Коваль Виктор Станиславович (1947). Москва

Поэтическое описание реки Неглинной (00:00:00–00:02:33)

Значит, моя московская жизнь резко поделена на две части: одна – ветхая, центровая, на Неглинке, другая – периферийная, в Отрадном краю. Мы переехали туда в [19]76-м году. Двадцать девять лет сознательной жизни в центре. И остальные, с [19]76 года до настоящего времени, в Отрадном краю. Итак, Москва, Неглинная.

«Я знал тебя, Москва, еще невзрачно-скромной,

Когда кругом пруда реки Неглинной, где

Теперь разводят сквер, лежал пустырь огромный,

И утки вольные жизнь тешили в воде...

Но изменилось всё! Ты стала, в буйстве злобы,

Всё сокрушать, спеша очиститься от скверн,

На месте флигельков восстали небоскребы,

И всюду запестрел бесстыдный стиль – модерн…».

К этому стихотворению Брюсова я отношусь сугубо личным образом, как родившийся как раз у той самой Неглинной реки, пусть давно уже запрятанной в трубу. Мне казалось, что у этой подземной реки должен быть свой собственный речной ландшафт с камышовыми зарослями, стрекозами и с рыбаками в лодках. Ну и с утками.

«Услуги по… коньков заточке.

Неглинка. Помните, разнообразной пастой

Заправку шариковых ручек? В этой точке

Всем заправлял златозубастый

С тройной отсидкою Фарид.

Он молнию вшивал мохнатой лапой,

Крюк клюшки гнул паяльной лампой,

Что синим пламенем горит.

Он эту точку, видимо, держал

Не для трудкнижки и не ради денег,

Но – чтоб огонь его гудящий окружал

И света синего – сиреневый оттенок.

Плыви, плыви сиреневый туман».

Коммунальная квартира на Неглинной, соседи. Встреча с известными футболистами (00:02:33–00:07:37)

Однажды мне приснился страшный сон. Вхожу я в свою комнату на Неглинке не через реальную дверь, а через несуществующую, замурованную. Раньше эта дверь вела в комнату Татьяны Вячеславовны. После её смерти выяснилось, что жила она в условиях, не соответствующих санитарным нормам, и что подселять туда никого нельзя. Но наша семья имеет право присоединить её жилплощадь к своей. Возвращаюсь ко сну. В комнате я встретился с Татьяной Вячеславовной и её испепеляющим взглядом. Взгляд – угроза всему сущему. Ясно, что передо мной нечистая сила. И чтобы она сгинула, её надо перекрестить. Так я и сделал. Но Татьяна Вячеславовна не исчезла. Соображаю: перекрестить-то я перекрестил, но как это надо делать правильно? Справа налево относительно нечистой силы или себя? Пытаюсь повторить крестное знамение, но чувствую, что рука моя онемела – таково парализующее действие её ужасного взгляда. И тут я проснулся. Смотрю, я лежу с поднятой рукою, а пальцы мои сжаты в щепоть. Признаюсь, я презирал себя за этот сон, клеветнический, ведь Татьяна Вячеславовна была всегда человеком безобидным и в силу своего воспитания и глубокой старости чудаковатым. Помню, перед тем как прийти к нам слушать Вана Клиберна по нашему телевизору или там же смотреть похороны президента Кеннеди на Арлингтонском кладбище, Татьяна Вячеславовна обильно пудрилась и надевала, как в концерт, самое лучшее, что у неё было, – горжетку с улыбающимися мордами двух мангустов. Знаю, в своё время к ней обращались «Ваше превосходительство». Несколько открыток на её имя до сих пор хранится в моём письменном столе. Ольга Дмитриевна, другая соседка, сказала, что подобные кошмары естественны для моей комнаты, потому что там некогда располагалась операционная её отца-хирурга. Раньше вся квартира принадлежала им. Здесь же отец Ольги Дмитриевны вёл частную практику. А в перевязочную заселился Владимир Миронович. Известно, что Владимир Миронович сидел за спекуляцию гэдээровских бра и торшеров. Тогда по разным статьям могла быть привлечена и вся наша квартира. Моя мама, например, подрабатывала тем, что втайне от фининспекции шила на заказ дамские платья. А Ольга Дмитриевна незаконным образом расписывала анилиновыми красками ситцевые косынки. Ещё сосед – красавица Ира, манекенщица из Дома моделей на Кузнецком мосту. Она относилась ко мне как к младшему брату. Будучи первоклассницей, она помогала моей маме купать меня, новорождённого, в корытце на кухне. Никогда не забуду, как Ира со словами «знакомьтесь, ребята!» однажды ввела меня в свою комнату, где сидели знаменитые футболисты-торпедовцы Валентин Денисов, полузащитник, и нападающие Олег Сергеев и её главный ухажёр испанец Немесио Посуэло. «Миша», – сказал он, пожимая мне руку. Кажется, он тогда собирался переходить в «Спартак». Потом мы все на Мишиной машине поехали в Лужники смотреть матч «ЦСКА» – «Динамо (Киев)». Когда армейцы забили гол, Миша с деликатными оговорками предложил мне вместе со всеми выпить по рюмочке чего-то крепкого. «Счастливец, – думал я про себя, – безумный счастливец!» Позже я узнал, что примерно в то же… примерно в это же время Миша ухаживал и за Викторией Фёдоровой – актрисой, известной по фильму «Двое». Тоже красивой девушкой. В связи с этим Миша низко пал в моих глазах. Пример того, как мужская солидарность оказалась слабее коммунального братства.

Обиходные обозначения точек встречи: «у головы» – у бюста Ногина, «у баобаба» на станции метро «Курская» и т.д. (00:07:37–00:10:40)

Так говорили: «Встретимся у Болвана». Это значит – приворотной тумбы. «У фонтана» – в ГУМе. «У баобаба» – на станции «Курская», у её широкой колонны, поддерживающей сводчатый потолок. «У головы» – бюста Ногина на станции «Площадь Ногина». «Под хвостом» – коня Юрия Долгорукого на Площади имени Моссовета. «Под рукой» – у того же Юрия и у партизана-деда на «Белорусской». «У трёх блядей» – трёх вокзалов на Комсомольской площади. И у тех же трёх возле скульптуры «Песня» на Цветном бульваре. «У табла», «на полгоры», «в центре зала», «в вестибюле у торца», «под козырьком», «у нашего грибка», «возле конюшни» – выставочного зала на «Манежной лошади». Иногда так и говорили: вместо «площадь» – «лошадь». Получалось лучше, чем площадь. Например, «Старая лошадь». Также нормально выглядит «Пушкинская лошадь». Непривычно «Лошадь Хо-Ши-Мина». Загадка – «Новоконная лошадь». Не всегда политкорректны Славянская и Грузинская «лошади». «Лошадь революции», «Красная лошадь» – метафорические скакуны. Самые надёжные – «Суворовская лошадь» и «Крестьянская». «Песчаная лошадь» – верблюд. «Болотная» – гиппопотам. Могу ли я вслед за Брюсовым сказать, что помню Неглинку ещё невзрачно-скромной? – И да, и нет. Потому что моя невзрачно-скромная Неглинка – это именно та Москва, которая когда-то в буйстве злобы сокрушила старую Москву. С флигельками, любезными сердцу Брюсова. Я-то помню её обыденной, тихой и малолюдной. Ну, не такой шумной, как Новослободская. Другое дело 1 мая и 7 ноября, когда демонстранты шли по Неглинке к Красной площади и назад. С флагами, транспарантами и оркестрами. Тогда на улицу выносили покрытые белыми скатертями столы, на столы выставляли выпивку и закуску. А в обычные дни нашу скромную улицу украшали швейцары в чёрных фуражках и ливреях с золотыми галунами. Они стояли по разные стороны Неглинного бульвара. Один у ресторана «Узбекистан» на нечётной стороне, другой – на чётной, у парикмахерской.

Слухи об убийстве деда хирургом, который до этого убил красного комиссара. Пирожки с котятами и с мизинцами. Госбанк (00:10:40–00:14:12)

И столетний дед Степан, чистильщик обуви. Сидел он в будке рядом с нашим переулком. Всегда в замасленной кожаной шапочке, напоминающей шлем лётчика. У него были удивительные усы. Наверное, оттого что у деда Степана было такое лицо, очень нездешнее. Позже я увидел похожие усы на фотографии Георгия Ивановича Годжиева. «Я не армянин, – говорил дед Степан, – я альсор». Между прочим, хорошо помнил моего дедушку и тепло о нём отзывался. Иногда, здороваясь со мной, спрашивал: «А как Павел?» Скобки открываются: мой дедушка по маминой линии Павел Леонтьевич умер в [19]33-м году на операционном столе в результате какой-то простой операции. Бабушка говорила, что его ненамеренно зарезал хирург, который оказался не в себе в профессиональном и человеческом качестве. После того как в этот день, до дедушки, он уже зарезал, но намеренно, какого-то красного командира. Конечно, это были слухи, ничем не подтверждённые, но имевшие в своём основании смерть наркома Михаила Фрунзе. Самые страшные слухи распространял детский фольклор. Например, пирожки с котятами продаются на Трубной. А с мизинцем – возле Мосторга. Достоин похвалы и Госбанк. А, Мосторга. Скобки закрываются. Достоин похвалы и Госбанк. За скромность. Стоял он всегда за высокой чугунной оградой в солидном классицистическом особняке, но где-то в глубине. И не лез в глаза прохожим: «Вот я, главный банк Советского Союза!» Грел душу и далёкий взгляд на юг, в сторону «Метрополя». На майоликовое панно Врубеля. «И всюду запестрел бесстыдный стиль модерн» – это как раз там. Вернусь к лирике Брюсова: «Фиолетовые руки на эмалевой стене». Ну чем не модерн, а, Валерий Яковлевич? И чем бесстыдный-то? Отрадный край. В Отрадное мы переехали ввиду угрозы сноса старого дома 1889 года рождения. Говорили, что его фундамент опасно размыт рекой Неглинкой. Шутили, наверное. Хотя, бывало, Неглинка действительно вырывалась из своей трубы, затопляла всю улицу и прилегающие к ней переулки. На радость местным пацанам. Похожих мальчишек я увидел и в Отрадном, плывущих на пенопластовых плотах по заболоченному котловану. Возле нашего нового дома как привет от старого. Кстати, вольные дикие утки и тут жизнь тешили в воде, как у Брюсова. Ну и пустырь огромный тут же лежал.

[Фрагмент интервью 00:14:12-00:19:09 не публикуется.]

Дом на Неглинной сейчас (00:19:09–00:19:52)

Мой старый дом на Неглинке, между прочим, стоит там же до сих пор. И люди там живут, как и мы, бывало. Из Яндекса я узнал, что дому присвоен статус ценного градоформирующего объекта. Ещё пишут, что в нашем доме нынче располагается «За барханами»сирийский ресторан. Понимаю, за барханами оазис. Благодарю, здесь моя часть кончается.  

Детские страшилки про пирожки с пальчиками и про сигареты с прахом людей с их последующими воплощениями в кино и в жизни (00:19:52–00:23.35)

Может быть, я не стихотворение, а просто я добавлю маленький кусочек к тому, что я читал. А это, значит… это насчёт того, что самые страшные слухи распространял детский фольклор. И среди перечисленных я не упомянул одну историю, которая… Там просто говорилось о том, что точно на Трубной площади, угол Неглинки и Трубной площади, стоял киоск табачный. И очень долго он там стоял. Сейчас там находится театр Райхельгауза. Вот. И в этом киоске иногда продаются папиросы, набитые человеческим прахом. То есть точный адрес. Пироги, пирожки, вернее, жареные пирожки с котятами на Трубной же, а с мизинцем – у Мосторга. И вот однажды я увидел, как в кино, замечательное кино, где Андрейченко, актриса, продаёт пирожки у Мосторга. Это «Военно-полевой роман», по-моему, какой-то такой вот. Ну и что, как я подумал об этом [смеётся], что я… Осторожно, там могут быть мизинцы! Действительно, ну, в общем, ладно. И был ещё один фильм. Случайно я увидел в каком-то фильме, где вот эта вот история с папиросами, она воплощается в каком-то кинематографическом эпизоде. И мне показалось, насколько живуч этот детский фольклор, который берётся, берётся, я не знаю, не от взрослого. Другое дело, что взрослые его передразнивают и привлекают на свою сторону. Там, в этом фильме… Это какой-то советский был мистический фильм. Да, вот именно так. Ну, кто набивает папиросы человеческим прахом и потом с какими-то многими, не одной, сатанинскими целями распространяется в киосках. Правда, не в московских декорациях. А фильм в другом месте. Вот. И ещё маленькое добавление вместо стихотворения. Насчёт района декабристов. То есть Бестужевых. Он считается декабристским районом, потому что там есть три декабристские улицы: улица Бестужевых, улица Декабристов и улица Пестеля. И проезд Якушкина. Того Якушкина, который обнажал цареубийственный кинжал. Вот. Но если бы к нашим музыкальным улицам – улица Мусоргского, улица Римского-Корсакова, улица Хачатуряна – добавилось бы ещё случайно одна-две музыкальные улицы, то тогда район назывался не в духе декабристов, а музыкантским районом. И оформление метро «Отрадное» было не декабристским, разрисовано декабристами, а в духе музыкальном. Всё, спасибо.