Макаров Дмитрий Валентинович (1980). Выкса

@Инф.: Макаров Дмитрий Валентинович, м., 1980 г. р., Выкса. Соб.: Мкртычева Мария Тиграновна, Задухин Денис Алексеевич. Дата записи: 04.10.2019. Язык: русский. Аудиофайл: МДВ-001-01

Интервью публикуется в авторской редакции

Костюм Пьеро. Колпак. Съёмки. Фотоконкурс. «Мать». Посёлки. Пешком в Выксу. Восстановление узкоколейки (00:00:00 – 00:07:00)

По образованию я инженер, инженер путей сообщения. И я не профессиональный фотограф, а самоучка. Фанатично начал заниматься съёмкой лет двенадцать или тринадцать назад, за год перелопатил кучу книг. Вникал, много снимал, анализировал, удалял, снова снимал… Сначала занял на фотоконкурсе (в нашей компании корпоративный конкурс регулярно проводится с конца нулевых) второе место. Блин, мне сразу захотелось первое взять! Я за год, по-моему, около сотни книг перелопатил, множество сайтов, целую гору журналов – у меня вон до сих пор журналы на балконе валяются целыми стопками. «Советское фото» читаю полегонечку. Это действительно было качественное издание… А нынешние фотожурналы – это, скорее, пособие для работы в фотошопе, там нет идей, одни лишь технические детали…

[Ты ездишь и делаешь фотопроекты или истории собираешь тоже?]

И то, и другое. Вот, опять-таки, я делаю какие-то, например, проекты чисто «в минус». Вот мне захотелось так, в моем воспаленном мозгу родилась какая-то идея, зачем себя ограничивать? Однажды я увидел клип из детского фильма про Буратино. Помнишь, там Пьеро пел песенку Мальвине? У него рукава ещё такие длиннющие были. И вот я, значит, одной знакомой говорю: слушай, вот так и так, давай я такое платье закажу, а ты мне попозируешь, помашешь этими длинными рукавами, я сам оплачу расходы … И сам выступил в роли режиссёра и оператора… Пришёл в ателье, описал, какое хочу платье, нарисовал эскиз. Там на меня посмотрели, как на полоумного. Но мне было всё равно… Я сам заказал, оплатил, потому что мне приспичило создать такой проект с девушкой в платье с длинными рукавами… И ещё самое интересное – мне же надо было знать выигрышные позы. То есть как это всё будет смотреться, когда моя знакомая это платье наденет. А там можно сделать сотни уникальных поз – где-то рукава свисают до земли, где-то колпак лицо закрывает, где-то у платья подол собирается в кучу складок…

[А это что за фильм, какого года?]

Ну, «Буратино», какого он там года… Середины [19]70-х, по-моему. «Буратино» – советский детский фильм, такой классный, динамичный. И, значит, вот такое длиннющее платье, как у Пьеро, я заказал, с такими вот рукавищами. Моя знакомая во время съёмки должна была ходить по лесу с ночным колпаком на голове, всё должно смотреться необычно и свежо. Но мне же надо было самому сначала увидеть со стороны! И знаешь, что я сделал? Я перед съёмкой напялил колпак и платье на себя, хожу-кручусь перед зеркалом – вот так повернусь, вот так руки подниму, вот так наклонюсь [смеётся]. Потом зарисовывал, делал маленький эскизик. И вдруг стучит в дверь сосед. Я без задней мысли иду открывать в колпаке и платье. Сосед на меня смотрит, глаза выпучил – а я сначала тоже сначала не въехал, весь в мыслях о съёмке. А потом на своё платье посмотрел и, конечно, понял, в чём дело. Блин, говорю, Серёга, всё нормально, ничего не подумай, я всего лишь тут к съёмке готовлюсь… Ну, посмеялись, конечно. А потом…

[А колпак можно посмотреть?]

Конечно. [Приносит колпак и платье]. Можешь надеть, померить. Да, я вот так надевал, специально хотел всё прочувствовать, и чтобы получилось что-то эдакое… Да, но там ещё во время съёмки я специально такую штуку замутил: смешивал активированный уголь с тушью – и по губам и около глаз знакомой эту смесь размазывал. Ну то есть такие мрачные, жёсткие фотографии задумывались, частично там даже эротика была. Опять-таки, здесь я работал в минус. Просто так захотелось! Она за позирование не получила ни копейки, я тоже не заработал ни копейки. Но я получил глубокое моральное удовлетворение. Ну как же – что-то задумал и это получилось! Тогда же я делал фото в лесу с цепями, загонял знакомую до седьмого пота, часа четыре снимали и переснимали… Я ей сразу заранее сказал: «Я тебя буду приковывать к дереву, обвязывать цепями, ты должна будешь изображать страдание и боль. Мне нужны настоящие эмоции, не стесняйся, мы здесь одни на всю округу». Получились жёсткие чёрно-белые снимки с зерном. Понимаешь, очень хотелось создать что-то новое. Ну как я тогда при съёмке пошутил: «Все свои садистские штучки на тебе обкатаю». Ну, конечно, посмеялись. А другую свою знакомую при съёмке заворачивал в бинты, и свой длинный пиджак ей предоставил, и с кроликом она позировала – я специально купил кролика на поводке…

[А где снимали?]

Пожалуйста – лес кругом. Частично где-то на окраине пляжа. Знакомую одел в свой пиджак, из которого вырос уже, купил ей гольфы такие длиннющие. Ну то есть вот так я всё это видел – отойти от всех этих клише…Знаешь, почему я подался в фотожурналистику и начал писать? Потому что я считаю: если у человека постоянно роятся какие-то мыслишки, то у него возникает потребность выразить эти идеи. Не важно как – на листке бумаги, на сцене или через музыку… Кто-то там дневник ведёт, кто-то рассказики пишет в стол, кто-то ещё что-то делает. Каждый выпутывается как может [усмехается]. Но смысл понятен: если есть мысль, не надо откладывать дело в долгий ящик, нужно реализовать идейку. Ну или хотя бы записать. У меня вот после тридцати такой вот резкий перепад был… Даже не знаю, как сказать, долго объяснять. А толчком являлся тот самый фотоконкурс: в какой-то номинации я тогда второе занял место, через год – уже два первых, второе и третье… Прогрессировал, конечно. Это я и сам видел. Но мне хотелось получить гран-при. И, опять-таки, усиленный труд, бессонные ночи… Тогда я, значит, из двадцати пяти позиций в разных номинациях, если не ошибаюсь, взял одиннадцать наград. Я один взял почти половину призов! А там ведь участвовали не 10 и даже не 50 человек! Вот тут я понял, что – да, чего-то стою… Четыре первых места, четыре вторых, сколько-то «бронзы»… Короче, ехал домой и светился от счастья…

[ Что это за конкурс?]

Корпоративный. У нас тогда была очень большая конкуренция… Очень сильные были фотографы – например, Олег Алимов. У него огромный опыт в макросъёмке… Крутой мужик! При этом – скромный и вежливый.

[На ВМЗ (Выксунский металлургический завод) да, корпоративный?]

Наш завод тут вступал в соперничество с другими городами, которые входят в объединённую компанию – там и Чусовой, и Альметьевск, и, собственно, сама Москва.… Так вот, про Олега Алимова. Я помню, какие у него были прекрасные снимки. Мастер, одно слово! «Макрофото» – такая у нас была в фотоконкурсе рубрика, и Алимов постоянно там побеждал. У него действительно были классные кадры! Что ты там нафотографируешь маленькой «мыльничкой» – какого-то жучка-паучка в отдалении?! А у него – маленькие шедеврики: он этих насекомых снимал со студийным светом, насколько я понял. Прекрасный свет, макролинзы, задний фон, то есть всё там в наборе было. Там не объяснишь словами, это надо видеть… Ну у комарика хоботочек такой огромный, сетчатка глаза мухи в виде малюсеньких-премалюсеньких «сот». Смотришь – и от этих макрофоток дух захватывает, реально! Это было действительно круто… Сейчас Алимов уже не выступает, я не знаю, почему… Да я и сам не участвовал в нашем фотоконкурсе, наверно, лет пять или шесть.

[Это недавно было?]

Сейчас скажу… Я не участвовал… с [20]12-го, да, с [20]12-го года я не отсылал снимки и не участвовал. Пять лет. Потом думаю: надо посмотреть, что будет. Снова прислал фотографии. Ну как я мыслил: вроде за гран-при деньги хорошие, возможно, за эти пять лет что-то поменялось в лучшую сторону. И вот после паузы я снова гран-при взял. Не участвовал пять лет – и выиграл снова гран-при со своей работой «Мать». Сюжет такой: живёт в деревне одна бабушка, у неё уехали оба сына в город, она, сухонькая и маленькая, осталась в покосившемся домике свой век доживать. Выглядит на все девяносто. Когда я спросил её про возраст, оказалось, что бабулечке семьдесят с небольшим. Я: «Как так получилось, что вы сейчас одна?» Она: «Вот так и получилось. Всю жизнь работала, работала на стройке». Я спрашивал её о жизни, хотелось узнать, чем она дышит сейчас. Вот записал это блиц-интервью и сфотографировал её. В итоге этот снимок взял гран-при.

[В какой деревне? Где-то рядом?]

Это Чупалейка, село Чупалейка. Я просто приехал на репортажку, увидел старый домик, решил постучать и…

[А это далеко, далеко от Выксы?]

Блин, ну километров где-то тридцать. Не знаю точно. У нас, нужно понимать, множество сёл и деревень в округе было до недавнего – до конца, наверное, [19]80-х, хотя некоторые поселения и в [19]60-е-[19]70-е годы загибались в Выксунском районе, то есть ещё в благополучные советские времена…

[Это те пункты, где велись торфяные разработки, да?]

Не только. Я сейчас пишу про Новую Эру – не было там ни колхоза, ни торфодобычи… У нас основных рабочих направлений в посёлках и деревнях было два. Первое – колхозы, то есть эти предприятия обеспечивали работой и средствами крестьян, второе – это торфодобыча плюс добыча живицы и дров в лесу. То есть благодаря этому люди никуда не переселялись, жили и работали в родных селениях. А добирались в довоенное время до Выксы либо пешком, либо на лошадях, либо на узкоколейке… Да-да, не удивляйся – пешком. Вот, например, до Новодмитриевки – двадцать с гаком километров, а до Гагарской – свыше пятидесяти. Вот как добраться до города, если лошади нет и узкоколейка чёрт знает где? Из Гагарской шли в Новодмитриевку, там ночевали у знакомых, с утра выходили и шли пешком в Выксу, решали свои дела, в обед возвращались, опять ночевали в Новодмитриевке, а утром возвращались в Гагарскую. И так было постоянно, пока не появились регулярные автобусные маршруты и личные машины.

[А дела какие? На базар сходить?]

Ну на базар – это самое главное. Можно, конечно, на рынок принести пару мешков картошки или несколько четвертей молока на продажу, если живёшь поблизости. Но большую ношу (картофель, мясо, грибы-ягоды) на базар, как правило, либо на телеге довозили, либо на поезде, у нас в застойные времена даже специальный грузовой вагон в хвосте состава прицепляли. Туда и мешки с овощами грузили, и корзинки с ягодами-грибами. Но деревенские в город ещё приезжали затем, чтобы в сберкассе заплатить, керосину купить, одежду или ещё что-то.

Я поднимал и разрабатывал историю нашей узкоколейки с самого начала. Факты, фотографии, общался с простыми людьми и железнодорожниками, ну и так далее, У нас в районе в начале нулевых УЖД закрыли окончательно и бесповоротно, а потом начали в 2008-м думать: как бы нам её восстановить и промышленный туризм замутить? Меня, как помню, спросил тогда один начальник из нашего цеха: «Есть выход на администрацию, как ты считаешь – УЖД сможем восстановить?» Я ответил тогда прямо, что смысла нет. «Это, - говорю, - убыточный проект. Туристическая железная дорога должна приносить прибыль. А у нас что в данном случае?»

[Если только какой-то маленький кусочек просто для развлечения…]

Нет, Маш, там другое… Они хотели сделать движение по круговой – вокруг Выксы. Но такой проект вскоре бы начал провисать. Понимаешь, вот в Харькове есть узкоколейная детская железная дорога… Но там весь проект был заточен на подготовку кадров, там дети сами кондукторами работали, и в путейском деле опыт приобретали, а старших ребят под присмотром старших к управлению поездом, насколько знаю, могли допустить. А в Выксе что? Пятьдесят восемь тысяч населения – ну сегодня ты съездил, завтра – твой сосед с ребёнком. А дальше что? Что – у нас туристов сотни тысяч за сезон, как на курорт, приезжает? И кто там будет кататься по этой УЖД?

Ну с Мурома кто-то приедет или соседних городов, но это же мелко! Всё равно это убыточно будет, к маме не ходи! Эх, деятели… Хорошо, идём дальше. Посчитаем навскидку расходы: содержание путей – раз, ведь все эти костыли, шпалы, рельсы, это нужно подбивать, прикручивать, заменять и держать в прекрасном состоянии. А иначе – авария. Зарплата машинистам, слесарям, путейцам – два. Запчасти для техники – три. Дизельное топливо, масло и аренда помещений (депо) – четыре. И охранять нужно пути, а иначе быстро все рельсы ночью свинтят, уже было такое не раз! То есть, получается, нужно ещё и охрану нанимать. Ну так вот, кто всё это будет оплачивать?

[А если бы пустили УЖД из Навашино до Выксы, то могло что-то получиться?]

Узкоколейка до начала нулевых оставалась только в Выксе… Это сколько ещё средств надо будет найти, чтобы тянуть пути к Навашино? Золотая дорога получится…

Служба в армии. «Голубые каски», Югославия. Цеха. Учёба. Журналистика. «Выксунский рабочий». Деньги с вертолёта (00:07:00 – 00:15:06)

Кстати, кстати… Нашему цеху недавно же был юбилей – 125 лет стукнуло!

[А какой цех?]

Железнодорожный. Я всю жизнь работаю железнодорожником. Двадцать лет. Пришел после армии, устроился на работу и меня затянуло…. Когда меня спрашивают, дескать, а вот как у тебя так сложилось, что вот ты с красным дипломом окончил училище, был призёром олимпиады по физике – и трудишься простым рабочим? Я всегда на это отвечаю так: не хотел делать отсрочку в армию (хотя была возможность поступить в институт), чтобы потом в двадцать три или в двадцать четыре года загреметь в наряды. Спокойно отслужил, потом поступил в институт экстерном, в один день там все экзамены сдал. А дальше… Вот, наверное, всё-таки армия наложила свой отпечаток, потому что присутствовал некий… не знаю, как точнее сказать… ну раздолбайство, если хотите. Да, вот так мы и назовём это состояние [смеётся]. На первом курсе в универе я два или три экзамена сдал на пять, потом – бац! – тройка. И всё, у меня как рукой сняло старание. Я тогда так мыслил: на хрен мне этот красный диплом, я взрослый мужик, работаю, занимаюсь своими делами, дышу свободой, вся жизнь ещё впереди, а тут – какая-то оценка в зачётке. Ну пусть я не воевал в горячих точках, но я видел в армии смерть и жуткие унижения, держал оружие в руках и бегал с ним как проклятый на ночные стрельбы. И дедовщина у нас была крепкая такая, расслабляться ни на минуту нельзя было… А тут – какой-то цвет диплома. Да начхать! Так я тогда размышлял…

[А где ты служил?]

Москва, Тёплый стан, кстати. Но там – последние полтора года, до этого была учебка во Владимирской области.

[А в каких войсках?]

Да пехота-матушка, пехотная часть, 27-я Севастопольская бригада. Тёплый стан – это воспоминания на всю жизнь. Там через лес, помню, шли какой-то доро́гой, а часть на отшибе находилась. Рядом был городок военный, вокруг всё тихо…

[Там Тропарёво…]

Ой, не помню уже этих деталей, почти двадцать лет прошло. Хотя недавно со своим комбатом бывшим списывался. Он был злостным офицером, а я – простым гранатометчиком и вечно попадал ему под раздачу. Косячил частенько, ага… Хотя в своё время, в [19]99-м, нас сняли буквально с борта самолета – мы как раз должны были лететь в бывшую Югославию. «Голубые каски», типа миротворцы. Ну что ты – сто долларов за день обещали, нам тогда казалось это запредельной суммой. Потом, когда пришел на дембель, думаю: вот дураки – рисковать собственной задницей ради этих ста долларов! Но нам тогда казалось круто, мы заработаем денег, привезём домой бабла и вся родня ахнет! Почему-то никто из нас не хотел думать, что там иногда пули посвистывают и бомбят, и снайперу наплевать, что у тебя каска голубого цвета.

Но это я отвлёкся. После армии я, значит, учился и работал помощником. А у нас помощник за смену совершает много физических действий: переводит стрелки, болтается на подножке вагона, перемещается по неровному грунту и сугробам. Дождь на улице или снег – не важно, идёшь вперёд, никто за тебя ничего делать не будет, сами собой вагоны не переставятся. Как потом стать машинистом? Очень просто. Подходит твоя очередь – едешь на учёбу… Как это происходит в жизни: вот ты устроился на работу, тебя занесли в список и стал ты, допустим, сто пятидесятым в общем списке на обучение, то есть в самом низу. Проходит год, второй, третий, пятый, за это время кто-то из помощников уволился, кто-то перешёл в другой цех, кто-то отучился и сдал экзамены на машиниста, и ты поднялся в списке и теперь стал, к примеру, пятидесятым. И, соответственно, когда очередь до тебя доходит – отправляют учиться на машиниста тепловоза. Раньше командировали в Екатеринбург, Нижний, Муром, сейчас – либо Нижний, либо Муром.

У нас очень много маневровой работы. В заводе много больших и малых производств: несколько трубных цехов, колёсопрокатный и литейно-прокатный комплексы, до недавнего времени были коньковый цех, фасонолитейный, доломитный, мартен, вилопрокатный и так далее. В фасонке изготавливали изложницы, которые отвозились на мартен. А там в эти огромные чушки сталь заливалась расплавленная. Когда металл остывал, изложницы за специальные боковые «уши» краном сверху снимали и получалась такая болванка стальная. Ну как дети лепят куличи из песка – там примерно такая же схема [улыбается]. Эту болванку потом нарезают на части – вот тебе, пожалуйста, заготовка – штампуй колёса. Это так легко объяснить, а ведь для выплавки стали нужно подать кучу лома и чугуна, эти болванки нужно привезти и отвезти в колёсопрокатный цех. И всё это до недавнего времени крутилось через железную дорогу. В «колёске» разрежут слитки, хвостики, по-русски говоря, остаются – их тоже надо отвозить в лом, на переплавку – опять на мартен, и всё это вертится-крутится двадцать четыре часа в сутки. Куча путей, уклон везде разный, работа тоже отличается – на одной станции можно часами вообще в кабину не заходить, а на другой работают с перерывами. Но всё-таки у нас очень большая была загруженность, и в какой-то момент я понял, что люблю эту профессию и не хочу её менять. По крайней мере, в ближайшее время. И что тут такого странного? Когда мне говорят, дескать, ну как же так, не до пенсии же на улице будешь бегать с рацией, я отвечаю: ну предлагали мне не раз и не два стать служащим, я отказался. Дело не в зарплате – всё равно рано или поздно дорос бы до какого-нибудь мелкого или среднего специалиста, так ведь? А дело в том, что очень удобный график. Я бы не смог заниматься своими проектами, если бы работал на пятидневке. И ещё один плюс профессии: постоянно находишься в прекрасной физической форме – за смену можно восемь-девять километров легко пройти. Сжигаешь жирок, конкретно так сжигаешь.

Да, я не работал по университетской специальности, но там сложная история получилась: когда я подавал документы на движенца, мне сказали: если хочешь, чтобы за твоё обучение платил завод, поступай на путейца. И в итоге я вынужден был подать документы на другую специальность, хотя я знал, что ни дня в пути и работать не буду… И перевестись на другую профессию уже поздно было – там очень запутанная ситуация сложилась… Что заканчивал? РГОТУПС, первые три курса учился в муромском филиале потом была альтернатива – либо Москва, либо Нижний. Вот я защищал диплом уже в Нижнем. Это он раньше Российский государственный открытый технический университет путей сообщения назывался, а сейчас как-то по-другому. Московский … институт инженеров транспорта, по-моему… МИИТ – ну, в общем, железнодорожный универ, найти можно в интернете. Но я вот что хотел сказать. У нас сейчас главная проблема в России: молодёжь при выборе профессии не знает нюансы будущей специальности. Ну, в советские времена этим как-то занимались, но современные подростки после школы не имеют представления о подводных камнях в своей будущей профессии. Вот это реальная проблема!

Например, всем кажется, что быть журналистом – это круто. Так ведь? На самом деле быть журналистом – это жутко однообразно: каждый день заметки, интервью, диктофон, расшифровка... Я вот на листки переписываю, мне так проще. Пробовал на компьютер переписывать интервью, а потом редактировать – там пропадает скорость и «легкочитаемость», так я это называю. Листаю на экране – ага, здесь [19]50-е годы идут, здесь [19]30-е – запутаешься, да ну к чертям! А вот на листках удобно читать и отмечать карандашиком, какой абзац пойдёт первым, какой вторым и так далее. Для меня такая обработка инфы происходит намного быстрее, чем на компьютере. Но, повторяю: журналистское ремесло – муторное. Каждый день одно и то же, быстро устаёшь и уже не хочется писать. Ой, как не хочется. Да, потом, конечно, посидишь минут двадцать за написанием – опять втягиваешься во всё это, опять мысли попёрли, начинаешь стучать по «клаве». Но это очень однообразно, быстро выгораешь, и никто это не объясняет будущим журналистам заранее, в школе. Я, по сути дела, самоучка, но всегда стремился создавать тексты… как бы это сказать… душой. К нам в редакцию после универа приходили молоденькие девочки, оканчивали журналистские факультеты и хотели работать по профессии, но потом быстро увольнялись …

Они проходили три месяца испытательный срок – и всё, больше не выдерживали. Почему? Потому что были не подготовлены к реальной работе. Одна моя хорошая знакомая из редакции рассказывала, что у них одна молодая девочка-журналистка каждую заметочку по неделе готовила, - ну куда это годится! Просто эти девушки, как мне кажется, до конца не понимали всю рутину журналистики. Теория – это одно, а жизнь – совершенно другое дело…

А у нас в ВМЗ – трубы, колёса, чёрная металлургия в своём лучшем виде… Завод наш – это единственный, по сути дела, крупный работодатель в городе, там двенадцать или тринадцать тысяч человек работает. Естественно, благосостояние города зависит напрямую от работы завода. Когда ВМЗ просел, как например, было в неспокойные [19]90-е, то труба… Я ещё подростком был, но хорошо запомнил этот вертолет, который прилетал сзади нашей первой школы – деньги в мешках привозил! И народ гудит между собой: так, там получку привезли! И дети тоже знали: ага, значит, родители чего-то купят вкусного.

Жвачки. Коллекция вкладышей, обмен. Ограбление киосков. Монастырь. БАМ. Щитки. Дискач. «Пацаны не танцуют». Пятак. Джинсы. Пентагон. Скотный. Пятак (00:15:06 – 00:23:33)

[А что можно было купить вкусного?]

Ну, что… Тогда, во-первых, пошли «Сникерсы». [19]92 год или [19]93 год – по «ящику» пошла первая реклама этих шоколадок. Я тебе серьезно говорю: ко мне тогда приехала сестра с Нижнего, и у ней был фантик от съеденного «Сникерса». Я говорю: «Ты отдай мне его!» Это тогда было нереально круто для ребёнка!

[Фантик?]

Фантик, фантик. Обёртка. А во-вторых, потом пошли вот эти первые жвачки –Tipi Tip, Donald, Turbo. Какие там ещё были… Ну вот Love is – они и сейчас есть. Играли на вкладыши в школах городских – я не знаю, у вас это было или нет, – но вот вкладыши у нас считались символом детского состояния…

[Да-да-да, у нас тоже – Turbo…]

Ладошкой хлопаешь, перевернулся фантик от удара – вкладыш твой… Я жутко завидовал парню в классе, у которого была куча вкладышей… Реально крутым он казался – накопил вкладыши с машинками, первые шестьдесят моделей, тогда первая серия этих жвачек была. Мы всем классом ему жутко завидовали, а он менялся напропалую, чтобы собрать от 1-го до 60-го номера по порядку. Потом вышла вторая серия – там еще шестьдесят, парень уже не успевал собрать всю коллекцию… Играли в пробки от духов… Между ступнями зажимаешь пробку и в прыжке её выпускаешь, стараясь попасть в чужую пробку. Попал – пробка твоя, не попал – ход переходит к другому…

[А где можно было купить жвачки и шоколадки?]

В любом киоске. После распада Союза они как грибы везде выросли. И все приносили хороший навар. У нас около двенадцатой школы в 1990-е годы была целая сеть киосков, их штук пятнадцать было. И наши монастырские (монастырь – это район, в котором я раньше жил) ребята в своё время грабанули эти киоски, вынесли все вкусняшки. Ну им было лет по пятнадцать-семнадцать. Естественно, поймали потом всех…

[Как это – грабанули? Какая-то группировка?

Ну, как это бывает – лихие ребятки вечером собрались: пойдём обчистим – да не вопрос, пойдём. Это же молодёжь, у них всегда всё легко на словах и на деле…

[То есть ночью взломали киоски?]

Ну, конечно.

[То есть они не приставляли нож, не угрожали никому…]

Ничего там никому не приставляли – взломали все двери и вынесли продукты. Достаточно ментам было одного потом из этой гоп-команды поймать и прижать к ногтю, и он всех своих подельников сдал… Что, менты не могут раскалывать? И всё, естественно, дальше по цепочке пошло: кому-то условный дали, кого-то посадили. Ты знаешь, а ещё такое было у нас: дрались район на район. То есть как это происходило в реале: существует район монастыря, а сзади, на задворках, ещё один квартал был, он тоже в составе монастыря числился. Назывался этот район БАМ – несколько двух- или трёхэтажек стояло, но они как бы жили отдельно, у них своя тусовка, у нас – своя. И один раз один наш монастырский парень с кем-то там поскандалил из бамовских. Забили «стрелку». И вот нас приходит монастырских человек, наверное, двадцать или тридцать… Ну и бамовских столько же. Толпа на толпу.

[А ты монастырский?]

Я – монастырский.…

[Но сейчас ты живешь…]

На Щитках. Это щитковский дом.

[Ты потом уже переехал?]

После женитьбы. А название – Щитки – пошло из довоенной поры, тогда тут куча щитовых домов было. И это тоже район со своими традициями… Ты что, не дай бог, зайдешь в чужой квартал, а тебя спросят: «Парень, ты откуда пришел?» Такая ситуация сохранялась до начала нулевых. «Чувачок, ты откуда, ты чего вообще сюда сунулся, не местный что ли… Чего ты тут отираешься?» – «Да я вот зашел к подружке». – «А подружка у тебя кто?» – «Такая-то». – «А, ну всё, ладно, проходи…». Я сначала думал, это у нас в Выксе только такая катавасия. Но нет – в других городах и деревнях тоже такая же ситуация творилась.

У меня подружка была, я познакомился с ней, когда учился на первом курсе института. И где-то через полгода я поехал к ней домой знакомиться с её родителями и так далее. Это восьмая, по-моему, станция от Мурома, деревня Александрино, Владимирская область. Мы сходим на полустанке, я смотрю по сторонам – голое поле, даже деревьев нигде нет, рядом два пути, один поезд проезжает от Мурома, второй – к Мурому … Я говорю: «А куда идти-то?» – «Вот через это поле, четыре километра». – «А зимой как ходите здесь?» – «Так и ходим…» Чудненько, ага! А тут ещё после дождя – грязища вокруг! Как идти?! Пока мы шлёпали, мои ботинки начищенные в одночасье глиной оказались обляпаны и все брюки внизу рыжими стали. Ну ладно, добрался, познакомился с родителями, чайку попили. И вечером пошёл с подружкой на дискач. Дискач – это всё самое лучшее в деревне, это крутяк, это… И мы, значит, приходим в деревянный клуб, подходит ко мне деревенский мордоворот, кровь с молоком: «Ты кто?» Я лепечу, мол, приехал к подруге, вот так и так. «Ты с кем?» Я говорю: «Вот с Аней». – «А, ну если что, скажи, короче, Ржавый с тобой – видишь, у меня цвет волос такой, ага. Короче, подходи ко мне и у тебя проблем не будет. Пить будешь». Я говорю: «Нет». – «Ты пить будешь. Это не вопрос – это утверждение». Я вышел на улицу – мне там стакан какой-то тухлой самогонки налили, пришлось уважить. Выпил. Разговорились, местные стали похлопывать по плечу, вроде как приняли. И это была целая традиция в тогдашней субкультуре, понимаешь? А ещё огромные кассетники, помню, в клубе стояли. То есть тогда уже компакт-диски продавались, а в клубе по-прежнему кассетники стояли. Песни – из [19]90-х: Аллегрова, «Кармэн», «Иванушки»… и там девчонкам обязательно надо было подёргаться. Вот, кстати, Рожков из «Уральских пельменей» показывал правильно танцы в своём знаменитом номере «Дискотека», такое везде в стране было. Смотрела это выступление? Там в номере есть такой момент – во время песни «Яблоки на снегу» Муромова стояли ребята спиной к стене. Это действительно считалось западло для пацанов – под советскую эстраду или российскую попсу танцевать.

У нас же в Выксе юноши ходили развлечься на пятак – ну он так же назывался и в других городах. Помнишь, как «Сектор Газа» пел: «И уеду я отсюда на воронежский пятак». Но редкие пацаны туда ходили чисто потанцевать. Просто скорее тусовались.

[А зачем тогда туда ходили пацаны?]

Пацаны приходили с девчонками – ну, как бы развеяться, себя показать, потусить. Классический прикид [19]90-х – это спортивные штаны и туфли, такой, знаешь… деревенский наряд, как я его называю. И заходили в таком прикиде на пятак поздороваться со своими знакомыми ребятками, попить пивка…

[Такой гопнический прикид, если честно.]

Ну да. Но попить пивка с братвой и, захмелев, кому-нибудь морду расквасить – это было абсолютно нормально. Эти времена, [19]90-е, наложили свой отпечаток. Джинса уже была тогда повсеместно… Одевались как хотели…

[Ты варил?]

Нет, я не варил – это было раньше, в [19]70-е, я не застал, конечно. У меня дядька (брат матери) варил. Один мой коллега рассказывал, что за великие деньги – четыреста рублей, когда зарплата средняя инженера была сто двадцать, – джинсы взял по блату… Он рассказывал так: «Я после покупки их сразу сварил, но цвет был не тот, а мне хотелось серенькие джинсы. Я так вот кинул штаны на пол и матери говорю: “На, помой ими полы, они цвет изменят”. И она меня этими джинсами по всему дому гоняла: “Я тебе, помою, сука, за четыреста рублей мы с отцом горбатились два месяца! Я тебе, сука, помою!”». Это всё было...

[А бывала дружба или любовь между районами?]

Ну, мы воевали со многими, но дружили с Пентагоном.

[А Пентагон – это что, это где?]

Пентагон – это несколько домов в микрорайоне Гоголя, там пятиэтажки стояли в форме буквы «П». Ну, «П» – Пентагон. Вот такая ассоциация…

[Это считался отдельный район, да?]

Он в микрорайоне Гоголя находился, считался как бы единым целым. Но с гоголевскими у нас был нейтралитет, а вот с пентагоновскими дружили, да. А ещё был такой момент. В 2000-м я пришел из армии, а в 2001-м году, значит, новость среди наших: «стрелка», намечаются какие-то разборки с жукарскими. Помню, идём толпой в чужой район, вдруг кто-то из наших говорит: «Давайте за Лёхой зайдём, он же рядом живёт!» Вся орава подходит к дому Лёхи, кричим в окно ему – мол, выходи, дело есть. Открывает створки мамаша этого парня, видит толпу ребят с битами, палками, кастетами, цепями и испуганно говорит: «А Лёши нет дома, он куда-то гулять ушёл…» А через открытое окно в комнате слышится голос сына: «Ма, это за мной, всё нормально, меня гулять зовут…» От нашего района тогда пришло человек семьдесят, а у них – человек пять, хотя Жукарь – это густонаселённый район. Не знали, что ли, про стрелку? Ну а как иначе объяснить?!

[А где он находится?]

Ну, рядом, вот как тебе объяснить…

[А ты можешь небольшую схему нарисовать? Вот у меня листки].

[Рисует.] Допустим, здесь вот микрорайон Жуковского, он такой компактный, кругом одни пятиэтажки. Здесь уже находится микрорайон Юбилейный. Потом через дорогу – микрорайон Гоголя. А вот здесь – Пентагон. В этой стороне – монастырь, а здесь, значит, наши пруды…

[А так и называли – монастырь? Не было какого-нибудь официального названия?]

Он и сейчас официально так называется, все так говорят: район монастыря. Я однажды в армии разговорился с сослуживцем. … Он говорит: «У меня дядя проезжал когда-то через Выксу, у вас там завод был какой-то металлургический». Я говорю: «Что значит – «был»? Он и сейчас есть». – «А где ты живешь?» – «В монастыре». Я сказал это без задней мысли, просто как есть. Сослуживец смеётся: «А вы что там, в рясах, что ли, ходите?» То есть он реально думал, что я там каким-то монахом был…

Так, значит, рисую дальше… Вот это – Верхний пруд, старинный водоёмчик. Вот там дальше был Скотный. Откуда название такое? Ну, скотный двор, живность раньше держали, вот и пошло название. Там тоже ребята были крутые, шебутные. Потом…

[А чем они были круты?]

Ну, понимаешь, круты тем, что они могли держать, например, пятак. Представь: ты приходишь в парк, заходишь на площадку, и никого не знаешь. Тебя любой может там задрать-отдубасить. А тут твои пацаны рядом, чувствуешь поддержку. В молодежной среде это не пустые понты, а способ существования

[А это в какие годы?]

Это было в [19]90-е и в [19]80-е, и [19]70-е….

Дед. Сидевшие. Записи эфиров. Магнитофоны. Челночники. Клей БФ. «Летние сады». Полтора литра самогона на брата. Балаш. Бутылка на стадионе. Грабёж (00:23:34 – 00:34:35)

Мой дед по материнской линии в своё время отсидел десять лет. В [19]60-х годах он зарезал одного коллегу по работе за то, что тот скрысил спецодежду. Да, вот так просто всё это делалось – нравы у русских мужиков были крутые всегда…

[Коллега взял одежду твоего деда или как?] Коллега моего дедушки получал на всю бригаду спецодежду и что-то себе оставил, хотел, видимо, продать… Он её, по-русски говоря, скрысил. «Где моя фуфайка?» – «Я её не брал». – «А кто, кроме тебя, ещё мог взять?» В мужской компании воровство у своих всегда наказывается. Ну, в общем, мой дед вот такой длиннющий свинокол под рёбра ему загнал. Отсидел от звонка до звонка. У нас в районе очень много было отсидевших. Какая-то часть моих ровесников в 2000-х (либо чуть позже) умерли от водки и наркотиков, многие на зону загремели. Всё это было, чего уж там скрывать…

[А за что?]

Один пришел из армии, «обул» чужую машину – снял колеса и получил срок. Второй с особым цинизмом одну бабульку-пьянчужку на тот свет отправил, две вилки ей, мёртвой, потом в глаза воткнул…

[Ой, кошмар.]

Причём дали ему какой-то смешной срок за это… Вроде шесть лет.

[Но убил с целью грабежа?]

Да не было никакого грабежа – просто по пьяни глумился над ней. Бабулька эта пила безбожно, в квартире у неё с мужем – шаром покати. Что там грабить-то? Ну, парень наш стал к ним ходить по вечерам, на двери же замков не было у этих стариков. Махнёт стакан у нас, поднимается к ним в квартиру и гоняет обоих. Я ему до этого говорил: «Что ты к ним ходишь, тебе что, с нами, ребятами, что ли, не пьётся?» – «Нет, я к ним пойду, погоняю». Приходил и дубасил их там, ну такую вот молодецкую удаль показывал. Сам худенький был, субтильный. Кто-то из наших сидел за наркоту, кто-то за кражи… Да всякие статьи были…

Это была такая субкультура, и она возникала, как ты знаешь, постепенно. Потому что [19]30-е-[19]50-е –это было суровое время, когда на улицах было много детей-сирот или из неблагополучных семей. Ну там хотя бы старших уважали. А в [19]60-е-[19]70-е дворовая культура менялась и менялась очень сильно. Люди начали понимать, что живём мы не очень хорошо – ведь уже кто-то «Голос Америки» или Радио «Свобода» потихонечку слушал, а потом рассказывал другим. Музыку иностранную «доставали» и это тоже влияло на мышление и поведение ребят…

[А где «доставали» музыку?]

Кто-то у спекулянтов покупал, кто-то записывал тайком. Приведу один пример. Мне бывший коллега из Вили [прим. редактора: Ви́ля — рабочий посёлок, входящий в состав Выксунского округа] рассказывал про вечера, когда слушали «Русскую службу Би-Би-Си». Это радио, конечно, хорошенько глушили, но, всё же можно было что-то услышать, особенно когда уже в позднесоветские годы одну из передач вёл Сева Новгородцев. И мы, говорит, записывали песни с этого радио, тогда это было дико круто. Делали самодельные штекера, подключали к приёмнику, потом крутили эти песни на местной дискотеке.

Да что там говорить – я даже себя таким помню! Мне было лет семь-восемь, это [19]87-[19]88 год, «Песня года»… Нам один местный умелец за бутылку водки переделал из двух проводов переходник к телевизору «Рубин». Два штекера от кассетника втыкаешь, и наготове ждёшь песню по «ящику»… Ага, диктор объявляет: «Поет София Ротару» – быстро на «Rec» нажал и запись пошла с телевизора на кассету. Это всё записывается с аплодисментами, речью дикторов, но даже это было круто в то время – иметь свою фонотеку... У нас был магнитофон «Романтик»-201… я не знаю, почему дядька, брат матери, тогда с нами обменялся и отдал нам этот кассетник. Мы купили катушечный, с бобинами, а дядька жил рядом с нами и как-то вечером принёс 201-й «Романтик»: «Давайте обменяемся!». Ну, даже мне тогда, ребёнку, было очевидно, что 201-й был намного круче, чем мафон с бобинами… «Романтик» же можно было таскать на плече – крутяк! Вставил батарейки здоровенные – и ходи по улицам, тусуйся, все девчонки твои…

[А так делали, ходили?]

Ну конечно, ты что. Только времена уже иные были, с мафонами на плече в моём детстве уже никто не ходил. А вот в [19]93 году родители у местных алкашей – понятно, что мафон был ворованный – купили мне двухкассетник «Фишер» с двумя отсоединяющимися колонками.

[Вау, круто.]

«Фишер» был тогда пределом моих мечтаний. Это был крутяк! Звук – мощный, чистый, я тогда реально был счастлив!

[А где такое счастье можно было купить? На рынке или где-то с рук?]

Ну, в начале [19]90-х – коммерция уже попёрла вовсю, но такие кассетники в магазинах стоили, конечно, дорого. Но когда вот этот воздух свободы подул после развала Советского Союза, мы все опьянели от него враз. И как бы Ельцина ни ругали – за то, что страну развалил, за то, что экономика страны в помойную яму рухнула, – главное – народ получил свободу… Людям дали возможность торговать. И вот эти челночники, по сути дела, тоже являются целым неисследованным пластом нашей культуры… Многие экономисты сегодня признают – да, в какой-то степени челночники спасли Россию. Потому что многие торгаши везли в свои депрессивные районы деньги. Они могли дать взаймы, они могли что-то, например, построить, нанять людей на работу. Челночники – это был целый класс, но кто сейчас про них помнит? Мои родственники из Нижнего Новгорода ездили постоянно в Польшу, они благодаря этому выжили. Я помню прекрасно дефицитное время в конце [19]80-х годов, когда в магазинах были пустые полки, и до кучи – «сухой» закон. Ведь надо же так издеваться над своим народом! А ведь люди хотели выпивать – и получали алкоголь из всего подряд… Клей «БФ» – его, к примеру, наматывали на сверло и пили. Вот поет, опять-таки, Клинских из «Сектора газа»: «Мотают БФ на сверло». То есть брали клей, на станке сверло всю плёнку наматывало и считалось, что этот оставшийся денатурат можно пить… Но там столько вот дерьма оставалось! И всё равно эту бодягу пили. [19]94-[19]95 год – пошли «Летние сады». Это такие пакеты полиэтиленовые по 0,5 литра с жидкостью для протирки. Какой-то косметический раствор, не помню точно. И стоили они 25 рублей. Или тысяч? Ну, не важно, будем считать, что 25 рублей. Бутылка водки стоила пятьдесят рублей, а тут за «полтос» можно было литр «Летнего сада» купить. И народ пил, травился, а были случаи, когда зрения лишались или умирали.

[То есть в Выксе тоже это продавалось?]

Разумеется. Я почему это помню – пришел на практику на тепловоз, а меня пьяный машинист послал через лес за этим «Летним садом». Принесли ему с одногруппником, а он такой: «О, блин, гуляем! Во-первых, по цене хорошо! А во-вторых, запах какой хороший! Я тяпнул давеча с похмелья стаканчик «Сада», и на приём к доктору пошёл. Похмелья нет, от меня приятно пахнет, а врач так ничего не заподозрила!»

Что уж там скрывать – в те годы пили все безбожно. А у нас литровину выпить на тепловозе в одно рыло – это считалось нормально. Алкоголь – это бич нашей нации. Я сам лично видел, когда за три-четыре часа два здоровых мордоворота – от природы физически крепкие мужички – взяли баночку трехлитровую самогоночки, ошапурили её по полтора литрика на брата, – и сидят дальше как ни в чем не бывало. «Что-то, - говорят, - нам скучно». Представляешь, да? Скучно им – полтора литра в желудке плещется! То есть, когда уже больше 0,8 литра алкоголя считается смертельной дозой, а русскому Ване, видите ли, после полутора литров скучно.

Ой, а как один железнодорожник по прозвищу Балаш дурь выгонял с похмелья – это вообще отдельная история. В общем, жил он в соседней общаге, и у него окна выходили на стадион… А Балаш тогда был, в [19]80-х, очень крепким мужиком, он машинистом работал и всю жизнь качался. Я его чуть-чуть не застал, когда устроился на работу – его к тому времени выгнали за пьянку. Ну так вот, как он выгонял дурь с утра. Встаёт с похмелья, одевается. Жена: «Куда, падла, пошёл с самого утра?» А у него заранее бутылка с вечера была припасена на стадионе. «Я пойду побегаю, дурь буду выгонять, чтоб в норму прийти». Она говорит: «Я на балконе буду стоять и смотреть, чтоб не удрал со своими алкашами, вот только попробуй выпей!» – «Не-не-не, ты что!». Так вот, бутылку он прятал заранее, когда пьяный к дому подходил, шёл к стадиону и там в потёмках между креслами пол-литра ныкал. Если смотреть с балкона на стадион, то там имелась мертвая зона, то есть жена видела, как Балаш дальний круг совершает и ручкой ей машет. А под трибунами он на где-то минуту выпадал из вида. Забежит под трибуну, раз – 100 грамм махнёт и опять бежит. И вот так вот после пятого круга он уже на «старых дрожжах» начинал зигзаги пьяным выписывать. А жена смотрела и не понимала, как он так напоролся во время пробежки...

Что ещё хочу сказать про районы… Сейчас, конечно, по любому нашему кварталу ходи – пожалуйста, никто тебя ничего не спросит и ничего не сделает. Но я помню, что в [19]93 году меня, субтильного подростка, двое шестнадцатилетних парней зажали в угол, вытащили нож… А мне родители дали карманные деньги, … я не помню, сколько, короче, на «Сникерс». И эти ребятки «почистили» все мои карманы. И я помню, как к деду по отцовской линии пришёл, рассказал, а он мне и говорит: «Ну а что толку идти искать их – естественно, они уже смылись». Я никогда не забуду, дед тогда ещё фразу такую сказал: «В миру и смерть красна.» А-а, думаю, я ещё умирать тут, оказывается, за эти деньги должен был…

Откуда взялись выксунцы. Шиморское. Краеведение. Статьи о деревнях. Лашман. Бочка. Ржавая вода. Родники (00:34:35 – 00:45:17)

Вот что я про Выксу хотел рассказать. В нашем уезде в XVIII-XIX веке формирование местных деревень и сёл происходило постепенно, это все поселения сформировались не за год и не за два. Но мощнейшим толчком для образования новых посёлков стала Октябрьская революция. В начале 1920-х годов крестьяне к нам переселялись сотнями из соседней Владимирской губернии. Каждый наш горожанин, я повторяю, каждый житель Выксы, копнув свои корни, убедится, что он никакой на хрен не выксунец. Предки его приехали из других городов или деревень. Мои предки по линии отца из деревни Пустошки, а по линии матери – из Сноведи.

[А Сноведь – это далеко?]

Я не помню, тридцать, по-моему, километров. Это старинное село – ему двести девяносто лет было несколько лет назад, в [20]14 году. У нас ещё более древние пункты в округе есть. Например, Шиморское, оно было основано в 1670-м с хвостиком году.

У нас краеведение, с одной стороны, развито очень хорошо, с другой стороны, понимаешь, очень коряво пытаются некоторые краеведы объяснить некоторые топонимы. Вот, например, Шиморское. Я склоняюсь к тому, что тут мы имеем финно-угорское происхождение топонима. Там вообще несколько объяснений было, но одна из старых народных версий вообще ни в какие рамки не лезла – я прям над ней посмеялся-поглумился. Якобы люди в XVII веке выходили к реке, видели лодочки и говорили: «Ширь, морская гладь», первый раз рассматривая эти лодки. Я говорю: «Ну как же так, лодки до этого существовали тысячи лет – их издавна выдалбливали или выжигали в поваленных стволах, потом научились строить более сложные суда». А тут – чушь собачья, по-моему. О, лодку увидели первый раз – о, «ширь морская, гладь». То есть подгадывали под топоним, который уже существовал. Ну разве это краведение?! Так, подгон фактов… И такая ересь до сих пор встречается у наших историков…

[Я только такую версию и слышал.]

Нет, их на самом деле несколько.

[Какая, ты считаешь, правдивая? Ну, самая правдоподобная.]

Ну явно не эта. Кстати, ещё одну историю расскажу про Шиморское, пока не забыл.

У нас в Выксе жила авторитетный краевед Надежда Князева, ныне покойная. И вот я выпустил статью про Шиморское, а она мне потом звонит, нашла мой номер где-то, в редакции, наверно: «Дима, здравствуй» – «Кто это?» – «Это Надежда Алексеевна Князева. Есть вопрос по твоей статье – придёшь?» Я спрашиваю: «Где вы живете?» Записываю адрес, собираюсь – она жила относительно недалеко от меня. Ну, по дороге тортики какие-то прикупил, пришёл, она открывает дверь – мол, проходи. Ну, думаю, сейчас начнёт распекать. Она села, помню, на стульчик, руки сложила вот так на стол и говорит: «Хочу услышать о тебе, кто ты такой». Я говорю: «Что вы хотите услышать?» - «Где ты родился, что ты оканчивал, расскажи о себе». Хе-хе, ну это она зря, конечно, сказала – я где-то на час её разговорами занял [смеётся]. А потом она говорит: «Ну, у меня один небольшой вопрос возник по твоей статье. Вот ты написал про Шиморское, а когда писал раздел про Великую Отечественную, ты знал, что там воинская часть располагалась?» Я говорю: «Конечно, знал». Она: «Как это – «знал», а почему не написал про неё?» Я говорю: «Надежда Алексеевна, вы поймите, надо было сократить перед публикацией несколько строчек, это же такая морока! У меня там в тексте слово «наверное» стоит, удаляю последнюю букву, один знак – из-за этого строчка «прыгает» наверх, место освобождается. Я эти «висячие» строки редактировал, но пришлось ещё какие-то факты удалить, тупо не помещалось. Это каково – свой собственный материал резать! Редактору проще. Ну или корректору. А про воинскую часть я писал, просто выкинул во время правки». Князева кивнула головой и успокоилась. Так мы с ней и подружились.

Очень трудно описать в небольшой статье полную историю поселков и деревень, которым лет по триста. Много не напишешь, а если не упомянешь что-то, тебе потом будут высказывать: вот какого хрена ты не написал про такое-то событие. И так далее, и тому подобное. Я историю крупных посёлков и сёл – Шиморское, Досчатое, Борковка, Мотмос – описывал поверхностно, что называется, галопом по Европам. А в последнее время начал поднимать летопись крохотных деревушек, которые либо исчезли полностью, либо которые сейчас находятся на грани вымирания. Вот, например, Осиповка – там живет бабушка с сыном. Вдвоём живут, а раньше такое процветающее было поселение! Посёлок Сарма уже не существует около 35 лет. Ездил в Новую Эру – этот посёлок в середины [19]60-х развалился…. Посёлок Круглово – с [19]79 года не существует…

[А Лесозавод?]

Это другое. Лесозавод – это городской район, который образовался в ходе развития лесодобывающей промышленности…

[Просто он же тоже исчезает уже, да?]

Нет-нет, что ты, Лесозавод живёт!

[Значит, я неправильно название говорю. Есть какое-то село или посёлок… Лесозаводное, кажется.]

Лесомашинный ты, может быть, сказать хотела?

[Лесомашинный, да, наверное.]

Ну, Лесомашинный – это не наш посёлок, это не Выксунский район.

[Не Выксунский?]

Нет, это Вознесенский район.

[Вот я слышала, что есть какой-то посёлок, туда ходила узкоколейка. И вот название начинается на «Ле» – что-то с лесом связано. И там стояли бараки.]

Они везде стояли в лесу в своё время.

[Якобы в них жили ссыльные и работали на деревообработке…]

Лашман. Только они не обрабатывали, а добывали лес, это всё-таки разные вещи.

[Да?]

У нас на Лашман узкоколейка доходила. Там грузили кругляк и перевозили в город для обработки.

[Лашман – это где?]

Тоже Вознесенский район. Кстати, слово «лашман» в переводе означает «человек, занимающийся заготовкой леса». Новый Лашман и Старый Лашман в самых дебрях находятся, сейчас пешком туда приходится километров десять через лес идти. А в советское время к этим посёлкам из Выксы добирались только по узкоколейке. Расстояние между ними, Новым Лашманом и Старым Лашманом, было мизерное, буквально несколько метров, их только дорога разделяла. Посередине этой дороги была вкопана бочка. Это мне знающий человек рассказывал – машинист, который проезжал там на пассажирском поезде. Я спрашиваю: «А зачем эта бочка стояла?» Машинист говорит: «У них же там в посёлке коммунизм был! А в двухсотлитровой бочке бражка бродила». Я говорю: «Не понял – зачем всё это?» Он отвечает: «Ну как тебе объяснить… К примеру, один сосед подходит к другому: „Петька, ты сегодня будешь самогонку гнать?“ – „Буду“. – „А сколько будешь брать из бочки? “ – „Два ведра“. – „Вот возьмёшь два ведра и столько же добавишь в бочку потом, не забудь“. И вся улица потом смотрела, добавит ли он эти два ведра, причем два ведра не воды, а нужно там с конфеточками, с карамельками бросить, с дрожжецами, чтобы всё это бродило». Ну то есть такой смысл: одному брагу хлопотно ставить, у них там такой «бражный» общак был [улыбается].

Так вот, в послевоенное время там работали военнопленные. Я долго раскручивал на интервью одного дедушку, который интересовался историей Лашмана – где-то два месяца я просил его рассказать, уговаривал долго. Он в итоге так и не согласился, а вскоре умер. А знаешь, почему дед отнекивался? Он даже спустя годы был настолько напуган, что молчал как рыба. К нему в хрущёвские годы приходил один чекист и сказал: «Что-то ты, мужик, копаешь не ту историю. Не дай бог еще раз сунешь свою морду в Лашман, пеняй на себя…» После войны пленные немцы там на лашманском лесоповале пачками гибли… И до сих пор немного известно о них…

[А где он жил, этот дедушка?]

В каком-то выксунском поселке, он не говорил мне. Факт, что к нему в конце [19]50-х пришел чекист и застращал конкретно. А я-то надеялся, что он мне что-нибудь расскажет… В Лашмане до сих пор могилы безымянные есть – видимо, некогда было возиться с похоронами этих немцев… Но когда в [19]50-х годах последние немцы уже выезжали из Лашмана, барак закрыли. Лашман и Лесомашинный – они входили в выксунскую сеть узкоколейной железной дороги. Вроде бы другой район, но там наш леспромхоз вёл масштабную добычу леса.

Лесодобыча у нас более-менее чётко была налажена в ХХ веке, а до того наша Выкса чисто металлургией жила. Были, конечно, ремесленники, кто-то, например, для нужнд завода уголь выжигал – доходное, но вредное было ремесло. Когда в XVIII веке в огромных количествах здесь были обнаружены полезные ископаемые, тогда и поселение стало активно развиваться… Особенно много залежей руды у нас было. Денис знает [обращается к интервьюеру] – в Выксе, например, вода очень ржавая из-за примесей железа. Бесполезно очищать, даже фильтры не помогают. Но у нас между Тамболесом и Верхней Вереёй есть прекрасный родник. В округе вообще много родников, но этот – особенно чистый. Был отличный родник в Туртапке – загадили полностью. А как не загадить, когда приезжает грузовая «Газель», дяденька из неё выходит и начинает пачками доставать ёмкости – у него аж 30 девятнадцатилитровых канистр!? Я спрашиваю: «Ты там купаться, что ли, будешь в этой родниковой воде? Ну куда тебе это всё – продавать будешь?» Вода в итоге не успевала очиститься и наполнить источник.

[Продавал воду?]

Да чёрт его знает, куда он столько набирал. У нас на железнодорожной станции Промышленной (вблизи Мотмоса) тоже был родник. Меня машинист однажды послал туда воды набрать, а я говорю: не пойду, там же пятьдесят метров от железной дороги, креозот, солярка, масло – все эти нечистоты в роднике давно плавают! В итоге делали санпроверку недавно – и этот родник просто закрыли. А вот родник около Тамболеса до сих пор живёт, его время от времени чистят, водичка хорошая там. Вот я третий год набираю в роднике. Посмотри, какая вода в чайнике – прям изумительно чистая, да? Вот.

[То есть ты ездишь за водой на родник?]

 Ну да, я со своими знакомыми выезжаю раз в пару месяцев на родник, набираю питьевую воду – видишь, в углу стоит полная канистра, а я ещё и в пятилитровые колобашки набираю…

Первый рельс. История железной дороги в России. Ширина колеи. Конка. «Артём, тормози лаптём». Торфпоселки. Колхозы. Нелегальная рыбалка. Каменный Шолох. Дотошный Васильич. Освещение бараков. Грибоварка. Переезд из колхоза. Судьба торфпоселков после перехода завода на другое топливо. Работа для девочек. Количество детей (00:45:17 – 00:55:59)

Кстати, мало кто знает такой факт: в 1843 году в Выксе был прокатан первый рельс для наших железных дорог. Да, первый рельс. Наша местность в позапрошлом веке активно развивалась, завод был главной движущей силой. А как развивалась узкоколейка в Выксе в середине позапрошлого века? В середине-конце XIX века подвозили на лошадях какие-то болванки, загружали их в вагонетки, завозили опять в цеха. Это не была железная дорога в современном понимании этого слова – нет, тогда это была примитивная конструкция, ведь в тот момент узкоколейка ещё не вышла за пределы завода и не охватывала весь город.

У нас в Российской Империи железная дорога развивалась иначе, чем в Америке, Германии или Англии. Там пришли к единому стандарту железнодорожной колеи – 1435 миллиметров, который до сих пор существует. А в России пошли своим путем – 1524 мм. Не 1435, а 1524. Почему? Одна из версий – наши инженеры и чиновники уговорили царя-батюшку умышленно изменить размер колеи, дескать, любая страна-агрессор, которая на нас нападёт, испытает при этом большие трудности. Ведь как подвозить провизию, людей, пушки и так далее и тому подобное? Только по железной дороге, а для этого пришлось бы тележки переставлять или перевозить на наших вагонах. Но у нас не только колея 1524 мм эксплуатировалась, а куча других, с иными параметрами! И этот разброд с разной шириной колеи наблюдался в России не один десяток лет. Царскосельская дорога, которая связывала Петербург и пригород, была построена в качестве развлекательного аттракциона для дома Романовых, но тем не менее паровоз развивал скорость до 50 км/ч. Так вот, там ширина колеи составляла 1829 мм. На знаменитой Ленинградской дороге была совсем другая колея, если мне память не изменяет, ширина составляла 1400 мм. К единому параметру пришли при большевиках: 1524 мм – стандарт широкой колеи, а 750 мм – узкой. А вот теперь я вам задам интересный вопрос. Сначала присказка: в этом году нашему железнодорожному цеху исполнилось сто двадцать пять лет – он был основан в 1894 году. А первый паровоз пришел к нам только в 1912 году, то есть спустя восемнадцать лет. Вопрос: а как же, собственно, вагоны до этого перевозили?

[На лошадях?]

На лошадях. Лошадиная дорога, конка так называемая. Автотранспортная отрасль у нас тогда ещё не зародилась…

[Конка работала на той же колее?]

Да-да-да. У нас даже был разработаны такие специальные вагончики, слесарь один местный их сконструировал. Запрягали, значит, двух лошадок, и они тащили эти вагончики к такой-то станции. Вот сейчас задам ещё один интересный вопрос. Представим: две лошади тянут в гору этот состав, упираются из всех силёнок. Достигли верхней точки, следом идёт спуск. И что делать? Ведь вагон разгонится – он этих лошадей утянет за собой. Как в этом случае производилось торможение, как вагон останавливали?

[Наверное, кто-то сидел в вагоне и как-то останавливал.]

Да. Специально обученный мужичок сидел на облучке, типа ямщика. У него через систему рычагов были подведены тормозные колодки к этому вагону, как на современной машине.

[А-а, и он тормозил состав?]

Он тормозил так: нажимал ногами на рычаг, передавая воздействие на другие приводы. Через механизмы колодки прижимались к колесу, происходило торможение или полная остановка. Отсюда пошла чисто выксунская поговорка, которая сейчас начисто забыта: «Артём, тормози лаптём».

[«Артём, тормози …» чем?]

…тормози лаптём. А в конце XIX века у нас в Выксунском уезде началась грандиозная разработка торфа. После перестройки мартеновской печи торфа и дров оказалось нужно очень много. Завод до войны ежедневно потреблял 100-110 вагонов топлива. И это топливо нужно было где-то брать. Понятно, что дрова заготавливали в лесу, но торф нужно было добывать особым способом на болотах. И вот эти поселки торфообразующие типа Указок или Поперечного, они появлялись в результате промышленной потребности в ресурсах. Например, на юго-западном направлении от Выксы на стыке 1920—1930-х годов появились посёлки Каменный Шолох и Внутренний. А рядом с ними чуть раньше, в начале [19]20-х годов появился посёлок Озёрки – он был чисто колхозным, там было сельскохозяйственное направление, однако местные жители частенько колымили на торфоразработках.

[А что выращивали в Озёрках?]

Традиционные культуры – лён, картофель, пшеницу, рожь, горох, овёс. После прихода к власти Хрущёва – естественно, кукуруза добавилась в общий перечень. В нашем климате она росла не ахти как, но вот в том же Круглово за сезон по двести тонн собирали. Горох в мелких объёмах выращивали. Но основным овощем, конечно, на наших полях была картошка. В том же Круглове, собирали прекрасные урожаи картофеля и злаков, хотя земля там была не ахти какая.

Кстати, сейчас на месте этого посёлка находится охотообщество – тридцать семь тысяч гектаров, выход границ – до Рязани. То есть, представляешь, насколько огромная территория! Там кабанов, косуль разводят и потом их потихонечку постреливают. Я вот такую охоту не приемлю. Что это за охота – прикормить животное, а потом с вышки его расстрелять?!

У нас сейчас считается, что каждый мужик должен заниматься сугубо мужским хобби: ты либо охотиться, либо рыбачить. Но эти рыбаки не с удочками на берегу сидят, а с бреднем [прим. рассказчика – рыболовная сеть] лазают. Переловили, кстати, очень многих таких браконьеров, и я только приветствую, когда Рыбнадзор шуршит и гоняет всех этих ребят. Ну, возьми ты удочку, порыбачь спокойно! Нет, им нужно много рыбы, очень много, чтоб хвастаться в кругу знакомых…

Вот среди моих коллег в смене девяносто процентов разговоров в курилке – как провели выходные: «Ты чем занимался?» – «На рыбалку ездил». – «Как там, что-то есть?» – «А, стерлядки поймал, сети закинули второй раз – ничего не поймали. Тут ребята позвонили – облава, сматывай сети…» Какой ты на хрен рыбак – ты браконьер самый поганый! И правильно их «долбит» Рыбнадзор. Кстати, мне рассказывали, что недавно один такой рыбачок влетел проверяющим – у него пятьдесят килограммов рыбы обнаружили. И этот хапуга вроде как на триста тысяч влетел. Я говорю: мало, надо больше было ему влепить!

[Наловил пятьдесят килограмм?]

Да. Но это ещё немного, некоторые мешками рыбу увозят. А там же по весу пойманной рыбы штраф присуждают. При облаве эти браконьеры обычно скидывают из лодки, мол, это – не моё. Ну вот, поймали с поличным, дорыбачился....

Ну ладно, я отвлёкся, вернёмся к торфодобыче. После революции в нашем районе был образован Приокский горный округ. Завозили технику, строились бараки, образовывались посёлки. И к этим поселениям подводились заводские пути, паровозики с вагонами курсировали ежедневно. Снабжение было на высшем уровне. Возьмём тот же Каменный Шолох: там больница на шесть койкомест была, акушерская, пивной киоск, магазин, который около железной дороги стоял – из продуктового вагона кидали продукты прямо к прилавку. Но потом все эти макароны, сахар, конечно, пересчитывали. Мне рассказывали, работал у нас в советские годы такой дотошный снабженец, по-моему, Васильевич у него отчество было, фамилию не помню. Бывший житель Шолоха во время интервью вспоминал про него недобрыми словами: «Как увидит продавец, что в вагоне Васильич принимающим приехал, так хоть с работы рассчитывайся. При сдаче продуктов даже коробки с лавровым листом перевешивал, – вот какой, дотошный мужик был».

Кстати, даже после войны в наших деревнях ещё долго света не было, а Шолохе было электричество уже в 1930-е годы, там стоял списанный паровоз в сарайчике. Паровоз заводили, он тарахател, вырабатывал электричество. Но свет давали только в вечернее время на несколько часов – экономили.

Летопись наших посёлков очень разная. При составлении схемы посёлка Озёрки я первый раз встретил упоминание о грибоварке. Там грибов было очень много вокруг, собирали чисто белые, а всякие сыроежки и чалыши вообще за грибы не считали…

[А как она работает?]

Ну, в отдельном сарайчике стояло несколько чанов, в которых варились и солились грибы, а потом всё это добро перекладывали в бочки и отправляли в городские магазины. Местные колхозники вечно безденежные были, поэтому охотно ходили в лес и сдавали грибы, чтобы хоть какие-то средства иметь. Сейчас вот кому из молодежи расскажи, как наши предки могли работать за палочки, не поймут… Как это так? Да, работали, и до [19]74 года, пока официально колхозникам не стали выдавать паспорта, люди не могли из села выехать в город. Мне одна бабушка рассказывала, что за большие деньги в 1960-е годы выехала из деревни в Выксу. Кого-то подкупила, дала «на лапу» и получила паспорт, потому что колхозников, по сути дела, за недалёких людей считали. Знаешь, какие были скандалы, если люди из деревни уезжали…

[А зачем она уезжала?]

Чтобы выбраться из ненавистной деревни, чтобы в городе работать и жить по-человечески. А в деревне перспектив никаких уже в то время не было – сельские школы в маленьких посёлках закрывались, безработица накатывала…

[А, она уезжала не для того, чтобы потом вернуться…]

Конечно, нет.

[…хотела переехать навсегда.]

Переехать, именно. Причем она устроилась работать после переезда на стройку микрорайона Гоголя. Это каково – женщине клетки с кирпичами разгружать, носилки с раствором таскать! Говорит, сопли поморозили, грыж-то нахватали. Это целая история..

Но вернусь к торфодобыче. Так вот, когда в [19]61 году завод перешел с дров и с торфа на мазут, они, эти торфопоселки, оказались не нужны. Представь, мы с тобой, например, живём вместе, у нас куча детей, и вдруг – бац! – я лишаюсь работы, ты лишаешься работы, а вокруг – сплошной лес! И как жить дальше?! В своё время специально эти поселки строили для заводских нужд, а тут они в один момент оказались не нужны. И сотни людей были вынуждены переселяться ближе к городу…

Был у нас в районе в советские годы посёлок Поперечный. Там жил сын местной бригадирши Юрий Леонидович Седов. Его мать в [19]40-[19]50-е годы ездила по соседним деревням вербовать молоденьких колхозниц. Сельские девочки, конечно, хотели помочь своим семьям, они активно записывались, но председатели колхозов иной раз упирались – не отдам народ и всё тут! Ведь тогда подростки с 12-13 лет, как правило, вовсю уже работали на полях, какую-то посильную помощь родителям оказывали. Так вот, я разыскал Седова, созвонился с ним и во время фоторепортажа мы поехали смотреть, что спустя полвека от посёлка осталось – одна равнина кругом да карьеры!

Много драматичных эпизодов таит наша деревенская летопись. Вот я спрашиваю бабулек о полученных профессиях, так у многих из них образование – четыре класса! Представляешь? Уже навскидку знаю: если человек из села и ему за семьдесят-семьдесят пять лет, то у него, как правило четыре класса образования, потому что в многодетных семьях с малолетства вкалывали, некогда быдло учиться. Их не родители гнали – дети и сами прекрасно понимали, что надо матери с отцом помочь, дома же нищета была.

[Было, наверное, в семьях по десять-двенадцать детей, да?]

Ну по двенадцать – это, конечно, перебор, но обычно – от трёх до семи-восьми. Бывало и больше, но двенадцать – это очень-очень редко.

Семья отца. Дальтонизм. Купание в Выксе и Нижнем Новгороде. Причины оставаться в Выксе. Монастырь. «Пьяный дом». Варнавский пруд. Поверье про Варнаву. Бетонное дно (00:56:00 – 01:06:18)

Мой отец родился в Нижнем Новгороде, а прожил всю жизнь в Выксе. А двое его младших братьев родились в Выксе, а в шестнадцать или семнадцать лет они по отдельности переехали в Нижний, поступили там в мореходку и остались жить. Интересный момент: в моей семье по линии отца все дальтоники, причём дальтоники полные – видят только чёрно-белую картинку. Я-то не дальтоник – у меня зрение цветное, иначе я бы не стал работать на железной дороге, меня бы попросту не допустили. Помню, в покер с отцом в детстве играли (а там же красный джокер, чёрный джокер в колоде есть), он вдруг показывает мне карту и говорит: «Какой джокер у меня?» Я сначала не понял, думал, шутит…

[А ты не знал?]

Не знал. А ещё один прикольный момент случился, когда мне было лет тринадцать или четырнадцать. Я приехал на [улицу] Чехова помочь деду дом покрасить, он заранее мне заказал две баночки нежно-салатовой красочки. Я купил, привёз. У деда дом большой, двухэтажный, деревянный – ну по тем временам это был, конечно, шикардос, а сейчас это такая убогая лачужка. Ну так вот, я приставил лестницу, начинаю красить, дед выходит на улицу и давай орать: «Ты, ё-б-х, какого хрена мне тут, как коммуняке, в красный накрашиваешь?» Я на эту банку смотрю и думаю: я, что ли, не различаю цвета? Я говорю: «Ты что – вообще, что ли…» Мать выходит, рукой успокаивающе машет и тихонько говорит: «Крась! Не обращай внимания!» Потом я от матери узнал, что у деда полный дальтонизм и у жены его, моей бабушки, тоже дальтонизм. Вот такое «цветопредставление»…

Ну раз уж вспомнил о Нижнем, то вот ещё одна маленькая история. В середине нулевых я учился там три университетских курса и жил у тётки. Помню, в мае жара долбанула, духота, сидишь и по́том обливаешься весь день. Я спрашиваю у тёти: «А вы куда купаться-то ходите? Это у нас в Выксе везде пруды – пошёл, занырнул, когда хочется, всё близко, проблем нет. А у вас тут как с купанием?» Тётя говорит: «Нет, у нас не всё так просто. Надо за город выезжать». Ну, уговорил дядю, поехали втроём на машине купаться.

Приехали, смотрю – какая-то канава в поле прорыта, и в ней народ плещется. Я говорю: «И чего, вы сюда приезжаете, чтоб в этой баклуше плескаться? Ой, нет». Побрезговал в эту муть лезть. А нижегородские не парятся – у них же выбор не велик… [улыбается].

Большие города не по мне. Меня звали в столицу, несколько предложений было в начале и середине нулевых [2000] жить и работать в Москве – дескать, поможем, не бойся, жилплощадь временную организуем, но я не захотел.

Во-первых, я очень тяжелый на подъём. Вот у меня друг лучший, – наоборот, очень легко к переездам относится. Он говорит: «Мне вот скажи сейчас, что надо ехать, – я сумку собрал и всё, поехал». А я – нет, не могу так. Я буду переживать, ностальгировать. Где родился, там пригодился. Мне и в Выксе хорошо. У меня под носом здесь три супермаркета, почта, ателье, аптека, куча мелких магазинчиков. Рядом, пожалуйста, ещё два магазина открыли недавно. Да ещё стадион поблизости – в двух минутах ходьбы от дома. До работы – восемь минут пешком. Это же счастье великое – восемь минут перед работой пройтись до заводской проходной, подышать воздухом. У меня одноклассник бывший в начале нулевых [2000] уехал в Москву. Поскольку цены на аренду квартир ближе к центру города там запредельные, он снимал где-то хату в Подмосковье, а работал в столице. И мне, говорит, чтобы добраться до центра, приходилось вставать каждый день в пять часов утра, погладить рубашку, худо-бедно приготовить какой-то завтрак, а потом с девяти до шести я сидел в офисе. «Вечером пройдёшься по магазинам, разгуляешься, вроде спать неохота, в час ночи кое-как заснешь, а в пять снова вставать! И за несколько лет недосыпа я стал похож на зомби. Круги под глазами, мышление заторможенное. И я плюнул на всё, уехал обратно в Выксу. Заработал какие-то деньги – почти хватило на покупку квартиры. Взял в банке кредит, купил себе «двушку» и никуда больше не собираюсь. Я просто понял, что большой город – не для меня».

Ну что тут скажешь… Понятно, кто в мегаполисе родился, тот не парится, ему там всё кажется естественным. Когда ты приезжаешь из шумной Москвы в Выксу – ну, понятное дело, попадаешь в провинцию. Тишина, всё размеренно. Но ведь в такой провинции живут и работают миллионы наших людей, не забывайте!

[Ну да.]

Не ограничивается жизнь МКАДом или Питером, или Казанью. Некоторое время назад прочитал я статью в «Русском репортёре » и поразился тому, что у нас до сих пор существуют такие депрессивные городки, где заводы с [19]80-х-[19]90-х годов заброшены, и практически чуть ли не половина местного населения сидит на дотациях и пособиях. Я думаю: как это? Очень много размышлял по этому поводу, искал информацию, анализировал…

А сколько матерей-одиночек в стране, сколько инвалидов, заключённых… И вся эта людская каша варится в одном котле…

У нас в этом плане, конечно, завод даёт надежду на светлое будущее. Город развивается благодаря металлургии, коммунальщики вылизывают улицы до блеска, районы асфальтируются, регулярно строятся новые многоэтажки. Но не всегда администрация делает всё правильно, то есть так, как нужно народу.

Вот взять наш район монастыря. Это окраина города. Там до недавнего времени автобусы начинали свой маршрут – было очень удобно ездить по делам или на учёбу. Сейчас же эту автобусную остановку перенесли вообще там чёрт знает куда – к лесу. В советские времена диспетчерскую создавали специально рядом с жилым районом. Но сейчас идёт такая политика, когда Выксунской епархии отдаются площади огромные, и идёт целенаправленный захват этих территорий. Церковники якобы говорят, что мы возвращаем своё. Позвольте, у вас там этот монастырь в XIX веке был построен, а до этого – что там было? Пустошь. Это вообще не ваша территория изначально, так почему вы перегораживаете территорию сплошь и поперёк заборами; уже не район, а гетто какое-то получается!

Монастырь – это очень старый район. Там столько интересных мест было раньше! Ну например – рядом с диспетчерской находился старый двухэтажный дом, в народе его «пьяным» называли. Почему? Он сороковой был по счёту, там такая большая табличка к деревянной стене была прибита, ну и ассоциация соответствующая – сорок градусов. Да там в реальности и жили одни бухарики.

[Этот дом существует сейчас?]

Епархия его забрала себе.

[Когда этот дом был «пьяным», там что – был какой-то кабак?]

Там народ жил такой – городское дно. Туда можно было зайти и снять, по-русски говоря, какую-нибудь шалаву на вечер. Я, помню, один раз туда зашёл – а там тараканы стаями бегают, мусор на порогах, там такой срач кругом! Я всё поражался: как люди в этом доме жили? Это было для меня дико.

[Общежитие или…]

Деревянный подъезд, на первом этаже, по-моему, три или четыре комнаты и на втором столько же квартирушек…

[А, барачный дом].

Да, барачный дом. Всё загажено, куча тараканов, грязные раковины, удобства на улице, немытые сто лет окна, паутина в углах, некрашеные полы. Заходишь – а там такой ужас, реально ужас.

[А зачем ты туда ходил?]

Ну…

[За приключениями?]

Ну да… [ Смеётся.]

[А куда ещё ходили за приключениями?]

Если говорить о детстве, то летом – это пляж или рядом с домом играли в разные игры. Как бы тебе объяснить… Родительский дом был крайним на нашей улице, рядом рос небольшой лесок на возвышенности, а внизу находился Варнавский пруд размером примерно со стадион. Это сейчас он обмелел, а раньше был гораздо больше. Когда я был подростком, слышал такую дикую народную притчу, что священник Варнава, в честь которого и назвали этот пруд, топил там своих незаконнорождённых детей, а потом якобы дно пруда приказал закатать бетоном дно, чтоб скрыть все следы. Все над этой сказкой смеялись, конечно. И вот как-то раз летом мы играли в футбол рядом с домом. Я слишком сильно зарядил по мячу, и он улетел в пруд. Мячик чужой, брали на время, надо отдавать. Пришлось лезть в воду. Я ребятам говорю: «Ладно, сейчас залезу, а потом пойдём купаться, смою с себя всю эту жижу». Разделся, осторожно полез, а там на дне чего только не было! Склянки, ветки, покрышки… Пруд и так мелкий, а летом в самом глубоком месте мне едва до плеч доходило. Шагаю, значит, по дну и вдруг спрашиваю сам себя: а что это ногам-то так холодно? Ил разрыл ступнёй – да, там действительно бетонное дно. То есть верить или не верить этой байке – дело ваше, но дно там реально бетонное. По крайней мере, в одном месте точно.

Костры из покрышек. История с покрышкой. Подрывные. Технологии стрельбы. Война за ворота (01:06:19 – 01:18:18)

Ещё одна традиция была в монастыре долгие годы – и в [19]70-е, и [19]80-е, и [19]90-е, и даже я её захватил в нулевых [2000]. В общем, перед Пасхой все дети шныряли по району и искали автомобильные покрышки. От легковых машин не котировались, нужны были от грузовиков или автобусов. Эти покрышки потом прикатывали в лес около пляжа и маскировали ветками. В канун Пасхи эти колёса вечером раскапывали, прикатывали и складировали в большую кучу, затем обливали бензином или соляркой и поджигали. Это была такая пацанская традиция – «жечь баллоны». Мы жгли обычно около пляжа, гоголевские – у себя где-то на пустыре, щитковские и галявские – на своих площадках. Ну и смотрели, кто сколько сжёг – у кого покрышек было больше, тот типа и круче. Почти всегда мы приготавливали для кострища приличную кучу – где-то сто семьдесят-двести покрышек. Нехилая такая кучка получалась. Сейчас, конечно, всё жёстко, пожарники на чеку, а тогда всё было намного проще.

[Соревнование костров?]

Ну это было реально круто, традиция передавалась из поколения в поколение. Стоишь метрах в двадцати-тридцати от кострища, а тебя жаром нестерпимым обдаёт. Дым чёрный – до неба! И горящая резина гудит и потрескивает на ветру. Кто это видел, могут подтвердить – зрелище завораживающее. И это был крутяк! Причем покрышки катали школьники в возрасте двенадцати-семнадцати лет, ну то есть те, кто ещё не служил в армии. А отслужившие ребята заранее договаривались с пожарниками, чтоб те не бухтели. Обычно до двух или трёх часов ночи все около кострища этого стоят, выпивают, а дальше расходятся. Потом ещё дня три эта чернота от покрышек тлеет и воняет – никто за покрышками уже не следил. Всякие случаи с этими баллонами были. Один раз собрали покрышки в кучу, а бензина нет. Пора разжигать, а чем?! Один чувак пообещал сжечь свою куртку в качестве растопки, если его брат за двадцать минут по-шустрику не принесёт банку бензина из дома. Ну, бухой, начал понтами кидаться. А кто-то взял и поддел его: «За слова отвечаешь?» – «Отвечаю!» И что ты думаешь? Прошло двадцать минут – брата нет. Чувак с тоской снимает дорогую «кожанку», запаливает её на покрышках, вроде начала куча разгораться. А через три минуты прибежал запыхавшийся брат с банкой бензина…

Я помню случай – это было, наверное, в [19]94-м году, – как мы с друганом как-то вечером стояли на мостике около пруда, как раз неподалёку от того места, куда на Пасху колёса прикатывали для костра. Стоим, значит, лясы точим, смотрим, как вдалеке наши ребята катают баллоны. А тут какая штука приключилась: у одного нашего жителя, ребятки укатили покрышку… У него в палисаднике лежало здоровое колесо – под клумбу, наши пацаны и умыкнули его вечерком. Он подумал на нас, пришёл разбираться. Рома его звали, мордастый такой, здоровый хряк, лет на 15 старше нас был. Никогда не забуду: слышу шаги по мостику, поворачиваю голову – бум, такая неслабая подача мне в голову, бум – Денису, хотя мы оба рослые тогда были, но почему-то реально сдрейфили. Я потом говорил другану: «Денис, мы бы его уработали. Чего мы так съёжились-то?». И пошли с моста, зажались как-то… Ну, вот сдрейфили, обычно такие боевые, а тут сникли после первых же ударов… Я пришёл домой, отец смотрит на меня: «Что с губой?» – «Рома толстый… Вообще ни за хер ушатал, этот козёл…» – «Погоди, сейчас разберёмся». Фуфайку на себя, топор за пазуху. Выходим на улицу. «Ром, иди-ка, сюда». Тот подходит, а папаша топор быстро из-за пазухи вытаскивает и к его горлу приставляет: «Урою, падла! Чего беспредельничаешь?!» - «Дядь Валь, извини, ты что, дядь Валь, я ошибся, я думал, это они у меня колесо укатили из палисадника…» Конечно, я потом понял, что топор лишь выступил как средство устрашения. Но вот такие были нравы. Народ у нас горячий. Один мой знакомый по прозвищу Чума (Чукерс) однажды заступился за свою зазнобу – и ему выбили глаз. Выбили в прямом смысле слова – то ли прутом, то ли заточкой.

[Ой, кошмар какой.]

…и он потом ходил с искусственным глазом. Ну а что ты хотела – это же улица, там всё по-настоящему…

А ещё у нас были популярны нас в [19]90-е годы «поджигные» – самодельные ружьишки такие. На деревянном прикладе прикручена стальная трубка, вместо курка – спички, поджигаешь их, происходит выстрел. Могло быть так: кто-то из ребят неудачно стрелял и тогда отрывало фалангу пальца… Я сам из них не стрелял, но видел парочку таких горе-стрелков. Да, а потом ещё мода пошла на пукалки. Что это такое? Сплюснутая на конце медная или латунная трубочка в форме буквы «Г». В отверстие трубки засыпали серу от двух-трёх спичек, растирали её внутри гвоздём и на шляпку накидывали резинку. Отпускаешь резинку, остриё гвоздя резко скользит по трубке, создаётся искра, сера воспламеняется, раздаётся хлопок. Можно было десяточек спичек зарядить, и даже полкоробка, но могло так шандарахнуть, что мало не покажется. Ну, хватало где-то на пятьдесят, на семьдесят выстрелов твоей пукалки. Грохотало по всему району в своё время! В школу или в училище носили и там хлопали на переменках. Мне кажется, только у нас в России так дети забавлялись в тот период, иностранцы сроду не догадаются до таких забав. А сейчас вот нынешней молодёжи расскажи наши забавы – все пожмут плечами и ничего не поймут...

Кстати, в [19]90-х годах, когда церковники начали захватывать площади и огораживать район монастыря заборами, нам, подросткам, казалось, что они очень агрессивно себя вели. После армии мы уже начали действовать. А началось с того, что попы (мы их так называли) перегородили дорогу от бывшего училища, поставили забор. То есть я раньше шёл по привычному маршруту на автобус, а тут идёшь на работу – бамс, забор железный и дверь запертая. Приходилось обходить, пару раз чуть на работу не опоздал. Вечером как-то раз сидим с ребятами, пивка тяпнули, потянуло на приключения. Привезли автоген, срезали дверь с петель. Вот, мол, получите. Дверь специально никуда не выкидывали – просто отбрасывали в сторону демонстративно. Неделю мы вот так играли: поповские работники днём приваривают – мы вечером срезаем, они приваривают – мы срезаем. Наконец, церковники просто оставили ворота открытыми. Народ стал ходить как прежде, чего мы и добивались.

Узкоколейка. Работа помощником. Важные качества в «мужицкой» среде. Дефицит в провинции. Мешочники. В Москву за «своей» колбасой. Мясокомбинат. Фарш, котлеты и прослушка. Мотоцикл за шиповник (01:18:19 – 01:27:10)

В [19]90-е годы подростком я впервые попал в Пустошку – это малая родина моего отца. И когда я впервые увидел эту деревню полуживую, понял: что-то не так. Я был ещё тогда юный, многого не знал в жизни… Это же самое страшное время в истории наших деревень было, люди из глубинки разъезжались кто куда, одни старики оставались доживать свой век в стареньких избушках… Мы привезли тёте Вале, отцовской тетке, картошку в деревню. Повторяю: мы привезли ей – это когда такое было, чтоб в деревню овощи возили из города?! Я своими подростковыми мозгами всё думал: как это так? Мне тогда было лет пятнадцать, но загрузился я капитально этим вопросом.

До Пустошки можно было добраться по автомобильной дороге, но она вся была разбита, да и машины у нас не было. Приходилось по старинке – на поезде. А на нашей узкоколейке тогда пьянство повсеместно процветало, и в [19]70-е, и в [19]80-е – тоже пили по-чёрному, иной раз там без стакана работу не начинали. А я тогда поступил на помощника машиниста и на станции всё пытался поближе рассмотреть буксы и сцепки – интересно же было посмотреть, как железнодорожники работают. Отец говорит: «Идём к тепловозу, я знаю этого машиниста – он тебя прокатит в кабине». Ну что тебе сказать… Зашёл в кабину – и охренел: три пьяных тела сидят в кабине. «О, молодая смена! Проходи, сейчас рулить будешь!» Проехал я с ними пару станций, а во время следующей остановки к отцу в вагон убежал. Для меня это был шок…

Ну что я тогда знал о машинистах и помощниках?! Да вообще ничего! Это примерно так же, что сейчас знаю о лётчиках – где-то летают, приборов у них там куча, постоянные тренировки и так далее. Но я поступил на помощника, выучился, стал работать по профессии – и ни разу не пожалел. Очень удобный график, интересная работа, специфический сленг, коллектив особый. Именно здесь, на железной дороге, в мужском коллективе твои человеческие качества выступают на первую роль.

[А какие качества важны?]

Ну, главное – это честность и трудолюбие, как бы банально не звучало. Хитрожопых не любят – с ними сквозь зубы могут пообщаться, но дел стараются не иметь.

Вообще, в провинции жизнь кажется проще. Хотя в советские годы нас, выксунцев, снабжали по остаточному принципу, люди крутились, как могли. Такие были времена... Да, вот я хотел бы как раз коснуться темы дефицита. Дефицит, конечно, был жуткий в наших деревнях и маленьких городках, это остро чувствовалось. Дело в том, что в советские времена дефицит дефициту был рознь. В стране были разные зоны снабжения, союзные столицы типа Москвы или Минска, крупные города-миллионники, прибалтийские и кавказские республики входили в так называемую первую зону снабжения. А Выкса входила либо в третью или четвёртую зону. Что это означало? То есть нам всё доставалось по остаточному принципу, но зато своей продукцией мы должны были снабжать «основные» группы городов. Нет, худо-бедно хлеб, крупы и сахар к нам завозили, но за гречкой вплоть до конца [19]60-х выксунцы катались в Москву. Грустно, конечно, всё это: в могучей стране – и такие дурацкие проблемы. Шлёпали танки пачками, а народ за румынской стенкой мог месяцами в очереди стоять… Из нашего выксунского мясокомбината колбаса уходила в Москву. Мы её вообще не видели, представляешь! Моя мать периодически ездила в столицу за колбасой, привозила батонами для родни, коллег… А для удобства колбасу везли в мешках – и москвичи нас, провинциалов, называли презрительно мешочниками. Ну, затаривались в Москве капитально, набирали и себе, и родственникам, и знакомым с работы. Принцип был такой: сегодня я поехал и тебе привёз, завтра ты поехал и мне чего-нибудь дефицитного притаранил. В те годы такое отношение было в норме. «Я уважаю тебя, ты уважаешь меня, вместе мы уважаемые люди», – так тогда в шутку в народе говорили.

[А как часто ездили?]

Обычно каждую неделю кто-то из рабочего коллектива катался и привозил на всех какие-то продукты. Ну или перед праздниками, само собой. Человеку отдавали деньги, он в Москве затаривался, привозил в Выксу, его встречали и дальше делили. Ну а как иначе прожить.… Это было, чего уж там скрывать… Знаменитая загадка позднесоветской эпохи: «Длинная, зелёная, колбасой пахнет» – не просто так же появилась. Кстати, знаешь ответ? Это электричка до Москвы. Вот такой грустный фольклор.

Тут ещё что надо уточнить: количество твоих поездок в год зависело от общего числа родственников и коллег. Чем их больше, тем реже катаешься. Вот так решали вопросы с дефицитом... Мой коллега-машинист рассказывал в своё время такую интересную историю про свою маму, я её немного знал – это была очень спокойная и вежливая женщина. Так вот, один раз она поехала в Москву и там в магазине с одной москвичкой схлестнулась. Ну не в рукопашную, разумеется, а словесно. Столичная жительница увидела у ней мешок и начала ворчать – ой, приехали мешочники, теперь всё будут сметать напропалую. И так минут пять бухтела. Мать моего коллеги терпела-терпела, не выдержала и ка-ак понесла: «Ты такая-сякая, посмотри в мой паспорт – „Выкса”, а теперь посмотри на эту колбасу, посмотри! Видишь, что на этикетке написано? „Выксунский мясокомбинат”! Вы нашу колбасу жрёте, а я за ней катаюсь чёрт знает откуда!» Конечно, обидно было ездить в столицу за собственной колбасой и выслушивать нравоучения от местных, чего уж там говорить…

[Хорошую колбасу на вашем мясокомбинате производили?]

Да обычную колбасу. Я тебе так скажу: если ты в советские годы работал на мясокомбинате, ты был царь и бог, с тобой стремились завести полезную дружбу. Мне водитель из нашей редакции рассказывал потрясающую историю. В середине 1980-х к нему обратились знакомые: «Хочешь подзаработать?» – «А что надо делать». – – «Ну-у, надо от мясокомбината ходочку сделать. У тебя же машина». – «Отвезти, что ли, кого?» – «Нет, твоя задача – караулить около забора. Туда вынесем колбаску, пять килограммов фарша и шесть килограммов котлет. Если всё будет окей, тебе – батон варёной, килограмм фарша и килограмм котлет. По рукам?» – «Базара нет, мужики, едем!». И вот, говорит, мы стоим около забора, курим, болтаем с приятелем, ждём товар. «Ага, вынесли котлеты и колбасу, сели в машину, поехали. И только выезжаем – с двух сторон нас окружают „бобик” и „буханка” ментовские. Пересаживают кого-то к себе, документы забирают, мою машину гонят к отделу. Это уже было серьёзно – расхищение соцсобственности, ОБХСС [прим. рассказчика – Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности] там не шутил. И я еду в «бобике» и вижу – знакомый из моих „Жигулей” пакеты с фаршем выкидывает через открытое окно на улицу, пока менты не видят. Улики, короче говоря, сбрасывает. Ну привозят в ментовку нас, начинают „крутить”. Капитан там один говорит: ну чего молчите, рассказывайте. Я ему говорю: „Ну а чего рассказывать? Катался по городу, а тут вы подъехали и забрали”. Капитан рычит: „Ну что ты нам тут лепишь горбатого, мы, всё знаем! Ну „прилетел” фарш из-за забора, ты ведь его ждал? Сколько там тебе пообещали?” – „Ребят, я не знаю, про что вы…” – „А про какую там Марину говорили? Она где?” – „Марину?!” – „Ну, вы стояли около забора и трепались, что, дескать, у тебя есть телефончик Марины, у неё третий размер, хорошая такая, сисястая баба, незамужняя…” Опа, приехали! Оказывается, около забора была прослушка!» Вот до чего доходило – до полного маразма... То есть насколько государство не доверяло своему народу!

Коллеги мои ходили в [19]80-е годы калымить на мясокомбинат. Целый день пахали как проклятые за две палки колбасы. Но и это ещё не всё – проблема, как потом эту колбасу вынести. Один машинист мне рассказывал, что однажды в конце смены директор мясокомбината дал ему за работу по палке копчёной и варёной колбасы и сказал: «Я тебя не видел, через проходную не суйся, как ты отсюда выйдешь – твои проблемы». Это сам директор мясокомбината сказал, даже он был подневольным человеком в этой системе, хотя с его-то связями!..

[А как можно было выйти?]

Через дырку в заборе, конечно же. Или через забор сверху перелезть. Или так: колбасу перекинуть через забор, а самому спокойно пройти через проходную «чистым». Естественно, везде в те годы царил блат, просто так дефицитную вещь не достанешь. Владимир Иванович Суханов, мой бывший коллега, он сейчас на пенсии, рассказывал такой случай из брежневской эпохи: «Тогда же, понимаешь, вся страна в очереди стояла. Очередь на квартиру, очередь на машину, очередь на мебель и так далее. Подошла моя очередь на покупку мотоцикла. Прихожу на базу, там дают какой-то талон и говорят: „Молодой человек, вы свой мотоцикл полу́чите, но вам надо сначала принести справку о том, что вы сдали государству пятьдесят килограммов шиповника”. Ты представляешь, что такое пятьдесят килограммов шиповника – вот этих вот плодов, которые весят граммульки?! Это сколько же мне надо собрать этих плодов! Мы шиповник весь сезон семьёй собирали по всему городу, набрали килограммов шесть, да и то на пределе. Я так прикинул – ещё лет восемь мне мотоцикл не светит. Расстроился, конечно. В итоге включил смекалку: повесил объявление на двери своего дома – покупаю шиповник. И через полгода у меня уже был мотоцикл. Но сначала я на базу сдал этот чёртов шиповник, мне в талоне расписались, потом талон в каком-то кабинете сдал и взамен получил справку с печатью, и лишь затем с этой справкой пошёл на склад выкупать мотоцикл». Вот сейчас эта история просто дикой кажется…

Блины на завтрак. Что ели в деревне. Тараканы. Статья. Клопы. Перемещения тараканов. Дом в низине (01:27:11 – 01:36:14)

Понимаешь, вот когда мы говорим про наши советские деревни, нужно понимать: мы потеряли просто огромный пласт народной культуры.

Взять хоть питание – оно разительно от нынешнего отличается! В выксунских деревнях вплоть до [19]70-х годов сохранялась традиция по утрам кушать блины. Блины – это такой плотный завтрак. Не поешь нормально – не сможешь хорошо работать.

[Их готовили с вечера или в тот же день?]

Не-не-не, свежие, только свежие. Один житель из Верхней Велетьмы мне рассказывал о рационе своей семьи в конце [19]50-х – в начале [19]60-х годов. Значит, такой был завтрак: на большую многодетную семью либо высоченная стопка блинов, либо двухведерный чугун картофеля и к нему соленья (квашеная капуста, солёные огурцы и грибы). Помидоров тогда в [19]50-х в наших деревнях не было – они у нас появились чуть позже, но плохо созревали и быстро чернели. Поэтому делали так: помидоры с грядки срывали зелеными и раскладывали на подоконнике либо на печке. А могли и в валенок затолкать. Серьёзно! В валенке, говорят, помидоры быстро дозревали – вот до чего пытливый русский ум догадался! Ну так вот, если картошка осталась после завтрака, хозяйка её заливала молоком и ставила томиться в печке до обеда. Где-то в час или в половине второго дня наступал обед. Все рассаживаются на лавках за деревянным столом, глава семейства командует: «Марья, – на стол!» Хозяйка тащит двухведерный чугун со щами. Томленые щи с говядиной, со свининкой – ну это была такая нормальная, зажиточная верхневелетьминская семья. В пару больших чашек наливают первое, все отламывают по ломтю хлеба, начинают кушать. Но тут интересный момент: никто из семьи не прикасался к мясу в чашке, пока хозяин не даст добро. То есть все сначала хлебали жижицу и капустку с картошкой, но мясо – ни-ни! Остаётся гуща в чашке, хозяин по столу три раза ложкой постучит – налетай, можешь тягать мясо! Ну вот такая традиция была не только в конкретной Велетьме, я спрашивал жителей других деревень – везде был такой же «культ отца» был и «запрет на мясо». А не дай бог кто-то из домочадцев мясцо зачерпнёт, пусть даже случайно, – так глава семейства сразу ему ложкой в лоб зарядит. Не сильно, но обидно. На десерт в обед обычно ставилась чашка мочёных яблок или компот в такой же большой чашке. При этом компот хлебали ложками вприкуску с белым хлебом. Ух, мне было бы жутко интересно посидеть за таким столом!

Идём дальше. Примерно в половине четвертого или в четыре вечера, «кишки мыли», как это называлось в деревне. Перевожу на русский – пили чай. Разумеется, тут был целый ритуал. Чай в пачках, естественно, в послевоенные годы у нас в провинции был редкостью. Заваривали, как правило, иван-чай, листья смородины, малины, брусники, ну а к самовару – подавалось варенье или мёд, у кого что было. Но чаще пили с кусковым сахаром вприкуску. Большой такой кусочище, его ломали специальными маленькими щипцами. И пили обжигающий чай только из блюдечка. Скажи вот мне, когда ты последний раз пила чай из блюдечка? Вот, то-то и оно… И наконец, вечером на ужин – это каши. Исключительно на молоке и с домашним мягким хлебом вприкуску.

Познавая вот эти истории, старые традиции, мы лучше узнаём себя. Русская деревня – это иной мир. Туда ведь приезжаешь – и местным жителям по барабану, какой у тебя айфон, им всё равно, на чём ты приехал – на «крузаке» или велосипеде. Там смотрят на тебя, на душу твою.

В советской деревне умели и работать, и гулять. Нищие были, но не унывали и даже по поводу тараканов в избах не особо парились. А тараканьи армии, скажу я тебе, донимали жителей много лет. Ведь мы и в городе до начала нулевых мучились от «стасиков». Были и чёрные, и прусаки, но потом рыжие, правда, чёрных выжили... В своё время чем их только не морили, без толку! И в заводе их полно было. Помню, придёшь на работу, открываешь шкаф – таракан крылышки расправит и пикирует с верхней полки на пол…

[Да? А почему так много было тараканов?]

Я про этих насекомых написал в свое время статью, она вошла, кстати, в десятку лучших публикаций за месяц, рекомендуемых журналистским сообществом к прочтению. Это было, если не ошибаюсь, в декабре [20]14 года. Было приятно, конечно, что коллеги «по оружию» заметили моё скромное творение.

Так вот, вкратце расскажу, о чём я там писал. В начале нулевых тараканы во многих городах неожиданно пропали. Вообще исчезли начисто! И в народе тогда сложилось мнение, что якобы радиация от мобильников и микроволновых печей их убила. Это чушь несусветная. Объясняю, почему. Микроволновки и мобильники – да, они действительно и вырабатывают некоторую энергию и испускают волны определённой частоты, но дело в том, что тараканы способны выдерживать в пятнадцать-двадцать раз больше интенсивность излучения, чем выдерживаем мы, люди.

Если бы тараканы вымерли в результате какой-то там мифической радиации от мобильников, человечество вымерло бы в первую очередь. Нет, на самом деле в продажу поступили очень сильные химикаты. Тараканам потребовалось время, чтобы адаптироваться, сейчас они привыкли к отраве и снова везде появились. А в советские годы прусаки были почти в любом доме. Вспомни советскую сантехнику: всегда где-то что-то подтекало, капало и так далее. А для тараканов тёплый влажный климат – это первоисточник существования. Он может без пищи месяц жить и даже больше – тридцать пять суток. А без воды – максимум пять-семь дней. Проводились интересные исследования. Оказывается, кровь у таракана течёт по участкам тела между внутренними органами, а сердце у него в форме трубы и на брюшке слепо заканчивается. Удивительные насекомые! Какими способами их только не пытались люди уничтожить! Дустом, порошком – помогало, но на короткое время. Вымораживали – зимой закрывали всю картошку в подполе, открывали все окна настежь и на ночь уходили к соседям. Но таракан – примитивное и очень живучее существо. Он, допустим, на морозе замёрзнет, но занеси его в тепло – отогреется и убежит. Это такой неубиваемый от природы робот. С тараканами выксунцы воевали многие годы, но в наших деревнях и сёлах ещё ведь и клопы водились!

[А в городе тоже клопы были?]

Да, разумеется. Просто их в городе раньше извели. Но всё же тараканы были главной напастью. Ну понимаешь, даже у самой чистой хозяйки в многоквартирном доме может появиться прусак. … Допустим, в соседних квартирах травят тараканов, вот они и бегут, спасаются. Вот у нас на соседней улице некоторое время назад два старых двухэтажных деревянных дома снесли, так тараканы стали мигрировать. Идешь по улице, а они прямо по дороге бегут! Ну а что ты хочешь – выживают, как могут! [смеётся].

…Ты знаешь, я очень часто вспоминаю своё детство. Вроде недавно всё было. А как недавно – уже тридцать лет пролетело! В монастыре детство и юность прошли, там столько разных историй случалось… Моя родная улица находилась в низине, и вся талая вода по весне из микрорайона Гоголя шла к нам, к дому. У нас поросята в сарае в половодье плавали по брюхо в воде!. Потом соседи решили нам помочь, собрались, прокопали дружно траншею, вода по весне уходила туда в канаву, мы вздохнули свободно. А вообще райончик наш довольно большой, детям раздолье – пляж, лес, грибы-ягоды, машин мало, тишина…. Так хочется отмотать время назад, да нельзя! И от понимания этого хочется выть: я больше никогда не буду ребёнком…

Друг Глеб. Музыка. Golden Navoze. Наутилус. Metallica. Скотовоз. Кассетный магазин. Видеосалон в «Родине». Терминатор (01:36:15 – 01:44:56)

Я большой любитель музыки. Мы с другом сколотили в шестнадцать лет панк-дуэт, писали и орали песенки всякие. Ну а что ты хочешь – юношеский максимализм. – Хотели как-то вот самовыразиться, ну вынести какое-то своё творчество. А началось всё с того, что другу подарили записывающий магнитофон – кассетник. Хороший такой мафон, был, звук внешний писал чисто. Ну как современный диктофон на мобиле. Ну вот мы на этот магнитофон и записывались. Сочиняли тексты и что-то пытались слаба́ть. Инструменты – самые примитивные: акустическая гитара, коробки из-под обуви вместо барабанов, жестяная банка с монетами, детские дудочки… Весело было! Я, например, писал за пять минут какой-нибудь дурацкий текст в духе: «Никогда не теряй спесь, а потеряешь спесь – получишь в морду из дерьма смесь», а потом всё это тут же записывали под музыку. Потом уже, где-то лет в семнадцать-восемнадцать, когда я позволил себе произнести пару матерных словечек в присутствии родителей, вот эти мои стишки стали уже более агрессивными. Тексты разные были – и про водку, и про доступных девок, и про срач на улицах, но я изначально всё с юморком писал, так что все, кто слушал, смеялись от души. Но в то же время мы ленились выучить хотя бы несколько аккордов, просто по наитию шпарили и были довольны этим. Просто музыка для нас была такой отдушиной…

[Не выступали нигде?]

Не-а, уж кто-то, а мы-то хорошо знали, что ничего не сто́им как музыканты. А-а, я тебе название нашего дуэта же не сказал! (смеётся) Тогда, в 90-х, была мода на такие названия групп – половина по-русски, половина – по-английски. «Балаган Limited», «Иванушки International» и т.д. Я с ходу назвал нашу маленькую группу «Golden Navoze» (я немецкий учил в школе и не знал тогда, как по-английски будет «дерьмо»). А-а, пусть будет «Золотой навоз», посмеялись и стали так называться. Просто дурачились и учились смеяться над собой. А потом стали делать так: «вырезали» кусочки проигрышей из песен или инструментальных композиций каких-нибудь рок-групп, подгадывали, вплоть до секунды, чтобы текст идеально ложился на музыку – вот и готов наш «кавер»! [смеётся]. Один магнитофон играл какую-нибудь музычку, а на второй шла запись с внешнего источника с нашими воплями. На самом деле все эти дурашлёпские песенки были только развлечением, не более…

[А на рок-фестивали ходили?]

Я не был любителем этих тусовок. Такой был домашний мальчик. В пятнадцать лет я увлекался «Наутилусом» и мне казалось, что в мире круче группы не было. Помню такой эпизод из середины [19]90-х: мы с другом Денисом едем на «скотовозе» в училище и всю дорогу спорим на заднем сиденье, что круче – «Metallica» или «Нау». Но тогда я ещё тяжёлым роком не увлекался… Это было чуть позже…

[А «скотовоз» – это что такое?]

ЛИАЗ, автобус такой неповоротливый.

[А, автобус.]

Ну да, в простонародье – скотовоз. И вот мы, значит, каждый день ездили в училище и спорили. Я ему: «Для Бутусова Кормильцев пишет стихи, это самый крутой поэт в русском роке!» А он: «Ну и что, Metallica всё равно лучше!» – «Да пошёл ты со своей «Metallic’ой»! У «Наутилуса» тексты я понимаю, а ты что там понимаешь без перевода?» И так – всю дорогу. Ты пойми: тогда же Интернета не было, перевести англоязычные песни в два клика нельзя было. Через год, когда я уже капитально увлёкся «тяжеляком», переводил тексты с бумажным словарём или у знакомых уже готовые брал. Но это было через год. А тогда мы спорили-спорили и в какой-то момент друг предложил послушать альбом «Метлы» – так российские рокеры «Металлику» в обиходе называют. Я ему в ответ: давай, говорю, послушаю, это гавканье. И он мне дал «Master of Puppets» [прим. рассказчика – третий альбом группы Metallica]. Мы тогда и названий многих песен даже не знали, их на самопальных кассетах не всегда писали… А на этом альбоме заглавная композиция восемь с половиной минут идёт, она быстро расходится и делится как бы на три части. Там, значит, агрессивная первая часть сменяется медляком и под занавес снова трэшняк пошёл. И вот мы с другом сначала думали, что это две разных песни, просто этот балладу кто-то записал в середину трека по ошибке. Я послушал, значит, этот альбом полностью… Сказать, что я был в шоке – это не сказать ничего. Это был улёт! Это как удар кувалды по башке! Просто нереально круто!

А самое интересное – в магазине «Юбилейный» в [19]90-е годы для всех любителей музыки открылся новый кассетный отдел. Чего там только не было! От зарубежной попсы до хард-энд-хэви! Ууу, это было крутяк. Там были горизонтальные витрины, покрытые органикой, и ровными рядами лежали пачки кассет. Всё купить не было возможности – ну откуда у подростка столько денег? Поэтому, когда кто-то из моей компании покупал новый альбом «Sepultura» или «Offspring», у него потом все переписывали на свои чистые кассеты. Вот так пополнялась моя фонотека. У меня в своё время около 400 кассет точно было, рок-музыка на любой вкус – от «The Beatles» до «Cannibal Corpse».

[А кто его держал, этот магазинчик?]

Не знаю, какой-то местный любитель музыки и коммерсант в одном лице. Когда Советский Союз развалился, вся зарубежная культура просто хлынула к нам в страну. Это сложно объяснить нынешней молодёжи, хотя я и сам не старый. Сейчас, к примеру, захотел фильм посмотреть, зашёл на «YouTube» или какой-нибудь сайт – и смотри до чёртиков в глазах. Коммерсанты в 1990-е годы, конечно, наживались хорошо, но ведь они понимали, на что существует спрос. Я хорошо помню, как в детстве посмотрел первую часть «Терминатора», которая, напомню, в [19]84-м вышла за рубежом. А знаешь, где смотрел? В видеосалоне. В нашем большом кинотеатре «Родина» коммерсанты арендовали уголок, загораживали их стенками, ставили видак с кассетой и приглашали на сеанс. Заходишь в такую комнатку небольшую, садишься на стульчик и ждёшь, когда другие зрители подойдут. Тогда я ещё не знал, что меня ждёт! От «Терминатора» я испытал настоящий шок! Это было невиданное зрелище! На дворе был 1992-й или 1993-й год, мне тогда было двенадцать или тринадцать лет. И когда я вышел после сеанса на улицу и потопал домой, мне казалось, что я иду так же, как Терминатор – спокойно и уверенно [смеётся]. В общем, это фильм тогда на меня произвёл огромное впечатление, а уж про вторую часть вообще молчу!..

Волки и медведи. Унор. Каменный Шолох. Камни в самоваре. Статьи. Борщевик 01:44:57 – 01:57:48)

Благодаря интернету у нас сейчас есть возможность получить много информации, заниматься самообразованием. Я считаю, что это великое дело…

Каждая историческая эпоха чем-то хороша. Пока живёшь – не замечаешь, а пройдёт лет пятнадцать-двадцать, переосмыслишь старое и уже воспринимаешь прошедшее как-то иначе. Моя мама рассказывала, что в даже [19]50-е годы монастырь – наш городской район – был дремучим. Света на улицах не было и по ночам со стороны Ризадеи волки выли.

В 1940-е и послевоенные годы волки, кстати, вообще в нашем Выксунском рай÷оне без счёта расплодились. К примеру, такая местная история. 1944-й год, посёлок Круглово. Казалось бы, развитое поселение: колхоз, большие обширные сельские угодья, сто пятьдесят гектаров засаженных земель, сорок восемь домов, но – кругом лес… А зверьё частенько подходило к человеческому жилью, как будто там в Средневековье жили! Так вот, в [19]44-м году в Круглове корова отбилась от стада и попала под атаку волков. Правда, прибежала вся изодранная в поселок. Люди смотрят – а у ней вместо вымени одна кожа под брюхом болтается. Ну куда такую корову – только под нож. Или вот ещё история. [19]50-й год – медведь в Круглове напал на местную корову. Пастух щёлкает кнутом, кричит, собака лает – медведю хоть бы хны, дерёт бурёнку когтями, рычит. Ну корову, конечно, здорово попортил, хотя и не убил…

В годы войны в деревне Шарнавке волки овчарню разорили, а в другой раз прямо с крыльца дворняжку утащили. Потом, конечно, волков начали отстреливать, но даже в 1950-е они нет-нет да и подбегали к селениям.

Исследовать историю – это чрезвычайно интересно. Одни названия наших деревень и посёлков чего стоят – запутаешься в версиях! Вот, к примеру, есть у нас такой посёлок Унор. Раньше там крупная узловая узкоколейная станция находилась. Но откуда такой странный топоним? Якобы, говорят, название поселению дали из-за обилия лисьих нор в округе. Когда люди начали заселяться в этом районе, чтобы как-то обозначить своё новое место проживания, говорили: «Живём у нор». У нор – Унор… Так гласит легенда.

[Да?]

Да. Топоним Борковка – ну опять-таки, мне кажется, за уши притянут: «На бору ковка». Ну якобы там в старые времена кузнецы и всякие ремесленники металл обрабатывали. Но многие названия нашим деревням дали гидронимы – речки и озёра. На Руси это была обычная практика, так что удивляться тут нечему. Например, до 1980-х годов у нас существовал посёлок Каменный Шолох – топоним ему дали по названию местного озера. А почему озеро так странно называлось? Там около берега было много камней и вода, набегая на эти камушки, как бы «шелестела». Шорох, шолох… Красивая версия, правда же?

Но я не ограничиваюсь написанием статей только про деревни. Ко дню ребенка я выпускал недавно две статьи, посвященные детству, свои воспоминания описывал. До сих пор смешно, как мы соседскому мужику в самовар набили булыжников.