ХВ (1944). Москва; ХО (1982). Москва

Размышления над понятием «‎москвич»‎

[Какое поколение вашей семьи живёт в Москве?]

ХВ: Я — во втором.

[Т. е. ваши родители приехали в Москву?]

ХВ: Роди́лись в Москве.

[Уже родились в Москве. И как вам кажется, с какого поколения человек может считаться москвичом?]

ХВ: Мне трудно об этом судить.

ХО: А можно я скажу? Я считаю, что, если человек родился в Москве, он уже считается москвичом. Потому что, предположим, даже если мои родители приехали — ну, гипотетически, они не приехали, они родились в Москве, — но если они приехали, а я родилась в Москве, если я не москвич, тогда кто я? Вот как бы… Поэтому я считаю, что, если человек родился в Москве, он москвич.

[ХВ одновременно:] Нет, но есть понятие «москвич» и есть понятие «коренной москвич». Тут вот разница небольшая, но серьёзная.

[Как вам кажется, в чём разница?]

ХВ: Я коренной, я считаю. Но, с другой стороны, среди моих знакомых есть люди в восьмом поколении москвичи. Это очень интересно. Никакой разницы. Нет, абсолютно. Мы, наоборот, мы одинаковые, мы в одном ключе, в одном формате, мы одинаково мыслим. Ну, в общем, даже так вот — люди старше меня, да, и… я их нашёл в интернете. Люди, которые учились в том же… в той же школе, что и я, мы не встречаемся, мы беседуем только по телефону. Мы просто вот находимся… я даже не знаю как… в одном измерении, наверное, да? В одной плоскости, вот как угодно. Потому что взгляды на всё у нас одни и те же. Может быть, это связано с тем, что мы люди одного поколения. Может быть, действительно мы… воспитанники тех улиц, на которых мы жили. Там люди были самые разные.

Детство в Армянском переулке. Драка до первой крови

Кстати, между прочим, я даже помню — дрались до первой крови, вообще, просто. Было условие: до первой крови и ногами не бить. И всё! [Смеётся.] И всё.

[А это где вы так дрались?]

ХВ: Вот у нас, в Армянском переулке.

[В Армянском переулке?]

ХВ: Да.

[А с кем вы дрались?]

ХВ: Между собой. В том числе, да, та…

[Жители переулка или соседи?]

ХВ: Нет, мальчишки. Мальчишки, мальчишки. Мальчишки. Потом, у нас было две группы: стиляги и шпана. Стиляг возглавлял Эдик, а шпану возглавлял Курба́т. [Смеётся.] Вот это ж такой нюансик небольшой.

[Курбат?]

ХВ: Кру… Ну, Витька Курбатов, он был Курбат. Вот, они как-то выясняли отношения, с одной стороны парень и с другой, они дра́лись до первой крови, да, вот разбил губу — на этом всё останови… И только стояли, переругивались: «Ну, мы, мол, вам ещё покажем!» Всё, на это всё закончилось, то есть вот всё было так, на джентльменских основе. С другой стороны, мой очень хороший друг, Зеленский Андрей, он да, он в восьмом поколении москвич, у него бабушка танцевала в Большом театре, Милиоти, для неё даже Чайковский написал с… партию в одной из известных опер. Даже там. [Речь идёт о Пелагее Карпаковой (Милиоти). См. статью А. Зеленского о ней https://1001.ru/articles/post/pelageya-mihailovna-karpakova-milioti-27659]. И причём — очень интересно. Вот мы с ним одинаковые совершенно. Но он по натуре боец и вот дрался, да? Он любил драться. Он худенький, тощий, он всё время… на переменах выходили все з… за… за школь… за школьный двор, за школу, и там, значит, он дрался со всеми. А потом стал боксёром. Да. Даже мастер спорта Советского Союза, не просто так. И вот до сих пор… ему, он старше меня на пять лет, да, и он так… в форме. И… очень высокий К. И. у него, просто.

[Что высокий?]

ХВ: К. И. — конте… коэффициент интеллектуальности, да? Высочайший просто-напросто, потому что на образовании и прочих… И воспитание, ведь мы же, нас… В конце концов, нас воспитывали родители и дедушки и бабушки. Не улица, нет, ни в коем случае, там мы учились матом ругаться, значит, и… и ещё чего-то такое — всё. [Смеётся.] Всё. Всё остальное — это было дома. Сейчас этого нет, к сожалению, судя по всему, потому… я сужу по этим самым, по детям, которых встречаешь на улице, рядом школа, да, поэтому всё слышно, общение и прочее, прочее, прочее. Вот, поэтому да, я считаю себя коренным москвичом в том числе.

Телеграф на Чистых прудах — нулевая точка. Телеграфный переулок. Храм Архангела Гавриила. Кривоколенный переулок. Дом поэта Веневитинова, в котором Пушкин читал своего «Бориса Годунова». Армянский переулок. Дом № 1 по Армянскому переулку и тенор Иван Козловский. Мужская школа № 313 в Сверчковом переулке. Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Покровке

[А ваша школа где находилась?]

ХВ: Здесь, значит… вот интересно. Если б мы с вами пошли — я ж имел в виду, ч… Чистые пруды — это точка отсчёта, потому что… значит… Кстати, между прочим, если вы знаете, там ре… раньше был телеграф, да? Так вот там вот — нулевая точка. Да, именно там. Не там, где сейчас, на… около этого самого… исторического музэя, именно там. Оттуда считалось всё, потому что оттуда шла почта, почта во все сто… во все края. Значит… И… прямо напротив Чистых прудов был Телеграфный переулок, сейчас он называется Арх… Арха… Архангельским по имени храма, который на… там находится, Арх… А… Архангела Гавриила. Я туда заходил, кстати, однажды, там икона Божьей Матери, моей. Ребята, я вошёл — я ничего не увидел. Значит, вот храм — очень он небольшой. Вместо амв… амвона касса, где там деньги собирают. [Смеётся.] Ну просто вообще! Ужасно совершенно. Был такой… А это греческая церковь, в принципе. Ну вот, начиная с этого, да? Вот этот вот ареал обитания — Телеграфный переулок, Кривоколенный переулок, который переходит дальше в Армянский переулок. Кривоколенный переулок практический заканчивается домом поэта Виньяви́нтинова [Веневитинова], друга Пушкина, где Пушкин, как вы знаете, читал… этого само… «Бориса Годунова» своего. А Армянский переулок — он начинается домом номер один. Значит, в этом доме… Однажды к дому подошёл известный тенор Иван Козловский. И по водосточной [водосточной] трубе забрался на третий этаж. [Усмехается.] Там жила женщина, которая ему нрави… И там остался. [Смеётся.] Такой нюанс. А дальше, чуть праве… справа был ис… Институт востоковедения, сейчас там Армянское посольство. Вот… А за Армянским посольством как раз находилась школа, вторая школа, в которой я учился, — это была школа № 644.

[Как раз за посольством?]

ХВ: Да. Ну, там через дом приблизительно. И… начинал я учиться в триста тринадцатой школе. Она начи… она находилась в Сверчковом переулке. Это была школа мальчиковая. Здесь была школа девочек — тогда, когда я начинал учиться, тогда всё было обучение раздельное. Но после второго класса, вот это вот как раз, шестьдесят четвёртый, наверное, год. Пятьдесят четвёртый, да, вот объединили школы и… и меня перевели в шес… в шестьсот сорок четвёртую школу. Причём на таком небольшом отрезке, значит, ну, на расстоянии сто метров, значит, — триста тринадцатая школа, напротив триста одиннадцатая. Здесь шестьсот сорок четвёртая, а в пятидесяти метрах ниже — шестьсот двенадцатая. Огромное количество детей было, дома гигантские совершенно. Но вкратце. И, что интересно, Сверчков переулок — он носит имя купца, который отстраивал этот сверч… Сверчков переулок и построил храм. На стыке, значит… вот… [вспоминает] на углу между Маросейкой и Большим Потаповским переулком. [Речь идёт о Церкви Успения Пресвятой Богородицы на Покровке, разрушена в 1936 г., см. https://clck.ru/JX7eU]. И что интересно, в центре, сразу отвлекусь. Сейчас там сквер [пересечение ул. Покровки и Потаповского пер.]. Сквер, в котором меня ходили — я там ездил на санках. Как-то я проходил мимо — это вот такая вот клумбочка может [показывает метр от земли, усмехается], для меня это казалась огромная совершенно вершина. И вот, по крайней мере, на Маросейке, которая переходила раньше в… в улицу Чернышевского и там памятник его стоит, сейчас там Покровка называется. Да? Вот всё поменялось. Вот это вот изменение названий, кстати говоря. И там тоже. И вот там, где на этой улице скверы, там раньше стояли храмы. И причём это везде в Москве, на небольших улочках, где скверы, там всегда — это всё было снесено, поэтому вот.

[Снесено в какое время?]

ХВ: Советской властью.

[Вы помните ещё храмы?]

ХВ: Нет, я этого не помню. Нет, нет, нет, нет.

[Но люди говорили, что они здесь были?]

ХВ: Это просто по истории. Это исторически так было.

[Т. е. это вы где-то читали?]

ХВ: Конечно. Конечно, конечно. Особенно вот что касается Маросейки. Это абсолютно точно. Вот. И, значит, этот купец Сверч… Сверчков — он отстроил Сверчков переулок, а Армянский строил другой купец, Абрикосов. [Вспоминает.] Это… кондитерский, значит, магнат. И он жил в доме, рядом с последним домом по Сверчкову переулку — это уже в Большом Потаповском. Ну и там был — дворец, не дворец, в общем, большой дом. А в квартире, в которой жил мой друг Андрей… Зеленский, жила его племянница, которая…

[Абрикосова?]

ХВ: Вот этого Абрикосова, да.

[Т. е. это была коммунальная квартира?]

ХВ: Кому… да, это была коммуналка уже. Вот. И она была звукоподражателем. Она, грит, ходила всё время, то… сверчела, то кукарекала, то мяукала, и так далее — отрабатывала технику. А когда он уехал — он уехал в одном из наших редио… регионов на севере он уехал развивать бой… бокс, — когда вернулся, она умерла. И она оставила ему картину восемнадцатого века. И кресло. И вот у него дома сейчас стоит шикарное кресло и висит эта совершенно тёмная картина. Вот такие вот нюансы. Что ещё. Ещё, значит, рядом с триста тринадцатой школой был особняк. Сейчас там поликлиника МИДа. [Соб. переспрашивает. ХВ повторяет:] Поликлиника МИДа. Да. Там обслуживается дипломатический корпус зарубежных стран. Так вот в этом доме жил мой одноклассник, Саша Егоров. [Усмехается.] И очень с… я проходил мимо, они как раз выходили с порожка с бабушкой, она его как раз вела в школу, видимо, он был сыном маршала Егорова, как-то там, потому что да. Там всё было не просто у нас. У на… Я, кстати говоря.

Лучшая булочная в Москве на ул. Мясницкая

Меня вот в Москве скорее всего не сами… ну, наверное, дома интересуют, люди и магазины. Потому что вот напротив вашего офиса [речь идёт о магазине собирателя по адресу Мясницкая, д. 30/½, стр. 1] там ря… рядом была лучшая булочная в Москве — просто! Просто шикарнейшая! Ведь вот это вот бездрожжевой, зерновой — это всё [стучит по столу] это всё оттуда пришло, это было настоящее. Потом появилось. Как бы сейчас условно пишут «бездрожжевое», на самом деле, всё не так просто. Потом, значит…

[Простите, а она была, получается, там, где стоит Лукойл башня?]

ХВ: Да, там был двухэтажный дом, и на первом этаже была эта булочная. Великолепнейшая совершенно!

[А не помните, как она называлась?]

ХВ: Просто булочная.

[Просто булочная?]

ХВ: Да. Булочная на… этой самой, на улице Кирова, и всё. Какой там номер дома, я сейчас уже не помню.

Безопасность на улицах. Тишина в Москве. Армянский и Сверчковый переулки

А дальше было Министерство лёгкой промышленности, где работал мой дед, отец в послед… и я потом. В конце концов. Ну, так получилось. Правда, тогда уже всё было немножечко иначе. Вообще, вот это вот… Ну, возвращ… Сначала к переулкам, да? Вот, вы знаете, как… Значит, ну по крайней мере до армии я никогда не задумывался, возвращаясь поздно ночью, что со мной что-то может произойти. Т. е. в два часа ночи, в час ночи. Ну, так бывало иногда, с ребятами задержишься где-то там, да, и вот я плюхал в полвторого — я не думал, что-то может произойти. Вообще. Просто ничего. Тоже было тихо… Всё было как-то мирно, ну и вообще как-то центр — он был очень тихий. Однажды как-то я, вернувшись из армии, проснулся от того, что кто-то громко разговаривал, я решил: ну всё, что-то крыша поехала: «Поезд прибывает на такой-то путь». [Усмехается, делает удивлённое лицо.] Это вот Армянский переулок — и где Курский вокзал! Какая тишина была в Москве — полная, абсолютная. Удивительно, да? Вот, когда-то было так. И у нас по переулкам, по Армянскому, по Сверчкову, машины практически не ездили.

Дом № 9 по Армянскому переулку и дом № 1 по Сверчковому переулку. Склад Самтрестовского вина в подвале дома. Насильственное переселение. Кражи, пожар в доме

Значит, единственное что — в подвале нашего дома, дома № 9 по Армянскому переулку и дома № 1 по Сверчкову — был склад Самтрестовского вина, грузинского. И вот периодически подъезжали, подъезжали эти самые, цистерны, заправляли шлан… шланг в подвал, а там подставляли бо… бочки и наби… заливали эти бочки вином. Так вот тот самый-Ка… Курбат попался на том, что он туда, значит, лазил отливать вино, его в тюрьму посадили. Ну так, на всякий случай. [Смеётся.]

[Это кто?]

ХВ: Курбат, о котором я вам говорил.

[А, его посадили?]

ХВ: Да. [Смеётся.] Но это так вот, стечение обстоятельств. Теперь в этом до… Да, и вот что интересно. Значит, где-то… Я уже там не жил, я жил на Войковской. В начале… В первой половине семидесятых, году в семьдесят третьем, семьдесят четвёртом, значит, в дом пришли люди и попросили жителей: значит, давайте, мы вам устроим переезд, да, а здесь будет министерство… лесной и деревообрабатывающей промышленности. А дом — это целый квартал. Значит, это вот: Сверч… Армянский переулок, Сверчков переулок, а потом уходил в Телеграфный переулок — огромнейший дом. Там… ну, детей если было сотни, сколько там было жителей — бог его знает. Причём от заместителей министров, да, значит, вот… до Курбатов и прочая, прочая, — все там жили, в этом месте, профессура и так далее и тому подобное. Ну и ладно, все сказали: нет. И однажды на седьмое ноября — а, значит, здесь так… этот самый… Абрикосов — он отстраивал трёхэтажный дом. А потом, значит, в начале тридцатых годов архитектору Блохину, который потом жил в нашем же доме, профессор из МАРХИ [Московский архитектурный институт], было предложено, значит, надстроить два этажа. Он спроектировал и вот построили эти два этажа — также с эркерами, там всё, с балконами и так далее и тому подобное. И мы там жили. И между четвёртым и пятым этажом, этажами, были сделаны — такие фонари делаются. Почему? Потому что кухня, чтоб на кухне было светло, вот на… крыша была застеклена, окна выходи…, кухни выходили в этот самый… в этот, фонарь, и там было более-менее светло. Так там загорелось. На седьмое ноября. И начался пожар. Ни с того… Никто не курил, никто ничего не делал. Это вот [усмехается] как начали выживать. А потом приехали пожарные. Постольку, поскольку были праздники, седьмое ноября, холодильники были забиты у людей и так далее. В общем, что делали пожарные — они выгоняли людей на балкон и чистили всё, что только можно было чистить. Золото сметали, еду в общем, — ну всё. Мамы не было там в это время, она была на даче. Когда приехала, всё было подчищено. И мои коллекции это все ушли, то, что я там собирал, — всякие разные марки, спичечные наклейки и так далее, — это было, конечно, обидно со страшной силой. Вот это так, на всякий случай. С ними судились очень долго, а потом начали откупаться тем, что людям начали давать квартиры. Там же все подписывались, а потом постепенно начали отказываться, по мере получения квартир. И расселяли этот дом года три, наверное, не то четыре. Вот таким образом. Так был пе…

[Когда это было?]

ХВ: Загорелось это в [19]75 году. И вот с тех пор, значит, в течение двух-трёх лет, значит, этот дом расселяли. А потом начали расселять весь центр, и когда я вернулся из армии, я не нашёл своего ни одного одноклассника. Весь центр был ра… То есть никого не осталось вообще. Ну, там несколько домов… И кстати. Значит, через интернет я нашёл двух людей, с которыми я учился в школе. Они были старше меня. Один вот Андрей Зеленский, и другой академик Борис Уйманов. И мы с ними вот сейчас всё время поддерживаем отношения. Он жил в доме № 5 по Армянскому переулку. Его отселили частично. Там были отдельные квартиры, и квартиры на верхнем этаже, где была коммуналка, там дожил Борис со своим дедом, которого в тридцать шестом году арестовали и расстреляли его под Москвой, — вот это вот, полигон в Бутово, да, он там был расстрелян. Ну и вот, потом парень взрослый, значит, уехал оттуда, а тут, значит, как всех нас, да, тянет в дом родной — он поехал. Значит: «Я, — говорит, — поднимаюсь по этому самому — по лестнице, смотрю: квартира, как были звонки, так и остались. Значит, я позвонил, открыли дверь: «Можно пс [посмотреть]?« — «Да заходи!» Он, значит, подошёл к кухне — и увидел свой стол, те же кастрюли, которые были там, сорок лет назад или пятьдесят, всё это стояло на ме… «Я, — грит, — а мужик здоровый! — расплакался просто-напросто». Вот такие вот нюансики мелкие, из этого вот складывается… Почему туда тянет? Почему туда тянет. Потому что я приезжаю туда [изображает пальцами ходьбу], я прохожу, значит, ну, в зависимости от того, откуда я иду — с Кировской, ну, в смысле, вот с этой самого — от Чистопрудного бульвара — или я поднимаюсь снизу, — значит, по-разному, раньше был Большой Ком… Комсомольский, Малый Комс… Я иду по домам: здесь жил, там, Сашка Поляков, здесь жил Саша Северовский, здесь жила Оля такая-то, здесь, значит… И вот идёшь и вспоминаешь. Никого ни разу за всю свою жизнь, никого ни разу не встреч… — ни разу!

[А он пришёл — это в каком году было?]

ХВ: Это было в прошлом году.

[В прошлом году!]

ХВ: Да, он мне позвонил: «Да знаешь, Володь. Я вот… Я пр… Я», — грит… — «А чё? Разрыдался?» Он грит: «Да!» [Смеётся.] Знаешь, матершинник такой, крутой, несмотря на то, что академик.

[А вы там жили с рождения?]

ХВ: Да, я там родился и до… в шестьдесят… До начала [19]69 года, в [19]69 году я переехал на Войковскую.

[То есть до того, как там пожар случился?]

ХВ: Да-да-да, да, я так, да.

[А там кто-то из вашей семьи жил?]

ХВ: Там мама. Мама и её муж жили, а потом они получили квартиру и уехали, да, оттуда. Во время удачное. Вот таким образом.

Самая лучшая в Москве кондитерская на углу Маросейки и Старосадского переулка. Магазин «Чай-кофе» на Маросейке. Запахи мест. Булочная на углу с Армянским переулком, Магазин «Дипломат» на Большой Грузинской. Кондитерский магазин в Столешниковом переулке. Собор Петра и Павла

Причём, значит, вот Армянский переулок, да. Он переходит… идёт Маросейка, он переходит в Старосадский переулок. Значит, на углу была кондитерская. Самая лучшая в Москве! Вот вы были, наверное, в магазине «Чай» [Речь идёт о магазине «Чай-Кофе» на ул. Мясницкой, 19], да, это было — красивый! А в этот было зайти нельзя, потому что запах стоял сумасше… Правда! Заходишь в булочную вот — вот Армянский переулок, да, вот там, где этот самый, Иван Козловский полез, — на углу была булочная. Она торговала баранками, бубликами и тремя сортами хлеба: рижскими, маленькими хлебушками такими, бородинским и пеклеванным хлебом. Вкусный — с ума сойти! И вот…

[Какой, простите?]

ХВ: Пеклеванный хлеб. Да, он так и назывался. Кирпичики — это московское название вот этого белого кирпичика: пеклеванный. Стоял запах свежих сушек — сумасшедший совершенно! Правда, такого нет сейчас вообще. И сушек этих нет, ничего нет. А в кондитерской пахло пирожными, Оля однажды попробовала эти пирожные, её мама…

ХО: Оля — вот эта? [Указывает на себя, смеётся.]

ХВ: Да, Оля вот эта. Это был, наверное… Сейчас я тебе скажу… [19]85, наверное, [19]86 год, её мама ездила проверять магазин «Дипломат» на Большой Грузинской. А суть продуктов… Вообще Москва, питалась она натуральными продуктами. Я, скажем, не знал об этом. Вот варёная колбаса — она должна была ре… быть реализована в течение двенадцати часов. То есть в двенадцать часов дня она должна была быть продана. Варёно-копчёная колбаса должна быть реализована в течение тридцати шесть часов, то есть это были натуральные продукты без всяких консервантов. И вот она поехала в этот самый, в магазин «Дипломат» и привезла оттуда настоящую докторскую колбасу, сосиски и пирожные. И вот эти вот пирожные, от ко… от которых пахло розовой водой, — это было нечто: оно таяло! И ты… Вы б сейчас полопали, знаешь, вот! [Смеётся.] Хотя, может, беречь фигуру, я не ем хлеба, там — это чушь собачья, это было очень, захватывающе вкусно! Вот этими пер… пер… пирожные продавались у нас только и в це… в Столешниковом переулке. Вот там была… был кондитерский магазин, он сейчас, к сожалению, закрылся, к великому. Там были восточные сладости, пирожные и торты, — и всё, вот самое, самый свежак вообще, просто! [Усмехается.] Вот таким образом. Такие нюансики. Вроде бы мелочи, да? А в Старославском переулке — вот Оля купила билеты, я туда ходил, в это самое — в Собор Петра и Павла — там настоятелем этого храма был отец Андрея Зеленского. Так, на всякий случай. Хотя он… Он по образованию был, по-моему, инженер, инженер-механик, но вот, он поляк, да, и… Постольку, поскольку это всё-таки костёл, как-никак, да, вот он там был настоятелем. Вот, вот, вот, вот.

[В ваше время он там работал?]

ХВ: Он, наверное, уже… Скорее, он уже не работал. Да, скорее уже не работал, потому что он рано, вроде бы, ушёл из жизни, Андрей был последним сыном. И, кстати говоря, — вот это вот интересно, — его рожали в Замоскворечье. Там был такой Казачий переулок, сейчас его нет уже. Ну, собственно, может, и остался, домов этих не осталось.

[А где он находился?]

ХВ: Это между… Большой Ордынкой и Пятницкой улицей. Вот он связывал их — Казачий переулок, сейчас, по-моему, там офис немецкого банка какого-то, ещё что-то такое… Так его рожали дома. Было принято в то время, совсем не обязательно ехать куда-то, его мать принимала, значит, вот в этом самом… Вот такое вот, вот, вот из таких нюансиков она складывалась вот — вся информация. Наверное, да. Наверное, так. Наверное, так.

Обиходные названия мест. Развлечения мальчишек в 1960-е годы

[Вы не помните названия улиц или магазинчиков, которые были бы обиходные?]

ХВ: Ир, таких… Нет, Ир, таких вот названий, названий не было, но…

[Ну, вот я знаю, что улицу Горького называли Бродвеем…]

ХВ: Ну это — хил по Броду, курс до Маяка, общнёмся? — общнёмся, ну и поимели. Это называется: рассматривалось дело о групповом изнасиловании. [Смеётся.] «Хил по Броду» — идём по… «Курс до Маяка» — до Маяковской. «Общнёмся?» — «Общнёмся». Ну и поимели. Вот. Состоялось групповое изнасилование. Это из… Это из шестидесятых годов, шутка.

[Это сленг такой?]

ХВ: Да, конечно. Конечно, да. Бродвей — это… Ну, это мы и называли — Бродвей, нормально было, да.

[А были такие же для тех улиц и переулков, где вы жили?]

ХВ: Нет, нет, нет. Этого не было. Это всё было очень такое — индивидуальное. Потом пацанами были… Вы знаете как. Интерес. Значит, на Чистаки пошли — вот, Чистаки, да? Чистаки. Да, пошли на Чистаки кататься на коньках. Значит, напротив — кинотеатр «Колизей», да, где теперь театр, да. Через дорогу если перейти от… по Чистопрудному биль… бульвару перейти — теперь называется Покровский бульвар, там был кинотеатр «Аврора». Двухэтажный домик, совсем небольшой — кинотеатр «Аврора». Если спуститься — Лялин переулок и там дальше — там был кинотеатр «Спартак». Налево пройти двести шагов, там двести метров — был кинотеатр «Звезда», налево — кинотеатр «Встреча». Вот это было интересно — что интересно. Дальше пройти — «Форум» и «Уран» кинотеатр. Вот. Чё мальчишек интересует? Пошастать за… позаниматься спортом, съездить в «Лужники», там покататься на коньках, поплавать. На Чистаки сходить. Всё. Встретить… Ну, ещё, правда, у нас был один выход, классом пошли на Москву-реку отлавливать презервативы. [Смеётся.]

ХО: Много наловили?

ХВ: Да! Значит, за тридцать минут — шестьдесят семь штук. Ловил староста. [Хохочет.] Все паца…

[А зачем?]

ХВ: Я не знаю. Пошли все пацаны вообще. Все разные, да. Мой друг, Саша Ильинский, сын замминистра, Саша Поляков, сын писателя, Пашка Толстой, из рода Толстых, но Алексея Толстого, значит. И так да… Вот, они разные были ребята вообще. [Смеётся.]

[А что с ними потом делали?]

ХВ: Ничего. Просто вот отловили — ушли. [Смеётся.] Прутиком. [Хохочет.] Интересно. Кто потащился? Но пошли все. Стояли и смотрели. [Смеётся.] Я уж не знаю, знали назначение или нет, могли и не знать ещё, потому что это был седьмой класс — может быть, да, может быть. Ну, как-то было не до этого в общем. Просто-напросто. Хотя кое у кого уже интерес просыпался, в частности, у мое… моего друга, Лёни Познанского. Оля моя [жена] его знала. Но и он давно, ра… давно уже умер. Тогда он, правда, был — в девичестве он был Абрамовичем. Когда женился первый раз на своей однокласснице, он стал Познанским. Вот у него — он проявлял интерес уже в седьмом классе, ходил и хватал девчонок за груди, значит. [Смеётся.] Они от него отмахивались. Вот это было. Вот такие вот…

[А как к нему ребята относились?]

ХВ: На… он был очень крепкий. Нормально. Он был нормальным мужиком, парнем в то время, он дрался… Я говорю: «Ко мне ребята пристали, [нрзб. — 26:56.498]». А он говорит: «Которые так дерутся?» [Показывает удар снизу вверх, смеётся.] Вот так вот. [Смеётся.] Был классный парень, закончил музыкальную школу по классу виолончели. Вообще он был очень компанейским просто. Когда вот зт… Мы собирались у него, уже веселье зати… затихало, затухало, и вдруг Лёня, значит, вставал и начинал веселить публику, так там же был какой-то запас. И самое интересное — он был лютым троечником совершенно просто. Но когда я пришёл к нему домой, у него была отменная библиотека. Вот он сам выстаивал в очередях, начиная с пятого класса, ходил, вот, значит, была запись — хоть с книгами было тяжело, у него были уникальные совершенно книги. Поэтому непростой Лёня очень, да. Вроде бы, да? Ну, девушки? — Ну, девушки, ну, девушки, всякого интересуют. В разное время, но все начинают интересоваться. [Усмехается.]

[Где он жил?]

ХВ: Он жил — очень интересно — он жил практически в самом начале Маросейки. Если вы там были, вот, значит, первая группа домов по левой стороне, если идти от це… от центра, значит, заканчивается обувными магазинами, затем бывший Большой Комсомольский переулок — и вот следующий дом. Там полутораметровые стены или метровые стены, и на первом этаже, в коммуналке жил владелец этого дома, который его построил. Вообще, очень многие остались, так же, как и Абрикосов — он не уехал, от тоже, тоже в коммуналке жил-то, между прочим. Это так, на всякий случай. И актёры Абрикосовы из театра на Таганке — это его родственники… [сбивается] Как его? Забыл, как театр называется, на старом… на Арбате. Отец и сын Абрикосовы там, значит, играют. Вот это были родственники того самого, значит…

[Вахтангова? Театр Вахтангова.]

ХВ: Совершенно справедливо, да. Вот.

[Собиратель предлагает нарисовать переулки. ХВ говорит, что мог бы на карте показать, но соглашается и чертит, см. Basmannyi_Chistye_prudy_HV_mental_map.pdf. — 00:29:00.000–00:29:41.430]

Старое название района — Куйбышевский

[А вообще какой это район, как он назывался?]

ХВ: Он тогда, как это ни странно, он назывался Куйбышевским районом. Потом он стал Бауманским. Да, и когда, значит, я — это было со смертью мамы связано, — значит, я принёс свидетельство о рождении, там было написано: место рождения — Куйбышевский район. «Как это?! Басманный! А ну-ка, значит, поезжайте, это самое, куда-то там и, значит, принесите справку, что был…» Ну да, я поехал, конечно, и принёс справочку, что до шестьдесят, по-моему, второго года этот район был Куйбышевским.

[А сейчас он Басманный?]

ХВ: Сейчас, наверное, да, сейчас даже уже не знаю, как называется.

[Продолжает чертить схему Basmannyi_Chistye_prudy_HV_mental_map.pdf, озвучивая. — 00:30:28.171 — 00:32:30.000]

Ассортимент продуктовых магазинов

ХВ: Вот здесь была эта самая лучшая кондитерская. [Усмехается.]

[Это откуда привозили пирожные?]

ХВ: Да, они прих… приносили, потому что дом-то здесь у неё. Просто, просто, здесь была фантастика! Здесь был великолепный магазин, он назывался «Стеклянный», сейчас там какая-то фигня полная. А знаете, с чем, вот что значит… Ну, вроде, всё фигово было, да? Вот я заходил, значит… Вы, наверное, даже не слышали: есть орехи фундук, а есть полуфундук, оказывается. Да? Не слышали. Чищенные, в скорлупе. Грецкие — чищенные и такие. Значит, ну в общем, все виды орешков — то, что было, не было только кешью, кешью я узнал много попозже.

ХО: Полуфундук — это как есть москвичи коренные, а есть обычные. Есть фундук полноценный, а есть такой — полуфундук.

[ХВ одновременно:] Ну, наверное, нет, ну, наверное. Нет, ну есть лесной, может быть, ещё как-то, фиг его, но вот я помню просто: полуфундук, ну вот всё, отложилось в памяти. А здесь вот во дворе… Ну, значит, я родился и жил только с памо… с мамой и папой, а в сорок девятом году из командировки вернулся мой дед с бабушкой. И мы — уже меня за руку брали, и мы ходили за… за продуктами. Потому что всё-таки было сложновато. Вот здесь во дворе этого дома было… записывались в очередь на яйца, значит. [Смеётся.] Чернильным карандашом записывались номера. [Показывает на тыльной стороне запястья.] И стояли люди, ребята, это…

[Это какой год — сорок девятый?]

ХВ: Нет, они в сорок девятом они приехали, а это я ещё в школе, наверное, не учился, наверное, год пятидесятый, пятьдесят первый, потому что я позже пошёл, я ведь пошёл в восемь лет учиться. Потому что когда мне было шесть лет и сколько-то там месяцев меня повели записываться в школу, я пришёл с самолётиком. «Ты идти в школу?» [Говорит сквозь смех.] Я говорю: «Не хо [чу]». — «А что ты хо[чешь]?« — «Играть!» [Смеётся.] Отпустили. [Смеётся.] Поэтому я пошёл… [Смеётся.] Вот таким образом. Понимаете, как-то, вот… И у меня в памяти детской отложились — почему отложились магазины? Потому что с бабушкой за руку мы ходили, значит. Я очень хорошо запомнил, когда приходили в магазин на Покровку. Там было… великолепнейшая кулинария. Великолепнейшая кулинария… кулинария, и два рыбных магазина. И вот, заходили я в рыбный. Ну что там? Икра лежала. Зернистая. Паюсная. Красная такая и такая. Красная такая. Красная рыба, значит, двух сортов. За ше… шесят рублей и за семь… семьдесят пять рублей. Значит, икра стоила сто десять рублей и сто девяносто рублей. Ну да, потому что тогда ещё тысячами получали. Ну, в общем, вот. Напротив стояла, значит… Прилавок и стояли вот так вот горой или пирамидой крабы — они стоили пис… пять семьдесят, ну, писят семь копеек, да? Потом, по мере того, как начало стяжа… исчезать, появились, значит, так стояла печень трески. Потом печень трески начала покупать [усмехается]. Появилась рыба нототе́ния.

[Рыба — как?]

ХВ: Нототения. Да, сейчас…

ХО: Нототенья, по-моему.

ХВ: Нототенья. Да. Да. Она сейчас исчезла совершенно, это белая рыба, и она была вот — она такая большая. Теперь продают какие-то хвосты, я даже не знаю. Она большая, была очень вкусная. Потом сказали, что она стала проституткой, и она тоже куда-то исчезла — продалась. [Смеётся.] Продалась просто. Просто. Потому что продукты исчезали, вот на глазах, на глазах всё это. Это вот поэтому отложились в памяти магазины. И всегда, вы знаете, как… Уже было в Москве фиговато. Это шесят седьмой год, тяжело с продуктами. И у меня представилась командировка, я приехал в первый раз в Ленинград. Влюбился со страшной силой в Невский, потому что вышел — я попал в Москву просто-напросто: вот улица Горького — Невский проспект это улица Горького там и так далее, тому подобное. И мы пришли, остановились в гостинице Москва, ну и пошли с ребятами. Значит, я был первый раз, кто-то не первый, и так далее. Зашли в магазин — и увидели огромное количество мяса разных сортов! И женщина говорит, значит: «Мне вот этот кусок. Нет, не этот — этот». [Усмехается.] Рядом со мной стоит прия[тель], грит: «Её бы у нас в магазине уже бы убили». [Смеётся.] А там ещё было хорошо и свободно. Но уже его тоже начали уничтожать. Как Москву уничтожали, да, уже тогда, в шестидесятые году уже начали сносить дома классные. А в Питере в это время мы приехали — не доходя до… [Вспоминает.] Как называется, площадь, где находится этот самое, музэй?

[Дворцовая?]

ХВ: Дворцовая, да. Не доходя до Дворцовой площади с левой стороны, если идти от Московского вокзала, был переулок, и в нём стоял дом, фн… отделан фантастической плиткой, совершенно фантастической: какие-то рисунки, цветы и так далее. Его сносили! Его сносили, он кому-то помешал — старинный, красивый дом. Это был вот шесят седьмой, шесят восьмой год. Поэтому беспредел — он был везде. Наш просто дом подожгли — красивый дом с атлантами и кариа…. кариатидами. С эркерами, где там стояли эти самые, товарищи атланты — и прочее, прочее, прочее.

Возвращение в свой дом

[А вы не знаете, какого года постройки был ваш дом?]

ХВ: Девятьсот первый, девятьсот второй год.

[А сейчас его восстановили? В смысле, сейчас он есть?]

ХВ: Не, ну там… Конечно, там загранлес, транснефть и ещё что-то такое. Но самое интересное. Значит, я уже работал в бан… в одном из банков работал и… ну, и занимался кое-какой деятельностью. Меня пригласили на переговоры в этот дом. И я попал на свой этаж, и я сидел за столом, который стоял как раз напротив окон моей квартиры и моих комнат, в которых мы жили, я заглядывал, и это было так интересно. [Смеётся.] Просто-напросто. Но это было всё чужое уже [нрзб. — 39:11.540].

[Там не жилое уже?]

ХВ: Нет. Там… офисы, да. Очень… очень дорогие офисы причём при всём.

Границы района. Джаз в саду Баумана

[Вы можете на карте нарисовать границы вашего района?]

ХВ: Нет, этого я просто не знаю.

[По ощущениям. Вы же знали, что выходите уже за границы вашего района. Вот где он кончался?]

ХВ: Я думаю, он кончался на… Кольце.

[На Садовом?]

ХВ: На Садовом кольце.

[Собиратель предлагает нарисовать на карте Basmannyi_Chistye_prudy_HV_mental_map.pdf. ХВ рисует, озвучивая. 00:39:45.754- 00:40:59.408]

ХВ: И вот здесь вот он заканчивался, видимо, этот самый, наш район вот здесь вот заканчивался, там начинался Бауманский район. За кольцом. Это точно всё — Бауманский сад здесь прямо сразу. Я там в шесят четвёртом году был на концерте джаз-оркестра Олега Рунстре… Лундстрема — это было нечто! Вообще! Просто… Весь запад отдыхает. Просто. Это был высший класс. Они только-только практически приехали из-за границы, и они выступали с программой сумасше… Ну, классика, джазовая классика, великоле… великолепные певцы: Лев Барашков, Эльвира Урузбаева. Ещё кто-то, да я уж сейчас не помню. Я ещё в армию не ходил, пошёл — просто! Полный восторг. В саде б… Да, в саде Баумана. Это так, на всякий случай. Отвлёкся.

Репутация района. Жители коммунальной квартиры

[Вы не помните, какая у района была репутация?]

ХВ: Центр да и всё. Однажды мне, правда, дед ввалил со страшной силой. Но, в районе тоже не всё… К тому времени, когда я учился в школе, было более… Хотя мы двор на двор ходили с палками вообще, бросались друг в друга палками и так далее. Но это такая, не драка, просто принято было так, значит. [Смеётся.] Поорали, покидались палками и потом, значит, всё нормально, пошли вместе гулять. А н… наши окна выходили в Девяткин переулок. Вот… Вот Армянский переулок, да. [Показывает на карте Basmannyi_Chistye_prudy_HV_mental_map.pdf.] Ну, я не нарисовал, здесь ещё был такой, вот здесь вот где-то, да…

[А собственно, где ваш дом на этом плане?]

ХВ: Вот это Сверчков. Сверч-ков. А вот это мой дом. Здесь он дом номер 9 по Армянскому, а здесь дом номер 1 по Сверчкову.

[Т. е. это один и тот же дом под двумя разными адресами?]

ХВ: Да, а вот здесь вот, здесь уже начинался Телеграфный переулок. Те-ле-графный переулок. И здесь жил мой друг. И там дальше была школа № 313. Вот здесь была — сейчас там ангиологический центр — школа № 313. Вот здесь была школа — во дворе — № 311.

[А ваша?]

ХВ: 644-я? Вот здесь была. [Рисует на карте.] Сейчас там музыкальное училище. Школа 644. Здесь, вниз — ну, фигово, да? Ну, фигово, приблизительно. Здесь был Малый Комсомольский, Малый Комсомольский. И здесь была шко… Ну, сюда я снесу, да, вот так? Здесь была школа 612. Сейчас там институт юридической, экономической академии, что-то такое, в этом плане. Я проходил, меня это не интересовало просто-напросто. А здесь музыкальное училище, вместо нашей школы.

[А что вы говорите, дед вас…]

ХВ: Ну да. И вот напротив — окна выходили на Девятный пе… Он мне говорит: «Не ходи в Девяткин переулок». А там же мои одноклассники жили. И ещё я пошёл, меня: «Давай мы тебя познакомим с мальчиком?» — «Давай! Как тебя зовут?» Он грит: «Веник». [Смеётся.] Ка… Как это — Веник? Какой ве… Только много позже я понял, что это Вениамин, это узнал, а то Веник и Веник, думаю: «Господи, веник. Метла!» Так и не врубился. А когда пришёл д… Вдруг в окно: «Володя, домой!» Он как нача… А он здоровый был вообще. [Смеётся.] Со страшной… Сто десять килограмм, вот такая ладонь. И он меня ладонью отхаживал. Почему? Видимо, когда был отец маленький, там жила шпана. Ну, можно предположить такое. В моё время этого не было. Вообще, вы знаете как… Я Оле рассказывал. Квартира была очень интересная. Она длинная, две кухни там, два туалета, понятное дело. [Собиратель предлагает сделать план квартиры — см. Basmannyi_Chistye_prudy_HV_mental_map_flat.pdf.] Главное, не само расположение, да? Да, и там люди-то интересные жили вообще.

[Кто?]

ХВ: Люди интересные жили, сейчас расскажу. Значит, это вход, да. Вход. Здесь были какие-то стенные шкафы. Людей, которые здесь жили, да? И они, квартиры уходили туда. Туда, да. Здесь первые две комнаты жили Ванславы. Я как-то начал искать, там мой друг, Юрка. Он старше меня был. Я думаю: что? Ва… Ва… Ванславы. Я думаю: что-то какая-то фамилия странная вообще, да, не русская фамилия. Начал искать. Ванславы — происходят от голландца Ван Слоу, который приехал сюда при Петре Первом и дал… Да. [Усмехается.] Значит, рождение этому роду. В какой-то деревне он там жил… И вот эти Ванславы, значит. Здесь жил, значит… Их было муж и жена и трое детей. Причём Юрка родился… 19 июня сорок первого года. Началась война, и его отец пошёл добровольцем. Трое детей. И жена. А он был главным бухгалтером завода… Ну, тогда… тогда ещё назывался ЗИС, завода ЗИС. Главный бухгалтер, это очень серьёзно. Пришёл весь в орденах. Как они жили там, фиг его знает, вообще отчаянно жили. Дальше была комната, большая, с балконом, здесь бы… жили старые большевики. Да! Потёмкины.

[Фамилия какая!]

ХВ: Ну да, всё не просто так, я считаю, что всё не просто так. Так же, как и Толстые. А дальше жи… Очень узенькая комната, и там жила Наталья Степанна. С мужем и с дочкой. Она из деревни Петрищево, и в её доме замучили Зою Космодемьянскую. Ребят, ну так, ну, на всякий случай. И вот они приехали. Но я вам расскажу дальше историю. Значит… У меня была любовь, из-за которой я разводился дважды. И вот я был как раз у неё, она жила недалеко вот… от нас, только… я забыл, как это улица называется, на Каховской. И мы сидели, и, значит, приехала её подруга из… из… Ленинграда. И приехала она с мужчиной. Значит, она была… любовницей известного композитора питерского [усмехается], и они расстались, и вот, значит, она попала сразу к этому парню. Парню… Этот парень был замминистр гражданской авиации, который приехали вместе с Брежневым из Молдавии. Он рассказал о Зое Космодемьянской. Он грит: «Её мучили. Её пытали. Она, — грит, — она не могла даже ничего сказать, потому что она ничего не знала». Потому что её в отряс… в отряд прислали для исправления. [Смеётся.] Ну, так, ну, на всякий случай, это не обязательно публиковать, но вот это вот прозвучало. Да, и он рассказывал: это рассказывал Медведев, командир партизанского отряда, значит, и так далее, и тому подобное. Эта информация вот оттуда была, и он с ним дружил, с этим Медведевым. Ну так, на всякий случай. Дальше жила, значит, бабушка, её фамилия была — единственное, что я помню — Диденко. Ди-ден-ко. Я очень любил к ней ходить. Это была старая москвичка, и у неё ба… была масса мелочей: старинные часы, какие-то вазочки, вот что-то такое вот прямо очень красивое. Я торчал у неё с утра до вечера, просто смотрел на это, и мне всё… И да, она мной занималась в какой-то степени. Дальше шли наши две комнаты. Деда пригласили в тридцать втором году в наркомат лёгкой промышленности. Вообще-то он по образованию юрист. И с восемнадцатого по двадцатые годы он был адъютантом у Дыбенко. [Собиратель переспрашивает. ХВ повторяет.] Да. И они жили, значит… В 19 году, служа на юге, он познакомился с моей бабушкой. И они жили в одной квартире, значит, с Дыбенко и с е… с её… с его женой Колонтай. Всего [нрзб. — 50:30.869]. А Дыбенко в то время — он потом Центробалт, возглавил, да, и потом крошил этих балтийцев со страшной силой, — а тогда он был командирован на юг России и видимо — видимо, да — он был или представителем министра обороны, или ЦК, потому что Колонтай — она была членом ЦК, и он тоже был не рядовым коммунистом, но. У него был свой поезд, на котором дед… А дед, наверное, я так полагаю, он возглавлял разведку или контрразведку. Хрен его знает. Потому что, когда он вернулся из-за границы, а он с 42 по 49 год был он замом Торгпреда СССР в четырёх странах. И через него все… все шли поставки по Ленд-лизу. Индия… Индия, Цейлон, Иран и Пакистан, — вот он там, значит, всё… Четыре раза перенёс покушение там, и битое стекло, и прочее, прочее. Хотя у них был свой повар и так далее. Вот. И он когда вернулся, и уже начали публиковать там информацию о наших разведчиках, вдруг он говорит: «А это мой друг. Мы вместе служили. А это мой друг. А этот, значит, в 42 году бежал из Штатов, значит, в трюме теплохода, постольку поскольку его раскрыли». Ну и так далее, тому подобное, такие вот… такие нюансики. А потом был ещё однажды интересный случай. В 56 году, значит, министерству дали земли под дачи, вот, начался этот процесс, и мы, значит, получили участок во… участок во Фрязино. Ну, там, пока обустраивались, год-второй, и у меня появились друзья, которые со мной были всю жизнь. Они сейчас все ушли, практически, но это вот были основной костяк. Вот все были оттуда, мы дружили, пьянствовали вместе и так далее и тому подобное. И по началу мы даже среди недели не могли жить без друга, один, два, три раза в неделю зимой встречались. Зимой, весной, пока дачи не было. Ну и вот. И там были два брата, ну, я не буду фамилии называть, потому что это не имеет значения. Один красавец, другой страшный со страшной силой. [Смеётся.] Маленький, чёрный вообще, кудрявый. Они родились в один день, но, соответственно, они разно… разнояйцовые, совершенно не похожие. Ну, и это самое, у нас там было очень много кэгэбэшников, и дед говорил: «Эт… Кэгэбэшник — он служил, значит. В Штатах». Ну и я как-то сказал. [Смеётся.] И, значит, пригласил он нас к… «Кто сказал?» И я говорю: «Ну, я слышал что-то такое». Ну, я ж не буду говорить, что это дед сказал, да? А дед, естественно, всё это знает. «Ну, — грит, — не надо об этом говорить, я был просто водителем». Потом через много лет была передача о разведчиках. И нашу разведку в Штатах возглавлял водитель посольства. Такая история интересная. [Смеётся.] Вот такие но… Такой нюанс, небольшой. Вот. И, наверное, дед бы сделал военную карьеру — такой здоровый, мощный мужик, потом бабушка рассказывала, ну, моей маме, его, моя прабабушка — я, к счастью, всех своих прабабушек застал, — он любил участвовать в кулачных боях, ходить стенка на стенку и крошить челюсти. [Смеётся.] Значит, с большим удовольствием вставал в ряд, значит, лупил всех. [Смеётся.] Ну, он был такой, тя… тяжёлый, но… Я вернулся из армии, ну и отъелся очень. [Смеётся.] Опять же… Бабушка грит: «Ты чё жирный такой стал?» Вот у деда никогда не было жиринки, просто он был здоровый мужик, Оля видела его фотографию.

ХО: А, ну, фотографию…

ХВ: На даче. Стоит такой кряж вообще, просто, стоит кряж. Ну да, конечно, там мышц не так много, но он просто был крепкий, кулак с эта самое, с бычью голову. С голову бычка.

[А откуда он был родом?]

ХВ: Он с Украины. [Рассказывает о поездке с бабушкой в Харьков, д. Липовая роща, в детстве, где познакомился со всеми своими родственниками, об убитом прадеде, расстрелянном брате деда и т. д. — 00:55:32.839–1:01:07.000]

[А если всё-таки про квартиру вернуться…]

ХВ: Да. Да, так поехали дальше. Диденко, дальше были наши две комнаты — Ха-нецкие. Здесь была комната, здесь жили Богницкие. Бог-ниц-кие. А здесь с небольшим входом и здесь две комнаты. Здесь жили лётч… родственники Берии.

[У вас какая-то квартира…]

ХВ: Я ж говорю, всё не про… всё, нет, всё, нет, всё было очень не п… Да, коммуналка, но потом-то все… ну, было время, тридцатые годы, когда заселили, да, вот построили. Дед только приехал, да. Но самое главное, когда он вернулся из-за границы…

ХО: Ты напиши, что Берия, а то…

ХВ: Да, родственники Берии. [Пишет.] А потом, значит, я когда родился, они отсюда уехали, война закончилась, и приехала другая семья. Да даже ещё они в сорок четвёртом году… они ещё жили, я родился в сорок четвёртом, они уехали, и сюда подселилась новая семья. Два брата, один вернулся с фронта, и так далее, там здоровые мужики. Я их фамилию не помню просто-напросто.

[А какие были отношения в коммунальной квартире?]

ХВ: Значит… Я б сказал так: всё было замечательно. Единственное что. [Усмехается.] Ну вот эти ребята, которые приехали, я совсем маленький был, они меня затащили к себе, и нага… и я пришёл и, знач, начал [смеётся] произносить слова, которым меня научили. [Смеётся.] А это был только один мат. [Смеётся.] Я стоял, значит, и с детским этим самым…

[Транслировали.]

ХВ: Да, транслировал все эти слова. Отношения были великолепные, совершенно. Коридор блестел, и чистота была абсолютная. Вот. Единственное, что. Вот, где была Наталья Степанна, да, её муж, Пётр Иваныч, хотя мне его… Меня ему доверяли, он меня брал иногда и куда-то там возил, и под Москву, вот это я помню, с ним за руку, значит. В Томилино куда-то приезжали, на какую-то дачу там, цветные стёкла и так далее и тому подобное. Он иногда поддавал. Он был стеклодувом и шёл к этим [Богницким] и кричал [усмехается] — Пасха начинала[сь], — «Ну что, жиды! [Смеётся.] А это был детский врач. Абрам Израильч, я его звал Абрам Израильч, и я его очень любил, поэтому когда он приходил меня… а я голенький, да? С какой бы он стороны не стоял, я его всегда описывал. Вот. [Смеётся.] Но это был вот настоящий семейный до… детский врач. Значит, чем лечил? Вот простуда, да. Значит, кагор и горячий баржоми с молоком. Ни лекарств никаких, нифига. Кашель начался. Как это называется, от моли? Таблеточки.

[Лаванда?]

ХВ: Нет, лаванда — это хорошо.

ХО: Нафталин.

ХВ: Нафталин, да. Да, да, наф… Кашель заканчивался тут же прямо.

[А что с ним делали?]

ХВ: Нафталин просто вот здесь вот [показывает на грудь] в мешочке вешался, запах — и он…

ХО: Значит, кашель — это моль.

ХВ: Да, вот… Вот в принципе, да. «Сегодня наш праздник!» Выходил дед, брал его так, поднимал: «Ещё раз пикнешь, я тебе устрою!» [Смеётся.] «И? Хорошо, Владимир Яковлевич», — и шёл к себе [изображает]. Вот это еди… единственный конфликт. Ну, иногда здесь эти два брата, они, значит, выясняли отношения. Да, здоровые, офигенно [смеётся], значит, молотили друг друга. Всё. А так вот каких-то конфликтов — нет, не было.

[А праздники вместе праздновали?]

ХВ: Нет. Другое дело, что меня, постольку поскольку я был маленький, меня таскали, значит, все, на руках и так далее, за стол и прочее, прочее — это было.

[Т. е. ребёнка можно было отдать кому угодно?]

ХВ: Ну вот оставляли меня иногда, когда все уходили в гости, значит. Иногда это печально заканчивалось, потому что, скажем, пища была, к которой я не привык нифига. А так нет, всё. Я не помню, чтоб что-то было, нет. Нет, так-то всё… Единственное, что не нравилось — кухня общая, да. Потом они [Богрицкие] уехали, и здесь жила их дочь, Фанни Абрамовна с мужем Александром Давидовичем Зайдманом, не просто так. Вот, и он, он помогал жене, и он выходил на кухню. И женщинам это очень не нравилось, когда он стоял, тарелки протирал: «Что это мужчина на кухне делает вообще, так?» Вот это единственное… [Усмехается.] Единственная, вот что-то, вот такая как полуконфликтная ситуация, больше ничего не помню, но я всё-таки там, да, прожил до восемнадцати лет точно, совершенно, да, потом уже, после армии не долго, годик за три, да. И уехал. Нет, конфликтов не было. Праздников — нет, не было, потому что и люди разные совершенно — разные доходы, разные кухни… У нас праздники были — вообще! Я так вспоминаю: ёлки-палки, сколько готовили! Сидела только семья, но наготовлено было! Какая вкуснота, выпечка! Заливное такое, холодец такой!.. Значит, вот…

Детские игры во дворе

[А во дворе, не помните, какие были отношения?]

ХВ: Очень просто всё.

[У вас дом был большой, наверняка, все друг друга не знали…]

ХВ: Все друг друга знали. Мальчишки и девчонки все друг друга знали, конечно, все играли вместе. Ну, одновозрастные, там разница плюс-минус два года, да? Ну, старшие есть старшие, тут… не интересно даже. Казаки-разбойники, прыгалки. Салочки. Отмерного там. В ножички. Значит, это вот. Все вместе, а как же. Особенно, казаки-разбойники — носились там, искали друг друга. И прыгалки — тоже, скакали с девчонками вместе, а почему нет.

[А отмернова — это как?]

ХВ: А это один становился — через него прыгали. Да, да-да-да, это оно. Ну, вот… Да много чего было вместе. Так нормально. Ну, однажды я кому-то палкой по зубам дал — это было. Он теперь очень известный юрист и так далее, даже претендал… претендовал на должность президента. [Смеётся.] Я его не узнал, нифига! Он кинулся ко мне, я не узнал, отошёл в сторону. В санатории. В этом самом… [вспоминает] в Удельной. Я через Интернет нашёл тоже одноклассницу, и мы с ней разговаривали, она говорит, что вот, то-то-то-то-то-то, и вот Саша, значит, туда-сюда… А мне-то что, а я знаменосцем был вообще-то, мелкота какая-то, я их и не видел. [Смеётся.] Вот. Да, и он, он лыбился-лыбился, лыбился-лыбился, я ему взял [смеётся] щепкой по — ну и… зуб выбил. [Смеётся.] Но у меня было, вообще, привеле… привилегированное положение, потому что приехал дед, и он… много чего привезли, и в том числе мне привезли двухколёсный велосипед «Лесник». С двумя тормозами, так и вообще! Когда говорили: «Дай покататься, дай покататься» — ну, конечно, на! А я пока в теннис поиграю. В пинг-понг. Да. [Усмехается.] Вот это было.

[Как назывался велосипед?]

ХВ: «Лесник», английский. Да. Ну, это мне так переводили, я… я французский, так что… тогда вообще никакого ещё языка не было, когда был велосипед.

[Когда вы были маленький, вы везде могли ходить в районе? Или были какие-то места, куда вас не пускали?]

ХВ: Не, во-первых, мы никуда не ходили до определённого возраста. Просто.

[Т. е. только во дворе?]

ХВ: Да. Я помню очень хорошо, как я первый раз пошёл за хлебом. Мне дали денег, рубль тридцать восемь, и я пошёл и купил батон. Вот это я помню, это был праздник души.

[А сколько вам было лет?]

ХВ: Фиг его знает, я не помню. Ну ма… наверное, в первом классе учился. До этого нет. Кто там будет пускать? Нет, за руку всё время водили везде. Но… Единственное, что я помню очень хорошо — весна… наверное, я в школе ещё не учился. Весна, Армянский пер… Вот стык Армянский переулок и вот этот вот [вспоминает] — Телеграфный, да? Вот я вот здесь вот на углу сидел — всё было покрыто снегом, снег таял, апрель и лужи, я пускал здесь кораблики, и сидел… В мыслях, потому что никаких машин, ничего, тишина, я только смотрел, радовался: лодочки плывут, — и так далее и тому подобное. Вот да, вот сюда выпускали. Однажды я выскочил — надо же было ещё попижониться, уже весна была, было тепло, надо без пальто было выскочить. Бабушка пошла в магазин, выскочил — холод собачий! [Смеётся.] Я ждал, когда она придёт, в подъезде. Было холодно, люто. Мне было… Я не… я не был детсадовским, поэтому было сложно, и в школе как-то было, да — вдруг столько мальчишек! То есть, наверно, даже так, Ир, во двор я уже пошёл, когда учился в школе. Скорее всего.

[Т. е. до этого всё время в квартире?]

ХВ: Да, квартира и куда-то с бабушкой там ходил, или с мамой куда-то, да. Вот скорее всего, что так. Потому что у бабушки… у мамы масса подруг, с котор… она ж тоже здесь, жила, значит, вот… вот этот вот Старосадкий переулок, потом дальше Подколокольный, а потом начинались Большой Вузовский и Маловузовский, она жила в Маловузовском [сейчас Большой и Малый Трёхсвятительские переулки соответственно]. А ниже была Хитровка. А у неё отец был комбригом, и вот все, кто жил рядом, значит, — они все были преподавателями академии, и дети оттуда были. А мать была заводилой, она ходила драться туда, водила ватагою и мальчишек, и девчонок. Драться на Хитровку. И били их хитровцы. А били почему? Потому что они все были сытые, а там ребята голодные. [Собиратель переспрашивает.] Сытые, сытые. А там были голодные ребята, недоедали. Они потом с ними дружить начали и подкармливали их и пос… когда всё это, да. Эйфория прошла. Мальчишки же. Ну, уровень разный же у них. Тем более Хитровка — место такое было, если читали Гиляровского, да, там всё было очень… загадочно.

[Т. е. Хитровка считалась неблагополучным районом?]

ХВ: Да. Но главное другое, Ира. Значит. То, что сейчас называется Варваркой и Ильинкой, раньше называлось [вспоминает] улицей Куйбышева и… и за борт его бросает — как его там было? И улицей Разина. Да. Это были такие трущобы! Вы… Это были такие трущобы ещё в шестидесятые годы и начале семидесятых! То есть не освещён, особенно вот… на… [вспоминает] улице Куйбышева. Тёмные подъезды, дверь входная на одной только петле. А в этом са… там вообще, там вообще хрен знает что было, жуть! Жуть! Это около Красной площади. Всё рядом. А мы за девчонками ухлёстывать, пошли, и как пришли с Лёнькой: эээ! И поразились: мы в таком благополучном районе живём, а там… фиг знает что. Трущобы около Красной площади. До самой Красной площади практически. Я не преувеличиваю, нисколько. И до того как, до того, как появилась гостиница «Россия» и так далее, — вот там были трущобы, самые настоящие просто. Там было небла… неблагополучно, конечно. Хотя, у нас, наверное, тоже было не… Вообще у нас что: если плохо ведёт кто себя, то тебя отправят в 305 школу. А 305 школа для хулиганов и… для недоразвитых. Все этого боялись, со страшной силой. Может быть, может… Хотя все дра́лись, ну, нормально всё было, что там. [Усмехается.] По [нрзб. — 1:14:40], по челюсти получал однажды, кодла поймала. Потом меня весь класс защищал. Как уходить… Из-за девчонки. Она пригласила меня в гости, Наташка Антоненко, меня готовили ещё как, маслом накормили, чтобы я не запьянел, потому что во… вино предстояло пить в седьмо… В седьмом классе. А потом меня ловили они, сначала морду набили. [Смеётся.] А потом ждали, потому что не набили до конца. И я с классом ходил, всё. «Отдайте нам его!» — «Ща наваляем!» Всё, уходили. [Смеётся.]

[Потому что вы из другого района были?]

ХВ: Нет, потому что Наташка, значит, на неё смотрел там Петя, такой был, шпана. Он за ней ухлёстывал, а она вот: «Мне нужен Володя, и никак нет». Хотя мы больше с Наташкой не встречались. Да нет, всего много было вообще.

Места встреч в районе

[А где вы в районе встречались?]

ХВ: Нет, у нас была… Был школьный двор, на котором мы проводили время часов до шести, пока не темнело. Почему? Я приходил домой. Там, предположим, в час заканчивались занятия, я покушал и до двух или до трёх часов я занимался. А потом я летел на школьны… на школьный двор играть в баскетбол, волейбол, — и на всё было начхать, абсолютно. В футбол. Там встречались всё вре… Или во… во дворе, около нас… стола настольного тенниса, пинг-понга, да. — тогда говорили, настольного тенниса понятия не было, был пинг-понг. Или школьный двор. Всё. Пока курить не начали. Когда начали курить, с Лёнькой ходили [смеётся] по дворам, по дворам, курили, сигары даже курили. Дорогие сигареты покупали. Ну так я, по-моему, не затягивался, а может, затягивался, я не помню.

[А свидания где можно было назначать, когда постарше стали?]

ХВ: Однажды! Однажды, однажды… Однажды я у себя в ящике нашёл письмо: «Приходи в сквер к памятнику героям Плевны и… Элла, Белла и Стелла». [Смеётся.] Я взял своего друга Лёньку, и мы пошли. Никого не дожда́лись. [Смеётся.] Никто не пришёл. Ну как, ну та… Я ж до седьмого, а потом… Понимаете, какое дела, а потом я поступил в техникум. И я уже здесь вообще… Это были другие места, это был Белорусский вокзал, это был Краснопресненский район, который стал родным вообще, где мы проводили всё своё время, и вот там и все кинотеатры, потому что вот… вот те назвал кинотеатры, которые я перечислял, мы со своими однокурсниками ходили, мы ходили вот туда. Потому что где-то — ну, основная масса жила всё-таки в центре. Ну, к друзьям ходил, естественно, куда идти-то. Да, не… В основном время провод… Ну да, потом, конечно, начали пить вино — это да, это было другое дело. После занятий шли к метро Краснопресненского, вся группа. [Усмехается.] Брали портвейн, пили портвейн сидели, все девчонки и мальчишки, значит. [Смеётся.] Потом расходились по домам. Я однажды пришёл домой [смеётся] после праздника. Но это было уже не вино. Мама говорит: «Откуда-то водкой пахнет». Я говорю: «Это из коридора, давай дверь закроем». [Смеётся.] А потом лё… лёг когда, началось веселье. Стало всё понятно, но мама ничего не сказала. Видимо, все через это проходили, просто напросто. [Рассказывает о своей матери и деде-военном. Мать научилась пить и курить, учась в инязе в Ставрополе. Многие друзья ХВ спились. Рассказывает о смерти друга и о том, как сам пил в командировках на пусках объектов. 01:18:42.329–01:23:47.995.]

Примечательные здания в районе

[Были ли в районе какие-то особые дома? Может, особой архитектуры?]

ХВ: Есть. Он в самом начале Чистопрудного, вернее… в конце, наверное, Чистопрудного бульвара. Перед… [показывает на карте Basmannyi_Chistye_prudy_HV_mental_map] вот здесь вот стоит дом с фантастическим совершенно литьём и лепниной. Да. О нём всё время говорят, потому что это дом уникальный. Построил его… по проекту Шехтеля, что ли, я сейчас не помню, отделка была сделана. [Речь идёт о т.н. «Доме со зверями», Чистопрудный б-р, д. 14, стр. 3.]

[Это там, где звери?]

ХВ: Да-да-да-да-да. Вот, вот. Всё. Больше там ничего такого особенного нет. Пожалуй, да. А что, больше ничего… Знакового, да? Нет, ничего… Ну, вот, магазин «Чай» — это вы видели [ул. Мясницкая, 19]. А так… Дело в том, что, вот этот вот Армянский переулок, если вы пойдёте — там просто красивые дом. Просто красивые. Они с этой лепниной, с кариатидами и так далее…

ХО: Знаковый дом есть за собором Петра и Павла [Старосадский пер., 7/10 строение 10], там даже два знаковых дома. Один дом… Вот прямо за собором Петра и Павла такой неприметный особнячок, кирпичный, раздолбанный в хлам [Колпачный пер., д. 10]. Там где-то висит табличка, что в нём жил гетман Мазепа. Но это всё полная фигня, потому что на самом деле старые москвичи утверждают, что там жили Лопухины, это в общем все родственники первой жены Петра Первого, и собственно, и она там тоже жила какое-то время до того, как стала женой Петра Первого. Вот. Так что не всем табличкам надо верить. А прямо за вот этим домом, т. е. если пройти насквозь вот этот двор собора Петра и Павла, вот этот вот кирпичный раздолбанный особняк, где жили Лопухины, ты сразу попадаешь к такому палаццо — ну, т. е. дом в стиле итальянского палаццо. Его построил — я не помню, как звали этого замечательного человека — сам он из Вильнюса, нищий, бедный приехал покорять столицу, и покорил её: он придумал печатать ноты. Т. е. до этого в веке девятнадцатом ноты или покупали за границей, или переписывали от руки, а этот товарищ предприимчивый придумал их издавать, и разбогател на этом деле до такой степени, что смог себе даже построить такой мини-дворец, в общем, он сохранился, и там прямо стоит за собором Петра и Павла. [Рисует на плане Basmannyi_Chistye_prudy_HV_mental_map 01:26:35.054–01:27:03.818]

[Ты говоришь, это рассказывают москвичи — это кто?]

ХО: Это сказал знаешь кто — это… Т. е. в соборе Петра и Павла проходят совершенно замечательные всякие музыкальные события, и после некоторых музыкальных событий — экскурсии. Вот. И рассказывала тётенька, которая проводила вот эту экскурсию, которая, представляясь, сказала, что она москвичка в шестом поколении, вот, и… и что ещё? И ещё то, что не всем московским историям надо верить, сказала она в самом конце, потому что всё москвоведение высосано из пальца. Ибо факты — это скучно, а история — это прекрасно. Вот, значит, она рассказывала, что здесь жил совсем даже не гетман Мазепа, а Лопухины, и вот если ты пройдёшь насквозь вот этот двор собора Петра и Павла, здесь у тебя будет другой переулок — я не помню, как он называется…

ХВ: Подколокольный.

ХО: Или Хохловский. Или Хохоловский… Ну в общем, может быть.

[ХВ одновременно:] Сначала Подколокольный, потом Хохоловский. Или, в общем, как-то так, да.

[ОВ помечает на карте.] Но это ещё не всё. Там дальше пала… находятся палаты Малюты Скуратова. Чуть подальше. Как раз в Хохловском переулке палаты этого самого, а вот в этом самом, видимо, в Подколокольном…

ХО: И вот эта же мадам в шестом поколении рассказывала, что в Ивановском монастыре… Ну, там же монастырь Ивановский. Там была земляная тюрьма, в которой сидела Салтычиха. Которая замучила дофига крестьян, вот, и её… Сколько-то она времени сидела в специально для неё выкопанной индивидуальной земляной тюрьме, а потом просто в подвале монастыря.

ХВ: Но это ещё не всё. Это ещё не всё. Дело в том, что… Ну, Иван… Ивана Кре… Иоанна Крестителя имеется в виду, да? Женский монастырь.

[ОВ одновременно:] В общем, там же несколько, там же несколько монастырей, в общем, вот там она сидела.

ХВ: Женский монастырь Иоанна Крестителя. Там во время войны была тюрьма. И даже до войны, и там, значит, сидели лю… Это мне мам… Из нашего окна это было видно, вот с нашего пятого этажа, у нас очень высокий дом!

[Это вот отсюда у вас было видно вот это? — показываю на карте.]

ХВ: Конечно! А дом же высокий! А потолки че… На первых этажах четыре с половиной метра, а у нас три. Поэтому он равен семиэтажному дому, это было бы видно, вот, она показывала, и потом мы мимо ходили. Мы ходили часто… опять же за хлебом на Солянку, там в семь часов вечера выпекались французские булочки, горячие, вот приходили, брали их. И она мне рассказывала, когда проходили, что вот здесь сидели заключённые, просто-напросто, политические заключённые, естественно.

[Это до войны?]

ХВ: До войны, да. И во время войны в том числе тоже.

Синагога на Большом Спасоглинищевском переулке

ХО: А ещё там примечательного — синагога [Большой Спасоглинищевский пер., 10]. Это же вот она у тебя на плане?

ХВ: Ну конечно!

ХО: Синагога примечательна своею красотою, таких синагог нет даже в Израиле. Это сказал раввин этой синагоги, что вот, значит, приходят туда правоверные евреи, неважно, из Америки, неважно из откуда…

ХВ: [Нрзб. — 1:30:13] Спасоголенищевский или как-то иначе называется.

ХО: Пап, у меня с географией очень плохо, меня бесполезно спрашивать, как что называется, меня только Яндекс… мне помогает.

ХВ: Надо мне было карту взять, у меня ж карта есть вообще-то.

ХО: Ну вот, и что приезжают все и просто офигевают от этой синагоги, ибо нет такой красоты более нигде. Вот. Даже в Питере синагога и та скромней.

[ХВ даёт собирателю книгу «Имена московских улиц», М., 1986.]

Ушедшие профессии

[Помните ли вы людей профессий, которые сейчас ушли?]

[ОВ одновременно:] Ассенизаторы…

ХВ: Сейчас рассказываю. Рассказываю.

[Например, вспоминают, что от Курского вокзала ездили извозчики…]

ХВ: Ир, значит, вот этот вот… вот этот мой дом, и здесь арочка — вход во двор. А вот тут вот, сколько я помню, стоял такой вот гриб чугунный, такой высоты. [Показывает около метра от земли.] Раньше везде в Москве. Это для того, чтобы бросать… привязывать лошадь. Конечно, ездили, а как же. Конечно, ездили. Но не это главное. Главное, у нас был дворник, татарин, красномордый. Я не помню, как его звали. Красная морда такая. [Показывает размер.] Вот. А потом, значит, вместо него приехал другой… Приехал… Откуда-то из деревни приехал вообще вот… Вот что знач… вот приехали, я не знаю, откуда они приехали, в общем, из такого голодного края. Белые-белые, бледные-бледные, и она, и он, и такие же дети вообще, обескровленные лица такие. А он начал ходить. И кричать: «Старьё брём!» Вот он «старьё брём, старьё брём», — потом [усмехается] однажды вижу его в кожаном пальто, в бурках на-ка́учуке, значит, в пыжиковой шапке на «старьё брём». [Собиратель переспрашивает.] Каучуковая подошва, не знаете? Теперь-то говорят, что это стоит, как мост, каучуковая подошва, тогда и я тоже ходил. В башмаках на-ка́учуке. Вот это ходили. Ножи-ножницы тачать. Значит, такая ножная штука, крутили, значит, выходили женщины, давали ножи, они точили ножи. Лудить-паять посуду, значит, чайники, кастрюли паяли, — это вот всё было, да. В моём детстве было всё.

[А чистильщики обуви?]

ХВ: Это запросто, это сколько угодно. Значит, до определённого времени обувь чистили в Москве ассирийцы. Ассирийцы — это одна из самых древних наций на Земле. Кстати говоря, они православные. Тот часовой мастер, к которому я хожу, — ну, эти-то часы, нет, — он ассириец. Авдеш Владимирович. А когда мы с Олей были в Питере, она познако… её там, у моих друзей она познакомилась с наследной принцессой, род которой насчитывает две тысячи лет! Асси…

ХО: Слушай, ну какая она наследная принцесса, ты немножко преувеличиваешь?

ХВ: Я задал вопрос Авдешу Владимировичу. Я говорю: «Познак…» Он говорит: «Так оно и есть. Именно в Петербурге представлена, значит, наша вот царская… царский род». Они все поддерживают друг с другом отношения. Они очень все как-то вот контачат здорово. Я… Я ему сказал об этом, он грит: «Нет, так оно и есть!» Там живёт наследная принцесса, да. Ну тогда… ну, сейчас она постарше, прямо скажем. С тех пор прошло двадцать лет.

ХО: Больше.

ХВ: Даже бо… Да, это был шесят… восемьдесят восьмой год, да. Ну, де… девяносто восьмой.

[А не поговаривали про чистильщиков, что они следят или типа такого?]

ХВ: Не знаю. Садился чистить к ним башмаки иногда. С удовольствием. Они хорошо чистили, классно совершенно. Потом армяне стали этим заниматься. Я не знаю почему, ну, видимо, те пошли рангом выше, а сейчас всё это закрылось.

[А те, кто ремонтировали обувь, такие были?]

ХВ: Конечно. У меня в классе училась Тоня. Я не помню её фамилии. Вот у неё отец был как раз вот этим самым мастером, который… После войны он вернулся без ног, и мы пришли к ней до… Она заболела, что ли, да? Ну, мы ходили, навещали. Вот он сидел, да, он безногий, он ремонтировал обувь.

[Прям на дому?]

ХВ: Да, прям на дому. А было много таких людей. Сейчас… сейчас начну рассказывать анекдот. Первой моей… Я не антисемит, вот. Первый мой друг — Серёжа Слезингер. Он заболел, я пришёл. У меня с математикой было всё в порядке, первый-второй класс, ну и дальше тоже ничего. Он заболел, а я пришёл ему рассказывать, как делать. У него отец… Я не знаю, как это занималось — он рисовал ковры. Я смотрю, когда мы сдавали рисунки, у Серёжки, он сдавал шары — и они вот прямо, вот они объёмные. Я у него научился рисовать вот это вот, отблески световые. Был Се… Серёжа Слезингер. Второй мой друг был Алька Гвирц [усмехается], в третьем классе. Он, собака, меня всё время смешил. Ну, чуть постарше. Я садился, он начинал рисовать, значит: «Пошёл козёл в кооператив купить козе презерватив». [Смеётся.] Рисовал совершенно мерзкого козла с хвостом, отвратительным совершенно. Я, конечно, ржал. Тут же раздавался голос Петра Петровича: «Дай дневник и выйди вон». [Смеётся.] Отдавал дневник и выходил вон. Ну и вот таких друзей… Я когда деду рассказывал: «Дед, а у меня вот новый друг». Он сидел и: угу, угу. [Изображает выражение лица и ироничную реакцию деда.] «Женька Розенблюм». — «Угу». [Изображает, как дед смеётся.] Вот таким вот образом. Но они так и остались друзьями. Ещё был один. Он жил… [вспоминает]. Как назвались пруды, на которых описал это самое…

[Патриаршие.]

ХВ: Да. Саша Грейш. Мы с ним познакомились в пионерском лагере. Ну, мы дружили, да, вот дружили, пока я не пошёл в техникум, и вот из техникума уходил. Я понимал, что начинается новая жизнь, и мы… новая жизнь, мы с ним расстались около… памятника Юрию Долгорукому, он сфотографировал меня последний раз, и потом, значит, отдал эту фотографию. Он был художником, начинающим. И когда я к ним пришёл… Отец его работал тоже у нас в министерстве. Они жили… Вот, очень интересно: флигель во дворе дома, второй этаж. Как будто это не Москва, вот то же самое, что ты говоришь — палаццо, да? Итальянское. Вот там приблизительно так же. Второй этаж, поднимались, и у них там квартира была. Прошло много лет. Я думаю: а почему бы мне не сходить на Патриаршие пруды? А вдруг я увижу? Сначала я пытался найти дом, где жил Сашка, не нашёл. Потом иду, смотрю: сидят два мужика. Было холодно, это был какой-то праздник, какой, я не помню. Просто не помню. Они сидели и пили водку. Один был толстый и здоровый, тепло одетый, а другой был с совершенно иссиня-чёрным лицом. Иссиня-чёрное лицо. Он бросил на меня мельком взгляд и от… и отвёл глаза, и я понял, что это Сашка. Грейш. Ис… Вот, пропитое, я таких лиц даже не видел. А может, это от холода, бог его знает.

[Скажите, а уличные художники были в районе?]

ХВ: Нет. Это только появилось — вот, когда всё сломалось, на Арбате.

[Т. е. вообще до этого никогда их нигде не было?]

[ХВ отрицательно мотает головой.]

[Рассказывает о своём деде, генерале Горюнове, командире полка чапаевской дивизии, которого посадили в 1942 г. Он служил пограничником, потом работал в Иране, во время войны пошёл на службу, вернулся в Ставрополь, где возглавлял горно-стрелковую дивизию. Не было оружия, их разбили. Деда отправили на переформирование, командовал мотострелковой дивизией НКВД, воевал под Москвой. В 1942 г. на него был донос как на шпиона, его посадили. На Лубянке во время допроса увидел на руке его часы, которые ему подарил Блюхер, хотел избить лейтенанта, но его избили самого до полусмерти. В 1943 г. его отправили на Колыму. В 1944 г. мать ХВ пошла к Калинину, и деда отпустили в 1946 г., он уехал в Ставрополь. В 1947 г. подал заявление на восстановление в партию, на комиссии были все люди, кто писал на него донос, признали, что это клевета, в партии восстановили, но клеймо сняли в 1961 г., когда его жена написала письмо Хрущёву. Дед был реабилитирован, за него дали 30000, купили дочерям 2 шубы. Дед умер в 1955 г. от рака. На Колыме работал в библиотеке, бабушка посылала ему табак, утрамбовывая ногами. Во время рассказа ОВ уходит. 01:39:27.227 — 01:49:13.377] [Истории о том, как род приехал в Москву, нет, но по ассоциации информант начинает рассказывать о другом своём деде и его жене, которые оба воевал на Дальнем Востоке, участвовали в Железном потоке, а также о родне по линии матери. О войне на Дальнем Востоке, как китайцы переходили границу, и как они уводили русских в Китай. О голоде на Дальнем Востоке и в Поволжье. 01:49:13.377–1:59:35.000]

Границы города и изменения в нём

[Как вам кажется, как менялись границы города? Где они проходили во времена вашей молодости и где сейчас?]

ХВ: Очень интересно. Нет, нет, наверное, не так. Значит, сначала граница п… проходила по кольцу.

[Садовому?]

ХВ: Да. Земляной вал и так далее, да? Красные ворота. Это всё вот как раз были границы Москвы.

[Это в какой период?]

ХВ: Это ещё, наверное… уже при Петре Первом перешли эту границы, скаже… скорее всего, это было при Иване Грозном. И при Иване Грозном уже начали перемещаться туда, за это самое — за Садовое кольцо, причём… Ну, наверно, до Сокольников-то точно. Ну да, сокол, Сокольники, там же охота была вовсю, почему названия такие.

[Это исторически, а по вашим ощущениям — меняется ли ощущение Москвы, где она заканчивается?]

ХВ: Ир, меня это сейчас практически не интересует, почему. Москва стала красивая, но чужая. Абсолютно. Что-то изменилось в лучшую сторону, а что-то погубили, бесследно исчезло. Исчезли бесследно… отношения москвичей. Потому что было всё спокойно и уравновешенно. Ну, конечно, были скандалы, ну, все люди, да? Но… Вот эти вот дружелюбные отношения, вот, как говорят, раньше выносили во двор патефон, в праздники и так далее. Вот это было, это при мне было, практически.

[Т. е. вы это запомнили?]

ХВ: Да, конечно, да. Другое дело, что мои, там скажем, родственники, да, они не ходили с патефоном и танцевать, да. Уровень немножечко другой был. Даже у себя друг к другу не ходили так в гости. Но вот что-то московское — оно утеряно бесследно, может быть, потому что… так повела себя власть. Может быть, потому что… москвичей на сегодня по оценкам осталось процентов шесть. Остальные все приезжие. Просто. Хорошо эт, пло… — это вопрос другой, да? Вот. Отношение к Москве у людей поменялось приехав… приехавших. Значит, я хожу на Москворецкий рынок рядом с нами. Там торгу… Да, кстати говоря, все ры… все рынки были перепроданы дагестанцам. Рынки все дагестанские. А отвоёвывалось это убийствами — это при мне было, это я знаю, нашего замдиректора расстреляли просто, он русский был, да, и теперь там вот…

[Замдиректора рынка?]

ХВ: Да. Да. Да. Да. Он был… В середине девяностых как раз был беспредел жуткий совершенно, и огромное количество азиатов. Ну, это вы сами знаете, вы ж это видите, да, так. Хорошо или плохо — это вопрос другой, но, если вы приедете на проспект Мира, там, где находится их храм, вы поймёте, что сейчас творится. Просто! Никаких прописок, ничего, это понятно по этому виду, потому что сидят бездельники, воры и так далее — это п… видно. Это видно по лицам. Хотя народ трудолюбивый, вот кто у нас там работает — я ж всё это вижу, да. Мы с ними здороваемся, с праздниками поздравляем и так далее и тому подобное. Всё это нормально. Хорошо. Но Москва другая. Во-первых. Вот, смотрите, я начал с булочных, почему? Значит, уничтожена практически московская хлебопекарня. Вот. Тот хлеб, который был, — его нет, он уничтожен, просто. Это всё началось в начале девяностых. Закрывались эти самые булочные… пекарни небольшие, которые выпекали уникальный хлеб. Кстати говоря, около Белорусской выпекалась поленница, которая делалась вручную. По технологии, как говорили — я по радио слушал — тесто месилось от зари до зари. Поэтому можно было сесть на хлеб, встать — и он принимал тут же форму. Вкусный! Я бежал с работы, прибегал, если хлеб был, цапал, пока доходил до метро Белорусской, я уже половину съедал. Вторую — по приходе домой: масло, там с чем-то ещё там. С зеленью с какой-то. Вот, поэтому, да, конечно, Москва другая. Она красивая, ну, конечно. Ну, конечно, красивая. Но, во-первых, началось с чего? Вы… Ведь Москва была очень зелёным городом. Очень зелёным! Кстати говоря, по этой самой, Маросейке ходили трамваи. Ещё в пятидесятые, в начале шестидесятых их только снимали. Можете себе представить: узкая улочка, трамвай, троллейбус, автобус, — это всё тогда было. Но это было нечасто. Вот. В начале девяностых как раз всё это поубивали. Просто вот. Открывались новые булочные, новые пекарни, начинался выпекаться старый хлеб — и вдруг это всё закончилось. Причём закрылось, и ничего взамен не пришло. Поэтому… Да, ещё: погубили Елисеевский магазин. Когда ты заходил ведь… Аромат стоял! Колбас, ветчины, ветчина поднималась снизу наверх, запах шёл сумасшедший! Когда… Все же брали понемногу, в общем-то, потому что хранить нельзя, и так далее. Значит, мы с мамой приходили в Елисеевский, она говорила: вот сто… сто писят грамм сырокопчёной колбасы. Он смотрел нахально в глаза и резал, как папиросную бумагу — просто! Она прозрачная. Вот. Получалось вот столько на сто писят грамм, огромное количество, просто-напросто. А сейчас я пришёл… трудно описать вообще, просто. Барахло лежит. И стоят приказчики. Ну, я понимаю, я сейчас слушаю какие-то программы, значит, всё началось с Запада, нам начала поступать продукция, которую есть нельзя, в общем. Приближаться не… Не «Нестле», ничего. Ни шоколад, ни молочные про… — ничего есть это нельзя. Потому что химия. Мало того, там ещё, как это говорили, заложены эмбриональные какие-то составляющие. Детские и так далее. Общие ощущения. А то, что увеличили границы, — вот, посмотрите. Значит, начинается Новая Москва, называется. Москва — это вот так, и вдруг какой-то аппендикс, да, появляется. Мало того, эта земля принадлежала одному из членов верхней палаты. У него купили, видимо. Как Оля, вот, она, китайцы приезжали — она вам рассказывала, да? нет? По поводу мусора. Это началось ещё… Об этом говорили ещё в начале… в начале девяностых сюда приезжали: «Давайте мы вам построим вокруг Москвы мусороперерабат…» [Отрицательно качает головой.] Конечно, вот сейчас замгенерального прокурора, да, он курирует мусор весь. Даже Путин ничего не смог сделать, да? «Надо закрыть!» — «Ага!» Сейчас!

[А когда-то раньше, как вам кажется, где заканчивалась Москва?]

ХВ: Для меня она заканчивалась сразу за Сокольниками. Вот я шёл, мы с ребятами ходи… когда я учился ещё в техникуме, да, приходили к прудам. Там дальше шла станция Маленковская — это уже было Подмосковье. Всё. Вот здесь. То же самое и в другую сторону, наверное.

[А там что?]

ХВ: Что там? Рассказываю. Значит, однажды мы ухлестнули за девчонками. Доехали до метро Автозаводская и вышли. [Изображает изумление.] А, деревня! [Смеётся.] «Автобус в Копотню». Какая Копотня, ну нафиг. Мы не поехали с этими девчонками, естественно. Мы вернулись назад. Дальше. Шестьдесят второй год, метро Октябрьская. Да, метро Октябрьская, вот площадь. Мы выходим за эту вот зону, по Ленинскому проспекту — а там ничего нет. Там пустота. Начало шестидесятых, проспект Мира. Какого фига мы туда поехали, я не помню. Вот первый ряд домов, кирпичных, да. Дальше мне мой друг, Коля, говорит, — а мы на машине приехали, он уже водил машину, он постарше да, и «Москвич» был, — а там деревня! Вросшие в да… в землю лачуги. Людей уже выселили, остались лачуги, вросшие в землю. Вот это вот просп… Вот оно, кольцо и так далее. Хотя там дальше, там всё в порядке было, а здесь вот — здесь это была деревня. В шесят первом году там, где живёт Оля [ст. м. Коломенская], сады остались, — там была деревня. Вот она, это как раз автозавод, там была деревня, вот здесь заканчива…, с этой стороны заканчивалась Москва.

[В Новогиреево, где я сейчас живу, тоже, наверное, дачи были и деревни?]

ХВ: Ну, наверное, да. Ну, по крайней мере, я забыл станцию, сейчас там Москва, мы ездили туда за грибами, ёлки-палки. С дедом. Да, в общем да. Вот здесь, да. Конечно, в гире… Ну, оно и называется Новогиреево. В Новогире… Всё просто. Значит, Новогиреево. [Усмехается.] Это были пятидесятые годы. Там жила средняя сестра моей бабушки. Мы ездили к ней, когда… У неё муж был метростроевец, он возглавлял… во время войны он возглавлял разведку дивизии… [Вспоминает.] Народные вот эти вот дивизии. И они, им было поручено задание какое-то, значит, из которого ни не должны были вернуться. Вот они должны были выполнить свою миссию, как разведчики, и всё, и остаться там. И вот они там и остались. И она жила в этой лачуге в Новогирееве. [Смеётся.] Всё голое было, там ничего не было. [Усмехается.] Нет. Нет.

[Т. е. там был деревянный дом?]

ХВ: Вросший в землю там. Ну там, в общем, лачужка. Этого было в Москве очень много. Везде. Везде. Мамины однокурсницы… Когда родители, они развелись, мама пошла в институт, потому что надо было заканчивать, ну, она по дням начала учиться. Вот, что выходило за Бульварное кольцо, да, чуть по дальше, и в некоторых местах, если дойти, да — там вот было, в общем… деревеньки, точно совершенно, абсолютно. Даже по названиям можно судить. Хотя мы с дедом ездили на Динамо, нет, там всё было в порядке. На футбол в пятидесятые годы. Но это был за… это был загород. Ведь, «ямщик, несись… скачи-ка к Яру», да? Это не доезжая до Динамо, значительно, гостиница «Яр», она потом называлась… А как она называлась? [Вспоминает.] «Советская», по-моему, да? По-моему, да. Да, «Советская», напротив… напротив ипподром. Это всё было Подмосковье, это всё была такая зона уже не Москвы. Ну, мне трудно об этом судить, потому что… Ну, мало перемещался. Единственное, да, пожалуй, да… Хотя вот вдоль шоссе были настроены дома, я в шесят восьмом… в шесят девятом году переехал на Войковскую — нет, там всё было нормально. Но там были оборонные заводы, они настроили… Но строили немцы. Строили немцы уже вот после войны. В основном, да. Поэтому так, всё своеобразно, с подвалами, в подвалах там у каждого были комнаты для хранения чего-то. Такое было.

[А не рассказывали, что немцы как-то обозначали дома, что их с самолёта можно было увидеть?]

ХВ: Это было уже после войны. Ну, во… это пленные же строили.

[Но вы слышали об этом?]

ХВ: Об этом гово… Об этом говорили, это чушь собачья, об этом говорили не про это… они говорили про… театр Советской Армии. Что он был вроде бы сделан, как-то это — звезда, чтобы инициировать… немцев… Ни одной бомбы на него не упало. Все было замаскировано. Вообще в центре не упало, и никто не знал, где центр, потому что всё в Москве замаскировали классно совершенно. Хотя какая проблема? [Прим. — после интервью рассказчик вспоминает и присылает дополнительные комментарии: «Проект родился в споре Ворошилова и архитектора Алабяна. Ворошилов много курил, стряхивая пепел в пепельницу, а потом схватил её в руки, положил на лист бумаги и обвел контур карандашом. Она была в форме звезды»].

Фильмы — образ Москвы

[Есть ли фильм или песня, которая для вас отражает дух вашей Москвы?]

ХВ: Пожалуй, «Прощайте, голуби», — это первое.

[Фильм?]

ХВ: Да. Потом, наверное, «Коллеги», хотя это не в Москве идёт, но москвичи — это понятно. Ну и «Я шагаю по Москве», естественно, вполне. Вот это да, вот это вот да. Это просто моё, моя юность, наверное.

[Как раз шестидесятые?]

ХВ: Да, начало шестидесятых, мы ходили, смотрели все эти фильмы, с восторгом абсолютным. И сценаристы классные были вообще просто. Классики теперь. Наверное, вот эти, да.

[2:14:53.075 — до конца. Прощание. Напоследок информант рассказывает историю своей семьи: род Ханецких идёт с 1612 г. и т. д.]