

ХЛД: Я, значит, так. Ну, на выбор просто. Подошла, вот, к одному молодому человеку, говорю: «”Смерть Артура” есть?» – «Есть».

ХДЭ: Всё.

[Они уже, да, всё скупили?]

ХЛД: Он мне говорит: «Вам сколько?» Я говорю: «Зависит от цены». Цена была заоблачная. Цена была, я не знаю, может, в десять раз дороже. То есть или в четыре, или в пять. Ну, в общем, цена была неподъёмная.

ХДЭ: Так государственные книги были недорогие. Их не было – это другое дело.

ХЛД: Я говорю: «Вы знаете, я подумаю». Ну, я решила, что я буду его обхамливать, зачем мне это нужно, это всё без толку.

ХДЭ: Не надо. Ты права.

ХЛД: Вот куда уходит, вот как жили.

[То есть они стояли именно в Камергерском, Камергерском переулке, да?]

ХЛД: Да.

ХДЭ: Да. Там была.

ХЛД: Там была толкучка.

ХДЭ: Там была знаменитая книжная толкучка.

Книжная толкучка у памятника Ивану Федорову

ХЛД: Причём она была не только там. Толкучка ещё была около памятника Ивану Федорову. Там. А там все вот эти вот.

[Памятник Ивану Федорову, это где? Это…]

ХЛД: Это...

[Там же…]

ХЛД: Напротив Детского мира старого. То есть не старого, а вот. Ну, который, вот. Ой, ну как же это? Это угол Никольской и вот эта вот, как проспект. Нет.

ХДЭ: Не понял. Ладно. Просто не понял. Я всегда ходил...

ХЛД: Вот, если идти с Никольской, там вот так на угол, вот, улицы идут, вот так, если идти от Кремля по Никольской, я сейчас забыла, как это называется. Склероз уже.

ХДЭ: Склероз, да, уже.

ХЛД: И обогнуть скверик и там этот. Ну так.

Концерт Высоцкого

ХДЭ: Да. Как сказал, я тогда Сашке объяснял, что даже забыл, как этот памятник. Ой, забыл как эта болезнь называется, то ли маразм, то ли склероз. А почему ты считаешь, что не может быть и того, и другого? Это мой друг. У него очень любопытная, и очень красиво зовут Сашку. Александр Исаевич Иоффе. Как он всегда представляется: Иоффе – не тот, и Александр Исаевич – не тот. И когда у нас в ЦНИИТМАШе [прим. – Центральный научно-исследовательский институт технологии и машиностроения], когда выступал с шефским концертом и всем на Таганке, это внутри Таганского района, сам Владимир Семёнович Высоцкий и исполнял эту самую «Гимнастику». Вот «главный академик Иоффе» сказал, там, что зарядка полезнее, чем коньяк и кофе, раздался хохот. Владимир Семёнович сделал безумные глаза и сказал: «Я не понял, почему фамилия академика Иоффе вызвала такой ажиотаж?» А Сашка сидит в первом ряду. Дело в том, что приглашал я. Поскольку я вместо Коли ведал культурным делом и поэтому занимался коррупцией. Билеты распределял я. И поэтому в первом ряду сидел я сам и все мои лучшие друзья. Типичная коррупция. Вот, смотрите на нормального коррупционера, голубушка. Вот, смотрите на меня. Нормальный коррупционер. Всё в порядке. Вот. И тогда, значит, вот, он там действительно сказал, что я не понял, сказал Владимир Семёнович, почему фамилия Иоффе вызвала такой ажиотаж? Сашка!

ХДЭ: Ну да. Так. Вот опять от тебя уклонились.

Толкучки. Спекулянты. ГУМ. Дефицит

ХДЭ: Ну что. Вы о книгах.

[А только книжные были развалы? Они же были ещё какие-то, тематические? Нет?]

ХДЭ: Вещёвые – не знаю.

ХЛД: Нет. Вещёвые тоже были. Я даже скажу, где.

ХДЭ: Где?

[Где?]

ХЛД: Вот уже нет там. В ГУМе [прим. – Государственный универсальный магазин] все туалеты – там спекулянты. Потом ещё был туалет, так, в этой, на этой улице, не знаю, как она называется, которая идет от Тверской до Пушкинской, тогда на Пушкинской, а сейчас она по-другому называется.

ХДЭ: Не понял. Ну ладно. Неважно. Не врубился.

ХЛД: Ну мимо памятника Долгорукому.

ХДЭ: Да, не помню её, ну…

ХЛД: Вот, выходит на Тверскую, а другой конец на Пушкинскую.

ХДЭ: Да. Кажется, да.

ХЛД: Тогда она была Пушкинская, а сейчас уже забыла.

ХДЭ: Не помню.

[И что, и там находился?]

ХЛД: Там был туалет общественный, и там, да, там торговали шмотками дефицитными.

ХДЭ: Да. Шмотки, да. Но я не занимался шмотками, вот книжками, да.

ХЛД: В женском. Ну в женском туалете, если я была там.

ХДЭ: А книжками, да. Я…

ХЛД: Стояли тётки, торговали, да. И спрашивают: «Ж-ж-ж не нужно?» [изображает шёпот]. Или идёшь по ГУМу [прим. – Государственный универсальный магазин], подходят – «не нужно», «не нужно», то-то, то есть дефицит.

ХДЭ: Дефицит – как же, как же, как же?

ХЛД: В туалетах.

ХДЭ: Да. «Товаровед сидит, как простой инженер», это шутка про дефицит Жванецкого, в исполнении Райкина на слова Жванецкого. Да-да, помню, помню.

ХЛД: А в каждых магазинах в конце месяца был ажиотаж. Ну во многих, во всяком случае.

ХДЭ: Было.

ХЛД: Как, тогда не было такого слова, как «продавали». «Выбросили».

ХДЭ: Выбросили. Или. Да, анекдот даже был на эту тему.

ХЛД: Да. Термин. Не продавали, допустим, пальто, там, кофточку или, там, туфли. Выбросили туфли. То есть, вот, на прилавок как бы выбросили. То есть это не валялось на прилавке, естественно, но выбросили. То есть «выпустили в продажу». То есть магазины придерживали, а нужно было сдать определённый план по выручке. А его можно было сделать только за счет дефицита, потому что то, что лежало – без слёз не взглянешь. И это купить не хотелось. Ну, нет, что-то покупали, такие вещи, которые, ну, неважно, там. Чулки, носки и всё такое прочее.

ХДЭ: Да, сказала бы. Я бы зажёг. Ты чего?

ХЛД: Да ладно. Прошлась.

[А что за анекдот? По поводу выбросили?]

ХЛД: А, да. Есть.

ХДЭ: Я вот забыл первую часть, потому что там начиналось с того: русский с американцем там в магазине…. Что это у вас такая толпа народа-то? Да, это вот там…

ХЛД: Босоножки выбросили, да?

ХДЭ: Нет.

ХЛД: Нет.

ХДЭ: Да. Сначала там джинсы дают. «Дают? Интересно, а у нас продают».

ХЛД: Да. Термин ещё не продают, а «дают».

ХДЭ: Значит, ещё опять, опять-таки толпа там. Опять так: что там, там? «Рубашки дают». «Интересно. У нас продают». Идёт дальше. «Что это?» А здесь что? «А это босоножки выбросили». «Да, вот такие у нас тоже выбрасывают». Это, вот анекдоты той эпохи. Сейчас это не… Вы смеётесь просто как, так сказать, такие вот исторические шуточки. Сейчас это не воспринимается.

Послевоенная спекуляция

ХЛД: В нашем детстве, вот моё, да. Ну, естественно. Это [19]50-е годы.

ХДЭ: У меня тоже детство. Я ненамного старше тебя.

ХЛД: Тогда после войны вообще мало, что можно было купить. Вот. Были спекулянтки.

ХДЭ: Были.

ХЛД: Которые по договоренности, значит, с магазином покупали вещи. Вот потом они что-то там за это приплачивали, за информацию, и через знакомых продавали.

ХДЭ: По повышенной, естественно, цене.

ХЛД: Да. Моя мама покупала.

ХДЭ: Ну и что? Все покупали.

ХЛД: А что? Шерстяную кофточку вязаную не купить, а если то, что продавалось, это без слёз не взглянешь. То есть это просто не хотелось одеть.

ХДЭ: Да! «У нас такие тоже выбрасывают», вот это правда.

ХЛД: В этом можно было работать только на скотном дворе в глухой деревне, потому что они ужасные были.

ХДЭ: Ужасные!

ХЛД: Вот иногда в старых фильмах, где соблюдается, вот, одежда чётко, вот такие кофточки мелькают. Не знаю, как их можно было носить? Это только как рабочую одежду. Ужас. То есть это настолько некрасивые и бесформенные какие-то. То есть женщина в них не казалась женщиной. Это вообще ужас какой-то! А чтобы купить хорошую вещь, вот, ну, вот спекулянты.

[А где эти спекулянты обитали? То есть как с ними связывались?]

ХЛД: Это их передавали от знакомых к знакомым. Они не могли вот так вот. К нам эта спекулянтка приходила домой. Это была старая бабулька. Ну тогда, по моим представлениям, старая. Я не знаю, может, ей было лет 50. Я не знаю. Да. Ну, казалось. Ну, я-то ведь ребёнок была.

ХДЭ: Ну, тебе-то, да.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Это ты теперь старая бабулька, жена моя.

ХЛД: Ну бабулькой меня называют, да. Ну ничего…

ХДЭ: А меня дедушкой. «Деда с бородой», – сказал ребёнок в нашем доме.

ХЛД: Ну вот.

ХДЭ: Ткнул пальчиком и пришёл в восторг: «Деда с бородой».

ХЛД: И к нам приходила…

ХДЭ: Сказал замечательный ребёнок.

ХЛД: Эта бабулька такая. Женщина, как мы бы сказали, из простого народа.

ХЛД: То есть она была абсолютно, но между прочим, это была милая женщина. У неё была смешная пенсия. Ей было не на что жить.

ХДЭ: Понимаем.

ХЛД: Она была одна. У неё никого не осталось, она была одна. И на ту пенсию, которую ей платило государство…

ХДЭ: Копейки были.

ХЛД: Это смешные деньги, да.

ХДЭ: Нет. Мама-то получала. Нет, были ещё армейские пенсии.

ХЛД: Подожди.

ХДЭ: Были ещё там персональные у начальства.

ХЛД: Да, вот…

ХДЭ: Вообще самая большая пенсия 120 рублей была.

ХЛД: И она подрабатывала. Да. И она подрабатывала. Не 120, а 132. Она подрабатывала.

ХДЭ: Это потом.

ХЛД: Потом добавили.

ХДЭ: Повысили до 132.

ХЛД: Да. Вот.

ХДЭ: Было другое дело. Были ещё персональные военные пенсии.

ХЛД: Это другое.

ХДЭ: Были такие-сякие. Это было.

ХЛД: И вот эта бабушка приходила к нам. Мою маму она звала «Петровна». Говорит: Петровна, говорит, ну, для девочки нужна кофточка?

ХДЭ: Зинаида Петровна.

ХЛД: Мама говорит: «Да, конечно, нужна». Вот, она говорит: ну, вот, говорит, скоро принесу. Вот.

[А откуда она их брала? Эту одежду?]

ХЛД: Из магазина.

[А то есть в магазине. Они же брали?]

ХЛД: Из магазина.

ХДЭ: Да-да.

ХЛД: Да. А у них было…

ХДЭ: Там с «чёрного хода» называется.

ХЛД: Ну да. А иногда и…

ХДЭ: Выражение было «с чёрного хода».

ХЛД: Да. А иногда и в очередях там стояла. Ну, в очереди, когда стоишь, много не продадут. Ну, одну, ну, максимум – две и всё.

[То есть там был ещё лимит, да, на приобретение товара?]

ХДЭ: А нет. Лимит был на всё.

ХДЭ: Да-да-да. Не более чем, в одни руки.

ХЛД: Лимит, да.

ХДЭ: Выражение такое. Не более, чем, там, что-то. Одна, две… В одни руки.

ХЛД: В магазине, в продуктовом магазине висел прейскурант товара и написано было. Это я, вот, как сейчас помню.

ХДЭ: Помню.

ХЛД: На Серпуховке ещё. Сколько отпускается по весу такое-то наименование в одни руки – одному покупателю. Ну, вот, и кофточки, там, женское бельё. Что не купить было.

ХДЭ: Да. Это было дефицит, помню.

ХЛД: Она приносила. Она страшно боялась моего папу.

ХДЭ: Ну Тихон Сергеевич был...

ХЛД: Да. Вот она говорит: «Ой, муж-то твой, Петровна, как? Если он меня застанет?» «Да не бойтесь», – говорит, – «ничего, он…», – говорит, – «понимает». Ну, если нет ничего!

[Ну, понятно.]

ХДЭ: Короче.

ХЛД: Тем более она не была злостной спекулянткой. Она мне не втридорога. Ну допустим, грубо говоря, если вещь стоила десять рублей, допустим, она брала двенадцать.

ХДЭ: Да, но было ещё вот что. Сейчас скажу.

ХЛД: Вот. И мама покупала. Ничего.

О номенклатурном распределении. Дефицит

ХДЭ: Я помню, у нас была однажды встреча нашей групповухи, был один из наших, его сейчас уже, уже, к сожалению, нету. Но Лёнька был, я только имена, я не называю больше ничего, он был секретарём райкома [Прим. – Районный комитет КПСС]. И начал где-то ещё в советские времена. Начались дискуссии, значит, на тему о том, что, мол, ты живёшь как… катаешься. Ну, даже не Первый секретарь. Как сыр в масле и так далее, и так далее. «Да что вы!» – он отбивался. Чтоб только вот он, Митька… То есть я. Мне, я тогда уж в гуманитарии ушёл, причём степени ещё не имел, поэтому совсем мэнээс бээс. Вот «только он… он меньше меня получает». «Да», – сказал один из наших, очень вредный мужик. Вот. «А в заказах, а в своём этом самом райкомовском…» Самый нескромный! …Распределителе. И выяснилось, что это можно по копеечной цене, то можно по копеечной цене, всё это было! Он… Это мы по этим самым, по талонам покупали. У них тоже были талоны, но другие талоны, вот, у того же самого Лёньки. Ему объясняли это…

ХЛД: А в ГУМе [прим.  – Государственный универсальный магазин]?

ХДЭ: Что только я. Да, я меньше получаю. Но на самом деле он имел гораздо лучше, чем наши ребята, обыкновенные старшие инженеры. Мои товарищи.

ХЛД: Да. А в ГУМе [прим.  – Государственный универсальный магазин] была так называемая 200-я секция.

ХДЭ: Да.

[Ой, что это?]

ХЛД: Что это? Это для, как бы сейчас сказали VIP-персон.

ХДЭ: Тогда словей таких, слов таких, успокойся, мы не знали.

ХЛД: Да. С какого входа туда входить, никто не знал, во всяком случае. Да. Вот, но…

ХДЭ: Да, 200-я секция.

ХЛД: Там был великолепный дефицит.

ХДЭ: Да. Дефисит... [пародирует, изображая Райкина]

ХЛД: Да. У меня была одна сотрудница, которая великолепно одевалась, не имея большой зарплаты. Ни она, ни её родители. Вещи великолепные. Где берёт? Мы говорим: ну, слушай… Обновы часто меняла. Ну, что-то потом продавала. Вот, слушай, откуда у тебя? «Мама с работы принесла». «На работе ей предложили». Раз предложили, два предложили, десять раз предложили, двадцать раз предложили. Но потом мы случайно узнали: у неё была дальняя родственница, которая имела доступ в эту секцию, в 200-ю ГУМа [прим. – Государственный универсальный магазин]. И она там имела возможность купить и она снабжала любимую племянницу.

ХДЭ: Так, даже были…

[То есть никто не знал, где она находится, эта секция?]

ХЛД: Ну, я не знаю, во всяком случае…

ХДЭ: Любаша.

ХЛД: Там не было написано, что это. Да.

ХДЭ: Любашенька. Ну, из спецбуфета…

ХЛД: Может быть, там было написано «Посторонним вход воспрещён», может быть. Ну.

Спецбуфеты

ХДЭ: Любаша, ну, были и спецбуфеты. Вот. И, скажем, министру он был не нужен, а замминистра – у него свой был, у начальника управления – свой, у замначальника, как твоя замечательная свекровь, своё правило и так далее.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Да-да. Что можно было получить. Вот это, это всё исчезло, когда все эти самые…

ХЛД: Ещё народ стонет по тем временам!

ХДЭ: Да, что Гайдар и Чубайсы проклятые.

ХДЭ: Да.

ХДЭ: Ага.

ХЛД: Стонет по тем временам.

Китайские товары

[А было наоборот? Что-то хорошее? Такой товар в магазинах, который вы вспоминаете с любовью? Вот сейчас его, к сожалению, нет, вот что-нибудь, я не знаю даже...]

ХЛД: Ну что я могу сказать.

ХДЭ: Китайские товары – хи-хи.

ХЛД: Нет.

[Что это?]

ХЛД: Это, они были в дефиците, потому что…

ХДЭ: Плащ китайский. Что вы? Я сам ходил.

ХЛД: Я что хочу сказать.

ХДЭ: Замечательные вещи у них.

ХЛД: Да, но их можно было достать. И можно было даже иногда купить всё. Родители мои ходили в габардиновых плащах китайского производства, они очень хорошего были качества. Мы их свободно купили, они были дорогие. Не все их могли купить. И вот китайские товары были очень высокого качества: великолепные ткани, не линяли красители, посуда китайская была ведь, эмалированные китайские тазы – шикарные. Там эмаль-то не отбивалась вообще.

ХДЭ: Любашенька.

ХЛД: Великолепные махровые полотенца китайские, они служили много лет.

Магазин «Берёзка». Вкусные продукты (колбаса, сыры). Плохие продукты. Ассортимент в Москве

ХДЭ: Любашенька, расскажи про «Берёзку». Что такое «Берёзка»? Помнишь?

ХЛД: Ну да.

ХДЭ: Магазины «Берёзка», вот расскажи про это.

ХЛД: Могу рассказать, да.

ХДЭ: Благодаря Ромке, мы там ходили.

ХЛД: Вот, так что товары хорошие были. А вот, о чём можно. Сейчас я закончу. Просто предыдущую тему, да.

ХДЭ: Заканчивай, заканчивай, да.

ХЛД: О чём можно грустить? Вот сейчас мы все, так сказать, внимательно читаем этикетки на продуктах, там и всё, по телевизору смотрим. Улучшители, загустители, ароматизаторы и прочие, прочие вещи. Колбасы вкусные… Но я что хочу сказать. Может быть, это, как говорится, по какому-то замечательному детству. Да, я не могу сказать, что у меня было плохое, у меня было очень хорошее детство. Вот. То есть мы, по сравнению с другими, жили неплохо. Ну, папа занимал высокую должность, она хорошо оплачивалась. Он был директором в проектном институте. Вот, он был и главным инженером на строительстве. Зарплаты были хорошие. Вот. И мы так не нуждались, как многие. Поэтому… И хотя всё равно не всё могли купить, но тем не менее. Вот. И вот я помню колбасы. Вот «Любительская» колбаса, вот, на мой взгляд, она была вкуснее, чем та «Любительская», которая сейчас. Вот, у меня детство – «Любительская» колбаса. Она была очень вкусная, она была ароматная. Но я не знаю, использовались тогда ароматизаторы или нет, кто знает. Я не знаю, но это было замечательные, вот эти продукты.

ХДЭ: Помню.

ХЛД: Правда, они были в Москве и в крупных городах. Что было на периферии – не знаю. Может быть, там их и не было.

ХДЭ: Сейчас. Объясняю. Не было.

ХЛД: Ещё что я хочу…

ХДЭ: Анекдот. Подожди.

ХЛД: Я не договорила!

ХДЭ: Договоришь. После меня. Я продолжаю твои же слова.

ХЛД: Ну хорошо.

ХДЭ: Анекдот Коля Сергеев рассказывал: «Что это такое? Большая, длинная, зелёная и пахнет колбасой. Электричка Москва-Коломна».

ХЛД: Это после нашего детства. Это уже наша молодость.

ХДЭ: Да.

ХЛД: А я о детстве говорю. Понимаешь? Вопрос был задан о детстве.

ХДЭ: Но всё равно. Колбаса – дефицит.

ХЛД: Я не знаю, может, тогда в Коломне она была. Я этого не знаю. Мы тогда этим не интересовались, об этом...

ХДЭ: Ага. Рыба в Волге была. Ага.

ХЛД: Не говорили. Вот. Что ещё, вот, помнится из детства? Сыры. Какие были сыры! Во-первых, они были, очевидно, натуральные. В них не было антислежывающего этого самого агента или, как это там называется, компонента. То есть сыр, он закорючивался, вот, если он долго полежит. Сейчас ни один сыр не закорючивается. И было хорошее средство, чтоб сыр не закорючивался. Его нужно было положить, ну, скажем, в ёмкость типа маслёнки с крышкой такой. Вот. И рядом кусочек сахара-рафинада – сыр остается мягким. Ну, надо сказать, что сыры, конечно, были замечательные. Вот у них вкус, вот, ну, другой. Сейчас очень многие сыры похожи друг на друга. А тогда они отличались. Помню «Советский» сыр, марка «Советский» сыр, «Пошехонский», «Костромской», «Ярославский». Я очень любила «Ярославский» сыр. Какой же он был вкусный! Ой, ну...

ХДЭ: Я предпочитал «Советский».

ХЛД: Да. Он был… Вот это воспоминание, что. Ну это действительно было. Вот…

ХДЭ: Только, говорят, в Москве.

ХЛД: Я не знаю, как их делали, но они были вкуснее, чем сейчас. Ну, может быть, это ребёнку так казалось. Я не буду это утверждать... Ну, вот такое вот впечатление. Куры были жуткие!

ХДЭ: Синие.

ХЛД: Это страшные были куры! Худые, синюшные. Которые нужно, их жарить было нельзя, их можно было только в эти, были только суповые куры. Но надо сказать, что бульон из них был очень вкусный. И когда её долго проваришь, она становилась мягкой и тоже вкусная. Вот сейчас, когда варишь курицу, такого аромата нет.

ХДЭ: Ну, сейчас всё не так.

ХЛД: Нет. Ну, зато её можно или хорошо пожарить, она выйдет нежная и вкусная. Ну, вот как-то. Ну, вот это, именно вот, запах. Запах этого куриного бульона замечательный. Я даже любила болеть в детстве, потому что мама всегда покупала эту самую дохлую курицу.

Детские болезни

ХДЭ: Я любил болеть, чтоб в школу не ходить. Именно в школу не ходить. И потом на работу тоже, когда в ЦНИИТМАШе [прим. – Центральный научно-исследовательский институт технологии и машиностроения] работал. Не ходить – это было очень приятно, поболеть. Вот. В институте – нет. Это другое дело совсем. Болеть никакого удовольствия не было. Ну и, а теперь-то вообще можно никуда не ходить.

[А не было способов, чтоб температуру себе поднять?]

ХДЭ: Ну, конечно, набивали.

ХЛД: Конечно, были.

[А что это…]

ХЛД: Ну, вот я не, не набивала температуру.

ХДЭ: Вот так вот постучать.

[Постучать по градуснику?]

ХДЭ: По градуснику, да.

ХЛД: Но это так, чтобы никто не видел.

ХДЭ: Естественно, делали, делали.

ХЛД: Да нет. Я очень любила ходить в школу. Там…

ХДЭ: Извращенка ты, дорогая жена.

ХЛД: Мне так нравилось. Нет! Поболеть тоже. Ну я не очень любила, вот, вот только из-за куриного бульона, правда, мама и так его делала. Но когда болела – это было обязательно. Вот, а в школе мне было интересно. У нас вроде класс был такой. Училась я хорошо, у меня не было проблем.

ХДЭ: Да. Ты хорошо училась.

ХЛД: То есть мне не было страшно пойти в школу. И мне там было хорошо. Хорошо.

Ментальная карта Арбата

[Можно я вас попрошу о такой странной просьбе. Есть такое: ментальная карта называется. Вы знаете или нет?]

ХДЭ: Что-то слышал.

[В социологии, в частности, используется этот метод, вот…]

ХДЭ: Да, слышал что-то об этом. Правда, не пробовал, никогда не пробовал.

[Это такая довольно любопытная вещь.]

ХДЭ: Кроме названия ничего не слышал.

[Я, я бы попросила Дмитрия Эдуардовича и Вас нарисовать.]

ХДЭ: Пожалуйста.

[Что это такое? А давайте вот сначала, Дмитрий Эдуардович, Вас.]

ХДЭ: Сейчас. Только можно я очки.

[Да, а я найду ручку свою.]

[188.28–191.18 Устраивают место для того, чтобы рисовать]

[Ну говорить о… Наверное, всё-таки об Арбатском районе будем, потому что больше, больше…]

ХДЭ: Давайте.

ХЛД: Ну, да.

[Больше всего, да.]

ХЛД: Он яркий.

[Да-да. Смотрите, ментальная карта – это такой визуальный образ того, как в целом вы видите Арбатский район. Какие точки притяжения в нём есть, да? Как вы себе его схематически представляете в голове. У каждого человека свое личное представление о районе, именно, вот, визуальное, да.]

ХДЭ: Да, пожалуй.

[Вот, и хотелось понять, как для вас Арбатский район выглядит со стороны. Приблизительно, если очертить его какие-то границы. Это не обязательно официальная граница, да…]

ХДЭ: Сейчас скажу.

[Это, видимо, неофициальная граница.]

ХДЭ: Сейчас скажу. Примерно от, ну, чуть дальше Сивцева Вражка, вот, от бывшей Мёртвой, потом улица Островского, вот это самый переулок Островского. Для меня этот, значит, район и далее до, пожалуй, теперь Поварской, тогда улица Воровского. Вот это самые арбатские все эти самые штуки. Если же смотреть уже, так сказать, по радиусу Москвы, а не по окружной, то от Смоленской до Гоголевского бульвара, вот, в моём представлении, так сказать, этот самый. Вот то, что я считаю Арбатом, так сказать.

[Ага. Ну, вот, представим, что листок – это и есть этот самый Арбат. Сможете ли Вы изобразить, например, вот для начала, либо дом, в котором Вы жили, оттолкнуться от него или центр какой-то.]

ХДЭ: Изобразить? Не умею.

ХЛД: План.

[План, план, план.]

ХЛД: Да, я тебе сейчас дам карту Москвы, и всё.

ХДЭ: Э-э-э! По карте – это каждый может.

[Нет. Вот карта Москвы – это отдельно. То есть карта – это официальное изображение.]

ХЛД: А-а-а-а именно, вот как представляет человек.

[А вот как Вы себе представляете этот район?]

ХДЭ: Так, хорошо.

[То есть откуда он начинается для Вас? Какие дороги, по которым Вы чаще всего ходите, да? Какие места, объекты Вы выделяете для себя важными, да, значимыми? С точки зрения Вас, да, как пользователя, как жителя? Вот именно личный Ваш Арбат, да. Вот так вот скажем. То есть, не то, что изображено на карте, на карте-то отмечено всё, вне зависимости от того, пользуешься ты этим или нет.]

ХДЭ: Значит я…

ХЛД: Нет. Я просто подумала, что, может быть, на карте можно…

[А, точка...]

ХЛД: Перенести. А на этом листочке просто отметить конкретные точки. Я это имела в виду.

ХДЭ: Арбат так. Ну, я пишу по старинке «Воровского» – Поварская. Так. Забыл, как этот самый переулок уже.

ХЛД: Какой, скажи? Может, я помню?

ХДЭ: От Арбата по другую, вот, по правую сторону, если стоять к Староконюшенному... Вот здесь вот [прим. – станция метро] Смоленская, Смоленская, здесь вот Гоголевский [прим. – бульвар]. Вот, вот этот вот переулок – я совершенно не помню. Это Староконюшенный.

[Это вот там, где Вы как раз?]

ХЛД: Да.

ХДЭ: Конюшенный, это Сивцев Вражек.

ХЛД: У них угол Староконюшенного и Сивцева Вражка был дома.

ХДЭ: Да. Это вот…

ХЛД: Рядом с посольством.

ХДЭ: Сивцев Вражек. Вот это вот мой дом, дом. Это, вот, номер, школа № 59. 37-ой дом тоже мой. 37-ой, он вот здесь вот.

[То есть Вы сперва…]

ХДЭ: Где мы сначала жили, потом мы переехали вот сюда.

[А сначала, вот здесь вот. Потом сюда. Ага.]

ХДЭ: Я показываю. Это мы переехали, вот сюда. Вот, это, так сказать моё представление, вот схема такая моего…

[А какие объекты для Вас лично были важны, какие здания, какие учреждения, какие…]

ХДЭ: Здания, здания? Ну, моя школа. Я уже это, пометил места, где я жил. По…

[Где Вы ещё часто бывали?]

ХДЭ: Пожалуй. На Новом Арбате, Дом Книги.

ХЛД: А ну, а магазин «Искусство»?

ХДЭ: А это на Старом Арбате.

ХЛД: На Старом.

ХДЭ: Да-да. Вот здесь вот.

ХЛД: Мы же его с тобой часто посещали, и ты его часто посещал.

ХДЭ: В этих. Да. Магазин «Искусство».

[Это, погодите. Это Новый Арбат или Старый?]

ХДЭ: Арбат.

[Это?]

ХДЭ: А? Это тогда я не то написал здесь. Это нужно было Новый Арбат.

[Вот это Старый получается, да? Это Новый?]

ХДЭ: Господи!

ХЛД: А Поварская, вот там дальше.

ХДЭ: Да, Поварская, вот здесь вот. [Чихает.]

[Будьте здоровы.]

ХДЭ: Так. Это? Вот. А здесь вот Дом Книги, вот он.

ХЛД: Ну где-то тут, да.

ХДЭ: Где-то тут Дом Книги.

ХЛД: Магазин «Искусство», потом ты ещё часто посещал это, «Науку», кинотеатр «Наука и знание». Потом…

ХДЭ: Это, вот здесь вот «Наука и знание».

ХЛД: Вот здесь. Но ты же. «Наука и знание», ты вот…

ХДЭ: Да.

ХЛД: А театр Вахтангова ты же тоже.

ХДЭ: Он назывался «АРС» сначала, а потом стал «Наука и знание». Вот я, когда уже я ходил, «Наука и знание». Вот здесь вот. Вот. Где, в районе всяких арбатских площадей. Вот. Там именовал, там ещё на Арбатской площади, ещё на Арбатской площади – «Художественный».

ХЛД: Кинотеатр «Художественный» часто ты посещал.

ХДЭ: «Художественный», «Художественный»… мы, туда мы ходили. Вот, что ещё для меня значимо? Вот Дом Книги, магазин «Искусство», «Художественный», да вроде всё, что-нибудь ещё?

ХЛД: Подожди, да. Подумай, так, сходу, может, что-то забыл.

ХДЭ: Кто я такой? Для меня было?

[Может быть какие-то здания, дома, которые…]

ХЛД: А дом без…

[С которыми связана какая-то история?]

ХДЭ: Со мной?

ХЛД: А дом декабриста Штейнгеля? Куда ты в окна заглядывал с большим удовольствием. Нет?

ХДЭ: Не помню. Уже это, это …

ХЛД: Ну, это. Я тебе скажу. Ну, это?

ХДЭ: Ну, я не помню этого места. Я не помню.

ХЛД: Ну, бывшая улица Рылеева, которой вернули название Гагаринский переулок.

ХДЭ: Точно так же, как в Сивцев Вражке, вот здесь вот дом Герцена, где жил Колька Анастасьев.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Вот он, где-то дом Герцена. Вот он. Это я пре... это я хорошо помню.

ХЛД: Ну, дом декабриста Штейнгеля, да, как же ты не помнишь сейчас?

ХДЭ: А где он, на каком он был-то?

ХЛД: Гагаринский переулок, улица Рылеева в советское время.

ХДЭ: Ну, это…

ХЛД: Это идти от, от метро «Кропоткинская».

ХДЭ: А? Не, ну, на схеме нет, не определю сейчас.

ХЛД: Давай.

ХДЭ: Не определю.

ХЛД: Ты же мне ещё этот дом и указал!

ХДЭ: Да, показывал. Я на схеме не воспринял. У меня абсолютная…

ХЛД: Так-так-так.

ХДЭ: Не геометрическое мышление.

ХЛД: Это «Смоленская», это «Смоленская», да.

ХДЭ: Да, у меня абсолютно не геометрическое мышление.

ХЛД: А это, вот так.

ХДЭ: Да. Где-то вот здесь, но где – не воспроизведу.

ХЛД: Так, это Сивцев Вражек. Так. Сейчас сообразим. Так. Сивцев Вражек. А-а. Ой, это…

ХДЭ: Вахтангов, вот здесь.

ХЛД: Это не здесь.

ХДЭ: Вот то-то и оно.

ХЛД: Подожди. «Смоленская». Вот тут ещё много чего было. Ты пропустил.

ХДЭ: Любаш, нарисуй сама, давай я тебе лист бумаги дам.

ХЛД: Не надо. Вот здесь вот метро, метро «Кропоткинская». Так. И вот здесь вот, если идти, Гагаринский переулок.

ХДЭ: Лучше ты нарисуй, Зая. Я в этом…

ХЛД: Ну, переулок.

ХДЭ: У меня топографический идиотизм.

ХЛД: Дом декабриста…

ХДЭ: Это не я придумал, это было такое выражение.

ХЛД: Нет, ну ты же обратил моё внимание!

ХДЭ: Правильно. Но у меня топографический идиотизм. Мне нужно быть там, чтобы я тебе показал.

ХЛД: Дом декабриста. А?

ХДЭ: Мысленно воспроизвести я не могу. У меня классический топографический идиотизм.

ХЛД: А ну это я знаю. Да, дом. Поэтому я и, зная тебя, я и предложила взять карту и указать.

ХДЭ: Правильно. Там бы я всё показал.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Когда я вижу. А так у меня топографический идиотизм. Поверь!

ХЛД: Ну да. Да.

Общепит

[А расскажите, на улице какие-то яркие объекты общепита были? Вот, например, стояли тележки с пирожками или мороженщики какие-то?

ХДЭ: Ну, мороженое. Нет. Вряд ли. Мороженое. Нет. Если считать, если не считать.

ХЛД: А на Гоголевском бульваре наверняка мороженица стояла.

ХДЭ: Да нет. Возили, на Гоголевском, да. Ну у меня мороженое, вот… Ах! Это кафе «Мороженое» на Арбате. Куда. На Арбате два злачных места у меня, в моих воспоминаниях. Сейчас объясню. Значит, это кафе «Мороженое», где даже, к этому самому, изумлению, к мороженому можно было там... Мы с Борькой там где-то грамм 200 могли сухого вина, извиняюсь, выпить, вот. И второе злачное место, это пивная в «Праге», где, извини, девушку пригласить можно было. Не я приглашал, правда, а Борька с Ириной.

ХЛД: А ресторан, а в смысле?

ХДЭ: Они поженились. Кончилось всё хорошо, но их там нету. Это уже вторая. Это возраст и всё прочее. Борька первый просто из нас женился. Я был свидетелем на его свадьбе.

ХЛД: Не отвлекайся.

ХДЭ: Вот. Нет. Ну, свадьба – это великое дело.

ХЛД: Ну хорошо. Это, не отвлекайся. У тебя другие задачи.

ХДЭ: [нрзб.] прадедушка. Вот.

ХЛД: Да. Но не отвлекайся, я тебе говорю.

ХДЭ: Да, нет. Ну что такого-то?

ХЛД: Да ничего такого.

ХДЭ: В кафе «Мороженое» ходили и в пивной…

[Ресторан, ресторан «Прага», Вы сказали.]

ХДЭ: Ресторан «Прага» там было, над ним действительно «Прага» же, именующаяся пивная, пивной зал. Но туда можно было с девушкой. Борька Ирку приглашал, я с ними третий. «Третьим будешь?» Вот. Девушку можно было пригласить, там настоящее было хорошее чешское пиво. Другое, потому что вообще пиво и девушка – это нет.

ХЛД: Да. Это неприлично было.

ХДЭ: Если, то это даже уже не женщина дурной профессии, а это просто спившаяся уже особа женского пола, вот. Если она там…

ХЛД: Два пивбара было в Москве, куда женщине было прилично прийти.

ХДЭ: Да-да. Да. И вот один из них, это [ресторан] «Прага».

[А второй?]

ХЛД: А второй на Новом Арбате появился. Как он назывался? «Валдай»? Нет. Не…

ХДЭ: «Валдай», нет, по-моему…

ХЛД: Нет. Не «Валдай».

ХДЭ: Я не помню. Но я действительно там был.

ХЛД: Ну какой-то пивной бар. Ну это, очень цивилизованный. Там…

ХДЭ: На Новом Арбате, да. Тоже в тех местах. Вот, я не знаю, что там было на Тверской, может, там и можно было, но я туда с девушками не ходил. И вот. Так что ничего не могу сказать. Вот, но это да. Действительно, вот, где можно было бы. Вот, но я помню, там было просто хорошее чешское пиво и шпикачики, и всё, что полагалось, так сказать, весь антураж.

ХЛД: Да. Я помню, ты же много рассказывал.

1968-ой год. Хрущёв. Выставка в Манеже

ХДЭ: На Гашеке, на Гашеке нас, взросших на «Бравом солдате Швейке», откуда мы все эти самые, мы всё это дело знали и так далее. Любовь к, кстати сказать, любовь к Чехии, это тоже исторический момент – был очень силен. И это в том числе был. Связано, вот [19]68-ым годом, с чехословацкими тогда событиями. Так мы тогда, вот, так сказать, либерасты вроде меня, возлюбили Чехословакию. И, кстати сказать, именно [19]68-ой год, это был, именно [19]68-ой, не [19]56-ой с Венгрией. Тут я бы ещё был слишком маленький. Это был вот тот момент, когда я абсолютно разочаровался в советских всяких идеях полностью. Потому что всё-таки сначала в детстве после крушения сталинской системы мне казалось, что социализм, так сказать, с человеческим лицом… Слов таких, тогда ещё не было, вот, но он и всё-таки вот. И даже Хрущёв – не во всем я разочаровался. Да, там его нелюбовь к… там, я не знаю, к Пастернаку или к живописи, все эти самые выставки в Манеже, не очень приличные анекдоты были, как Никита Сергеевич приходит…

ХЛД: Ой, не надо его рассказывать. Я не люблю.

ХДЭ: Я не буду его рассказывать. Я просто напоминаю. Вот. Обо, обо всех этих вещах, об искусстве, действительно я этим увлекался. Любаш, мы по мастерским, мы с тобой ходили. Помнишь, Эдик нас в том числе водил. Были мы…

ХЛД: Были.

ХДЭ: С тобой. И Славка, и Эдик, там, знакомые просто. Вот. Ходили по… Были все эти самые художественные увлечения. Так, что у меня, вот и с этим тоже такие вот, если говорить об искусстве, ассоциации. В, в Вахтанговском [прим. – Государственный академический театр имени Евгения Вахтангова], ну, в Вахтанговском у меня уже более поздние ассоциации. Мои ребята, ребята – выпускники ГИТИСа [прим. – Российский институт театрального искусства], которым я читал историю, пригласили меня проконсультировать там один из спектаклей, который они ставили. Я его не называю, потому что я не знаю, какое общее, так сказать, вот. Ну, там было нечто средневековое, в этом смысле они меня приглашали. Я, кстати сказать, посмотрел, когда уже потом, помнишь? Они нас позвали.

ХЛД: А мы ходили, да.

ХДЭ: Да. Но ничего из того, что я им объяснял, средневекового, они не восприняли. Но я не считаю, что они были неправы.

ХЛД: Нет. Ну, им нужно было ознакомиться с эпохой.

ХДЭ: Да, я им и рассказывал.

ХЛД: Чтобы не сделать явных ляпов. Но они поставили так спектакль, что там как бы эпоха – она и чувствуется.

ХДЭ: Это вневременное что-то, да.

ХЛД: Да, вне времени.

ХДЭ: Они поставили…

ХЛД: Но для того, чтобы им не сделать никакого ляпа, поэтому им нужно. Другое дело, что они сделали совершенно иначе.

ХДЭ: Ну так. Правильно.

ХЛД: Вот. Чтобы знать, как делать.

Театр на Таганке

ХДЭ: Это тоже такое возможно. Вспомни, на Таганке [прим. – в театре на Таганке] Гамлета, где все играют в костюмах, лишенного какого-то это ни было, там, так сказать, в, чуть ли не в спортивной, так сказать, чуть не в трениках обтягивающих. То есть это сознательно лишают какой бы ни было реальности или эпохи Амлета, откуда Шекспир и взял эти самые идеи. Все эти «Сага об Амлете», либо эпохи, так сказать, елизаветинской, когда уже сам Шекспир творил. Нет-нет-нет. Черного бархата не было. Были чёрные треники, так сказать. Чёрный свитер. Всё.

ХЛД: Ну да. Ну, это, да.

ХДЭ: А это сознательно.

ХЛД: То есть костюм был незаметен вообще.

ХДЭ: Да. Только, вот это…

ХЛД: Это вне времени.

ХДЭ: Хотя шекспироведы, я помню, по своим эпохам уже, работал в Институте искусствознания… Возмущались, что, скажем, у Шекспира не было стихов Пастернака. Там же выходил Высоцкий с гитарой и начинал петь вот этого знаменитого пастернаковского «Гамлета»: «Гул затих. Я вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку...» Вот это вот знаменитое. С этого начиналось. И такие заматерелые шекспироведы, у нас они были в Институте искусствознания, вот, говорили, что нельзя, что, вот, у Шекспира не было и так далее. Ну и что, говорили те, кто был не против, а там, когда висела табличка – это лес, а это сено. А это что? Можно было? Ну, так действительно было в эпоху Шекспира. Со мной сидели историки театра настоящие, действительно специалисты прекрасные. Я-то – немножко другое, так. Ну, действительно настоящие специалисты, и им было нечем крыть. Хотя специалисты в этой части, они были получше меня. Не спорю. Ну главный – Алёша, Алексей Вадимович Бартошевич. Вот. Тут же ещё обыгрывалось это. Потому что Шекспир – бард, как Вы знаете, общее название. А Алексея Вадимовича называли Бартом. Барт. Оттуда шутки «Барт, бард», все эти самые шутки. Ну, действительно он замечательный учёный, это я, так сказать, с коллегой Бартошевичем ничего не могу сказать. То есть коллеги тогда, по Институту искусствознания. Теперь-то я в иных местах. Нет, в ГИТИСе у меня сохранились контакты, я там читаю именно всеобщую историю, естественно, я не танцую, не пою, не гожусь в это. Всеобщую историю читаю, ничего такого.

[А уличное искусство было на Вашей памяти? Может быть, какие-нибудь уличные художники, музыканты?]

ХДЭ: То нет. Уже позднее. Только на Арбате, когда Арбат офонарел. Выражение такое…

[А когда Арбат офонарел? Вы помните эту смену, когда...]

ХДЭ: В каком году?

ХЛД: Сейчас скажу.

ХДЭ: Я точно годов не вспомню. По-моему, я уже в институте учился? Или позднее?

ХЛД: Позднее.

ХДЭ: Позднее. Позднее я уже работал.

ХЛД: Ты, ты уже в армии служил, а он ещё был…

ХДЭ: Я, пожалуй.

ХЛД: Там троллейбусы ещё ходили.

ХДЭ: Да.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Я из армии пришёл в [19]70-ом. Меня забрали в [19]68-ом. Это я помню прекрасно. Два года офицером я отмотал и в [19]70-м дмб [прим. – демобилизация] моё было. Я вернулся из армии, хотя, ой. Как я боялся…

ХЛД: Подожди. Давай вспоминать, вот это, вспоминать как, как же он?

ХДЭ: Ну посмотри в справочнике, да и всё. Буду я мозги…

ХЛД: Ну в справочнике можно.

ХДЭ: Буду я мозги напрягать ещё. Сейчас…

ХЛД: Найти, да. Да. Это понятно.

ХДЭ: А потом у меня склероз. Хорошо помню, что было давно, не помню, что было вчера, после 1500-го года ничего не помню.

[Ну, хорошо, это необязательно, какую-то конкретную дату. Как это происходило, на Вашей памяти? То есть сначала убрали трамваи, да, получается?]

ХДЭ: Нет. Трамваи. Это до меня было.

ХЛД: Трамваи. Это очень давно убрали.

ХДЭ: Я помню только 2-й троллейбус. Вот, именно Арбат. Троллейбус № 2.

ХЛД: Даже сейчас, вот, странно представить, что троллейбусы ходили по этому. Он же…

ХДЭ: Нет, но это не была пешеходная улица. Это было действительно. Вот это я помню. Уже, по-моему, художники появились, когда Арбат офонарел, когда уже он перестал быть, вот, улицей транспортной, когда по нему только…

ХЛД: Да. Там невозможно просто было.

ХДЭ: Да-да-да-да.

ХЛД: Там поток людской, поток транспортный.

ХДЭ: Вот, вот тогда и появились эти самые ребятушки-художники. Да, но точную дату я сейчас не вспомню, Зайка.

[А Вы сами там ходили? То есть Вы проводили там время?]

ХДЭ: По Арбату прогуляться? Конечно.

[Да-да. Уже когда он стал пешеходным?

ХДЭ: Когда, когда он офонарел, да-да.

ХЛД: Да. Интересно же, конечно, да.

ХДЭ: Вон с Любашкой ходили, всё такое, да. Да-да.

Стена Цоя

[А Вы помните вот эту стену Цоя, которая там появилась сейчас, она...]

ХДЭ: Это уже дополнено, это уже, это уже по, после меня, так сказать. Мы уже там тогда не жили.

[Не жили, да. То есть Вы не помните, как это всё происходило?]

ХДЭ: Нет-нет-нет. Как она возникала, нет. Мы уже тогда не жили. Стена Цоя, да. Я знаю, ходили, и Колюнька много рассказывал и так далее. Но обычно даже, когда я ходил на работу в те помещения ГИТИСа, которые ближе к Арбату, это всё равно от площади и далее. По самому Арбату ходить было необязательно. Вот, потому что… И да. Центральный, вот этот самый особнячок здания ГИТИСа, а я же межфакультетский. Кафедра ИФЛИ – истории и философии литературы с гордым названием ИФЛИ. Вот, я там подвизался, да и сейчас подвизаюсь. Вроде бы ещё не выгнали. Любаш, но что делать? Крым наш, надо сокращаться.

ХЛД: Да, это до Крыма всё. Ладно.

ХДЭ: Да, сокращаемся. Ну что делать? Дедушка-то пенсионного возраста. Куда я денусь. Дедушка-то пенсионер ведь. Это, пенсионеров первыми. Естественно.

[Ну ладно. Вас, наоборот, ценить должны.]

ХДЭ: А потому что меня не увольняют. Это как бы человек уходит на пенсию, и всё. Это никому каких галочек там не ставят, потому что ведь, как в советское время было. Если ты кого-то уволил, тут же начальство вызывает тебя и спрашивает: «Купюра-купюра-купюра, ты чего?» Купюра, значит, так себя, купюра, ведешь? И так далее.

ХЛД: Да. Уволить человека было сложно.

ХДЭ: Очень сложно.

ХЛД: Я думаю, тут такое надо было натворить, чтобы уволили. Можно было быть бездельником, там, бездарным – уволить было невозможно. Только за какой-то серьёзный проступок.

ХДЭ: А у нас в академической среде было проще, но всё равно скандально. Потому что через какое-то время нужно было подтверждать, там, младшего научного сотрудника, старшего научного и так далее. Там тогда ещё было только два. Потом уже появились ведущие и главные научные сотрудники, но это уже потом появились. Вот. Там было проще, но это... Тем более ещё почему проще, хотя это тоже было скандально, потому что учёный совет голосовал тайным голосованием. Никто, неизвестно было, кто бросил соответствующую, так сказать, эту самую черную метку.

ХЛД: Отвлеклись.

ХДЭ: Говоря словами великой книги. Нет. Ну почему? Это тоже…

ХЛД: Нет, ты план чертишь? Нет?

ХДЭ: Нет. Это я тебе отдаю.

ХЛД: Всё уже?

ХДЭ: Я тебе отдал план. Я, у меня топографический идиотизм, я же тебе сказал. У меня топографический идиотизм. Это по твоей части, жена.

Ментальная карта Серпуховского района

[Любовь Тихоновна, может быть, тогда Вас попросить изобразить Ваш район, который Серпуховской, да?]

ХЛД: Ну да. Можно попробовать.

ХДЭ: На, на, на, Любаш.

ХЛД: А, а что именно конкретно? Да.

[Ну, вот откуда для Вас начинается, например.]

ХЛД: А какой мой район?

ХДЭ: Потому что, нет, я нарисовал.

[Да-да. Нет, всё хорошо.]

ХЛД: Да. Нет, но я не могу сказать, что…

ХДЭ: Хотя Любаша считает, что это идиотизм, и она права.

ХЛД: Нет-нет, подожди. Я тоже могу сейчас уже плохо. Сейчас я должна сориентироваться. Так.

ХДЭ: Мы смотрели, помню, в кукольном театре «Божественную комедию». А я не знаю, ставят ли сейчас, потому что сейчас всеобщая клерикализация. И там, значит, Господь спорит с Адамом в кукольном спектакле. Значит, вернее, с Евой. Ева там его поносит, потом обращается к Адаму: «Ну-ка, ты скажи хоть что-нибудь!» – «Я во всем согласен с моей женой». «Вот речь настоящего мужчины», – говорит она, и женская часть аудитории в этот момент зааплодировала. И не только ты, и не только ты. Мы с тобой вместе смотрели, женщина. Этот спектакль для взрослых, естественно, но у Образцова. О великом образцовском театре ничего не могу сказать. «Вот речь настоящего мужчины». «Я во всем согласен с моей женой».

Чистильщики обуви (айсоры). Ментальная карта Серпуховского района

[Дмитрий Эдуардович, а не помните каких-нибудь представителей таких старых профессий, которых сейчас уже нет. Чистильщиков обуви…]

ХДЭ: Помню.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Близко, так сказать, в «Дружбе»…

ХЛД: Они были везде.

ХДЭ: В «Дружбе» не был, но на Арбате были, причём, как полагается. И это ещё были этнические кланы, как сказали бы сегодня.

[Да, правда?]

ХДЭ: Айсоры. Чистильщики – ассирийцы. Айсоры. Вот. Они действительно, вот, в Москве, во всяком случае. Я не знаю, что было, тогда ещё Ленинграде, который мы всё равно все называли Питером. Это был особый такой шик. Не Петроград и не Санкт-Петербург, хотя я склонен, конечно, Санкт-Петербург, а именно Питер, это вот было. «Мы – питерские», – называли себя ленинградцы. Это было всё. Слово «Ленинград» употреблялось в такой, вот, в той среде, в которой я вращался только в одном случае – Ленинградская блокада. Блокада, да. Она ленинградская. Ну, вот у меня тётушка пережила. Двоюродная тётя. Вот, пережила эту самую блокаду, Марья Ивановна. Вот и так, что это я вот и про дядюшку я рассказывал, который вдвое похудел, и так далее. Вот. Но это блокада была ленинградская, а так мы все называли только Питер.

ХЛД: Ой, я что-то размахнула, да. Слишком. Вот тут ещё кусок. Ну ладно.

ХДЭ: Вот, ну, это ты свою Серпуховку.

ХЛД: Да. Такой.

[И что в итоге эти чистильщики обуви, Вы сказали на Арбате они, да?]

ХДЭ: Айсоры. Вот.

[А где, а где они территориально располагались?]

ХЛД: Ой, мне надо было не так. Давайте мы сейчас возьмем другой листочек.

ХДЭ: На углах. Возьми. Вот. Да, вот они листы. Вон до фига ещё.

ХЛД: Да, вон бумаги полно.

[Да.]

ХЛД: Конечно.

[А где они располагались, Дмитрий Эдуардович?]

ХДЭ: Обычно на, вот один сидел у «Праги» на «Арбатской», так сказать, стороне, ресторана этого самого, дома «Прага». И ещё одного я помню как раз, вот какой-то, из каких-то переулков в сторону Поварской. Воровского. Вот, на каком углу – уже не помню. Честно. Давно это было, уже не помню, но были вот эти самые чистильщики, да. Это я запомнил.

[А как они выглядели, Вы помните? Как, как это?]

ХДЭ: Ну, как? Как, как, извините… Как извините за выражение, как лица кавказской национальности.

ХЛД: Да-да.

ХДЭ: Извините за выражение. Я понимаю, что таких нет. Это ж, но это, вот, принято такое сейчас выражение. Я понимаю, что это можно только в кавычках. Вот. Но действительно как такие, вот такие нормальные кавказцы. Действительно тип, вот этот кавказский тип лица. Не среднеазиатский, а именно кавказский.

[А Вы пользовались их услугами?]

ХДЭ: Один или два раза в жизни. И сколько стоило – убей, не помню. Наоборот, у меня дома приучали меня самому чистить. И очень внимательно, чтобы я доводил до идеального блеска. Это, да. Это я одно время, я обожал просто чистить сапоги! Ну, ребёнок, ему это было так интересно. Это было. Это и папа, и особенно мама уже очень...

ХЛД: Да, и как родители следили за чистотой обуви!

ХДЭ: Особенно после кончины папы, уже мама.

Старьёвщики

[А старьевщиков не было на улице?]

ХЛД: Были.

ХДЭ: «Старьё берём» – помню.

[Да?]

ХЛД: Да. В детстве «Ста-а-а-рьё берём!»

ХДЭ: Помню, помню.

ХЛД: Ста-а-а-рьё берём!

ХДЭ: Помню.

ХЛД: И шли они с мешками, вот так. Наперевес, вот, на плечах висели мешки, вот так.

[То есть и с одной, и с другой стороны носили через плечо?]

ХДЭ: Да. Но это больше действительно это, что там относить и когда – это больше, лучше знают девочки. Мы, мальчишки, этим как-то не очень.

[А то есть они тоже вещи таскали?]

ХДЭ: Да-да-да-да. Не, но «старьё берём» – это я прекрасно помню. Сами возгласы эти я помню прекрасно, ничего не могу сказать. Всё верно.

[То есть они по всем дворам ходили?]

ХДЭ: Не только по дворам.

[Нет?]

ХДЭ: Да и по дворам тоже. У нас большой двор был уже 25/15, вот этот самый второй дом угловой. Не 37-ой, а вот этот самый угловой дом. Я помню их в дворе, когда они там. Такой, действительно настоящий двор-колодец, большой, всё как полагается, такой вот московский двор. Да. Ну, и все эти самые многоподъездные дома. Тогда ещё эти подъезды не запирались. И когда ходишь и вспоминаешь, и я, и там с ребятами какие-то. Ребята вспоминают: вот в этом подъезде я первый раз поцеловался, а в этом подъезде мне набили морду. Или дали по морде просто. Вот такое. Нет, «фейсом об тэйбл» – это уже более позднее выражение. Это выражение не моего детства. Это уже позднее пошли эти самые выражения. Я их слышал, всё такое, но мы ещё так не употребляли. ещё каких-то там специальных школ не было. Хотя я лично, вот мои родители в частном порядке, там одной знакомой, приглашали её. Вот тёти Наташи знакомая Вера Александровна. Значит, английский язык я ещё изучал сверх школы, в частном порядке, так считалось, что этого надо знать. Английских школ, ещё спецшкол не было тогда просто. Я учился в самой обыкновенной школе, хотя теперь – она гимназия с гуманитарным уклоном, тогда этих уклонов тоже не было. Просто, когда я учился. Не хочу сказать, что я учился в плохой школе. Я учился в прекрасной школе, но вот таких вот уклонов не было.

Общепит

[А если вернуться к объектам общепита. Всяким ресторанам, кафе, кафетериям. Были ли те, которые отличались какой-то плохой репутацией? Вот туда лучше не ходить, потому что там, не знаю, что-то такое плохое?]

ХДЭ: Не знаю. Мне в те годы совершенно не попадалось. Нет. Да, наверное, были, но это у людей, которые на тридцать лет старше меня, пардон, надо спрашивать. Потому что в том детстве мне не было ещё 25–30 лет, когда ходят. И я говорю, что к злачным местам дальше кафе «Мороженого» или пивного зала я не ходил.

[А если например говорить о Коньково? ]

ХДЭ: Нет. Вот ещё где ходил – да. Было. Любаша, «Коктейль-холл» на улице Горького, ныне Тверской, помнишь?

ХЛД: Не мешай сейчас. Да.

ХДЭ: Да. Вот коктейль тоже было. Шампань-коблер. Вот она помнит.

[А что за “Коктейль”? Это…]

ХДЭ: Шампань-коблер.

ХЛД: Легкий такой.

ХДЭ: Но с участием шампанского. И что-то там ещё с сухим хересом каким-то были, вот такие какие. Они некрепкие. Они – максимум крепости лёгкого сухого вина, а то и по крепости крепкого пива. Тогда ещё таких, вот, отдельных таких крепких пивов просто не было. Но они вот такой примерно крепости. Ну, может быть, чуть покрепче как лёгкое, как очень лёгкое вино. Не более того.

Молодёжный досуг

[До 20 лет, Вы сказали, Вы там прожили, а в каких местах вы, как молодёжь, любили отдыхать, проводить своё свободное время?]

ХДЭ: Либо просто гуляли, вот по...

[По району?]

ХДЭ: По району, по улицам. Дворы – как-то я, вот, не дворовый мальчишка. Либо дома. Приглашали друзей и так далее, и так далее. И мои очень спокойно относились: и мама, и бабушка. Я говорю, что там, когда в коммунальной, это не так хорошо всё это было. Вот, а когда уже после смерти папы мы поменялись и жили в отдельной квартире. Тем более: почему ещё толклись? Ещё в подъезде толклись. Курили. В подъезде, да-да-да. Там одна соседка обещала нас обварить кипятком, если мы не прекратим. Было, там, в тамбурчике таком, в подъезде. Курили. Это было. Я уже, я много позже бросил курить, а тогда ещё всё это дело имело место быть. Ну, и в гостях. Как объясняла мама. Но это, правда, это уже постарше было: слушай, вот это вот не надо всё по подъездам там, из горлышка, приходи к нам, всё будет нормально, я сама вам приготовлю, я сама с вами выпью в конце концов. Говорила моя замечательная… Вон она, Софья Ильинична – мама моя. Вот. И ничего, приходи, всё в порядке, только чтобы это было дома, всё нормально. Она вполне, так сказать, была гостеприимна. И ребята… ещё что, я потому что особенно, естественно, старшие классы. Притягательно. Ну, в институте-то мы все были разбросаны не только по Москве, мы и там в Подмосковье, как тот же Коля. Мой действительно хороший друг, остается таковым сейчас, но он в Коломне, вообще не москвич и так далее. Вот.

[А какие-нибудь танцы, например, или…]

ХДЭ: В маленьком детстве, в школе у нас были уроки отдельно. Я не знаю, были они платные или были они бесплатные, я, мне тогда ещё в голову не приходило спросить у родителей, но это называлось кружок ритмики. Нас сначала, нас учили всякие там па-де-катры и прочее делать. Вот и только потом обещали, но в конце концов всё это грохнуло. И всё это развалилось. Учить уже там, я не знаю, там слово фокс, как тогда фокстрот – варианты фокстротов или, там, классическое танго. Вот, до этого я так и не дошел. И сейчас признаюсь Вам в одной интимной вещи. На собственной свадьбе меня долго тренировала мама, потому что в наше время полагалось делать тур вальса с молодой женой. Это было в ресторанчике, всё такое, полагалось делать тур вальса. Вот, меня мама учила, как я должен с этой, вот, молодой, тогда ещё молодой, тогда женой. Ну, жена-то она и сейчас, но уже немолодая. Вот, значит, делать тур вальса. Это меня моя мама учила. Она как раз танцевала хорошо, со мной этого не наблюдалось.

ХЛД: Как даже художественная.

Ментальная карта. Воспоминания о студенчестве. Поездка на целину

[Ой какая, ой какая у Вас очень подробная карта!]

ХДЭ: Ну Любаша молодец.

ХЛД: Она с точки зрения не очень. Ну неправильный масштаб.

[Да, вот как раз это, как раз это и неважно.]

ХЛД: Это неважно, да? Какие места?

[Важно, что именно Вы выделяете на ней.]

ХЛД: А, да. Ну это, значит, бывшая, напишу: «бывшая мужская...»

[Где, где Вы жили? Вот.]

ХЛД: Вот.

[А это Ваш дом.]

ХЛД: Мой, я написала «мой дом». Напишу: «дом 31».

ХДЭ: Твой дом.

ХЛД: Корпус 4.

ХДЭ: Помню.

ХЛД: Так. Бывшая мужская.

ХДЭ: Я помню, ухаживал, провожал. Хотя я уже сильно подзабыл.

ХЛД: Это. Вот это моя школа. Моя школа – бывшая женская.

ХДЭ: А техникум в тех же твой краях был, Любань?

ХЛД: Рядом с домом. Пять минут пешком.

ХДЭ: А, понятно.

ХЛД: Бывшая женская. Так, школа, да. Вот здесь вот сквер, перед школой, в котором любили гулять. Так-так-так. Ну, не совсем соответствует точному плану. Но как, значит, так вот…

[Так вот получ… Вы в середине самом аптеку нарисовали. Это случайно?]

ХЛД: Это верхушка.

[А, да.]

ХЛД: Нет.

[Просто верхушка.]

ХЛД: Вообще в середине надо было дом, конечно, нарисовать. Но я начала…

ХДЭ: Ну ладно.

ХЛД: Танцевать, как говорится, не от той печки.

ХДЭ: От другой печки.

ХЛД: Думаю, я так сверху спущусь. Почему аптека №2? Аптека Феррейна на Никольской №1, а это аптека №2, тоже дореволюционная. Там был сохранён интерьер, там был кафель сохранён старый.

ХДЭ: Замечательно.

ХЛД: Вот поэтому в эту аптеку часто ходили. Она была, надо сказать, хорошей очень считалась. Большая там…

[То есть это край района, да? В Вашем представлении?]

ХЛД: Вот, да. Вот, да.

[Здесь он заканчивается?]

ХЛД: Для меня – да. Тут ещё дальше Третьяковская галерея, но она достаточно далеко, хотя туда ходили часто. Но я…]

[То есть она уже не считается районом?]

ХЛД: Нет, ну как бы. В районе, это тоже сказать Замоскворечье в общем-то. Ну я могу просто пометить, что это знаковое здание.

ХДЭ: Я говорю, Третьяковка, это, конечно, куда денешься.

ХЛД: Третьяковка, вот. Так, значит, аптека, Большая Полянка, Ордынка, вот. Дальше это Садовое кольцо, Добрынинская площадь. Вот, бывшая Серпуховская, это Люсиновская улица, по которой. Вот здесь вот революционная типография где-то была, которая…

[Которая подпольная, да?]

ХЛД: Да. Так, вот это Большая Серпуховка, вот. Вот это Стремянный переулок. Ой, ой, переулок. Пишу плохо, потому что тороплюсь. Стремянный переулок. Так, ещё здесь вот Плехановская. Институт был Плехановский [прим. – Российский экономический университет имени Г. В. Плеханова], мимо которого тоже часто ходили. Так, здесь вот метро «Павелецкая», тоже это метро знаковое.

ХДЭ: В наше время, это вообще Плеханов, это теперь вокруг него столько. А тогда это считалось «фэ». Надо было вообще учиться, там, физике, математике и каким-то ракетным делам. А все эти самые хозяйственные, это было что-то вот. Ну, правда, инязы всякие там, это считалось некий, всё-таки…

ХЛД: А ещё, ещё, ещё.

ХДЭ: МГИМО там, конечно. Ну тем более. Что Вы? Элитное было.

[А у Вас были обряды посвящения в студенчество? Нет?]

ХДЭ: Нет. В моё время нет.

[А окончание, наоборот. Как-то? Нет?]

ХДЭ: Нет, обычные. Специальных обрядов нет никаких, там этих самых пелерин, чего-нибудь ещё. Нет. Просто мы там выпили, конечно, по этому поводу, всё в порядке. Нет. Вот такое самое героическое, пожалуй, это целина. Воспоминания о ней.

ХЛД: Надо же память-то подводит, ещё Житная улица была здесь вот. Пишу.

ХДЭ: Вот у нас самое такое оно. Это была именно целина.

ХЛД: Житная улица.

ХДЭ: Вот для, из студенческих. Нет, там было много что другого там. Вот и даже, как сказал, романы, которые закончились законным браком и до сих пор там кто-то жена, кто-то уже и вдова, как Люська там с Лёнькой. Ну что, Лёньки нет. Ну их роман тоже там.

ХЛД: Так, вот ещё музыкальная школа имени Стасова, в которой я училась, но недоучилась, но она занимала значительную часть жизни. Эту школу, кстати, закончил Геннадий Хазанов. Мы ровесники.

ХДЭ: У вас общий хор, по-моему, там.

ХЛД: Я его там. На общем хоре мы только встречались.

ХДЭ: Класс он был другой…

ХЛД: Хазанова знали все. Меня он, конечно, не знал. Потому что Хазанов был очень яркой личностью и в музыкальной школе, и, кстати, очень способный ученик. Да. Но шустрый.

ХДЭ: Хулиганская морда.

ХЛД: Но в пределах нормы.

ХДЭ: Хулиган.

ХЛД: Так, Житная улица. Ну я, вот не знаю, как тут с Садовым кольцом, что-то я тут поднапутала. Неважно. Просто какие…

[Ну это да. Это не так важно.]

ХЛД: Знаковые места, вот детства, да. Это достаточно приблизительно. Так, это вот школа 554, мужская, это женская, у меня школа №555.

[Красота.]

ХЛД: Да. Моя школа. Так, вот техникум, в котором я училась, радиомеханический. Ну, это, может быть, необязательно. Его сейчас там уже нет. Это огромное здание, такое большое. Очень он солидный был техникум-то.

[А вот это вот что такое перечеркнуто?]

ХЛД: Это…

[Это просто Вы зачеркнули, да.]

ХЛД: Это я зачеркнула. Я тут что-то напутала, да. Я это не… считайте, что этой линии нет. Это институт Вишневского [прим. – Национальный медицинский исследовательский центр хирургии им. А.В. Вишневского], мимо которого ходили. Всё-таки хирургия. Вот это мой дом, он во дворе, вот. Вот сквер, где Каплан стреляла в Ленина. Вот завод имени Ильича [прим. – Московский электромеханический завод имени Владимира Ильича].

ХДЭ: Вот, Каплан, Каплан.

ХЛД: Бывший Михельсона. Вот дом Тарковского. Ну, вот такие вот знаковые, да.

[Хорошо. Спасибо.]

ХЛД: Вот. Ну, это приблизительно, не совсем, конечно, в масштабе, всё это понятно.

[А, а можно вас, наверное, уже в заключение.]

ХЛД: Да, мы не торопимся. Это…

ХДЭ: Да, мы никуда не торопимся. Несчастных…

ХЛД: Мы. Это Вы могли замучаться, а мы – нет.

[Нет. Я-то. Слушать, слушать  – это дело лёгкое, это разговаривать сложно.]

ХДЭ: Да нет, нам никуда сегодня. Более того, мне и завтра никуда. У меня никаких дел нету.

ХЛД: И завтра ты свободен, да.

ХДЭ: Вот. Так что я совершенно свободен. Сейчас расписания ещё никакого. Так что читать, только вот перечитывать выдающиеся труды такого высокоталантливого, понятно? И так далее. Ага.

ХЛД: Только так.

ХДЭ: Я скромен.

ХЛД: Скромен.

ХДЭ: Я  не гений.

ХЛД: Отличительная черта.

ХДЭ: Я только очень большой талант. Понимаешь? Я не великий историк. Я выдающийся. Великий, это Арон Яковлевич. Я выдающийся только. Всё.

ХЛД: Скромность украшает, мы это знаем.

ХДЭ: Меня, да.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Меня, да. Да, Зая.

Коньково. Тёплый стан

[Я про Коньково вас хотела спросить.]

ХЛД: А пожа…

ХДЭ: Пожалуйста, слушаем Вас.

ХЛД: Отвлеклись.

[Да. Я вот тут перед тем, как прийти, что-то читала про Коньково, пыталась что-то интересное вычитать. Не слышали ли вы о том, что у Коньково выделяют некую специфику? Вот чем отличается этот район от всех прочих, например, районов Москвы? Вот говорят, у него какая-то репутация есть?]

ХЛД: Значит, насчёт  репутации, сейчас я…

ХДЭ: Я потом одну вещь скажу.

ХЛД: Да. Но дело в том, что мы, вот лично наш дом – это уже не Коньково, хотя у нас станция. Мы – Тёплый стан.

[А вы всё-таки к Теплому стану.]

ХЛД: Мы приписаны, вот, начиная от бульварчика, вот, который Вы пересекали. Там, где вот этот огромный построили, вот этот вот, как его, Зуб его называют. Гостиницу эту. Вот. Вот, до гостиницы включая – это Коньково. Или нет? Нет. Коньково раньше заканчивается. Это 1-ый микрорайон Тёплого стана, потому что мы уже считаемся. Раньше у нас другие были адреса. Раньше мы считались 2-ой, это 1-ый, да. Это уже тоже Тёплый стан. Коньково заканчивается на улице Островитинова.

ХДЭ: Пожалуй, да.

ХЛД: Да. Хотя все говорят Островитянова, но правильно  – Островитинова.

ХДЭ: Правильно – Островитинова.

ХЛД: Ну, Островитянова легче выговаривать.

ХДЭ: Ну как. Ну, Веневитинов всё-таки был.

ХЛД: Да-да-да. Ну вот…

ХДЭ: Да-да-да. Я только поэтому и запомнил.

ХЛД: Да. Когда у нас спрашивают, где мы живем? Мы говорим: когда в Коньково, когда в Тёплом стане, но чаще в Тёплом стане, потому что мы приписаны к Тёплому стану уже.

ХДЭ: Но деревня называлась. Можно я поправлю, дополню. Деревня называлась чуточку иначе: Тёплые станы.

ХДЭ: А почему?

ХДЭ: А потому что здесь было несколько, и здесь останавливалась почта, и последнюю перед тем, как наутро ехать в Москву, которая тогда была по кольцевой, так сказать. Заканчивалась не по МКАДу, а по той кольцевой. Вот. Окружной. Не кольцевой, по окружной. Вот здесь они ночевали, поэтому это называлось, и на старой карте деревня получала название –  я сам видел эту карту – Тёплые станы. Во множественном числе, вот это вот самое. Там в тех местах, где метро…

ХЛД: А в эпоху Ивана Грозного здесь предполагались, в Тёплом стане, сделать охотничьи угодья. А на что Грозный наложил свой вердикт, приехав сюда. У нас же самое высокое место в Москве.

ХДЭ: Да, гениально.

[Ага. Правда?]

ХЛД: Вот у метро «Тёплый стан».

ХДЭ: Там должна была быть псарня.

ХЛД: Да. А он, а здесь такая роза ветров. Здесь всегда дуют сильные ветры.

ХДЭ: Псарня. Запомни, именно псарня.

ХЛД: Да. Вот. И он приехал сюда, сказал, написал или там просто устно сказал. Ну, это где-то отмечено, что «не место собакам жить на таком ветру».

[А не место.]

ХДЭ: Да. Это псарня должна была быть. Да, хоть [нрзб.]

ХЛД: Вот поэтому непосредственно о Коньково, может быть, мы особо ничего, наверное, не можем сказать. А вот насчёт Тёплого стана можно сказать побольше.

Санаторий «Узкое». Тропарёвский пруд

ХЛД: Вот через дорогу, там замечательный Палеонтологический музей. Ну это новое здание. Но от него идёт дорога в сторону Чертаново, очень красивая дорога. Она ведёт к санаторию «Узкое». А этот санаторий, это бывшее поместье. У него было много владельцев. Последним владельцем были Волконские. Я не знаю, не могу сказать точно, прямые потомки или боковые. Но там у них жил известный философ Соловьёв. Где он и скончался.

ХДЭ: Владимир Сергеевич тот, тот Соловьёв именно.

ХЛД: Сейчас в этой усадьбе, она в принципе очень красивая, но, к сожалению, ещё не совсем хорошо, с моей точки зрения, отреставрирована. Потому что там есть интересные здания на территории. Здания, там конюшня, которой, в общем, достаточно, когда мы там были в последний раз несколько лет, когда туда ещё можно было легко проникнуть через дырку в заборе. Вот, мы смотрели, да. Она была не очень приглядна, но само, сама усадьба красивая. Там каскад прудов. Конечно, сейчас этот каскад не имеет такого красивого вида, как это было, ну, в своё время. Вот, но его собираются, этот каскад, вроде бы рассказывают где-то, восстановить. А дорога очень красивая. Она идёт, так слегка, вот так ещё где-то опускается, где-то поднимается, прекрасная аллея, вот. И там, конечно, хорошо. Вот.

ХДЭ: А там тоже пруд.

ХЛД: Это другое. Это уже к Тропарёво относится. Тропарёвский пруд.

[А в этой усадьбе «Узкое», там ещё церковь иконы Божией Матери. И какая-то заметная колокольня вроде бы?]

ХЛД: Колокольня, да.

[Не рассказывали никакую историю, связанную с этой колокольней?]

ХДЭ: Нет.

ХЛД: Нет.

Филиал ИНИОН. Церковь. Кладбище

ХЛД: Мы не рассказывали. Да, мы не слышали, но там, когда мы сюда приехали, церковь эта была здесь недействующая. Это был филиал библиотеки ИНИОН [прим. –  Институт научной информации по общественным наукам Российской академии наук]. И там был склад книг. Всё это было в безобразном состоянии. Ну, в окошко, в окна церкви, можно было в щёлку заглянуть и всё это увидеть. Потом эту церковь отдали церкви, и она её преобразила замечательно.

ХДЭ: Замечательно.

ХЛД: То есть её возродили. Она не была разрушена, но она была ободранная, внизу было безобразие, там стояли книги, вот просто лежали. Причём там они хранились не так, как следовало бы книгам храниться. Вот. Но это был, так называемый филиал ИНИОНа. А сейчас там прекрасная церковь.

ХДЭ: А что касается…

ХЛД: Вот. Сейчас. Ещё. При церкви есть кладбище. Почему? Там похо... Оно очень маленькое. Там похоронены, там, вот, года есть захоронения военных лет последней войны. То есть я предполагаю, что, может быть, там был госпиталь в этом имении.

ХДЭ: Может быть.

Поместье Салтычихи. Тютчев

ХЛД: Может быть. Это моё предположение, а, может быть, оно там, это. Я просто это где-то прочла, но уже память немножечко подводит. И там, вот, есть захоронения, именно, так сказать, времен, вот, войны. Вот, что ещё можно сказать? Да, здесь недалеко находилось и поместье известной Салтычихи. Так вот. Недалеко. Точно место я не знаю, потому что, по-моему, поместье...

ХДЭ: Я тоже не помню, Зая. Не буду.

ХЛД: Да. Но, конечно, всё это найти в Интернете, но мы как-то что-то читали, потом что-то забывалось. Вот здесь и Тютчевские места. Вот, там даже есть, вот недалеко, аллея Тютчева. Вот недалеко от «Узкого» [прим. – речь уже идёт о районе Ясенево].

[А истории никакие не рассказывают про…]

ХЛД: Ну Салтычиха…

[Ну, да. Вот, например, про Салтычиху.]

ХЛД: Ну история, которая нам известна со школьной скамьи.

[Ну, собственно, да.]

ХЛД: Да. Собственно.

Юго-Западная

ХДЭ: Да. Других нет. А ещё насчёт Юго-Запада, вот, что я хотел сказать. Дело в том, что недалеко от метро «Юго-Западная»...

ХЛД: Там какой-то курган есть в сторону Чертаново древний. Но его не раскапывали, по-моему.

ХДЭ: Нет. Я вспоминаю. Я вспоминаю совершенно другое. Поскольку, так сказать, это всё-таки тоже Юго-Запад, но метро метро «Юго-Западная» в другом конце. Я вспомнил разговор с Сергеем Сергеевичем Аверинцевым, достаточно известная личность.

ХЛД: Сейчас. В Коньково церковь есть ещё интересная. Сейчас скажу.

ХДЭ: Сейчас. Можно я скажу.

ХЛД: Да, в Коньково. Да. Просто. Да. Да.

ХДЭ: Всё, всё, всё. Имею право. Вот, я о другом немножко. Вот, значит, он у нас был ответственным редактором вот в этих самых Хейзингах, переводах. И поэтому мы там с ним сидели. И я… Он-то не знал, но я ему объяснил, что всё-таки в одной школе когда-то учились. Хотя, ну, кто на N классов, это мы снизу смотрели. Кто это на первоклашек там или на третьеклашек будет интересоваться этой мелюзгой. Естественно, да, Вы тоже. Ну что ж. Вы, знаете, вот, «с Арбата все переехали на Юго-Запад, а некоторые ещё юго-западнее». «Знаете, Дмитрий Эдуардович». Он только по имени-отчеству. «Знаете, Дмитрий Эдуардович, Владимир Соловьёв всегда очень удивлялся, что Иерусалим западнее Москвы». Я вот запомнил эти слова.

ХЛД: Да. Хотя, вот там так, если, вот, кажется…

ХДЭ: Для нас это Восток…

ХЛД: Да-да.

ХДЭ: Вот. Пусть Ближний, но Восток.

ХЛД: А на самом деле западнее, да.

ХДЭ: Он западнее. Вы знаете, это, Владимира Соловьёва, почему я говорю, вот мы сейчас о нём заговорили, сказал мне Сергей Сергеевич Аверинцев. Вот так вот, что все из Арбата переезжают на Юго-запад, а некоторые даже юго-западнее.

Коньково

ХЛД: Да. Здесь ещё есть замечательная церковь. Она уже... Правильно,  именно в Коньково. Её восстановили, она была разрушена очень прилично. Когда дети наши были маленькие. Она здесь недалеко. Ну, минут пятнадцать пешком пройти.

ХДЭ: Да-да. Ходили со своими детишками.

ХЛД: Она ближе даже к метро. То есть она уже на территории Коньково находится.

ХДЭ: Всё правильно.

ХЛД: Эта церковь, я не знаю и как она сейчас точно, точно называется. Забыла. Вот. Была разрушена. Там в одно время была какая-то лаборатория говорили, потом она тоже исчезла. Но эта церковь, чем примечательна. Она была построена при Петре Первом – 1696-ой год. И там было село, вот эта церковь была. И это село было Петром Первым пожаловано канцлеру Головкину. Вот он владел, вот этим. Да, здесь ещё стоял памятник коню, но он куда-то исчез.

ХДЭ: Почему «Коньково» говорили.

[А понятно.]

ХЛД: Да. Хотя говорят, вот, вчера мы с тобой были в магазине, и у нас спрашивают:  «Где-то тут конь стоит?» Я стала вспоминать, я не могла вспомнить. И, по-моему, конь здесь действительно стоит.

ХДЭ: Стоит.

ХЛД: Но уже не тот, который, по-моему, был, а какой-то другой.

ХДЭ: Просто не знаю, зайка.

ХЛД: Но он на той стороне.

ХДЭ: Любанчик, не буду…

ХЛД: Да.

ХДЭ: Ни спорить, ни соглашаться.

ХЛД: Да.

ХДЭ: За незнание.

ХЛД: Вот чем, так, что вот эта церковь. Да, она была очень разрушена, туда было можно внутрь забраться, что... Ну там, как говорится. Как наши родители говорили, чёрт ногу сломит. Там, что было внутри, эти обломки… Покорёженные какие-то куски этих прутьев, этих железных, всё. Её восстановили. Сделали конфетку. Там идут службы, всё как полагается. Симпатичная церквушка. То есть, когда отдают церкви, она быстро начинает приводить в порядок.

ХДЭ: Ну и правильно.

ХЛД: Государство, хоть и охраняет, считается, у нас эти объекты, но церковь действительно их делает хорошо. Вот, скажем так. Мы атеисты, ну, по воспитанию. Но мой папа, хотя он в детстве окончил ЦПШ [прим. – церковно-приходскую школу], там четыре года, и был очень верующим, потом он таковым перестал быть. Но мой папа – строитель. Строитель, он, в том числе, не только занимался плотинами, но и жилыми домами, объектами.

ХДЭ: Да, отец. Он сюда заезжал.

ХДЭ: Заводы тоже строил. И он как строитель не мог переносить, когда рушат объекты, вот эти культурные наследия.

ХДЭ: Даже церкви…

О разрушении Храма Христа Спасителя. Бассейн. Дворец Советов

ХЛД: Когда разрушили храм Христа Спасителя, а это было при папе. Они там с мамой, когда встречались, они там гуляли и там же росписи были Васнецова, ещё, я не помню, Врубелевские, по-моему, нет.

ХДЭ: Я тоже не помню, но я…

ХЛД: Там Васнецовские росписи.

ХДЭ: По-моему, Суриковское там что-то было, а может, я ошибаюсь.

ХЛД: Не знаю.

ХДЭ: Не буду спорить, зайка.

ХЛД: Вот, короче. И когда взорвали, папа, для папы это было страшно. Он говорит:  «Как можно было?» Вот да.

ХДЭ: И знаменитый бассейн, где я плавал.

ХЛД: И папа считал, что вообще церкви, будучи атеистом, ни в коем случае нельзя. Люди верят.

ХДЭ: Да, вполне коммунист был такой убеждённый.

ХЛД: Значит пусть они туда ходят и церкви должны быть в хорошем состоянии. Вот, так я немножко…

ХДЭ: А я сказал, что бассейн, который был.

ХЛД: А нет. Я что-то хотела сказать.

ХДЭ: Я сам там сдавал стометровки. Бассейн, он иначе, чем «лужа».

ХЛД: Папа не называл.

ХДЭ: Твой, мой тесть и твой отец не называл этот самый бассейн, в котором я сам плавал…

ХЛД: Но я, я уже забыла, что я хотела сказать очень точно.

ХДЭ: Нет, сначала, почему взорвали? Там говорили. Подожди.

ХЛД: Я не это хотела. Просто…

ХДЭ: Там говорились. Дай мне закончить, пожалуйста. Там собирались построить Дворец Советов у станции метро, которая «Кропоткинская».

ХЛД: Одно время называлась…

ХДЭ: Называлась одно время, называлась станция метро, я оттуда родом. Называлась «Дворец Советов». Вот почему взорвали храм Христа Спасителя, что хотели Дворец Советов.

ХЛД: Да. Я просто, что хочу сказать, вот очень приятно посмотреть, как церкви все отреставрированы.

ХДЭ: Да. Вот теперь я уже.

ХЛД: Очень просто приятно. Но что-то я хотела ещё сказать, в связи с этим. Но тут, ну тут немножко мысль и убежала.

ХДЭ: Да-да-да. Лови её за хвост.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Да. Вот именно.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Бывает [нрзб.]

ХЛД: Вот так что вот.

[Про Дворец Советов тоже. Любопытно. То есть что…]

ХДЭ: Его никак не могли построить. Более того, там всякие мистические штуки были, что не могли.

ХЛД: Почва.

ХДЭ: Почва. Плыл и всё. Плыл и всё. И когда уже теперь, всё это потом стали строить, то это делали как? Замораживали почву, там я не знаю, жидким гелием или там каким-то, вот жидким газом, чтобы просверлить, чтобы поставить, вот эти самые опоры и так далее. И поэтому, но тогда, когда его строили в 1912-ом году к столетию. Он же должен был построен быть к столетию войны [18]12-го года, храм Христа Спасителя.

ХЛД: На народные пожертвования храм Христа Спасителя.

ХДЭ: Народные пожертвования тогда. Как он стоял? Это фантастика, потому что это ничего…

ХЛД: Это была великолепная инженерная мысль. Мой папа как строитель...

ХДЭ: Тихон Сергеевич говорил, да.

ХЛД: Это он прекрасно понимал, говорит, это вообще такое уникальное сооружение с точки зрения, не только там архитектуры, и внутри живопись, великолепные росписи были. Говорит, но это…

ХДЭ: А Дворец Советов так и не удалось построить.

ХЛД: Но это ещё великолепные, вот…

ХДЭ: Инженерные.

ХЛД: Инженерные сооружения.

ХДЭ: Да. Техническое. Да, Любашка.

ХЛД: И он переживал. Вот как он рассказывал страшно, когда вот это всё порушили.

ХДЭ: Да, Тихон Сергеевич. Да. Это я не спорю.

ХЛД: Он всегда был за то, чтобы церкви не уничтожать, а сохранять и поддерживать. Раз народу это нужно, люди получают от этого. Значит, надо, да.

ХДЭ: Нет, но теперь это всё-таки восстановили, но это уже всё-таки новодел.

ХЛД: Ну, неважно. Я считаю, очень хорошо сделали, что восстановили.

ХДЭ: Очень хорошо. Но всё равно это новодел.

ХЛД: Ну фу. Да.

ХДЭ: Но действительно хорошо. Правильно. Потому что Дворец Советов, ну, я ещё помню, Любаша.

ХЛД: Кстати, обломки кое-какие от этого храма сохранились, и они хранятся в Донском монастыре. Там какие-то барельефы, там они есть.

Манеж. Дворец Советов

ХДЭ: Любаш. В Манеже.

ХЛД: Ну крупицы.

ХДЭ: На выставке в Манеже.

ХЛД: Да.

ХДЭ: «Оденьте свежее на выставку в Манеже». Была одно время в Манеже выставка. Я ещё ходил подростком, проектов Дворца Советов, довоенных, естественно, [19]30-х годов это всё было. Вот. Был период у нас, так сказать, у интеллигенции, увлечения вот всеми этими штучками [19]20–30-х годов. Был, был. Сам через это дело прошёл. Как раз в эпоху шестидесятничества. Сам через это дело прошёл, так что ничего не говорю. Вот и удивительно интересные были технические решения, действительно, Дворца Советов. Но из этого ничего не получилось.

[А Вы сказали там какие-то мистические истории были с…]

ХЛД: Где? А?

ХДЭ: Было.

ХЛД: Дело в том, что…

ХДЭ: А, да.

ХЛД: На этом месте был женский монастырь.

ХДЭ: Да. И кто-то из…

ХЛД: И настоятельница монастыря прокляла.

ХДЭ: Да. И какая, и какая-то там мать-игуменья. Не помню. Называли мне её имя. Я, увы, не помню. Что, значит, когда их оттуда попёрли. Она это дело прокляла, что, так сказать, ну, по известной…

ХЛД: Не будет стоять.

ХДЭ: Фразе, фразе «быть месту пусту», так сказать.

ХЛД: Не будет стоять.

ХДЭ: Вот, что он не будет стоять. Да, такая легенда была. Я не суеверен, но пересказываю как историк.

ХЛД: Да. Такая существует.

ХДЭ: Как историк пересказываю все эти самые легенды, потому что легенды очень даже влияют на наше сознание. Я не говорю, что это правда, я не говорю, что это так, но то, что это влияет на сознание, на культуру – безусловно. Тут без вопросов. Так и есть. Ну это действительно, эти места удивительно интересные. Никуда не денешься. Никуда не денешься. Я сам, так сказать, арбатец, или, как пел, Булат Шавлович: «Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант. В Безбожном переулке…» Не бойся, Любаша, я петь не буду. Не пугайся.

ХЛД: Да. Не надо. Да, я-то собственно… Меня испугать уже трудно.

ХДЭ: Дмитрий, я тебя умоляю, только не… Вот это мама всегда. Ну, мама-то ладно, по другому поводу. Дело в том, что я ещё. Ну сам себя не похвалишь, от вас-то ведь не дождёшься. Я ведь гениальный самоучка. Скажем, французский язык я учил сам себе, а мама ещё в гимназии начинала учить. Я говорю: «Мам, проверь, пожалуйста. Вот тут текст, правильно ли я перевёл?» Я читаю, перевожу. Мама говорит: «Дмитрий, я тебя умоляю, только не произноси по-французски слова. Давай сразу, вот, пальцем показывай и сразу по-русски, а то у меня уши в трубочку сворачиваются». Это выражение Софьи Ильиничны, мамы моей. Вот. Так что нет. Но действительно, вот, это действительно – я выселен с Арбата, арбатский эмигрант, но я не выселен. Мы, так сказать, вполне своей вот, но говорят там мне до сих пор как-то, вот такие улыбки возникают действительно.

Дом на набережной

[Ещё бы. Да. А о Доме на набережной Вы слышали что-нибудь?]

ХДЭ: Да, конечно. И даже бывали.

ХЛД: Да. У нас там хорошие очень знакомые живут.

[Правда?]

ХДЭ: Волинская квартира. Были такие большевики Волины. Вот и там сын Виктории Борисовны, она же из Волиных.

ХЛД: Дочери Волина.

ХДЭ: Дочь Волина. Сын Виктории Борисовны, Толик. Его и назвали Толик, потому что Виктория Борисовна…

ХЛД: Ну, это неважно, да.

ХДЭ: В детстве себя именовала Толя Волина. И Толика так и назвали, моего хорошего.

ХЛД: Ну, каких-то особых историй, связанных с этим домом, мы не знаем.

ХДЭ: Библиотека там божественная.

ХЛД: Нет, я имею в виду не с семьёй, а просто с домом. Но историй там, говорят, ходит всяких много разных.

ХДЭ: Нет. У меня-то…

ХЛД: Ну так особо как-то…

ХДЭ: У меня-то, вот в чём всё дело. У меня личная биография связана [нрзб.], сейчас покажу почему. Значит, с Волинской библиотекой, там совершенно изумительная была библиотека, и одна из этих книг, из той библиотеки, была факсимильно воспроизведена с моей подачи. И там даже я кое-чего, к этой книге имею отношение. Сейчас я её покажу.

ХЛД: А так каких-то, вот, просто. Ну, так случайно получилось, что вот коллега был по работе, вот как раз сын Виктории Борисовны, внук у Волина. И мы просто несколько раз вот бывали у них в гостях, так, по-приятельски. Ну, очень милые люди. А так, каких-то особых историй, когда мы встречались. Мы не касались этой темы не потому, что там по какой-то... Ну, было, о чём ещё поговорить.

[Ну да.]

ХЛД: Как-то да.

[Довольно специфическая тема.]

ХДЭ: Вот, показываю. Это из той библиотеки, они её воспроизвели. Это уже современное издание. Здесь, там, Даши Макогоненко статья, она специалист по сатириконцам и мои комментарии. Вот. Исторического уже порядка. Да, книжка сама по себе совершенно замечательная. Я помню, Любаша, когда я над ней работал, вот ещё это, так сказать, это отдельная.

ХЛД: Нет. Да, но что. Подожди. Давай сейчас про Дом на набережной вспомним. Что ква, мебель там поначалу была вся казённая. Вот, в этом доме. Что там очень хорошо была устроена прослушка. Потому что там жили только высокопоставленные такие...

ХДЭ: Советские.

ХЛД: Советские, да. Чиновники. И надо было знать, о чём они беседуют. Кухоньки там в квартирах небольшие, потому что предполагалось, что у них там будет общая столовая, где они будут, как говорится, обедать, там всё. А маленькая кухонька, ну, для того, чтобы утром там позавтракать, чай попить.

ХДЭ: Ну да, чайку подогреть.

ХЛД: Ну вот так.

ХДЭ: Или там кофейку сварить и всё.

ХЛД: Небольшие кухоньки. Ну с этой столовой ничего не вышло. Там её во что-то переоборудовали.

ХДЭ: Старинные кофейники были, да. И у нас в доме был такой с гейзером.

ХЛД: Да. Вот, но то, что там прослушка – об этом писали. Это мы не со слов знаем, об этом писали, что там, там.

ХДЭ: Но из Волинской библиотеки, вот это самая замечательная совершенно.

[Да, правда.]

ХДЭ: Книга. Замечательная, замечательная. Я ничего не могу сказать. Со мной была леденящая душу история, когда прибежала Любаша, с вот такими глазами на кухню, где я сидел над этой самой книгой, потому что я среди ночи хохотать начал. Вот, прочтя, там не то у Тэффи, не то у Аверченко. Ну, в общем, у кого-то из этих великих сатириконцев. Я не выдержал и начал хохотать. Любаша прибежала: что с тобой? Это я самое, я не хочу сказать, что это самая серьёзная из моих работ. Вот. Но человек, принадлежащий к мерзкому и гнусному племени редакторов. Все авторы ненавидят редакторов. Вот, Сашка сказал: «Ты, знаешь, это лучшее, что ты написал...» Комментарии к именно «Сатирикону». Это сказал вредный и мерзкий Сашка. Мой друг ближайший, но, к сожалению, редактор. Тут уж ничего не поделаешь. Это Саня Гофман объяснял – ненавижу редакторов, причём именно так ставил ударение, чтобы больнее уколоть Сашку. Не редакторов, а редакторов именно. Чтобы болезненней было. Вот, но это действительно замечательная книга. Я получал море удовольствия, работая над ней. Никогда я с таким удовольствием ни над чем не работал. Нет, ну я и свои, там, вот Хейзинга там. Это серьёзная работа, это действительно важная и серьёзная работа, потому что вот с Хейзингой я работал это, так сказать, вот, если есть у меня вклад в великую русскую культуру, то, то, что я пробил эти самые переводы. Там мои комментарии, и переводчик не я. Вот, естественно. Откуда я знаю голландский? Вот, но дело в том, что действительно, вот это моя была идея издать это дело по-русски. Я нашел там, вот, и, включая там, многие люди там серьёзные были. Вот, это вот моя личная заслуга.

Шуховская телебашня. Салюты

ХЛД: Ой, я вспомнила ещё одно воспоминание детства.

ХДЭ: Давай, давай.

ХЛД: Которое я не отразила на плане. Из окна нашей квартиры была видна макушка этой Шуховской телебашни на Шаболовке.

ХДЭ: Да-да. Той ещё, первой.

ХЛД: Тогда в праздничные дни бывал салют, то там было видно немножко, вот, из окна. А мы на шестом этаже, на последнем, жили.

ХДЭ: Да. Помню.

ХЛД: И над крышами других домов, значит, там вдалеке, вот эта телебашня. И вот был виден салют, вот это воспоминание детства ещё, вот. Я, правда, не пометила здесь. Ну, вот.

[Пометим.]

ХДЭ: Хорошее воспоминание.

ХЛД: Можно пометить. Да.

ХДЭ: Хорошее воспоминание, Зая.

ХЛД: Это было воспоминание, да.

ХДЭ: Не, Любанечка, хорошее воспоминание.

ХЛД: Где мой дом. Вот мой дом.

[А откуда салюты смотрели? То есть, вот с этого шестого этажа Вы…]

ХДЭ: С собственного балкона.

[С балкона.]

ХЛД: Из квартиры.

[А не было специальных мест?]

ХЛД: Сейчас. Дело в том, что там у нас было видно, только совершенно кончик салюта. Я вот сейчас эту башню, вот здесь вот нарисую, вот так. Да и салют, вот так вот мы смотрели.

ХДЭ: Нет. Ну, а Шуховскую башню помню, помню. Это теперь Останкинская только в сознании, тогда у нас Шуховская была ещё в сознании. Это теперь Останкинская.

ХЛД: Вот это да. Шуховская башня, да. Как салют – сразу к окну. Шуховская башня, салют.

ХДЭ: Нет. Но знающие люди, в том числе мой тесть, говорили, что это некое чудо инженерной мысли.

ХЛД: А это до сих пор считается чудом.

ХДЭ: Я уже давно не инженер, поэтому ничего не могу сказать, но передаю с чужих слов, но согласен.

ХЛД: Вот с другой стороны дома. Там, когда мы к соседям заходили иногда. Наши окна выходят на, выходили это, на юго-запад, а у них, значит, соответственно на северо-восток. И там салют был виден лучше. Там было видно, вот со стороны этого Москворецкого моста. Там тоже от Кремля и вот там было видно. И башенки вроде кремлёвские были видны или так уже, только так кажется. Ну, салют у них из квартиры был виден лучше.

[А Вы сказали, что Вы добавите что-то про места, откуда смотрели салют?]

ХЛД: А салют, откуда смотрели. Мы масс… ездили смотреть салют в два места. На Ленинские горы там, где эта вот балюстрада, напротив Лужника [прим. – стадион «Лужники»]. И вот Замоскворецкий мост.

ХДЭ: Да. Мы привыкли Ленинские, а не Воробьевы, как ни странно.

ХЛД: И на Москворецкий мост ездили смотреть салют. Маленькая, когда была.

ХДЭ: Да, я тоже на Ленгорах. Как мы это называли.

Андрей Вознесенский

ХЛД: Или иногда, вот смотрела, именно салют смотрели из окошка, вот наших соседей. А соседями нашим были Вознесенские.

ХДЭ: Да.

[О-о-о!]

ХЛД: Наши родители. Его отец, Вознесенского, поэта, значит. Он тоже был строителем. Гидро, гидротехник.

ХДЭ: Как он? Андрей Александрович, отец?

ХДЭ: Андрей Николаевич.

ХДЭ: Андрей Николаевич. Да, правильно говоришь.

ХЛД: Наши родители работали вместе много лет.

[То есть Вы помните, да?]

ХЛД: Вознесенского?

[Да.]

ХЛД: Конечно.

ХДЭ: Это вот…

ХЛД: Мой портрет Вознесенского существует.

[Да, что Вы?]

ХДЭ: Твой. Тебя. Девочку.

ХЛД: Но, вернее, скажем так, не портрет, а рисунок. Пастельками. Мы приятель... Мы нельзя сказать, что мы дружили, мы приятельствовали. Вот, мы жили соседями на, вот в одной квартире. И дачу в Малаховке снимали тоже рядом. Они по нашей рекомендации через некоторое время там тоже, тоже дачу снимали. А Андрей Андреевич, значит, учился в Архитектурном институте. Но он был практически ровесник моего брата, чуть моложе. То есть у нас с ним разница, где-то. Значит, с братом у меня 16, так. С ним где-то лет, наверное, 14, там, 13, вот. И ему нужно было после лета какие-то там этюды, там что-то представить в институт. И он у моей мамы спросил: «А можно я вашу девочку нарисую, портрет». Мама сказала: «Да, конечно». И вот в Малаховке я ему позировала там два, три раза. Он рисовал мой портрет таким пастельными карандашами. Ну для того, чтобы представить, так это громко сказано, что мой портрет работы Вознесенского.

ХДЭ: Ну а что? Правильно сказала.

[Ну а что.]

ХЛД: Так что, я думаю, этого рисунка уже давно и нет. Я просто говорю, что вот такие у нас были...

[То есть нет сейчас этого рисунка. Вы не знаете, где он, что он?]

ХЛД: Да, вряд ли. Конечно. Ну что я их.

ХДЭ: Пожар в Архитектурном… У него же есть своё, у него есть стихотворение. Помнишь, «Пожар в Архитектурном». И заключительная, замечательная фраза: «Всё – кончено. Нет – начато. Айда в кино!» Нет. Ну я же ещё помню.

ХЛД: И да. И ещё. Вот у него есть это произведение называется «О». Печаталось. Вот мы читали его в журнале. И там наша фамилия, как соседей, упоминается.

[Ух, ты.]

ХЛД: Просто. Ничего особенного. Ну вот просто. Да, там что-то.

ХДЭ: Да. Чаепитие. Я даже помню эту фразу.

ХЛД: А у нас.

ХДЭ: Что это чаепитие у Макарочкиных.

ХЛД: И всё. Ну вот как-то пару раз у нас пили чай.

ХДЭ: Я что. Там ему. Понимаете, чаепитие у Макарочкиных.

ХЛД: А когда приезжал в Москву Ван Клиберн и давал, значит, уже заключительный концерт Чайковского, у них не было ещё телевизора, у Вознесенских, у нас был. И мы вместе слушали этот концерт.

ХДЭ: Да, тогда же ходили в гости на телевизор к друг другу.

ХЛД: Да. Вот они к нам пришли, значит, всем семейством.

ХДЭ: Это теперь уже всё неинтересно.

ХЛД: И мы слушали и смотрели концерт Клиберна, Клиберна по телевизору. Когда жили на даче в Малаховке, ходили в гости к друг другу на пирожки. Ну, наши мамы.

ХДЭ: А я ещё помню.

ХЛД: Моя мама и Антонина Сергеевна, его мама, они у нас...

ХДЭ: А ещё помню, как на площади…

ХЛД: Пекли пирожки вкусные, и мы менялись этими. Ну так.

Чтения на площади Маяковского

ХДЭ: Любаш, а я ещё помню, как на площади Маяковского, у памятника Маяковскому, (это даже попало в советско-французский фильм «Леон Гаррос ищет друга») собирались поэты, и вообще публика, и читали стихи, как собственные стихи, так и стихи Евтушенко, Вознесенского. Ну тот, кто вот эти шестидесятнические. Вот. Это было. Я сам ходил на эти самые толкучки на памятник Маяковскому. Сначала милиция гоняла, но когда это попало в кино, какое-то время милиция перестала гонять.

ХЛД: А ещё в нашем доме на той же Серпу…

ХДЭ: Потому что нечего собираться.

ХЛД: На той же Серпуховке, на той же лестничной площадке, где, значит, наши. Напротив нас жил Наймушин – начальник строительства Братской ГЭС. Ну, все гидротехники.

ХДЭ: Нет, но…

ХЛД: И получили квартиры перед войной в одном доме.

Андрей Тарковский

ХДЭ: Нет, но и Тарковский. И Тарковский, вот.

ХЛД: Тарковский жил в двухэтажном ещё дореволюционном доме.

ХДЭ: Да, но он тоже около вас.

ХЛД: Ну, около нас.

ХДЭ: Я к, к тому, что великие люди, потому что…

ХЛД: Но мы с ними не были знакомы.

ХДЭ: Потому что по рейтингу мировому, вот XX века второй половины, режиссёров. На первом месте Феллини, на втором – Тарковский. По вот такому опросному, так сказать, рейтингу. Тогда ещё слов, по-моему, «рейтинг» не было, но всё равно второе место, так сказать, занимал Андрей Арсеньевич. Сын поэта. И известность Арсения Александровича пошла среди интеллигенции именно благодаря фильмам, потому что там…

[Именно.]

ХДЭ: Читаются стихи отца. Его. Андрея. Тогда началось увлечение, и да, сам Леонид Михайлович Баткин этим делом. Великий Баткин, вот этим делом увлекался. Ренессансовед знаменитейший Леонид Михайлович. А я работал. Просто с ним работал в Институте всеобщей истории, откуда я их всех знаю. Нас же там, историков, не так и много. И поэтому все эти самые ренессансники, античники, средневековьевские особенно.

[259.55 – 260.00 ХЛД предлагает чай.]

Проблема датировки Средних веков и Ренессанса

ХДЭ: Тем более, что по тогдашнему распределению все ренессансы относились (сейчас поймете, почему я с таким акцентом говорю) к Средним векам. Рассказывают. Сейчас, излагаю. В 1947-м году обсуждался учебник, кажется, по истории дипломатии. Обсуждался на самом высоком уровне и зашел спор, ещё пока программа, на чём заканчивать? Чем заканчиваются Средние века? Кто-то по старинке, как в гимназическом учебнике, 1492-й год, Колумб – открытие Америки. Кто-то там, даже раньше, там [14]50, 1453-й год – там падение Константинополя, кто-то даже – Французская революция и так далее, и так далее. Великий вождь народов всех выслушал и сказал: «А мне представляется, что Средние века закончились Вестфальским миром 1648-го года». Самоубийц, которые бы спросили…

ХЛД: Не было.

ХДЭ: А почему вы так считаете, товарищ Сталин? Не было. И… А дальше получился анекдот, потому что учебники заканчивались 1648-м годом. Поэтому, когда мы с Арон Яковлевичем писали учебник, второе издание названо книгой для чтения «По истории Cредних веков». Мы писали: он писал, я при нём, конечно. Вот. И не только по алфавиту, как я объяснял Алексею Алексеевичу Венедиктову, когда нас представляли на «Эхе». Он там сказал «учебник Харитоновича и Гуревича». «Нет, – говорю, – Алексей Алексеевич, Гуревича и Харитоновича. И дело не в алфавите». Всё так. Ну вот у нас возникали вопросы, на чём заканчивать и как. Дело в том, что учебники по Новой истории начинались с 1640-го года, с начала Французской, Английской революции. А учебники по Средним векам заканчивались 1648-м годом. Восемь лет болтались как цветочек в проруби. Туда-сюда. Вот, так это и было. И пришлось, когда мы писали учебник. А что делать? Мы там дописывали, хотя, вот так, это вот связано с всем этим самой. Да. Было дело. Потому что «великий вождь народов сказал». И всё. Самоубийц там, так высоко не приглашают, знаете ли. Да. Было дело.

[Спасибо.]

ХЛД: Это мы уболтали Вас, заговорили.

[Нет-нет-нет. Это всё безумно интересно. Я получаю огромное удовольствие от возможности послушать...]

ХЛД: Да. Но мы больше наговорили о своём, чем на Ваши вопросы, наверное?

[Нет-нет. Всё отлично. Вы знаете, никогда не бывает всё так, как задумал.]

ХДЭ: Хороший социолог знает как.

[Да.]

ХДЭ: Что взять. Лёша Левинсон мне много чего на эту тему рассказывал, и сам, и приводя примеры из великих, из великих. Я имею в виду Юрия Александровича Леваду. Вот Лёшка – его ученик. Я говорю, Вы понимаете, действительно, как я уже сказал, я цитировал, но это мама сказала, что учитель – это второй человек после родителей. Если я говорю о Арон Яковлевиче с клёкотом в горле, так же Лёха говорит, и все эти ребята, Лёвка, там, который сейчас руководит, директор этого самого центра. И Санька, и так далее, и все эти ребята говорят о Юрии Александровиче, вот тоже, с клёкотом в горле, как я говорю об Арон Яковлевиче, ну вот. Вот это учитель, это святое. Да. Но вот все эти социологические штуки, да-да-да-да. Социолог должен выслушать всё, только тогда он действительно поймет.

[Разумеется, да. Тогда это не будет живой нарратив, если я буду вас перебивать, да.]

ХДЭ: Да-да-да-да, вот это я, я вспоминаю.

[И настаивать на своих вопросах.]

ХЛД: Ну да.

Договорённость о других интервью. Благодарности

[У меня ещё к вам просьба, если это возможно, может быть, вы кого-нибудь посоветуете из своих знакомых. Из тех, кто был бы также не против встретиться и поговорить. Ну, вот приблизительно на тот же круг вопросов. Может быть, кто-то есть на примете?]

ХДЭ: Я что, что-то никого не могу.

ХЛД: Ну, я не знаю, если тот же Левинсон, может быть, я не знаю. Или он…

ХДЭ: Ну если только, может быть, действительно с Лёхой связаться.

[Я бы была очень благодарна.]

ХЛД: Нет, я почему говорю, вот мы пойдем к нему уже в, в воскресенье.

ХДЭ: В воскресенье пойдем. Напомни мне поговорить.

ХЛД: Там народ-то будет. Может быть...

ХДЭ: Оставьте Ваши координаты. Или они у Вас есть?

[Я, давайте я напишу, чтобы…]

ХДЭ: Оставьте Ваши координаты.

ХЛД: Да-да. Напишите. И напишите, что конкретно, чтобы мы не слов там. Можно перепутать что-то.

ХДЭ: Мы, да. Мы же увидимся. Потому что специально как-то дёргаться не хочется.

ХЛД: Что?

ХДЭ: Поскольку мы…

ХЛД: По какому поводу, Вы бы хотели, значит, с ними встретиться и какой круг, вот тем, вопросов…

ХДЭ: Да, буду в воскресенье в 19.

[То же самое.]

ХЛД: Интересно…

[То же самое, что вот было у вас. Да. То есть приблизительно более-менее одно и то же. Старая Москва, это воспоминания о старой…]

ХДЭ: Арбаты.

[Старой Москве.]

ХДЭ: Так они сами с Кропоткинской улицы. Тоже Арбат.

[Ну, вот. Замечательно. Прекрасно. Да.]

ХЛД: Ну, Левинсон тоже ска, со школы. Конечно.

ХДЭ: Да. Это с Пречистенки. Ну, я ещё по старинке Кропоткинской.

ХЛД: Нет. Всё равно напишите. Сформулируйте чётко фразу.

[Так.]

ХДЭ: Да. Мы поговорим с Алёхой. Какие проблемы? Это…

[Проект по исторической памяти... Нацелен на создание портала устных нарративов...]. [Пишет.]

ХДЭ: Вы координаты оставили?

[...о Москве.]

ХДЭ: Напишите с отчеством себя.

[Так. Сейчас.]

ХЛД: Ну да. Там принято с отчеством.

ХДЭ: Да.

[Эста Геннадьевна я.]

ХДЭ: Эста-то я помню, я только отчество не знаю. Нет. Потому что там принято так.

ХЛД: Так и где Вы работаете точно, потому что спросят.

[Так, да.]

ХЛД: А я уже так. Точно не отвечу, не, не сформулирую.

[Российская…]

ХДЭ: Академия народного хозяйства государственной службы.

[Академия… [Пишет.]]

ХДЭ: У меня написано РАНХиГС. Потому что я записал просто аббревиатуру РАНХиГС.

[Народного.]

ХДЭ: РАНХиГС.

[Хозяйства.]

ХЛД: Правда, Левинсона очень трудно застать в Москве.

[Ну я…]

ХЛД: Он разъезжает по всему миру: и по стране, и по миру.

ХДЭ: Ну да, Лёха. Ну, он работает. Он социолог.

ХЛД: Ну да. У него такая работа. Да.

ХДЭ: Лёха работает.

ХЛД: Ну, понимаешь, спросить. За спрос денег не берут, как ты понимаешь.

ХДЭ: Вместе. Любаш.

ХЛД: Ну вот. Да. Надо спросить, может быть.

ХДЭ: Мы в воскресенье к 19 часам.

ХЛД: Может быть, если он не может сам, может, он порекомендует кого-то, да. Это же...

[Может кого-нибудь порекомендует.]

ХДЭ: Любаша, у меня записано к 19 часам, в воскресенье, 11-ое, к 19 к Левинсону. У меня записано.

ХЛД: Ну да. Мы идём. Всё. Да. А это Ваша ручка.

ХДЭ: Я ничего не помню.

ХЛД: Ага. Да.

ХДЭ: Я старый склеротик-маразматик, но я записываю всё. Я же сказал, что после 1500-го года ни черта не помню.

ХЛД: Да. И в какое время Вам можно звонить?

[Вы знаете, мне можно звонить абсолютно в любое время. Я человек с очень гибким и свободным графиком, и поэтому…]

ХЛД: Нет. От и до?

[С 9 до 12.]

ХДЭ: Ночи?

[Да.]

ХДЭ: С 9 до 24 всё-таки.

ХЛД: До 24, да.

ХДЭ: А то решат что, а то решат, что до полудня.

[Ну, только 3 часа. Приёмные часы – 3 часа, да. В любое время можно звонить... И я, я была бы очень благодарна.]

ХДЭ: Нет. Ну, Лёха – это да.

ХЛД: Да. А вот Вы, да. Значит, нас нашли от Димы Павлюкова. Вы как-то с ним связаны? Да или нет? Это просто из любопытства я спрашиваю. Это почему? Потому что…

[С Димой, да. Нет-нет. Ну конечно.]

ХДЭ: Нет. Чистое любопытство. Ничего…

ХЛД: Очень интересно, вот как иногда люди находят друг друга. Иногда бывает настолько невероятно, вот это вот, вот в какой-то дальней цепочке.

[Дима… мы далеко не давние, давние знакомые. Знакома я с ним, наверное, не знаю, несколько месяцев. Да.]

ХЛД: Ну, это неважно, да.

ХДЭ: Ну, это неважно.

[Я была на дне рождения его друга, не столько потому, что я знаю этого друга, а потому что этого друга знает моя подруга.]

ХЛД: Ой, как интересно. А может, и мы этого друга знаем.

[Вы знаете, я не помню, как его зовут, к сожалению, потому что я там была очень вскользь, вот и скорее просто как бы за компанию.]

ХЛД: Понятно.

[Вот и с Димой мы там познакомились, разговорились об этом проекте.]

ХЛД: Ага. А, понятно.

[Вот, я у него как раз спросила, есть ли у него какие-нибудь знакомые, да? Или кто-нибудь…]

ХЛД: Понятно.

[Кто бы смог мне в этом помочь. Он сказал: «Да. Есть. Вот Дмитрий Эдуардович». Не знаю, согласится или нет. Но он...]

ХДЭ: А почему нет?

[Поговорить, да. Было бы вам, наверное, очень полезно и интересно.]

ХЛД: Поговорить – это мы любим.

ХДЭ: Ну, Любаша, я этим делом...

ХЛД: Вы поняли.

ХДЭ: Я понимаю, что это, конечно, не деньги, но этим делом я как препод деньги зарабатываю, говорением, понимаете?

[Ну, да. Да. Это видно, да.]

ХДЭ: Я препод всё-таки.

ХЛД: Да. Тебя, да.

ХДЭ: Я действительно, я институтский препод. Ну, куда денешься.

ХЛД: Ты не устаёшь.

ХДЭ: Ну, это моя профессия.

[Ну поэтому я теперь безумно благодарна, потому что были наиинтереснейшие четыре с половиной часа жизни.]

ХЛД: А мы не заметили.

ХДЭ: Да, ничего, посидели.

[Да, никто бы не заметил, если бы не записывалось, я бы тоже бы не заметила, сколько времени.]

ХДЭ: Посидели хорошо. А что такого?

ХЛД: Да.

[Так что большое вам спасибо.]

ХЛД: Ну мы и как следует Вас не накормили.

[Да что Вы. Нет.]

ХДЭ: Да. Это мы неправы.

[Разговорами – нет.]

ХДЭ: Зая, это…

ХЛД: Нет, а мы даже не думали, что настолько затянется, можно было подготовиться получше.

ХДЭ: А я, а я, я-то сыт почти. Ну, это в смысле, потом и всё.

[Да я, я, перед тем как прийти, довольно плотно пообедала.]

ХЛД: Ну и правильно.

ХДЭ: Ну молодец, и правильно.

ХЛД: На всякий случай.

[Поэтому, да.]

ХДЭ: Потому что разговорами сыт не будешь. Правильно говорите.

ХЛД: Печенье чудное, так угодили.

[Ну, я рада, что понравилось, да.]

ХДЭ: Не, всё очень хорошо. Мы с Вами чудесно пообщались.

[Спасибо вам большое.]

ХДЭ: Действительно, я рад.

[Правда, я не смею вас больше задерживать, несмотря на то, да…]

ХДЭ: Да, какая разница.

[Что вроде бы и сидим хорошо.]

ХЛД: А у нас, Вы видите, свободное время сейчас есть.

[Спасибо за гостеприимство, да, вот. Так, что я, наверное, могу надеяться ждать от вас звонка, да. Ну, хотя бы, не знаю, если нет, так нет.]

ХЛД: Нет. Ну да.

ХДЭ: Ну мы, мы перекинемся с ним. Вот. И тогда будет, будем решать, потому что я говорю, что мы идём к нему. Сегодня у нас четверг.

ХЛД: Если, значит, кто-то согласится…

ХДЭ: Лёхе, да.

ХЛД: Да, может быть, там ещё будут люди в гостях. Если, мы обратимся и ко многим. Если кто-то согласится…

ХДЭ: Я это убираю.

ХЛД: Вот. Выразит согласие. Значит, я дам координаты и тогда позвоню. Могу сказать, что вот, кто-то заинтересовался.

[Хорошо.]

ХЛД: И если они не будут возражать, то уже, соответственно, значит, дам их телефоны.

[Спасибо Вам большое.]

ХЛД: Ну, на всякий случай, да.

[То есть беседа, как Вы понимаете, совершенно неформальная, да. Это скорее не интервью, да. В таком официальном смысле этого слова.]

ХЛД: Ну да.

ХДЭ: Мы понимаем Вас, Господь с Вами. Всё правильно.

[270.46 – 271.47: благодарит за знакомство, собирается уходить.]

Прогулки по району. Тропарёво. Санаторий «Узкое»

[У вас очень, очень хороший район. Я так прошлась.]

ХЛД: Он прекрасный.

[Да.]

ХЛД: Здесь очень комфортно жить. Очень удобно. Очень удобно.

[Особенно, наверное, в летнее время?]

ХЛД: Какая красота.

[Очень зелёный.]

ХЛД: Всё зелёное. Очень много газонов, засеянных этими полевыми цветами: клевер белый, розовый.

ХДЭ: Ты о чём, о чём, Любашенька?

ХЛД: О газонах. У нас такое благоухание.

ХДЭ: А, здесь?

ХЛД: Клевер.

[Нет. Я просто обратила внимание, что даже из-под снега видно, насколько район прекрасный. То есть он...]

ХДЭ: Район прекрасный.

ХЛД: Летом у нас прекрасная зона отдыха, вот, в Тропарёво, 20 минут пешком. Ну, таким, молодым шагом.

ХДЭ: Нет. Ну, потом, Вы понимаете...

ХЛД: «Узкое» [прим. – бывшая дворянская усадьба, санаторий] – прекрасная прогулка.

ХДЭ: Мы гуляли. И в том лесу мы гуляли с детьми. Денег, извините, на. Своей дачи нет, снимать денег нету. У нас было, где гулять с детьми, ещё с колясочкой начиналось.

ХЛД: У нас до леса  – 5-6 минут.

ХДЭ: Да, с колясками ещё ходили мы гулять.

ХЛД: Вот.

ХДЭ: Когда дети были маленькие.

ХЛД: Когда Вы выходите из подъезда, спуститься вниз, будет дом, такой же, как наш. За домом школа, а за школой  – лес.

[У вас ещё и с двух сторон, как я понимаю, лес, да. То есть вы находите…]

ХЛД: А через Профсоюзную великолепный тоже лесной массив. Там дорога, вроде прогулка «Узкое», мы всегда ходим.

ХДЭ: Да. Гулять, да.

[Всё. Спасибо вам.]

[273.11 – 273.27: собирается.]

Фотография на память

[Какой у вас красивый сундучок.]

ХЛД: Это до эпохи исторического материализма. Арбатский.

[Красота.]

ХЛД: Дореволюционный.

ХДЭ: Да.

ХЛД: Да.

ХДЭ: Это ещё старинный.

[Ой, а можно. Да. Я вспомнила. Можно вас сфотографировать на память?]

ХДЭ: Можно.

[А то я как-то что-то это.]

[273.43 – 274.57: выбирают место для фотографирования.]

ХДЭ: Вот, мы с Любашкой.

[275.05 – 276.45: выбирают фотографию.]

ХЛД: Я скажу почему. Дело в том, что я вообще большая любительница, вот [нрзб.] живописи, именно портрета. И для меня важно, вот именно лицо без сопутствующих элементов. Вот, вот откуда это всё идет.

[Ясно. Вот так.]

ХЛД: Да. Мне кажется, так лучше.

[277.02 – 278.35: выбирают фотографию, записывает электронный адрес, уходит, показывает рисунки соседской девочки, уходит.]

ХЛД: Так что нам тоже было приятно с Вами пообщаться.

ХДЭ: Очень приятно.

[Очень рада.]

ХЛД: Хорошо.

ХДЭ: Очень хорошо.

ХЛД: Спасибо.