Как эвакуация вмешалась в празднование Дня рождения, и как война отразилась на жизни и здоровье девочки (00:00:00 – 00:02:55)
Это в июле, что ли, уже было, да? Или в конце июня или в начале июля. Когда объявили нам, что нас эвакуируют из Москвы с детьми. Маму и нас, двоих детей. У меня еще сестра одна есть. И вот я помню, как отец пришел на задний двор за нами, схватил нас за руки – как сейчас вот помню картину – и мы бегом бежали скорее одеваться и куда-то собираться. И мы уехали в телячьем вагоне, в товарном вагоне нас отправили в Татарскую Республику.
[Это было в [19]41-м?]
В [19]41-м, прямо вот в июле. 8 июля в мой день рождения. Мне исполнилось шесть лет, и мы в это время ехали в товарном вагоне в эвакуацию.
[А Вы помните что-нибудь до этого?]
То, что было до этого? Ну, шесть лет мне было. Что я там могу помнить?
[А вернулись Вы когда?]
А вернулись мы в октябре [19]43-го года. Когда немцев отогнали от Москвы, вот тогда мы вернулись. Нам отец прислал, как это называется [Вспоминает.] какой-то документ, по которому… пропуск, что ли. Пропуск, наверное. По которому можно въехать в Москву.
И вот мы вернулись. Тоже ехали в таком же вагоне, даже хуже. Если там были полки какие-то, когда мы туда ехали, оттуда ехали вообще на полу. Как поросята. Ну, приехали, самое главное – приехали. Ой, в таком состоянии мы приехали, [что] нас сразу в парикмахерскую бабушка отправила, и остригли нас наголо. И вот с тех пор началось.
А мне уже было восемь лет, и мне надо в школу идти. Уже был, я говорю (в октябре мы приехали) значит, вот в ноябре я в школу когда пришла, месяц, что ли, я проучилась и заболела свинкой. Еще двадцать один день. Короче говоря, я только с января начала учиться в школе в первом классе. Ну, вот выучилась, самое главное.
История одного дома в центре Москвы: рабочее детство бабушки до революции и коммунальная квартира в Советское время. О секции по теннису в Динамо на Петровке и зимних видах спорта во дворе. О своей школе, располагавшейся рядом со школой, где учился В.С. Высоцкий (00:02:55 – 00:09:37)
[А Вы вернулись в тот же дом, из которого уезжали? В свою квартиру?]
Да-да, в свою квартиру.
[А это здесь было, на Преображенке или?]
Нет, это на Петровке. Петровка, дом 26. Дом Обидиной назывался он по-старому. [прим. – Обидина Клавдия Никоновна (? – 1911) – знаменитая московская купчиха, с 1880 г. являлась владелицей Дома Черткова на Мясницкой, ей же принадлежали некоторые здания на Петровке.]
[А почему он так назывался?]
Хозяйка там была Обидина. И моя бабушка, когда была еще девочкой, была у неё, ну, работала у нее гладильщицей. Девочкой она была у этой хозяйки. И так она там осталась жить. И в этой квартире прямо осталась жить. Единственное что, эту квартиру когда… я не знаю в какое это время было, но там было восемь комнат. И их разделили, короче говоря, эти комнаты и подселили туда людей еще. У нас осталось две комнаты. Папа, мама, бабушка и мы двое. Вот и всё. И вот так мы и жили.
[То есть это как бы коммунальная была квартира?]
Да, коммунальная. Большая коммунальная квартира была. Но мы жили очень хорошо и дружно.
[А как распределяли какие-то общие обязанности?]
Дежурные. Дежурство было. А как же? Я не помню, как там, по неделям или по месяцам, не знаю как. Не помню, этого я не знаю. Но я молодая еще была – я, наверно, не участвовала. А потом я и участвовать не могла, я такая слабая была, я пол не могла мыть. Я когда нагибалась и пол мыла, я падала и теряла сознание, У меня малокровие было. И вот я такая малокровная, надолго осталась еще. В Москве уже у меня совсем малокровие стало плохое. И я даже лежала по этому поводу в больнице уже в Москве во взрослом состоянии. У меня была В12 – железодефицитная анемия. Но с тех пор, слава богу.
[А друзья у вас были в детстве вот в этой квартире или в этом дворе?]
Да, были. Я вот свою Таню назвала в честь подружки. Ее тоже звали Таня. И я вот поэтому назвала.
У нас там много детей-то было. У нас там огромные три дома было, три корпуса огромные. [прим. – Большая замкнутая территория, которую опоясывают дома Петровки, Крапивенского переулка, Петровского бульвара и Неглинной улицы сохраняется до сих пор.] Поэтому детей было много. И подруг, и друзей было много. И играть было где. У нас двор большой был хороший. Очень. Вот там и горку зимой устраивали, и… В общем, всё хорошо было. Я не знаю ничего такого.
[А были какие-то игры, которых, может, сейчас нет?]
Я в теннис играла. Вот с восьми лет. Я как приехала, у нас…
[А у вас там стол стоял?]
Нет, у нас во дворе был ка… это самое, спортивный комплекс. Динамо. [прим. – Спортивный комплекс «Динамо-Центр» и сегодня всё также находится по адресу: ул. Петровка, д.26, стр.9. Здесь находятся три современных теннисных корта, зал единоборств и мини-футбольное поле.] И там шесть кортов было теннисных. А зимой заливали каток. И вот мы всё свое детство, всё свободное время проводили там. Я в теннис играла пятнадцать лет. Даже участвовала во всесоюзных соревнованиях. И даже была чемпионкой Москвы один раз – по девочкам.
На коньках катались. Все катались на коньках. Я помню, когда мы приехали только, бабушка меня отвела на каток, вот прямо во дворе. Можно было из окна выпрыгнуть, как говорится, прямо туда попасть. И мы щепочки привязывали к валенкам и катались на щепочках вначале, когда…
[Когда восемь лет было?]
Ну да, когда только приехали мы, когда еще не оклемались. А потом уже нам коньки дали, всё. Спорт весь был бесплатно. Вот пятнадцать лет я отыграла в теннис. У нас вся форма, форму нам давали – всё бесплатно, абсолютно всё бесплатно: ракетки, мячи – всё бесплатно. Ездили мы на соревнования – всё это за государственный счет. Всё так вот было. Мы горя не знали, как говорится.
[А не было таких игр, может быть, в детстве, связанных с письмами?]
С чем?
[С письмами. Когда записки друг другу писали девочки, мальчики, передавали. Не было таких?]
Записки писали мы, вот я помню, на балу в ЦДСА: в Центральном доме Советской армии мы были. Ну, это уже сколько лет мне? Лет шестнадцать-семнадцать, наверное, было. Вот. Там можно было записки писать друг другу. Ну а так, зачем писать просто так? С кем хочешь потанцевать… А так. Нет.
Мы же… у нас школа-то была женская, отдельно. У нас… не с мальчиками мы учились – у нас отдельное было обучение. У нас женская школа была 187-я. А рядом была школа 186-я, мужская, где Высоцкий учился. Вот мы с Высоцким рядом учились. А так, у нас очень было интересно. [прим. – В Большом Каретном переулке было две школы: 186-я мужская и 187-я женская. В.С. Высоцкий учился в 186-й мужской средней школе с пятого класса (с 1949 г.). Школа находилась по адресу: Большой Каретный переулок, д.10а (сейчас здесь находится одно из зданий Российской правовой академии). 187-я женская школа рассказчика находилась буквально в 100 метрах от 187-й по адресу: Большой Каретный переулок д.22, с.6 (сейчас здесь находится школа № 2054). Считается, что первое публичное выступление Высоцкого состоялось в 1954 г.: именно на сцене 187-й женской школы.]
[Вы как-то общались?]
Ну а как же, конечно. У нас вечера всё время были. Всякие разные вечера были по всем поводам. Всё было как надо, как положено. А сейчас я не знаю, сейчас как-то всё не так.
[А были какие-то неформальные обозначения для учеников школы, для учеников, может быть, какого-то класса, для учителей?]
Как это, неформальные? Такого понятия раньше не было.
[Прозвища.]
А, прозвища? Нет, у нас не было. У нас в классе не было, по крайней мере. У нас все по именам друг друга называли. Раньше такого... Может быть, у мальчишек, может быть, было. А у девочек не было.
Почему дом на Петровке переселили? О том, как тяжело жителям центра города привыкать к жизни в других районах Москвы (00:09:37 – 00:13:49)
[А потом, когда вы оттуда уехали? Вот из того района?]
С Петровки когда мы уехали? Это было когда… В тысячу девятьсот [Вспоминает.] В каком же году-то это было? В 1961-м, что ли. Не помню даже в каком году. [19]61 – это что был? Уехали мы оттуда, потому что у нас во время войны во двор попала бомба. И где-то дом дал трещину. Вот так аварии такой не было, чтобы там кого-то убило или что-то – такого не было. А просто была трещина.
Ну и просто из соображений безопасности наш дом переселили.
[И вас куда расселили?]
Расселили нас, вот мы получили квартиру: трёхкомнатную квартиру на Амурской улице. Это наш район. Здесь недалеко. Не знаешь, где это Черницыно? Гольяново? Черницыно? Метро Щёлковская.
[Да, я поняла.]
Только метро Щёлковская направо, а этот район Черницыно – налево. Вот этот район Черницыно и есть. Вот как раз там улица такая Амурская. Вот нас туда переселили, трёхкомнатную квартиру получили.
Но почему-то мы там не ужились. Мама моя, она никак не могла вообще... она шесть лет прожила на чемоданах, мы так говорим, на чемоданах. Потому что никак она не могла привыкнуть из центра уехать. И тем более она работала в Центральном универмаге. [прим. – ЦУМ.] Тоже рядом с тем, недалеко от дома, где мы жили раньше. На Петровке.
И мы стали искать обмен. И вот я нашла… Даже размен. Потому что я вышла замуж.
Ну да, правильно, значит, это был [19]61 – [19]62 год. В [19]64-м году у меня уже сын родился. И нам там тесно, что ли было, я не знаю.
[А ей не нравилось, что это не центр или ей конкретно тот район не нравился?]
Да нет, не знаю даже. Это чисто что-то такое…
[То есть она не говорила ничего?]
Ничего такого, да. Мы не очень этот вопрос обсуждали. Просто не нравилось и всё маме. Четвёртый этаж... Ну, вот факт тот, что мы уехали на Амурскую… То есть с Амурской улицы [переехали] вот сюда.
А мама получила там, на Петровке, на своей родной Петровке, две комнаты в коммунальной квартире. То есть она получила то [Смеётся.], что было. Только они получили на двоих это… на двоих с отцом. А мы с мужем и с ребенком здесь вот оказались. Вот так вот получилось.
[Так она, получается, всю жизнь потом там и дожила на Петровке?]
Мама? Нет. Потом… У меня отец военный был. Ему дали жилплощадь. Он был военный, да еще инвалид войны. И ему дали квартиру отдельную в Южном Измайлово. И они прожили там пять лет. Ну и умерли они друг за другом почти. Сначала мама умерла, а через пять лет отец умер. И всё. Квартира пропала.
Каменная одежда Петровки. Зелёное Южное Измайлово. Слёзы от пыли и гари Большой Черкизовской улицы Преображенского района (00:13:51 – 00:17:45)
[А Вы можете определить Петровку, Южное Измайлово и Преображенское? Чем они друг от друга отличаются?]
Чем отличаются? Как это чем? Петровка – это сплошной асфальт. Кругом сплошной асфальт. Там деревьев не было. У нас там деревьев не было вообще. Ни травки, ни деревьев, ничего такого. Там только были парки, скверы. Скверы были. Там, как назывался-то? [Вспоминает.] Ну, скверы были, короче говоря. Только на скверах там были деревья. Короче говоря, это каменные джунгли. Это же около Большого театра мы жили-то, недалеко. Центральный универмаг около Большого театра, прямо напротив. Вот Большой театр и вот здесь Центральный универмаг на углу. Площадь Свердлова?
[Да-да-да.]
Знаешь?
[Она как-то по-другому называется.]
Как она сейчас называется то... даже не знаю, как она сейчас.
[А там еще, рассказывали, какой-то магазин «Сыры» был?]
«Сыры»? Это на улице Горького. Это немножко подальше, но там недалеко. Был такой магазин. Он, по-моему, и сейчас есть.
[Не знаю.]
А чем это он...
[Мне говорили, что было такое слово – Сыриха.]
Кто сыр любил?
[Нет. Для…]
Собирались у черного входа в Большой театр со стороны Центрального универмага как раз. Вот там был черный ход. А больше я не знаю, такого я не слышала, чтобы сырихи там какие-то. Не знаю. Я такого не знаю. Это уж я видела сама, собственными глазами, около…
[Постоянно? То есть после каждого спектакля или после каких-то…]
Ну, я же спектакли эти не караулила, но видела и знаю, что так это было.
На чём я остановилась?
[На Петровке, что каменные джунгли].
А, ну да, чем отличаются районы, да? Так вот. Вот мама переехала в Южное Измайлово, это зеленый район. Новый район. Там новые дома кругом всё, очень хорошие квартиры. Двухкомнатную квартиру на двоих они вот получили. Всё очень хорошо было.
А мы где?.. Да, а мы вот сюда приехали. Но здесь тоже было неплохо. Вообще первые пять лет я здесь плакала. Я тоже не могла привыкнуть здесь никак.
[А что больше всего раздражало?]
Во-первых, эта улица – Большая Черкизовская: шум такой и пыль, и гарь от транспорта. Но так, постепенно… нам сказали, что пять лет будете привыкать [смеётся], кто здесь уже жил. Ну, так оно и получилось, да. Мы привыкли уже, отсюда как-то и не хочется никуда ехать.
Где гуляют с детьми и внуками жители Преображенского. Что отличает коренного москвича? Где любила гулять в середине прошлого века молодёжь Москвы (00:17:48 – 00:24:28)
[А есть какие-то любимые места?]
Здесь? Да мы не ходим никуда. Ну, Сокольники. А больше никуда и не ходим. Вот когда дети маленькие были, мы в Сокольники ходили. И с внуками ходили вот. А так...
Еще мы ездили… это тут река Серебрянка есть. Это по Щёлковскому шоссе (если ехать на автобусе) мы ездили купаться и загорать вот там.
А так больше тут и не некуда больше поехать-то особенно так. Всё кругом одни улицы. Больше некуда.
[А какие-нибудь интересные дома здесь есть?]
Дома? А что в них интересного-то? Люди живут там и всё. Больше ничего интересного нет.
[Здесь вот таких домов с названием, как на Петровке, нет?]
Нет. А почему как на Петровке? А, дом Обидиной? Но там очень ста[рый]. Этот дом был построен в 1872 году. Или в 1782. Что-то я уже забыла. В 1872, наверно, году. Так что это был просто дореволюционный дом. А больше тут таких домов нету.
[А вот тогда в вашем детстве рассказывали что-нибудь про прошлых хозяев, может, какие-то истории из жизни их?]
Нет, нет. Бабушка рассказывала, что она работала там гладильщицей, вот это я запомнила. Это моя бабушка, это мамина мама.
[А у вас, получается, сколько поколений в Москве?]
Сколько, вот… Ну сколько. После бабушки: от бабушки, значит, мама, от мамы моей я, и всё. И вот сейчас мои дети. Третье поколение.
[А бабушка, она сама была не из Москвы изначально?]
Почему? А, ну когда-то в детстве [она жила не здесь], она из Тульской области. Но это было когда... Бог знает. Она 1886 года рождения. А в Москве она уже жила, наверное, с 1900 какого-то года. Даже не знаю, с какого.
[А что для вас значит коренной москвич? Пользуетесь ли Вы таким понятием?]
Коренной москвич – это человек, который понимает, что такое родной город. Он не со\рит нигде, уважает все законы. Видите, что сейчас творится в Москве? Из республик (как они называются) приезжают. Ведь и плюют, где не попало, и бросают мусор, где не попало. Ну разве коренной москвич бросит когда мусор на землю? Никогда. Просто совершенно другая психология у коренных москвичей. Совершенно другая.
[То есть важнее, как себя ведёт человек, чем сколько у него поколений? Или это совпадает?]
Это не имеет значения, сколько у человека поколений [в Москве живёт]. Это уж как родился. Когда родился, тогда и пригодился. Два поколения, три поколения – какое это имеет значение? Главное, чтобы умный родился. [Смеётся.]
[А есть у Вас какие-то любимые места Москвы? Может быть, не современной Москвы, а Москвы Вашей молодости?]
Любимых мест нет, потому что если мы ходили гулять, то уже в таком возрасте, когда юношество было: когда уже с мальчиками гуляли. Вот я, например, сколько раз... по ночам гуляли мы, просто гуляли. Именно гуляли просто по Москве.
[Было не страшно?]
Мы доходили с Петровки (я на Петровке тогда еще жила) с Петровки и до Парка Горького пешком ходили. Пешком ходили туда и обратно. Просто так вот гуляли, разговаривали.
Но в парк Горького мы тоже ходили, днём ездили. Ну, в выходные дни, конечно.
[Это компаниями или парами ходили?]
Иногда компаниями ходили. Иногда несколько человек нас собиралось. Но это не так часто было.
В Серебряный бор ездили купаться. Это сейчас называется этот район… [Вспоминает.] Как он называется-то? Господи. Забыла, как называется.
[Неважно, как сейчас.]
Да важно. Это район… Забыла. Ну, вспомню, скажу.
Вот там хорошо. Туда мы ездили: хорошо купаться, там канал был. Он и сейчас есть. Серебряный бор. Где Серебряный бор вот там. Только там где-то рядом. Вот туда мы часто ездили купаться летом.
А зимой мы всё время в секции были. Занимались чем-нибудь таким. Катались на коньках. А потом в школе ведь и лыжи, и коньки – всё это… соревнования всякие были.
Только хорошие воспоминания об Олимпиаде-80? Собянин преобразил Москву? Кто душит Москву? Менялась ли Москва в 90-е? (00:24:30 – 00:30:03)
[А вот Олимпиаду [19]80-х вы помните?]
Да-да. Помню.
[Вы в Москве были?]
Да, я была в Москве. И мы ходили, гуляли.
[А какие-нибудь есть яркие воспоминания? Истории? Что-нибудь необычное?]
Нет, историй никаких нет. А какие… Никаких у нас таких не было. [Смеётся.] У нас всё было гладко. Всё было гладко. Никаких историй не было.
[А не ходили накануне Олимпиады какие-нибудь слухи, что нужно бояться иностранцев или что-нибудь такое?]
Нет, у нас никогда никто ничего не боялся. У нас милиция хорошо работала, во-первых. А во-вторых, не знаю, просто, наверное, народ другой был. Даже иностранцы, наверное, другие были, доброжелательные более. Это сейчас американцы вон вредничают, а раньше такого не было безобразия.
[Что вещи нельзя брать у них? Не было таких слухов?]
Были такие слухи, но мы этим тоже не увлекались. Кому нужны эти… Они же продавали, а не просто так давали. А у нас народ был довольно бедный, потому что зарплаты были маленькие. У нас денег просто не было – и покупать мы ничего не могли такого. Это какие-то отдельные люди, личности такие были, которые специально деньги зарабатывали, где-то калы\мили [прим.ред. – Калымить – выполнять работу с целью калыма.] Кто стремился к этому.
А так, простой народ этим не занимался. Это только отдельные вот, особенно парни, такие промысло\вые были. А так, нет. У нас тихо, хорошо было в этом плане.
[А Москву как-то к Олимпиаде готовили? Что-то менялось в Москве к Олимпиаде?]
Ну а как же! Конечно. Чистоту навели, там всякие украшения были. А как же. Как к большому празднику готовились. А как же? Обязательно. Соревнования всякие разные были. Ну, мы ездили…
[А какого рода, например, украшения? То есть как тогда город украшали?]
Ну как? Как и сейчас тоже. Я даже не знаю, как это сказать. Я настолько привыкла уже к этому, что… Сложно сказать, как украшали. Обыкновенно. Как украшают.
[А Москва меняется?]
Да. Да.
[А когда она больше всего менялась?]
Сейчас она очень изменилась с тех пор, как пришел Собянин. Он слишком перестарался насчёт… а может быть даже не только он. Очень застроили Москву. Это очень плохо, очень плохо. Дышать нечем в Москве. Там на каждом метре стоит дом, можно сказать. Это очень плохо. Это никто не одобряет.
Это бизнес задушил Москву. Во-первых, вот эти (как они называются) офисы, офисные здания. Вон на Преображенке-то какое офисное здание стоит огромное на углу.
[Это где? Как выйдешь из метро?]
Да. Около метро-то огромное. [прим. – Речь, вероятно, идёт об огромном стеклянном здании по адресу ул. Преображенская площадь, д.8.] Во-первых, уродливое какое-то стоит на углу. Урода построили какого-то. Это же офисное здание, там одни офисы. Кому они нужны? Этих офисов настроили миллион семьдесят тысяч штук. Это очень плохо.
Собянин, конечно, очень активный человек, но надо с большим умом к этому подходить. Так нельзя: очертя голову, всё застраивать, застраивать, застраивать. Нельзя.
[А в [19]90-е Москва менялась?]
Не знаю: для меня ничего не изменилось в [19]90-е годы. Ничего. Я как работала, так и работала. Ничего у нас не изменилось, Всё было нормально: кушать было чего. Нас обеспечивали. Когда нужно было, талоны давали. Когда не нужны были талоны уже, всё было в магазинах. Так что у меня проблем никаких не было.
Я работала простым инженером. Ну, не простым: старший инженер я была. Но всё равно, зарплата инженера небольшая: 140-150 рублей была зарплата. Но всё равно как-то выжили, нормально.
Ничего такого не случилось с нами. Голодные мы не сидели, это точно. Везде, всегда. У кого дети были – всегда детям помогали. Бесплатные путевки всегда были – ездили куда нужно там: и в пионерский лагерь, и в дом отдыха нам давали путёвки бесплатные. В санатории ездили. Везде ездили.
Я скажу: «Не надо рая,/ Дайте родину мою» или снова о доме на Петровке (00:30:07 – 00:33:04)
[Вы говорите, что Вы старались работать рядом с домом, да, на Преображенке? Насколько часто Вы тогда выезжали в центр?]
А что там делать-то? Что там, в центре, делать? В Елисеевский магазин если только сходить и всё. Нечего там делать-то.
Я единственный раз (не помню, по какому случаю) попала я на Петровку, когда уже здесь жила. Попала я на Петровку, зашла во двор с той стороны, где окна моей квартиры были. Я так плакала!!! Я рыдала! Вот от ностальгии. Просто рыдала вот. И всё. С тех пор я больше не ездила туда.
[А Вы там не были потом, после того как уехали?]
Нет. Нет. Нет.
[Не знаете, кто там живет?]
А там не живут: там цеха какой-то фабрики. В нашей квартире цех какой-то фабрики, не знаю. Целую квартиру занимают.
Почти всех выселили, почти всех. Там, в конце дома, что ли, может, кто-то остался, не знаю. И то, наверно, выселили. Квартиры большие были, поэтому можно было там что-то другое устроить. Ну, они и устроили.
[А что-нибудь особенное про эту квартиру помните, как она была устроена?]
Про свою квартиру?
[Да.]
Ну как устроена? Обыкновенно. Большой коридор, и слева, и справа комнаты. Большая кухня 20 метров: на всех одна. Плита стояла на кухне большая такая, которая (я не помню) на газу она была, газовая. А потом маленькие плиты поставили. Всё шло путём, как говорится.
[То есть плита на всех общая?]
Что?
[Плита общая на всех?]
Она большая была, она вот такая вот была, вот. [Показывает.] Она огромная была там. Поэтому всем места хватало. И потом, не все же сразу в один час готовили, правильно?
[Расписание, наверное, было?]
Что?
[Расписание, наверное, было?]
Нет, никакого расписания не было.
[Просто естественно?]
Когда надо, тогда и делали. У нас там полная демократия была. [Смеётся.]
[А Преображенка – самодостаточный район? Тут можно прожить прямо и работая, и никуда не выезжая?]
Конечно. Конечно.
О пешей доступности всего необходимого для пожилого жителя Преображенского. О старом кладбище района (00:33:04 – 00:39:19)
[А само это слово «Преображенка», оно используется? Я говорю «Преображенка» – Вы используете это слово или Вы как-то по-другому его называете?]
Нет, Преображенка, так и называем, а как же?
Единственное, мы уезжаем – это на дачу. Потому что мы получили участок в 1989 году. И вот двадцать пять лет я там пахала. [Смеётся]. Построили домик. Всё. До сих пор жива дача. Но я уже больше не езжу.
[А как далеко Вы доходили в разные стороны? То есть Преображенка, она для Вас до какого момента длится?]
Преображенка – это восточный округ. Восточный район Москвы. Ну а зачем ходить-то по всей Москве? Зачем? Зачем?
Единственное только вот, например, подруга пригласит в гости – значит, едешь куда-то к черту на рога на другой конец Москвы. Но это только вот так вот в гости когда пригласят. А так, сами по себе – зачем туда ехать-то? Везде одинаковые дома стоят.
[Я имею в виду, внутри района, вот что тут у Вас есть?]
А что внутри района?
[Какие-то значимые точки, я не знаю, там.]
А зачем они нужны какие-то значимые точки внутри района? Для чего?
[Метро, рынок, церковь...]
Рынки-то есть везде. Вот у нас рынок Преображенский есть. Тоже здесь недалеко от метро, рядышком.
[А Вы можете нарисовать примерно расположение?]
Рынка? Относительно чего: относительно метро?
[Метро, да.]
[Рисует]. Если здесь метро, вот так вот выходим, вот так идём на рынок. Вот такой рынок.
[А мы где сейчас?]
А мы сейчас вот здесь, вот здесь где-то.
[А есть что-нибудь интересное, связанное с этим рынком, с его архитектурой?]
Ну что ты! [Смеётся.] Нет, конечно. Какая там архитектура? Одни палатки да эти… столы. Ничего там нету, никакой архитектуры там нет.
[Никакой истории с этим нет?]
Там построили два торговых дома. Сейчас вот еще третий построили. Три торговых дома построили – вот, улучшают условия для торгашей. А так больше ничего. И никакой там архитектуры особой нет. Ничего там нету.
[А какие-нибудь церкви есть в районе?]
Есть. Есть церкви. Ну, во-первых, вот здесь церковь есть около…
[Прямо около рынка?]
Около рынка, да. Вот здесь вот кладбище и церковь. Вот здесь церковь и вот здесь вот кладбище. [Рисует].
И вот здесь еще есть, на Щёлковском шоссе. Вот там, далеко. Тоже церковь есть.
[А на кладбище Вы когда-нибудь бывали?]
Да, была.
[А у вас там кто-то есть?]
Нет. Это старое очень кладбище, оно давно заселено и там даже захоронения только для тех, у кого есть место, а новых мест там нет.
[А там есть какие-нибудь могилы, которые служат объектом паломничества?]
Там есть такие могилы, где захоронены участники войны. Военные каким-нибудь... Вот мой начальник там захоронен. Он служил во флоте во время войны, работал у нас на геофизике заместителем главного инженера. Его там захоронили. И вот там такие начальники в основном все. Военные. Для посещения, а так…
[К ним ходят родственники или там могут школьники ходить или кто-нибудь еще?]
Школьники? Что им там делать?
[Не знаю, на 9 мая, нет?]
Да ну что Вы, нет! Нет-нет. Таких мест там нет, чтобы школьников туда водить. Зачем на кладбище школьников водить? На кладбище вредно ходить, там всякие испарения очень вредные. Не нужно. На кладбище нечего делать.
Как болотистые почвы Восточного округа повлияли на инфраструктуру города: о самом практичном транспорте Москвы и пятиэтажках на сваях (00:39:21 – 00:42:57)
[А вот по поводу станции метро «Преображенская площадь». То есть пока Вы здесь жили, она всегда уже была открыта, да?]
Когда мы жили здесь?
[Да, когда вы сюда переехали?]
Да.
[А вообще какое у Вас отношение к метро?]
Самое лучшее. Какое отношение? Это самый удобный транспорт.
[А есть какие-то любимые станции?]
Нет. [Смеётся.] Станция как станция. Это необходимый, как говорится, вид транспорта. Что там любимого? Как можно любить вид транспорта?
[А какие-нибудь рассказы, легенды про метро когда-нибудь слышали?]
Нет, никаких легенд. Какие могут быть легенды?
[Что на каких-то станциях что-то нужно делать особенное. Что живёт кто-то в метро, не рассказывали?]
Нет. Здесь раньше деревня была. Черкизовская. Черкизово – это деревня была. На этом месте всё это построили, на болоте. Здесь болото было, и деревня была. Вот всё, что можно сказать про Черкизово.
[Что было болото тогда, это сейчас как-нибудь проявляется?]
Проявляется, конечно. Наш дом на сваях стоит. И вот эти дома все: вот эти пятиэтажки наши на сваях стоят. При мне забивали их. Я здесь была: на этом месте я была, когда здесь ещё деревня была. Вот здесь… [Показывает.] Вот здесь вот речка маленькая протекала. Маленькая-маленькая речушка такая. Как ручеёк.
Так что здесь болото было. И построили вот эти дома.
А метро… Я не знаю, как они строили метро на такой почве. Не знаю.
[А это какого года дом примерно?]
Этот дом построили в 1964-м году. Как раз у меня сын родился [смеётся] в этот год. Вот сорок семь лет ему.
Ой! Какое «сорок семь»! Это больше. [19]64-й: тридцать шесть и семнадцать. Это сколько будет? Пятьдесят три года, да?
[Да. А вы, когда он был маленький, говорили ему, что дом – твой ровесник? Это обыгрывалось как-то?]
Зачем? Это неинтересно. [Считает возраст.] Шестьдесят четыре плюс семнадцать. Ой, шестьдесят четыре! Тридцать шесть плюс семнадцать. Ой, ничего не вижу. Пятьдесят три года дому. Ну, это дому.
Насколько «сталинка» больше «хрущёвки» по размерам? Про давку на похоронах «Вождя народов». При Сталине жили лучше? (00:43:00 – 00:48:17)
[А Вы знаете какие-нибудь обозначения? Например, «сталинка» говорят про дома. Вот этот дом как-нибудь называют?]
А как его можно называть? Никак. Про сталинские Вы спрашивали?
[Вот я говорю, что дома, которые определённого периода, их называют «сталинками». А про дома вот такого типа есть какое-то название?]
Сталинский дом – это когда во времена Сталина строили, но этому дому плыть, плыть и не доплыть до Сталина. Сталин-то умер в [19]53-м году.
[Есть какое-то типовое обозначение для домов такого типа, как этот?]
[Вспоминает.] Это «хрущёвка». Хрущёвские… Да, тут при Хрущёве всё построено. Их и называют так, «хрущёвки».
А при Сталине дома хорошие были. Не то, что эти.
[А чем они были лучше?]
Там совсем другая архитектура была, другая планировка квартир. Всё было другое, абсолютно всё другое.
Вот моя внучатая племянница (дочка моей сестры) она жила (недолго, правда) в таком доме сталинском. Так там, в квартире две большие комнаты, две большие комнаты по 20 метров. А у нас? 17 и 10. Ну, в 10-метровой комнате можно жить? Задохнуться можно. Правильно? Ну вот.
[А Вы помните день смерти Сталина?]
Что?
[День смерти Сталина помните?]
Помню.
[А что Вы помните?]
Помню, что моя сестра, с дура\ ума, пошла провожать Сталина. И попала в этот вот… [в] заваруху эту [попала] – ее помяли сильно, сломала два ребра. Вот это. Только... по большой дурости можно попасть в такое.
[А сколько ей было?]
Она на три с половиной года моложе меня. Вот.
А я никуда не ходила. Зачем это нужно? Ну, умер и умер человек, чего теперь с ума сходить? Для меня, когда человек умер, то уже всё. Уже никаких эмоций быть не должно. Бесполезно. Как у нас говорят: поздно пить Боржом, когда лёгкие уже отвалились. Сталин умер – так умер.
[А его любили тогда или нет?]
Его уважали. Потому что при Сталине каждый год снижались цены на продукты. Ну и вообще. Я ничего плохого не могу сказать про сталинский период. Потому что мы как раз на Петровке жили, у нас там дело дошло до того, что к нам по квартирам носили хлеб и молочные продукты. Прямо к квартире подносили. Только купите, пожалуйста.
[А это кто? Магазины?]
Магазины так устраивали, да, магазины так организовывали. И продукты были высокого качества. Не то, что сейчас. Сейчас это мусор мы кушаем. А раньше продукты были высокого качества.
У нас на Петровке был гастроном. Небольшой, правда, но гастроном. И очень хорошие продукты там были. Мы всегда были сыты.
Несмотря на то, что маленькие зарплаты у нас были и всё такое, но мы могли купить кусочек белой рыбы, а сейчас мы можем белую рыбу купить? Она сколько стоит? Тысячи там, тысячи. Ну?
[А насколько было распространено, чтобы люди продавали еду с лотков, с разносом?]
Это же, наверное, я думаю, не наше изобретение. Но…
[Я так понимаю, что раньше этого было больше, чем сейчас всё-таки.]
Только раньше и было, а сейчас-то такого нет. Такого сейчас нет. Раньше могла машина подъехать, даже уже после Сталина даже. Могла машина с картошкой подъехать во двор какого-нибудь дома и продавать картошку из колхоза. Такое было тоже.
А потом, по-моему, им запретили это делать. У нас сейчас всё запрещают, всё запрещают.
Что абсолютно все знали наизусть? Какое музыкальное произведение ассоциируется с Москвой? Где заканчивалась Москва раньше, и где заканчивается сейчас? (00:48:17 – 00:53:37)
[А были какие-нибудь уличные певцы?]
Уличные чего?
[Певцы, которые выходили и пели какие-нибудь жалостливые песни?]
Нет, такого нет.
Жалостливые песни пели только в переходах во всяких. В метро, в переходах.
[А это когда?]
Это было давно. Сейчас уже такого нету.
Хотя есть, почему. И сейчас тоже студенты какие-нибудь поют. Но только не жалостливые. Почему жалостливые? Наоборот: барабанят там вовсю какие-нибудь хиты.
[А раньше какие песни пели?]
Раньше таких хитов не было, как сейчас. Раньше были нормальные песни.
[А что, например, могли петь?]
[Смеётся.] Не могу сказать. Да песен было полно. Мы все песни знали наизусть. То, что пели раньше – все люди знали наизусть и до сих пор их поют.
А сейчас можно что-нибудь спеть?
[А пели что? Песни из кинофильмов или..?]
То, что композиторы сочиняли, то и пели. Вот и из кинофильмов, конечно. Потому что фильмы были хорошие, песни были хорошие. И все песни эти мы все слова знали и до сих пор знаем. И песни пели.
Потом, принято было на празднике дома, во время застолья петь песни. А сейчас не поют. Нет, сейчас только поют, когда напьются. [Смеётся.] Тогда поют. А так, я не знаю. Сейчас уже всё…
[А есть какая-нибудь песня, которая у вас ассоциируется с Москвой? С образом Москвы?]
Про Москву.
[Которая вам кажется точной.]
Песни, которые поёт Газманов. «Москва, звенят колокола».
[Она вам кажется отражающей образ Москвы?]
Конечно, да. Газманов хорошо сочиняет.
[А фильмы какие-нибудь?]
Фильмы о Москве? Ну вот я фильм смотрела «Шагает по Москве»-то.. «А я иду, шагаю по Москве». Но особенного на меня не произвело впечатление. А так… Мало фильмов-то о Москве. Их нету.
[А вот границы Москвы для Вас где?]
Границы там, где кольцевая дорога. Кольцевая дорога у нас граница.
[А раньше какое было ощущение? Вот в детстве, в юности?]
А раньше не было кольцевой дороги.
[Где Москва заканчивалась тогда?]
Ух, где застава. Название было – застава. Вот там и кончалась Москва. Вот, например, Калужская застава. Рогожская застава. Вот такие названия были. Вот это был конец Москвы.
[То есть совсем такая небольшая.]
А сейчас это кольцевая дорога. Москва в кольце.
[А какие-нибудь неформальные названия для улиц или районов, вот как Преображенский – Преображенка. Вот такого типа были названия?]
Какое это имеет значение: Преображенка или Преображенская? Одно и тоже.
[Может, какие-то улицы.]
Нет, нормальные названия. Петровка, так Петровка. Так и называлась улица – Петровка, Сретенка. Названия-то такие, которые уже коверкать не надо. Зачем?
[А вот название Чернобыль Вам знакомо?]
Конечно.
[В смысле, относительно Москвы.]
А причем тут Москва-то?
[Нет, то есть?]
До Москвы-то Чернобыль не дошел. Чернобыль на Украине был.
[Для улицы Горького другого названия не было?]
Что?
[Было ли другое название для улицы Горького?]
Улица Горького? Как-то называли. Забыла я. [Вспоминает.] Забыла. Это молодежь называла. Как же назвали улицу Горького-то? Забыла я, забыла. Уже слабеет память.
Ну и зачем вот этот весь материал такой!?
И снова о жителях дома на Петровке: о детских играх во дворе, о тех, кто следил за порядком, о Татьяне Пельтцер. Какие игрушки украшали новогоднюю ёлку. Про раздельный сбор стекла и бумаги в Советском Союзе (00:53:38 – 01:00:50)
[Еще вот про детство. А у вас были родители вам как-то ограничивали территорию игр во дворе: что здесь можно играть, а вот туда лучше не ходить?]
Нет, такого не было.
[А двор вообще был?]
У нас везде дворы были. Везде дворы были. У нас он даже назывался задний двор. Передний двор он не назывался, а просто двор.
[Это на Петровке?]
Да, на Петровке. Там большая территория была, даже горки зимой… горку даже зимой устраивали посреди двора.
[А была какая-то солидарность внутри детей одного двора? Что вот это наша компания, а вот это не наша?]
Нет, такого не было. Чтобы вражду какую-то устраивали, да? Нет, такого не было.
[А компания дворовая – сколько человек примерно?]
Во-первых, рядом с нашим домом просто не было других домов. А если и были, то далеко. Не было такого, чтобы ходили к друг другу незнакомые люди.
[А в Вашем дворе примерно компания: она была одновозрастная или разновозрастная? То есть дети пяти лет и дети пятнадцати лет: они вместе проводили время?]
Да нет, наверно, всё-таки по возрасту больше подходили так друг другу. Ну а потом, дети растут ведь.
[А сколько примерно человек компания в среднем была?]
Что человек?
[Сколько человек примерно было в компании?]
В компании? Ну, пять – семь.
[А какие были… Игры какие-нибудь были?]
Ну, мы в «дочки-матери» играли, в «магазин» играли, под окном сидели. Но это когда на Петровке жили.
[А в «магазин» когда играли, что было деньгами?]
Наверно, листочки или чего-нибудь или бумажки рваные. Что-нибудь такое было.
[А был какой-нибудь кассовый аппарат? Ну, в смысле, имитация кассового аппарата?]
Нет, нет, такого не было. Это точно.
[А продавали растения всякие? Что служило товаром?]
Травка. Цветочки.
[А были какие-то устойчивые обозначения? Что, например, одуванчик – это огурец?]
Ну, наверно, конечно, что-нибудь такое было.
[Но уже не помните, да?]
Не помню, конечно.
[А не было такого, что всей компанией собирались и ходили в какое-нибудь заброшенное место?]
Зачем? Грязь собирать? Нет, такого не было.
[А компания была только девочки или и девочки, и мальчики вместе?]
И девочки и мальчики были.
[А мальчики тоже играли в магазин?]
Конечно, да играли. Но ведь не все мальчики такие чисто мужского склада. Есть мальчики такие, которые с девочками любят играть. Так что раз на раз не приходится, как говорится. Иногда приходят мальчики, иногда не приходят.
[А вот такого, чтобы всем собраться и пойти в далекое место посмотреть район?]
Нет, мы никуда не ходили. У нас надзор был. Бабушки сидели и в окошко смотрели, чтобы мы никуда не уходили.
[То есть вы внутри двора были?]
Конечно. У нас двор был огромный, я Вам говорю. Очень большой дом. Три огромных корпуса. Причем, дом был четырехэтажный. Четырёхэтажный. Вот в первом корпусе у нас там жила Пельтцер. Татьяна Пельтцер.
[Актриса?]
Да, актриса. Там еще кто-то жил
[Она как-то с Вами общалась, с детьми?]
Нет. Нет, просто мы знали, что она там живет. Там мой друг жил в этом доме в первом корпусе.
[А сами делали игрушки?]
Сами?
[Да?]
Делали! На елку. Вообще у нас елочные игрушки были. Сохранились еще довоенные. Это я хорошо помню: мы елку наряжали этими игрушками. Ну, иногда так что-нибудь: эти колечки склеивали, эти… гирлянды.
[А вот здесь у Вас на Преображенской площади, как идти от метро (не прямо к Вашему дому, а вбок) там какая-то есть улочка, на которой иногда продают всякие старые вещи?]
Ой, это с рук, что ли продают? Это запрещённая торговля. Это неофициальная и запрещённая…
[Вы так никогда ими не пользовались?]
Нет.
[Я почему вспомнила, потому что я видела там игрушки старые елочные.]
Ну, может быть. Там книги иногда продают, тряпки всякие продают. Но их гоняет. Милиция, гоняет их.
[А как Вы относитесь к этой практике?]
Я тоже считаю, что это ни к чему. Раньше барахолка была. Такой рынок, где продавались старые вещи. А сейчас, я не знаю, есть такой рынок? А потом, даже если есть, ну кто поедет со своим барахлом к черту на рога?
[Поэтому они, видимо, и выходят поближе.]
Ну, конечно, да. Но это запрещено. Это запрещённое дело. Раньше комиссионные были – в комиссионные принимали. Скупки были. Скупки: там подешевле покупали, сразу деньги выдавали. А сейчас вот нет таких вещей.
Сейчас вон даже бутылки сдать некуда, банки сдать стеклянные некуда, бумагу сдать некуда. Вот лежат газеты: жалко же выбросить на помойку, правильно? Журналы тоже. Раньше были эти самые пункты сбора, и магазины были такие для сбора… для покупки стеклянной тары. А сейчас ничего нету. Очень плохо. Очень плохо.
[Да.]
Всё, наверное?
[Да, спасибо.]