О месте рождения — селе Никольское [было Подмосковье]. Стал Ленинградский район. Район кирпичного завода. На месте парка Дружбы был парк и карьеры; были пруды для завода (00.00.00 — 00.02.00)
[То есть вы родились, соответственно, в селе Никольское Химкинского района Московской области?]
Ну получается, что да. Ну, это считается... я пишу, что я родилась в Москве, потому что это район Москвы. То есть, видимо, тогда Москва, вот как сейчас у нас все время увеличивается, и тогда она тоже все время увеличивалась и вот, на момент 57-го года, это еще было Подмосковье, Химкинский район, а уже не знаю с какого года это была Москва. То есть, когда я пошла через семь лет в школу, в этом же, ну, почти в этом же районе, это уже была Москва.
[Угу. И когда это стало Москвой?]
Вот этого я не знаю, надо посмотреть.
[Да-да-да, это мы посмотрим. Когда это стало Москвой, это каким районом считалось?]
Ленинградский.
[Ленинградский, да? А вот такие какие-то вернакулярные названия?]
Какие?
[Ну, простонародные. Были?]
А… Ну вот, именно там, где я родилась, там был район кирпичного завода. Там был кирпичный завод, он там был до войны, и, скажем, вот в том месте, которое сейчас называется парк «Дружба», там как бы вот от Фестивальной к Флотской улице идет такой зеленый массив, и если идти от метро «Речной вокзал» в сторону Водного стадиона, то справа это был такой обихоженный парк, который возник немножко позже, а слева это были так называемые карьеры, где мы катались с горки вот зимой. И вот эти к… да, и пруды там были и вот эти вот, собственно, пруды, это были пруды в карьерах, и там добывали глину для этого самого кирпичного завода. И мама говорит, что кирпичный завод закрыли, когда начали в конце 50-х годов строить блочные дома. То есть как только дома начали строить из блоков, а не из кирпича, то этот кирпичный завод закрыли.
История переезда в Никольское деда и бабки. О кирпичном заводе [районообразующий], бараках при них и деревянной застройке. Район Речного вокзала, Фестивальная улица. Там находится Аксиньинская церковь [не закрывали], Аксиньинский пруд [засыпали] — по деревне Аксиньино [деревянные дома были до конца 1970-х гг.], были сады. Ловля рыбы в пруду. Бывшие пруды, которые засыпали (00.02.00 — 00.08.12)
А на этот кирпичный завод попали мои бабушка с дедушкой. Причем, попали они туда не от хорошей жизни. Они жили в деревне, в Рязанской области. И бабушка как-то так, не захотела жить со свекровью, у нее какие-то были сложные отношения со свекровью, и они уехали зарабатывать деньги на Мурма/нку.
[Куда?]
На Мурма/нку.
[А что это?]
Это Мурманск, Мурманская область. Там хорошо платили. Я не знаю, кем дед работал, до войны еще. Причем она поехала со старшей девочкой, с ребенком, и он там очень хорошо зарабатывал, но ей там был не климат, она там все время болела, и они решили вернуться. Но вернуться они решили не в деревню, а решили они поехать, кажется, в Крым, потому что Крым тогда… вот там как-то легко было купить домик. Видимо, он вот так вот населялся, еще до войны, то есть еще, получается, до высылки коренного населения, вот таким населением из средних… вот районов. И по дороге у деда вытащили деньги. То есть они должны были ехать, вот дед там вышел на станцию купить арбуз, и, значит, принес арбуз, а деньги у него оказались вытащены. И у них были билеты до Москвы. И дальше они никуда не могли поехать, потому что у них не было денег. И в Москве они нашли своих односельчан, которые как раз работали на этом кирпичном заводе. И дед устроился там трактористом, и он работал до войны на этом кирпичном заводе, он оттуда ушел на войну, и уже с этой войны он не вернулся. То есть он два раза вроде он приезжал на побывку, там параллельно как-то еще... потом пропал без вести. И бабушка одна осталась с тремя детьми, которых она без всякой пенсии воспитала. И вот она, я еще помню, как она работала на этом кирпичном заводе, и я даже… Там были бараки, и вот я родилась как раз в одном из таких бараков. Барак я этот довольно хорошо помню. Ну, так... [смеется] проблема ранних детских воспоминаний, мне он казался очень большим и длинным, но там были еще деревянные дома, и в одном из таких деревянных домов, потому что у нас-то была комната в бараке с бабушкой, жила бабушкина сестра родная. И жила она там довольно долго, потому что моим братьям... ну, они не братья, то есть по возрасту они мне были братья, а вообще они были мои двоюродные дяди, получается. Вот, они уже ходили в школу, и все еще жили в этом деревянном доме. И вот когда закрыли этот кирпичный завод, еще вот эти деревянные дома были, потом мы там немножко переселялись туда-сюда, вот мы жили в кирпичном доме, там в коммунальной квартире. Потом, так сказать, еще куда-то уехали. А потом вернулись опять в район Речного вокзала, и для мамы это был родной район, потому что она там долго жила, там... ну, для нее это было связано с памятью ее отца. Это район Речного вокзала, как раз Фестивальная улица, и там находится до сих пор Аксиньинская церковь, которая никогда не закрывалась. То есть она работала всегда, все годы советской власти она тоже работала. И рядом с этой самой церковью был так называемый Аксиньинский пруд, который сейчас вообще засыпали совершенно. То есть был вот этот Аксиньинский пруд. Видимо, он был сам по себе, потому что он имел название, потому что все остальные пруды — это были на месте карьеров. Они сейчас тоже, кстати, существуют, эти пруды, там утки плавают, мостики какие-то построили, может быть, даже их углубили, я не знаю, потому что эти карьеры как-то довольно активно зарастали все-таки. Или я вырастала, мне в детстве казалось, что они такие глубокие, потом оказалось, что они такие мелкие. Не знаю. И вот в этом Аксиньинском пруду, вокруг него была деревня Аксинино, и в этой деревне Аксинино тоже были деревянные дома, и эти деревянные дома держались вот до 75-го года точно. Потому что я помню, что, когда я закончила школу… нет, я еще не закончила школу, была в каких-то последних классах, мне дали комсомольское поручение снять с комсомольского учета каких-то ребят, которые школу закончили, а с учета не снялись. И к одной такой девочке я должна была пойти домой, и сказать ей: «Снимайся с комсомольского учета и становись на комсомольский учет по месту работы или там новой учебы». И это как раз было в этой деревне Аксиньино. То есть я туда пришла, нашла эту девицу. Девица на меня очень странно смотрела, и ни с какого учета никуда, по-моему, совершенно не желала... Вот. И как-то очень невразумительно говорила по поводу своей работы. Не знаю, работала ли она где-нибудь или нет. То есть получается, что вот эту деревню окончательно снесли, ну, где-то только в 80-х годах. Вот, и потом понастроили там каких-то зданий, и сейчас там довольно много всего понастроено. Ну вот там были сады, еще долго оставались сады. Ну как обычно, когда в деревне, вот, дома ломают, сады еще какое-то время держатся. Вот, а пруд этот, у меня там даже отец ловил рыбу в этом пруду, и закончилось это, когда аксиньинские мужики пару раз прошлись бреднем.
[Бреднем?]
Да. Ну, сетью вытащили всю эту рыбу, и рыбакам с удочками уже делать было совершенно нечего, да. А так там были караси какие-то, которые мама даже жарила.
[А, даже так.]
Да-да. И еще мама вспоминает, что на месте вот дома где мы жили, на Фестивальной тоже, что там сзади тоже был пруд какой-то, который засыпали когда было вот это строительство в 60-х годах, вот. И что там была дорога как раз, вот каким кирпи... тоже это территория, которая тоже как бы принадлежавшая кирпичному заводу. То есть вся вот эта территория от Водного стадиона до Речного вокзала, вот часть Фестивальной улицы ближе к метро, она вся как-то курировалась, видимо, этим кирпичным заводом, потому что они там добывали глину, песок. Там делали кирпич, мел. У меня бабушка работала в мелковом цехе, и делала вот эти круглые мелки вот, портновские. Ну вот так вот.
Бывшие сельские жители в 1960-е ждали переселения. Не держались за свою деревню. На Динамо — не хотели. Участков не было (00.08.12 — 00.10.36)
[Здорово. А вот, все-таки, вот сельский... вот этот сельский быт, сельский обиход, вот, он, понятное дело, что он, отличался, видимо, от быта и обихода тех, кто... таких горожан, которые жили в капитальных домах, что называется. Вот. А это обсуждалось как-то, что вот это как бы село, а где-то еще не село?]
Ну, очень активно ждали переселения. И если вот... я знаю там какие-то истории, когда вот люди жили там в районе Динамо, вот в этих деревянных домах, и страшно не хотели никуда переезжать и переселяться, то вот народ из бараков, конечно, очень хотел переселяться в нормальные дома. И даже вот эта моя родственница, двоюродная бабушка, которая жила в своем собственном доме деревянном, тоже не могла дождаться, когда ей дадут квартиру. То есть, понимаете, вот это вот население… это потом уже пошло, что квартира это не дом, что дом это хорошо, а квартира это плохо. А вот в 60-е годы, как я помню, все мечтали переселиться и очень хотели переселиться, и как-то вот никто не держался за свою деревню и не говорил, что вот: «Не переселяйтесь меня из моей деревни, я хочу, чтобы деревня…» То есть я даже такого вот не слышала никогда, я это потом прочла уже там у Распутина, у Астафьева, что были и такие настроения, ну и когда там ездила уже сама, поехала на север [в экспедиции]... Но там все-таки другое дело, потому что там была настоящая деревня, у людей была своя земля, они с этой землей были связаны очень тесно. А вот эти вот деревни в Подмосковье, там земли-то особенно не было. Ну, небольшой участочек, с которого они там немножко кормились. Но на самом деле ведь даже у очень многих москвичей на окраинах разрешали, насколько я понимаю, заводить какие-то участки, при большом желании.
[А у вас были там участки?]
Нет, у меня не было, потому что мой отец категорически был против работы на земле, он был совершенно не крестьянин. Он родился на Тверской-Ямской, там на каком-то номере, не помню там, третья или четвертая, он меня водил, ну, в коммуналке они там жили. И все тоже ждали из коммуналок расселения.
Поездки в центр Москвы в музыкальную школу [за Оружейные переулки, в районы улицы Чехова]. Полуподвальные помещения, где жили люди. Голубятни в каждом дворе в центре города, особенные голуби. Слом деревянных домов в центре Москвы (00.10.36 — 00.13.58)
Я помню, я ходила в музыкальную школу в центре Москвы. Так получилось, что сначала меня немножко повозили полгодика, потом решили, что я сама справлюсь. Я сама ездила в центр Москвы, тогда еще не было метро «Пушкинская», я доезжала до «Маяковки», дальше я шла пешком за Оружейные переулки. Сейчас забыла, как назывался этот переулок, где была моя музыкальная школа. Но, в общем, сейчас это вот переулки в районе улицы Чехова, только там так все посносили, что уже ничего нет. И я шла и смотрела все время на вот эти полуподвальные помещения, в которых жили люди. Мне было очень… Вот эти окошечки, которые наполовину торчат, они и сейчас кое-где остались, эти окошечки, но сейчас там все-таки какие-то служебные помещения, наверное, а так там жили люди, там сидели кошки. И вот идешь и так смотришь под ноги, а там в окошках люди живут. И очень много было голубятен в Москве. Огромное количество. Потому что я помню вот, когда я там все шла в школу музыкальную, я так вроде торопилась, а обратно я уже никуда не торопилась. Иногда я и туда не очень торопилась. И я заходила в голубятни.
[Где они были?]
Они были во всех переулках московских абсолютно, вот во всех переулках, в каждом было прямо даже по несколько голубятен. И такие были голуби, я таких потом видела только в цирке, а некоторых даже в цирке никогда не видела. Они были невероятной красоты. Они были с каким-то жут… невероятным оперением на лапках, на хвостике, и цветов были невероятных. И вот они были вот ну очень богато оп… вот богатое оперение. Ну вот как бывают махровые какие-то в цирке голуби, да. Но в цирке они какие-то одинаково махровые, а там они были какие-то очень разные. Вот, ну там были старшие мальчики, ну мне сколько было, ну мне было лет восемь, предположим, да, ну сначала семь, ну когда семь, меня, наверно, водили, а в восемь решили, что уже ладно. А мальчикам было, наверно, лет десять-двенадцать, и они для меня были страшно взрослые, и я их очень боялась. А еще я помню, что когда я ходила вот в эту музыкальную школу… ну, музыкальная школа это же минимум четыре раза в неделю, ну, то есть пять, но обычно что-то совмещается, там сольфеджио с музлитературой, вот там хор и два раза специальность, поэтому вот четыре поездки в неделю — это было обязательно. Поэтому это был такой мой обычный маршрут, и дальше я вот бродила по Москве, потому что никто особенно не следил за тем, во сколько я прихожу. И очень много ломали, очень много ломали вот этих деревянных домов, и я ползала постоянно по этим деревянным домам, и вот что-нибудь такое разглядывала, но мне нравились такие очень большие предметы, которые утащить было совершенно невозможно. Ну, например, там какие-нибудь резные наличники, вот там балясины такие вот, под крышу. Ну, я тогда не знала, как это называлось, но было очень красиво, была очень красивая резьба, но это были какие-то прям там метра полтора деревяшки. И понятно, что в свои там восемь лет никакие полтора метра я бы ни в какое метро не утащила, и опять же, куда это девать-то дома.
[Это в центре?]
В центре, в центре. Да.
Район — по парку Дружбы, улицы Фестивальной, Речного вокзала. Химки-Ховрино — другой район. Поездки на пароходе с Речного вокзала. Цветники в парке вокзала (00.13.58 — 00.16.16)
[А вот в вашем районе, где вы жили, там, кстати, это как считалось, «вот я живу в районе таком-то», вот в каком? Как это называлось?]
Ну, в районе парка «Дружба», наверное, да. Вот, или на Фестивальной.
[Или на Фестивальной. Ховрино тогда это не называлось?]
Ховрино это другое место, это не там. В Ховрино — это вот сейчас метро провели, называется «Ховрино», поэтому вот Химки-Ховрино, и вот обычно называли не просто Ховрино, а именно Химки-Ховрино. Вот так было — в Химки-Ховрино там, поехали, «она живет в Химки-Ховрино», вот как-то так. И это дальше. Это вот, по-моему, вот там, где сейчас IKEA, вот где-то вот в этом районе Ховрино. Так что, это вот, где мы жили, нет, это не Ховрино. Вот это именно район Речного вокзала, потому что там же находится этот Речной вокзал, северный, который тоже был таким очень знаковым местом, он мне казался невероятно красивым. Каждое лето мы обязательно вот даже от школы ездили на пароходике. Да, нас катали. Иногда с высадкой на берег, иногда без высадки на берег. Там всегда были очень красивые цветники, сейчас вроде бы реставрируют, кто-то выкупил это здание. Вот эти туи невероятные, так сказать, там вот росли. И как-то вот тоже были связаны с этим… район Речного вокзала, поэтому и метро, собственно, когда Речной вокзал… Вот когда мы туда приехали, метро не было, метро строилось только, но меня это не очень касалось, потому что я еще никуда не ездила. Потом, когда начала ездить в музыкальную школу, то метро уже было.
[Понятно, а вот когда метро не было, то как выбирались?]
Так не надо никуда выбираться-то. А куда я выбиралась? В школу ходила и все.
[Ну, в музыкальную школу.]
Ну, в музыкальную школу я как-то ходила, вот, видимо, уже построили метро, потому что я ходила, в 65-м году я пошла в школу и параллельно, одновременно я пошла в музыкальную школу, вот, которая оказалась так далеко. Ну, так далеко, потому что... [телефонный звонок] ой, извините.
Магазины: возле метро булочная. Торговый центр (продуктовые и парикмахерская) — предположительно на Беломорской (далее поясняется: Смольная, напротив школы 167) (00.16.16 — 00.18.18)
[Вот у вас в районе, так скажем, была какая-то неофициальная топонимия?]
Наверно, была, но я сейчас как-то не очень это помню.
[Даже там, в 70-е, 80-е? Вы до какого времени там жили?]
Я там жила где-то начало 80-х годов, в общем, пока замуж не вышла. Вот в 75-м году я закончила школу, я училась все десять лет в одной школе. Так что как-то не очень я помню. Ну как, по магазинам обычно бывает топонимия, но наши магазины вроде никак не назывались.
[А вот, кстати, а где были такие магазины, вот куда ходили?]
Они и сейчас есть все. Ну, то есть возле метро была некоторая булочная, которая, не знаю, сейчас есть или нет. Сейчас там, конечно, очень много всего понастроили возле метро, магазинов и прочее, но мы ходили либо в эту булочную, либо ходили в так называемый торговый центр. Ну эти торговые центры, они так и назывались, собственно говоря.
[Он назывался тогда торговый центр?]
Да-да, официальное название.
[А где?]
Потому что там было... А он и сейчас там же находится. Где был, там и есть. И там как бы был продуктовый магазин, овощной магазин, отдельно от него, с другой стороны, и там же было какое-то ателье, и парикмахерская. Вот эти торговые центры, они как бы совмещали… ну такой дом быта типа был с магазинами.
[Ну, сейчас на Фестивальной он?]
Ну сейчас там примерно то же самое. Может быть, он по Беломорской даже у него адрес, я сейчас не очень помню, потому что он немножко в глубине, как раз напротив школы.
Старьевщик, он же точильщик: ездил на лошади, кричал «Ножи-ножницы точу!» Его боялись. Продавал игрушки. Игрушки-обезьянки, их продавали у зоопарка. Дом был кооперативный [поэтому не было маргиналов] (00.18.00 — 00.21.07)
[Понятно. А вот так... Ну, у нас бывает овощной там, булочная, ну может быть, какие-то автолавки приезжали?]
Нет, автолавки не приезжали, но я помню, был старьевщик, когда… тоже вот, класса, наверно, до третьего моего. Он ездил на лошади, с телегой. Вот. Но лошадь все-таки была экзотическим животным вполне. Даже в то время. Поэтому когда он ехал, чего-то он кричал, типа: «Ножи-ножницы точу!», таким вот каким-то протяжным криком, так что было даже сразу непонятно чего он кричит. И действительно, у него был такой станочек, который он, видно, с этой телеги снимал и точил ножи-ножницы и, наверно, чего-то еще скупал. Было очень интересно, я его очень боялась. И, по-моему, он что-то продавал, вот типа вот этих обезьянок, может быть, даже, хотя, по-моему, обезьянки были все-таки не у него, а в зоопарке. У зоопарка они точно были.
[Обезьянки это вот которые игрушки на шарнирах?]
Да-да, про которые мы говорили. Они на шарнирах, они — на резиночке была игрушка, а пружинки были — ножки и ручки. Я даже не помню, был ли хвостик. Вот. И мордочка была из глины и разукрашена, и лапки были из глины и разукрашены, такие маленькие.
[И их у зоопарка продавали?]
Да.
[Понятно. А вот этого старьевщика, почему боялись?]
Ну, необычный какой-то, страшный, вообще, чужие люди. Ну, как-то велено было всех бояться... […] Я, наверно, пугалась там, боялась, когда было положено бояться. Но все равно всех всегда пускала и всем всегда открывала. То есть я была бестолковой в этом смысле.
[А вот еще какие-то вот знаковые в масштабе района люди были?]
Ну вот связанных именно с домом, с жильем, пожалуй, нет. Ну вот так вот, чтобы они были прям в районе известны. Школа и школа.
[Ну, бывают же там, например, какие-то гадалки.]
Я понимаю, да.
[Сумасшедшие.]
Сумасшедших у меня было как-то много в других районах. Нет, здесь было очень с этой точки зрения тихо. Дом был кооперативный. Вот, и как-то все было спокойненько.
[Понятно, значит ходил вот этот старьевщик, он же точил ножи.]
Да, ездил старьевщик. Ну, как-то недолго, редко-редко был. Ну, может, он с какой-то периодичностью был, но поскольку, видимо, я часто пропадала в своей музыкальной школе, я могла что-то пропускать, связанное с двором.
Лужа на Фестивальной улице [?]. Дворовое детство: девочки забирались на деревья и пели блатные песни (00.21.07 — 00.22.45)
Еще у нас возле двора была такая здоровенная лужа, которая наполнялась все время, и я постоянно пыталась измерить ее глубину и каждый год несколько раз заливала себе сапоги, хотя у меня были самые высокие сапоги среди девочек. Да, еще у нас там были, росли такие ивы старые, и мы все время забирались на эти ивы, девочки. У нас была очень дружная компания девочек разного возраста, ну так как-то, плюс-минус два-три года разница. С мальчиками мы почему-то не дружили, находились в каких-то контрах и не очень ими интересовались. А мы все время сидели на этих деревьях и пели. Причем пели мы такие тюремные песни вполне, вот «В нашу гавань заходили корабли», вот как раз вот из того репертуара, в огромном количестве, и, в общем, когда я сейчас вспоминаю эти песни, это конечно, было очень смешно, когда девочки там от семи до десяти лет ангельскими голосами, лежа на деревьях… Потому что иногда одеяло даже приносили, так вот расстилали на ветвях. И вот такие русалки на ветвях сидели и пели там что-нибудь вроде: «Тихо, мрачно в больнице тюремной, тихой, мрачно в больнице сырой», ну и дальше там: «он воровал, а я продавала, он бежал, поймали меня», ну, в общем, что-то такое. То есть я только много-много лет спустя как-то поняла, что это был такой тюремно-лагерный репертуар, а тогда это были просто такие красивые, как мне казалось, песни, очень грустные, душевные. [Смеется.]
Кооперативные дома [Фестивальная] — элитные. На Беломорской — муниципальные, мальчик оттуда упал в голодный обморок. Социальные и национальные различия нерелевантны [воспитание в семье] (00.22.45 — 00.26.15)
[А вот, кстати, такого криминального контингента не было там в районе?]
Ну, там было довольно много кооперативных домов, прямо скажем. В кооперативных домах с криминальным элементом, его надо было там внутри вырастить, внутри себя, он еще не вырос. Ведь когда люди покупают на свои собственные деньги кооперативные дома, то это немножко, ну, такая вот элита. Мои родители из этой элиты несколько выбивались, потому что у них был не тот уровень дохода все-таки. Ну, так получилось. Мы попали в такой кооперативный дом, да.
[То есть в районе... ]
Там была публика такая, да.
[Элитная?]
Элитная.
[Элитарная…]
Ну, по крайней мере, в этих домах кооперативных. Да.
[Понятно. Ну, кроме кооперативных домов… значит, кооперативные были на Фестивальной, да?]
Ну, они, видимо, как-то вот были довольно вместе… Потому что на Беломорской уже были дома не кооперативные, такие муниципальные, и там… Ну вот у нас в классе, там публика была очень разная, часть была из этих кооперативных домов, часть вот из этих муниципальных. И когда там у нас один мальчик примерно классе в шестом вдруг упал в обморок, и оказалось, что у него голодный обморок, вот я была как-то очень удивлена страшно, потому что, ну, он не выглядел как такой вот бедный-бедный мальчик. Ну просто, видимо, маме было не до него и она его забывала покормить, то ли он сам убегал, так сказать, и не ел… в общем, непонятно.
[То есть муниципальные, они победнее жили?]
По-разному. По-разному. Но в целом, в кооперативных домах, конечно, публика была поэлитнее. Но опять же, я это поняла как-то очень поздно, потому что я вообще жила в такой разнонациональной семье, где не культивировались вот ни национальные, ни какие-то вот еще вещи. И я, например, когда была уже в десятом классе, вот удивлялась, когда вот моя подружка сказала, что вот Михаил Израилевич Шлайман еврей. Я говорю: «А как, откуда ты узнала?» — с удивлением я ее спросила, при том, что вот у меня 50% еврейской крови. Ну вот для меня Михаил Израилевич — это не было знаковым именем вот тогда. Ну, как-то это очень быстро восстановилось, но вот как-то долго мне было все равно, то есть я была такой человек интернациональный, вот рабоче-крестьянский.
[Понятно, то есть это как бы никак не обсуждалось, ни социальное развитие, ни национальное?]
Ну, в моей семьей не обсуждалось. Но потом, конечно, оказалось, что вот все это обсуждалось, но не в моей семье, а скажем так, в моей большой [акцент на это слово] семье. Уже папа, который женился на русской, вот, и поэтому они просто как бы всех так отодвинули в сторону и вот жили сами по себе. И вот эти вопросы как бы… то здесь, скорее, шла такая государственная идеология, вот, про сближение города с деревней, разных наций и так далее.
Страшные места: парк Дружбы [там эксгибиционисты]. У Аксиньинской [т. е. Знаменской] церкви: нищие-мошенники (00.26.15 — 00.28.08)
[А вот были в районе какие-то страшные места, что типа вот туда не ходить?]
Парк, конечно. Парк был страшным местом.
[Почему?]
Потому что там могли быть всякие нехорошие люди. Ну, например, там у нас гулял эксгибиционист, который пугал девочек.
[Это в 60-е, 70-е?]
И в 60-е, и в 70-е.
[Он был один или много?]
Дело в том, что у меня очень плохая зрительная память. Вот я не в состоянии определить человека. Но в последний раз эксгибиционистов я видела, когда по дороге в университет, за решеткой. Поэтому, что ж теперь, дело здесь не в годах, мне кажется. Вот. Ну, по крайней мере, он нас пугал. А еще, возле этой Аксиньинской церкви, мы очень любили бродить там перед Пасхой. Потому что перед Пасхой было очень много луж, и в них было очень много лягушек. И мы ходили смотреть на этих самых лягушек, как они спариваются, как вот икру они мечут. И перед Пасхой мы подходили к церкви, и там собирались нищие. И я помню, как приезжает... приходит нищий, выклад… на своих ногах… раскладывает свою колясочку низенькую, дальше на нее там садится определенным образом, так, что он становится ниже уровня, кладет себе на ноги там чего-то такое, и получается что у него вместо ног обрубки. И ног у него как бы нету. Вот. И сидит и просит милостыню, вот как безногий бедный инвалид. Ну, то есть они нас, естественно, совершенно не стеснялись, потому что денег у нас не было, ничего у нас не было, и вот таких вот профессиональных нищих, которые из себя чего-то вот изображали… но больше всего меня, конечно, вот этот псевдоинвалид поражал. [Смеется.] Значит, мы над ним смеялись, но он совершенно не обращал на нас внимания.
Аксиньинская церковь: не разрешали ходить [в школе]. Крестные ходы на Пасху, дежурила конная милиция. Освящение куличей [утром в воскресенье Пасхи], поедание их в семье. Конфликты в семье по поводу посещения церкви (00.28.08 — 00.31.24)
[А церковь была вообще таким каким-то местом притяжения?]
Да, конечно. Потому что нам туда не разрешали ходить. И на Пасху, там же был крестный ход ночью, и собиралось огромное количество народу, потому что, мне кажется, это была на весь район единственная действующая церковь. И все-таки было очень много людей верующих, которые приходили на Пасху, в том числе стояли ночью. И в школе предупреждали всегда, чтобы молодежь ни в коем случае не ходила, и что будут ловить, вытаскивать. Какие-то комсомольские дружины, по-моему, туда в ночь отправляли. Ну, про комсомольские дружины не знаю, ночью я все-таки… много раз собиралась, но не ходила, потому что просто была жуткая толпа. Я в толпу ходить не умею, я и на демонстрации никакие не умею ходить, то есть своими ногами я в толпу не попрусь. Вот. И там были жуткие толпы, там конная милиция дежурила вот каждый раз ночью. Так что моя бабушка мирно приходила туда утром, святила кулич, и мы у нее всегда собирались на Пасху.
[Утром святила кулич? В смысле в субботу?]
Да, да… Ну почему в субботу, в воскресенье.
[В воскресенье?]
В воскресенье.
[То есть там святили тогда в воскресенье?]
Нет, они святить могли еще раньше, они, по-моему... сколько положено святить… В субботу можно было святить. Вот как положено, так и можно было. Ну, вот она обычно ходила либо очень рано утром в воскресенье, вот до завтрака, вот, и просила, чтоб мы там ничего не ели. Да, чтоб мы приходили. И вот… она пекла очень много куличей, но святила там один или два. И потом разламывала этот освященный кулич, потом все своим внукам и детям раздавала.
[Разламывала?]
Да.
[Именно не разрезала, разламывала?]
Ну, кажется, разламывала, но опять же я не очень сейчас помню. Мне кажется, разламывала. Ну, он так как-то очень легко разламывался. Нет, они у нее были очень правильные куличи, они у нее были, вот как положено, как гриб, как фаллос, вот в лучших традициях. Такое жидкое тесто, невероятно вкусное, не сравнить с тем, что сейчас. Да, вот она туда ходила на Пасху и вообще время от времени, когда ей надо было, она туда ходила. Там дядя, ее сын… ее говорил, так сказать, ей «ай-яй-яй», потому что он к тому времени уже, наверное, был коммунист… а может, не был, в общем, не знаю, кажется, был. Вот как-то он ее порицал, но не очень. А она очень спокойно, вот как-то вот не реагировала ни на какие порицания, ходила себе, когда считала нужным.
[Ну, здорово. А запрещали ходить — это в школе?]
В школе, в школе. Да, предупреждали прям. Но это в старших классах предупреждали. Мы туда ходили вот перед Пасхой, когда были совсем маленькие. Вот когда уже постарше, уже как-то не было. Потом я пыталась как-то отстоять церковную службу однажды, ну просто вот постоять, и оказалось, что я не в состоянии три часа стоять на ногах в церкви, еще вот я задыхаться начинала от всего этого ладана. И я решила, что меня, как черта, из церкви выкуривает.
Страшное место: Речной вокзал и парк при нем [там полубандитские компании парней]. Поле с одуванчиками (00.31.24 — 00.32.28)
[А вот еще такие вот знаковые места, вот места притяжения?]
Ну, на Речной вокзал нельзя было ходить одной ни в коем случае, потому что было известно, что там какие-то компании парней постоянно, они действительно там, так сказать, все время бывали. Мне кажется, что там было несколько даже каких-то таких полубандитских компаний. Ну, поскольку я как-то так, слава Богу, не связывалась… Ну в общем, считалось, что девочке одной, даже вдвоем — это не то место, куда можно ходить. Можно еще днем пойти. Там, вот собственно, Речной вокзал, а вот в парках, подальше… хотя, опять же, когда я была маленькая, мы там гуляли очень часто с бабушкой, не совсем в районе Речного вокзала, а туда, ближе к Водному стадиону. И там было дикое количество одуванчиков, и бабушка приносила одеяло, вот она там сидела, вязала или что-то шила, а я вот ей читала вслух обычно, и вот так мы с ней проводили время совершенно замечательно.
Практика в теплицах у Водного стадиона (00.32.28 — 00.33.00)
Еще, я помню, у нас в каком-то… после какого-то класса была практика, это тоже было в районе Водного стадиона. Мы в каких-то теплицах цветочных дергали какие-то сорняки или что-то в этом духе. Это тоже было прямо вот возле пляжа. Пляж возле… на Водном стадионе, он и сейчас есть, где-то вот совсем рядом были эти теплицы. Не знаю, вряд ли они сейчас есть. Вот, ну как-то так было, по-домашнему.
Преследование компанией мальчиков [предположительно на ул. Лавочкина] (00.33.00 — 00.34.39)
[Понятно, на самом деле по поводу всяких таких подростковых компаний, мне говорили, что на улице Лавочкина именно была какая-то вот такая группировка.]
Ну, может быть, была.
[Не помните?]
У меня потом, когда сгорела моя музыкальная школа в центре, я перешла в другую школу, как раз на улицу Лавочкина, но я туда ездила только на автобусе туда, на автобусе обратно, поэтому я там никаких компаний, ничего не знала.
[Что их боялись. Они назывались «Ла-5», такая группировка была. Не слышали?]
Не знаю, может быть, даже как-то вот… у меня был такой случай, когда меня преследовала группа, компания мальчиков. Вот мне было, не знаю, лет девять наверно, десять, а им было где-то от шести до четырнадцати, вот. И я чувствую, что я себя как-то, ну, сейчас я понимаю, что как-то очень правильно себя повела, потому что они приставали, они там провоцировали, они меня окружили, вот это было очень страшно, но я сразу как-то поняла, кто из них там главный, хотя он молчал, и ничего не говорил, и ничего не делал. Вот, и начала говорить с ним, и когда я с ним начала говорить, как с человеком, то он своих этих шавок всех унял, а потом какая-то тетка увидела, что я иду в группе, ну, видимо, она так меня знала, тетка из дома какая-то, и она их разогнала. Но вообще, конечно, было страшно, и в подъезд было страшно заходить, вот когда тебя окружает толпа мальчишек. Может быть, это те были мальчики, может, не те, но, по крайней мере, они были для меня незнакомые.
Кинотеатр «Нева» — просто был. Школа имени героев-панфиловцев: был музей героев-панфиловцев, учили их имена. Возили школьников в Дубосеково, там стояли ежи, сейчас их перенесли на Ленинградское шоссе (00.34.39 — 00.36.37)
[Ну, понятно. А вот всякие кинотеатры, танцы и так далее, где это располагалось?]
Ну, кинотеатр был. Танцев совершенно никаких не было нигде. Кинотеатр «Нева», он и сейчас есть. Это… Ну, кинотеатр и кинотеатр. Нас еще, я помню, возили от школы каждый год, у нас школа была имени героев-панфиловцев, сейчас ее переименовали, она какая-то сейчас другая. Я помню, что у нас там был музей этих самых панфиловцев. И я тогда училась произносить эти совершенно непроизносимые кав… казахские имена, потому что все эти панфиловцы, они были казахи. Ну, там русских почти не было. И вот произнести это казахское имя, отчество и фамилию, это совершенно было невозможно. Вот. Ну, я тогда, у меня была хорошая дикция, и я вот все это выучивала и все это умела тогда произносить. Сейчас я не воспроизведу никак. Потому что я была экскурсоводом по этому музею и таким вот… с очень четкой дикцией такой хорошей водила экскурсии по этому музею. И нас раз в год примерно возили в Дубосеково, вот на этот разъезд, где эти панфиловцы остановили вот эти танки. И там стояли ежи. Эти ежи сейчас перетащили на Ленинградку. То есть вот там, где они сейчас стоят, это совершенно не то место, где они защищали Москву, потому что мы ехали на автобусе почти час вот от Речного вокзала. А сейчас до этих ежей, я не знаю, ну минут десять проехать. Так что их приблизили и поставили, видимо, в каком-то более удобном месте, ну, просто как напоминание. Вот, совершенно не там, где все это было. Ну, тоже такое было знаковое место.
Выборы в школе. На выборы одевались нарядно, в буфете были особенные товары (00.36.38 — 00.37.40)
[Понятно. А вот выборы где были?]
В школе были выборы. В школе были выборы, но а что я туда, на выборы… нет, наверно, ходила уже. Ну, как-то это было обязательно. Считалось, что надо ходить на выборы.
[А сейчас вспоминали вот в связи с выборами, что устраивался праздник?]
Да, это был праздник, когда выборы, конечно. Все надевали праздничные одежды, шли друг перед другом как покрасоваться, вот смотрели, кто там во что одет, как.
[А продукты там привозили?]
Не продукты привозили, а просто продавали в буфете много всего, в том числе интересного. У меня денег никогда не было тогда, поэтому я даже не могла, потому что даже если это было дешево, понимаете, это все равно было дорого вот для меня, так сказать,, поэтому, и моей семьи. И ничего такого не покупалось. А вообще что-то было, да.
Обед в столовке в торговом центре. Лакомство: кукурузные хлопья. Пирожки-тошнотики [продавались у университета]. Ларьки с мороженым у метро «Речной вокзал» и торгового центра (00.37.40 — 00.39.39)
[А вот рынки были? Ездили, затоваривались ли на рынке?]
По-моему, рынки были в Подмосковье. Но не затоваривались, нет. То есть магазинов вполне хватало. Ну вот, я помню, мне давали на обед... тридцать копеек, по-моему, стоил обед в столовой школьной, но он был совсем вот невкусный, а тридцать пять или сорок стоил обед в столовке, которая была в этом торговом центре, и этот обед был приличнее. Поэтому все-таки давали. Или в 60-е годы, например, было замечательное лакомство, была такая кукуруза, хлопья кукурузные в таких маленьких, ну вот в таких вот примерно пакетиках, три копейки стоил такой пакетик кукурузных хлопьев без сахара и десять копеек глазированные в сахаре, было очень вкусно.
[А всякие пирожки жареные, это было?]
Тошнотики-то?
[Тошнотики были?]
Тошнотики, да. Ну, это я когда пошла в университет, это называлось тошнотиками, даже возле «Университета» их продавали, кстати, возле метро «Университет» продавали эти жареные пирожки, но, в общем, они же такие малосъедобные. Ну, на мой вкус. И вообще я, так сказать, в детстве какая-то была очень разборчивая, такая ковырялка, я очень много всего не ела, поэтому вот эти пирожки, это не для меня была еда. Нет, я вообще любила в целом хорошую выпечку, но вот эти уличные пирожки… Нет, на мой вкус это было несъедобно.
[А всякие точки с мороженым, сахарная вата?]
Мороженое — да, были киоски с мороженым.
[А где они были, киоски с мороженым?]
А прямо возле торгового центра и были киоски с мороженым. Возле метро был киоск с мороженым в обязательном порядке, он там, наверное, и сейчас есть.
Торговый центр — напротив школы 167, на Смольной улице. (00.39.39 — 00.40.10)
[Торговый центр — это вот который… сейчас, я по карте посмотрю.]
Ну, он и сейчас там есть. Это…
[Ну, сейчас, знаете, там очень много торговых центров.]
Я понимаю, нет, это не возле метро. Это… по-моему, это Смольная улица даже называется, не Беломорская, а Смольная. Вот это напротив школы 167. Там где Смольный, ближе к Смольн.. в сторону Смольной улицы, потому что Смольная улица она идет прямо до Водного стадиона.
Водный стадион: там жили родственники. Границы района: до метро «Водный стадион», Ленинградское шоссе, Речной вокзал, парк «Дружба», церковь, кинотеатр «Нева», Беломорская улица, Смольная улица, Фестивальная улица. На Ленинградском шоссе [№ 94, корп. 1?] магазин «Серый дом», считался престижным (00.40.10 — 00.44.03)
[А на Водный стадион, кстати, ездили?]
Зачем? Пешком ходили.
[Пешком?]
Так через парк.
[Это было место прогулок?]
Нет, Водный стадион это просто район для меня был, у меня там как бы, бабушка жила на Речном вокзале с другой стороны, вот как бы ближе туда, в сторону Водного стадиона. Это было для меня это такое обжитое место, у меня там как бы куча родственников жила, у меня там тетя жила прям вот рядом с метро «Водный стадион». То есть вот когда они из барака все переехали, то их вот поселили там вот сначала в кирп... Тетя вышла замуж, а бабушку… то есть я не помню, чтобы она с нами жила, ну, когда-то она жила в этом бараке, вот еще до моего рождения, а мы в этом бараке жили, да.
[То есть, Водный стадион это был уже другой район?]
Ну, в каком смысле другой?
[Ну как вами осознавалось?]
Нет, на мой взгляд, это метро другое, да, район — всё тот же самый. Это наш район как бы был.
[Ну а вот границы вашего района, такие примерные? Вот что осознавалось как наше и что не наше? Ну вот допустим...]
Вот до метро «Водный стадион», наверное, это все было наше. Вот, вот от Ленинградского шоссе, включая Речной вокзал, включая весь парк «Дружба», Аксиньинскую церковь и до кинотеатра «Нева» с прилегающему вот Беломорской, ну вот район между Беломорской улицей, вот там квадрат такой получается — Беломорская улица, Смольная улица и Фестивальная улица. И дальше через дорогу, вот где Фестивальная улица вдоль Ленинградского шоссе. Да, на Ленинградском шоссе, например, был магазин, который назывался «Серый дом».
[Серый дом?]
Да. Пойдем в Серый дом, вот. Этот Серый дом выходил на Ленинградское шоссе, магазин, считалось, что это очень какой-то хороший магазин, но он был довольно далеко от нас.
[Это примерно вот где? Вот, что там сейчас?]
Это на широте метро, но только вот выход на Ленинградку. Там сейчас...
[Он по стороне по правой или по левой? Та, которая, значит, в центр или наоборот?]
В сторону области. Но он на этой стороне, не на стороне Речного вокзала, а на стороне метро.
[Смотрят карту на телефоне.]
Вот она Ленинградка.
[Вот она Ленинградка идет вот тут, как бы парк тут…]
Ну вот здесь где-то этот «Серый дом», вот здесь где-то.
[Ага. То есть это он...]
Ну он там и сейчас, я думаю, есть.
[Ну дом...]
Ну дом-то точно есть.
[Ну, видимо, это что-то в районе 94 дома, понятно]
Ну вот какой-то там был престижный магазин.
[А что в нем было престижного?]
Понятия не имею. Я как-то очень… совершенно этим не интересовалась, я была такая ковырялка, меня было трудно не то что накормить, да, вот в меня впихнуть. Вот. Я все не ела.
[Ну там были продукты в этом «Сером доме»?]
Продукты там были. Какие были продукты, мне было совершенно все равно. Я вот хорошие и плохие продукты, я этого ничего не понимала. Я любила сладкое, я такая была сластена классическая. Поэтому все остальные продукты, есть они, нет их...
[Бытовой разговор про гарнир]
Кирпичный дом — на Водном стадионе, в районе Пулковских улиц (?). Полуразрушенная церковь на Водном стадионе. Религиозные практики в семье. Аксиньинская церковь: не знали, в честь чего освящена, называли по деревне Аксиньино (00.44.42 — 00.47.48)
Ну, Серый дом. Нет, ну вот Кирпичный дом это на Водном стадионе, вот где мы жили после барака...
[Кирпичный дом?]
Так назывался — Кирпичный дом. Да. Он и сейчас там есть.
[А он что один там был?]
Видимо, он был, может быть, он первый был, по-моему их там два, вот, мне кажется... Если снесли, то совсем недавно, потому что он действительно был такого красного кирпича прямо.
[То есть, значит, это на Водном стадионе?]
Это на Водном стадионе, это в районе Пулковских улиц, наверное. Я тоже плохо понимаю эти названия.
[Смотрят карту на телефоне; информант затрудняется определить место Кирпичного дома.]
Я вот когда стала думать, что вот Никольское село, село Никольское, значит должна быть какая-то Никольская церковь. Где она, эта Никольская церковь? Там вообще какая-то полуразрушенная церковь, на Водном стадионе всегда была. И долго-долго она оставалась полуразрушенной, но не знаю, сейчас ее восстановили или как? Сейчас вроде всё восстанавливают. С такой высо-о-окой колокольней. И все время эта высокая колокольня такая разрушенная, торчала такой укоризной. Вот мне кажется, что вот эта Никольская, но может быть, и нет, не знаю даже. То есть, а может, его снесли, Никольский храм, не знаю. Потому что никакой Никольской церкви не помню, потому что бабушка ходила в Аксиньинскую церковь. То есть даже если эта Никольская и сохранилась, то она точно не была действующей, потому что бабушка меня так это вот… покрестила старших внуков, ей устроили скандал. Потом дочь ни разу в церковь с ними не ходила, и бабушка на остальных внуков плюнула и решила, что вот если она не носит, не ходит с ними в церковь, то... и не пускают их, то какой смысл? Вот она как-то прагматично очень к этому подходила, что если ребенок не ходит в церковь, то чего крестить?
[А вот это именно называлась Аксиньинская церковь?]
Да, Аксиньино.
[А не в честь кого она освящена?]
Нет, там деревня Аксиньино.
[Ну да, ну то есть...
Называлась Аксиньинская.
[Не Троицкая... ?]
Она сейчас как-то называется, да. Я с удивлением узнала, что вот ее настоящее название какое-то там другое, на ней написано сейчас. Тогда на ней ничего не было написано, никаких вообще вот, ничего.
[То есть Троицкая, Успенская, то это было нерелевантно?]
Нет. Нет, вот, она была Аксиньинская, вот Аксиньинский пруд, деревня Аксиньино и Аксиньинская церковь. Вот. Ни про какую Аксинью никто ничего не рассказывал, но опять же, понимаете, хотя бабушка там жила с довоенных времен, в этом районе, ну как-то, никаких таких историй я не помню, она не рассказывала.
Памятник во дворе школы № 167. Это дипломная работа скульптора. Возлагали цветы. Скульптуры Мухиной в парке Дружбы. Скульптура с девушкой с корабликом у Речного вокзала (00.47.48 — 00.50.21)
[Ясно. А вот памятники были ли какие-нибудь там?]
Во дворе школы у нас стоял памятник
[Это какая была школа?]
167, там стоял памятник, не знаю, он сейчас стоит или нет, наверное, стоит. И как он там появился, говорят, что какой-то вот скульптор делал дипломную работу и смотрел, куда можно поставить. И здесь ему разрешили поставить этот вот, его как бы дипломную работу. Школа была имени этих самых панфиловцев, и там была какая-то военная тема. Я даже не могу сейчас этот памятник воспроизвести, то ли там был... группа была, то ли один человек, вот не помню. Ну хотя цветы возлагали каждый раз.
[Возлагали когда?]
На праздники, на 9 мая возлагали и, по-моему, на 7 ноября. То есть линейки были возле, но как-то вот у меня вот со зрительной памятью действительно плохо. Я 10 лет там училась, я каждый день мимо ходила этого памятника туда-сюда, и совершенно я вот не могу ничего про него сказать.
[А вот скульптуры вот там где Речной…]
Потом поставили в парке «Дружбы», насовали скульптур Мухиной или по мотивам Мухиной, не знаю. Меня до сих пор от них трясет, я как-то вздрагиваю, по-моему, это ужасно. Вот. Но я не знаю, это собственно, Мухина или квази-Мухина, ничего сказать не могу, наверное, я в этом чего-то не понимаю. Но вот сейчас я к ним немножечко притерпелась. Но когда их поставили, мне казалось, что это ужас-ужас. А мне очень нравилась вот эта скульптура вот с девушкой с корабликом возле Речного вокзала по дороге, да, сейчас ее реставрируют вроде бы. Вот эта скульптура мне очень нравилась, у меня такой рабоче-крестьянский вкус.
[Она в руках держит кораблик?]
Не скажу, в общем, она белая, воздушная легкая, красоты невероятной.
[А не было никаких там практик с памятниками? Там что-нибудь привязать к памятнику, или там, потереть, поставить, положить чего-нибудь?]
Нет. Мы как-то к этому памятнику относились, ну так, стоит и стоит.
Встречались не у ориентиров, а у кого-то дома или у подъездов, во дворе. «За домом» — за своим домом (00.50.21 — 00.51.44)
[А вот места, у которых назначались встречи? Вот какие-то такие ориентиры, это какие чаще всего были? Встречаемся у...]
У кого-то. [Смеется.] У кого-то дома, или у подъезда. Нет, как-то вот у меня не было такого.
[Просто обычно, ну то есть часто у памятников назначают встречу. Или во дворе...]
Я поняла, нет. Такого вот топонимического у меня не было. Потому что со своими девочками-соседками из дома или из ближайших домов мы встречались во дворе и как-то довольно быстро там друг друга обнаруживали, вне зависимости от того, кто там в какое место двора вышел. Или могли говорить «за домом», то есть «я буду за домом».
[А за домом это что?]
За своим домом, это сзади своего собственного дома.
[То есть там, где не было подъездов?]
Да, но там были подъезды другого дома. Ну, там какие-то... палисадничек какой-то там, место, ну как бы возле пятиэтажек. Вот сейчас этот дом, кстати, снесли наш с мамой, переселили. Вот. Все пятиэтажки там возле Речного вокзала снесли. Посносили.
Прогулки подростков: в карьерах (сейчас парк Дружбы), катались с горки (00.51.44 — 00.52.50)
[Понятно, а вот такие ну вот компании, ну вот с кем гуляли, как-то исследовали местность, куда-то ходили вот «пойдем туда-то», вот где ходили, где гуляли?]
В парке гуляли, это где карьер.
[Это в парке Дружбы или..?]
Ну, это как бы он потом стал парк Дружбы, а сначала это были карьеры. «Пойдем на карьеры». Вот на карьеры, там на лыжах, на санках. Я помню, что я в мае в беленькой кофточке, мы пошли гулять там с какими-то мальчиками-одноклассниками, я пошла гулять в карьеры. И я решила, что вот надо покататься с горки, я ложилась на край и дальше вот так вот катилась вниз, а как раз уже цвели одуванчики, моя белая кофточка потом оказалась вся в этом соке из-под одуванчиков, вот, и мама меня очень ругала. Да. Ну, я была такая девушка неаккуратная, вот, то вся мокрая приходила, потому что сапоги заливала, то, значит, умудрялась порвать юбку на качелях.
Парк Дружбы: было страшно ходить вечером. Личное воспоминание: с младшим братом было ходить не страшно из-за чувства ответственности. Индивидуальные рефлексии. Общение с мальчиками-голубятниками (00.52.50 — 00.54.38)
[А вот не было такого, что, допустим, куда-то запрещают ходить, ну или там страшное место считается, а кто-то на спор туда идет? Ну или не на спор, или чтобы показать, что вот я, такой смелый и отважный?]
Да, в общем, не было такого, но мне самой было страшно, конечно, вечером ходить через парк и было очень интересно однажды. У меня младший брат был, на 10 лет меня младше, и мы однажды вечером пошли с ним к бабушке. Как раз надо было пройти через парк. И я вдруг обнаружила... да, мне было, соответственно вот, ну, если ему было года два, то мне было... ну три предположим было... значит, мне было 12-13 лет. И я вдруг обнаружила, что вот когда… если бы я шла одна, я бы ужасно боялась, и прям вот на каждый шорох бы оборачивалась и вот как бы себя вот успокаивала, ну так бы тряслась. А когда я иду с ним, с ребенком, вдруг оказалось, что я ничего не боюсь. Потому что если кто-нибудь попытается напугать моего братика, то, в общем, он живым просто от меня не ушел бы. То есть вот это вот материнские инстинкты вдруг в себе почувствовала и поняла, что вот действительно нельзя нападать на тигрицу, когда она с тигренком, потому что разорвет. Потому что я вот эту вот силу в себе вдруг почувствовала, что вот я даже не успею испугаться, вот, я нападу раньше, чем мой ребенок, там пусть это мой брат младший, успеет испугаться вот сам. Что я не дам, не позволю никому его напугать, вот, и я даже не успею сама испугаться. Вот так, это было для меня такое важное открытие в жизни. Ну а так… я очень хорошо видела в темноте тогда, и поэтому я как-то, ну вот когда меня пугали, ночью вот гулять там нельзя, да, там всякие люди… Я часто ходила вечером. Ну, я понимала, что я могу спрятаться, я могу убежать, в принципе, что я увижу, наверно, лучше, чем вот этот человек там, который будет нападать. И потом я как-то себя так воспитывала всегда, что если, скажем, в тесном помещении, ну у нас в доме не было лифтов, пятиэтажка, но в принципе, да, вот если человек заходит в лифт с нехорошими намерениями, он рискует гораздо больше, чем его жертва, если его жертва не согласна быть жертвой. Потому что он не предполагает, что он может оказаться жертвой и момент внезапности, вот, может быть таким, что вот плохо-то будет ему.
[А были вообще такие случаи, что кого-то увезли или?]
Не было. Ну, со мной не было, со мной не было таких историй.
[Ну, в окружении там? Как рассказывали соседи, может быть?]
Таких, вот прям с летальным, нет, не было.
[Ну не обязательно с летальным.]
Нет, нет. Ну, нет.
[Про катастрофы, там, никакие не рассказывали?]
Нет. Ну, все время как-то так запугивали, но это было где-то вот далеко, где-то за пределами жизни, а вот так, чтобы знакомых даже где-то вот избили, побили, там вот как-то что-то такое, нет. Но потом такое по жизни, у меня такие знакомые были, но тогда не было. Ну, я вообще, видимо, была каким-то таким вот ребенком нестандартным. Потому что я, например… Вот знаете, Панаев вспоминает в своих воспоминаниях про лермонтовский взгляд, что Лермонтов очень любил там садиться там, ну где-нибудь за столом и смотреть своим тяжелым взглядом. Он этот тяжелый взгляд потом своему Печорину отдал. Вот, что человек не выдерживал и уходил. Вот я, когда ездила в метро, я развлекалась тем… а мне было там, я была такая вот беленькая, ну вот девочка с косичками русая и с такими вот серо-голубыми глазками. И я вот этими глазками на кого-нибудь могла уставиться, и понимал человек, что ему вот… ну я как бы экспериментировала, но в какой-то момент я перестала экспериментировать, потому что эксперимент был всегда совершенно один и тот же: человек очень смущался, он переходил, никто никогда не заговаривал. В общем, я поняла, что это нехорошо так вот на человека смотреть. Вот, ну как-то так. А видите, а с другой стороны к мальчикам-голубятникам [в центре Москвы] я не подходила, хотя они меня, так сказать, уговаривали на голубятню забраться.
[Да? Уговаривали?]
Да, да, вот не забиралась, не потому что я боялась голубятню, а потому что я боялась вступать в контакт, видимо, я как-то стеснялась просто, даже не то, что боялась, а стеснялась. Но голубей держала, то есть когда мне голубей давали на руку.
Районные конфликты не были у мальчиков из кооперативных домов. В 90-е годы были кулачные бои на Гоголевском бульваре и в Измайловском парке в январе (оплачивали «скорую»). Драки в школе (00.57.53 — 01.01.49)
[Понятно, а вот не было такого, типа «Ты не из нашего района, уходи отсюда»?]
Среди девочек нет, это у мальчишек было, у мальчишек, наверное, было. И то это были, опять же, вот какие-то другие мальчишки, не из наших вот кооперативных домов, вот элитных, а, наверное, вот, с каких-нибудь таких других домов.
[То есть вот не было ли известно такого, что вот такой-то район вот с этим?]
У меня когда сын старший вот был подростком, то тогда это уже было, причем мы переезжали, и было там в одном месте, и в другом месте. Вот это вот всё было.
[А вот какие районы враждовали?]
А не то, что враждовали районы, нет, это было знаете, по такому деревенскому образцу «свой — чужой» там, «на Заречной зареченские с нашими».
[А в Москве?]
А в Москве, наверное, такое тоже было. Потому что я знаю, что вот в 90-е годы, так сказать, были бои кулачные, прям в центре. Народ договаривался, приезжали и с окраин и устраивали жуткие драки, и с милицией их разбирали.
[А где это было?]
На Гоголевском бульваре были эти драки, да. Вот потом человек, который делал мне мебель, он, например, рассказывал, это было где-то 90-е тоже годы, в конце уже 90-х годов, что в Измайловском парке в январе устраиваются кулачные бои и что они приглашают «скорую» сами, вот. И приезжает кто хочет и там как-то они делятся по весу, по возрасту, чтобы были возрастные, или смешанные команды, или возрастные команды. Ну, чтобы не было такого, что там 20-летние против 40-50 летних выступали. Вот чтобы примерно один возрастной состав был, и прямо устраивались кулачные бои.
[Ну это реконструкторское какое-то?]
Нет-нет-нет, это не реконструкция, это для своего собственного удовольствия, но только вот. Это сейчас уже реконструкция, нет, это настоящие, так сказать, бои. Он показывал с гордостью свой там сломанный нос починенный, вот, говорил, сколько раз у него было сотрясение мозга.
[Это что мебельщик?]
Что ему хоть бы что. Да, что вот что он это любит, он знает, что каждый год, пока он еще может, вот он будет этим заниматься, да, и зубы, бывает, выбивают. Они сами оплачивали «скорую», то есть «скорая» обязательно стояла рядом с ними, и они там сбрасывались до того, как это все начнется. Вот где-то в Измайловском парке вот они собирались, может быть до сих пор собираются.
[А смысл?]
Ну как, подраться. Это я помню, у меня сыну было где-то лет 14, наверное, а мы с ним пошли там на трамвайную остановку. И стоит, значит, пьяный-пьяный паренек, лет 16-17, он его спрашивает: «Хочешь подраться?» Сын мой говорит: «Нет», а он с такой жалостью: «А может быть, хочешь?» То есть мальчишки действительно любят драться, вот. Есть категория вот мальчиков, мужчин, которые очень любят драться. И не потому что они хотят кого-то там угробить и убить, вот, а просто такая удаль молодецкая. Нет, я от этого, как-то была далека. А потом я была очень сильная, у меня была очень тяжелая рука, я очень не любила, когда кого-то обижали в классе.
[И могли вмазать?]
Да, да. Нет, ну один раз там какой-то мальчик там меня как-то за что-то дернул, я за ним не бегала, потому что я понимала, что он это сделал для того чтобы за ним побегали. Я дождалась, стукнула его по голове ребром деревянного пенала. После этого я поняла, что, пожалуй, это я зря сделала и что так нельзя. Ну, как-то я сама экспериментальным образом выясняла. Нет, он был жив, ему, слава Богу, ничего не рассекла, вот, никакой череп. Но… так было чувствительно.
Социальные отличия нерелевантны. Антисемитизм (01.01.49 — 01.04.14)
[Ясно, а вот были какие-то репутации, ну вот, может быть, обсуждалось у других районов. То есть, вот тот район — пьяный, вот тот район — интеллигентский?]
Может быть, и было, но я как-то была от этого очень далека. Потому что, наверное, даже в школе были какие-то такие вот, даже я сейчас думаю, что в классе могли бы быть. Но, поскольку я в классе была такой вот паханкой... То есть мало того, что я была девочка-отличница, я еще, значит, могла, я не дралась, но я могла, в общем, стукнуть, и все знали. Навести, так сказать, порядок по-другому, я давала всем клички, которые остались до сих пор у людей. Вот, поэтому, когда мне рассказывают, как там третируют бедных отличников в школе, мне это непонятно, мне это не близко. Но, наверное, что-то такое было, вот. Пытались там по национальному признаку. Я помню, я пришла в эту столовку, в которой какая-то бабушка, которая там поет посуду, вот убирает со стола, начала чего-то говорить про евреев, вот. А я сижу, значит, вся такая с голубыми глазками, с русыми волосами, значит, такая вот Маша Машей, от медведя только что ушедшая, да, и говорю: «Ну а чего вы имеете против евреев? Я, например, еврейка». Бабка чуть не упала, конечно, потому что ну вот, если это бьют не по паспорту, бьют по морде, вот это… это было далеко от любых представлений о том, как должны были выглядеть евреи.
[А что она, кстати, говорила про евреев, не помните?]
Ну что-то нехорошее она говорила, вот.
[Не кровавый навет?]
Нехорошее. Нет, никаких таких историй не было. Ну, мне сейчас трудно сказать, вот ну как-то так.
[Не помните?]
Не помню. Да, я заступалась. Но тогда, знаете, я когда вот слышала что-нибудь по национальному вопросу, главным образом по еврейству, но не обязательно, у меня прям вот в ушах начинало звенеть, я как-то начинала очень переживать, вот. И… Ну если бы она там ругала казахов, я вот, наверно, бы сказала, что я — татарка, ну потому что татарская кровь [смеется] у меня со стороны русских родственников тоже есть. Там у мамы девичья фамилия татарская. Понимаете, то есть я была такая вот интернациональная девушка. Поэтому, может это все было, но это шло мимо меня и меня в это не вовлекали, потому что, наверное, вот, знали, что это, никакого сочувствия не будет.
Головинские пруды и Головинское кладбище. Район: «мы живем на Кирпичном»: Пулковские, Флотская улицы, район Речного вокзала. Пруды не называли Фестивальными. [Рисует карту.] Кирпичный дом на карте. Воспоминание о пожаре (01.04.14 — 01.13.50)
[Вот если вернуться к теме там границ, вот Головинские пруды — это уже не ваше было?]
Ужасно знакомое, ужасно-ужасно знакомое… Вы знаете, мне кажется, что это они есть, что вот эти мои карьеры, Головинские пруды. Головинское кладбище на Водном стадионе, собственно, у меня там бабушка и похоронена, и куча других родственников похоронены, связанных с этим кирпичным заводом. И все кто жили… знаете, он так назывался Кирпичным, «Мы там живем, на Кирпичном».
[«Мы живем на Кирпичном», да?]
Да, мы живем на Кирпичном, они с Кирпичного.
[Это вот какие улицы сейчас, там вот где сейчас как вот этот Кирпичный, условно говоря?]
Это, наверное, Пулковские, Флотская... Я сейчас не знаю, как они называются, они тогда так не назывались, понимаете, они как-то позже получили названия, и эти названия как-то вот уже гораздо позже выясняла для себя, что они вообще как-то называются, эти улицы.
[А так это было «мы с Кирпичного»?]
Да, да. И вот район Речного вокзала — это тоже все относилось к району кирпичного завода. И Головинские пруды, наверное, вот эти карьеры, я думаю, что там никаких других прудов-то нет, это все одни и те же пруды.
[Нет, есть пруды, там где вот этот... у Речного вокзала, там, где парк Дружбы…]
Так это они и есть, они так и тянутся туда вот, до Головинского кладбища почти, это всё карьеры.
[Вот написано, что Фестивальные на карте, вот Речной вокзал, вот Фестивальные пруды…]
Ну вот эти Фестивальные [пруды] — это я не знаю…
[Их не называли Фестивальные?]
Нет, не называли никогда.
[А вот Головинские — это дальше вот уже, вот мимо Смольной…]
[Смотрим в телефоне карту.]
Так, где дальше-то? Я так вот не понимаю, давайте я вам все-таки нарисую, потому что я вот как-то здесь так по картам не понимаю.
[Рисует карту.]
Так, вот Ленинградское шоссе, вот метро Водный стадион, а вот здесь, примерно Головинское кладбище. Так, здесь примерно метро «Речной вокзал», а здесь… вот так как-нибудь идет, так… дорога прямо… вот здесь вот так вот парк Дружбы, это до Ленинградского шоссе он доходит доходит, а вот здесь вот карьеры. Карьеры, ну это все такая дорожка, как бы просто такая. Вот, это вот, вот так вот. Фестивальная улица, там где-то улица Лавочкина, да, и вот здесь вот, напротив Фестивальной улицы прямо начинаются уже вот эти пруды. В общем, этот пруд они не залили, а здесь вот как то они идут, вот сюда, собственно, они идут. Это одни и те же пруды.
[То есть вот это те пруды, которые вы у Речного вокзала вот на карте, а вот это которые, вот тут Головинское кладбище у нас, или где оно, вот оно кладбище, а вот у кладбища пруды вот эти.]
Ну, по моим представлениям это все одни и те же пруды. Вот как-то так. Вот здесь была, значит, церковь, и здесь возле нее был большой пруд, которого нет сейчас, его сейчас совершенно засыпали, Аксиньинский пруд и здесь была вот эта вот деревня.
[Аксиньино?]
Аксиньино, да, которой, значит, тоже нету, а здесь, значит, вот идет Смольная улица, ну вот так вот так вот Смольная улица идет, Смольная, Смольная улица. Потому что церковь находится вот здесь, как бы с этой стороны
[Справа от Смольной?]
Ну вот здесь вот, да. Вот она Фестивальная, вот Смольная, и вот здесь вот прямо на углу, между Фестивальной и Смольной находится вот эта вот улица, сейчас здесь какое-то общежитие построили, да. Ну и вот здесь вот эта серия карьеров, оно же прудов, Головинское кладбище. А вот здесь вот где-то вот Водный стадион, вот это тоже не было метро. Вот здесь, мне кажется, был вот этот Кирпичный завод.
[А, то есть Кирпичный завод он был...]
Где то вот здесь вот.
[На юг от метро Водный стадион?]
Так, про юг, про север ничего сказать не могу.
[Нет, ну север это у нас наверх как бы…]
Вот мне кажется, что эти улицы называются Пулковские, сейчас, вот здесь вот эти Пулковские улицы.
[Ну вот карта мне говорит, что Пулковские улицы между Речным вокзалом и Водным стадионом.]
Между? Между там негде вот, негде.
[А внизу?]
Там между идет вот этот вот парк, собственно говоря, между идет парк, дальше идет улица там Авангардная, она что ли, там называется как-то вот эта улица. Вот до еще Головинского.. да Головинское кладбище немножко не там расположила, вот если вот это метро «Водный стадион», да, и вот это другой выход, то вот здесь находится кладбище, да, вот здесь кладбище. Головинское шоссе, да, и Головинское кладбище, а тогда вот это вот... а здесь еще идет какие-то, ну, в общем, метро «Водный стадион», вот два выхода, а здесь какие-то заборы безумные. Вот. Ну... Нет, это возле метро заборы, и там тоже какая-то стройка, ну, в общем, вот, это вот карьеры, они все равно как-то не сразу выходят... выходят к району Водного стадиона, но не выходят к метро еще. И там вот какие-то еще, забыла названия этих улиц, но там тоже все так застроено, то есть в моем таком детстве там было всё по-другому. И вот это вот Кирпичный дом, он находится где-то вот здесь вот, наверное.
[То есть он как бы примыкал к кирпичному заводу?]
Нет, он не примыкал к нему. Кирпичный завод уже был закрыт, когда вот я помню... нет, не был закрыт, бабушка в нем, когда я жила в этом доме... Дело в том, что я… как-то так этот дом сожгла, ну, не совсем дом, а комнату, где мы жили. Там мы жили — бабушка, мамой, папа, я, мой дядя и тетя. Да, потому что мне было пять лет, я ходила в детский сад, который был прямо вот рядом с этим домом сзади, я заинтересовалась спичками и попросила дядю, чтоб он мне дал, показал спички. Но дядя сказал, что спички детям не игрушка, и что спички детям нельзя. Но, конечно, я проследила, куда он их девал, потому что была коммунальная квартира, там были еще одни соседи, там были две комнаты в этой квартире, и спички держали у себя, то есть не доверяли соседям, и соседи, значит, у себя держали спички, и наши держали спички в своей комнате, не на кухне на общей. Да, я увидела, куда он их дел, поэтому когда дядя ушел на работу, я вытащила эти спички, зажгла, и дальше они мне обожгли пальцы, как сейчас помню, бросила эту самую горящую спичку в шкафчик, в ящичек прям на бабушкины капроновые чулки, шкафчик задвинула, крышку закрыла, и дальше меня повели в детский сад, а из детского сада меня же некуда было приводить, потому что комната сгорела. И дедовы письма с войны сгорели, все-все сгорело, что там было, и деньги сгорели, в общем, все, что у них было. Да, поэтому меня отвели к тете, и потом как-то вот… В общем, больше я в этом доме, можно сказать, практически не жила, потому что потом дали родителям квартиру, они на пару лет уехали из этого района, а потом вернулись уже вот на Фестивальную. Получили квартиру, жили. Вот так как-то. А я года через два только призналась, что это я сожгла. Вот. А пожарный так говорит: «Ну как будто это поджог, но поджигать-то некому, наверное, там, в общем, электропроводка или что-то загорелось».
[Ой, кошмар, ясно]
Ну да, понимаете, поэтому вот я такой ребенок была…
Производство: в районе кирпичного завода жили в основном люди с завода. Мать ходила пешком в Химки. Снос домов при помощи шар-бабы. 12-этажные дома-башни (01.13.50 — 01.17.12)
[А вот, кстати, а вот не было такого, что, ну, понятно, что вот тут давали жилье, кто работал на кирпичном заводе, а еще какие вот категории населения были?]
Ну, в общем, на этом кирпичном заводе, наверно, работали люди, которые приехали до войны в Москву, жили в этих бараках, вот как лимитчики позже.
[Вообще, с какого производства заселялся район? Это известно как-то?]
Ну, вот в районе кирпичного завода — это всё были люди с кирпичного. Потому что, я так понимаю в общем, там на этом кирпичном заводе не только кирпичи делали, там может быть еще какое-то было производство, не знаю.
[А вообще, какое производство было вокруг, в районе? Там же...]
Трудно мне сказать, трудно, потому что моя мама как-то вот босиком, ну, она там выросла на это Кирпичном, но она там оббегала все, буквально ну там, например, паспорт в Химках получала. Вот, и она бегала пешком в Химки, как-то вот ей ничего было бегать. То есть это, видимо, была такая эпоха, ну вот как Лев Толстой, так сказать, бегал из Ясной Поляны, это мы сейчас читаем — «О! Как это он пешком бегал?» тогда все так ходили. Он просто ходил как все, там он мог не как все там на лошадке или на повозке, а он ходил как все и вот довольно долго все как-то ходили пешком, и ничего. Ну и вот, она как-то вообще, так сказать, бегала по этому району, как коза. Нет, про производство ничего не могу сказать, не знаю.
[Ну понятно, а вот быт, вот там куры всякие были? Держали кур?]
Не-не-не, нет, хозяйства никакого не было вокруг. Вот я помню даже, как строили дома, так сказать, как ломали дома, вот такие были чугунные вот штуковины, которые подвешивали на каком-то кране, и дальше вот эту чугунную бабу как-то вот так вот бросали, и она разбивала вот конструкции. Причем это могли быть каменные дома там или деревянные дома, и вот вся Москва в 60-е годы, я думаю, что в хрониках это тоже есть орудие, раскачивающееся, вот эта вот баба, которая вот всё разбивает, все несущие стены. Потом строили, так называемые башни, вот 12-этажные башни. Они до сих пор, по-моему, так называются эти 12-этажные, не дома, а башни, да, потому что по сравнению с пятиэтажками это были башни.
[Но они одноподъездные?]
Да-да-да. Так что после нашего дома там было несколько пятиэтажек и возле нашего дома построили две башни. Вот. Там «пойдем в башню», там «возле башни», «она живет в башне», вот это вот было. Ну, как-то, видите, моя карта не соответствует привязке.
Дети смотрели на Ленинградское шоссе с 12-этажного дома. В карьерах (сейчас парк Дружбы) давали салют, дети подбирали патроны от салюта. Заполнение согласия (01.17.12 — 01.19.39)
[А какие-то достопримечательные здания были, такие выдающиеся?]
По-моему, нет. Ну, я не замечала, может быть, и были. Может быть, я, так сказать... Я помню, что мы забирались с подружкой на эту башню, ну, все подъезды еще были открыты, это не так давно их позакрывали... забирались на башню, 12-й этаж, и смотрели на шоссе, как раз на Фестивальную улицу, вот как красные огонечки машин отъезжающих и белые огонечки машин… нам казалось, что это очень красиво. Еще вот здесь вот, пока здесь не построили здание какой-то райсовет или как он назывался, ну, в общем, в парке Дружбы построили какое-то казенное здание. Вот пока его не построили, то вот здесь в карьерах все время давали салют, и народ приходил смотреть салют. То есть прямо привозили военные вот эти такие маленькие пушечки салютные, вот там где-то народ просили отойти, не то чтобы оцепляли, что сюда заходить нельзя и стреляли. Мы прямо стояли и смотрели, потом подбирали вот от салюта вот эти полушария.
[Полушария?]
Ну от... я не знаю, вот эти вот в чем были салютные снаряды, в каких-то таких шарах, что ли, вот, потом валялись везде эти полушария, мы их подбирали, но как-то мы не знали к чему их приспособить, вот, и в них не играли, а так все время только собирали. А потом когда построили здание, вот, то салюты там прекратились. А так всё время бегали через дорогу, через Фестивальную улицу, вот прямо сюда, в карьеры смотреть салют.
[А, понятно. Здорово, спасибо]
Да не за что, не знаю, пригодится или нет.
[Пригодится-пригодится. Ну что вы. Тогда можно я еще спрошу, с нас это требуют, заполняют согласие на обработку данных. И еще, вы можете на машинку сказать, что вы не возражаете против?]
Ой, я не возражаю, да, против того, чтобы что-то публиковалось и хранилось. Вроде бы я ничего такого и не говорила.
[Под псевдонимом Ирина К., как было написано]
Да, под псевдонимом Ирина К., если публиковать.
[Все, спасибо].