Шифр интервью

ЧКВ-001&БОВ-001-01

Записано

2018

Опубликовано

17 октября 2019

Город

Москва

Язык интервью

Русский

Собиратели

Ахметова Мария Вячеславовна

У нас был сосед, семья Фондымакиных. Они в прошлом фон дер Магены, конечно, бароны. Фондымакин был рядовой алкаш, значит, трудился в каком-то там, чинил какие-то радиоприёмники, в общем, такой вот. А, значит, мама у него была крутая <...>. Он там чуть ли не сам был в неё влюблён, в общем. И она к тому времени (это был девяносто какой-то там, второй, наверное, год), вот, значит, она к тому времени уже стала, значит, «ку-ку». Хотя она была и раньше, значит, немного… ну, такая. И мы с мамой собирались выходить. У нас окна выходят во двор, а у них — на улицу. Через дорогу, значит, соответственно, этот самый ресторан «Да\гмас». Вот, мама возится, как возятся все женщины (с тех пор я абсолютно спокойно отношусь к тому, как возятся женщины). Вот, и звонит, значит, Фондымакин, значит, моей маме. «Тань, ты не могла бы выйти на улицу, потому что мне моя мама звонит и говорит, что на улице стреляют. Ну, понятно, что она уже как бы старая, сумасшедшая, выйди посмотри, скажи, что там никто не стреляет». Ну мы всё равно выходим. Мы выходим… десять трупов. Двое прохожих. Лимузин расстрелянный, там дагестанцы из этого ресторана «Дагмас» постреляли, и вот в том числе двух прохожих. Ну, из нашего дома никто не пострадал, но просто люди погибли. Ну, бандитская разборка, 1990-е годы. Дагестанцы там с кем-то. Ну вот просто, мама «завозилась» по-женски. Там, конечно же, сразу закрыли этот ресторан.

Личные данные (00:00:00—00:01:40)

[Родились вы в Москве?]

ЧКВ: В Москве.

[И родители тоже?]

ЧКВ: Да.

[Тоже. Все — москвичи.]

ЧКВ: Не, ну папа родился не в Москве, но всю жизнь он жил в Москве.

[Угу. Ясно. И жили вы, значит, в Басманном районе где?]

ЧКВ: Улица Казакова, дом 29, сейчас уже корпус 1.

[Ага. И в какие годы?]

ЧКВ: С рождения.

[И до?]

ЧКВ: До… две тысячи… какого у нас там, господи… [Вспоминает.] 2008 года… Нет, вру, до 2006-го.

Басманный район. Улица Казакова, прилегающий район. Проект Третьего кольца через район. Бауманская улица, дом 50: объединение «Слобода» и его градозащитная и собирательская деятельность. Щербаковские палаты и легенда об их защите от сноса (00:01:04—00:06:26)

[Ну и можете рассказать, вот как на ваших глазах район изменялся, что сносили, что возводили?]

ЧКВ: Ну… началось всё с советского времени. В советское время были такие попытки у нас же всё поменять, там был план постройки Третьего кольца, и оно должно было идти как раз через нас, оно должно было идти через Лефортовский парк, должны были сносить Госпитальную улицу, вот. И тогда я, будучи ещё… это какой-то год, я уже не помню какой, конец Брежн… Не, когда Брежнев умер, я был во второй группе детского садика.

[Смеются.]

ЧКВ: Но я хорошо помню эти похороны, вот, да. А, соответственно, ну, план-то, он оставался, эта чехарда даже ещё при Горбачёве, по-моему. И дома сносили. Вот, да, значит, его должны были что-то капитально снести многие исторические застройки, должна была быть снесена церковь бондаренковская старообрядческая… [прим. — Церковь Покрова Пресвятой Богородицы Покровско-Успенской старообрядческой общины]

БОВ: Это где?

ЧКВ: А это… улица… Фридриха Энгельса. Там такие рядом… Как он, не знаю, господи. В общем, это… ну они не пересекаются, на схождении… Фридриха… Я сейчас скажу. [Ищет на карте.] Так, вот это Старая Басманная, это дальше уже Спартаковская, где у нас… да, вот тоннель… Так… Проектируемый проезд, да, он сейчас называется. И Лефортовский тоннель, да, где у неё вход… Где эта церковь-то, господи…

[Эта церковь стоит, её не снесли?]

ЧКВ: Да, её не снесли, да. Она осталась, слава тебе господи. Так, вот это вот что у нас… Это у нас… Подождите, это вот у нас Спартаковская идёт, так, вот это вот церковь, вот она. 29-я она, это по Лефортовскому тоннелю считается?

БОВ: Двадцать девятая по Лефортовскому тоннелю!

[Смеются.]

ЧКВ: Вот. Двадцать девятый… Ну, или по Проектируемому проезду она получается, в общем, не пойми как. Да, вот. И Палаты Щербакова, соответственно, с другой стороны. А, вот, может быть, я щёлкну сейчас, и мы посмотрим точный адрес… Это Малый Гавриков переулок, 29 она. Вот она как считается, вот эта церковь. Да, и вот Щербаковские палаты — это у нас Волховский переулок, 3. Это вот… В спасении этого здания прямо принимали самое деятельное участие. Был такой у нас в районе такое объединение, называлось «Слобода». Вот. Находилось оно: улица Бауманская, дом 50. Так мы и называли его «дом 50», вот, организовал это в моей школе, 24-й, сейчас она 1203-я… Был такой покойный ныне художник Стри́женов, не помню, как его… Григорий… Он, кстати, сын какого-то известного художника и сам потом стал в Москве известным художником. Не знаю. Это с чужих слов я… Я так… [Смеётся.] У меня мама была скульптор, и она про него не знала… Неважно. В общем, организовал такое общество любителей старины, защиты Басма… Бауманского района, его старинного образа, нашёл помещение в этом доме, дом 50. Мы лазили по всяким чердакам, по этим, по рвам, собирали там всякие эти черепки, в общем как бы… хлам. Потом было несколько музеев, был создан и в администрации, и всё это, естественно, потом сгнило в подвалах. В общем, никаких не осталось, ну, осталась только история. И вот эти Щербаковские палаты, это один из домов, который вот это общество успело, смогло защитить. Там была легенда о том, что мой друг, когда, ну, дежурил там ночью (неправда, невзаправдашняя легенда, но её обстоятельно пускали в народ), что вот приехала ночью шар-баба, вот, сносить…

[Кто приехал?]

ЧКВ: Шар-баба.

[Смеются.]

ЧКВ: Да, да. Сносить этот дом, значит. Ночью специально, потому что днём там всё охраняли. Вот. Раскачала этот свою… этот шар, бухнула в стену. Вот, разошёлся, значит, этот… пыль, и в проёме рабочие увидели, значит, стоящего Степана. В свежеобразовавшемся проёме вот, и поэтому они не стали дальше рушить этот самый дом. Он устоял. Да. Но должны были снести, да, потому что там как раз собиралась проходить… Ну там и много чего дальше должны были снести, но всё, всё это осталось, слава богу.

[Это в какие годы это действовало? Эта организация?]

ЧКВ: Это было, бы-бы-бы… [Думает.] Если это был пятый класс… Пятый класс — это какой возраст, сколько лет?

[Лет двенадцать.]

ЧКВ: Я, соответственно, родился в [19]76-м, и восемьдесят какой там…

БОВ: [198]4-й.

[Середина восьмидесятых.]

ЧКВ: Да, да. Середина, да. Восьмидесятых, да. Вот так вот.

Церковь Вознесения на Гороховом поле (бывший печатный цех). Усадьба Разумовского (бывшее здание Института физкультуры, Физкульт) — заброшенная территория. Склады Мосгаза. Завод «Арма» (бывший Мосгаз) (00:06:27—00:10:49)

[А вот церковь на Гороховом поле. Она действовала?]

ЧКВ: Нет. Там был печатный цех. Типа… типа типографии, ну, какой-то, видимо, закрытой что ли, неизвестно что. Там примечательно, что там печатались наклейки для этих самых… Для пластиковых моделей, для авиамоделей: такие делали пластмассовые модели, значит, эти самые, которые все собирали, коллекционировали, мальчишки клеили, раскрашивали. Вот, там были наклейки, значит, эти самые, значки, знаки стран: то есть там, значит, там Англия или, допустим, Германия. Там были в основном почему-то союзные, там были Франция и Англия, да. Вот. И мы туда лазили, воровали эти наклейки [смеётся], вот, обклеивали эти, значит, свои самолётики…

[Смеются.]

[А как лазили? Там же закрыто было?]

ЧКВ: Я вас умоляю! В советское время мы лазили везде. Значит, у нас этот самый Физкульт, вот у меня дом 29 по Казакова, сейчас я где-то… [ищет на карте], а напротив нас — Физкульт по-нашенски, вот, бывший Институт физкультуры, и вообще вот…

БОВ: Да, вот с языка снял вопрос.

ЧКВ: … Это усадьба Разумовского, да. Вот, не, ну…

[Это вы называли Физкульт?]

ЧКВ: Да, Физкульт, да. Вот, и там была заброшенная территория, то есть там уже Института физкультуры не было как такового, по-моему, там его выселили в какое-то одно здание, ну нас это вообще не интересовало, конечно же. А там было… всякие склады, ещё какие-то, ещё что-то, был смежный завод с Мосгазом, в общем, это всё был забор на полузаброшенной территории, она была в нашей власти, мы там жгли костры, там старшие парни даже рыли себе землянки настоящие, где, значит, там жили не жили, но скрывались, как вот прямо партизанские землянки настоящие. Такие, которые незаметны, знаете вот это: растёт трава, подошёл он там, взял, значит, за невидимое кольцо — раз, а там жильё. Вот такое там было, да. Там взрывалось, все наши эти, это вот вся наша взрывотехника это вот там происходила, то есть там же поджигали эти бочки с краской, которые взлетали потом под небо…

[Смеются.]

ЧКВ: Пожарные там со свистом приезжали, в общем. Это вот было наше да, наше всё, и соответственно, там… там была куча всего. Вот на Мосгаз, газовый завод, мы лазили за подшипниками. Там, значит, прямо вытаскивали ящик с подшипниками… я надеюсь, меня не посадят? [Смеётся.]

[За давностью лет не посадят!]

ЧКВ: Так сказать, ящик подшипников, потом эти все подшипники разбивались, вытаскивались эти самые сами шарики, и весь район был изрешечен. Вот все стёкла были изрешечены совершенно этими шариками. Из рогаток, из этих, из трубок с напальчниками, это вот была массовая беда, от неё не знали куда деваться вообще. А. Заставляли родителей шить специальные кисеты как вот для табака, вот-вот: «Вот мне вот кисет, вот под эти шарики», вот эти кисеты сюда [показывает] подвешивали и носили.

[К поясу?]

ЧКВ: Да-да-да, так [показывает]. Тяжёлые они были, рвались, это всё, значит: «фр-р-р!» Короче, это грозное оружие было, да.

[А там же ещё вот, там, где сейчас на территории, там литовский центр, латышский, ну вот бывшие газовые такие круглые такие здания. Но это ближе к…]

ЧКВ: Завод «Арма». Ну, это бывший Мосгаз. Да.

[Это тоже, тоже было заброшенное?]

ЧКВ: Нет, там работали. Там… Этот… Он, этот завод, всегда работал до последнего. Я там… Туда было нельзя пройти, потому что там всегда кто-то был. То есть мы лазили там, где склады, обычно склады плохо охраняются, а там шла работа. Там прямо были цеха, там чего-то там пилили, строгали, там всякие станки. Мы туда приходили однажды, нас там какие-то… дядька нам показывал, как пилится металл большой ножовкой. Не, это всё было рабочее абсолютно. Рабочее до… до конца [19]90-х, и в [19]90-е это стали сразу же сдавать кому-то. Там перерыва такого не было. Заброшенного не было. Вот заброшенный был вот именно Физкульт. Физкульт. Там да. Там всё что угодно творилось.

Детские маршруты. Железная дорога. Хомутовский переулок. Путейский тупик, ж/д линии («Шпаресса») (00:10:50—00:16:59)

[А вот другая сторона как бы улицы Казакова, она — жилая?]

ЧКВ: Да.

[00:10:55—00:11:10 бытовые разговоры]

[Так, значит, там жилая сторона.]

ЧКВ: Да.

[А вот где жилая сторона — вы там гуляли? Это была ваша…]

ЧКВ: Да, да, конечно, да, ну там были дворы. Соответственно, как бы… Меня мама начала выпускать во двор с трёх лет одного. Там у нас второй этаж, прямо под окном была песчаная куча, и я был с трёх лет в этой песчаной куче…

[Вообще вот ваша территория, вот она чем ограничивалась? Вот ваши маршруты?]

ЧКВ: Ну это зависело от возраста.

[Ну вот в какой возраст — что?]

ЧКВ: Ну, значит, с… вообще со второго класса я уже ездил сам в школу, а школа у меня была, ни много ни мало, на улице… Почтовая. На Почтовой, это там, где этот самый… военный архив исторический, и морг Бауманский. Вот, далеко это там. Сколько… 5 остановок на 78-м тогда, не знаю, сейчас он ходит? Вот. А соответственно… А гулять можно было, ну, я не помню как, то есть до… ну, естественно, лет до пяти — до шести это всё ограничивалось этим микрорайоном, то есть это вот… что там… Казакова. Улица Казакова, этот самый Демидовский, Гороховский и Токмаков, где у нас-то, господи, наш… [Ищет на карте.] Да, да, вот Токмаков, Демидовский и Гороховский -микрорайончик наш. Ну вот. Ограничивался. А дальше — дальше, конечно, больше, дальше мы начали уже, охватывали до… до Бауманского рынка, до Сада Баумана, сад Бауманова… Сад Баумана мы его называли. Вот. Соответственно, и до… до Покров[ки’… до Земляного Вала или тогда это не Земляной Вал был, да? Даже не помню. В общем, до Чернышевского, до кинотеатра «Новороссийск», здесь был. Сейчас этот дом…

БОВ: Площадь Цезаря Куникова. Кто это такой? Никто не знает.

[Смеются.]

ЧКВ: Да. Моя мама однажды решила, что она сошла с ума из-за этого. Она работала в этом, в… типа реабилитации псих… душевнобольных, она художник, и должна была контролировать, как они расписывают игрушки. Они, конечно, ничего не расписывали, вот, просто проводили время, ну неважно. В общем, и она ездила вечером домой. Еду, говорит, на этом троллейбусе, и вдруг объявляют: «Площадь Цезаря ты-ты-ты-ты». «Я думаю: ну всё, точно, как бы трёхнулась». Потому что… «Главное — я смотрю, — говорит, — что все люди нормально реагируют, значит, это только я слышу». Площадь имени какого-то Цезаря! Кто в советское время мог назвать площадь имени Цезаря?!

[Смеются.]

[А как вы эту называли площадь?]

ЧКВ: Мы никак не называли. Мы называли «К „Новороссийску“». Это был кинотеатр «Новороссийск» как бы, вот, к «Новороссийску». Такого названия не было. Вот «Сад Баумана» — да…

БОВ: А вот это вот замечательное, здесь так хорошо гулять, возле железной дороги.

ЧКВ: О, да, да…

[Вам разрешали ходить вообще, что вы там делали? Как вы туда попадали?]

ЧКВ: Там творилось непотребство.

[Смеются.]

[Что это имеется в виду?]

ЧКВ: О… Ну, во-первых, все эти самые пробки, спички, в общем, гвозди, шурупы — всё, что можно класть под колёса, значит, транспорта, клалось туда. Всё. Всё туда клалось. Вот. Значит, самое опасное было — там есть такой мостик, этот, как его… тупик… [Вспоминает.] Там, где ещё театр Бабкиной сейчас там, а ещё был кинотеатр… «Звезда», как он мог называться…

БОВ: Не-не-не, вот сюда [Показывает на карте]. Я знаю, о чём идёт речь. Этот самый вот…

ЧКВ: Хомутовский тупик.

БОВ: Хомутовский тупик, да.

ЧКВ: Хомутовский тупик. Вот, вот здесь мостик есть, вот. Там сверху — пешеходная часть, а снизу там под ним идёт технологическая часть. Там идут всякие трубы, кабеля и прочие, и, соответственно, есть проход решётчатый такой. Мы туда залезали и сверху кидали на мимо проходящие электрички там всё что угодно. Вот. Хорошо, там никто не додумался пописать, потому что были… Ну… [Cмеются]. Вот. Не, я видел человека, который сунул руку в высоковольтный, это самое, трансформатор, это в Ростовской области. Нет руки у человека. [Смеётся.] Да, да. А вот, кстати, кстати, что по поводу названия, у меня… значит, у меня была девушка, у нас была там первая любовь, она находилась… Это был чужой район, туда было… ходить было опасно. Это как раз, значит, это Казакова… [Рассматривает карту.] Да, вот это в сторону Курской сюда, вот сюда, в сторону Путейского тупика, вот тут. [Показывает на карте.] Путейский тупик. Вот да. Вот она жила в этом доме, а вот это, у них тут своя была… У них тут свои были названия. Вот здесь было… вот эти большие пути, здесь было…

[Там, где Путейский тупик, и там — «зона отчуждения» или что?]

ЧКВ: Да. Там, ну вот здесь… зона отчуждения — не знаю как, в общем, тут сплошные пути, здесь было депо… Вот, оно тогда ещё работало, и всё это у них называлось «Шпаресса».

[Как?]

ЧКВ: Шпаресса.

[Шпаресса?]

ЧКВ: Да. Шпаресса. Ну не знаю, может быть, просто созвучное от слова «шпала», никто не знает, почему это так называлось, но это было «Шпа…». Тут было тоже одно из таких мест, но это было чужое место, это было не наше место. Вот, мы туда ходили как бы на чужую сторону, потому что она там… девушка, например, училась в какой-то вот, да, вот она вот в тамошней школе училась, там не принимали её местные одноклассники, и крепко надавали по башке.

[Она училась… сейчас это школа «Покровский квартал».]

ЧКВ: Да. Покровский квартал. Как тогда — мы не знали, я решил её однажды встретить по глупости у школы…

Районы: Басманный и Калининский. Дискотека, драки в Саду Баумана. Граница — Садовое кольцо. Курский вокзал — нейтральная территория. Драки с «красносельскими» (00:17:00—00:18:50)

[Ну вообще вот «свой-чужой» район…]

ЧКВ: О-ой… о-ой…

[Вот что это было, как они делились?]

ЧКВ: Ну, был Басманный и Калининский. И… Ходили на драки это. Ну то есть я не ходил, я был маленький, вот. Но были регулярные, прямо вот… было такое, ходили, дрались.

[А где дрались?]

ЧКВ: Не знаю. Но вообще вроде как и в Саду Баумана дрались, вот, ну могли, потому что там была дискотека, а это какой-такой повод был, но там где — не скажу.

[А где была граница между этими районами?]

ЧКВ: Ну-у, ну вот до Садового кольца… Да, за Садовым кольцом точно уже не наш был район. Как бы вот это вот в районе Курского вокзала — это как бы нейтральная территория, что ли, можно было назвать. Ну, там свои как бы. Гопники. [Смеётся.] Своих хватало, местных. Неизвестных. А вот тема таких районов — это я помню. У меня был… Если помните, значит, такие были напульсники продавались кожаные, вот, это была такая мода. Я уговорил маму купить, значит, чтобы у меня был такой кожаный напульсник. Вот. И какой-то, значит, во дворе парень спрашивает: «Кирилл, у тебя напульсник? А нам завтра идти, вот сходиться с краснопресненскими драться. Дай мне, пожалуйста». [Смеётся.]

[С краснопресненскими?]

ЧКВ: Да, да.

[А вы же не… А вы граничите с Красной Пресней?]

ЧКВ: Или это как его, Красно… нет, как он…

БОВ: Красноворотский, может быть!

ЧКВ: Не, как он называется-то? Красно…

БОВ: Красносельский.

[Красносельский.]

ЧКВ: Красносельский, господи. Красносельский район, да. Вот, с красносельскими драться, да.

[Угу. А зачем ему нужен был этот напульсник?]

ЧКВ: Ну как бы вот, чтобы сустав там не покалечить.

[Понятно. Здорово.]

[Смеются.]

Тоннель на улице Казакова — «Мочеточник». Сусальный переулок — бездомные. В советское время водились дикие собаки. В районе было много «колдырей». Ходить в театр Гоголя было страшно (обилие бездомных и пьяных людей). Профессорский дом на улице Казакова (00:18:51—00:25:42)

БОВ: А вот этот вот туннель, который под Казакова, под Курским вокзалом?

ЧКВ: Да, но это уже…

БОВ: Это единственный выход во внешний мир большой, получается, или как?

ЧКВ: Нет, почему. Все по Казакова ходили, вообще он же построен-то… Моя мама помнит, что, как он строился — вот, все ходили в обход. Либо лазили через эти пути, например. Тут вон путь ещё по горочке там через этот тупик, залезали… Я через эти пути лазил всю жизнь тоже — то есть именно к своей это, значит, подруге, вот вообще по этим путям. Да и потом мы на дачу ездили, и вообще как бы ты… Особенно, когда… Дача-то там за Подольском тоже. Гораздо удобнее сразу перелезть на платформу, ну вот. Вот. А тоннель-то да, уже после [19]90-х ему дали называние, потому что как бы до 90-х это было… что-то не следили. Вот. А после [19]90-х там положили такие же эти желоба, трубы, вот, куда начали писать все кому не лень. Вот. И это назвали Мочеточником.

[Смеются.]

ЧКВ: Да, а наша питерская, значит, знакомая… Там есть раздвоение этого тоннеля, то есть вот так вот раздвоение. Вот… Она… Сейчас там, кстати, кафе открылось. Вот она дошла и говорит: «О, а это простата!» — говорит.

[Смеются.]

[Смешно. А вообще место такое бомжовое?]

ЧКВ: Да. Там оно было бомжовым, причём его усугубили в какой-то момент, потому что там построили этот, санприёмник, санпропускник. Мы-то думали, что за сан…? Я… Мы ходили там и думали, что там будут пропускать какие-нибудь, эти, товарные вагоны там. А оказалось — там ничего подобного, там просто бомжей моют. Не, ну сейчас, надо сказать, надо отдать должное, что Сусальный стал очень чистый. Очень, там и бомжей-то особо не увидишь.

[А они были именно в Сусальном?]

ЧКВ: Да-а, в Сусальном там было… Ну, в советское время там особо не сидели бомжи, но там было такое место: вот там водились стаи собак, потому что вот этот самый Физкульт, этот завод газовый, там их прикармливали, и там они плодились и это было что-то. То есть там были вот эти истории с покусами… Это вот самое обычное дело.

[А, то есть нападали?]

ЧКВ: Да-да, там были такие вот — весна, там как бы в весенний период там были такие, что нападали, да. Ну, я не видел, на меня тоже не нападали, но… страшно.

[Угу. А бомжи там всегда были? Вот в советские время были там бомжи?]

ЧКВ: Ну на Курском вокзале — да, такого, как бы вот в районе Курского вокзала… А так — нет, в советское время там у нас сам наш микрорайон был такой, там колдырей, которые выпивали, было, ну, если не большая часть района вообще. То есть вот пьяные во дворе, там у нас сидела компания, они все, все пили, каждый вечер — это вот вообще была обычная история.

[То есть это была молодёжь или вообще?]

ЧКВ: Все возраста. Не. Молодёжь отдельно. Выпивала там, и их как бы гоняли. Вот. А такие вот, лет там за 30. За 30 начиная…

БОВ: Я как от старшего поколения пять копеек. Значит, идёшь такой, дыша духами и туманами, зимой в театр Гоголя, ходили по этому самому, значит, туннелю…

ЧКВ: Да.

БОВ: И потом вот на Каза… В сторону Казакова когда выходишь, и весь такой разнаряженный, и, естественно, это зимой происходило, потому что летом никто в театр не ходил, и просто было, ну, ощущение жутковатости, потому что не бомжи, а какие-то синюшечные люди, значит, вылезали, причём плохое освещение, значит, снег тогда в Москве ещё какой-то лежал, и ты в своей, значит, шубке и шапке, вот я говорю, надушенный и напомаженный… И вдруг из-под каких-то… От стен отделяются какие-то странные люди. И они вроде даже ничего не хотели от прохожих, но просто вот, может, они сами были местные жители просто, ну, они были на своём месте, а ты там ощущал себя просто каким-то… И вот это вот проход в театр каждый раз, каждый проход в театр Гоголя — это было такое душевно-моральное испытание. Это я помню очень хорошо… А особенно когда обратно идёшь, там уже часов в десять — в одиннадцать — это тоже жутковато. То есть вот какой-то поход именно в театр Гоголя — он сопровождался до и после вот этим вот таким… испытанием.

[Ну я могу вспомнить — собиратель как информант — что я там работала на этом Физкульте, когда там был чайный клуб.]

ЧКВ: А, всё, помню!

[А вот, и регулярно там ходила. И там действительно были и бомжи, это начало 2000-х, подростки нюхали клей «Момент», и пованивало там тоже, конечно…]

ЧКВ: Да, да. Но это уже в 2000-е. А вот именно до… до Горбачёва там бомжей как таковых вот я вот не видал. Но вот наши местные, потому что у нас, например, вот наш дом назывался «Профессорский». Вот. Наши…

[Ага. Почему?]

ЧКВ: Ну, потому что этот дом там в какие-то там ещё… Значит, основатель, этого, Московского энергетического института, там, Круг, не помню имя-отчество, он пошёл прямо лично к Ленину и сказал, что надо вот делать Московский энергетический институт.

[Какой институт?]

ЧКВ: Московский энерге… МЭИ. Московский энергетический. Да, и тот, значит, ему выдал то самое здание, которое наше вот, наш дом, который был раньше, строился под гимназию, потом там был госпиталь в Первую мировую. Вот, и отдали под МЭИ. Это было первое здание Московского энергетического института. А потом его стали постоянно отдавать под жильё профессорам. Вот, там, значит, вот мой дед, нижние… нет, не так, там даже не так было, одна половина — это были классы, другая половина — это были профессорские квартиры. Мой дед в тапочках из дома переходил в аудиторию и преподавал, значит, этим самым, до. Вот, потом нам пришлось съехать оттуда (это до меня было), потому что бабушка, это самое, тронулась головой, начала говорить, что её… ходить по всем классам и говорить, что Евгений Викторович её бьёт. Вот, пришлось уехать, потом её отправили в Саратов. Вот. И дом реконструировали и туда заселили уже только профессоров, там уже не было ни классов, никого, ну, все МЭИшники, там, ну большая часть — это были профессора.

[Мм. Это когда заселили только профессоров?]

ЧКВ: Бр-р-р…

[Ну десятилетие.]

ЧКВ: Ну это [19]60-е, допустим… Ну да, [19]60-е где-то года, наверное. Вот. И он был Профессорский. А ещё был там во дворе тоже дом, тоже МЭИшный, его потом снесли, он… когда мне было года два, наверное. Не знаю, почему-то он у меня в памяти есть. Вот. Это вот наши дома.

Улица Казакова — «Казаковка». Дом, где были коммуналки. Интернат; «интернатовские» воровали велосипеды. Дом, где кого ни спросишь — «папа сидит». Дом, где сплошная «лимита». Лимита разговаривала — «гэкали» и «шокали». Дома, где было много «алкашни» (00:25:43—00:28:58)

ЧКВ: А, соответственно, ещё был дом, там были сплошные коммуналки, там жили вообще… черт ногу сломит… Был там у нас, этот самый… интернат, мы до сих пор сейчас тот дом так называем, щас его переделали его уже в какой-то бизнес-центр, но мы его называем…

[Это где?]

ЧКВ: [Смотрит на карту.] Наша Казаковка…

[Улицу Казакова называли «Казаковка»?]

ЧКВ: Ну так да, иногда Казаковка… Так, вот Казакова, Гороховский… где там… господи… а нет, вот! [Показывает на карте.] Детский сад… Во, да вот, да. ЖК Гороховский он сейчас называется.

[ЖК Гороховский, 12 — это был интернат?]

ЧКВ: Был интернат, да. Вот, и интернатовские там у нас воровали велосипеды…

[Интернатовские воровали откуда велосипеды?]

ЧКВ: Да там, где ты его бросил [смеётся], там его и украли, это была болезнь. Ну они это… Мне было, не знаю, лет десять, наверное, и уже там он был разрушенный, и разрушенный так и стоял до… не знаю, лет 5 назад его только, видно, сделали, а так это был заброшенный дом. Вот. А в другом доме — там были друзья, помню, там вот мальчишки — кого-нибудь спросишь: «Где твой папа?» — «Мой папа сидит».

[Это где, какой это дом?]

ЧКВ: Ну вот у нас через этот дом был сейчас [вспоминает, артикулируя губами], вот 29, а это 27… Да, вот, 25-й, да, это да, 25-й, они там все… И у нас вот такое было… А, ну да. Вот этот самый 20 дробь 31 — это там сплошная лимита была заселённая…

[А лимита откуда, известно было?]

ЧКВ: С Украины, да отовсюду…

[Где они работали?]

ЧКВ: Ну тоже и в МЭИ кто-то работал. Там, я там познакомился с приятелем, они только… мы с ним познакомились в Пермском лагере, а потом оказалось, что мы живём в соседнем доме, они только переехали. Вот. Ну отовсюду. Там какого-то определённого… Мы тогда не спрашивали, но было видно, что это не москвичи. Я сейчас уже вспоминаю, что…

[А было видно по чему?]

ЧКВ: Да, ну по тому, как… как разговаривали. По тому как… Ну там и гэкали, и шокали, вот.

БОВ: То есть не от какого-то предприятия лимита, а отовсюду.

ЧКВ: Ну… Не, они могли быть от предприятия от какого-то. Ну я говорю, вот этот дом, вот этот дом, например, вот этот дом — там были, вот… ну чёрт знает кто.

[То есть вот 16-й, 12-й?]

ЧКВ: Да, да. Там реально было много алкашни. Много алкашни. Вот эти самые женщины работали там где-нибудь в магазинах там, на продбазах ещё, вот такие вот. Пролетариат там даже не самого высокого пошиба. Вот, а наш дом был Профессорский, у нас тогда был, поэтому… [Усмехается.]

БОВ: А где Виктор Маркович Живов жил?

ЧКВ: Вот в нашем.

БОВ: В вашем, в том же, да?

ЧКВ: Да, я на втором, а они на пятом. Вот, это самое. Они на пятом этаже, да. Они были… Это они сейчас Живовы, а тогда они были Поливановы.

[Смеются.]

У Бауманского района плохая экология, все болеют. Район шпаны. Братья Саликовы (гроза района). Школа № 357 — ссылали «дебилов». Школа № 346 — получше. Карбышевская и Пушкинская школы — «высший свет», училась «элита» (00:28:59—00:31:57)

[То есть у каждого дома была своя репутация, можно сказать?]

ЧКВ: Ну да, да, да.

[А у района в целом была репутация? Вот мы — такие-то. Наш район — такой-то…]

ЧКВ: Да не знаю…

[Или что-то?.. Или нет?]

ЧКВ: Нет, ну как, ну репутация… Только в таком смысле, что, допустим, было и слышно, что вот плохая экология, «у Бауманского района плохая экология». У нас здесь много заводов, вот, экология ужасная, что вы здесь… там так вот — «Вот так вот сетовали: «Что вы жалуетесь, что у вас… вы болеете, вы тут в такой экологии живёте». Вот. Ну, конечно, то, что мы рядом с вокзалом. Это как бы считалось… Плохо. Хотя у нас влияние вокзала, вот, я никак не ощущал. Вот те, кто жили на… как раз на Садовом кольце, вот эта моя невеста как раз и прочее, там как-то вот да. Толпы, вот это всё. У нас же что, у нас Мочеточник, там никого нет. Там только студенты ходили, потому что куча институтов как бы. Педагогический [институт], этот самый, какие там еще (какие-то ещё я уже не помню), ну вот, там вот этот трафик из молодежи. Вот, такого вот прямо вот влияния вокзала, что кто-то там с баулом приперся и не знает, куда идти, — такого не было. Вот, ну вот наш… Нам своего контингента хватало вот этого алкоголического, потому что было таких вот… ну как… вот у меня впечатление, что у нас район был такой… шпана, бандитское такое, у нас там прямо были гроза — Саликовы такие, братья Саликовы, гроза, гроза района, да. На ворованных мотоциклах катались, били всех просто вот ради, ну ради того, чтобы… вот как бы зафиксировать, что он тебя побил. Возраст неважен был. Там мимо 357-й школы… а, ну вот были репутации у школ, кстати, вот тут разные были, да. 357-я школа Цветаевская [усмехается] — вот это было самое вообще, вот туда самых вообще вот… дебилов, скажем так, ссылали. Хм, вот, то есть это вот как бы… Будешь плохо, плохо там что-то делать — пойдешь в 325-ю. Вот да. 346-я — вот это получше школа была, да, ну как бы она из ближних — самая такая благополучная и правильная, хорошая школа была. У меня мама, вот, она постаралась, меня отправила в эту, чёрт её дери… спецфранцузскую… [вздыхает]. Но там не сложилось у меня с директором…

[Cмеются.]

[Спецфранцузскую в Лялином переулке, что ли?]

ЧКВ: Нет, это вот на…

[Или на Почтовой?]

ЧКВ: На Почтовой, да-да-да. Да, ну вот. А, ну обязательно ещё Пушкинская, Карбышевская ещё, там вообще там был высший свет, да. Вот да, это крутые школы. То есть Карбышевская — это математическая, Пушкинская — значит, там, гуманитарная, вот тут вот как бы элита туда шла учиться, туда не попадёшь.

Бауманский рынок. Булочная на углу Садового и Казакова. Магазин на улице Карла Маркса («Карла-Марла»). Овощной на Разгуляе. Булочная на Елоховской. Ассортимент (бублики, булки с маком, рогалики и т. д.). Бауманский рынок (ранее Немецкий). Дорого, сплошной «Кавказ». Рухнул в 2005 году: строил тот же архитектор, что и аквапарк в Ясенево (00:31:58—00:36:11)

[Ясно. А вот вы сказали, Бауманский рынок…]

ЧКВ: Да.

[Вот туда ходили отовариваться?]

ЧКВ: [Имитируя грузинский акцент] Канэшна.

[А вообще вот про… где отоваривались, какие продукты, может быть, были особенные?]

ЧКВ: Ой, это…

[Или магазины были, их же так тогда было мало?]

ЧКВ: Это целый, это целый квест.

[И про пивнушки.]

ЧКВ: [Смеётся.] Значит, отовариться. Это целый квест. По современным понятиям, да, то есть, значит, первая, ближняя зона — это на угол Садового и Казакова — это булошая. Ну вот булошая — это вот самое лучшее, самый лучший поход. Ну вот иногда ходили на Карла-Марла [Смеётся.]

[На Карла-Марла? Так говорили?]

ЧКВ: Да-да, Карла-Марла, да.

[Это что?]

ЧКВ: Карла Маркса. Сейчас, сейчас…

[Нет, это я понимаю.]

ЧКВ: Сейчас это Большая… [вспоминает] сейчас это… Старая Басманная. Вот, а тогда было Карла-Марла, да. Вот, там была булошая и там же были продуктовый, молочный, просто продуктовый, вот, и всё. Но почему-то любили вот больше на угол ходить. Там как-то была большая булочная, вот все это… Там были эти и рогалики, и эти калачи там эти продавались московские, в общем, и бублики — это очень сейчас… днём с огнём… Вообще их нет. Не знаю, почему их перестали выпускать, такая простая вещь. Все по ним ностальгируют, никто не может повторить. Вот, да, значит… Но это по-быстрому… по-быстрому. Значит, если надо было какой-то там… колбаса, сыр там, молоко, хлеб — это вот можно было сразу на Карла-Марла, а если просто хлеб — то на… на угол Садовой, это самое, и Казакова, а если уж надо было всякие овощи и прочее — значит, надо было вот на Разгуляй идти. Вот, выходили на это самое… на Карла Маркса и шли туда, в сторону Разгуляй… там была куча этих самых вонючейших этих, значит, магазинов с гнилой картошкой и гнилым луком… [Смеётся.] И вот это было… это было самое… это была самая ненавистная моя часть, когда меня мать туда таскала, вот. [Смеётся.] Единственное — это могло… увенчивалось, значит, позитивом, когда там дальше по Карла Маркса к Елоховской была булочная хорошая, где всегда какие-то вот вкусности, сладости продавались, которых там не было… не было у нас, допустим, вот на углу, на Карла Маркса, не, там в общем-то всегда какие-то вкусные булочки были там какие-то с маком, допустим, могли продаваться, это вообще… это была редкость. Вот. Или каким-то… тогда вот этих вот вертушек не было, я уже не помню там, ну, рогалики с маком какие-то… Что-то такое там покупали. Вот. [Потягивается.]

[А рынок?]

ЧКВ: Рынок… я не знаю, это у меня как бы как это… регрессивный гипноз или это мои правда воспоминания, то, что он был немецкий. Это, это ж немецкий рынок, и вот… и у меня такое… я сейчас тут не могу, не буду ручаться за то, что вру я или нет, но у меня такое впечатление, что я помню, чтоб там была немецкая… вывеска, что немецкий. Потом была какая-то реконструкция, и потом вот эту шайбу…

[Какую шайбу?]

ЧКВ: Ну вот, сам рынок, который построили потом, значит, вот, который рухнул, вот, а он был в форме шайбы.

[А когда он рухнул?]

ЧКВ: Он рухнул в две тысячи…

БОВ: Под снегом он рухнул.

ЧКВ: … 5-м каком-то, в 2005-м или какой-то такой год был, или «три» или «четвёртый» уже… Что-то в этом роде.

[И как это вообще? Обсуждалось?]

ЧКВ: Что он рухнул?

[Что, почему. Ну да.]

ЧКВ: Ну вы знаете эту историю, что…что его строил тот же самый архитектор, кото… который строил этот самый… [Вспоминает, щёлкая пальцами.]

БОВ: Аквапарк.

ЧКВ: Аквапарк, да… В Ясенево, да. В чём… в чём весь ужас-то. Вот. И он рухнул, да. Самое смешное, что я тогда работал в интернет-компании в одной, у нас там был с соседнего здания, ну, естественно, в нарушение всех правил кинут кабель туда, через крышу, вот в сам… в само это здание Бауманского рынка, и когда рухнул, наш директор: «Так, ребята, быстро на это здание, вытягивайте кабель, чтобы никто не знал, что он там!»

[Смеются.]

ЧКВ: Да.

Немецкий (Бауманский) рынок. Нерусские были экзотикой: Дети ходили смотреть на грузина в настоящей кепке. Пара евреев: их боялись. Даун Толя, над ним смеялись. Сосед по кличке Слюнявый. В 1990-е годы местный человек Курьянов создал бригаду. Бильярдная в Саду Баумана («Шаровня»), тусовалась братва, ходили на «стрелки». «Анна Монс» в Лефортовском парке — ресторан, где сидели настоящие воры (00:36:12—00:45:15)

ЧКВ: Вот, немецкий рынок, да. Ну…

[И что там было?]

ЧКВ: Когда был немецкий рынок, я не… не вспомню. Когда вот он стал Бауманский, там было, это был мой маршрут через… в школу. Туда, туда редко ходили, потому что там дорого. Там, естественно, были сплошные, сплошной Кавказ, это азербайджане и грузины в основном торговали, вот. Кстати, вот я помню, что у нас, вот, в моем детстве, у нас в районе грузин… Я вообще какого-то инородного… у нас было как-то… Ну… «На улицу пойдем, на грузин смотреть!» У нас там был, у нас там были водоремонтники, или как они назывались, уже не помню, как назывались…

[Водоремонтники? Ага.]

ЧКВ: Или «Водоканал», в общем, какая-то контора была, которая обслуживала все вот эти самые, по-моему, водоканалы. Да. Вот и они там сидели, забивали козла в перерывах между вызовами, вот, и у них был один грузин в настоящей кепке, это было… Мы ходили смотреть [Смеются.] Настоящий грузин, да. Да вот в этом доме, который 29 корпус 2 у нас, вот, на стороне один, а это на стороне два, там было, значит… там у моего приятеля в коммуналке рядом жили евреи. Вот, значит, тётя Роза и дядя Вячик. Это тоже было такое вот, значит, вот, что-то, вот, из космоса совершенно. Вот. «Ты представляешь, как его зовут? Его зовут Вячик»…

[Смеются.]

ЧКВ: Её зовут Роза… Ну это какое-то такое, ну… всё…

[А это как бы обсуждение, оно касалось только что национальности и имени или что-то говорили, что, вот, грузины — они такие-то, евреи — такие-то?]

ЧКВ: Ну, это не знаю, нет… по ощущениям… Я, например, вообще где-то там лет до 15 не знал, что такое евреи [усмехается]. Может быть, не интересовался. Мне просто было, ну все тоже Саши, Юры, Васи и как бы и все русские. А это, если видишь, что это грузин — у него кепка, большой нос — следовательно, он — другой. И эти евреи тоже. Они другие. Вот. Ну и они какие-то были правда, вот… Вячик был такой длинный, такой какой-то смурной такой, «всё в себя», а тётя Роза — вся огромная такая, вся в тёмном… Они нелюдимые были, они тоже вот, не какие-то вот… Это были не наши. Вот это было явно, что это не наши. Вот. Вот с грузином ещё можно было бы… вопрос, он с другими он всё-таки в козла забивал, а эти были точно какие-то вот из… из другого мира, как инопланетяне какие-то. Да. Вот. Я не знаю, они говорили на… на каком языке они говорили, мы… мы их боялись. Как вот… Ну, страшно. Ну и вообще там… там такой… была коммуналка, тёмная, мы такие вот… мы маленькие там. [Смеётся.] Вот, пока родителей нет, мы всех боимся, а этих вообще особенно боимся. [Смеётся.]

[А вот вообще такие выдающиеся районные личности… вот были эти грузины, евреи… вот братья?..]

ЧКВ: Братья Саликовы, да.

[Братья Саликовы.]

ЧКВ: Саликовы, да.

[А вот ещё были какие-то выдающиеся известные? Вот [которых] знает весь район.]

ЧКВ: Ну, там какой-нибудь, этот самый… даун Толя, например. Там он, конечно… Над которым все смеялись…

[Смеялись?]

ЧКВ: Смеялись там, били под зад там, хотя некоторые с ним играли, например, то есть… Ну то есть не всегда так над ним издевались, они могли с ним ещё и играть. Со скуки могли с ним пойти поиграть. Ну вот. Ну он был такой неприятный, то есть какой-то… А, ну вот у нас был, у меня был сосед по лестнице Слюнявый.

[Как?]

ЧКВ: Слюнявый. [Смеётся.]

[Это его кличка была?]

ЧКВ: [Смеётся.] Борька Слюнявый.

[И что, и чем он был известен?]

ЧКВ: Тем, что он был слюнявый! Не, ну он был такой длинный, тощий, а он был не из… (ну понятно, у нас дом Профессорский, вот, но туда, естественно, заносило, заселяли кого-нибудь, чёрт знает кого). И вот какого-то там военного, значит, заселили там, и они были не… Я подозреваю, что они были какие-то типа мордвины или что-то типа того, чуваши, или что-то в этом роде. Вот, ну тогда я (не знаю, правда, сейчас уже так как бы понимаю) вот, и он такой длинный, тощий, костлявый. У него вечно там губа мокрая такая, иногда даже чё-то капало как бы, он такой, такой он мерзкий был. Мерзкий, но при этом он был необыкновенно деятельный, жутко он был деятельный, в [19]90-е он вообще развернулся, какую-то завел там, какой-то автосервис там, он первый там с этими, с дагестанцами, там, значит, которых всех расстреляли. Там вот был у нас ресторан «Да\гмас» напротив…

[Как? Ресторан…]

ЧКВ: «Дагмас». Тут у нас жуткая история есть такая семейная. Я расскажу… Вот, он там первый с ними, значит, как бы там… Ну он там был проныра, везде залезал, всё это вообще, всех знал как бы. Вот. Ну и как бы понятно, его все как-то там презирали, но и жалели, и поэтому он как бы этим пользовался и везде втирался. Ну вот, так вот. Да он был, ну как бы все его знали. Ну были ещё у нас так было много… Как… Денисон там был, но это вот уровень двора нашего был. Денисон. [Смеётся.]

[Денисон?]

ЧКВ: Денисон, да, да. Он иногда дружил с Саликовыми.

[А Саликовы были сами по себе ли у них какая-то типа шайка была?]

ЧКВ: Я думаю, что они… нет, они там… они были братья. Братья Саликовы. Это была шайка какая-то в [19]90-е годы, был такой как бы момент, когда мы… как-то по детскому саду, это кто он мне, как это назвать, не однокашник же… а какой-то…

[Одногруппник.]

ЧКВ: Одногруппник, да, по детскому саду там, как его, Курьянов… уже не помню, а… и Карасёв, Курьянов и Карасёв, да, мои такие два, два у нас такие были, такие, такие оторвы были. Они в [19]90-е, как бы, пошли в качалку, начали с… причём, накачались, наверное, от всех этих амфе… не амфетаминов, а этих вот, вот на этих, на стероидах. Вот, сила… Постарели из-за этого потом, вот… И начали сколачивать бригады. Это вот был такой, да… причём тоже Саликовы уже пропали, Саликовы — это вот как бы ещё советского периода как бы ребята, там они, ну кто-то сел, может, кого-то убили… Кого-то из них убили, по-моему, да, потому что парни были бедовые. Вот, а потом уже была другая, были [19]90-е, и тогда Курьянов начал сколачивать бригаду, тоже ходил по всему району к каждому более-менее сверстнику, там вытаскивал его, бил там, говорил: «Это твоё боевое крещение, будешь теперь в бригаде». Вот. Кто-то там, естественно, на это повелся, он думает -мы от этого от всего дела убежали, нашли там защиту у одного там бандитствующего родителя, ну вот, и…

[У кого?]

ЧКВ: У бандитствующего родителя. [Смеётся.] Ну был у приятеля, у него отчим, отчим там крышевал какие-то ларьки на Таганке там, и он сам там был какой-то чемпион по каратэ. В общем, когда к нам они пришли, мы его позвали, и он там в подъезде очень здорово с ними расправился. Вот. Хотя мне приходилось, я помню, ходить: какие-то разборки были в этой, значит… в Сад Баумана, значит, была, это самое, бильярдная, называлась она «Шаровня».

[«Шаровня?»]

ЧКВ: «Шаровня». «Шаровня», да. И вот в этой «Шаровне», там тусовалась вся вот эта вот наша новоиспечённая братва. Туда вызывались… Вызывались когда на стрелки, на «базар», в общем, я там ходил за какого-то из своих там, каких-то приятелей, может быть, вступался, разбирался. Я бы сейчас в жизни не пошёл. Я споры вообще не люблю! [Смеётся.]

[И что и как, как это происходило?]

ЧКВ: Да вот… ну никак. Ну — «Какие проблемы?» Там, допустим. «Да никаких». Ну всё, мы тогда… Там если раз проблем нет -тогда пойдём. То есть тут важно было… важно было прийти и показать, что ты, там, не зассал. Я так сейчас понимаю, а тогда как бы… В «Анну Монс», например, я не пошёл бы, потому что «Анна Монс»… «Шаровня» — это было бандитское, ну как бы, наша шпана дворовая, которые стали бандитами сейчас. А «Анна Монс» — это был воровской конкретно. Вот там прямо воры\ сидели, может быть, даже сейчас сидят, я не знаю.

БОВ: Это где?

ЧКВ: «Анна Монс» — это прям Лефортово, Лефортовский парк и вот там есть рядом кафе «Анна Монс», вот прямо в здании прилегающей казармы старой. Вот, там прямо известно, там несколько молодых этих детей банд… значит, воров, они ходили все и тоже пытались «строить» наш весь район.

[Ну в смысле «строить»? Дань собирать?]

ЧКВ: Да, ну они тоже пытались как-то, что: «Давайте вы будете под нашей крышей», я говорю: «Ну, извини, у нас уже есть». [Cмеётся.] Ерунда, да. Ужас. [Cмеётся.] Такие вещи… Как мы вообще выжили?

Сад Баумана днём безопасен, вечером из своего микрорайона лучше было не выходить. В Мочеточнике кавказцы сняли часы, но вернули, потому что это часы, полученные от деда. Пили в заброшенном интернате и на Физкульте. Рыбалка в Лефортово. Во время горбачевского сухого закона в доме с аркой пили одеколон; дети играли в выброшенные пробки (00:45:16—00:48:49)

БОВ: А вот Сад Баумана, он как бы всегда был каким-то таким местом, где всякие такие элементы собирались или это в именно слом [19]90-х?

ЧКВ: Нет, туда днём можно было спокойно идти, днём это было безопасное место, а вот вечером — это вот явно было проблематично, то есть вечером лучше из своего микрорайона не выходить, ну вообще это. И родители не разрешали, да, как бы. По разумению вечером лучше было вообще вечером никуда не выходить, конечно, так далеко. Да. Ну как, у нас и в Мочеточнике там, я помню, там с меня часы сняли. Какие-то эти самые молодые. Кто они там были, ну, какие-то кавказцы. Но вернули. Я им говорил как бы, ну то есть неразборчивые, как бы: «Моего деда часы. Совесть если позволяет — забирай». За собой потом позвал, говорит: «Нет».

[Да, то есть это аргументом было, что это часы деда?]

ЧКВ: Да, да, да, он вернул, да.

[Обалдеть.]

[А вот всякий досуг, ну я не знаю, ну вот где проводили досуг? Ну может быть, там, в пивнушке, куда погулять вот именно так, фланировать?]

БОВ: Необязательно вы, а может быть, взрослые? Уровня родителей, бабушек, дедушек?

ЧКВ: Ну… муж… мужское население у нас всё, весь досуг — это было вот это вот дело в нашем районе, ну вот такого вот променада-фланирования не было точно, потому что Бауманская улица там, эти винные магазины, около которых трупы лежали, значит, вот… Ну реально, да.

[Смеются.]

[Трупы? Ну то есть они были мертвецки пьяные?]

ЧКВ: Да, да, да, да. Винные магазины, на улицах, ну соответственно мужское население, которое бежало от жён, они все будут либо в заброшенном этом интернате, либо на Физкульте, либо вот там только так. Там везде были обустроены какие-то там эти шалманчики, столики, в Лефортово тоже это было очень популярное место, мы там ходили доедать креветки, там, значит, за… после оставшиеся… [Cмеётся.]

[Жизнь!]

ЧКВ: Да, это было раньше, раньше, [19]90-х, это было ещё в [19]80-е. Да, да, ну вот мы туда ходили… А, вот рыбалка была. Рыбалка! Вот в Лефортово была рыбалка, там же ловили рыбу, да, вот каких-то вот этих подлещиков там вылавливали. Это такие вот, которые я видел, точно видел [показывает].

[Ну с пол-локтя?]

ЧКВ: Ну вот, с ладонь…

[С ладонь.]

ЧКВ: C ладонь, вот таких точно мы там вылавливали. Мы туда ходили… за всю жизнь одного бычка я там поймал. Ну вот, в общем, это, конечно, да… А так — конечно да… все вот пиво, и пиво, портвейн… Когда Горбачёв запретил и то другое, везде валялись эти «фырики» от этого самого, от одеколона, мы в них играли. Я даже не помню, как игра называлась, ну, в крышки играли, а вот как играли — хоть убей, не помню. Но их вот набирали везде, эти «Лаванда», «Тройной» там, море. У нас, у нас же дом с аркой, вот в этой арке… [Усмешка.] Там вот, видимо, после смены или ещё что-то… народ срочно отоваривался этим одеколоном…

[Угу. И там валялись?]

ЧКВ: Всё валялось, да. Запах, всё в этой куче… Вообще вот [нрзб. — 00:48:49] да.

Пожар в церкви Вознесения. По слухам, подожгли хозяева фабрики, которая там находилась. Пожар в МИХМ. Пожар на Физкульте (дети взрывали бочку) (00:48:50—00:51:48)

БОВ: А на вашей памяти когда-нибудь пожары случались в вашем районе?

ЧКВ: Пожары… У нас горела церковь на Гороховом… Вознесения, да. Её… Ну, по слухам, её подожгли сами эти… Это уже был какой-то вот… Или [19]89-й, или [19]90-й год, прямо вот-вот, когда уже начало всё вот так вот, они, видимо, почуяли и решили, значит, себе поменять здание или ещё что-то. Ну вот, они его подожгли, ну так утверждают. Ну в общем, горела, да. Приезжала пожарная. Пожарные приезжали, тушили, тогда мы очень много этих наклеек натырили.

[Смеются.]

ЧКВ: Они уже были… никому уже не нужны были, всё это прошло уже более-менее. Но вот. Но всё равно по старой привычке мы их там, вот эти обгорелые эти пачки… А, и главное — это было подтверждение, потому что их, их оттуда тырили, туда было сложно пролезть, всем раздавали под строжайшим секретом, как бы говоришь: «Это вот оттуда». Но вот чтобы там кто-то вот конкретно, кто туда лазил и взял эти наклейки — не говорили, поэтому было мало… ну, не верили, что это оттуда. Просто кто-то достал, может, купил там и не хочет… Чтобы не посадили, да? Все иностранные наклейки. Было свидетельством того, что, да, по-настоящему. Мы гуляли по обожжённой этой самой церкви потом.

БОВ: А вот МИХМ когда горел, это уже позже было, да?

ЧКВ: Ой, я чего-то смутно вспоминаю, как он там горел. Там, по-моему, как-то… Там да…

БОВ: Там, судя по фотографиям, очень хорошо горело.

ЧКВ: Да?

БОВ: Ну, в смысле… [Cмеётся.] Просто только одна голая стена осталась на Старой Басманной, вот это угловое здание.

ЧКВ: Да? А, ну да, да. Ну я чего-то это плохо помню, то ли меня… это был какой-то, [19]90 год, и, по-моему, я, это самое, этот год не был в Москве, потому что я один год прожил на Чёрном море, как-то вот так получилось, [нрзб. — 00:50:56]. И меня, значит, мама туда запихнула от греха подальше. Ну, а потом всех — кого в армию, кого пересажали, в общем, вот, и, по-моему, тогда сгорела, да. Вот горела этот да, горела церковь. Ну мы же, вон у нас, мы же, мы устроили пожар на Физкульте, там были, складировали эти бочки с краской, а мы взрывали всё подряд. Всякие делали эти бомбы, бесконечно взрывали, и вот, подожгли протёкшую бочку. С краской. Это ещё зрелище такое, когда вот такая дура на ровном месте летит в небо!

[Смеются.]

Елоховская церковь: в праздники все перекрывалось. Ходила няня. Няня была из деревни, спала дома на сундуке (00:51:49—00:53:49)

[А вот Елоховская церковь, она входила как-то в сферу внимания?]

ЧКВ: Нет, это уже, это уже не наш. Ну как бы… Как бы наш, но туда мы редко ходили. Надо понимать, что все, все праздники — там всё перекрывалось сразу же, туда приезжала… У меня с Елоховкой как-то вообще, я не обращал внимания, ну, потому что оно у нас в семье не приветствовалось у нас особенно, значит, дедушка, там, был профессор МЭИ и, в общем, и… не приветствовал. Хотя, он, как потом выяснилось, был всё-таки верующий человек. Ну, неважно. У меня была, оказывается, няня, бабушка из какого-то села там невозможного. Вот, которая пару-тройку раз к нам приезжала, чтобы попасть на Пасху. Вот, она у нас ночевала, был у неё там сундук прямо…

[Няня на сундуке ночевала?]

ЧКВ: Да, прям классическая вот эта вот ночёвка няни на сундуке, да, этот сундук у нас до сих пор дома стоит. Вот, и наутро шла, значит, на Пасху на службу и уезжала сразу же оттуда. Ну вот, поэтому такого вот… Так, мимо проходили, несколько раз заходили, так «у-у-у!» [с благоговейным ужасом].

[Лёгкий смех.]

ЧКВ: Ну, эти бабки там сразу шикающие. Там же, там же если взрослого человека ещё так-сяк, то там вот малолеток сразу начинали зашикивать за… «не туда», «не то», «не сё», чтобы вот не шатались. А какого-то вот ограничения… Нет, потом это… у меня дорога мимо не шла, ни в школу, ни так, да и такого простого интереса не было. Потом уже, когда в доме 50, в «Слободе», начали как-то так, проявился интерес.

[В «Слободе»? А, вот в этой.]

ЧКВ: Да, да вот в «Слободе» стали уже как-то так с любовью относиться. Ну всё равно такого… Больше, как к архитектурному памятнику.

Встреча дембеля: дня три в форме, все гудели. Пивной подвал на Карла-Марла (00:53:49—00:55:01)

БОВ: А вот… в 70-х, 80-х проводы в армию в масштабах там двора, микрорайона, что-нибудь помните, как вот призывники вдруг образовывались и какие-то там действа?

ЧКВ: Ну токо… Ну у меня смутные только воспоминания. Нет, проводов не помню, а встречу, когда он приходил, вот, на дембель, да, вот со всеми аксельбантами, со всей этой ерундой, вывернутыми этими, значит, белыми сапогами, да. И несколько дней гудел, что у него там, значит… гулял. Дня три в форме гудели точно. Вот это вот. Ну нет, а проводов таких…

БОВ: Потому что, я не знаю, Бауманский военкомат — он от вас…

ЧКВ: Он далеко.

БОВ: Далеко, да?

ЧКВ: Лялин переулок, это Лялин переулок.

БОВ: А, на той стороне.

ЧКВ: Там ничего такого. Да, на Карла-Марла пивнуха была. Пивной подвал. Я туда ни разу… не, ну может быть, разок заходил, но это… как в церковь.

[Смеются.]

БОВ: Почему?

ЧКВ: Так же страшно.

Дом «Немецкий шлем» (Старая Басманная, 30). Токмаков пер., 21: чтобы спасти здание, архитекторы придумали легенду, что Грибоедов написал в доме «Горе от ума» (или Фонвизин — «Недоросля»). На самом деле Грибоедов жил в Денисовском переулке (00:55:02—00:59:20)

[А вот какие-то здания с интересной архитектурой вот?]

ЧКВ: У нас есть дом, называется «Немецкий шлем».

[Немецкий шлем?]

ЧКВ: Да, «Немецкий шлем», да. Не знаю, почему его так называли…

[Это он где?]

ЧКВ: Это Токмаков переулок, сейчас скажу… [Смотрит на карту.] Так, вот это вот, да, Рокотова дом, а вот этот дом, вот эта башня, да… Нет, да где ж тут… [Ищет.] Я не вижу тут. А, Денисовский, вот. Всё время путаю. Вот он. [Показывает.] Да, вот это вот дом, да.

[Дом 30 по Старой Басманной?]

ЧКВ: Да, 30 дробь 1 по Старой Басманной, да. Он называется «Немецкий шлем». Почему — непонятно. Говорят, что если на него сверху смотреть, то он как бы выглядит как немецкий шлем. Ну не могу я понять, так плохо видно, конечно. [Разглядывает карту.] Где-то его… «Немецкий шлем», да. А, ну вот я историю могу рассказать про дом Фонвизина, значит, у нас есть дом, значит, Сбруйского на самом деле он… Она Струйская или Сбруйская, Рокотов которой нарисовал портрет?

БОВ: Струйская.

ЧКВ: Струйская, не Сбруйская?

БОВ: Нет, не Сбруйская точно.

ЧКВ: Струйская. Значит, Струйская. Вот этот дом Струйской, да. Вот, а по преданию здесь Фонвизин написал своё это самое «Горе от ума». А…

[Фонвизин или Грибоедов?]

ЧКВ: Я всю жизнь, всю жизнь путаю.

[Нет, что кто написал? «Недоросля»?]

[Смеются.]

БОВ: Нет, если Фонвизин, то…

ЧКВ: Нет, «Горе от ума», «Горе от ума» тут было написано.

БОВ: Грибоедов.

ЧКВ: Грибоедов, да. Не, подождите… Нет. Фонвизин. Значит, если Фонвизин, значит «Недоросль». Фонвизин.

[Это Токмаков, дом 21?]

ЧКВ: Да, да. Вот. Значит, по преданию. Мы туда лазили, в этот самый, в чердак, там всё, значит, вырыли… Там была контора… Чё-то они там проектировали, значит, чертили. Ничего там не нашли подтверждающего, конечно же. Ну, неважно. Вот, но суть в том, что, оказывается… Потом казалось, что московские архитекторы… очень красивая усадьба, вот, её собирались сносить неизвестно почему. Они просто придумали… Как защитить? Вот давайте придумаем, что там вот Фонвизин написал, значит, «Недоросля» — давайте, пожалуйста. Кстати, прокатило, дом оставили — это же «наше всё», а он на самом деле жил, вот буквально вот, вот здесь. [Показывает.]

[Денисовский переулок 13, дробь 1?]

ЧКВ: Да, да, 13 дробь 1. Там совершенно непримечательный банк какой-то, и сам дом — не очень как бы, да, а вот, собственно говоря, да. Дом, в котором жил Рокотов. [Показывает.]

БОВ: Между… Угол Токмакова и Старой Басманной?

ЧКВ: Да, да, да. Он, собственно, и написал портрет этой Струйской. А вот в этом, дом, Старая Басманная, 33, я… Однажды мы попали, была выставка Татлина, я смотрю: у него одна из композиций — там «Старая Басманная, 33». Вот, с какого это перепугу? Старая Басманная, 33. Я когда работал ещё в этом провайдере, мы там лазили по чердакам, там по этим домам, вот, я полез читать, значит, всплыло, оказывается, у него там была мастерская. Вот, я даже был, значит, в его квартире, где у него там была мастерская. Вот да.

[А вот история, что архитекторы запустили [слух] по поводу того, что Фонвизин написал… это вы где слышали?]

ЧКВ: Уф… Ну вот, вероятнее всего, я это ещё и от Стёпы слышал, конечно же, от своего приятеля. Внука Виктора Марковича… сына Виктора Марковича [Живова]. Но вообще это такая общерайонная история, она тут вообще витает у нас везде. Ну это мы… В нашем доме, по крайней мере, все знают.

В Щербаковских палатах нашли в печи любовное письмо на французском языке в камине. Находили советские игрушечные машинки. Подземные ходы: от подземного туалета (у церкви св. Никиты), от пивнухи на Старой Басманной (00:59:21—01:03:07)

[А вот находки на чердаках помните какие-то особенно запомнившиеся, интересные?]

ЧКВ: Было в этом… [Вспоминает, щёлкая пальцами.] В Щербаковских палатах, которые защищали… Это дом, как его, гос-споди, сейчас скажу… [Ищет на карте.] Ну где ж ты, господи, сейчас мне надо… Так, это Бауманская, вот, да. Палаты Щербакова — да, это Бакунинская, 24. Да, мы там изучали камин, дымоход и прочее. И нашли там полусгоревшую записочку с признанием в любви на французском. Да, вот в Фонвизинском доме… Вообще находили много старых, полуразрушенных таких игрушек советских, машины железные, это было да. Вот. Больше — ничего такого я… какого-то яркого такого воспоминания… Не скажу, вот эти вот машины у меня почему-то в памяти застряли, и вот эта записочка с признанием в любви такая полусгоревшая. Просто, может быть… Романтично было, да.

БОВ: А подземные ходы какие-нибудь на районе у вас были?

ЧКВ: Ну вот этот самый… Церковь Никиты Мученика, на Гороховском переулке, сейчас, вот она… [Кликает по онлайн-карте.] Весь район теперь переименован, опять вернули название. Так, Спартаковский это… Господи… Где Гороховский-то у нас? Да вот. Храм Никиты Великомученика. Вот здесь был подземный туалет.

[Это где был подземный туалет? Дом 16 по Гороховскому?]

ЧКВ:. Да, вот этот дом. Но вот это всё новостройки, в них нет этого ничего не было. Был только вот храм — и всё. Нет, вру. Не, вот это вот старинная постройка…

[Дом 3 — это старинная?]

ЧКВ: Да, старинная, а вот это всё новодел, да.

[А 16, разные строения — это всё новодел?]

ЧКВ: И вот здесь вот… Да. И вот здесь был подземный туалет. Ну, в общем… Ужас ужасов. Да, ну вот, по преданию же там был какой-то вот подземный ход, и его превратили…

[Куда? И откуда?]

ЧКВ: Я не знаю, ну там, до Кремля, естественно!

[Смеются.]

ЧКВ: Ну вообще, кстати говоря, здесь же какой-то путевой дворец Ивана Грозного нашли.

[На Басманной? На Старой Басманной?]

ЧКВ: Вот этот вот да, 15 строение 3. Вот этот дом, да. Вот тут, когда ремонтировали этот дом, значит, там у основания его нашли путевой дворец. И не исключено, конечно, что тут был как тайный ход из дворца, например… Ну тут есть, а вот здесь подземный как да… А вот здесь тоже же была вот эта вот пивнуха на углу, вот здесь это 14…

[14 по Старой Басманной.]

ЧКВ: Да, вот, там было, и в подвал тоже, и тоже как-то вот было что-то такое, что-то там… сообщаются.

[А, говорили, что туда ведёт…]

ЧКВ: Ну да, что может быть, оттуда ведёт подземный ход какой-то.

[А пивнуха — в старом доме?]

ЧКВ: Да, да, старый дом.

Памятник на Электрозаводской (рабочий). «Мужик в пиджаке» — памятник Лермонтову. Сад Баумана, скульптуры (01:03:08—01:06:52)

[А вот памятники, вот про которые… которым уделялись внимания?]

ЧКВ: Уделялись внимания?

[Может, говорили, что памятник как-то стоит и вот с его положением что-то.]

БОВ: А тут ближайший — какой памятник-то, если так подумать?

[На Разгуляе есть памятник, не помню, кому.]

ЧКВ: Ну у нас в Сад Баумана памятник Бауману стоит, соответственно. У… Ну, на Электрозаводской там вечно этот самый молоток тырили, известное дело. Знаете?

[Нет.]

ЧКВ: На Электрозаводской — там, этот самый, рабочие, вот, одну там… один с молотком, один там что-то держит, другой с молотком. И вот этот молоток у него вечно воровали.

[Воровали, да?]

ЧКВ: Да, да. Вот. А чего у нас с памятником, который не так стоит… Щас, дай бог памяти. У нас памятников-то в районе…

[Ну вот мне, например, рассказывали, вот, типа, история для затравки — ну она известная — что у Ленина сваяли две кепки: одну — в руке, другую — на голове. Вот каких-то таких историй?..]

ЧКВ: Я просто памятники… У нас памятников как таковых в районе…

БОВ: Ну вот на Красных Воротах там этот, на Лермонтовской площади.

ЧКВ: А, ну в пиджаке, да. «Мужик в пиджаке».

БОВ: Мужик в пиджаке. Это да.

ЧКВ: Нет, у нас… Лермонтовская… мы туда тоже не доходили, это не наше.

БОВ: Это далековато.

[Нет, а что там с мужиком в пиджаке?]

БОВ: Нет, это просто Анатолия Фёдоровича Журавлёва надо, кстати, спросить, они же на Новой Басманной, он долго жил там в доме, не помню, 14, что ли. И там, там один памятник был Лермонтов, ну, который «Мужик в пиджаке» после фильма «Джентльмены удачи» его стали так называть, а ещё там был этот булыжник пролетариата, какой-то шар, только не знаю, его убрали, перенесли к Третьяковке сейчас… [булыжник — оружие пролетариата].

[А, вот этот, который такой наклонённый?]

БОВ: Да, и вот Журавлёв чего-то про него рассказывал. Какую-то историю, я сейчас не воспроизведу, но, в общем, тоже, когда каждый раз там проходили мимо, он всё время говорил: «А вот это вот…» Так что надо на заметку взять, при случае спросить, что он имел в виду, с этой скульптурой. То ли она казалась чем-то совсем не тем, что на самом деле. Вот, а так здесь в округе действительно получается, что никаких скульптур-то и нету.

ЧКВ: Ну были в «Сад Баумана», были львы, которых спёрли.

[Кто? Ну в смысле, когда их спёрли?]

ЧКВ: Ну это вот спёрли… Ну вот этот дворец Разумовского несчастный, а так я только родился — он был заброшенный, и его сделали… два года назад, что ли, его сделали. Это всё, сорок лет он стоял заброшенный. Вот, а львов спёрли… Там… Вообще там шикарнейшие ворота были, там, ограды, ещё в [19]80-е по линейке [?] с тупыми решётками этими… Вот, и львов, львы там стояли, да. Старые. Украли… Хорошие были лёвушки, да. Но понимаете, в чём, в чём беда: сейчас никто не умеет львов делать. Что-то вот не то во всех этих львах, они все какие-то… Сразу видно, что этот лев… Как они ни стараются — сразу видно… Даже, даже если ты издалека не видишь фактуры, фактуры ещё не видишь, которая там может быть какая-то потёртая, сразу видно, что этот лев — не современный. И чего они, как они это делают? Ну как, собственно говоря, и архитектура вся современная, сразу же вот видно… Они под классицизм делают, но сразу видно, что это новострой. Они не выдерживают эти пропорции какие-то.

Онкоцентр на Каширке — «Раковая шейка». Курский вокзал — «Курок». Лефортово — «Лефафэ». В советское время Разгуляй так и называли (хотя была Спартаковская площадь). Доброслободская улица: переименовали по речке. Молочная будка на улице Казакова (01:06:53—01:12:38)

[Ясно. А вот всякие такие неофициальные топонимы типа Мочеточника?]

ЧКВ: Ну вот да, «Карла-Марла», «Сад Баумана»…

[Вот вы говорили, что на Каширке называют онкоцентр…]

ЧКВ: А, на Каширке — «Раковая шейка», да. Недавно узнал. [Усмехается.] Да, здание на Каширке напоминает «раковую шейку», да.

[А вот ещё какие-то такие. Ну мы опять-таки памятники. Ну вот как вот…]

ЧКВ: Ну, Курский вокзал — «Курок», понятное дело. Значит, Лефортово — «Лефафэ».

[Лефафэ?]

ЧКВ: Да, «Лефафэ», да. [Cмеётся.]

[Ле-фэ-фэ или Ле-фа-фэ?]

ЧКВ: Ле-фа-фэ.

[Лефафэ?]

[Смеются.]

[А это что, это аббревиатура?..]

ЧКВ: Не, ну просто, «Лефафэ», да.

[Обалдеть. А ещё?]

[Смеются.]

ЧКВ: Сейчас я вспомню, что у нас там было ещё. Э… Так, а какие у нас были места-то такие? «Лефафэ»… [Вздыхает.]

[Может быть, здания какие-то называли?]

БОВ: Интересно, вот я пытаюсь вспомнить, вот МИХМ никак не обзывали?

ЧКВ: М-м… не-а.

[«Пентагонов» никаких не было?]

ЧКВ: Не… ну «Чермет», естественно как бы. Вот это ЦНИИчермет…

БОВ: Ну вот «Немецкий шлем», да?

ЧКВ: Да, «Немецкий шлем», да, у нас был этот самый. А, Фонвизинский дом…

БОВ: А на самом деле, в советское время вот Разгуляя же не было, была Спартаковская площадь. И вот Разгуляй можно для того момента, конечно, считать неформальным названием.

[Ну устаревшим, которое по инерции сохраняется.]

БОВ: Ну, которое даже не по инерции, даже, может быть, просто было как-то понтово вот так назвать это, да? Потому что ты вроде как знаешь что-то, что отличается от официального названия.

ЧКВ: А вот вообще разве тогда указывали «площадь»? Ну кроме Красной площади. Там вообще были вывески, там, площадь такая-то?

БОВ: Ну вот по крайней мере, в справочниках…

[Вывески?]

БОВ: Вывески не помню, а вот площадь… остановка была не «Разгуляй», а «Спартаковская площадь». 24-й троллейбус там ходил и ходит сейчас. До Спартаковской.

ЧКВ: Не, у нас был Разгуляй, строго Разгуляй. У нас была какая-то история с переименованием Доброслободской улицы ещё, потому что там эту Доброслободскую улицу, там… Закопана речка. И почему-то в [19]90-е года её решили… назвать эту улицу по названию речки. А речку… убей бог не помню, какая. Какая-то она… какое-то такое славянское название с… не вспомню. Типа там… типа Се\нежская, не Сенежская — это что-то такое с «с»…

[И не назвали?]

ЧКВ: Нет, она побыла год или два, она год была, эта улица, под сменным названием… А потом назад.

БОВ: Ну это как бы реконструированная, никогда раньше до революции не было этого названия?

ЧКВ: Не, ну она и была Доброслободская, эта улица, так она, да, да.

БОВ: То есть это был какой-то конструкт, на воде, да?

ЧКВ: Не ну почему-то решили… Было это волна переименований, там, Ленинград в Петербург и, соответственно, и улицы. Старая Басманная — в… то есть, значит, Карла-Марла — в Старую Басманную, вот… Чего ещё там, какие ещё у нас там были улицы… Господи, я уже забыл-то.

БОВ: Ну вот, Земляной Вал появился обратно.

ЧКВ: Да, да, да. А был, вот, кстати… Я вот даже уже, кстати, забыл, как он назывался-то раньше?

БОВ: Чкалова.

ЧКВ: Чкалова, да. Да, да. А вот Чернышевского, соответственно —

БОВ: Покровка.

ЧКВ: Покровка, да. И это было вот, типа, старые названия. А потом полезли в справочники, интернета тогда не было, и выяснилось, что — с какого перепугу? И снова стала Доброслободская.

БОВ: Ну вот интересно, что Старая Басманная была Карла Маркса, а Новая-то Басманная — она была Новой Басманной всегда, её почему-то не переименовали ни во что.

[А вот всякие личности, которые по домам ходили — существовали? Ну там, цыгане, нищие.]

ЧКВ: Ну в [19]90-е бомжей гоняли… У меня сосед есть на самом верхнем этаже жил Володька Химик, кстати, тоже личность известная. Вот. Вот он да, он бомжей гонял. А каких-то таких вот чтобы старьёвщики… Этого… Ну, ещё ходили всякие «Эвоны» так…

БОВ: А.

[Смеются.]

[«Похудей меня как?»]

ЧКВ: Да, да. «Похудей меня как», эти самые, «поговорим о Боге»… [Cмеётся.]

[Гербалайф.]

ЧКВ: Да, да, это вот было, да.

[А вот которые там что-то продавали, ну не коробейники, конечно, а вот типа мёдом торговали?]

БОВ: Молочники, медоносцы…

ЧКВ: Мама рассказывала, что было… у нас была молочная будка. На улице был зелёный домик, там была молочная будка. Вот, торговали молоком. Вот. Потом её снесли — и всё, как бы какого-то вот разноса не было.

[Ну это до вашего рождения было?]

ЧКВ: Да, да. Это было до моего рождения.

Цыгане в Саду Баумана и в Сокольниках. Табор стоял у Мытищ, доезжали до Маленковской и шли пешком в Сокольники. Торговали косметикой и петушками. Про петушков говорили, что их делают из соплей, облизывают (01:12:39—01:15:53)

[А вот всё-таки вокзал — это место такое цыганское, они как там на вашей памяти — функционировали?]

ЧКВ: Цыгане? Да нет. На самом деле, вот уж на вокзале… Вот цыган я хорошо помню где? В парках. Всякие Сокольники, вот там да. В Сокольниках, потом где они ещё там были… в Сад Баумана… Ну, тоже бывали там цыгане, да. Но реже. Ну, гоняли.

[А они там что, гоняли или… ой, гадали или попрошайничали, или чем занимались?]

ЧКВ: Ну да… Нет, ну вот, кстати, на вокзале вот уже в 2000-х годах вот они гадали, это я помню хорошо. Вот. А в советское время — нет, такого вот… Вот и на вокзалах я не помню. Нет, на Курском не помню. Вот, например, хорошо помню на Рижском вокзале, вот в районе Рижской, да, там недавно был. Я вот помню, когда ездили куда-то уже, с мамой куда-то ездили, я видал — цыгане. Это так отпечаталось. А на Курском — нет, такого не было.

БОВ: Говорят, ещё зависит от направления, откуда они в Москву приезжали. Потому что их всегда было много на Ярославском вокзале…

[На Киевском их было всегда много.]

БОВ: И вот в Сокольниках они откуда? Они доезжали до Маленковки…

ЧКВ: Угу.

БОВ: И пешком десантом своим, значит, потому что этот табор стоял между… Довольно долго-таки, вот они летом разбивали свои палатки между… ну… Мытищ, и вот как из Москвы как выезжаешь, там какая-то… Лосиноостровская, Лось, а следующая — какая-то Перловка, по-моему.

[Да, Перловка.]

БОВ: Вот это пространство, сейчас там МКАД у нас проходит, вот там, они, значит, это самое…

[Это в каком году было?]

БОВ: Ну это был конец [19]90-х, по крайней мере ещё. Потом их просто погнали оттуда. Вот, и как раз вот в этот момент, вот в [19]90-е годы. И было… Приходит на Ярославский вокзал электричка, и оттуда, значит, эта толпа вылазит, и разбегаются… по точкам своей работы. И вот… А часть из них выходила на платформе Маленковская и пёхом через эти просеки, значит, в Сокольнический… в парк Сокольники. Как на работу ездили.

[Это и есть работа.]

ЧКВ: Да, их там много. Они там косметикой торговали, я помню хорошо, эти петушки… Так сказать… Да, а петушки, если уж что говорили… Ну, во-первых, что они из соплей их делают…

[Смеются.]

[Такое тоже не знаю.]

ЧКВ: Вот, из соплей делают. Ну ещё такое, что они их все облизывают, да.

[Ну, это…]

ЧКВ: Ну и из соплей делают, да. Я помню, у меня мама… Отбила на всю жизнь охоту.

[А вот ещё какие-то милые такие штучки, которыми торговали не в магазине. Ну типа эти шарики, которые там на резиночке, это помните, было?]

ЧКВ: М-м, нет. У меня мама и дед были очень строги на всякие такие штуки, я даже о них мечтать не мог.

«Пирожки с котятами» продавали на Бауманском рынке за 10 копеек. Пирожковая напротив МАРХИ. Торговля квасом на Карла Маркса и в Сусальном переулке. Торговец разбавлял квас, детям наливал свежий. Считалось, что в бочке плохо моют кружки. Черви в перевернутой бочке из-под кваса на Ленинском проспекте. Мороженое и сахарная вата (01:15:53—01:23:02)

БОВ: А пирожки в электричке?

ЧКВ: Ну, пирожки за 10 копеек «с котятами» — это святое.

[Смеются.]

ЧКВ: Не, не в электричке, нет… Ну, во-первых, значит, на Бауманском рынке их пекли, вот, в изобилии. Но это был такой как бы вариант, когда у тебя нет ничего. У нас был стандартный маршрут: родители давали, значит, сколько там… 20 копеек или там, да, 20 копеек на обед, и, естественно, никто их на обед не тратил, вот, они экономились. Вот, значит, и заходили, значит, в Бауманский рынок, там был этот кондитерский отдел, покупался эклер. Две копейки надо было ещё где-то раздобыть, потому что он 22 копейки стоил. [Смеётся.] Да. Но если ты сам, как бы, совсем плохо, то… у тебя, там, только 10 копеек, там, или вообще у тебя нет, то тебе, там, могли скинуться на этот пирожок с котятами, да.

[Это их называли, что с котятами?]

ЧКВ: Да, «пирожки с котятами», так называли, да.

[Смеются.]

ЧКВ: Да. Последнее, где я помню, — это вот мама работала в МАРХИ, и там напротив была шикарнейшая пирожковая. Всё. Это последний был оплот вообще… Советского… советской Москвы, конечно, там была просто фантастика… Были там когда-нибудь, нет?

БОВ: Ну там не пирожки с котятами были всё-таки, это был высокий стиль уже, как бы.

ЧКВ: Не…

БОВ: Грешно было тот пирожок обозвать пирожком с котятами.

ЧКВ: Не, ну это было название!

БОВ: Ну понятно!

ЧКВ: Как ты это ещё… Этот пирожок никак не назывался. Когда говоришь — котята — и сразу понятно, что за пирожок. Поэтому…

БОВ: Жареные.

ЧКВ: Понятно, что он не с котятами, вот, как бы. Все их ели, но все понимали, что эта вот палочка — это вот и есть пирожок…

БОВ: А. Вот палочка! А в моём детстве они вот такие вот [показывает] были, причём пирожок с котятами — это считался только с мясом, а пирожок, там, с повидлом — он не считался «пирожок с котятами».

ЧКВ: Ну естественно.

БОВ: Хотя самый вред-то был — это вот это жареное тесто.

ЧКВ: Да. Не, у нас пирожок с котятами — это строго вот эта вот палочка. Строго.

БОВ: Но это вот которые в этих вот таких… Такая машина специальная была, которая их испекала, и они так шлёпались в жир такой.

ЧКВ: Наверное. Я вот этого процесса не видел.

[А внутри там была именно мясная начинка?]

ЧКВ: Да, да, тоненькая такая вот…

БОВ: Напротив библиотеки Ленинской была, там всё время вот это: «Пойдём, тошнотиков поедим». И вот там вот эти вот пирожки, значит, на глазах у тебя испекались.

ЧКВ: Не, у нас в Сусальном там было в какой-то момент… У нас там поставили этот… пончиков… да, пончики. Да вообще, кстати, было примечательно… Там, значит… У нас в Сусальном был да, вот… Из всех кулинарных походов отдельнейшая история — это квас. Вот, вот это вот «мама сказала: деньги в бидоне…» [Смеётся.] Значит, бидон, вот, значит, сколько там, 30 с чем-то копеек на литр, или там полтора литра кваса, вот, и у нас было две палатки: на Карла Маркса и в Сусальном. Вот. Соответственно, в Сусальном мы в конце концов познакомились с этим самым, с продавцом кваса, парень был, вот, он был барабанщик с какой-то группы. Вот, и, значит, он там в перерыве садился и отрабатывал по нотам отрабатывал это самое, вот, нас к себе приглашал, ему было скучно, вот, он нам называл часы, когда привозят квас, чтобы… Значит, мы к этому часу приходили, он нам наливал попить нормального кваса и в бидоны нормального кваса. Вот, потом он ещё там сливал куда-то налево ещё кучу кваса и доливал воды уже. [Усмехается.] Вот так вот, да. То есть у нас было вот так.

БОВ: Это были палатки или это была бочка?

ЧКВ: Палатка, палатка! Нет, бочки… У нас, у нас не было бочек. Бочки… на вокзале появлялись бочки как бы. А в Москве была куча палаток. А… Ну ещё… нет, почему, напротив «Сад Баумана» были бочки, бывали бочки, да.

[А не было сюжет про бочку с квасом?]

ЧКВ: [Смеётся.] Ну почему-то считалось, что в бочке пить — плохо.

[Почему?]

ЧКВ: Ну там как бы вот слюней больше в кружках.

[C удивлением.] [Слюней?!]

ЧКВ: Да. Ну вот там плохо моют кружки. Вот, вот в палатке лучше моют кружки, а в бочке плохо моют кружки.

[Поразительно. А нет, а что перевернулась бочка и… и…]

ЧКВ: Такого я не знаю…

БОВ: [Смеётся.] Можно, я? Нет, это из другого района, с моей малой родины, значит, угол — Ленинский проспект и вот этот вот проходик между 35-м и 37-м домом. На углу там всегда стояла палатка с мороженым и бочка с квасом. Вот ровно про эту бочку рассказывали этот бродячий сюжет, что… Они же её там, ну, выпили — отцепляли — привозили новую, и вот, значит, пустую отцепили, новую привезли, и тут она, значит, перевернулась, упала и разбилась (каким образом — непонятно, потому что это была железная вообще-то цистерна).

ЧКВ: Да, да, да.

БОВ: …И разбилась, и все увидели, что внутри…

ЧКВ: Черви.

БОВ: Да! Эти… опарыши.

ЧКВ: Да, да, да, да.

[А, известно это?]

ЧКВ: Что там внутри черви? Да.

БОВ: Ну я поскольку никогда, с детства не любила квас, просто он у меня как-то не шёл, поэтому я это восприняла совершенно естественно, что, ну, понятное дело, если это такая гадость, что там может быть ещё? А мои вот эти родные во дворе, они очень переживали, те, кто любил квас, и любили кто маленькую кружечку, даже большую могли выдуть, они как-то вот… это была актуальная страшилка. Что ну надо же, какое несчастье случилось.

[Почему-то я вспомнила, что были, ну, в конце [19]80-х, ещё Советский Союз был, было такое кооперативное мороженое. Вы не помните? Кооперативное мороженое. Которое было на самом деле фруктовый лёд, оно было деше… нет, оно было дороже, но порция была больше.]

ЧКВ: Да?

БОВ: И чего?

[Не помните? Ну что вот, что оно называлось кооперативное мороженое.]

БОВ: А, кооперативное мороженое…

[Ну когда кооперативы разрешили.]

БОВ: Ну понятно, да. Ну это вот эти вот… А, кстати говоря, во! А вот, между прочим, кооперативное мороженое, а вот раньше же где-то там в начале вот в [19]50-х, может быть, в начале [19]60-х годов продавали самодельное мороженое. Потому что люди покупали себе… И этим занимались всякие в том числе и калеки-ветераны, значит, вот такая как бы, ну, бочка, и там что-то как-то это морозилось по типу самогонного аппарата, только эффект наоборот.

ЧКВ: Да, да.

БОВ: И вот, это, значит, это вот ручка, как насос, и вот это самое… мороженые были такие, помимо того, что продавалось…

ЧКВ: Сахарная вата, вот что.

БОВ: О, ну это уже, это уже когда капитализм начал как бы так проникать в наш быт.

ЧКВ: Ну почему, это помню, это было ещё в луна-парках, когда луна-парки…

БОВ: Это после Олимпиады началось, до Олимпиады не было никакой сахарной ваты.

ЧКВ: А до Олимпиады какого года, когда это было?

БОВ: Вот именно.

[В [19]80-х.]

ЧКВ: В [19]80-х, да.

БОВ: Мы-то уж в [19]80-х… [Cмеётся.] Это я хорошо помню, да, сахарную вату.

ЧКВ: Сахарная вата, да, была.

БОВ: А у меня была «прививка» от сахарной ваты, потому что моё детство капиталистическое прошло в капитализме, мне она там страшно не понравилась, поэтому когда все мои одноклассники, значит, от неё тащились и стояли в очередях там в этих Сокольниках там были где-то — я относилась спокойно, что меня не интересует, что за гадость! [Смеётся.] За что я вызывала, конечно, у них ненависть.

[Смеются.]

Перестрелка у кафе «Дагмос». Захоронения домашних животных (у ж/д линии, на Богородском) (01:23:03—01:28:29)

[Понятно. А вот вы сказали, какая-то была трагедия со словом «Дагмас».]

ЧКВ: А. Значит, у меня, у нас был сосед, семья Фондымакиных. Они в прошлом фон дер Магены, конечно, бароны. Фондымакин был рядовой алкаш, значит, трудился в каком-то там, чинил какие-то радиоприёмники, в общем, такой вот, а, значит, мама у него была крутая, она была знакома с немного-немало [нрзб. — 01:23:45].

[Однако.]

ЧКВ: Да. Он там чуть ли не сам был в неё влюблён, в общем, понятно там… [Откашливается. Смеётся.] Фантазия… Но это факт, да, значит, и она к тому времени (это был девяносто какой-то там, второй, наверное, год), вот, значит, она к тому времени уже стала, значит, «ку-ку». Так, вот. Хотя она была и раньше, значит, немного… Ну, такая. И мы с мамой собирались выходить. Вот. У нас окна выходят во двор, а у них — на улицу. Через дорогу, значит, соответственно, этот самый ресторан «Да\гмас». Вот, мама возится, как возятся все женщины (с тех пор я абсолютно спокойно отношусь к тому, как возятся женщины). Вот, и звонит, значит, Фондымакин, значит, моей маме. «Тань, ты не могла бы выйти на улицу, потому что мне моя мама звонит и говорит, что на улице стреляют. Ну, понятно, что она уже как бы старая, сумасшедшая, выйди посмотри, скажи, что там никто не стреляет». Вот. Ну мы всё равно выходим. Вот. Мы выходим… десять трупов. Двое прохожих. Лимузин расстрелянный, там дагестанцы там из этого ресторана «Дагмас» постреляли, и вот в том числе там двух прохожих… Ну из нашего дома никто не пострадал, но просто люди погибли…

[А что это было? Это просто были пьяные…]

ЧКВ: Ну бандитская разборка.

[Разборка.]

ЧКВ: Бандитская разборка. [19]90-е годы. Дагестанцы там с кем-то. Ну вот просто, мама «завозилась» по-женски. Вот такая, да. [Усмехается.] Там, конечно же, сразу закрыли этот ресторан.

[Да…]

ЧКВ: Да, ерунда.

БОВ: Интересные места у вас там.

[А вот вопрос совершенно, это самое… А вот в этой зоне, там, где ну вот заброшенное, там не было каких-нибудь частных, ну, посадок, там каких-нибудь овощей не выращивали? Там же земли куча свободной стоит.]

БОВ: В огороде!

ЧКВ: [Думает.]

[Палисаднички или вообще в районе.]

ЧКВ: Не, ну палисаднички — да, заводили, конечно, там вот это было. Ну вот, конечно… тогда, в те времена мы особо не обращали внимания, естественно. Нам было на это наплевать. Вот. Но, да… Вот перед рабочими зданиями, там внутри этого… Внутри этого, как его, внутри «Сад Баумана», дворцовых территорий, там были… были несколько зданий, в которых люди работали. Тоже заброшенные здания, а так… Там дикие места, там животных хоронили.

[Это где хоронили животных?]

ЧКВ: Ну вообще на территории, там заброшенное место, там куча всякой земли. Вот там хоронили, я собаку свою там похоронил. И кошку там тоже, да.

[Понятно. А эти места, где похоронены, никак не отмечали? Там, камушком или чем-нибудь.]

ЧКВ: Ну… ну вот мы старались похоронить, чтоб там ничего не построили, естественно. Хотя вот там, где я собаку хоронил, я там как-то… Нашел какой-то там камень… Какой-то… Не знаю, там сейчас построили ли что-то… Ну старались хоронить, да, на таком месте, чтобы там не строили. Я не уверен, что там ничего не построили. Кошку мы на склоне похоронили, там вряд ли там построили. Вот.

[Просто сейчас-то культура вот этих спонтанных… Ну даже не совсем даже спонтанных, ну, кладбищ домашних животных, там чуть ли не крестики ставят.]

БОВ: Вот у нас, например, просто окна дома, вот сейчас где я живу, выходят на такой как бы бывший заброшенный проезд, который просто перестал существовать, там выросли деревья и всё такое, там забор военной части какой-то нас отделяет. Вот, и там в одном, на одном участке этого забора было просто кладбище домашних животных. Там и на этом заборе было написано, там кто: вот здесь там, там, Дружок, тут это… ну, могилки были.

ЧКВ: Угу.

БОВ: Ну, наверное, сейчас уже ничего не осталось.

ЧКВ: Ну естественно.

[Это вы про какие годы говорите?]

БОВ: Ну вот в этот дом мы переехали в [19]71-м году. То есть где-то вот в район вот этих… И вот эти кошечки-собачки появились там, где-то… ну, я это помню со старших школьных времён. То есть это год, значит, семьдесят какой-то там шестой — семьдесят седьмой.

[Это Богородская?]

БОВ: Да, это моё Богородское, на Лосином острове, вот этот кусочек, который примыкает к нашему Богородскому, там просто вот в прогулочной зоне встречается: «Здесь лежит моя собака», там «Луша», например. C надписью камушки. Были.

Хипповские локусы: Яшка (площадь перед памятником Свердлову, Гоголя, кафе «Турист», Джанг — кафе «Джалтаранг», «Три ступеньки» рядом с 57-й («пятидесятисемитской») школой, «Сыр» на Тверской, Теплушка, У фонтана — на пл. Революции). Хиппи били любера, приезжие из Казани и Набережных Челнов. Хиппи прятали волосы под воротник (как и священники). Тайное общество любителей Серебряного века. Квартирники и сквоты (01:28:29—01:44:42)

ЧКВ: Вот, смотрите, какие топонимы я могу назвать… У меня же было ещё хипповское прошлое…

[Cмеются.]

ЧКВ: Вот. И были у нас, значит, эти самые места, где тусовались все. Была Яшка. Знаете, Яшка?

[Ну…]

ЧКВ: [Смеётся.] Ну, в общем, это площадь перед этим самым… Метро «Площадь Революции», там, где памятник Якову Свердлову. Вот, это Яшка. Вот. Это уже, такое, кстати, как бы место, где дотусовывались такие олдовые хиппы, старые, которые шестидесятники прямо вот конкретно. А молодёжь вся в основном на Гоголя\х тусовалась, и вот, соответственно, было кафе «Турист» тоже это старое было место, Мясницкая это была, и какая улица…

БОВ: Богдана.

ЧКВ: Богдана Хмельницкого. Вот, там было кафе «Турист», сейчас там это кафе до сих пор есть, только оно какое-то «Старбакс» что ли сейчас называется. Такой… Там был кофе на песке. У меня самое яркое советское, впечатление советского, значит, ребёнка: был какой-то типа Первомая, что-то такой праздник, вот мы, значит, со Стёпкой поехали кататься на велосипедах и докатились, значит, до Богдана Хмельницкого. Кафе, на улице стоят столики, за столиком сидел в ботфортах таких настоящих, в шикарных ботфортах, с такими хвостярами, с такими кудрявящимися, с трубкой, вот в этих самых… Эти самые рукава, вот такие пышные, или он из театральной мастерской вышел, ещё что-то… Ну, то есть… Он хиппан. Сидел как бы. Курит трубку, значит, и пил кофе. Вот, это было, конечно… [Внезапно вспоминает.] … «Джанг». Кафе «Джалтаранг». Да. Ну вот. Какое ещё было? Было ещё «Три ступеньки», это угол… Господи боже мой, рядом с 57-й школой… «пятидесятисемитской школы», так она называлась.

[Смеются.]

ЧКВ: Вот, да. Там у меня учились некоторые друзья. Да, это была крутейшая школа.

[А где «Три ступеньки»-то?]

ЧКВ: «Три ступеньки» — это надо смотреть, я сейчас скажу. Надо посмотреть, как улица называется. «Три ступеньки»… [Ищет на карте.] Сейчас… Так… Так, вот да, значит, это у нас Малый Знаменский и Знаменка, тогда они по-другому назывались, значит, дом 9, строение 1. Здесь вот на углу было кафе «Три ступеньки», вот.

[Это где дом 9 по Знаменке?]

ЧКВ: Да. Вот тут вот 57-я школа была, «пятидесятисемитская»…

[И «Три ступеньки» — это кафе?]

ЧКВ: Да, это кафе, там вот вся 57-я школа тусовалась, и, соответственно, всякие хиппи, и вон там… А, ещё было «Сыр». «Сыр» — это было место на Тверской, в самом начале Тверской, там уже ничего не осталось, конечно же.

БОВ: Ну это магазин там раньше был «Сыры».

ЧКВ: Да. И там наверху было кафе. Да, в котором, соответственно, как бы тусовались и алкаши, вот, ну оно было такое дешёвое, вот, и туда всякая хипня набивалась. Это какое у нас было… Тверская… [Ищет на карте.] Не знаю, но, наверное, дом 6, где-то вот здесь было. Да, «Сыр».

[А там всякие аптечные парадняки — это уже следующее было поколение?]

ЧКВ: Аптечные парадняки — это я не помню, уже следующее.

[Ну на Арбате был такой аптечный парадняк. Кафе «Бублики».]

ЧКВ: «Бублики» — да, но там было… Мы-то тусовались не в «Бублике», а там было какое-то рядом с кафе «Шоколадница» было типа… Не помню. Как-то называлось. Там же было еще место… Как называлось-то… «Теплушка», по-моему, называлось.

[Теплушка?]

ЧКВ: Или не «Теплушка», а как-то… А, ну у фонтана ещё. Ещё был фонтан, это вот на Площади Революции есть этот, напротив Большого Театра. Есть фонтан, где выход вентиляции, этого, метро. Вот, и на этих решётках зимой там, значит, тусовались все… Там эти густые заросли, туда никто не заходил, и вот там эта вся хипня тусовалась, грелась.

[Это какие годы? Про какие годы вы рассказываете?]

ЧКВ: Ну это 90-е. Конец [19]80-х.

БОВ: Это пока сирень не вырубили там, эти кусты. [Смеётся.]

ЧКВ: Да, да! Да. Там вот это называлось… Как же это называлось-то… Фонтан, да, фонтан…

[А какие-то стычки хиппов, ну я не знаю, тогда любера уже не были? Нет, в конце [19]80-х были, ну, а были какие-то?..]

ЧКВ: Я очень хорошо помню всех этих люберов, вот прямо вот как Казань идёт там, вот любера идут… Да.

[Казань — это кто?]

ЧКВ: Ну… Любера — это же [нрзб. — 01:34:20] всегда было, пункт — любера, а там были не только любера. Тогда и Набережные Челны приезжали в Москву бить всем там морду, ну вот, и Казань приезжала, из Казани приезжали ребята накачанные, вот, бить всем морду. Люберцы — просто самое ближнее. А так приезжали все кому не лень! [Смеётся.] Есть, значит, такая легенда, что любера решили поехать в Питер, значит, патлатых, значит, мочить патлатых. Вот, все сели в один поезд, приехали, а все патлатые, значит, все неформальные, все неформалы собрались, пришли на перрон и просто их не выпустили из поезда, и они там назад и уехали. Вот, такая легенда есть. Никто этого не видел, но легенда существует.

[Cмеются.]

[Но вообще это действительно было стрёмно — тусоваться так, потому что могли морду набить?]

ЧКВ: Да, конечно! Да-да. Нет, морду били, это было просто… Я вот очень хорошо помню этих самых, это такой признак совершенно, как, как узнать возраст человека: идёт человек, и у него волосы длинные заправлены в куртку.

[Cмеются.]

ЧКВ: Это вот… чётко просто человек оттуда…

БОВ: Тех времён, первой генерации.

ЧКВ: Да, да.

[То есть это чтобы…]

ЧКВ: Ну да, чтобы не «запалить хаер», да.

БОВ: Нет, ну что самое интересное, так же и священники ходили в этих, в [19]70-е — [19]80-е годы по Москве. Да, и причём понятно, что у него ряса из-под пальто торчит всё равно, а волосы-то заправлены под воротник.

ЧКВ: Да, да.

БОВ: То есть это как бы… Я уж не знаю, чего попы боялись…

ЧКВ: Не, ну вообще аналогия хиппов с попами — это стимул. Да, как бы она была такая очень прямая. Вот, ну, это не для интервью, тусовался… и с нами тусовался некто Кирилл Фролов.

[Так, не для интервью, ладно. Так, я выключаю?]

ЧКВ: Нет, ну ладно, можно записать, ничего страшного. Просто это самое…

[Нет, некоего Кирилла Фролова я тоже видела глазами.]

ЧКВ: Это был как бы наш ближайший приятель, там у Стёпы, у них было даже тайное, значит, тайное общество любителей Серебряного века, значит, они собирались у него дома читать стихи. Ну, конечно, всё это было повод попить вино и покадриться, вот, но там, значит, Кирилл Фролов, Сева — такой-то кружок был.

[Фрагмент был удален из интервью по просьбе рассказчика.]

Как он там на Арбате пел «Этот поезд в говне».

[Что?]

ЧКВ: Ну передразнивал БГ «Этот поезд в огне» — как бы всем уже эта песня здесь была [то есть надоела], и он передразнивал «Этот поезд в говне».

[Смеются.]

ЧКВ: При этом, он уже ездил в Оптину Пустынь к тому времени, вот, уже он как бы встал на эту стезю, вот. Очень смешно было так, да. И вот он… эти иерархии, значит, так идут, он со мной быстренько, всё это неформальное прошлое обсудить… не запалиться, пройти дальше. [Cмеётся.]

[А вот, кстати, по поводу всяческой неформальной Москвы, были же практики, когда устраивались какие-то квартирные выставки, концерты-квартирники, вот всё это можете вспомнить?]

ЧКВ: Да, да, квартирники были, да. А… Ну были всякие… Я помню, какая-то была выставка, она была не квартирник, а кто-то какой-то… Чёрт знает, какой-то клуб, ещё чего там…

[Звонок телефона, пауза.]

[Про квартирники вы начинали.]

ЧКВ: Ну да, квартирники. Я помню, был какой-то… на Тверской был у приятеля там такой спонтанный. Были какие-то места, отыскивали где-то в районе Маяковки, было чего-то вроде молодёжного клуба, такой при… ну да, ну, Дом культуры там какая-то женщина, вот, она там приветствовала молодёжь, и у неё там проводили квартирники. Ну не квартирники, а концерты там всякие.

[На Маяковке? Это у Светланы Соломоновны [Левитиной] что ли?]

ЧКВ: Наверное.

[Ну, «ДФ», «Движение Ф» называлось?]

ЧКВ: Да, точно, «Движение Ф», да, точно, во. Вот. Какие ещё были… На каком-то я квартирнике ещё был… Ну и был, я был на каком-то… [Вспоминает.] «Крематорий». На квартирнике «Крематория». Вот. Убей бог, не помню, где это было, когда это было…

[Ну просто я имею в виду, что были ли какие-то тусовочные места, вот, центры притяжения.]

ЧКВ: Центры притяжения?

[Культурной жизни.]

ЧКВ: А, квартиры, чтобы какие-то люди там… Ну… Не помню я уже. Кто-то в квартиру пускал постоянно.

[То есть в основном вы сидели вот там…]

ЧКВ: Не, ну вот всякие сквоты, там, да, вот это… народ там как-то пытался занимать… Но это в основном… там на Аэропорте где-то был какой-то сквот какой-то был.

[На Аэропорте?]

ЧКВ: Да, в районе Аэропорта.

[Это где это?]

ЧКВ: Ну вот хоть тресни — не помню. Я помню, там у меня был приятель Рыба, и у него была какая-то пассия. Томка. Из Томска. Томка. Вот, а был сквот рядом с нашим… [Вспоминает, щелкая пальцами.] с Петров… с нашим Турчаниновым, как эта улица…

[На Остоженке].

ЧКВ: На Остоженке, да, был сквот.

[Ну это же попозже уже?]

ЧКВ: И там была страшная история c Яном Смертником, знаете?

[Знаем.]

ЧКВ: Вот. Собственно говоря, да, там… Я уже тоже как бы отошёл…

[А на, это самое, на Булгаковской, тусовались там?]

ЧКВ: А, на Булгаковской… Ну нет особенно, я уже всё это забросил, это всё прошло. Вместе с Гоголями растворилось потихоньку, с Арбатом.

БОВ: Некоторые мои младшие коллеги ещё тусовались на могиле Высоцкого, поклонники ночевали там.

[А какие это были годы?]

БОВ: Ну это в районе уже… Когда у нас Владимир Семёнович, в [19]80 году ушёл? Да? Значит, где-то, ну, начало [19]80-х, почти сразу. Вот, и прям тоже такими компаниями — не те, которые рядом там жили, да, с Ваганьковским, а просто вот ездили специально туда и там бдения устраивали. С гитарами и без.

[И что вот?..]

БОВ: Ничего, такая форма была коммуникации. Там, не знаю, и песни его, и просто на гитаре бренчали, и что-то такое разговаривали там. Курили, может, там поминали. Рюмку пили. Но это что-то такое смесь была детского, такого вот подросткового и уже… там, наверное, всё-таки какие-то были постарше люди, которые ими руководили… Потом это тоже ушло, перестали как-то там, по-моему. Сейчас уже не… где-то там к концу 90-х, по-моему, к концу [19]90-х это было уже… Этого не осталось явления. Сначала — вот именно эти, такие вот старшие подростки и молодые, «молодая молодёжь» там, вот, устраивала такое.

Слухи о самоубийствах у моста в районе площади Трёх вокзалов, о том, что кому-то зажало ногу в стрелку. Имитация самоубийства на крыше дома на Путейском тупике (01:44:43—01:50:12)

БОВ: Как-то считалось вот, что вот это место, где, как его, тупик вот этот, Х-х-х… как его, Хомутовский. И вот вообще, там же очень крутые эти склоны у… и внизу проходит железная дорога. То там, если человек решил расстаться с жизнью, чаще всего, скорее всего, бросались оттуда…

ЧКВ: Я вот ни разу не слыхал…

БОВ: И специально даже с разных концов Москвы даже приезжали, ну как бы вот такая вот идея, что это такое место, где однозначно тебя это самое. Если уж наверняка хочешь. И что прямо даже… Ну это, опять же, Журавлёв рассказывал, что там прямо у трупы находили. Вот утром идёт специальный обходчик, эти трупы собирает. Ну, потому что, в общем, часто там, довольно много, часто было вот таких вот случаев.

ЧКВ: Там эти мосты были, и у них сетки такие большие, чтобы никто там не выпал случайно.

БОВ: Нет, или, может быть, можно, значит, как, сценарий ещё такой, что просто вот человек где-то там спускался и шёл просто гулять по этим путям. Ну и, соответственно, на него наезжала электричка.

ЧКВ: Вообще это маловероятно, потому что все электрички там идут уже очень медленно. Очень медленно. То есть…

БОВ: То есть они не несутся так?

ЧКВ: Да. Там уже… Где надо? Где она из-за поворота выходит, и желательно на большой скорости. Это уже где-то в районе Царицыно, там в лучшем случае.

БОВ: Вот это когда выдают желаемое за действительное!

ЧКВ: Да. Ой, там вы не поверите, еле-еле прутся уже. Еле-еле. Там сплошные стрелки, они боятся вылететь с этих стрелок… И ещё там говорят: «Подожди, мы сейчас переведём…» Вот и всё. Нет, история, что там зажало ногу в стрелке — да, это вот, да, вот это вот…

[Ну то есть это было или это легенды такие ходили?]

ЧКВ: Нет. Никто ж не видел вживую. А вот легенда, что «не ходите здесь». Ну это нас все путейские пугали так всех наших мальчишек: «Нога в стрелку попадёт — и никто тебя не вытащит, задавит тебя к чёртовой бабушке поезд, не остановится».

[А кстати, такие практики, что, типа, ну вот стоять, поезд на тебя идёт, и ты отпрыгиваешь, было такое вот?]

ЧКВ: Вы знаете, что было. Там где-то в Путейском тупике дом сталинский, там… А крыша, она идёт вот так… [Показывает.] Вот.

[В смысле, под углом?]

ЧКВ: Да, под углом, да. Она идёт под углом, вот, потом у неё резкий небольшой обрыв, буквально там, ну, в метр. Даже, может быть, меньше метра. И вот такой козырёк, достаточно большой, то есть метр-два, под этот козырёк ещё было место. Ну вот, и что делали. Шли на крышу, кто не знал… С тем, кто не знал. И один, значит, шутник бежал в сторону крыши и с неё сигал: «До свидания! Прощайте!» там, и приседал.

[Смеются.]

ЧКВ: У всех там, конечно же, кровавые слёзы, шок… А он там сидит, сволочь, ржёт.

[Cмеются.]

БОВ: Ужас какой. Страсти.

ЧКВ: Вообще ужас, конечно. Я маме не устаю говорить: «Мама, как мне стыдно вообще!» Ужас.

[Смеются.]

ЧКВ: Особенно у меня уже когда начал расти свой балбес, и начинает сердце трепыхаться из-за того, что он там творит. Господи! Всё только начинается, это только 10 лет ещё. Ужас какой-то…

[Смеются.]

ЧКВ: Дальше — только хуже. Ну время, конечно, было страшное. Ну сейчас тоже не лучше. Петька в школе с кем-то подрался и потянул ногу. Ну, ерунда. Растяжение какое-то — и всё. А они, значит, звонят там: «Кирилл Валентинович, надо ехать в травмпункт, проверить Петю, значит, подрались, он растянул ногу…» Ну ладно, поехали. В травмпункте просветили, всё нормально там, растяжение, ребёнка отдали, говорят: «Идите в милицию». В полицию. «Зачем?» — «Не пойдёте — они сами к вам придут». Ну вот, и я, конечно, никуда не пошёл, звонит тётка из милиции, говорит, приходите, написать надо. Прихожу, думаю — сейчас по любому поводу, вот, надо писать отказные, что от расследования отказываюсь, тыры-пыры, всё по неосторожности, в общем, всё какую-то муть. Ну, неважно. Эта тётка, майор милиции сидит, передо мной сидит в белой рубашке со звёздами. Вот, я это всё пишу, а мы в таком большом кабинете, вот, и входит в этот кабинет тоже какой-то опер, говорит там: «Марина Валентиновна! Тут этот наш местный псих пришёл». Говорит: «Ну, наркопритон, малолеток разогнал, пришёл сознаться. Сознаваться. Чего с ним делать?» Значит, наркопритон малолеток. «Ой, да у нас их много, мы просто со всеми не справляемся, но мы о них знаем». У нас их много! [Хлопает в ладоши.] Успокоила.

Чеботарев Кирилл Валентинович (1976). Москва

Личные данные (00:00:00—00:01:40)

Детские маршруты. Железная дорога. Хомутовский переулок. Путейский тупик, ж/д линии («Шпаресса») (00:10:50—00:16:59)

Пожар в церкви Вознесения. По слухам, подожгли хозяева фабрики, которая там находилась. Пожар в МИХМ. Пожар на Физкульте (дети взрывали бочку) (00:48:50—00:51:48)

Елоховская церковь: в праздники все перекрывалось. Ходила няня. Няня была из деревни, спала дома на сундуке (00:51:49—00:53:49)

Встреча дембеля: дня три в форме, все гудели. Пивной подвал на Карла-Марла (00:53:49—00:55:01)

Памятник на Электрозаводской (рабочий). «Мужик в пиджаке» — памятник Лермонтову. Сад Баумана, скульптуры (01:03:08—01:06:52)

Перестрелка у кафе «Дагмос». Захоронения домашних животных (у ж/д линии, на Богородском) (01:23:03—01:28:29)