Литвин Виктор Васильевич (1941). Магаданская обл., Литвина Наталья Викторовна (1971). Москва, Христофорова Ольга Борисовна (1970). Луховицы

Мякит (под Магаданом): место рождения

[Вы в Москве живёте с рождения?]

ЛВВ: Нет.

ЛНВ: Нет.

[Нет? А расскажите.]

ЛВВ: Рождение у меня было в посёлке Мякит за Магаданом.

[Ох.]

ЛНВ.: Далеко за Магаданом.

ЛВВ: Далеко за Магаданом. Та трасса, которая идёт к северу Камчатки.

[А вы с какого года?]

ЛВВ: С 1941-го.

ЛНВ: С 1941-го.

ЛВВ: Там две трассы. Одна идёт туда, одна идёт на Индигирку туда, на север. Вот я на правой трассе. Этот Мякит — это четвёртая, по-моему, остановка, по той трассе.

Дом ЛВВ на Волхонке

ЛВВ: И так получилось, что папаша у меня убежал из дому в восьмом, по-моему, в седьмом-восьмом классе: тогда семилетка была.

[А где его дом был?]

ЛВВ: На Волхонке.

[Вот! Вот это-то и интересно.]

ЛВВ: Напротив... Там, где стоит Владимир [прим. — памятник Владимиру Великому].

[Ага.]

ЛВВ: ...теперь длинный, а напротив, через площадь, наш дом. Там Лебяжий переулок и Волхонка. Вот между этим кварталом...

ЛНВ: Там такое каре домов...

[Ага.]

ЛВВ: Да.

ЛНВ: Главный из этих домов смотрит на Волхонку.

ЛВВ: Четырёхэтажные дома. Четырёхэтажные дома у нас, значит. Мы жили на четвёртом этаже.

​​Украина: место рождения деда

[И он там родился?]

ЛВВ: Кто?

[Ваш отец?]

ЛВВ: Да.

[И дед тоже родился?]

ЛВВ: Нет, дед на Украине родился.

[Ага.]

ЛВВ: В посёлке Папи\рня.

ЛНВ: Деревня Папирня.

ЛВВ: Папирня — это где-то, я думаю, или под Киевом, сейчас в районе Киева это вошло. Или под Белой Церковью, сейчас это вошло в Белую Церковь, город.

[Ага.]

ЛВВ: То ли там, то ли там. И фамилия его Литвиненко. Деда, да.

Дед был кремлёвским гвардейцем

ЛВВ: Но тогда была единая вроде бы как страна и поэтому брали в армию всех подряд. Главное, чтобы рост подходил. А у деда был рост два десять, он подходил под...

ЛВН.: Он стал уменьшаться в рассказах: раньше он был два двенадцать [смеётся].

ЛВВ: Вот. И вот он, значит... Ну, там гвардия была эта огромная. Кремлёвская гвардия. Он был совсем просто солдатиком. А потом он стал... кончил школу какую-то там у них, стал унтер-офицером.

[Это ещё до революции?]

ЛВВ: До революции.

[А отец [т.е. дед] с какого года, не помните?]

ЛВВ: Дед - не помню.

ЛНВ: Кажется, восемьдесят седьмого.

[Восемьдесят седьмого, предположительно. Да?]

ЛВВ: Да. Он женился... на крестьянке?

ЛНВ: Не на крестьянке, а на мещанке на тульской.

ЛВВ: На мещанке, да.

ЛНВ: Уже здесь в Москве она была.

ЛВВ: По-моему, купчиха она была.

ЛНВ: Мещанка она была.

ЛВВ: Мещанка, какая-то, да.

ЛНВ: А кто она? Родители её кто были?

[Но тоже до революции?]

ЛВВ: Толком не знаю, очень суровая такая девка, тульская, Тульской губернии, под Тулой.

ЛНВ: Она была в гувернантках, я так понимаю, здесь.

ЛВВ: А?

[В гувернантках, да?]

ЛВВ: Да.

[В каком году они женились, вы не помните?]

ЛВВ: До революции.

ЛНВ.: До революции.

Квартиру деда сделали коммунальной. Родственники и родственницы

ЛВВ: И вот эта квартира, которая потом стала коммунальной, на восемь семей, — она была вся деда.

ЛНВ.: Но он был арендатор. Потому что был какой-то Овчинников в качестве хозяина дома.

ЛВВ: Да. Он был очень активный мужик. Вон там, если по Волхонке двигаться в сторону «Кропоткинской», то с левой стороны есть дом на углу, овальный такой, — здесь жил художник Тропинин. А следующий дом, с балкончиком...

ЛНВ.: Нет, Тропинин разве... Он же в Замоскворечье? Дом тропининский...

ЛВВ: Нет, он здесь жил. Музей Тропинина в Замоскворечье.

ЛНВ.: Как скажешь.

ЛВВ.: Да. Какой-то... забыл, какой... Так вот, и вот, значит, этот дом каким-то образом Овчинников арендовал, и там было украи\нское братство.

[Украинское?]

ЛВВ: Он организатор...

[А, дед.]

ЛВВ: ...был украинского братства.

ЛНВ.: Мне кажется, там, где сейчас музе... этот, дом-музей Глазунова.

ЛВВ: Нет, дом Глазунова дальше, а это ближе к нам.

ЛНВ: Да? Но двухэтажный, синенький, маленький?

ЛВВ: Маленький.

ЛНВ: Дом Глазунова.

ЛВВ: Нет!

ЛНВ: Да?

ЛВВ: Дом Глазунова — это бывший клуб!

ЛНВ: А, понятно.

ЛВВ: А вообще же он, дом Глазунова, напротив... на Арбате напротив бывшей... как она? Мужская... вот это, братство..? Пьянка, пьянка перед свадьбой [А.С. Пушкина].

ЛНВ: Чего?

ЛВВ: Пьянка перед свадьбой.

ЛНВ: Мальчишник.

ЛВВ: Мальчишник, во-во. Вот этот дом-мальчишник [Арбат, 53с1] — сейчас там музей. Там был кинотеатр АРС тогда во дворе. А напротив школа... как... Школа киномехаников была. Серый такой дом, двухэтажный. Глазунов его перекупил. Вот там он и живёт.

ЛНВ: Ладно, бог с ним.

ЛВВ: А там...

[Он сейчас там живёт, да?]

ЛВВ: А там где квартира его, сейчас музей-квартира Пушкина.

[Пушкина?]

ЛВВ: Да. Там был магазин похоронных принадлежностей, мягко выражаясь.

[Когда был? До революции или ещё в советское..?]

ЛВВ: Ещё в советское был, в сталинское время был. Наш дом вообще-то был старый. Там даже не было газа, газ провели только после смерти Сталина. А так мы дровами отапливались. И у каждого был свой сарайчик — подвальчик, сарайчик. У нас был сарайчик прямо под нашими окнами. В смысле, там в нашей комнате было два окна — пока было два окна, потом дядя Алексей родил дочку Надю — и им отделили такую...

ЛНВ: Погоди! А как ты говоришь, если там было восемь комнат и два окна? Такого быть не может.

ЛВВ: Почему? У Давыдовых было два окна. Справа, как только войдёшь, справа там...

[У каждой комнаты два окна? Или на восемь комнат два окна?]

ЛВВ: Вообще-то в каждой комнате было два окна. Но у нас между окнами сделали перегородку деревянную. И там они отделили комнату для Алексея с Марией Дмитриевной и с Надькой. У нас такая узкая комната была.

ЛНВ.: Это ты вспоминаешь уже советские времена. А мы ещё до советских не дошли.

ЛВВ: Ну так вот...

[Но что вы помните, да. До революции они там поженились, она была, предположительно, гувернанткой, он был кремлёвским гвардейцем.]

ЛНВ.: Он был охранником каким-то.

[Охранником. Вот они поженились — и там кого-то родить успели до революции, нет?]

ЛВВ: Да.

ЛНВ.: Не всех.

[Всех?]

ЛВВ: Да. Что-то не всех, да.

ЛНВ.: Только тётя Вера, наверное?

ЛВВ: Только Вера последняя была.

ЛНВ.: И Шурочка, наверное, тоже была после войны?

ЛВВ: А?

ЛНВ.: Шурочка, наверное, тоже была после войны, которая потерялась.

ЛВВ: А, Шурочка — не знаю. 

[А вот про них кто-то рассказывал?]

ЛНВ.: Тётя Вера, по-моему.

Тётя Нюша

ЛНВ: Тётя? Тетя Вера. А бате [ЛВВ] рассказывали все, кому не лень.

ЛВВ: Все, кому не лень? Особенно тётя Нюша, Анна Демьяновна: она была у меня крёстная мать. И вообще у нас как-то более-менее любовь была. И я к ней всё время...

ЛНВ.: Она была бездетная.

ЛВВ: Я к ней всё время. Она она далеко жила.

ЛНВ.: Она вышла замуж за Усачёва, которого улица Усачёва на «Спортивной».

[И жила она на «Спортивной»?]

ЛНВ.: Жила не знаю где она.

ЛВВ: Вот когда... Усачёвский рынок знаешь?

[А?]

ЛВВ: Усачёвский рынок.

ЛНВ.: На «Спортивной».

[Ну да.]

ЛНВ.: Усачёвский рынок.

ЛВВ: Недалеко от Новодевичьего монастыря. Это улица Усачёва, её мужа.

ЛНВ: А жила-то она где?

ЛВВ: А жила она где-то в центре, не помню где. По-моему, там же, на Усачёвке, что ли. А когда там всё ломали-переломали, она переехала напротив входа в 50-ю больницу, на улицу Вучетича [прим. — расположена западнее Тимирязевской улицы, параллельна ей], где 22-й автобус ходит, где морда Ленина над лесом торчит.

[Это как?]

ЛВВ: С «Тимирязевской»-метро, и там пешком минут десять-пятнадцать.

ЛНВ.: Она трижды выходила замуж и жила в разных местах.

ЛВВ: В общем, у Соломенной сторожки [прим. — Соломенная сторожка и проезд Соломеннной сторожки расположены западнее станции метро «Дмитровская», восточнее станции метро «Аэропорт». Соединяет улицы Вучетича и Тимирязевскую].

ЛВВ: Я её всё время и спрашивал, что за Соломенная...

ЛНВ.: Она была бездетная три раза. Или у неё кто-то был? А, Наташа как раз была. В честь которой меня назвали.

ЛВВ: Наташа, да.

ЛНВ.: Она во время войны погибла от дизентерии. Её карточки до сих пор лежат хлебные.

ЛВВ: И хлебные карточки даже у нас есть.

ЛНВ.: Она их не стала тратить.

[Надо же.]

ЛВВ: Ну так вот. А он, Усачёв, участвовал в двадцать в каком-то седьмом-восьмом году... Нет, в 1930-м. Дирижопель [так!] был такой у нас: наверх улетал, а тут три человека сгорели при...

ЛНВ.: В 1937-м году.

ЛВВ: ...при приземлении. Вот один из них был этот самый Усачёв.

[Вообще не знала эту историю, надо же.]

ЛНВ.: Недавно узнала, кто это такой.

ЛВВ: Потом она вышла замуж уже в наши дни, уже в какие-то... В шестьдесят пятом - шестом-седьмом году.

ЛНВ.: Это отдельная песня, вообще-то.

ЛВВ: Вышла замуж за старообрядца-бухгалтера, да. Александр... как его? Дядь Саша, дядь Саша, а вот...

ЛНВ: Петунин.

ЛВВ: А?

ЛНВ: Петунин какой-то?

ЛВВ: Нет, он Корягин.

ЛНВ: Корягин? А Петунин кто? Второй муж по счету?

ЛВВ: Не знаю. Но тут у нее всегда... Уже была замужем за Усачёвым, они ходили, была лодочная станция гребная, ну в смысле как бы академической гребли...

ЛНВ: Возле "Ударника".

ЛВВ: "Ударника", вот эта вот фабрика "Красный Октябрь", и тут в сторону Крымского моста была вот эта самая... гребное дело. И чтоб там не переодеваться, не мучаться, она вокруг через мост через Каменный, она со своими ребятами пошла в купальном костюме.

ЛНВ: Трусы черные пушистые. И майка.

ЛВВ: Да. Через мост пошла. А ее увидел дед [ее отец]. А ей уже было лет тридцать с небольшим. Так он ее потом порол не знамо как!

[Дед - в смысле, ее отец?]

ЛНВ: Да.

ЛВВ: Суровый такой дед был.

Дед работал гардеробщиком у Станиславского

[А дед, значит, революцию пережил нормально? Его «уплотнили», но ничего с ним не сделали, да?]

ЛВВ: Ничего не сделали.

[А кем он работал потом?]

ЛВВ: Он работал...

ЛНВ: До гардеробщика он кем был?

ЛВВ: Сначала он работал у домоуправа, домоуправом этого дома. Вот, а потом уже чё-то там в отпуск, на пенсию, или не знаю что. В общем, работал у Станиславского гардеробщиком. Даже бумажка есть от Станиславского: он кому-то пе\редал лишние галоши. И там хай поднялся! И Станиславский говорит: «Выделить ему, дескать, сумму на эти галоши и закрыть дело».

[То есть он кому-то отдал чужие галоши?]

ЛВВ: Да.

[Надо же.]

Дореволюционная посуда и мебель — трофеи юнкеров

ЛВВ: А вообще-то у них была очень суровая жизнь, когда эти самые юнкера захватили Кремль: они же в собственной Кремлёвской гвардии были юнкера. Они залезли вниз — там, где сейчас Алмазный фонд, золотой запас там и так далее. И застряли там. И отстреливались от всех, кто ни попадя. И в конце концов на третий или четвёртый день, уже после того, как по Никольской башне выстрелили из пушки, а в Никольской башне, оказывается, царский архив хранился. И только тогда его обнаружили: «Ох! Бог ты мой, чё это тут? Книги какие-то валяются». А вообще там икона Николая была — почему Никольская башня-то и Никольская улица. Там Николай-чудотворец. И вот, значит, кто-то чего-то там, не знаю... В какие-то уже наши годы, уже в двухтысячные годы там решили проводить реставрацию этой башни. И вдруг обнаруживают, она — замазанная, забе\ленная. Обнаружили икону. Бог ты мой!

[Ну надо же. Это дед обнаружил?]

ЛВВ: Нет! Это уже в наши годы уже. И вот они, значит, отстреливались от всех подряд. И вот они, значит, отстреливались от всяких — сначала от юнкеров, потом от большевиков, потом к ним прислали... заместитель этого, Дзержинского по Москве. Как он, заместитель Дзержинского по Москве? В общем, какой-то знаменитый чекист. И он их убедил, что всё, это большевистская власть — это всё на века, надолго там, всё равно. Тогда они выбрались из этих подвалов, но не пустые: до того вот - у нас например, блюдо есть, такое вот квадратное, такое фарфоровое, огромное, а на жопе у него [т.е. выносил на себе] — кремлёвский...

ЛНВ.: Было три золочёных подноса...

[На Волхонке?]

ЛНВ.: Да. У них были вот какие-то... одна соусница, которую вот я уже профукала. Ну и несколько тарелок, ложек. Но, главное, сыновьям он выдал по подносу. По старшинству. Кто уж знает, куда эти подносы делись.

Золотые монеты, дореволюционная мебель в семье

ЛНВ: Любопытно, что золотые царские-то монеты тоже наверняка оттуда родом.

ЛВВ: Тоже оттуда родом, да.

ЛНВ: Было золотых...

ЛВВ: Был шкаф.

ЛНВ: Был шкаф.

ЛВВ: Вот один, с толстыми ножками. Дед, значит, просверлил дырку в одной из ножек, сложил туда монеты...

ЛНВ: Столбиком.

ЛВВ: Золотые.

ЛНВ: И никому ничего не сказал!

ЛВВ: И никому не сказал.

ЛНВ: Наверное, на чёрный день.

ЛВВ: А когда он лежал с инфарктом, бабка повесила на столбе объявление: «Продаётся славянский шкаф с тумбочкой». И продала этот шкаф!

[Прямо с деньгами? А как?]

ЛВВ: Ну она же не знала.

[А кто узнал потом?]

ЛНВ.: Не знают, может, кто-то не знает до сих пор.

ЛВВ: А дед вышел из больницы: «Ой, а шкаф где?». — «А я продала». Ой, бедный дед!

[То есть дед рассказал вам?]

ЛВВ: Хоть снова иди в больницу с инфарктом.

[Обалдеть история. А какой это год был?]

ЛНВ.: Уже 1930-е.

ЛВВ: Да, когда он был... Уже после гардеробки. В тридцать...

[Он в каком году умер?]

ЛВВ: В тридцать каком-то... шестом, что ли.

ЛНВ.: В 1936-м, мне кажется.

[А бабка когда?]

ЛНВ.: А бабка его пережила.

ЛВВ: Бабка...

ЛНВ.: У нас до сих пор висит фотография.

ЛВВ: Бабка, по-моему, чуть не до войны дожила

Дореволюционная посуда в семье (продолжение)

ЛВВ: Ну так вот. И вот, значит, а ещё у нас была — и даже до недавних пор была! — соусница такая серебряная. Ведь когда войдёшь в эту, в палату [Оружейную]...

ЛНВ.: Да не «войдёшь». Я ходила, смотрела: нет, это уже батина легенда [что в Оружейной палате есть такая же соусница].

ЛВВ: Брауншвейгский... Брауншвейгский набор там столовый. Тарелки, подносы, ложки там и две соусницы было.

ЛНВ: Да, а у них одна.

ЛВВ: Они эту соусницу поставили посередине. А эту уже дед домой уволок.

ЛНВ: Дед, видимо, всё, что можно уволок.

ЛВВ: Ну, где-то под шинелью...

ЛНВ.: Ну, можно было пройти...

[То есть можно было так ходить спокойно, свободно туда-сюда?]

ЛВВ: Раньше... раньше был переход...

ЛНВ: Вот как описывают, вот большой поднос был вот такой. Его как-то надо, даже если ты большой мужик, там у тебя этих подносов, а ещё фарфоровые тарелки.

[Вот! И не побил.]

ЛНВ: И ложки. Просто как этот самый...

ЛВВ: Видно не раз он просто ходил.

ЛНВ: Как в «Золотом телёнке».

[Он в мешке. Может, в сумке в какой...]

ЛНВ.: Может, и в мешке.

[...юнкера таскали вещи. Домой. Таскали.]

ЛВВ: И вот эта соусница дожила до 1990-х годов. Потом Наташа взяла его, зачем-то в архив отнесла, не спрашивая нас.

ЛНВ.: Потому что соусницу просто...

[...украли просто?]

ЛНВ.: Потому что соусница — я не знаю уже, какое, при каких обстоятельствах, кто её там пытался чистить, но внутри там было выскоблено такими, как будто лев скрёб её изнутри когтями. И мне там они ее обещали...

ЛВВ: Вот. Ну, а ещё есть способ...

[Там утащил кто-то соусницу? Что с ним?]

ЛНВ.: Нет. Он просто...

ЛВВ: Она вообще-то...

ЛНВ.: Аренда у него закончилось, мы как-то потерялись. Но вообще он не собирался ничего красть: может быть, где-то просто хранится, может, найдется.

Свердловск: дореволюционная мебель в семье

ЛВВ: И, главное, у него после его смерти, после разделения нас всех и ухода из квартиры у Юрки в Свердловске такая пышная мебель. Это вот это из состава деда. У тёти Нюши была... вот такое огромное круглое зеркало, мраморная столешница и пузатый...

ЛНВ: ...перламутром отделанный комод.

ЛВВ: ...комод такой. А главное...

ЛНВ: А этим братьям досталось — как? — ломберный столик.

ЛВВ: Да. Это старшему.

ЛНВ: Батя ушел в армию, а Юрка его куда-то девал.

ЛВВ: Юрка выбросил его в помойку, гад.

Свердловск: родственники и родственницы

[А сколько у них [деда и бабки] было детей?]

ЛВВ: Детей? Дядя Петя...

ЛНВ: Дядя Лёша.

ЛВВ: Дядя Лёша, Василий.

ЛНВ: Василий. Братья кончились.

ЛВВ: Тётя Шура.

ЛНВ: Тётя Шура.

ЛВВ: Анна Демьяновна, тётя Вера.

ЛНВ: Да, тётя Вера.

[Шесть детей, три мальчика и три девочки. И все разъехались, в Москве только вы, да, теперь?]

ЛВВ: В Москве? Нет, Стас на Ярославском шоссе.

[А, это в смысле чей...]

ЛНВ.: Да, в смысле [сын] дяди Пети.

ЛВВ: Дяди Пети, да.

[Нет, а их дети? Их вроде шесть человек — из них все в Москве остались?]

ЛНВ.: Нет. Тётя Вера вышла замуж за военного... за милиционера. 

ЛВВ: МВД.

ЛНВ.: Как в МВД, в МВД, да. Уехала в Свердловск. Это младшая сестра, младшая дочка. Шурочка потерялась. Шурочка уехала искать лучшей жизни и потерялась. А её очень долго подавали в розыск...

ЛВВ: Да...

ЛНВ.: ...где-то обнаруживались похожие на Шурочку похожей судьбы непонятные девушки, которые там тоже как-то пытались легализоваться в семье.

ЛВВ: Из Ростова-на-Дону.

ЛНВ.: Да. В общем, короче говоря, так она и потерялась. Тётя Вера искала усиленно, она всё семейная такая, пыталась всех аккумулировать.

ЛВВ: Тёть-Вера — она...

[Тётя Вера, которая уехала?]

ЛВВ: Уехала в Свердловск. Она очень деловая женщина, она была паспортисткой...

ЛНВ: А, да-да-да.

ЛВВ: Ну да. Этого дома... а дом...

ЛНВ.: А дом — «городок чекистов» под Свердловском.

[Знаю такой.]

Тётя Нюша (продолжение)

ЛНВ.: Вот, тётя Нюша тоже здесь жила. Вышла замуж

[за Усачёва вышла замуж?]

ЛНВ.: Да. Она родилась как бы в момент моего...

ЛВВ: Вот мне дом...

ЛНВ.: …она умерла в момент моего рождения. Как-то так: она умерла — я тогда...

[То есть ты ее не застали?]

ЛВВ: Между Пашковым домом, Пашкова дом — и Библиотека Ленина. Они женились, но в церковь...

ЛНВ.: Да.

Магадан, Мурманск: отец и мать

ЛНВ: Папа, погоди. А дядя, дядя, значит... Отец твой умер уже в Москве?

ЛВВ: Да.

ЛНВ: Карьера его странным образом как-то обломалась, и он уже был потом грузчиком в гостинице «Москва», кондитерский магазин.

ЛВВ: Карьера обломалась...

[В каком году он вернулся [в Москву]? В пятьдесят каком?]

ЛНВ: Нет, в каком «пятьдесят»? Нет. В сорок... сорок...

ЛВВ: Кто?

[Отец-то ваш]

ЛНВ: В 1946-м или в 1947-м?

ЛВВ: Нет, в 1956-м.

[Вы вернулись когда?]

ЛВВ: В 1956-1957-м.

ЛНВ: Нет, ты маленький был!

ЛВВ: Я большим уже был. Я уже в детдоме был.

ЛНВ: Нет!

ЛВВ: Да!

ЛНВ: Отец когда вернулся?

ЛВВ: А?

ЛНВ: Отец когда вернулся, вместе с вами. В каком [еще] детдоме?

ЛВВ: А, тогда и вернулся, в 1947-м году.

[И вы вернулись. А мама ваша откуда родом? Тоже из Москвы?]

ЛНВ.: А мама — москвичка.

ЛВВ: Москвичка.

[Тоже вот там, они друг друга там нашли?]

ЛНВ: Нет, они тут нашли. Они здесь поженились, и отец...

[Они здесь поженились?]

ЛНВ.: Да. Отец [ЛВВ] уже у них там родился.

Свердловск, Магадан, Мякит (под Магаданом): братья и сёстры

ЛНВ: А Юрка — родился в Грауэрмана [прим. — родильный дом имени Г. Л. Грауэрмана], старший брат.

ЛВВ: Да.

[Родился здесь, потом они уехали в Магадан строить карьеру]

ЛНВ.: Ну типа того, да.

ЛВВ: Ну, этот Сидельников, который отец Ольги [дочери мачехи ЛВВ]...

ЛНВ.: Сидельников — он, да.

ЛВВ: ...он кончил такую школу милиции и уехал туда, а отец в это время уехал в Мурманск — убежал из дому, уехал в Мурманск и устроился на торговый флот. И вот у всех тех...

ЛНВ: Он же ещё был юнгой на «Товарище».

ЛВВ: Да. На «Товарище» он был. И он был инструктор какой-то альпинистской группы на Кавказе.

ЛНВ: Но это, в общем, какая-то там каша из его...

ЛВВ: Да.

ЛНВ: В каком году... Я так понимаю, юнгой на «Товарище» он был очень рано.

ЛВВ: Очень рано.

ЛНВ: Он какого года рождения, отец-то?

ЛВВ: Отец? По-моему, 1914-го.

ЛНВ: 1914-го, не раньше? Мне кажется, 1912-го.

ЛВВ: Не-не-не. В 1912-м году родился, по-моему, дядя Петя.

ЛНВ: Ага. В общем, короче говоря, если говорить про... кто москвич, кто не москвич, дядя Петя вернулся после всех поездок, после всей войны — и работал в Военном архиве, и жил в Военном архиве.

ЛВВ: Он и до войны там был.

ЛНВ: Да. Была там квартира прямо внутри Военного архива. Туда пройти, к нему домой, паспорт нужен.

ЛВВ: Он кончил МГУ...

ЛНВ: А дядя Лёша погиб где? В Финскую?

ЛВВ: Не, в Польше.

ЛНВ: А, во время Великой Отечественной...

ЛВВ: В 1944-м.

ЛНВ: Финскую он уже прошёл?

ЛВВ: Финскую прошёл, да.

[Слушайте, я поняла. Получается, что он жил в архиве. И что там, что дальше?]

ЛВВ: Он кончил МГУ, исторический факультет. И его назначили в эти...

[А то, что москвич, не москвич?]

ЛНВ: Потому что он москвич, да.

[Это Петя?]

ЛНВ: Да, это Петя.

[А Лёша?]

ЛНВ: А Лёша был тоже москвич. Его забрали... Он где работал, дядя Лёша?

ЛВВ: А он не работал. Он что-то такое, военное училище. И так у него была военная карьера.

ЛНВ: А потом, в войну, война...

[Он вернулся, нет?]

ЛНВ: Нет. Он в 1944-м погиб.

[На войне?]

[Значит, Нюша осталась в Москве, Вера уехала в Свердловск...]

ЛНВ: Шурочка.

[Шурочка потерялась. А, всё понятно. Значит, ваш папа поехал уже с семьёй?]

ЛВВ: Поехал сюда.

[С ребёнком уже, наверное, да?]

ЛНВ: Со старшим, да.

[Отправился на севера\ куда-то?]

ЛВВ: Нет. Он кончил... Ему написал друг, его одноклассник, написал: «Как хорошо! Давай кончай школу милиции и приезжай в Магадан». Он кончил школу милиции, да. Он успел здесь поработать в ГАИ. Ну, значит.. Фотографий нет.

ЛНВ.: Были фотографий, теперь нет. Всё отдал.

[Куда?]

ЛНВ: Двоюродной сестре. А та умерла быстро. И куда они делись, никто не знает.

ЛВВ: Ну я туда ещё съезжу.

ЛНВ: Да, папа, это бесполезно.

[А где?]

ЛВВ: Кто его знает.

ЛНВ: Прошло уже тридцать лет, это бесполезно.

Под Магаданом: вторая женитьба отца; братья от нового брака

[А вот чешская линия — это по маме?]

ЛНВ: Да. Ну, это от следующего брака. Мама его там умерла от туберкулёза, в Мяките.

ЛВВ: Да.

[Мама?]

ЛВВ: Мама, да.

ЛНВ: И там он...

ЛВВ: Она родила...

ЛНВ: ...женился на второй.

[Папа женился?]

ЛНВ: Папа его. А, женился на тёте Кате и отбил её у...

ЛВВ: У Сидельникова этого.

ЛНВ: У Сидельникова у этого. Хороший мужик, по-видимому, был Сидельников.

[Погодите, а?]

ЛНВ: Слава Богу, что освободился от этой скверной женщины. И этот брат, Лёша, который сейчас «чешская линия», — это его сводный брат младший.

ЛВВ: Да, от мачехи.

ЛНВ: От второй, мачехи.

[Поняла.]

Москва: семья решает отдать ЛВВ в детдом

[А в каком году умерла ваша мама? И где, и почему....]

 ЛНВ: По-моему, в 1943.

ЛВВ: В 43-м. Да. Она там работала.

ЛНВ: Отец был начальником лагеря.

ЛВВ: Да.

ЛНВ: В Магадане. «Золото моют в горах».

[Погодите! Она ж там умерла, получается. А отец женился второй раз? Вы поэтому в детдоме оказались?]

ЛНВ: Нет. В детдоме они оказались, потому что семейный совет был. И сказали... Ему было... тебе сколько было, лет девять?

ЛВВ: Да.

ЛНВ: И сказали...

ЛВВ: Тяжелая жизнь.

ЛНВ: Жить тяжело. Тогда отец уже потерял всякие...

[Мачеха злая...]

ЛНВ: Нет, на семейном совете. И отец тоже.

[Конечно, мачеха: кто ещё.]

ЛНВ: Что «одного ребёнка»... Ну конечно, наверное. «Одного мы должны отдать в детдом, потому что мы не прокормим».

ЛВВ: Да.

[А детдом взял? Детдом брал — всех, при живых родителях?]

ЛНВ: Да, брал.

Отец пытается отравить ЛВВ люминалом (снотворным)

ЛВВ: Но до того...

[А к бабушке?]

ЛВВ: ...до того была трагедия. До того, значит, он по пьянке кричал, что «всех убью, а сам повешусь».

ЛНВ: Ну, может быть, все не в себе были.

ЛВВ: И решил нас потравить люминалом. Ну, я его, естественно...

ЛНВ.: Он какой-то был, мужик, капец, какой...

ЛВВ: Я, естественно...

ЛНВ.: Конечно [не получилось], отцу было двенадцать лет, когда он умер.

ЛВВ: Все, так. Ага. Ну так вот. И вот он этого люминалу дал мне.

[А люминал [шепотом] что за хрень?]

ЛНВ.: Это снотворное.

ЛВВ: Это снотворное. Дескать, это, обожрутся — и помрут. И я, не помню, две, что ли, пачки я сожрал. Запивал из эмалированной кружки водой.

[Зачем сожрал-то?]

ЛНВ: Отец сказал: надо жрать.

ЛВВ: Да. И как пьяный, ходил. А у Вали Поляковой, наискосок... в общем, боком к Надьке — комната была. Там была Мария Марковна.

[Это было ещё там? Или здесь уже, в Москве, было?]

ЛНВ: В Москве! На Волхонке.

ЛВВ: Волхонка, 5-6.

[И там вы жили? Простите, вот ваша семья там жила одна, а остальные все вот ваши братья-сёстры уже там не жили?]

ЛНВ.: Конечно, жили.

ЛНВ: Жили, там все жили.

ЛНВ.: Укомплектованы были.

[Укомплектованы?]

ЛНВ: Да, всю войну. Пока там все не женились, не разъезжались.

ЛВВ: Да. Там потихонечку расползались.

[Там была коммуналка, но там родственники в основном жили?]

ЛНВ: Сначала все там жили, а потом потихоньку...

[...менялось?]

ЛНВ: …Была флуктуация такая.

ЛВВ: А Марья Марковна, соседка...

ЛНВ: Она в 1948-м умерла.

ЛВВ: Соседка Марья Марковна — она работала в аптечном... Как он там? Не аптечный — фельдшерский пункт, метро «Арбатская». И там напротив военного этого универмага. И вот, значит, эта Марья Марковна меня положила... Она, так как она имела фельдшерское медицинское образование, она меня положила на каком-то матрасике под кровать. А отец бегал по квартире и кричал: «Где Витька? Кто Витьку видел?». Никто не видел. И я там три дня проспал под кроватью. Она меня поила...

[Три дня?]

ЛВВ: И она меня поила, Марья Марковна...

ЛНВ: Я не верю, что он столько съел. Наверное, уже детская память.

Родственники не берут ЛВВ к себе

[Слушайте, а почему отдали в детдом, когда были кругом родственники — тётьки, дядьки, всякие дяди там, всё?]

ЛВВ: Ну, вообще-то родственники родственниками, но... Ну, во-первых, чтоб к дяде Пете пойти домой, это надо за месяц подавать заявку...

ЛНВ: Да, если бы он тебя официально...

ЛВВ: ...чтобы тебя проверили.

ЛНВ: Там же тоже у него было [дети]...

ЛВВ: Там же Военный архив.

ЛНВ: Если бы было... у дяди Пети двое только, что ли?

ЛВВ: Двое.

[А вот Нюша, которая одинокая-бездетная, почему она не взяла?]

ЛНВ: Не знаю. Почему тебя тётя Нюша не взяла?

ЛВВ: А?

ЛНВ: Вот тётя Нюша тебя отдала в детдом, по сути дела. Почему?

ЛВВ: Ну, у неё свои дела в Москве какие-то.

ЛНВ: Может, их даже в известность не ставили.

ЛВВ: Может быть. Потому что всё это дело, я как себя помню, приходила капитанша, Бойко по фамилии. И она даже инспектировала нашу семью: как мы живём, чем питаемся, там, и так далее.

[Надо же, как.]

ЛНВ: Ювенальная опека.

ЛВВ: И потом потихонечку, значит, сидела оформляла там, как это зовется, детская комната милиции, там у меня... всё подряд.

В детдоме

ЛВВ: И, наверное, где-то через год встал вопрос: кого отдадим в детский дом. Я говорю: «Меня: у меня там друзья».

ЛНВ.: Да.

ЛВВ: По школе там, по... А детский дом напротив пузея Мушкина [Музея Пушкина - традиционная шутка ЛВВ]. Там старинная церковь есть и большая церковь. А во дворе, с куполом — это наш детдом.

[Детдом был? И вы спокойно с ними дружили, общались, играли — и решили тоже в детдом пойти?]

ЛВВ: Не помню, какой. Двадцать первый или двадцать второй он был по номеру.

[И в каком году вы, значит, в детдоме оказались?]

ЛВВ: В пятьдесят...

ЛНВ: В 1952-м, получается, или в 1953-м.

ЛВВ: В пятьдесят...

ЛНВ: То есть уже в 1952-м?

ЛВВ: В 1952-м, по-моему.

ЛНВ: Потому что в 1953-м их хотели погнать на похороны Сталина...

ЛВВ: На похороны.

ЛНВ: ...и их отбил директор детдома, и они из-за этого выжили: их же там...

[Задавили бы.]

ЛНВ: ...затоптали бы.

В детском саду. Воспитательный дом

[Вот это сейчас, да, сейчас отдельно спрошу. Значит, я хочу спросить: значит, вы в 1947-м с отцом приехали — и мачехой — приехали в Москву?]

ЛВВ: Да.

[И вам было шесть лет. Как вот вы помните Москву? Как вы её увидели? Вы что-нибудь вспомните?]

ЛВВ: Ну, во-первых, меня в такой НКВД-шный детский сад наладили. А эту, по набережной, мимо Воспитательного дома, мимо Дома на набережной вот этого вот, высокого здания...

[Да-да-да.]

ЛВВ: ...с той стороны. Там, где на горе, на Гончарной улице, там церковь. Сейчас там целая... монастырь там какой-то образовался. А церковь...

ЛНВ: Да. Да.

ЛВВ: ...а церковь называлась что-то там «На Болвановке».

ЛНВ: Ну, может быть.

[На Болвановке, да.]

ЛВВ: Сейчас там сделали какие-то две башни...

ЛНВ.: Да-да-да.

ЛВВ: Вход большой...

ЛНВ.: Какой-то... Никиты, что-ли, какого-то. Не знаю.

ЛВВ: Михаила, что ли.

ЛНВ.: Никиты. Ну, не важно.

[И вы что-нибудь помните?]

ЛВВ: А я ходил по набережной, ну шесть лет уже, взрослый уже!

[Сам ходил?]

ЛВВ: Ходил пешком в детский сад и из детского сада.

ЛНВ.: Ну сколько? Довольно далеко же. Я сама ходила.

ЛВВ: Ну, как далеко...

ЛНВ.: Станция близко.

ЛВВ: Нет, не очень. Можно на автобусе: восьмой автобус ходил. От Крымского мо\ста, по набережной ходил куда-то туда. Ну, можно так, а можно и пешком. Я пешком предпочитал. Там, где сейчас ФАНО, там бы\ла Медицинская академия.

ЛНВ.: Ну да, на Солянке.

ЛВВ: А внизу, от Солянки к Москва-реке наискосочек шли такие полуподвальные окна. И там все время собаки лаяли, что-то пищали: что-то там, какие-то лаборатории были медицинские. И я, естественно, решил... решил посмотреть, что это такое. И я ходил и в каждую внутрь туда заглядывал. Где бедные дома. А потом поворачиваешь в сторону Кремля, в сторону Кремля поворачиваешь — с правой стороны Воспитательный дом. Знаешь Воспитательный дом?

[Не знаю Воспитательный дом.]

ЛВВ: Да! Воспитательный дом. Как он назывался-то? «Дом ангелов». <...> «Дом ангелов» он назывался, потому что там была великая смертность.

[«Дом ангелов» — это в советские годы уже так назывался?]

ЛВВ: Нет, при царе. Этот дом — единственный... ну, не единственный, но один из тех, которые французы не сожгли. Потому что когда мимо кинотеатра «Иллюзион», мимо высотного дома проходишь по Гончарной улице к Таганке, то с правой стороны там дом, вот за той самой церковью — там табличка такая есть: «Здесь был граф такой-то, жил граф такой-то, директор Воспитательного дома». Когда французы пришли, он побежал к французам и говорит: «Слушай, товарищ Наполеон, не трогай...».

ЛНВ: Сирот!

ЛВВ: «...моих сирот, не трогай моих сирот». И он охрану французскую выставил. И этот дом — он сохранился.

[А вы эту историю знаете откуда?]

ЛВВ: От деда.

[От деда? О!]

ЛВВ: Ну, в смысле, от отца, от отца.

Ваганьковское кладбище

[И, значит, вы помните себя вот, что вам шесть лет и вы ходите пешком в детский сад?]

ЛВВ: Я не только в детский сад, я и... Пятачок на метро найдёшь где-нибудь, как-нибудь, на...

ЛНВ: Не «найдёшь»!

ЛВВ: Под языком [спрячешь]. Наворуешь.

ЛНВ: Вот именно.

ЛВВ: Бутылку какую-нибудь сдашь — и едешь куда-нибудь там в Сокольники, а оттуда пешком.

[О!]

ЛНВ.: Да, они...

[Но это же было не... всё-таки не в шесть лет, наверное?]

ЛВВ: В шесть лет.

ЛНВ: Ну да. А он брата таскал этого.

ЛВВ: А брату было... он 1945-го. Ему было...

[Ему было два.]

ЛНВ: Я думаю, что ему было три.

[Три и семь, где-то так.]

ЛВВ: Нет, года четыре ему, наверное, было. А тогда в кармане обязательно лежала вертушка крана. Потому что дворники поливали мостовые, а пить-то хочется. Подойдёшь к крану, откроешь, попьёшь, кран закроешь и пошёл дальше.

[Это у вас кран-вертушка?]

ЛНВ.: Ну, эта нахлобучка, да, на этот штырёк.

[Гениально. Попить было негде. Ну, то есть а не было там этих автоматов?]

ЛВВ: Были.

[Они были!]

ЛВВ: Когда Лёшка плакал — я помню, мы до Сокола доехали, а от Сокола пешком пошли. Дошли до Ваганьково — он плачет незнамо как. И мы, значит, там.. И мы дошли до Ваганьковского кладбища. И я пошёл ему показать, где тут наши все лежат: там не только наши, там и...

Могилы родственников и знакомых на Ваганьковском кладбище

[А вы знали, где лежат? В восемь лет?]

ЛВВ: Да!

[Где кто лежит? То есть вас кто-то водил туда, на это кладбище?]

ЛВВ: Водил, отец водил туда.

[По праздникам?]

ЛВВ: Не только по праздникам: раз в месяц, наверное. Он Полине Ивановне сделал такую мраморную дощечку в память её.

[Полина Ивановна — мама, да? Мать его? Которая умерла где-то там перед войной?]

ЛВВ: И, значит, эта дощечка — мы туда подошли, и я ему говорю: «Вот, запоминай, там наш пятидесятый участок — вот тут пройдёшь, вот тут было дерево, а слева проход там между могилами — и наши». А наши там — не просто наши: наши по матери и по бабке, Ягнюки.

[Ягнюки?]

ЛВВ: Ягнюки фамилия.

[А, ее девичья? Тульские?]

ЛВВ: То есть и вот там... Да, вот там сестра уже Анастасия — мы с отцом... Она жила в переулке за Елисеевским гастрономом. И мы ходили: когда эта тётя Наля, Анастасия, ещё жива была, красивая такая тётка... овальная такая какая-то квартира... Мы туда заходили на второй этаж. Она нас покормит чем-нибудь там. А я всё ходил за ней и дёргал за юбку: «Повернись ко мне! Ой, какая ты красивая!». [Смеётся.] Тётя Наля — она опять чего-нибудь на кухню пошла; я её — дёрг: «Подожди! Повернись! Ой, какая ты красивая!».

[Ой, хулиган вообще. Слушайте, а вот вы ходили... Значит, вам восемь лет, вы младшего брата тащите на кладбище и говорите: «Вот могилы; запомни, где; поминай». А что имелось в виду — «поминай»? Как вот, как поминали?]

ЛВВ: Поминали?

[Что значит «поминать»?]

ЛВВ: Поставить забор, покрасить кресты.

[А!]

ЛВВ: Ну, посадить цветочки по весне. Отец всё время сажал почему-то длинные такие цветы — «золотые шары» называется, жёлтые такие.

ЛНВ.: Надо возобновить.

ЛВВ: А по углам у нас, в конце концов клён вырос. Но когда он был небольшой, мы ещё его: «Бог с ним, пусть растёт».

ЛНВ: А сейчас он, зараза, всё засыпает.

ЛВВ: А когда вот там вот это дерево начало заваливаться потихоньку, мы с Юркой решили, с моим братом, решили, что его надо пилить. И я, значит, подумал-подумал. Мы, значит, верёвкой привязывали, привязали туда, [изображает звук пилы] вот такой кусок — и он — бдзынь! — вниз. И на верёвке повис. Потом его, значит, вниз туда спускать. А когда уже ну где-то метра три оставалось, мы что-то не так рассчитали, что он какой-то большой — и Юрка его вниз! Так его чуть не сдёрнуло с этого дерева головой об решётку.

ЛНВ: Юрка вообще неуклюжий в этом смысле.

[А! То есть вы продолжаете ухаживать за этим участком?]

ЛВВ: Да, а как же?

ЛНВ: А там интересная была история по поводу того, как у нас подселенцы там появились, дальние родственники, которые рядом были.

ЛВВ: Леоновы, да, это тоже от Ягнюков, помесь нас и Ягнюков. Тёть Нюша меня всё...

ЛНВ: А! А там во время войны в их могилу попала воронка... ну, попала бомба.

ЛВВ: А, у Ягнюков, да.

ЛНВ: Да. И их тётя Нюша пустила на наш участок. Ну как бы, видимо...

ЛВВ: Да. Но они — хорошие родственники. Тёть Нюша их хорошо...

[«Пустила» — в смысле, кого-то похоронить пустила?]

ЛНВ: Там — всё, что выворотило...

[А!]

ЛНВ: ...бомбой, они подхоронили у нас. И они с тех пор у нас обосновались, на нашем участке.

[А тот избомбленный участок, то есть..?]

ЛВВ: А такая и есть воронка.

ЛНВ: Нет, папа, нет, нет там воронки, там уже нормальные могилы чужие.

ЛВВ: Чужие уже, другие могилы, по-моему, да.

[Понятно.]

ЛВВ: А вообще Ваганьковское кладбище...

ЛНВ: Нет, некоторые тётки там ездят на наш...

ЛВВ: Ваганьковское кладбище было — наш участок, потом конец участка, какой-то ручеёчек — и всё. И с левой стороны памятник погибшим на Ходынском поле во время коронации.

[А, да-да.]

ЛВВ: А с правой стороны там ещё чего-то. Так сейчас этот ручей засыпали, а кладбище расширили ещё метров на пятьдесят-шестьдесят дальше туда, до рэльсов [так!] прямо Белорусской дороги — кольцевой дороги автомобильной и Белорусской железной.

[Ну. И вот мне интересно: а там сейчас только можно подхоранивать — в смысле, кремации, да?]

ЛНВ: Нет.

[Можно?]

ЛНВ: Если у тебя вышел срок...

ЛНВ.: А у нас ещё просто не выходил тогда. Что маму, маму недавно...

[Да?]

ЛНВ: Да. Маму гробом хоронили.

[Да?]

ЛНВ: Да.

[Почему мне казалось, где-то в другом...]

ЛНВ: Но там пока непонятно, поэтому... Маме хватило места, а вот следующий... Если числится один, а у нас там четыре места. То есть это либо за кем-то другим числится...

ЛВВ: А у Леоновых дело было плохо.

ЛНВ: Как-то так, надо выяснить.

ЛВВ: Отец был главный инженер завода...

[Это про кого?]

ЛНВ: У Леоновых.

ЛВВ: Про Леонова.

ЛНВ: Ягнюковские, другая ветвь, другая ветвь.

ЛВВ: Подхоронили, подхоронили нам.

ЛНВ: Прабабушка.

Родственники, связанные с авиацией

ЛВВ: Это тоже от этих, от Ягнюков, от сестёр от этих, от Анастасии... В общем, одна из сестёр, Любочка, — она была женой главного инженера завода «Знамя Труда», где выпускают «МиГ», «МиГ».

[Да-да. Да, я знаю, да.]

ЛВВ: Они теперь туда переехали, к вам.

[У нас там филиал. В Луховицах филиал был всегда, а в Москве головной завод].

ЛВВ: А у нас там [на кладбище в семейном захоронении] Анастасия была, да.

[Да, там был филиал. И моя, простите, моя тётка, тётка моей мамы — я вклиниваюсь со своими воспоминаниями — и она была в Гризодубовском полку. Это лётчики...].

ЛВВ: Летучие.

[Летучие, да. И она в Москве обосновалась довольно давно. И она после войны... и муж её был тоже лётчиком. И после войны они обосновались в Москве, и работали они вот с этими «МиГами», причём в министерстве авиации, и жили они на Котельнической. Но мой дед с ней поссорился — это сестра старшая, — он с ней серьёзно поссорился, потому что как-то они приехали к ней на дачу, а она сказала: «Извини меня, я дачу своей подруге дала, вот». И что, он уехал, потому что они не могли бы вот сейчас: «Как бы я её уже отдала другому человеку на время». Он обиделся. После этого он с ней не разговаривал вообще очень долго. И, ну, как бы у них сын был, и контакт мама пыталась найти очень долго и тоже не могла найти... По поводу «МиГов» я... А, да, и она говорила моей маме с папой, когда они закончили институт в Рязани: «Приезжайте в Москву, я вам работу тут найду, квартиру, в общем, дадут, всё». Но папа отказался! Мама хотела — папа говорит: «Не хочу я в Москву эту»: человек Москву не любит.]

ЛВВ: Этот завод очень хорошо строил жильё. И вообще был у него внутри завода маленький аэродром, который на Ходынке, где Чкалов разбился в своё время. Это принадлежало этому заводу. У них был свой самолёт, они летали — каждую субботу-воскресенье, там, ну, сто человек, и летали, допустим, в Ереван. И вот так однажды они летели в Кисловодск...

ЛНВ.: Да-да-да, наши...

ЛВВ: ... и самолёт разбился. И там [на кладбище], значит, главный инженер, его Любочка, его дочка — и вот сейчас ещё последняя дочка в прошлом году умерла, в позапрошлом уже. Новый памятник они сделали...

[Угу.]

ЛВВ: О том самом периоде. И... воткнули, значит, последнюю дочку эту.

Дальние родственники

ЛВВ: И, значит, что ещё-то интересного. И меня всё время тёть-Нюша... тёть-Нюша всегда меня колола: «Ты, — говорит, — такой прям путешественник весь из себя. Давай, — говорит, — этого Пашку из пьянки вытаскивать». У нас вот два маленьких креста, где Ягнюки: там Паша и ещё кто-то — отец и...

[И это Леоновы, да?]

ЛВВ: Ягнюки.

[Ягнюки, я поняла, да.]

ЛВВ: Дак давай его вытаскивать, я познакомлю вас. И так и не успела она познакомить. Вот.

Прогулки по центру

[Ну слушайте, вот мне вот чего интересно. Вот вы, допустим, зачем вы ехали на Сокол, чего вам тут-то не сиделось?]

ЛВВ: Я хотел попробовать...

ЛНВ: Они как-то там таскали.

[Чего вы делали?]

ЛВВ: Я из детского сада ходил не только по набережной.

[Так.]

ЛВВ: Я ходил по Солянке, по Варварке, по Александровскому саду. Потом, значит, я решил, что надо уехать куда-нибудь ещё дальше, куда-нибудь там.

[Чтобы смотреть вокруг?]

ЛВВ: Да. Просто, чтоб знать Москву.

[А вы себя чувствовали москвичом тогда?]

ЛВВ: А как же!

[Ну вообще философский вопрос.]

ЛВВ: У меня тогда...

ЛНВ: Папа, не перебивай, да.

Стройка на месте храма Христа Спасителя

ЛВВ: Где храм Христа Спасителя, там была стройка этого самого, Дворца...

[Да-да-да. Вы видели её?]

ЛВВ: ...Советов. Нет, Дворец Советов, слава Богу, нет.

[Нет, стройку видели.]

ЛВВ: Ну, а как же. Там была забором окружена стройка.

ЛНВ: Он вообще, да, знаешь, иногда говорит — слушает потом по радио передачу: «Странное дело: вот они рассказывают, что это было, например, в каком-то тридцать каком-то году. Хотя я помню, как это было!».

ЛВВ: Понимаете, несчастье... несчастье такое, что я помню, я визуально помню.

[Что, храм сам?]

ЛВВ: Нет, не храм.

[Там-то уже развалины.]

ЛВВ: Вот эти вот чугунные, стальные эти, опоры по кругу стояли — ну, центральные опоры этого дворца. Потом их частично... два пути: перед войной отправили.

ЛНВ: Куда?

ЛВВ: Одну часть отправили на мост — вот этот, Крымский мост, который сейчас строят Ротенберги. Он должен был соединить Керченский и Таманский полуостров. Но они утонули.

ЛНВ: Мне кажется, что он уже знает из телевизора...

[Это история о... да?]

ЛНВ: По телевизору.

ЛВВ: Да.

[По телевизору?]

ЛВВ: По телевизору, да. А так вообще-то их увезли частично на Печору, на Воркуту, там построили... Там была переправа всегда, паромная переправа, там поезд с углём... В Череповце было доменное производство. Из Ковдора под Мурманском везли железную руду, а из Воркуты везли уголь. Они соединялись в Череповце и выплавлялась сталь. Сейчас там гигантское производство.

[А в каком году их увезли? Когда уже решили, что не будет никакого Дворца Советов?]

ЛВВ: Дворец закрыли только в 50-каком-то, [19]55-56-м году.

[И потом развезли все эти штуки?]

ЛВВ: Всё, всё это развезли.

[А вы не слышали каких-нибудь историй про эту стройку? Что там как бы что-то такое происходит? Что строят?]

ЛВВ: Там, понимаешь, мы... там были большие эти конструкции, и мы там на плотах ходили.

[Вас пускали вовнутрь? То есть можно было?]

ЛВВ: Сторожа свистели. А мы от них отхрякивались, убегали, рыбу ловили — каких-то килек.

[Ели килек или кошкам? Ну, сами?]

ЛВВ: Ели сами.

ЛНВ: Голодные были, как...

[Да-да-да, я понимаю.]

ЛВВ: Сами ели. А там, значит, всякая местная пьянь собиралась во время получек, а мы дежурили: «Ага, выпили! Всё». «Мужики, — там, — не выкидывай далеко бутылки, мы их подбираем». Мы их подбирали и возили... носили через Каменный мост, направо, где церковь в Берсенях, был приём... был приёмный пункт посуды. Мы туда, значит, носили эти бутылки, получали какие-то денежки. А на Остоженке, где сейчас комплекс этой самой, какой-то артистки... У Ростроповича как жена-то?

[Вишневская, Галина Вишневская.]

ЛВВ: Вишневская, во. Там комплекс Вишневской, а напротив был хозяйственный магазин. И мы там покупали складной ножик, большой такой ножик, шестьдесят пять копеек стоил. Ну, в общем, этих бутылок насобираешь...

Самодельный нож

ЛВВ: Всё время у нас нужен нож. Например, в детстве я в Киргизии, когда лагерь был у отца — уже немецких военнопленных: там был большой лагерь Кызыл-Кия, а река называлась Исфайрамсай. И вот идешь туда к каменоломне этой, они такого цвета, гранит, зеленоватого цвета, гробили, эти, немцы. А вообще лагерь был большой: два барака, где немцы ночевали, один барак, где столовая, один барак, где помывка, и, вот это, административный двухэтажный корпус, где отец наверху был. Я к нему приходил, а у него был вот такой карандаш, толстый такой карандаш, синий и красный — он двухцветный, карандаш. И я всё время: «Ой, папа, дай мне такой карандаш!» — «Зачем?» — «Надо!» — «Ну, раз надо — значит, надо». А потом я у него выпрашивал бритву «Нева». И вот, значит, выдавливаешь этим гвоздём грифель, обламываешь его, потом обратно задвигаешь — и в это пустое пространство, в щель, туда запихиваешь бритву и приматываешь её суровой ниткой к стеблю карандаша. А потом, значит, коробка от этой самой, от спичек, её открываешь и вырезаешь, чтобы стебель карандаша был тупой, а лезвие острое — его туда, в коробку, и всё это — нож.

[А нельзя было проще нож найти? По-другому нельзя было достать нож?]

ЛНВ.: Если можно...

ЛВВ: Никак! Да всё было дефицит!

На украденные в церкви деньги ЛВВ покупает сестре туфли

ЛВВ: Я же это... Ольке... это, мать меня послала\ на...

[Мать — это уже мачеха?]

ЛНВ: Они очень дружные были, да. Они с этой Ольгой очень дружили, батя.

[Ольга — это кто?]

ЛНВ: Сестра. Даже сестра не сводная, а...

ЛНВ.: А, это...

[Получается, совсем от, это...?]

ЛНВ: От мачехи.

ЛВВ: Да, двоюродная, как там? Приёмная сестра, съёмная-приёмная. А родная, хорошая девка была. И вот, значит, меня мать послала\... такую тарелку с яйцами, а сверху, этот, кулич, кулич. И послала меня, щас, собора-то этого [Храма Христа Спасителя] не было. А послала меня там в какое-то... Яков какой-то.

[В Москве же?]

ЛВВ: Вот этот, соборчик-то. На Остоженке, на горушечке. В общем, Илья, Илья — вот какой собор.

[Обыденный?]

ЛВВ: Илья Обыденный, да.

[Это вот какой год был примерно?]

ЛВВ: Ну, не знаю. Пятьдесят какой-нибудь там, четвёртый. Вот она меня послала\ туда просвятить [так!] это дело. И дала три рубля. А там, значит, попик идёт — такой веник, как у нас вот пол подметать, только поменьше. Засовывает в кувшин — и пш! пш! Думаю: гад, он же промочит, его потом жрать не захочешь! И я отодвинул это дело, а сзади идёт служка с подносом большим, на голове держит. И туда все кладут денежку. Я, значит, это, три рубля туда положил и — ать! — двадцать пять взял.

[Понятно.]

ЛВВ: И, значит... А Ольге отец... мой отец — он, значит, ей чинил ботинки: тогда плохо было с обувью и вообще со всем было плохо. И вот он эти... была кожимитовая подошва: это кожа, каким-то образом сращенная с картоном, — какая-то дребедень, которая протирается за две недели...

ЛНВ.: До дыр.

[Ага.]

ЛВВ: Насквозь.

[Кожимитовая?]

ЛНВ: Да.

ЛВВ: И вот он ей прибил какую-то резину — тоже где-то украли, не помню где. Потом, значит, обрезал её, а там ошмётки висят. И она с такой неохотой... А ей в школу надо — ой, целая проблема.

В поезде из Киргизии крадут обувь

ЛНВ: У них с обувью какой-то бзик. Они очень любили нормальную обувь. Этот не хотел выходить в девчачьих: его ограбили в поезде — и он в девчачьих сандалиях не хотел выходить из поезда. Прямо орал как резаный: «Не пойду!».

ЛВВ: Да.

ЛНВ: «Позорно!». И такой он, не маленький уже был, наверное.

ЛВВ: И да, и обчистили, когда мы в Москву ехали из Киргизии. Ой, мы...

ЛНВ: Короче говоря, обувь — это бзик прямо семьи. Надо, чтобы обувь была хорошая.

ЛВВ: Романы Рабиной [прим. — Дины Рубиной!] читала?

[Ну... нет].

ЛВВ: Нет? Вот у Рабиной — она сама азиатка, еврейка и, в общем, она хорошо помнит свою эмиграцию в эту самую, в Узбекистан. Там старый Ташкент описывается. У, его же перестроили, когда Брежнев рухнул с дуба на... Трибуны рухнули: землетрясение было. И Ташкент отстроили прямо сейчас не знамо как; он как Астана стал, такой — прямо ай-яй-яй. А тогда он был — говённенькие вот эти вот заборчики, как они там? А, ослы какие-то, где-то чего-то как-то... Грязища, пылища. И вот мы когда в Ташкент приехали, загрузились — и мы заняли целое купе: нас [детей] вагон и отец с матерью. И здесь повесили одеяло — до полу не доходило вот столько. Ну и мы там спали — голова к голове, ноги к ногам там, кто как. И вот, значит, у меня украли ботинки. А мы приезжаем на Казанский вокзал. Уже зима — не зима, но...

ЛНВ: Не зима.

ЛВВ: Но осень, поздняя осень.

ЛНВ: Осень была уже.

ЛВВ: Но уже ж снег. А недалеко от Казанского вокзала, в сторону Ново-Басманной, там, где церковь по рисункам Петра, Рязанские переулки — там жи\ла семья матери... мачехи. Баба Наташа, ещё какие-то там. Отдельно у них жил...

ЛНВ: А у мачехи девичья фамилия как была?

ЛВВ: Э, не помню.

ЛНВ: Дядю Лешу надо спросить.

ЛВВ: Не помню.

[Угу.]

ЛВВ: Я помню, что...

[Дядь Лёша — её..?]

ЛНВ: Сын родной.

ЛВВ: Ну так вот, и я, значит,  яхай там поднял: «Никуда не пойду! Ай-яй-яй, бисиком-то [так!] холодно!». А мне говорят: «Одень Ольгины боты». Я говорю: «Что?! Девчачьи боты — мне?» Это же какое унижение! «Ни в коем случае!». — «Тогда иди бисиком! Иди, пожалуйста». И только мы вышли, я смотрю — о! Бог ты мой, снег! И по снегу бисиком. Я говорю: «А, папа, я так не могу, надо всё-таки какую-то обувь». Он говорит: «Ну ладно, иди в этот, как его, в вокзал, подожди: мы сейчас пойдём в эти, Рязанские переулки, у бабы Наташи попросим какую-нибудь обувь и вообще там переночуем» — потому что почему-то поезд приходит вечером. И вот, значит, мне принесли какие-то более или менее галоши, я в них пошлёпал туда, утром мы приехали уже сюда, через Красные ворота.

[А доехали на чём — на метро или на..?]

ЛВВ: На метро. И так вроде и жили себе, ничего себе.

На украденные в церкви деньги рассказчик покупает сестре туфли (продолжение)

ЛВВ: И вот, значит, четвертак я добыл в Илье Обыденном — и: «Олька, — говорю, — пойдём по Остоженке».

ЛНВ.: Они купили ей ботинки!

ЛВВ: Мы пошли по Остоженке — а там напротив овощного магазина на углу был большой обувной магазин. Мы заходим в этот обувной магазин, и я с такой при... мордой [стучит]: «О, это не кожа!». [Стучит.] «О, вот это кожа! Выбирай, — говорю ей, — туфли себе». И она выбрала вот такого цвета, красного.

ЛНВ: Воропаева! [Девичья фамилия мачехи ЛВВ и матери Ольги.]

ЛВВ: Воропаева, точно. И она выбрала вот такие красные туфельки, с ремешком таким, с перегородкой.

[Да-да-да.]

ЛВВ: Вот. А, ой-ой-ой, а продавщица смотрит на нас квадратными глазами, говорит: «А кто расплачиваться будет?». А я говорю: «Я!» — и ей четвертак даю. Она: «Ох!». Это большие деньги по тем временам!

[А сколько стоили туфельки, не помните?]

ЛВВ: Ну, что-то около пяти рублей.

[Да?]

ЛВВ: Ну, четыре с чем-то, что-то такое. Вот так. А старые мы в пакетик!

[Все смеются.]

ЛВВ: ...На всякий случай. И пошли — там когда из Кропоткинской выходишь, то вниз от метро, и тут на углу была булочная. Сейчас там какой-то, не помню какой магазин...

ЛНВ: Itaita.

ЛВВ: ...какой-то другой. А у этой булочной, туда дальше по улице если идти, то с правой стороны была пекарня. Поэтому в этой булочной всегда был хороший тёплый хлеб. И вот, значит, мы пошли. Я говорю: «Давай купим себе [с придыханием] по сайке!». А сайка — это такая мягкая белая булка, французская такая, ага, прямо ай-яй-яй.

ЛНВ: А почём, я прослушала, ботинки-то были?

ЛВВ: А? Пять... четыре с чем-то. А два червонца я, значит, себе, и мы пожрали!

[Довольно много она дала в церковь: пойдёшь и... три рубля дала — много.]

ЛВВ: Много. Но там были какие-то очень богатенькие, которые двадцать пять положили.

[Ну то есть... а можно было идти в церковь с этими яйцами? И, в общем, было не стыдно, что ты идёшь в церковь?]

ЛВВ: Ну?

[Вам не было стыдно, что это какое-то мракобесие..?]

ЛНВ: Пошёл, да..?

ЛВВ: Нет, там были те, которые вообще ничего не платили.

[Не-не-не, вот вы шли с яйцами в церковь.]

ЛНВ: Это не было зазорно?

[Советский пионер?]

ЛВВ: Нет. Я ещё не пионер. Я ещё октябрёнок.

[Октябрёнок, тем более.]

ЛНВ: Вот дядя Лёша говорит: «Вы вспоминаете, как мы ходили босиком от Волхонки до Красных ворот?». Босиком!

[А, это отличное воспоминание. Так, вспоминаем.]

ЛВВ: И вот, значит, мы... Я прихожу домой, и первое, чего получаю, — это от мачехи подзатыльник. А у мачехи был... весы, такие весы с чашками: гирю кладёшь... Она всё время посылает меня за хлебом — а ты, значит, продавщицу «колешь»: «Отрежьте мне так, чтоб довесочек был!». И пока идёшь домой, довесочек этот хаваешь. А домой приходишь, она — раз! — на безмен на этот: «А! — бздынь по затылку. — Сволочь! Сожрал!». И тут, значит, мы, это...

[Сайки, да?]

ЛВВ: ...приходим, да...

ЛНВ: Съел сайку.

ЛВВ: Она мне, на всякий случай, — бац! — подзатыльник. Обшарила — два червонца! «Ааа! Откуда? Украл, сволочь, где-то?». Бац — ещё раз по затылку. Я говорю: «Я честно заработал!».

[А почему не спрятал? Пришёл домой — и мачеха же может проверить. Почему не спрятал-то?]

ЛВВ: Спрятал в карман!

[Но она же всё... Найти ей...]

ЛНВ: А некуда.

ЛВВ: Некуда. Куда?

Подмосковье: туберкулёзный санаторий

[Скажите, а вам было тогда уже, если пятьдесят четвёртый год, то вам уже лет тринадцать. И вы ещё октябрёнок? Какая-то неувязка.]

ЛВВ: Двенадцать. Я поздно стал пионером в детском доме. Когда мы пошли... была ёлка, но не Кремлёвская, а в Колонном зале. И меня как хорошего пионера — я подворовывал, но не попадался — и вот меня как хорошего пионера на эту ёлку... Ну, подарок, естественно, там, как же. Подарок. А напротив магазин «Москва» был. И вот, значит... А там грузчиком в кондитерском отделе работает мой папа. А я, значит, потихонечку начинал туберкулёзничать. И вот, значит, по Сивцев-вражку туда вверх — народный суд, тоже потом придётся его вспомнить. А напротив был диспансер. И вот меня туда, значит, направили — уже в детдоме! Направили — я там был, наверное, полгода. Нас вывозили на каких-то роликах-кроватях, в спальных мешках — вывозили, открывали окна — и мы, значит, это, на террасе — хрр! — спать все.

[Такая была методика — холодом...]

ЛВВ: После обеда спали все. А потом после этого мне дали направление в какой-то Дом отдыха детский. Это, вот вы... Внуково — находится он. От шоссе поворачиваешь на Внуково — сейчас не знаю, тоже, наверное, — а потом к аэродрому. А это шла вниз — вниз река Ли\ховка, Ли\хова. <...> Это Наташа знает: эту Лихову она проезжает, когда едет к Живолуп [подруге]. Лихову проезжаешь — она пересекает, это, Калужское шоссе и выходит в усадьбу Астафьево, в пруд в этот.

[И там у вас был типа летний санаторий или как?]

ЛВВ: Ну, санаторий был. Мы... Ну как, весной увезли, а осенью только я, это, к поправке пришёл.

[Сам?]

ЛВВ: На весну и на лето было, сезон такой. Это самая последняя встреча с отцом — ну, предпоследняя. Они взяли с Юркой «полуторку» — отец пьяненький в кабине, а Юрка сидит-дрожит в кузове. Они проскакивают дальше, на правительственный аэродром. Отец: «Мы не звонили — давай обратно». Машину разворачивает, они едут обратно, отец опять спит. В общем, полдня они так мотались туда-сюда, туда-сюда. Потом в конце концов Юрка уже совсем задубел. Ну, уже конец.

[А Юрка — это?]

ЛНВ: Старший брат.

ЛВВ: Старший брат мой.

[Старший брат, да.]

ЛВВ: Тридцать восьмого года, вот. И вот он, значит, задубел совсем. А тут, значит, мне кричат: «Виктор, иди! Иди на проходную: там папа приехал!» Ну, я, значит, к нему, там, ай-яй-яй. А мы каких-то грибов насобирали...

ЛНВ: Дядь Лёша пишет: «Действительно, пешком, босиком, вода из-под уличного крана». Я спрашиваю: «Сколько раз ходили?» — «Много раз!»

[А зачем?]

ЛНВ: И за город ездили в походах по чужим огородам.

ЛВВ: Ну да.

[По чужим огородам за город — понятно. Зачем они ездили на Сокол и причем туда и обратно пешком? Он подтверждает?]

ЛНВ: Сейчас проверим.

ЛВВ: Он слушает, да?

ЛНВ: Нет, он не слушает. Он пишет. Я ему...

[Я потом дам эту запись Наташе.]

ЛВВ: Ну. Ну так вот. И вот, значит... А мы насобирали — ну, территория-то большая: туберкулёзный [санаторий]. Мы по околицам, по кустам там насобирали много... Как они теперь называются-то? Свинушки! Нарезали их там — ой-ой-ой, я ему прямо пакеты... А пакеты были тогда бумажные, из-под картошки. Вот, и я ему целый пакет этих, ммм, грибов, он мне каких-то шоколадок... Юрка там говорит: «Поехали домой скорей: хоть где-то погреться, что ли!»

ЛВВ в последний раз видит отца

[А папу больше вы не увидели?]

ЛВВ: А потом — нет, потом увиделся в последний раз. Буквально через несколько дней мы пошли на площадь — тут Малый театр, тут Большой театр, а здесь был Детский театр. Может быть, он и сейчас есть, не знаю. И вот мы в Детском театре чего-то такое смотрели. А потом, значит, это, воспитатель повела — ну, естественно, что там, пешком. Я говорю: «Я зайду к отцу — он же вот, напротив! Я, — говорю, — знаю, куда идти, как идти».

[Он грузчиком на фабрике?..]

ЛВВ: Не на фабрике — в кондитерском отделе гастронома Москва.

ЛНВ: Мы когда здесь жили...

ЛВВ: «Москва».

ЛНВ: «Москва». ЛНВ: Бокового, в гостинице.

[Да-да-да.]

ЛВВ: Да, в гостинице «Москва» и с бокового входа. И вот, значит, я к нему перебежал дорогу. <...> [01:17:23] Дорогу перебегать тогда можно было.

[Машин было мало.]

ЛВВ: Никаких машин, никого не было. И, так сказать, перебежал дорогу, захожу в отдел в этот. Меня внутрь не пускают со двора, а я захожу в отдел, смотрю — он несёт какую-то большую деревянную коробку. Я кричу: «Папа, папа!» Он — бздынь! Коробку об угол. И там «Мишки» посыпались. Он эти «Мишки» в карман, говорит: «Заходи со двора!» Я говорю: «Да меня не пускают!» — «Я щас крикну». Я захожу — он кричит там охраннику: «Пропусти, это мой сын!» И я, значит, иду к нему. Он мне... он мне напихивает полные карманы. 

Телесные наказания в семье

[А папа вас ведь любил, да?]

ЛВВ: А?

[Ну папа же вас любил же всё-таки?]

ЛВВ: Наверное.

ЛНВ: Он не любил. Он был в этой, в коммуналке, где всех пороли по очереди.

[То есть пороли — и их тоже порол? Их отец их тоже порол?]

ЛНВ: Это не было детской травмой, это было нормально. Заработал — получи. Причём девок и мужиков — без разницы: кто заработал, тот и получает.

[Круто.]

ЛНВ: Правда бывало, что кто-то кого-то за себя еще выгородит, и кого-то несправедливо порют.

ЛВВ: Я помню, как Юрку отец порол за то, что он у него в тулупе вырезал вот такую дырку.

[Зачем?]

ЛВВ: Туда к середине пришивается свин... свинчатка — пломба свинцовая такая.

ЛНВ: Шайба получается.

ЛВВ: А потом ногой её бьют. А она подскакивает — ну так от неё...

Бабушка у Красных ворот

ЛНВ: А вот когда они ходили на Красные ворота, целью было — в гости к бабушке, которая жила со многими Воропаевыми на Ново-Басманной у Красных ворот.

[Бабушке вот этой?]

ЛНВ: К бабушке мачехи.

[Сидельниковой?]

ЛНВ: Мачехи, да, Сидельниковой.

ЛВВ: Нет, ну...

[Но вы к ней ходили — вы помните, что вы ходили к бабушке?]

ЛВВ: Да.

ЛНВ: Вот! А не просто Москву смотреть.

ЛВВ: Так к баб[ушке] — так вот в подвале они жили, в полуподвале.

[И не сомневаюсь.]

ЛВВ: Там были, как у старых... у русских, лежаки на печке. Так у бабушки Наташи были лежаки — там детей куча. Потому что эти плодовитые Воропаевы были. К ейной маме домой все приходят, нас надо покормить, а потом куда-то спать уложить. Нас всех загоняли наверх, и мы там — ох! Как шпроты! А потом обратно ходили. Но обратно... обратно ходили.

ЛНВ: Да, так практически не пойдёшь.

ЛВВ: Обратно ходили — если мы туда... если мы туда шли по... по Кирова, по этой самой, Мясницкой, а потом поворачивали, то обратно мы шли по Покровке. А по Покровке тем интереснее идти, что центр. Чем ближе к центру, тем больше Маросейки. А на Маросейке был магазин «Концентраты». И вот в этом магазине «Концентраты» покупали там какао в пачечках, кофе в пачечках с сахаром — и жрали как конфеты.

[А покупали на деньги — где брали деньги? Где придётся?]

ЛВВ: Бутылки сдавали.

ЛВВ ворует и сдаёт бутылки в «бабьем магазине»

ЛВВ: Бу... бутылки сдавали со страшной силой. У «бабьего магазина» — где Волхонка «впадает» в Боровицкую площадь, с левой стороны был «бабий магазин».

[«Бабий магазин»?]

ЛВВ: Там все, и уборщицы, и кассиры, — всё бабы.

[А, «бабий» — это поэтому? А что, это не типично? Сейчас, мне кажется, почти любой магазин «бабий».]

ЛВВ: Не... Ну почти. Но какие-то мужики попадались. А здесь всё время бабы. Здесь мужиков, в принципе, нет. И вот, значит, когда они вывозят... Молочные бутылки сдаёшь в магазине: молоко тогда... До того ходили по дворам с большими бидонами и с...

[...Продавали?]

ЛВВ: Продавали.

[И из магазинов продавали люди?]

ЛВВ: Не-не, окружающие крестьянки...

[Частники.]

ЛВВ: ...По утрам. И успеешь выскочить там со своим бидоном — тебе, значит, она нальёт там, не помню.

[Это было дешевле, чем в магазине?]

ЛВВ: Дешевле, дешевле: бедные крестьяне. Вот. И, значит, а потом стали...  Стали молоко продавать в молочных бутылках стеклянных. Горловинка такая, вот такая, ага. И когда... [ЛНВ показывает подарочный водочный набор «Война и мир»] [поет:] Водка, водка, серенький козлик, водка, водка, серый козел. Ну дак вот. И вот со двора выйдешь, а она же женщина, она много не может: два ящика, и предел. А она... эти два ящика в машину погрузила — пошла вниз за новыми, за новыми ящиками. А так как она не считает... Так как эта тётка-грузчик — она же не считает... Она же не считает эти ящики, она грузит и грузит эти ящики с бутылками. А ты уже на неё — о, ушла. Хвать этот ящик! И бегом. И бегом в соседний подъезд. Ящик выбрасываешь, а бутылки — в авоську, и снова идёшь в магазин сдавать бутылки.

[Ну круто у вас. Или я прослушала, я потом прослушаю. Нет, я прослушала, почему это бесплатно? Значит, бабка; вы ей помогаете — и тогда, когда помогаете, вы какую-то часть себе забираете?]

ЛВВ: Нет! Я вообще ничего не помогаю, я просто ворую.

ЛНВ: Он просто ворует — ящик прямо, уже сданный.

ЛВВ: Уже сданный ящик.

ЛНВ: Уже сданный ящик — у этого стекольщика стоят ящики.

[Нет, я слышала то, что «женщина идёт, ей тяжело, поэтому я типа — давайте я помогу».]

ЛВВ: Нет, она два ящика несёт.

[Ну?]

ЛВВ: Кладёт в кузов машины.

[А, и дальше идёт?]

ЛВВ: И уходит дальше.

[А пока она кладёт, вот эти — фших!]

ЛВВ: А пока она, значит, — фить этот ящик! Выгрузил — и все бутылки...

[Прямо Блаженный Августин — истории.]

ЛВВ: Ну вы даёте.

ЛВВ с друзьями грабят овощебазу

ЛНВ: Самое интересное, мне больше всего нравится, — про овощебазу, которая... и вообще там их целая серия, этих историй, — про овощебазу, которая была прямо на Волхонке.

ЛВВ: Прямо на Волхонке, под нашими домами.

ЛНВ: Прямо под домом...

ЛВВ: ...Была овощная база Генштаба.

[Генштаба, а!]

ЛВВ: И вот мы там... Там были огромные бочки. Мы когда... у нас же совмещалась «спина к спине» с нашими сараями с дровами. Мы когда за дровами залазили [так!] к себе, авоськами там их набирали, а одним глазом поглядывали: а как бы на эту овощную базу проникнуть. И прямо там уже внизу гвозди подёргали: доски раздвигались, и мы туда — хыть! И, значит, вышли.

[А ваши родители что-нибудь знали об этом? Но они как-то закрывали глаза?]

ЛВВ: А как же! Знали! Пороли.

ЛНВ: Пороли.

[А вы делились с ними, с родителями?]

ЛВВ: А как же! Ну, картошку сваришь...

[Ну вот.]

ЛВВ: И говорит [отец]: «Эх! К этой бы картошке да огурчика». — «Сейчас, папа, сделаем!». Раз, это самое. — «Откуда?» — «Нууу...».

[И он сам за ремень, да, но огурчик кушал, да?]

ЛНВ: Бывало.

ЛВВ: «Ну давай, ну давай, вываливай».

[Это правильно, конечно.]

ЛВВ: Вываливай. И за ремень. Есть огурчик и картошечку — «с сольцой её намять-то», как у Высоцкого.

[Я вот только одного не понимаю Вот вы были, значит, типа в детдоме, но при этом мачеха вас посылала с яйцами к Илье Обыденному. И вообще вроде как детдомовский режим был такой свободный: вы могли...]

ЛВВ: Свободный, да.

Библиотека имени Ленина

ЛНВ: Он ходил пить чай в Румянцевский зал: в свободное время торчал в Румянцевском зале. 

[Ребёнок? Без билета?]

ЛНВ: Почему? Билет ему заводили.

ЛВВ: Я пошёл в Библиотеку Ленина. Там со стороны — как она теперь называется? — Знаменская.

ЛНВ: Да, Знаменка.

ЛВВ: Со стороны улицы Фрунзе — Знаменки — как там называлось? Детский и юношеский зал. Внизу, приходишь, пальтишко скинул, наверх подымаешься, в горле так — раз! Билет, членский билет.

ЛНВ: Читательский билет.

ЛВВ: Читательский билет, да. И проходишь. А там Румянцевский музей бывший. А там, значит, скульптура: А... Антокольского, допустим, «Погорельцы». Такая скульптура прям: дед с сыном на обгорелых брёвнах сидят, значит; мраморные белые брёвна, свечи. И вот они сидят, грустят, а ты проходишь дальше. Проходишь дальше — тебя встречает тётка, такая хорошая тётка: «Ой, Витя пришёл! Давай, что мы читали-то в прошлый раз?». Я говорю, это самое: «Над Тиссой», там. Или Карацуба там с пограничной собакой, какую-нибудь дребедень, ещё какое-то говно, да, ещё какое-то говно.

ЛНВ: А я по его примеру, как дура, тоже в нашей местной библиотеке — при наличии собственной! — перечитала какого-то говна воз!

[Зачем?]

ЛНВ: «Египетский мальчик»... А чёрт его знает. Пёрлась.

[«Египетский мальчик»; у тебя — что, дома был «Египетский мальчик»?]

ЛНВ: Нет! У меня не было «Египетского мальчика». У меня не было вот этой подборки как бы дубовой советской литературы. И я тоже читала — какие-то «Змееловы», «Пограничники и собаки» у меня те же самые были, точно библиотечные.

ЛВВ: Да.

ЛНВ: Давались на абонемент.

[А дома-то ты ж это читала тоже?]

ЛНВ: Ну, дома я тоже это читала, но дома было не интересно. А в библиотеку приходишь — о! Да, а там, чего дома, нету.

[Ну, у меня то же самое было, хотя моя библиотека районная была в обычной хрущёвке, а не в каком-то там...]

ЛНВ: Тоже в обычной домушке! 

[Это уже Лианозово?]

ЛНВ: Конечно, в Лианозове. 

[До Лианозово мы ещё дойдём с вами. Ой, ещё тут дойдём не скоро. Да, но эти истории потрясающие. Это надо...]

ЛВВ с друзьями ищут библиотеку Ивана Грозного в подземном ходе под Берсенями

ЛНВ: Погодите, про подземный ход не было.

ЛВВ: У?

ЛНВ: Про подземный ход ещё не было.

ЛВВ: А! На Берсеневской набережной, да, там когда сдаёшь бутылки, там железная плита вот такой толщины, размером с кухню. Чего-то закрывает. А туда, значит, бутылки сдаёшь — он каждую бутылку каждое горлышко прощупывает пальцем, чтобы...

ЛНВ: Нет ли сколов.

ЛВВ: Нет ли сколов, да. И отстраняет. А эту, значит, сдаёшь. Ну и получается там — ага-га, неплохие деньги, по тем временам-то, по детским понятиям. А тут, значит, меня вдруг идея обурила: откуда-то... откуда-то мы знали про... про библиотеку Грозного, откуда — не могу понять, но откуда-то мы знали, шо была такая супер-супер библиотека — она где-то, видно, под Кремлём спрятана. И мы, значит, это, [кашляет] с ребятами пошли, трубу вот такой толщины, тридцать миллиметров, нашли. А где Храм Христа Спасителя строился, то есть не храм Христа, ну, Дворец Съездов, это пространство называлось «дворец»: «Пойдём на “дворец” гулять?» — «Пойдём». А на этом «дворце» перед каждым праздником возникают две надувные хреновины, которые поднимали на сетку наклеенный портрет Сталина. И потом этот портрет прямо парад «освящал». Вот. И вот мы, значит, это, откуда-то, не знаю, мы много чего знали, но не знали, откуда. Откуда-то мы знали, что эта храмина, где... между пузеем Мушкина [=музеем Пушкина, шутка ЛВВ] и метро «Кропоткинской» — там заправочная станция сейчас стоит.

[А, ну да. Её собираются, кстати, кажется, сейчас уничтожать. И, кстати, она до сих пор работает.]

ЛВВ: Эта заправочная станция работает только для правительства.

ЛНВ: Да, раньше.

ЛВВ: А там была церковь.

[Мне кажется, она сейчас тоже только там...]

ЛВВ: Там была церковь Малютки [так!] Скуратова.

[А!]

ЛВВ: Откуда мы это знали, ей-богу, не знаю.

[Это класс.]

ЛВВ: Ну так вот. И вот... А в Берсенях, естественно, у него была... житьё-бытьё, у Малюты. А тут мы нашли вот эту толстую железяку. На «дворце» мы развели костёр — и трубу эту загнули таким крючком — и, значит, большим крючком. Взяли с собой кирпичи, пошли вечером. Вечером пошли — пункт уже не работает приёма посуды. Мы эту — кр, кр, кр! Раз, значит,  кирпич [подняли]. Мало! Ещё поднимаем. Раз — второй кирпич. Нормально! «Всё, — говорю, — ребята, стойте. Я полез проверить». Я полез туда — там ступеньки вниз. Я, значит, иду вниз, смотрю — вода капает. «Значит, уже где-то я под Москва-рекой», — думаю. А там завалы прямо, завалы кирпича. Думаю: «А!» И, кстати, иду как раз в направлении этого самого Малюты Скуратова церкви. Думаю: «Сейчас я немножко пройду, всё это обрушится, — и мне капут. Нет, — думаю, — надо возвращаться». Я, значит, обратно, к ребятам вылез — кр, кр, кр! Кирпичи вынули, эту железяку положили обратно, так и не пошли дальше.

А потом, значит, у нас во дворе был «Клуб слепых» — подвал такой вниз. Не знаю, чего уж они там видели, но «Клуб слепых» был.

Мастерская художника Кабакова на Волхонке; начало воспоминаний о Лианозово

А наверху, кстати, был... была художественная мастерская Кабакова. Знаешь такого Кабакова? Не знаешь? Диссидента Кабакова?

[Нет.]

ЛВВ: Ты наших волноводских [?] художников хоть знаешь? Лианозовских?

[Ну так, ну так, вот не очень. Ну так, что-то знаю, но вообще об этом отдельно.]

ЛВВ: Вот эта лианозовская шпана — они жили по Москве. Один из них жил у нас на Волхонке. Мы к нему приходили позировать зачем-то.

[Ух ты!]

ЛВВ: У него была... ну, батареи были чугунные такие, они были на бок положены. Батареи.

[Он жил на Волхонке?]

ЛВВ: Жил на Волхонке.

[Но тусовка у них была здесь?]

ЛВВ: А?

[Тусовка у них была здесь уже. В Лианозово тогда?..]

ЛВВ: Это потом, когда они...

[Потом.]

ЛВВ: Их сюда, эээ, сослали вообще-то.

[И вас, считается, вас считается, сослали тоже?]

ЛВВ: Лианозово-то считалось — гиблое место такое. Их туда сослать — а сюда ничего не ходит, кроме электрички!

[Это я вас потом спрошу про Лианозово.]

Поиски библиотеки Ивана Грозного; ЛВВ по подземному ходу попадает в Кремль

[Давайте мы вернёмся к этому, к подземному ходу.]

ЛВВ: Так вот...

[Больше вы ни разу туда не, это самое?..]

ЛВВ: И вот, знаете, это мы идём в этот «Клуб слепых» — а под деревянным настилом я вижу какие-то свитки! Они свёрнуты вот так и бумажкой... в смысле, верёвочкой завязаны. Думаю: «Бог ты мой! Это же... это же царские свитки!» «Ооо, ребята! — говорю. — Вечером собираемся, на разведку пойдём». И мы этот пол подняли, забираемся вниз туда. А это бумажки такие, клеточками даже разделены: то петушок, то какая-нибудь Снегурочка, то ещё чего-то. Для вышивки.

[А...]

ЛВВ: Мы эти...

[Понятно.]

ЛВВ: Ну их нафиг, это говно какое-то, не надо её. А вот там — как у Буратино, понимаешь: нужно носом проткнуть — и тогда попадаешь в какой-то подземный ход. А нам протянули в это время газ, а газ тянули подешевле: чтобы траншеи не копать, есть какой-нибудь подземный ход — по нему трубы и прокладывали. И вот мы, значит, прём по... по этому... Прём по этому подземному ходу. Там, значит, новая кирпичная кладка. Она чувствуется по... Ногой ударишь — и пробьёшь её. Плохая кирпичная кладка, советская, вот. И вот мы, значит, пару раз так прошли, а потом идём, ползём. Смотрим — капает сверху. Я говорю: «Ребята, над нами Неглинка».

[Неглинка, которая в трубе?]

ЛВВ: Да! Яуза в трубе. Но не вез... не везде в трубе. Капает. Я говорю: «Ребята, проходим побыстрее, потому что всё это капает-капает, но может и рухнуть». Проскочили, выходим, смотрим — такой... тут арочный такой проём, пополам, а там железные две... три задвижки такие большие, железные. Я говорю: «Ребята, я пошёл обратно: надо принести шведский большой разводной ключ. Я говорю, — сидите здесь, но чур не курить, потому что трубы-то проложили, а ограда всё равно погорит». Я говорю... Я домой, значит, сбегал.

ЛНВ: А сколько лет?

ЛВВ: А?

ЛНВ: А сколько лет вам? Курить...

ЛВВ: Лет двенадцать-тринадцать.

ЛНВ: А ты когда курить начал?

ЛВВ: Лет в двенадцать-тринадцать. Ну вот, и вот, значит, я домой прихожу, чемоданы, значит, выдвигаю: там большой шведский ключ этот, раздвижной.

ЛНВ: Ты бежал всё-таки домой за ключом? То есть, он и туда, и сюда попадал [в детдом]?

ЛВВ: Я, значит, бегу обратно, прихожу к ребятам и говорю: «Щас. Вы тут сидите — щас я один, один, всё сам». Кр-кр — чтоб не скрипело, не гудело, не визжало. Я, значит, кручу эти штуки; раз — это, верхний замок открыл, средний замок открыл, нижний замок открыл. Я говорю: «Всё, сидите тихо: я пошёл на разведку». Я открываю эти двери, протиснулся туда. А там воронкой такой бетонной, выходит наружу. А напротив дом Терещенко. Знаешь дом Терещенко?

[Нет.]

ЛВВ: А английское посольство знаешь?

[Нет, но...]

ЛВВ: Напротив Кремля через Москва-реку.

ЛНВ: Угу.

[Ну да.]

ЛВВ: Бывший... бывший дом Терещенко — сахарозаводчика. Сейчас там британское посольство.

[Ага.]

ЛВВ: Я выхожу, смотрю: бог ты мой, кремлёвская стена и английское посольство. Я так выглядываю из-за угла, а там стоит гадёныш какой-то в форме. У него в деревянной кобуре «Стечкин»; откуда-то я уже знал, что это «Стечкин», шо у него кобура эта деревянная — она пристёгивается как приклад, и этот «Стечкин» как автомат работает, пистолет такой...«Стечкина». Откуда я знал, не знаю. Ну так вот, я, значит, обратно. Выхожу: «Ребята, мимо денег, попали в Кремль. Сейчас нас арестуют». А по Кремлю ещё между зубцов ходили часовые!

[Ого!]

ЛВВ: Пока Сталин не подох.

[Да? До пятьдесят третьего, пятого марта?]

ЛВВ: Всё время ходили, да всё время ходили часовые. И мы их... Мало того: по набережной идёшь когда, там по набережной была... Это сейчас полно деревьев, а раньше там стояла фашистская техника — какие-то «тигры», какие-то там броневики, самолёты там — «юнкерсы» там, ещё чего-то, «мессершмидты». От той башни — у... мост-то Немцова — и до нашей башни, до Во... Водовзводной, стояла эта техника. И вот идёшь и кричишь: «Эй ты, сволочь!» — «У, гад, я тебя пристрелю, сука такая!» Всё время ругались — почему?.. не знаю, зачем, — с этими часовыми. Вот. А они же — у них же в Кремле целая здоровая казарма: рядом с вот этой... куполом, который над Мавзолеем возвышается, за кремлёвской стеной, с левой стороны, к Никольской башне, — там казарма этих самых, кремлёвской гвардии. У меня есть книжка, эээ, Жемчужниковых, братьев Жемчужниковых. Это сыновья Жемчужниковых, которые вместе с Толстым Алексеем Константиновичем написали «Козьму Пруткова». А он, кроме того, ещё написал, значит, этого самого, «Князя Серебряного», кучу стихов...

[Да-да-да.]

ЛВВ: ...И так далее. Очень хороший мужик. Вот. И вот, значит, мы обратно...

Подземный ход на Волхонке

ЛВВ: А потом, в 90-е годы, мы идём — мы уже в Лианозове живём — мы идём почему-то вместе с Наташей и с мамой в «Ударник» на какой-то кинофестиваль. И они... а тут дырка! Прямо кончается этот... Волхонка, и дырка в земле огромная такая, дырка глубиной метров десять-двенадцать. И я смотрю: ох, там внизу...

[А дырка та...]

ЛВВ: ...Ах, ах, этого подземного хода...

[...Самая.]

ЛВВ: Думаю: «Бог ты мой! »

ЛНВ: Это... это он [один] шёл — мы уже здесь жили, он нам с мамой здесь на кухне рассказывал.

ЛВВ: Да.

[Ну подождите. Этот подземный ход — он сейчас кем-то уже?.. Кто-то его, там, ходил, его нашел?]

ЛНВ: Вы помните, он на тогда говорил? Когда они там, говорил.

[Вы помните, где вход-то в него?]

ЛНВ: Он-то помнит.

ЛВВ: Вход, пожалуйста.

[Давайте нам покажете?]

ЛВВ: Это вы... выход из нашего двора...

ЛНВ: Да.

ЛВВ: ...В сторону пузея Мушкина [музея Пушкина].

ЛНВ: Из «нашего двора» волхонкинского? [так!]

ЛВВ: Волхонковского.

[Ну конечно.]

ЛВВ: А тут была Варва\...

ЛНВ: Ещё было, на Фрунзе мы жили когда.

Подвалы на улице Фрунзе — не подземный ход

ЛВВ: А тут была... А, и на Фрунзе подвал тоже будь здоров.

[Фрунзе — это какой?]

ЛНВ: А, да я помню эти подвалы.

ЛВВ: Вот.

ЛНВ: Мы проковыряли дырку с подружками. Отковыряли или просто расширили, да. Но это были какие-то складские подвалы.

ЛВВ: Складские, да.

ЛНВ: Не подземный...

Подземный ход на Волхонке (продолжение); Ленивка, Лебяжий переулок, Боровицкая площадь

[А этот куда вход? Значит, который Ивана Грозного?]

ЛВВ: А этот... а этот вот... Значит, наверху была по Волхонке... двухэтажный, а по двору трёхэтажный дом, вот. На склоне — и вот на склоне была дырка. А там был такой деревянный, с кухню [около 9 кв м]... помещение.

ЛНВ: Папа, ну выход, из вашего дома выход — это выход на Ленивку. Ну по сути, да, это даже не Ленивка, а какой там проулок параллельно реке?

ЛВВ: Лебяжий переулок.

ЛНВ: Да.

ЛВВ: Он...

ЛНВ: Ваши вот...

ЛВВ: От начала моста...

ЛНВ: Ваш выход из вашего подъезда на Лебяжий переулок.

ЛВВ: Из, с нашего подъезда во двор вход.

ЛНВ: Ну?

ЛВВ: Поворачиваешь под арку — и выходишь на Лебяжий переулок.

ЛНВ: Да. Или поворачиваешь под арку, или идёшь в арку...

ЛВВ: Или в идёшь в сторону пузея Мушкина [музея Пушкина], это ты на Волхонку выходишь.

ЛНВ: Да, да. А ты говоришь: «Как выйдешь из нашего дома». Так куда выходишь из нашего дома, чтобы вход в подвал?..

ЛВВ: Из нашего дома было три выхода: на Лебяжку, на Волхонку...

ЛНВ: На Волхонку!

ЛВВ: На Ленивку.

ЛНВ: И на Ленивку.

ЛВВ: На Ленивку через заборчик: такой небольшой заборчик там был, отделял двор... двор...

ЛНВ: Сейчас на Ленивку выхода прямого нет.

ЛВВ: И мимо дома там был у пивной, к «бабьему магазину» ещё выход был.

ЛНВ: Бабий магазин — это куда я всегда ходила за хлебом? Где это?

ЛВВ: Нет, за хлебом ездили на Остоженку, на Пречи...

ЛНВ: Зачем на Остоженку, когда я ходила на Волхонку за хлебом?

ЛВВ: На Волхонку — но это был выход, эээ, к пузею Мушкина [музею Пушкина].

ЛНВ: Да.

ЛВВ: Музей был бы... щас там её нет, щас сквозь неё сделали проход.

ЛНВ: Нет. Там, где раньше была булочная, куда я ходила за хлебом, там сейчас какое-то кафе. Так и есть.

[На той стороне Волхонки?]

ЛНВ: Да. На той стороне от нашего двора, по-моему.

ЛВВ: Да.

[Где здание библиотечное двухэтажное?]

ЛВВ: Не знаю.

ЛНВ: Нет. Это уже самый угол, самый угол выезда на... как...

ЛВВ: На площадь.

ЛНВ: Ну на площадь, да, можно сказать. Выезда на пло... на площадь, где Боровицкая...

ЛВВ: Да.

ЛНВ: ...И Волхонке.

ЛВВ: И с левой стороны...

ЛНВ: С правой. С левой стороны, да. Если идти по Волхонке, то с левой стороны.

ЛВВ: Это «бабий магазин».

ЛНВ: Вот я тебе и говорю, что я в «бабий магазин» всю жизнь ходила за хлебом.

ЛВВ: В конце жизни — может быть.

ЛНВ: В каком конце жизни? У меня жизнь только начиналась! Никаких!

ЛВВ: Я не знаю. Я говорю, в конце жизни этого магазина: его ж щас нет там.

ЛНВ: Ну щас там... Прошло 40 лет!

Академия Глазунова, галерея Шилова, музей Калинина

[Там, где Владимир, по той стороне?]

ЛВВ: Да.

[А, за спиной?]

ЛНВ: Нет, наоборот. Если я буду лицом...

[Лицом? Там Глазуновская... там академия...]

ЛНВ: По идее, этот самый... Этот — не академия. Академия Глазунова — она там.

[Не академия, там вообще... там на «Ш» этот чувак [Шилов].]

ЛНВ: А вот чувак на «Ш» — это в конце наших домов, где мы жили уже, когда я родилась.

ЛВВ: А, там...

ЛНВ: Шемякин?

[Шилов.]

ЛВВ: Между Глазунов... Между Глазуновским этим домом, который щас Музей...

ЛНВ: Вот как от Шилова идти на Волхонку, угловой магазин — это был «бабий». Да, я так и думала.

[Там щас кафе?]

ЛНВ: Там щас кафе.

ЛВВ: А с той стороне, где Владимир, там были дома и вот этот проход от метро и к Кремлю. И тут была на втором этаже аптека.

[Их потом снесли в какой-то момент...]

ЛВВ: Снесли, да.

[Когда «Зарядье» сносили. Ну, как-то параллельно. Сейчас там...]

ЛНВ: Да, там дома, но там перед домами всё равно был пустырь.

[Был.]

ЛНВ: А дома не подъездами, не окнами, а торцами выходили — глухими — на этот пустырь.

ЛВВ: Да. Там ещё дальше пройти к Манежу, то вход во двор слева, там были всякие Макры Талки [?], Марии Ульяновы.

ЛНВ: Я этот пустырь вспоминаю...

ЛВВ: Ещё кто-то.

ЛНВ: Он всегда был... почему-то очень манил, этот пустырь.

[Погодите, мы с тобой ещё отдельно поговорим про детство. Иначе это...]

ЛВВ: А... а от угла, от аптеки, если идти, там щас евре... еврейская библиотека Шнирельсона какого-то. Там был музей Калинина когда-то.

[Да, потом его убрали, да?]

ЛВВ: Убрали. И шинель убрали. Там была шинель его.

ЛНВ: Меня там в октябрята принимали.

[Ой! Отдельно, отдельно...]

ЛВВ: Так, слушай дальше.

ЛНВ: И ты хотел ещё пойти...

Родственница Нюша до революции работает гувернанткой

ЛВВ: Слушай дальше. Я... я тебе не рассказал. Между домом Пашкова и Библиотекой Ленина, где скульптуры-то эти на крыше.

[Да-да-да.]

ЛВВ: Стоял... там церковь немножко в стороне. А этот дом был Самойловых.

[Так.]

ЛВВ: В этом доме гувернанткой была тётя Нюша.

[Тётя Нюша?]

ЛВВ: Моя.

[Она была в советские годы?]

ЛВВ: Нет, в царские годы, Анна Демьяновна была.

ЛНВ: Она была маленькая!

ЛВВ: Она помогала...

ЛНВ: Ей было лет десять и она была...

[А, то есть...]

ЛВВ: ...Такой же, такой же девочке Самойловых.

[Нанимали за еду? Или платили?]

ЛНВ: Она была в Вознесенском монастыре, училась. И вон кто-то... Здесь где-то стоит чокнутое [так!] мыльное яйцо пасхальное, которое она сделала. И оно у нас разбилось.

ЛВВ: Гусиное яй... гусиное яйцо, обтянутое во... воском, и там жемчуг.

ЛНВ: Не жемчуг.

ЛВВ: Не жемчуг, а как его зовут?

[Знаете...]

ЛВВ: Ну вот эти... Дребедень с дырочкой? Бисер, бисер!

[Слушайте, а, короче, эта баб... Нюша, тётя Нюша, — она работала только за деньги буквально? В смысле, только за еду? Или ей что, платили, что она сама по себе?..]

ЛВВ: Нет. Платили, платили. Мало того, у нас есть фотография, такая маааленькая фотография такая, и Ленин выступает там с какой-то трибуны.

ЛНВ: Да, это она фотографировала.

[А у неё был фотоаппарат?]

ЛНВ: Видимо, да.

ЛНВ: Нет. Человек, видимо, был ничего себе, продвинутый.

ЛВВ: Ой, Жанна пришла.

[Слушайте, а вы устали, наверное? Вы устали?]

ЛВВ: Нет. Я могу часами беседовать.

[Я — нет, я чувствую, что я к вам ещё приду и ещё продолжу: продолжать будем...]

ЛВВ: А где твой список?

[Список мой...]

ЛВВ: Уже куда-то потеряли?

[Я его куда-то потеряла.]

ЛВВ: Ээээх.

[И без списка хорошо. В списке там просто опорные моменты, а тут и без опорных моментов всё отлично.]

Контрафактные грампластинки «на костях»

[Мне, конечно, интересно ваше детство. И вот как вот, ваши отец, мачеха, как они праздники проводили. Граммофон, друзья, танцы — что?]

ЛВВ: Патефон был.

[Патефон.]

ЛВВ: И было, эээ, в железных... таком чемодане — там, я не помню, пять, что ли, шесть, семь... ну, в общем, несколько пластинок — и всё. Я помню, что мы с Лёшей, с моим братом, ходили за «спину» ГУМа, в этот переулочек, а там продавался контрафакт всякий. И вот там даже из этого контрафакта был Лещенко, Пётр Лещенко.

[А, ну да.]

ЛВВ: Мы его, значит, это... Я до сих пор помню [поёт]: «Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый! Развевайся, чубчик, поутру». И мы купили эту пластинку; она «на костях» продавалась: бывший, как это зовут-то, рентгеновский снимок. Мы на какие-то большие деньги купили!

ЛНВ: Кого за большие деньги купили?

ЛВВ: Пластинку, мягкую пластинку «на костях» — Лещенко, «Чубчик кучерявый». Лёша... Лёша должен помнить, потому что мы её крутили. Дня три-четыре крутили без перерыва, я уже одурел. А Лёшка балдел прямо незнамо как.

ЛНВ: Мне тоже очень нравится «Чубчик». Щас я Лёшке напишу про «Чубчик».

ЛВВ: А вот куда, куда она потом делась?

ЛНВ: Куда-куда... она же не бесконечная, её заездили, значит.

ЛВВ: Ну да. Я помню, Лёша собирал. как он называл, «трикатуры».

[Трикатуры?]

ЛВВ: Карикатуры, да.

ЛНВ: «Трикатуры»...

ЛВВ: И говорит: «Трикатуры». Он вырезал всякие карикатуры из «Известий», из справочников. Целую папку... Вот куда она делась? Жалко.

Средства от воров

[А вы выписывали газеты какие-то?]

ЛВВ: Да! Как сейчас помню, «Правду», «Правду» мы выписывали: отец... обязаловка была у отца: «Правду» и «Известия». Но... но только вот у нас на восемь семей был один туалет. А отец был всё время, какая-то уже «жратуха» его мучила. Он, значит, сделал такую дощечку с восемью гвоздиками. И фамилия — с одной стороны фамилия, с другой стороны пустота: кто, дескать, дома. Потому что, ну, жульё всякое бродило по Москве. У нас, например, на чердаке — четырёхэтажный дом и вот тут вход в чердак. А на чердаке обычно были верёвки и там сушили бельё. Ну и это бельё иногда...

[Воровали, ах да.]

ЛВВ:  Воровали. И вот, значит, это, чтобы они не ошиблись, а шли на чердак, а не в квартиру, мы решили сделать мощный такой вот, с большой палец, крючок такой железный: от... закрывать, когда идти. Все перевёрнуты фамилии — ...

ЛНВ: «Никого нет дома»?

ЛВВ: «Все дома».

ЛНВ: А, «Все дома».

ЛВВ: Все дома, и можно вешать крючок. А вообще-то замок был английский: это такой трёх... трёхуровневый такой ключ странноватого типа — в общем, запиралось так, что ой-ой-ой.

[Кстати, да, я вам хотела показать, что... Сейчас покажу. Для охраны дворов в Гаване, например, а Гавана тоже очень вся в разрухе, на дверях, прямо снаружи, вешают такие вот штуки: глаз, язык, проткнутый мечом. И написано: «Я тебя вижу! Здесь живёт, там, Такой-То». А Такой-То — это такой вот их афро-кубинский такой... божество — человек, который посвящён этому божеству в Сантерии. Такие вот штуки прямо на дверях вешают типа как оберег. Ну, как бы от сглаза.]

ЛНВ: «Бойся»?

[Да, типа «Бойся!» Если уворуешь, то...]

ЛНВ: Нам такое...

[А вы какие-то делали магические обряды или религиозные: ну кре... крест там где-то, закрещивали?]

ЛВВ: Нет.

В детдоме не рассказывают страшные истории

ЛНВ: Ну, в этом детдоме наверняка какие-то страшные истории, боялись кого-то, привидения?

ЛВВ: Нет.

ЛНВ: Не может быть, папа. А старый... а старый владелец? Вот придёт и там, не знаю, проклянёт.

ЛВВ: Нет.

ЛНВ: Это, я думаю, девочки.

[А вот мачеха, например: она же такая была советская дама. Где она, кстати, работала?]

ЛВВ: Она работала как раз у той самой заправки, которую я, да...

[Да-да-да.]

ЛВВ: ...Два года. Немножко сзади справа — щас там какая-то гимназия для продвинутых детей.

[А она кем работала?]

ЛВВ: А она там была машинисткой: машбюро было. Ну, она... В общем, мы когда-то развивали...

Из пионерлагеря на Святом озере ЛВВ ходит с друзьями слушать музыку Гилельса

ЛВВ: Мы когда-то развивали торфушки. У нас была Шатура — знаешь?

[Да.]

ЛВВ: Шатура-ГЭС.

[Шатуру знаю.]

ЛВВ: Она была на торфопредприятиях, а торфопредприятие блины такие сушило, это, из торфа. Их жгли как уголь; вонища от него страшная, дымища страшная. Но развивались. И почему-то считалось, что это будет перспективно. И там было машбюро. Они относились к Министерству химической промышленности, МХП, торфушки эти. А при дороге у них был — озеро Святое между, эээ, Ногинском, Павловым Посадом и Ореховым-Зуевым. Вот там в середине, в середине было озеро Святое. Там была узкоколейка, которая вела от Павлова Посада до Ногинска, узкоколейка такая была по болотам. Посреди узкоколейки, ну, в смысле, посреди пути был... была дача... как его? Пианист Гу... Гр... Гейдер... Грундик...

ЛНВ: Грауэрман какой-то?

ЛВВ: И вот, и мы были в этом пионерлагере,  мы ходили на Святое озеро купаться, а там... Как же звали его, этого? Как же его фамилия? Какая-то знаменитая фамилия. Он шпарил какие-то, там, концерты, симфонии, там, ай-яй-яй.

[На «Г» музыкант?]

ЛВВ: Ага. Какой... какой... какой-то очень знаменитый.

[Грёйберг?]

ЛВВ: Какой-то очень знаменитый музыкант. Гилельс!

[Вот, видишь.]

ЛВВ: По-моему, Гилельс. Эмиль Гилельс. Что-то похожее на него. И мы слушали... вот мы сидели на берегу этого Святого озера — искупались, сидели на берегу и слушали музыку.

ЛВВ и его сверстники зимой цепляются к грузовикам и воруют оттуда еду

[Вообще какие-то не дети, а ангелы: покупали ботинки своим сёстрам.]

ЛНВ: Да. А зимой как они воровали!

ЛВВ: А вообще не...

ЛНВ: Цеплялись за грузовики, и ехали сзади, и тырили на ходу. А подельники бежали рядом и ловили то, что тырят.

[А куда девали это тыреное?]

ЛНВ: Сжирали.

[Или продавали?]

ЛВВ: Нет! Какое «продавали»? Все ж съедалось.

[Только продукты? Только продукты, да? А если не продукты?]

ЛВВ: Не только продукты.

[А если не продукты, как вы их съедали?]

ЛВВ: Всё съедали!

ЛНВ: Ботинки съедали! [Смеются.]

ЛВВ: А самое смешное...

ЛНВ: Что вы не из продуктов воровали? Я не знаю, что вы могли не из продуктов воровать.

ЛВВ: Ну как, например, ящик кефира.

[Это продукт.]

ЛНВ: Это продукт.

ЛВВ: Он же в, это, в молочных бутылках. Его берёшь и — кх! А раньше снегу было много, и были сугробы между тротуаром и проезжей частью. И в этот сугроб — кх! — ящик кефира. Потом, значит, шаришь-шаришь — колбаса, кх! Вареной колбасы кусок. А потом думаешь: «Сейчас поймают, пора уходить». Ну, и так больше.

ЛНВ: У них крючки были, какими-то крючками там цеплялись?

[Как вообще желудок справлялся у голодных подростков...]

ЛВВ: А главное... Коньков-то не было. Мы делали деревянные такие штуки, а снизу прибивали железные, чтобы они, того, к валенкам. И вот мы... пока едешь вот, смотришь с правой стороны на дом Верстовского.

Кабак около Волхонки

Знаешь дом Верстовского-то?

[Нет.]

ЛВВ: Где рисунки Пузея Мушкина [музея Пушкина].

[Ну... Это где-то рядом.]

ЛВВ: Рядом, рядом. Только подойдёшь с Волхонки в этот переулок, тут же, ну, слева, щас там галерея пузея Мушкина [музея Пушкина], а раньше была Волхонский... Они упросили — обнищавшая какая-то ветвь Волхонских — упросили амператоров [так!] открыть кабак. Вообще-то, это самое, аристократам не разрешалось. А тут — открыть кабак, чтобы как-то выживать. И они открыли кабак на выходе из нашего... из Волхонки в сторону пузея Мушкина [музея Пушкина] и до угла переулка. Вот это кабак Волхонских, такой хороший кабак. Был, наверное. А следующий за ним, направо...

[Это какая-то «Корчма» украинская.]

ЛВВ: ...Направо, трёх или чётырёх-, не помню, -этажный, жёлтый такой, — дом... дом Верстовского. Сейчас там графическое наследие пузея Мушкина [музея Пушкина]. А потом проход к нам, в детский дом.

Сатураторные тележки — татарский бизнес

[Слушайте, я хочу вам задать вопрос! Можно? Я вас перебила, наверное, но вопрос хочу задать. Вот для вас ваши бабушка-дедушка — они, в общем-то, приехали в Москву...]

ЛВВ: Да.

[...Уже будучи взрослыми, не детьми. Так вот, для вас что такое «москвич» было в вашем представлении? Вот когда вы приехали из Магадана, из Казахстана, из Киргизии — в общем, приехали в Москву ребёнком. Как... «москвич — не москвич», как вы их отличали, как вы их понимали?]

ЛВВ: Даже не...

[...Не было такой идеи?]

ЛВВ: Идеи не было.

[Не было идеи?]

ЛВВ: «Немосквичей» не было. Единственно, были не москвичи, у которых была такая... «сатуратор» называлось, «сатураторная тележка». Не знаешь? У ней такой бочок внизу. В него углекислый газ закачивается. Пы-пы-пы, пы-пы-пы — нагазовывается эта вода, а потом уже здесь две мензурки с сиропом — одна с малиновым, другая с каким-нибудь вишнёвым. А тут, значит, когда ты нашуруешь это дело, тут наливается, значит, вода, сиропчик этот самый...

[Три копейки, пять копеек?]

ЛНВ: Но это было раньше? То, что мы застали с Олей — это были газировочные...

[...Автоматы.]

ЛНВ: ...Автоматы!

ЛВВ: Потом были автоматы.

ЛНВ: А до этого были?

ЛВВ: А до этого были сатураторные тележки.

ЛВВ: Если они хранились у нас прямо у нашего подъезда. «[Водомороженная база» называлось, одноэтажное...

[Сатурат... сатуратные тележки? Как они?]

ЛВВ: Сатуратор...

[Сатуратор. Сатураторные.]

ЛВВ: ...Ные. Сатураторные тележки.

[И вот они были приезжие?]

ЛВВ: А?

ЛНВ: Те, кто таскали эти тележки, что ли, были приезжие?

ЛВВ: Все, кто торговал на этом. И мороженщицы!

ЛНВ: Подожди, а вот татары, которые были дворниками, ты говорил...

ЛВВ: Татары — они были...

[Московские?]

ЛВВ: ..Предпринимателями.

[Они были московские татары?]

ЛВВ: Московские. В основном, у нас они были, вот этот, где мы потом с Людой жили, это вот «татарский двор» назывался. Там жили...

В соседнем дворе живёт Юрий Никулин

ЛНВ: Где это вы с Людой жили? Где я родилась?

ЛВВ: Нет, ты родилась на Фрунзе. А мы на Волхонке жили.

ЛНВ: А!

[Отдельно ещё?]

ЛНВ: Ой. Они там жили, это было уже...

[Отдельно?]

ЛНВ: Такое уплотнение. В той же самой квартире.

ЛВВ: Нет! Когда мы отъехали из... от Юрки, мы жили на втором этаже.

ЛНВ: А!

[В том же доме?]

ЛНВ: Понятно. В том же доме?

ЛВВ: Ну почти в том же доме, как...

ЛНВ: Как конгломерат, дом.

ЛВВ: А там за стеной во дворе была... был гараж. И там была машина Никулина!

[Какого, Юрия Николаевича?]

ЛВВ: Да! И мы все время выглядывали: он выкатывал свою «Волгу»: «Волга» была. А, сначала «Победа» была! «Победа» была до пятьдесят какого-нибудь шестого-седьмого года, а потом у него «Волга» стала.

[У него была «Волга» пятьдесят шестого года, у него уже машина была?]

ЛВВ: Да!

[Круто же. Уже в пятьдесят...]

ЛВВ: Он очень крутой был мужик.

[Вы имеете в виду клоуна?] 

ЛВВ: Ну, клоуна!

[Круто.]

Игры с патефонными трубами; самодельные ледянки

ЛВВ: А там была мастерская по производству патефонов...

[Слушайте, я вот про сатураторы.]

ЛВВ: И мы слегка ходили...

ЛНВ: А про сатураторы расскажи.

[Нет, всё интересно ужасно. Я просто боюсь, что мы уйдем от темы...]

ЛВВ: Мы слегка ходили на эту мастерскую по забору, по забору прыгали куда-то там, прятались там. Потому что на входе к Лебяжьему переулку были часовые какие-то, в общем, сидели, какая-то охрана. А мы ходили оттуда через забор, по забору, по крыше, прыгали туда вниз и воровали трубы — так сказать, прямоугольная труба такая вот [изображает эхо]: «У! А!» От патефона.

[А зачем вам трубы были?]

ЛВВ: Кричать друг другу.

[Понятно.]

ЛВВ: По улице бежишь: «Ааа! Ууу!» Все прохожие: бе-бе-бе [изображает страх]. Мало того, когда с Лебяжьего переулка поднимаешься на мост, то мы обычно клали обувную коробку, а в неё кирпич. И всегда кто-нибудь попадался!

ЛНВ: ...Который пнёт.

ЛВВ: ...Который пнёт

[А, развлекались так.]

ЛВВ: Пнёт ногой её: «Аааа!» А мы: «Ха-ха-ха!» Ужас!

[Это как-то советское...]

ЛВВ: А зимой...

[Советское детство.]

ЛВВ: ...А зимой специально приносили вёдра с водой, наливали от площади и вниз, к переулку, туда наливали дорожку. И по этой дорожке потом несёшься — ууу, — регулируя движение. И назад, понимаешь, плюх! И на спине дальше поскакал. Интересно!

Сатураторные тележки — татарский бизнес (продолжение); старьёвщики; Юрка, брат ЛВВ, отдаёт им мачехину горжетку

[Вот эти сатураторные тележки, вот вы говорите, что... Вот в Москве были будки. Чистильщики обуви были айсоры. Они были московские, они были не приезжие. И с давних пор они тут жили. И держали тут бизнес. А вот эти самые сатураторные тележки — почему они были, кто они были и откуда они были?]

ЛВВ: Не могу сказать.

[Что за чуваки и почему они считались приезжими?]

ЛНВ: Да, а национальность у них какая была, пап?

ЛВВ: А?

ЛНВ: Национальность у них какая была?

ЛВВ: Ну, например, вот Юрка, мой старший брат. Почему-то модно тогда было какую-то крыску на шее иметь.

[Кого?]

ЛВВ: Крыску!

ЛНВ: Горжетку.

ЛВВ: Горжетку. И вот мать имела какую-то лису, которая — раз-два! — пристёгивалась на...

ЛНВ.: Красиво, да.

ЛВВ: А снизу, значит, едут татары...

ЛНВ.: «Старьём берём!»

ЛВВ: «Старьё-ё-ём берь-ё-ём!»

[Сдал эту горжетку мамину?]

ЛВВ: «Старьём! Старьём берём!» И, значит, — ждут, а взамен дают какую-нибудь дребедень — там, мячик на резинке такой.

ЛНВ: На... язык такой бумажный.

[Это типа чтобы дети у родителей что-то воровали?]

ЛНВ: Нет, зачем «воровали». Обычно берут, действительно...

[Чтобы дети?..]

ЛВВ: Или такую жу...

[Эксплуатировать детей.]

ЛВВ: Или... или такую жужжалку на пальце, чуть... Это да... Гудрон...

ЛНВ: Я помню: у нас ещё на Волхонке, не на Волхонке, уже тогда на Знаменке, на нынешней [тогдашней] улице Фрунзе, они ещё приезжали. И мы ещё, я помню, что бежали. Я почему-то помню, что мы... я бежала — и впереди себя несла свои собственые колготки! Как? Обычные совершенно! Мне хотелось тоже какую-то хрень. Взяла я, поменяла колготки на эту хрень.

ЛВВ: И что же они ещё продавали? Какие-то свистульки глиняные продавались...

[Короче, Юрка поменял?..]

ЛВВ: Юрка выменял эту...

[...Мачехину го?..]

ЛВВ: ...Мачехину горжетку эту: отнёс туда, тот оглянулся...

[И бежать?]

ЛВВ: ...И бежать нафиг с нашей Волхонки! А вечером, значит, хай: она одевается, идёт напротив — не в «Ударник», а в Театр Эстрады — напротив. Она должна шиковать, она же всё одела! А горжетки-то, ыыы, нет! И бедного Юрку опять на ящик с противогазами в коридоре — и опять, значит, пороть его.

[А кто сказал, что это Юрка?]

ЛВВ: Сам сказал. Сам признался, когда выпороли, как следует. А главное, порка была проводом: вот у нас проводка была наружная...

[А почему его пороли-то, а не кого-нибудь другого?]

ЛНВ: Видимо...

ЛВВ: Самый главный жулик.

ЛНВ: Да ладно! Главный жулик был ты. Но он, Юрка, тоже стоил, конечно.

ЛВВ: Юрка тоже.

ЛНВ: Но... но... Юрка был...

ЛВВ: Юрка...

ЛНВ: ...Какой-то такой вот тупой жулик.

Игра в футбол на поле из фанеры; ЛВВ ворует для игры пуговицы

ЛВВ: Вот такой кусок фанеры...

[Поэтому он в детдом пошёл... Витя, а не Юра?]

ЛВВ: Вот такой кусок фанеры: тут, значит, ворота, тут ворота, тут разметка как футбольная, и пуговицы так — кх, кх! Две пуговицы или три. А картонная пуговица маленькая — это на фиг... И вот, значит, — кх, кх! И пуговицы воровали, ходили по этим самым, кинотеатрам там, ещё чего-то: «Ох, какая большая пуговица, ууу!»

[Срезали у людей в темноте? Это на улице? Игра как называлась?]

ЛВВ: Футбол!

ЛНВ: Папа, зачем? В темноте можно было срезать пуговицу у человека и не заметить?

[Легко!]

ЛВВ: Легко. Нечего делать.

[Я не среза\ла, но я знаю, что это наверняка...]

ЛВВ: Тем более что у меня такой ножик всегда был в этом...

[Не сложнее, чем кошелёк или сумку порезать.]

ЛВВ: Да, да. Мы пробовали. Мы откуда-то узнали, что можно пятикопеечной монетой или трехкопеечной монетой порезать сумку. И мы ходили по набережной от Каменного моста до Крымского. По набережной: деревяшечку, а тут монетку. Вот держишь её и скоблишь по этим, по набережной — тур-тур-тур. А обратно — обратно другой стороной.

[У вас не было никакого камня что ли точильного, чтобы быстро сделать?]

ЛВВ: Камень же надо...

[Точильный камень.]

ЛНВ: Точить.

[А, идёшь...]

ЛВВ: А здесь идёшь...

[А! А, я думала, он...]

ЛВВ: И он сам, и он сам стачивается. Очень хорошо. А потом попробовали: «Уу! Отличное дело».

[Получилось хоть раз сумку срезать?]

ЛВВ: Сумку — нет, а пуговицы — да.

ЛВВ с друзьями грабят овощебазу (продолжение)

[Каким образом вы не сидите в тю?.. Ну, не... не загремели в тюрьму за воровство? То есть где у вас была развилка, где какие-то ребята пошли по этой линии и загремели, а вы пошли по другой линии?]

ЛВВ: А! Это...

[Это уже мне самой...]

ЛВВ: Это уже тётка, тётка-следователь, когда мы грабанули этот подвал...

ЛНВ: Овощной?

ЛВВ: А?

ЛНВ: Овощной? Овощебазу?

ЛВВ: Овощебазу. Грабанули этот подвал.

ЛНВ: И их там замели.

ЛВВ: Мы посмотрели: там обычно два люка и замок. А тут два люка, а замка нет. Мы поднимаемся...

ЛНВ: Дверцы, дверцы, открывающиеся наружу.

ЛВВ: Мы поднимаемся — а там спуск такой и тоже замок. Я, значит: «Ребята, — говорю, — тихо сиди». А они якобы в «слепо\к» играют. И следят, кто вошёл, кто вышел. А я — мырь туда вниз. Залез к... к столу — и ногой в эту решётку. Ыыы — о, какой... дырка. Хорошо, можно пролезть. «Всё, говорю, слезайте». Они все попрыгали вниз. Я говорю: «Только чур: ничего не открывать, ничего не вскрывать, ничего не резать. Потому что кровяные пятна оставишь — милиция потом найдёт. Будем брать — чего брать, сразу выходи, к выходу неси». И вот мы там, эээ, томатную пасту в банках больших, компот абрикосовый, бутылки... бутылки сиропа. Бутылки сиропа... а, и какие-то фрукты, не помню какие. Какие-то ещё банки, не помню какие. В общем, чего-то мы много чего натаскали. Я говорю: «Все выскакивайте». А там когда двери закрываются на замок, то всё не видно — нижняя часть двора. И я смотрю: ага, всё тихо, тихо. Я дверь открываю, говорю: «Несём вот туда, а потом на чёрный ход и на чердак». А тут смотрю: какие-то ботинки идут. Я дверь закрыл — останавливаются передо мной... Я какую-то банку нащупал, чтобы щас... выскочу — и по балде дам этой банкой! А сам в сторону. Подхожу — а это наш! Ну как, он не участвовал в ограблении. Вот, значит, и... «Что, — говорю, — стоишь, дурак? Принимай скорей, на! Скорее во двор вон туда неси». Они там...

[Это трикстер вообще!]

ЛВВ: Они там разгружаются и бегут сюда. Я, значит, им подаю всё, эти банки, говорю: «Всё, всё кончил. Всё, хорош. Только какая сволочь, — говорю, — открыла эту банку? И вон кровяные пятна! Ну давайте наверх. Теперь, — говорю, — можно спокойно...». Наверх поднимаемся, на чердаке всё прячем. На чердаке там рассыпан шлак такой вот [показывает уровень] — может, больше. Мы этот шлак разгребаем, значит, кладём всю эту посуду, бутылки, всё это заравниваем, всё вроде тихо, я проверил. «Три дня не появляться тут вообще! Как будто вы тут не жили даже. И через пять дней я вам скажу, что можно брать». Что, значит, потом всё поделим. И, значит, это на следующий день смотрю: вроде всё тихо. Ага, хорошо, тихо. Я, значит, пошёл на чердак: ага, тихо, хорошо. Я откопал банку этого, томатной пасты, открыли с Юркой, и ложкой, в кружку — раз-два! Три ложки, потом туда перцу, соли, взболтать — и этот томатный сок! Ууу, одно удовольствие!

ЛНВ: Никому нельзя, а ему можно!

ЛВВ: Но я знаю, как надо делать, чтобы тихо было.

Следовательница допрашивает ЛВВ; товарищеский суд берёт его на поруки

ЛВВ: Потом, значит, второй день. Я выхожу на работу, а какая-то тётка стоит во дворе: «Литвин Виктор?» Я говорю: «Да».

[На какую ещё работу?]

ЛНВ: На какую же работу ты пошёл?

[Это что же за работа?]

ЛВВ: На завод.

[Это ж какой был возраст?]

ЛВВ: Ну, я не знаю. Это уже мне лет восемнадцать, я уже работал.

[Просто «по малолетке» же.]

ЛНВ: Ничего себе.

ЛВВ: И, значит: «Виктор?» Я говорю: «Да». Она: «Пройдём со мной». Я говорю: «Какая приятная дама приятной наружности. Ну, давайте пройдём!» [Все смеются.] Потом в отделение милиции ведёт. Я говорю: «Ааа, вы что ж, другого места не нашли? Кафе какое-нибудь, там, ресторан». — «Ха-ха-ха», — она говорит. — «Ничего не ха-ха-ха». [Все смеются.] «А кто куда, а чего?» Она говорит: «Ну, вот мы заводим уголовное дело по поводу ограбления овощной базы». Я говорю: «Ка-ак? А что, было ограбление?» Она мне, она говорит: «Вот, — говорит, — есть подозрения, что вы там участвовали». — «Дааа? Неужели? А мне это удивительно. Расскажите мне поподробней». Она говорит: «Ну пойдём погуляем по Волхонке до Кропоткинской и обратно, до Кропоткинской и обратно». Она говорит: «Ты знаешь, овощная база в лице директора предъявила счёт чёрт знает на какие тыщи».

[А, ну понятно.]

ЛВВ: «Какие?..»

[А она следователь была, да?]

ЛВВ: «Какие тыщи?» Да. «Какие тыщи? — говорю, — вы что, с ума сошли, что ли?»

[Вот они вас подставили! Они вас подкупили? Типа как?]

ЛВВ: «Мы только намучаемся собирать».

[А всё было в фильме каком-то советском.]

ЛВВ: Она говорит: «А что такое?» Я говорю: «Да вы опросите соседей! У него “Москвич”; он каждый день уезжал и загружал чего-то. А тут, когда почувствовал, что он он много сверху перегрузил на дачу, он решил оставить открытую дверь».

[И залезли?]

ЛВВ: «И мы-то, как дураки, попались на эти дела». «Грабанули, ну да, хорошо, томатного соку попили», — я говорю, — «А как вы вообще на нас вышли?» — «А вот этот лопух, который последний, который не участвовал в ограблении, — у него голубятня на чердаке! Он тоже, как и вы, покопал этот шлак и чего-то спрятал в голубятне».

[А!]

ЛВВ: А когда пришла милиция, она это: «Ха-ха! В голубятне вор». Она — а, за же-же [за задницу]! Они вот потихонечку всех и вычислили. Она говорит: «Ну вот. Придётся... придётся сидеть». Я говорю: «Как “сидеть”? За что сидеть? В конце-то концов мы если только банку томата и съели-то, больше не успели ничего!» — «Всё равно, — говорит, — сидеть». И потом, значит, в нашем восемнадцатом цехе собрание профсоюзное: «Вот ваш этот слесарь...»

ЛНВ: Про тебя даже известно стало, что ты там?

ЛВВ: Да.

ЛНВ: Дааа?

ЛВВ: Туда сообщили: «Вот ваш слесарь Литвин — ворюга со страшным прошлым... и будущим». «Давайте», — говорит. И там все сказали: «Устроим товарищеский суд и возьмём его на поруки». — «Ну, давайте».

[«Я не против», да?]

ЛВВ: «Я не против: берите, берите меня на поруки, только поскорей!»

[«...Пока не поздно»?]

ЛНВ: Так вот с чем ты уходил в армию-то? А то я всё никак...

ЛВВ: Да. И вот эта тётка из...

[Хорошая была, кстати, тётка, если она говорила, да: «Погуляем по Волхонке». Это же как в кино.]

ЛВВ: Эта тётка из следователей. Слушай. «Значит, на Сивцев-вражке [так!], там, где туберкулёзный санаторий, а напротив народный суд. Вот там и, — говорит, — тебя будут судить. Но ты должен говорить всё как есть. Потому что...»

ЛНВ: «Иначе тот уйдёт от ответственности».

ЛВВ: «...Потому что, да, мы знаем, что этот гадёныш вас подставил. А его надо брать». Красивая такая тётка, следователь.

ЛНВ: Это редко, да.

ЛВВ: Я доверил, всё.

[Вообще-то это киношный сюжет, да.]

ЛВВ: И потом, значит, товарищеский суд. Я стою в «красном уголке». И вдруг вопрос из зала: «А кто вам стирает?» Говорю: «Как “кто стирает”? Я стираю». — «А кто вам готовит?» — «Я готовлю». — «А кто у вас чего-то там ещё?»

ЛНВ: Это в семье.

[А я думала, «государство».]

ЛВВ: «Всё, берём на поруки».

[А, в этот смысле. Могло быть по-разному. «Государство за вас работает, а вы!..»]

ЛВВ: И всё равно...

Подростковые драки Волхонки и Арбата; ЛВВ с друзьями едут на драку в Марьину рощу

ЛНВ: Мне ещё очень нравится история про «топта\ловки». Про «топталовки» — про драки детские, когда Волхонка ходила драться с Арбатом.

ЛВВ: Не с Арбатом, с Марьиной рощей.

ЛНВ: Нет, с Арбатом, ты говорил.

ЛВВ: А, когда с Арбатом ходили — от Гоголя...

ЛНВ: И Марьиной...

ЛВВ: ...До Кропоткинской, от Гоголя до Кропоткинской. И мы тогда были... У нас был парень Вовка [далее он назван Витька. — А. Л.] Савинов в соседнем дворе: если через крышу, то на четвёртом этаже его балкон первый. И мы когда от кого-нибудь где-нибудь убегали...

ЛНВ: Ты через крышу проходил на балкон?

ЛВВ: Прыг-прыг — к нему на балкон. Открываем и через подъезд выходим, как будто мы не при чём. Вот.

[А как дрались-то?]

ЛНВ: Погоди, а ты расскажи, как вам, в общем, совсем маленьким наваляли.

ЛВВ: И вот, значит, это на Марьину рощу.

ЛНВ: Нет, к вам пришли.

[Марьина роща далеко.]

ЛВВ: Нет, это на Марьину рощу. Вся наша шпана уехала куда-то. Нам сказали...

ЛНВ: Они маленькие совсем. Сколько тебе было лет? Лет шесть?

ЛВВ: Нам сказали: на каком-то троллейбусе. Я не знаю, лет семь, наверное, восемь было, да. И мы, значит, с друзьями тоже...

ЛНВ: Троллейбус — и дальше.

ЛВВ: Троллейбус ушёл, а мы, значит, на 11-том едем — до Дома офицеров, до Суворовского памятника.

ЛНВ: Да-да-да.

ЛВВ: И вот, значит, мы выходим, а нас спрашивают: «Волхонка, шесть?» — «Да». — тын-тын — по роже нам — бух! [Все смеются.] Готовы! Постарше ребята были. Пока мы очухались, смотрим — наши идут. «Ура!»

ЛНВ: А вы подбитые, да.

ЛВВ: «Победихом, победихом!» Я говорю: «Какое там “победихом”?! Нас только что по голове...»

[Погодите. Марьина роща — она же далеко была. Они пешком ходили или ездили на троллейбусе?]

ЛВВ: На троллейба\се [так!] ехали.

[А чем вы?.. Что вы там делили, опять же? Далеко было!]

ЛВВ: Не знаю!

ЛНВ: Это их, по-моему, старшие что-то делили. Ну, значит...

ЛВВ: Да.

[Я понимаю, с Арбатом делить.]

ЛНВ.: А вот... а вот... А вот эти были среднего возраста, когда с Арбатом ходили.

ЛВВ: А с Арбатом — да!

Парня с Волхонки арбатская шпана отваживает от девушки с Арбата; он кончает с собой

ЛВВ: Вот этот Витька Савинов... Вот там когда идёшь от Арбатской площади, по Арбату идёшь — направо там такой-то переулок, потом Серебряный переулок, потом улица Федотовой [ныне Малый Николопесковский переулок], а потом охранная часть. И вот на улице Федотовой жила девка, которую Витька Савин [ранее и далее он назван Савинов. — А. Л.] полюбил со страшной силой. А там, значит, шпана какая-то — его побили: «К нашим девкам пристаёшь, сволочь!» Его, значит, побили. А его звали, этого... Арбатскую шпану почему-то звали на какой-то английский манёр [так!] — там, Джек Такой-то или Джон Такой-то, что-то такое, какая-то глупость. И мы, значит, вышли на... А они гуляли по... между Гоголем и «Кропоткинской»-метро. А тогда была «топталовка»: этих, телевизоров-то не было — и все выходили на улицы перед сном прогуляться. И вот эта «топталовка», значит, туда-сюда, туда-сюда.

ЛНВ: Он говорит, что пройти негде было, настолько было запружено.

ЛВВ: Запружено просто было. А у нас свистки были. Один свисток значит, эээ...

[Фильм.]

ЛВВ: ...«Бережёмся», второй... два свистка... Два свистка значит «приготовились» и три свистка — «бежим»: бежим туда, где три свистка. И... а там уже не важно, кому: по харе — и всё. Вот. И вот, значит, этот «бежим»; а там этот как раз Джон или Джек там, не знаю, как, всё... Арбатская шпана. Как потом Окуджава пел? Майка Королёв? Сайка Королёв? Дунька Королёв? [Окуджава пел про Лёньку Королёва. — А. Л.] Ой, а он шпана такая же, как мы! И вот, значит, мы туда залетели, в сирень куда-то ухнули там, побили друг друга там, ай-яй-яй. Потом снова два свистка — и все разбежались. Милиция — ай-яй, ай-яй-яй, никого нет. И вот, значит, это... А Витьку-то Савинова побили так, что... А у него мать работала... вот когда по Ленивке поднимаешься...

ЛНВ: То есть не тогда, когда его побили, прямо там застукавши у девушки, а побили уже на общей «топталовке»?

ЛВВ: Нет-нет, побили его там.

ЛНВ: Именно там, да, понятно. Арбатские именно?

ЛВВ: На «топталовке» мы просто за него мстили. А буквально через три дня... вот помнишь, мы ходили с Юркой по Ленивке — раз-два, налево?

ЛНВ: Да.

ЛВВ: А там двухэтажная часть. Она работала в этой, пельменной, эээ, каким-то поваром.

ЛНВ: Это его возлюбленная?

ЛВВ: Нет! Мать.

ЛНВ: А, его мать.

ЛВВ: Мать его. А он жил... Ну, если по Ленивке подниматься, по Лебяжьему подниматься, ему надо налево, первый двор, а... а второй двор — это к нам. Вот он — первый двор. А мы оттуда сюда прыгали к нему на балкон. Ну... А тут он... Ох, когда его побили, когда она ему сказала: «Нет»...

ЛНВ: Ох. Она ещё и «нет» сказала.

ЛВВ: Он пырг... он прыгнул с балкона...

ЛНВ: И разбился.

[Кошмар.]

ЛВВ: Хороший парень такой был. И она такая красавица, зараза.

[А вы помните его похороны?]

ЛВВ: Нет.

[Вас там не было?]

ЛВВ: Нет. Ну я, я знал, что где-то на Ваганьковском, а где — не знаю. Жалко, такой хороший парень был. Ээх...

ЛНВ: Я не слышала эту историю, что он через балкон...

Конфликты с татарами

ЛНВ: А вы же дрались регулярно с Арбатом. Ты расск[азывал].

ЛВВ: С Арбатом — да, да. Кстати...

ЛНВ: То есть это оттуда, корни ненависти оттуда растут?

ЛВВ: Да нет. Корни ненависти растут со двора к двору. Сначала мы против «татарских». Потом «татарские» вместе с нами стали везде ходить.

ЛНВ: А «татарские» — это кто?

ЛВВ: «Татарские» — это... Ммм, ну когда поднимаешься к бабьему магазину под лестницу... Они там жили, дворники.

ЛНВ: А, ага.

ЛВВ: Они после войны дворники. А у нас же возле нашего подъезда была пристройка такая сбоку, кирпичная пристройка, там тоже дворники жили. Они в основном все татары-то и были. И мы как... «Понаехавшие» — мы почему-то регулярно с ними дра\лись.

[Подождите. Слово «понаехавшие» тогда уже было?]

ЛВВ: Нет.

[А тогда как называ?.. Тогда как называли?]

ЛВВ: Мы их звали «татары».

[Как называли немосквичей? Просто как?]

ЛВВ: Татары.

[Ну подождите. Там же не только татары. А были московские татары, которые были свои.]

ЛВВ: Не знаю. Это были татааары.

[Понятно.]

ЛВВ: А татары на Москве всегда гады. Столько всего...

[А татары в Москве жили...]

ЛВВ: То какой-нибудь Девлет-Герой... -Гирей, то Батый какой-нибудь, то Мамай.

[Я поняла.]

ЛВВ: Кругом татары. Ужас. А, ух!

[Слушайте, а вот эти «са...»?]

ЛВВ: А потом мы с ними почему-то перестали драться.

ЛНВ: В какие времена? То есть когда вы дрались и сколько тебе было? Когда перестали, сколько тебе было лет?

ЛВВ: Когда мы дрались, это было с пятьдесят какого-нибудь, с пятидесятого года. И до пятьдесят седьмого, до Фестиваля.

ЛНВ: Ааа, конечно.

ЛВВ: Потом, когда мы поняли, что все люди братья.

ЛНВ: Боже, какая прелесть. 

[И татары тоже?]

Фестиваль 1957 года

ЛВВ: Тогда мы с Лёшкой ездили в Сокольники попить... Не помню, чё там лилось, но лилось рекой, Pepsi Cola и Coca Cola.

[Обалдеть.]

ЛВВ: Там были, были, как в бане, краны\ такие медные большие: «Ххх! Пшш! Ууу!» — поллитровая банка. А главное, она хме\льная какая-то немножко была почему-то. Или кислая просто сама по себе. Потому что три кружки выпьешь — и...

ЛНВ: ...Готов?

ЛВВ: ...Готов. И вот мы с Лёшей тогда через забор: ну, Сокольники — там в заборе кругом дырки. Особенно со стороны, где мамина психушка [Психиатрическая больница имени Ганушкина] была: с той стороны там вообще просто проход так. «Олений...», «Олений...» — как его, «...переулок»? «Олений...», «Олений брод»? [в тех местах есть Олений пруд и Олений ручей. — А. Л.]

Конфликты с татарами (продолжение)

[А вот всё ж таки вот эти, которые не татары. Отличается ли сар... сар?..]

ЛНВ: «Сафари» — или как их назвать? На «с». Газировочные [так!] напитки-то, как?

[«Сартории» или «сартарии».]

ЛВВ: А, эти. Машины, как они...

[Как они назывались? На «с».]

ЛВВ: Сатураторы.

[Сатураторы! Кто были вот эти «понаехавшие», которые эти сатураторы держали?]

ЛВВ: Да, в основном, татары и были.

[Ага! Татары.]

ЛВВ: Их же... Их же поубивали всех!

[Запишем.]

ЛВВ: Пожгли и поубивали немцы.

[А не... не...]

ЛВВ: И они, они в войну...

[Татары разные бывают. Они же разные! Которые в Сибири...].

ЛНВ: А эти?

ЛВВ: А эти были кры... из-под немцев.

[Крымские, что ли, какие-то?]

ЛВВ: Нет, не крымские, а волгоградские какие-нибудь, казанские.

[Ну как «казанские». До Казани-то Гитлер не дошёл.]

ЛВВ: Ну как-то вот.

[Мне казалось.]

ЛНВ: Да, не дошёл.

ЛВВ: Всё-таки основные — эти.

[Так, короче, сатураторы держали татары, они же гады все навсегда?]

ЛВВ: Нет, они...

[Они же «понаехавшие»?]

ЛВВ: Они всё время обманывали, это да. У тебя на два деления должно быть сиропу, а тебе только полтора наливают.

[И при этом же современные таджики будут с дворниками ассоциироваться.]

ЛВВ: Социальный обман кругом.

[Социальный обман. А вот, вот эти самые айсоры, которые в будках сидели обувных, они не казались чужими или как?]

ЛВВ: Нет.

[Они свои?]

ЛВВ: Всегда были свои.

[Но вы их выделяли, что они всё-таки другой этнос, другая нация?]

Инвалиды

ЛВВ: Ты можешь представить себе, что до какого-нибудь сорок девятого, не помню, пятидесятого, пятьдесят первого года, Москва была полна инвалидов?

ЛНВ: Да.

[И их в каком-то году всех?..]

ЛВВ: На колясках, одноногих, всяких?

[Они все просили — они что делали, они все просили милостыню?]

ЛВВ: Да.

[Все? Как вот сейчас вот? Как вот сейчас?]

ЛНВ: Нет.

ЛВВ: Как щас? Вот Валька, у нас который в подъезде жил...

ЛНВ: Его и так ведь весь подъезд кормил!

ЛВВ: Мало ли кого подъезд кормил! Подъезд...

ЛНВ: А у него же квартира была где-то выше, и он просто...

ЛВВ: Нет.

ЛНВ: ...Добраться до нее не мог?

ЛВВ: На первом этаже была квартира.

ЛНВ: А почему он под лестницей жил?

ЛВВ: А потому что вот две сестры его, Нинка и Зинка, проституткими [так!] были. И он не мог этого выносить. Они выходили... У них форточка выходила вот в эти... арку в... под домом.

[Понятно.]

ЛВВ: Вот туда форточка. И в неё всегда кто-нибудь: «Ду-ду-ду».

[Угу.]

ЛВВ: И в конце концов он, бедный...

ЛНВ: А он ушёл жить прямо под лестницу? Тогда вообще...

ЛВВ: Он под общей лестницей жил. И мы его потом...

[Но хоть не был бездомный. Хоть была квартира, хоть... ну хоть так.]

ЛВВ: Потом, значит, когда... вот это всё — сейчас Глазуновский Центр; раньше там был деревянный... нда, эээ, метростроевский клуб.

[А!]

ЛВВ: И мы эти, доски воровали оттуда. И сшили ему, ну, комнатку, избу такую под лестницей. И туда ходила — у нас на втором этаже балка, соединяющая стенку и... и стенку. Деревянная балка — на ней была кошка под названием Шипея\: все, кто проходит, она на них шипела. А к нему ходила спать, муркала под мышкой!

[Праведник завёлся.]

ЛВВ: У! И вот мы ему устроили, а он говорит: «А кто мне будет помогать? Мне же как, пилить или строгать — я же косой-хромой, ни хрена не вижу, не слышу». Я говорю: «Сейчас я пойду к отцу. Папа, — говорю, — там надо попилить доски. Дай мне пилу». Он мне ножовку даёт, говорит: «Только смотри, украдут!» — «Ладно». И вот там, значит, карандашом отметишь. Хр-хр-хр! — отпилил. Бух-бух! — двумя гвоздями приколотил. Раз-два! — потом газетами изнутри и снаружи обклеили. И сделали ему подход. А вот в этой пельменной на Ленивке я украл бачок с крышкой, потому что я как посмотрел на... как? На бассейне — как он, дай вспомнить? На Дворце.

[На Дворце?]

ЛВВ: На Дворце. Я посмотрел...

[Бассейн уже был в этот момент? Именно бассейн?]

ЛВВ: Бассейна ещё не было, Дворец просто был, дом бетонный. И вот, я, я как посмотрел, как, как, с каким трудом он кака\ет, просто ка\кает. Это ужас! На тележке, когда у тебя ног только по колено, на тележке тебе надо было отъехать, затормозиться, сесть, понатужиться: «Ох, ох!». Думаю: «Бог ты мой, подохнет щас. Ужас!» И я ему украл бачок в этой пельменной.

[Для него? Чтобы у него был дома?..]

ЛВВ: С крышкой.

[...Бачок?]

ЛВВ: Думаю: ночью-то как он будет, ночью-то? А дворничихе Клавке я говорю: «Клава, ты когда открываешь этот, водосток, то сливай туда этот бачок к чёртовой матери!» — «А что такое?» — «Ну, Валя там...» — «А, всё, поняла, — говорит, — ага». Такая хорошая, толстая такая тётка была, всё понимает. Вот. И утром она, это, помогала.

[А вам сколько было, лет пятнадцать? И вы тогда уже..?]

ЛВВ: Почему пятнадцать? Девяти... Девяти мне, девяти не было. Лет восемь, наверное. А потом, значит...

ЛНВ: Как «восемь?»

ЛВВ: ...Мать... мать меня...

ЛНВ: В пятьдесят каком-то, ещё до смерти Сталина...

ЛВВ: Нет-нет-нет, ещё до смерти Сталина задолго. Хай, значит, мачеха, мачеха хай поднимает: «Ты, Витька, иди ищи отца». У нас две пивные: одна у бабьего магазина, напротив, «Под шарами»...

[А папа там где-то....]

ЛВВ: ...«Под шарами». А вторая вот в этой пельменной. «Иди, говорит, ищи». Я в пельменую зашёл — смотрю, нет его. Я пошел в пивную «Под шарами» — а там перед входом сидит Валька, в гимнастёрке, в фуражке...

[И деньги собирает?]

ЛВВ: И собирает, вот, собирает он деньги.

[Ох. Слушайте...]

ЛВВ: И вот, значит, я захожу — там накурено, страшное дело. Там три ступеньки вниз. Я говорю: «Папа!» — «Ой, сынок, иди сюда! Маша! Дай мне “Мишку на Севере”». Она ему даёт, значит. «Завтра отдам». Вот, шоколадку съели. «Ну, ребята, — он... сидит он с кем, — по последней!» Она, значит...

[А, это был такой знак: ребёнок пришёл — нужно отправляться. И сработало! Как раз хотела об этом спросить. В кино же мы это видели.]

ЛНВ: Да-да.

ЛВВ: Они, значит..

[Это, значит, правда?]

ЛВВ: Он, значит, выпили. Я...

ЛНВ: Отправляли же — не жена шла, а ребёнка отправляла. Нарочно.

ЛВВ: Я шоколадку съел. Выходим — там Валька плачет. Отец говорит: «Ты чего?» — «Отобрали. “Четвертинку”отобрали и всю выручку за день отобрали, шпана какая-то». Вот. А обычно он же на тележечке, он же объезжал всю Волхонку и только там заезжал. Там можно было, а здесь ступеньки. И отец его под мышку так берёт: «Пошли. Не плачь, — говорит, — я тебе дам. У меня есть вторая “четверти...”, “четвертинка — белая головка”». «Белая головка» — это, ммм, ну, с таким белым алюминиевым покрытием; как это? «Бескозырка» называлась. Пробку снять, «бескозырку» снять надо. Вот. — «А это что, — говорит, — ребята? Вы сделали?» Я говорю: «Да». А там уже заклеили, там сбоку проход и сбоку дырка, заранее сделали, он попросил, заранее сделана, чтоб Шипея к нему приходила.

[Под лестницу?]

ЛВВ: А... а ворота — в смысле, двери — они всё время нараспашку. И вот чтобы двери закрывались, мы привязали какую-то трубу, а к трубе, значит, какой-то груз.

ЛНВ: Ну да.

ЛВВ: И этот груз помогал двери закрыть. Потому что холодина. А, а он весной пришёл к нам, весной, участковый — такая сволочь, да. Этот гад-участковый, на «полуторке» он. Привезли его по адресу, всё, выгрузили. И он прожил у нас, ну, наверное, с полгода. А к концу года опять пришёл приказ — в сорок девятом году, по-моему — куда-то всех вывезти, якобы в санаторий. А во дворе, эээ, Витька жил с одной ногой — он на костылях был, но с одной ногой. Он считался — ух, какой! Он был человек! Это вообще бездомный, вот. И вот, значит, осенью приходит «полуторка», этот гад-участковый грузит туда всех, всех инвалидов.

[Их много было в вашем дворе даже? Было много?]

ЛВВ: Нет. Во дворе — нет, во дворе двое. А так вообще, наверное, много было. И в конце концов... Я потом пришёл вечером: «Ой, а где Валька-то? Тетя Клава, — говорю, — где Валька?». — «А Валька, — говорит, — на этой...» «Краснопресневская пересылка». Я говорю: «А где это?» — «Тюрьма пересыльная Краснопресненская». — «А где это?» — «А это от Белорусского до [улицы. — А. Л.] [1]905 года, до этого, там с правой стороны вот краснокирпичное здание такое — это вот тюрьма пересыльная». Я говорю: «А чё их туда?» — «А их куда-то в санаторий увозят». А потом, осенью уже, тетя Клава говорит: «Это тебе. Противогазная сумка — и там [плачет] медаль “За отвагу”».

ЛНВ: Чего?

ЛВВ: Медаль «За отвагу»!

[Медаль «За отвагу». Но хоть передали, хоть дошло. Так странно, что дошло что-то вообще...]

ЛНВ: А где та медаль теперь?

ЛВВ: А?

ЛНВ: А где та медаль теперь?

ЛВВ: У нас.

ЛНВ: У нас — его медаль ?

ЛВВ: Да. И такая же отца медаль.

[Собирательница просит разрешения сфотографировать, видимо, медаль.]

ЛВВ: И такая же медаль у отца. У него две медали «За отвагу». Такие круглые.

Под Магаданом: отец получает медаль «За отвагу»

ЛНВ: Погоди. А отцу за что дали медаль «За отвагу»?

ЛВВ: А отцу — это он...

ЛНВ: Он же не воевал? Вот за то, что он...

ЛВВ: В Мяките, когда тот бунт был, и там, значит... А мы спали у печки. У нас такой полуподвал был. А дверь была снаружи оборудована — матрасом таким обита. А тут форточка; только открывает, и — кххх! — из пистолета кто-то. Он вскакивает и в носках — а спали в носках, у него... а носки такие большие, до колена, шерстяные носки. Он побежал, значит, туда, выскочил на улицу — и схватил! Догнал и схватил этого покуша\ющего. Вот за это ему дали медаль «За отвагу».

ЛНВ: Это тогда, когда ваша мачеха под кровать всех засунула?

ЛВВ: Да.

ЛНВ: Но он её... Единственный был подвиг мачехи, за который он её...

ЛВВ: Не оценил.

ЛНВ: Нет, почему. Наоборот, это единственный плюс в её карму, когда она их собой прикрыла: с кровати скинула и, когда стреляли...

[Она не делала разницы между своими и чужими?]

ЛНВ: Делала разницу, да.

[Делала разницу?]

ЛНВ: Да. Но когда уж стреляли, тогда не делала.

[А когда Воропаева-бабушка — она делала разницу между собственным внуком и вот вами? Она делала разницу — кусок какой дать, получше, нет?]

ЛВВ: Нет. Их куда-то, всех остальных, по... повыселяли...

ЛНВ: А бабка-то кормила вас, что приёмных, что своих?

ЛВВ: Одинаково, одина... Всех одинаково. Она такая свободолюбивая была.

ЛНВ: Воропаева?

ЛВВ: Воропаева, да.

[Добрая была, наверное?]

ЛВВ: Ну...

ЛНВ.: Ну тётя Катя тоже не от хорошей жизни так себя вела?

[Тётя Катя — это которая мачеха?]

ЛВВ: Мачеха.

ЛВВ: Мы туда часто-то и не появлялись.

[Ну, ещё и с характером была?]

ЛНВ.: Она красоткой считалась.

ЛВВ: Там у них был, у брата...

ЛНВ.: Из-за неё мужики стрелялись.

Из-за мачехи ЛВВ его отец стреляется с КГБ-шником Меркуловым

ЛНВ: За неё же стрелялись, за тётю Катю?

ЛВВ: Кого?

ЛНВ: За тётю Катю стрелялись?

ЛВВ: В первый раз слышу. Что, в Голливуде...?

[Насмотрелся фильмов...]

ЛНВ: Твой отец! С Сидельниковым!

ЛВВ: С Сидельниковым?

ЛНВ: Ты рассказывал, что твои стрелялись те по пьяной лавочке, Сидельников с твоим отцом.

ЛВВ: Нет, это не по пьяной лавочке, и не Сидельников, это Меркулов!

ЛНВ: А, это... Но за тётю Катю, однако.

ЛВВ: За тётю Катю.

ЛНВ: Вот!

ЛВВ: В Кызыл-Кия. Был такой у Берии заместитель — Меркулов [Всеволод Николаевич].

[Ну, женщин вокруг мало и любая на счету. На виду.]

ЛВВ: Ты читала книжку "Джура" [автор Тушкан Г.П.]?

ЛНВ: Ну, она ничего так была.

ЛВВ: И не надо. [Смеётся.] Там проводится идея, что... конец басмачеству. И вот этот киргиз, киргиз-пастух Джура помогает ликвидировать последнюю банду. А банду, кроме всего, от советского Информбюро, кончает Меркулов.

ЛНВ: Меркулов — известная фамилия.

ЛВВ: Какой-то лейтенант он там...

[Короче, это реальное лицо.]

ЛВВ: ...КГБ-шный, да. И вот этот Меркулов, в конце концов... Меркулов... Слушай меня внимательно.

[Слушаю, я слушаю.]

ЛВВ: Этот Меркулов — он по проекту Берии вот это, эээ, ууу, атомному проекту... А мы как раз в нём и участвовали.

Рудник

ЛВВ: Кызыл-Кия, вот наш рудник, добывал камень этот зеленоватый — это уран-руда.

[Не... немецкие военнопленные, да?]

ЛВВ: Немецкими военнопленными. И вот там тоже очень интересная жизнь была прям в этой Кызыл-Кия, бля, страшное дело.

[А вам там было вообще лет-то мало, как вы помните всё?]

ЛВВ: А?

[Как вы всё помните, вам же было лет-то мало.]

ЛНВ: Четыре, сколько?

ЛВВ: Какой «мало»?!

ЛНВ: Или пять.

[Я себя до семи лет вообще не помню.]

ЛВВ: У меня... у меня Юрка ходил в 1 класс в школе в Кызыл-Кия, у нас за стеной жил учитель. Он их... преподавал.

ЛНВ: А Юрка на три года старше?

ЛВВ: Тридцать восьмого года, тридцать девятого.

[На три, да, не больше.]

ЛВВ: Да. И вот мы с Ольгой стояли у забора и смотрели.

[А Ольга какого года?]

ЛВВ: А Ольга сорокового.

ЛНВ: На год старше.

ЛВВ: Вот меня всё это всегда и удивляло это: как так, её в школу взяли, а меня не взяли? Мы же одинаковые были! А потом оказалось, что она на год старше. И вот, значит, этот...

Из-за мачехи ЛВВ его отец стреляется с КГБ-шником Меркуловым (продолжение)

ЛВВ: И вот, значит, этот... И вот этот Меркулов приехал проверять рудник, организацию этого самого, мнэ, лагеря. Отец всё показал ему там, ты-ры-ты-ты. А потом Меркулов заявляет: «По нашим законам и понятиям, ты на ночь должен предоставить мне жену».

[Фига себе!]

ЛВВ: А отец... а отец — 2.10 [ростом. — А. Л.], представляешь?

ЛНВ: 2.10? 2.02, наверное.

[2.12, ты говорила, было.]

ЛНВ: 2.12 был дед.

ЛВВ: Дед был 2.12.

ЛНВ: А отец был чуть пониже.

ЛВВ: Отец разворачивается...

[А в вас сколько?]

ЛНВ: Нет, а он среднего роста.

[У вас кто-нибудь из братьев был высокий?]

ЛНВ: Нет. Метр семьдесят шесть, кажется.

ЛВВ: У меня...

[А другие братья были высокие?]

ЛВВ: Юр... Юрка был чуть выше, Лёша чуть ниже.

ЛНВ: Юрка, например...

[А в матери сколько было?]

ЛНВ: А мамы — были маленькие.

[Метр пятьдесят с кепкой?]

ЛВВ: И вот, значит, он ему по харе и говорит: «Переночуешь у меня в кабинете в лагере». А на следующий день мы с Юркой полезли воровать арбузы.

ЛВВ и его брат воруют арбузы и видят, как стреляются отец и Меркулов

А арбузы — там такая наклонная плоскость и река Исфайрамсай. А тут...

ЛНВ: Не река! Ты говорил, арык там у тебя был. Арык, и на арыке плотина, потому что на реке плотина [большая].

ЛВВ: А там плотинка небольшая — заборчик такой.

[Арык, река — какая разница, арык — речка.]

ЛВВ: Река, река, река! Ну, на байдарках, конечно, не походишь, не такая широкая вот там, но с полкухни, довольно шустрая река.

[То есть арык — это ещё меньше.]

ЛВВ: Вот. И вот мы полезли с ним ползком воровать арбузы. Сторожа видим: а вон он, сторож, ага. И мы так — кх, кх, кх! Хвостики эти режем, арбуз — буль-буль-буль, бульк в воду и поплыл. И мы так нарезали, нарезали: «Ну, хватит, наверное?» Мы поползли обратно. Приползаем к этой плотинке, а там этих арбузов — ужас, хоть два самосвала заказывай. И вот мы этот арбуз — кхх! — об коленку. И...

[На что вы так много нарезали?]

ЛВВ: А кто считал-то?

ЛНВ: [тихо] Ума нет.

ЛВВ: Кто считал-то? Коммунизм!

Из-за мачехи ЛВВ его отец стреляется с КГБ-шником Меркуловым (окончание)

ЛВВ: Смотрим... Мы в кустах сидим, жрём эти арбузы с Юркой, а поверху идут два мужика. И мат-перемат. Смотрим, а это мой отец и Меркулов. Ого! Выжрали, выжрали по «четвертинке». А Меркулов не просто так, Меркулов— полковник, через год он станет вообще генерал-майором. А тут он полковник, а этот старший лейтенант, всего-навсего.

[Нет, ну, главное, это всё вот так...]

ЛВВ: И вот они что-то ругаются со страшной силой. Потом кидают фуражки, отсчитывают десять шагов, вынимают свои «ТТ»-шники.

[И вы это видели?]

ЛНВ: Да.

ЛВВ: Да. Юрка говорит: «Ой! Беги скорее за матерью». Я, значит, бегом. А что там бежать-то, 300 метров.

[А почему Юрка вас послал?]

ЛВВ: Не знаю даже. Я, наверное, быстрее бегал. Вот. Я, значит, бегом, говорю: «Так и так, там папу убивают». Она: «Ааа!». Бегом, распатланные волосы: «Ой-ой-ой, дураки!». Они — кхы, кхы, кхы! — да и и всё мимо. Вот. И, значит, этот, в конце концов, Меркулов на «полуторке». «Полуторка» — почему-то пешком. В смысле, за ним шла на большом растоянии. Он сел поехал, это... Там был город — М/олотоваб/ад.

[Молотовабад?]

ЛВВ: Молотовабад. Сейчас подозреваю, что это Джелалабад [нет, Уч-Коргон. — А. Л.].

[Джелалабад — знакомо, да.]

ЛВВ: Ты слышала [про] тот, который в Афганистане.

[Наверное.]

ЛВВ: Там буквально через сто километров в Афганистане тоже Джелалабад есть. И вот, значит, они... они пострелялись... И вот они пострелялись, но без толку.

[Ну а мама прибежала; она как-то... поучаствовала как-то?]

ЛВВ: Ну да. А потом, значит, когда мы уже приехали сюда...

ЛНВ: А, так что всё-таки из-за неё стрелялись.

Отец возвращается из Кызыл-Кия, вытаскивает из лагерей родственника, попадает в Вышний Волочёк

ЛВВ: ...Приехали сюда, отец должен был прийти на Лубянскую площадь, сказать, что «я приехал». Вот. А на всякий случай, значит, мы решили... Почему-то вот там, где книжный магазин на... на Мясницкой, а тут был ещё какой-то магазин, продуктовый. И мы, значит, тот продуктовый магазин... Слушай меня внимательно.

[Слушаю, слушаю.]

ЛВВ: Слушай меня внимательно. Мы на этот магазин припёрлись — Юрка, Ольга, я, Лёшка и мать — с сумками. То есть если его возьмут, ну, мы ему хоть что-нибудь передадим. И тут, значит, смотрю — выходит без охраны. Я говорю: «Папа. Ох, бог ты мой, всё нормально». Он говорит: «Ничего не нормально...» В это время как раз организовали ОБХСС — специальная организация при НКВД, Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности. И вот он туда перевёлся, потому что ему Меркулов сказал: «Я тебя не потерплю в НКВД». Ну и он туда перевёлся. Буквально через полгода его угнали в Вышний Волочёк. Вышний Волочёк — это между Москвой и Питером.

ЛНВ: Как-нибудь...

ЛВВ: Там тряпочное производсто. И вот, значит, отец разбирался, куда пропадают вагоны мануфактуры. Вагоны! Мануфактуры. А министром лёгкой промышленности был тогда Косыгин. И вот он, значит, долго-долго выяснял. А в это время, кроме всего прочего, он освободил из заключения дядю Петю.

ЛНВ: А дядя Петя был арестован?

ЛВВ: Дядя Петя был после войны долго в заключении: потому что он же... его взяли под...

ЛНВ: Он в окружение попадал?

ЛВВ: Под Витебском, под Витебском. Когда их гнали на фронт, то их, значит, поезд разбомбили. И они под Витебском попали в плен, многие. Кое-кто ушёл в леса, в том числе дядя Петя. И они с большим трудом, с большим трудом выходили — и вышли к Клязьме. К Клязьме они вышли... Ну так вот, ну так вот. И вот, значит, они вышли к Клязьме, их восстановили в званиях. Но часть, часть народу было гражданского, а часть народу — солдаты бывшие, и он в том числе. Они успели довоевать, дойти до Берлина: он, значит, артиллерист, его переучили там из исторического архива на, это самое, артиллерию. Он довоевал до Берлина, а после Берлина им занялись: «А где ты был вот в это время в сорок первом?» — «Выходил из плена». — «А куда выходил?»

ЛНВ: Ну, понятно, да.

ЛВВ: Да. «В Бундестаг или к нам?». И вот, значит, его взяли за жопу и посадили в Мордовские лагеря. И отец когда пришёл из Киргизии, он нашёл этих двух мужиков, которые при нём были: один из них хохол, один их них какой-то русский, а третьего убили во время войны. Вот он дошёл, они, в конце концов... В общем, оправдали его. И вызволили из этих лагерей, Мордовских лагерей. Он к нам приходит, такой худёй, такой обросший. А я-то сижу читаю: мы же грамоту изучили вместе с Юркой ещё в Киргизии, поэтому я грамотный такой, я сижу читаю, а сам ушками слушаю. А он там дяде Пете говорит: «Ты представляешь, из этого Вышнего Волочка вагоны переписываются, переформируются эшелоны — и переписываются на каждой там станции, ай-яй-яй, мелом там. И в конце концов всё это уходит в Грузию. А автор всего этого — Косыгин! Ты представляешь, насколько сгнила наша сраная Россия!» А я слушаю и думаю: «Бог мой!..»

[А это год?]

ЛВВ: «...Завтра, завтра посадят!»

[Пятьдесят какой-то? Начало пятидесятых? Ещё Сталин жил?]

ЛНВ: Нет, если не конец сороковых...

ЛВВ: А самое-то...

ЛНВ: ...Он ещё был жив.

ЛВВ: А самое-то смешное...

ЛНВ: Косыгин был министром лёгкой промышленности при ком?

[При Сталине.]

ЛВВ: При Сталине ещё!

ЛНВ: Значит, да.

ЛВВ: При Сталине, при Хрущёве, при Бре... А при Брежневе он уже вообще председатель Совета министров!

[Да, я помню, что... Я ещё помню, что я...]

ЛНВ: А вот когда, удалось вытащить дядю Петю-то когда?

ЛВВ: Ааа, в сорок восьмом. В сорок седьмом он приехал, а в сорок восьмом он уже его вытащил. Вот. «И, и, — говорит, — да». Я так слушаю внимательно; один и другой — ну, прямо антисоветчики со страшной силой!

Смерть отца

А главное, когда мне в детдоме-то сказали... вчера я отца видел, а сегодня мне говорят: «Ты в школу не пойдёшь — пойдёшь домой отца хоронить». — «Как, — говорю, — хоронить? Как — хоронить?! Я его вчера видел!» Я бегом домой, благо это рядом. Прибежал домой, говорю... А там у него уже, глядь, те — открыли ящики. «А где, — говорят, — у него письменный стол? — «Какой письменный? Вот в комоде верхний ящик — этот его». А они там — кхк, кхк! — открывают, достают пистолет. Я думаю: «Бог ты мой, откуда пистолет?» Какие-то папки с бумагами, чё-то ещё там проверяют. Думаю: «Бог ты мой».

[Всё забрали, да?]

ЛВВ: Всё забрали с собой. Я потом Юрку спрашивал, говорю: «Но ты-то постарше! Ты-то должен понимать, откуда это всё». — «А я, — говорит, — откуда знаю? Это их дела НКВДшные». Думаю: «А может быть, его сгноили, не сам умер?».

[А какая официальная причина смерти?]

ЛВВ: Официальная причина — остановка сердца. Порок сердца.

[Ему лет так мало, да?]

ЛВВ: А главное... Сорок два года.

[Сколько?]

ЛВВ: С девяно... сорок два года.

ЛНВ: Он... в каком году он помер?

ЛВВ: А?

[В пятьдесят четвёртом, получается.]

ЛНВ: Тебе было двенадцать лет.

[В пятьдесят четвёртом? В пятьдесят пятом?]

ЛНВ: Ну, пятьдесят какой-то, пятьдесят четвёртый, что ли. Какой-то такой слабенький год-то. Я тогда считал, что он стааарый, а щас я думаю: «Ох, какой молодой-то, бог ты мой!». Ну. А потом, значит, я сижу читаю какого-нибудь «Гекльберри»...

ЛНВ: Мне кажется, что он двенадцатого года рождения, всё-таки?

[Это я сейчас посчитала — да.]

Приезжие — люмпены и не люмпены; ЛВВ получает квартиру от завода

[Слушайте, ребята, скажите мне такую вещь: что всё-таки для вас «москвич». Я спросила, и мы перешли к этим, которые «сат...», «с-т-р-т-т-ты» — татары, которые всегдашние гады. Вот смотрите. Были — Москва пятидесятых, Москва шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых, девяностых, нулевых. Вот эти вот «понаехавшие» — там менялась вообще парадигма, парадигма москвичей — не москвичей?]

ЛВВ: Да.

[Я понятно говорю? Вот был момент, когда из деревень народ русский попёр — на стройки.]

ЛНВ: Я вот... Да, вот люмпены когда попёрли — уже точно было разделение на не москвичей... Я помню, ты нас с Наташкой инструктировал, мы ещё в школе учились, когда ходили по Москве: «Вы смотрите, чтобы человек был москвич, спрашиваете когда дорогу! Ищите, чтобы вот по виду было понятно, что он вот не такой, не выпендрёжный, не какой не замуслюканный [так!] какой-нибудь в пальто».

ЛВВ: У нас на заводе...

ЛНВ: «...А будет москвич! А вот этих всяких баб вот этих вот не спрашивайте: они ничего не знают».

[А чё?]

ЛНВ: «Они могут сказать вам, куда идти, и, наоборот, вы можете заблудиться».

ЛВВ: Да. Да. У нас на заводе была семья по фамилии Борматенковы. Он был токарем, она — контролером. Они откуда-то чуть не из Дубны — чёрт знает сколько, два часа надо ехать до работы.

[Чёрт-те откуда вообще.]

ЛВВ: Ужас! А завод у нас, а завод у нас строил жильё. Я-то вступил на очередь с мамой как в райисполкоме, так и на заводе. Я думал, что на заводе быстрее очередь подойдёт. Но подошла... Потому что там, на заводе, распоряжался очередью директор. И он по блату просовывал своих там — полюбовниц там, ещё кого-то. Вот. А исполком поточней. И в конце концов от райисполкома я вот эту квартиру-то получил — да, вот эту, вот эту вот.

[А там ваши условия были плохие, что вы хотели сюда переехать? Там было просто тяжело по условиям?]

ЛВВ: Там было комната — 24 квадратных метра в коммунальной квартире с одним окном.

[Но все эти удобства?..]

ЛВВ: Когда три... когда три окна проявились, после того как побелили дом, я побежал, я побежал в райстрой и так далее — в контору. Говорю: «Дайте мне план, поэтажный план, и я восстановлю эти окна». А эти окна выходили на Кремль, на Боровицкую площадь.

ЛНВ: У нас там куда-то вот так понижается, и как раз выходили на Кремль заложенные окна.

ЛВВ: Нет, это та, которая осталась. А те, которые в стене...

ЛНВ: Знаю, знаю, знаю, я про них и говорю.

ЛВВ: Они выходили как раз на площадь на Боровицкую.

ЛНВ: Да.

ЛВВ: Да, на площадь.

[Но их не дали раз... разложить?]

ЛНВ: Конечно.

ЛВВ: Нет. Нет, конечно. «Все планы потеряны. Всё в НКВД, строжайшие записи».

[Но послушайте! У вас там была хоть комната, но 24 метра.

ЛВВ: Ну.

[Ребёнок один и мелкий ещё. Почему вам хотелось чего-то еще?]

ЛВВ: Ребёнок не просто «мелкая». Ребёнок идёт после Кишинёва и гордо говорит: «Вот она, стоит, моя Москва!».

[Вооот. Тем более. Ребёнок ходит по мостам пешком и гордо говорит: «Вот она, моя Москва». Чего вам в эту жопу мира ехать было, мало ли, что одно окно?]

ЛНВ: Да, кстати.

[Зачем вы сюда вообще поехали? Ну, допустим, здесь две комнаты...]

ЛВВ: Так.

[...Своя собственная туалет и кухня.]

ЛВВ: Так.

[Зато в ебеня какие-то, куда!..]

ЛНВ: Да, вот именно, в ебеня.

ЛВВ устраивается не на тот завод, на который его звала сестра

[Или у вас тут работа была рядом? Или что? Или работа потом появилась?]

ЛВВ: Работа появилась до того... Ольга...

ЛВВ: Она всегда была на одном месте.

ЛВВ: Ольга мне сказала: «Заходишь до...»

[Вы работали кем? Вообще фактически.]

ЛВВ: Ольга, Ольга, Ольга.

[Ну, в смысле, завод-то.]

ЛВВ: Да какой он! На Савёловской.

ЛВВ: Ольга сказала...

[На Дмитровской.]

ЛВВ: Ольга сказала...

[На этом...]

ЛВВ: Ольга сказала.

ЛВВ: Ну, Ольга.

ЛВВ: «Доходишь до Белорусского вокзала, до гостиницы “Советской”». Поворачиваю по Русакова [там находится улица [Марины] Расковой. — А. Л.] направо, улица... Русаковой? Ррр.. Ну, в общем, летучая, летучая девка какая-то.

[Русакова.]

ЛВВ: Наверное. Вот. «Поворачиваешь направо и, — говорит, — тут рядом-то как раз мой и... и... и» — фабрика её, которая делает там расчёски, зубные щётки, ещё чего-то.

ЛНВ: Ольга — сестра, имеешь в виду?

ЛВВ: Да. Я выхожу...

ЛНВ: И там она договорилась, что его возьмут на работу.

ЛВВ: Да. Я выхожу, поворачиваю — гостиница «Советская». Я её прохожу, смотрю — какой-то администрации зелёный барак. Думаю: «Ну, не может же быть это предприятием!» Иду дальше — Госцирк, учи... училище Госцирка. Думаю — что-то не то. Иду дальше, смотрю — какой-то завод. Я захожу, я захожу в отдел кадров, говорю: «Так, мол, и так, у меня сестра работает в штамповочном цехе, я тоже хочу». — «Давай трудовую книжку». Я говорю: «У меня нет». — «Как — нет?» Я говорю...

ЛНВ: «...Потому что маленький»

ЛВВ: «Я только что из армии». А, нет: «Да-да, я ещё маленький», ага. — «Ну, давай заходи, оформим». Оформили — дали, трудовая мне. Оформили, всё, я прихожу, говорю: «Так, мол, и так, в восемнадцатый цех к Щербакову Михаилу Васильевичу слесарем». — «Это вот туда». Я говорю: «Привет».— «Привет». — «А где у вас тут штамповка?» — «Вот там, — говорят, — штамповка». Я говорю: «Ща я пойду на разведку. Подождите, я потом приду». Я прихожу в штамповку, говорю...

ЛНВ: «А где тут у вас Ольга?»

ЛВВ: «А где тут Ольга Сидельникова?» — «Нет у нас Ольги Сидельниковой». — «Как, — говорю, — нет? Ольги Сидельниковой нет?!» — «Нету». — «Да как, как “нету”? Должна быть». — «Нету». Я вечером ей звоню, после работы-то, говорю: «Оля, а что это тебя там в цехе-то никто не знает?» — «В каком цехе? У нас всего один цех». Я говорю: «Ну в штамповочном цехе!» — «В каком штамповочном цехе? У нас всего один цех — и никакого штамповочного. Ты куда устроился работать?» Я говорю: «Вот туда-то». — «Дурак! Это же тюрьма, а не... не завод». И вот я в этой «тюрьме» и проработал сорок пять лет.

[Обалдеть. А вашу фабрику перенесли с Савёловского на... вот тут?]

ЛВВ: Это филиал.

[А, филиал.]

ЛВВ: Это была история отдельная, но это рабочая история, как его выгоняли с завода, и он, чтобы его не выгнали, успел переустроиться в филиал.

[А!]

ЛВВ: А, это когда...

ЛВВ: Нет, зачем — около мусоросжигательного на Дегунина когда.

ЛВВ: На Дегунина — это наш завод ещё.

ЛНВ: Я тебе и говорю, филиал.

ЛВВ: Филиал, да. А потом, после этого филиала, я работал ещё где-то.

Кто такие «понаехавшие»; переселенцы из республик, с окраин Москвы

[Давайте поговорим вот о чём.]

ЛВВ: Да.

[Вернёмся к вопросу о том, кто же москвич и не москвич. Вот ваш дед и жена, то есть ваша бабушка, они же, в принципе, «понаехавшие».]

ЛНВ: Они «понаехавшие».

[Как вы думаете, когда они вот были молодыми, они считались москвичами своими окружающими? Как вы ответите?]

ЛВВ: Понимаешь, несчастье какое: моя тётушка, тётя Нюша, — она...  Она... Она была... как это называется? Моделью у Дейнеки.

ЛНВ.: Да.

[Моделью у Дейнеки.]

ЛВВ: Дейнеку знаешь?

[Да.]

ЛВВ: И вот она длинноногая такая, ай-яй-яй...

[Вот Нюша-то, а?]

ЛВВ: Ай-яй-яй, ай-яй-яй — вот тётя Нюша-то, да.

[Ну, короче, она же была москвичка? Она здесь родилась. Вообще кто такой москвич? Кто здесь родился? Или кто? Или как?]

ЛВВ: Кто-то родился, кто-то женился...

[Нет, как вообще? Кто эти москвичи вообще? Скажите мне, пожалуйста!]

ЛНВ: Да, папа, ты москвич?

[Порефлексируйте. Вы об этом не говорите в повседневности, я понимаю. Это просто мне вообще знать. Кто такие москвичи? Во времена вашего детства, ну, юности, молодости вот — и сейчас.]

ЛВВ: Вообще москвичи...

ЛНВ: Беба, например, Червивая голова; он с его семьёй — он же «понаехавший»?

ЛВВ: Беба Червивая голова... А, да, у нас много во дворе «понаехавших» было. У нас был чемпион Советского Союза по велоспорту Энрико Эскультянц.

[Там, на Волхонке?]

ЛВВ: На самом деле, это Андрей Эскультянц.

[Армянин?]

ЛВВ: Армянин. Ему папа купил лисапед [так!] — и он скакал на нём от Большого Каменного мо\ста до этого самого... до Крымского и обратно. И в конце концов он накатал такую психологию себе...

[Ага.]

ЛВВ: ...Что стал нормальным гонщиком.

[А где он выступал?]

ЛВВ: В сборной Союза.

[Слушайте, скажите вот такую вещь. Вот тогда, когда вы там, на Волхонке, в детстве были, для вас приехавшие из какого-то района Москвы, или из ближайшей подмосковной деревни, или из какого-нибудь там Еревана, или из какого-нибудь ещё Кызыла — это всё были одинаково приехавшие?]

[ЛВВ издаёт неопределённый звук.]

[Между ними было разница?]

ЛВВ: Никакой.

[Вот человек приехал из Медведково?]

ЛВВ: Нет, когда не москвич в Москву, у нас вообще такого не было, потому что слава Богу, что где-то кто-то чего-то как-то приехал. Потому что, эээ, жилья не было в Москве.

[А когда приезжали люди? У вас так? «Жилья нет, еды нет, ещё какие-то приезжают непонятные чуваки и у вас рабочие места отнимают»?]

ЛВВ: Ну как же? Как же? Кто-то пристраивался — в подвалах, где-то...

[Ну вы на них злились, что они сюда приехали и у вас отнимают?..]

ЛВВ: Да!

[...Грубо говоря, еду и рабочие места?]

ЛВВ: Ничего они не отнимают, нет.

ЛНВ: Но злились?

ЛВВ: Слава Богу, мы сами [смеётся], мы сами у кого хочешь чего отнимем!

[Конечно, что они приезжали, вы воспринимали как «судьба, что ли, какая-то», но вот... но не как сейчас?..]

ЛНВ: Но вот такие вызывающие про... Вот у нас сейчас там, не знаю, какие-нибудь чучмеки, киргизы: если они в каком-нибудь городском строительном сидят, то твоя дочка идёт мимо — и ты будешь переживать, что вот они — а она идёт мимо кого? Мимо чучмеков, которые неизвестно что. Вот у вас такое было?

ЛВВ: Не было. Не было.

Цыгане, таджики

[А кого вы боялись тогда?]

ЛВВ: Мы?

[Воров — абстрактных таких, да? В основном, воров?]

ЛВВ: Воров...

[Цыган?]

ЛВВ: ...Не очень. Цыган — да.

[Именно цыган выделяли, да?]

ЛВВ: Цыган — да.

ЛНВ: А чё цыгане-то?

ЛВВ: Как — чё? Крадут детей.

ЛНВ: Ну, это, байки-то всегда были, даже у нас в Кишинёве. Но, но «старьём-берьём» — у вас это кто были? У нас цыгане. И когда мы... вот я колготки свои выносила во двор, это были цыгане. Считалось.

[Или кажется, они были цыгане.]

ЛНВ: Считается, что это были цыгане, да. Они были смуглые, по... похожи на болгар.

[Но не таджики?]

ЛВВ: У нас... у нас в основном не уголовники бельё воровали по чердаку, а именно цыгане.

ЛНВ: Откуда ты знаешь?

ЛВВ: Ну, видно.

[А это были какие-то оседлые цыгане, которые жили в городе?]

ЛВВ: Нееет. Какие оседлые!

[Таборы какие-то были у них?]

ЛВВ: Они жили где-то, ну, по Киевской дороге... Где фирма «Мелодия».

[Ну, я не знаю. Апрелевка?]

ЛВВ: Алабино. Апрелевка, Апрелевка, да-да-да. Апрелевка, Алабино, вот там где-то. Но они, в основном, жили где-то, где-то далеко. Когда мы уже сюда переехали, у нас вот там, в районе Новодачной, был посёлок такой у болота, где сейчас МЕГА, МЕГА-магазин этот какой-то, то вот с той стороны в лесу целый посёлок таджиков жил!

ЛНВ: Это я помню. Но это лю\ли были: это как раз, это как раз вот эти...

ЛВВ: Девяностые годы...

ЛНВ: Да-да-да. Это были...

ЛВВ: Тогда жили таджики всякие, да.

ЛНВ: Не они. Они пластиковые городочки себе ставили.

ЛВВ: Угу.

[Ну а кэлдерары-то кишинёвские тут нифига, никогда тут не бывали. Были тут...]

ЛВВ: А так переехавших, «понаехавших»...

Сколько поколений у коренных москвичей

[Ну хорошо. Сейчас вот вы кого «понаехавшим» считаете? У вас есть какие идеи?]

ЛВВ: Я?

[Да, лично вы?]

ЛВВ: Никого.

[Вы считаете себя коренным москвичом там в третьем поколении. А тут есть люди...]

ЛНВ: В четвёртом он поколении.

ЛВВ: А?

[Как — четвёртое? По папиной линии?]

ЛНВ: Четыре линии коренных.

История Гриши «Венгра»

ЛВВ: Гриша, например, «понаехавший».

[А кто это?]

ЛНВ: Наш дядя Гриша.

[А он «понаехавший» в каком поколении?]

ЛВВ: В первом.

ЛНВ: Вообще венгр.

ЛВВ: Он венгр. А Вася...

[Который?]

ЛНВ: Дядя Гриша. Помнишь, за тобой ухаживал? Из папиной компании?

[За мной? Это который на яхте?]

ЛНВ: Да.

[За мной никто не ухаживал!]

ЛНВ: А вот он ухаживал.

ЛВВ: Мало того, что он венгр! Он ещё приехавший из Петра... Дворца Петера... Петера Дунай.... Петера... Ну как, вот эти города. Как там эти? Рядом с... с Александровском?

ЛНВ: С чем?

ЛВВ: Алекса... Ну как этот? Погоди, как этот поэт-то? «Он шёл...»?

ЛНВ: Николаевский?

ЛВВ: «...На Гренаду...

ЛНВ: «...А вышел», да?

ЛВВ: «...Чтоб жизнь отдать»?

[Ну, это...]

ЛНВ: «Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону»!

ЛВВ: Нет! Нет же!

[Светлов.]

ЛВВ: Светлов, вот. Светлов!

[А при чём тут?]

ЛВВ: Александровск — это теперь Запорожье.

ЛНВ: А, «Запорiжье»? Он ещё и хохол? Мало того, что венгр?

ЛВВ: Да!

[А почему венгр?]

ЛВВ: Он не «Запорiжье», он Днепропетровск, Днепро...

ЛНВ: А венгр он по кому — по папе, по маме?

ЛВВ: По-моему, по папе. Так мало того, по папе... туда ездила Анна [дочь дяди Гриши].

ЛНВ: И там все архивы открытые, это я помню.

ЛВВ: Она залезала в архив и там всё по полочкам прямо — ай-яй-яй, успевай давай заходи.

ЛНВ: Так что с «понаехавшими» сложно у него.

[Да-да-да, это интересно.]

ЛВВ: А у них... А у ма... мамы как раз... а у мамы с Наташей дело плохо: они родились в Кировской губернии.

ЛНВ: Я? В Кировской губернии? Я в Грауэрмана родилась!

[Я тебя отдельно допрошу.]

ЛВВ: Так вот я и говорю. Тёть Валя и все прочие — Котельнич. Вот этот район-то...

ЛНВ: Ну?

ЛВВ: ...Ваш.

[Короче, тут «понаехавшая».]

ЛНВ: Кааароче...

[«Понаехавшая» — это нормально.]

ЛВВ: Потом взяли, уехали в... где мама-то родилась?

ЛНВ: В Воркуту?

ЛВВ: Нет! Возле Великого Устю\га.

ЛНВ: Извините. Се\мгас, где где мама родилась, — это, извините, ГУЛАГ, а не...

ЛВВ: ГУЛАГ, да.

ЛНВ: Хоть Воркута, хоть куда ни кинь — везде ГУЛАГ.

ЛВВ: Потом... потом Воркута. Потом из Воркуты: накопили денежку, уехали в Кишинёв.

ЛНВ: Не «накопили денежку». А там жопа настала — матери паспорт давать не хотели.

ЛВВ: Ну да. Уехали в Кишинёв. А из Кишинёва чемодан-вокзал...

ЛНВ: Самое забавное, что кругом есть элемент НКВД.

ЛВВ: Да, кругом!

ЛНВ: У бабушки брат НКВДшник.

ЛВВ: Дядя Геша.

ЛНВ: Дядя Геша. Хотя возлюбленный [бабушки] — «враг народа», но брат-то НКВДшник. Видимо, он прикрыл, что ей никак это не отразилось.

Общение с ленинградцами

ЛВВ: Мы как-то с Людой [женой] тайно от бабки уехали в Петроград встречать белые ночи. Подошли к Дворцовому мосту — а там стоит дядя Геша с двумя дочками! [Все смеются.] Тайно уехали, называется! Да...

[Да...]

ЛВВ: Нет, по Москве-то, кажется, вопрос мне не в дугу. Вот по Питеру — может быть. Хотя тоже вряд ли.

[В смысле? В смысле, «не в дугу»? В смысле?]

ЛНВ: В смысле, и по Питеру почему «вряд ли»?

ЛВВ: Ну... Ну, там всегда...

ЛНВ: ...Патриотизм городской?

ЛВВ: Городской патриотизм, хотя вот Наум, Наум Конвиссер — как в армии его называл, Компрессор: «Эй, Компрессор, спой-ка нам такую-то песенку!» Говорит: «Это Высоцкий, Высоцкий — это наш, питерский, из нашего театрального бомонда». Я говорю: «Здрасте, он из “Таганки”!» — «А ты откуда знаешь?» — «Я москвич, я всё знаю». А потом, когда идём с Наумом по станция «Ильинская»: «Ого-го, Молотов прошёл». — «Как — Молотов прошёл? Он что, живой, что ли?» — «Ну, вот прошёл только что с женой!» И он с гитарой — дыр-дыр-дыр! — на той стороне. Обратно возвращается — и так, якобы невзначай так посмотрел: «Ох, слушай, и правда Молотов!». Я говорю: «Конечно, Молотов!». Гадёныш до 90 с чем-то дожил. <...> Ты смотри. Оказывается... Оказывается, дядя Лёша...  Оказывается, дядя Лёша больше помнит о наших походах, чем я. Хотя ему было там четыре года где-то. И, главное, пару остановок пройдёт и плачет: «Ай-яй, ножки болят, я устал! Давай я попью водички!». А главное, мы как-то один раз шли из... как его... не помню, кого. По-моему, Серебряного Бора, что ли. И воронёнка поймали, маленького воронёнка. И его посадили на... на плечо. И так до\ дому и дошли. И там, значит, мать сразу хай подняла: «Нафиг его притащили, вонючего, гадёныша?! Давай, ему ещё и жрать надо каждый день по чуть-чуть!» Я говорю: «Ну, давай, пусть на подоконнике живёт: когда сядет нормально, сам улетит». Буквально через два-три дня сам улетел, да.

Бывшие обитатели центра, переселённые в Лианозово

А чего тебя так волнует этот вопрос о «понаехавших»?

[Ну, чтобы понимать, вот как бы, меняется ли со временем вот это отношение к приезжим. Кто такие эти приезжие, где эта граница, где она выстраивается вообще в XX веке, в начале XXI, где выстраивается граница между своим и чужим?

ЛВВ: Ты знаешь, ты не пробовала читать мемуары... Минского?.. Майского?.. Майского, по-моему.

[Нет.]

ЛВВ: Майский. Хороший мужик. Он говорил: «Я когда... перед войной подзарабатывать надо: худой как щепка. Полез в какие-то тепло... тепло-какие-то-защитные цехи московские. И, — говорит, — там крестьяне подмосковные, в основном, были собраны; все так проклинали Сталина!» Но то, чтобы к ним отношение как к «понаехавшим»? Не было.

[Да, не было такого ощущения, что?..]

ЛВВ: Не было.

[А в принципе, вот вы — вот такие «центровые», да. Вот когда вот вы переехали сюда, в Лианозово, ощущали, что вы как бы круче, чем... чем те жители Лианозово, которые приехали сюда не из центра, а откуда-то, наоборот, из деревни, с периферии?]

ЛВВ: Нет.

ЛНВ: Но вообще здесь такая жопа была, когда мы приехали. Было такое ощущение, что мы в ссылку попали, а не... не...

[То есть такие люди были вокруг, в смысле, да?]

ЛНВ: Нет.

ЛВВ: Ну, во-первых...

ЛНВ: Сперва просто грязь по шею...

ЛВВ: Был... был...

ЛНВ: ...Абсолютный транспортный дефолт: вообще не уедешь.

ЛВВ: Транспортный коллапс был, да.

ЛНВ: И было такое ощущение, что мы вообще не в Москву выехали — куда-то за город, причём за 101-й километр попали.

ЛВВ: Ну, в принципе, да.

[Почему такие у тебя были ощущения?]

ЛВВ: А потому что единственным сообщением была дорога железная, и всё.

ЛНВ: Электричка.

[А люди? Люди тоже другие или люди не важны?]

ЛНВ: Нет. Люди как раз были все примерно из центра вывезены единомоментно, то есть все примерно из одного района.

ЛВВ: Все примерно так и были, да. Кстати, вот эта Надя — она же вывезена из, эээ, ну где Институт иностранных языков [Московский государственный лингвистический университет, бывший Московский государственный педагогический институт иностранных языков имени Мориса Тореза; одно из его зданий, на Остоженке, 36, недалеко от метро «Парк культуры». — А. Л.].

ЛНВ: Ну да. Она, получается, с Парка культуры. Соколова — с Фрунзенской.

ЛВВ: Да.

ЛНВ: Все примерно из центра.

ЛВВ: А вот эта Гуса...

ЛНВ: А Гусакина где-то вообще из центра. Ещё...

ЛВВ: Гусакина — вот где «Три тополя на Плющихе».

[Это ваши люди из дома?]

ЛНВ: Да.

ЛВВ: Да-да. А этот пацан, который на первом этаже жил...

ЛНВ: Леха Леонов, да. А он вообще из нашего дома.

ЛВВ: Вообще из нашего дома, да. Из нашего двора, угу.

Лимитчики в Лианозово

[Ага. Да, а вот людей, которые из деревень переехали, у вас тут нет? Вот в вашем доме...]

ЛВВ: Нет.

[Я знаю, что там вот есть. Моя няня откуда вот [ул. Новгородская] — там вообще все дома заселялись вот этими лимитчиками.]

ЛНВ: У нас тоже был какой-то процент — но это были уже, знаешь, уже такие обжитые лимитчики, которые мои одноклассники, типа Белкова Пашки и его мамы. Они были из... как раз мама его была из этого набора, по лимиту. Но они уже... Пашка уже был совершенно нормальный москвич как бы. Тут уже вообще не чувствовалось, честно сказать. Этот элемент, поскольку мы все уравнялись за счёт того, что мы попали в жопу — все, дружно, на подбор, — здесь было полное единение по части вот...

ЛВВ: Вообще-то да.

ЛНВ: Никто не выяснял, кто откуда.

ЛВВ: Прожил тут; при случае — «все оттуда», от Савёловского, от завода.

ЛНВ: А здесь мы стояли вот, все школьники, друг за другом в очередях — за солёными помидорами, за чем-нибудь. И учи... учили уроки и одновременно все стояли в очередях и друг другу очереди занимали.

[У вас уже не было разницы?]

ЛНВ: Абсолютно.

[Когда появилась идея «понаехавшие»? Когда вообще такая идея возникла?]

ЛНВ: Она, наверное, вообще вот в какие-то самые распоследние годы, когда, не знаю, их стало... бывает, поздно ночью едешь, напротив сидят одни казашонки и какие-то, не знаю... Средняя Азия, короче говоря, вся сидит — спит, утром спит, вечером спит. Понятно, что они на работу на износ и все плохо говорят по-русски, вот. Ну вот как-то так. Причём трафик может усиливается, они все, опять же, бегом занимают эти места. Я причём им очень сочувствую: я понимаю, что эти парни, может быть, уработались так, что они физически не могут уступить место той же тётке, которая, русская, рядом с ними с сумками стоит. Но... но было понятно, что это вот так, волна какая-то накатила, которые ни по-русски не говорят, ни культуру не знают, ни ориентируются — им надо без конца подсказывать дорогу в метро, потому что они ничего не понимают, ни куда идти, ничего.

Потомки жителей и сами жители Подмосковья

ЛНВ: Ну, Жанну можно опросить на эту тему, ей особенно ещё близко. Как к ней относятся и как вообще вот эта среда московская: она ведь уже не первый раз всё-таки, сталкивалась.

ЛВВ: Ну, во-первых, у неё предки подмосковные.

ЛНВ: У неё — да, есть, шатурские, кажется.

ЛВВ: А...

ЛНВ: Но её так помотало, что родители уже не вспоминали, что они не московские, подмосковные. Ну и, по сути, вот все ну как бы вот мигрантские проблемы можно с ней обсуждать.

[Собирательница говорит о том, что намерена записать от информантов и другие интервью, благодарит за то, как последовательно они излагают мысли.]

ЛВВ: А ты сама-то чувствуешь себя «понаехавшей»?

[Как бы сказать? Я из Подмосковья.]

ЛВВ: Ну?

[Я поэтому себя прям совсем «понаехавшей» не чувствую, потому что я из Подмосковья.]

ЛВВ: Ты скорее из-под Рязани.

ЛНВ: Нет, понимаешь, из Подмосковья.

[Я думаю, что московская...]

ЛНВ: У меня тоже... ну у меня ведь тоже есть какой-то 

ЛВВ: «Девушка Прасковья из Подмосковья».

[У меня есть такой момент, но в те годы... подождите, сейчас закончу. Когда я приехала в Москву и когда я, ну, как бы училась в университете, не было этой... этого дискурса «понаехавших», он позже возник. Когда он возник, я тут уже десять лет отмотала — и как бы это вообще меня не коснулось, вообще ни в каком смысле. Я знаю, что те, кто приехал позже, в начале нулевых, их это очень живо коснулось. Они это чувствуют, Жигарина, например, говорит вот: «Вот я “понаехавшая”. И она постоянно говорит, что «Вот “понаехавший” там мой муж, его предки, “понаехавшие” — в XVIII веке они “понаехавшие”». То есть она пытается перевернуть ситуацию: «Мы такие крутые!» Муж, «понаехавший» в XVIII веке. Вот. Для неё это как-то очень болезненно всегда.]

ЛВВ: Может быть, именно из-за болезненности такой вопрос?

[Нет. Вопрос — нет, вопрос — как запрос. Потому что я знаю, что в школе, много в школе бывает детей вот, плохо... ну, как бы вот миг... детей мигрантов. Возникают конфликты — вы просто всего не... не касаетесь в силу как бы... Или касаетесь: ну, дворники только вот так у вас... Кто у нас там ещё?

ЛВВ: Поет: «Девушка Прасковья из Подмосковья». [Смеется.] Ла-ла-ла.

ЛНВ: «С грустью и тоской»... 

Сравнение жизни в центре и на окраине

ЛНВ: И у меня вот было ощущение.

ЛВВ: Это у нас...

ЛНВ: Нет. Когда меня, нас как бы, нашу семью вымыло на край, причём этот край был очень оторван от даже Садового кольца, не говоря уже о центре, я, например, чувствовала себя, в общем, в Москве провинциальным таким элементом. Когда мне, для того чтобы так в третьем классе предпринять путешествие в магазин ВТО за пуантами, это была история на четыре часа, то есть я должна была выкроить эти четыре часа из жизни: два часа туда и два часа обратно. Кошмар!

ЛВВ: А на втором этаже книги продавали.

ЛНВ: Я знаю. Книги меня не очень волновали. Меня волновали предметы. У меня была всегда: я смотрела на эти дома. Я себе очень рано выбрала этот особняк французского атташе на Остоженке модерновый.

ЛВВ: А, замочек-то этот...

ЛНВ: Да. Ну как бы.. Я решила, что здесь живут, блин! Почему я-то живу-то где-то непонятно, с какого перепугу!

ЛВВ: Нет, ну, у нас тоже можно сходить - рядом с церковью-то, усадебный дом-то [Крестовоздвиженский храм в Алтуфьево и остатки  усадьбы при нем].

ЛНВ: Это дача. А жить надо в центре. У тебя тоже такая мысль всегда была в башке, я знаю.

[Да? А вот теперь молчит.]

ЛНВ: То, что мы попали куда-то в дачный регион, а это неправильно жить вот так далеко, потому что негде тут гулять, и вообще.

ЛВВ: Это, твою подругу вспомнить, которая в Северном посёлке тут жила.

ЛНВ: А, Настя?

ЛВВ: Да, наверное, Настя.

ЛНВ: Ну, она, Настя, здесь жила: у неё дача здесь была. А в Люберцах она жила... Ой, в каких Люберцах? Как оно, Любля\но? Люблино\ — Энтузиастов, да? Люблино.

ЛВВ: Люблино — это вонючий район.

ЛНВ: Неважно. У неё квартира-то была в Люблино, а здесь была дача.

[В этом, в деревне?]

ЛНВ: Да. Ну, а поскольку у нас по этой дороге был Институт, то мы зимой у меня, а зи... а летом у неё тусовались.

ЛВВ: Ну, щас-то тут вообще ни одной дачи, наверное, не осталось.

ЛНВ: Я, честно сказать, на её переулок даже не захаживала давно.

ЛВВ: Сплошные особняки.

ЛНВ: Нет, её дача очень долго держалась как такая обычная мос... подмосковная дача нормальная. Классический такой дом...

ЛВВ: Когда идёшь от «Ашана», потом по этому мо\сту и потом — ой, а я-то где?

ЛНВ: Хо-хо! Ну да. Нет, мне даже не дай бог вспоминать эту историю.

[Какую?]

ЛНВ: Да ну! Студенческое.

ЛВВ: А вот теперь, где вот эта милиция у нас, четырёхэтажный дом-то [в пос. Севводстрой] этот, там как раз и жили вот эти все подмосковные художники, московские художники, там — типа Кабаков там и так далее.

Роддом Грауэрмана закрылся

ЛВВ: Если бы мы оставались...  Если бы мы оставались в центре, то тоже хорошего мало.

ЛНВ: Почему?

ЛВВ: Грауэрмана уже нет...

[Нет?]

ЛНВ: Ну, нет.

ЛВВ: Лужков его ликвидировал.

ЛНВ: Ну и что. Я всё равно никого не собираюсь рожать.

[Ну, погоди, рожать, пока, наверное, есть места.]

ЛНВ: Да, рожать можно и дома.

[Нет, ещё есть другие места.]

ЛВВ: В Праге, когда идёшь от университетского городка вниз, туда, то с левой стороны три! Три больших монастырских таких здания, больших. Это роддом пражский, там вся Прага родилась. А у нас Грауэрман — пол-Москвы родилось.

ЛНВ: Да.

ЛВВ: А этот гад взял — и похерил всё.

[Собирательница говорит, что записала много. Обещает прийти ещё. Упоминает, что хотела бы подробно расспросить о вскользь затронутых темах.]

ЛНВ: Вкусно? Ты сказал «гадость»!

ЛВВ: Гадость. Но вкусно. Бывает же гадость вкусная. Ты знаешь?.. Ты знаешь такой?.. Ты знаешь такой романс? Хрущёвских времён? Поздних хрущёвских? [Поёт.]

Я не вора люблю,

Полюблю поганого.

Пусть в народе говорят,

Что я как Гаганова. [Валентина Ивановна Гаганова, ударница. — А. Л.]

[Я не поняла, кто такая Гаганова.]

ЛВВ: Не знаешь?

[Нет.]

ЛВВ: Это ей присвоили звание Герой трудовой чего-то России, какого-то такого. А потому что она перешла из нормальной благополучной бригады в отстающую бригаду и там что-то налаживала это всё. И вот, дескать... [Поёт.]

Я не вора люблю,

Полюблю поганого.

Пусть в народе говорят,

Что я как Гаганова.

ЛНВ: Отстающую бригаду?

[А какого частушка времени, откуда вы её знаете? С детдомовских времён?]

ЛВВ: С тех времён?

ЛНВ: С хрущёвских?

[С хрущёвских?]

ЛВВ: С хрущёвских...

Песни «Царь Николашка»

ЛВВ: А ты знаешь такую? [Поёт.]

Царь Николашка, асударь всея Руси,

При ём житуха была — Боже упаси!

При ём водились карася,

При ём жирели порося,

При ём свободно было...

[Так это же песня была — не времён Николая II.]

ЛНВ.: Нет, конечно.

ЛВВ: [Поёт.] Когда в семнадцатом Николушку маненечко того,

Тады всю правду мы узнали про него,

Что он Россию продавал, что он рабочих зажимал,

И не видали мы счастья от него.

[Никакого!]

ЛВВ: Это ваша песня!

[Да, это уже восьмидесятые.]

ЛВВ: Исторического хвакультета [так!]

[Все прощаются.]