Неклюдов Сергей Юрьевич (1941). Москва. Часть 3

Раздельное обучение

Я рассказывал в прошлый раз про раздельное, раздельное обучение, и что произошло, когда это раздельное обучение закончилось, и как с этим были связаны, ну, всякие обстоятельства жизни в этом самом вот, в… детском мире, где вот мальчики и девочки были разделены самым категорическим образом, практически не соприкасались, ну, кроме как в семейных обстоятельствах, это если у кого сестра, скажем, была или, наоборот, у кого брат там и так далее. Через брата и сестру происходило какое-то отноше… какие-то вот контакты, взаимоотношения, ну вот. У меня не было сестры, в моей семье я был один. И я, ну, или соседи по квартире по коммунальной. Но мне как-то так… я не помню соседей, там, либо еще в Переделкине или уже… Всегда все девушки, все были всегда старше, причем старше, ну, по тем временам казалось там сильно старше. На самом деле лет на 5–6, но это довольно прилично вот в таком возрасте, понимаете, то есть другой возрастной категории.

[Там же два года и один год…]

Выбор школы, школа № 61 в 1948-м году, оригиналы-преподаватели

Два года, один год, да-да, это всё имело значение, да. Так что мир был очень сильно в этом плане разделен. И жили мы до определенного времени, значит, до 55-го года, значит, соответственно, в 55-м году мне было 14 лет, соответственно, вот, мы жили в таком сугубо однополом мире. И я вот в прошлый раз говорил, что это очень было, нравы там были жуткие в школе, похожие на «Очерки бурсы». Это еще была плохая школа, вот так скажем. Плохая — это вот в категориях того времени. Она считалась плохой, вот на плохом счету была, на самом деле может она была не столь уж плоха, по нынешним-то временам очень ничего.

[Считалась плохой — это что значит? Это мама говорила, что она считалась плохой? Или вот какое-то такое общее мнение?]

Знаете, когда меня записывали в школу, я это помню хорошо вот, мы жили в Кривоарбатском переулке в это время вот в этом самом огромном доме, в котором сейчас находятся Союз театральных деятелей, там, какое-то время министерство было там и так далее, вот. А в то время это был просто чисто жилой дом. Он выходит одним боком в… в Кривоарбатский переулок, занимает целый квартал и вторым боком — в Калошин переулок, там на другую сторону. Вот, и он был вот… шестиэтажный с огромными потолками, высоченными потолками, с шикарной лестницей с, в общем, резными перилами, там, и так далее. И с большими коммунальными квартирами, вот у нас, так сказать, тоже квартира была такая очень большая, да. Ну я об этом рассказывал. И, значит, вот рядом со мной в поле зрения было три школы. Ну как в поле зрения — туда, куда семилетний ребенок может дойти своими ногами без особенного риска. Ну риск был в переходе переулков только, вот, небольших улиц. Я в конечном счете однажды ухитрился попасть под мотоцикл, ну это, так сказать, так, это было несколько уже позже. И вот, значит, это, ближайшая школа была вот эта самая 61-ая с немецким языком. И что было, значит, вот, то, что она была ниже классом, она была семилетка в этот момент. В это время школы были, разделялись на три ступени — четырехлетка, четырехклассное образование, начальное, семилетка, значит, ну, как бы вторая ступень, там, и десятилетка — это полное среднее образование. Очень многие люди кончали только семь классов и шли дальше в ремесленные училища, техникумы там и так далее, вот, в средние технические, средние ремесленные и так далее какие-то учебные заведения. Очень многие, это была вполне заурядная вещь такая, вот. А, значит, это была школа, она была с немецким языком. Школа с немецким языком, почему-то вот именно с немецким, то ли наша, то ли вообще все, потому что все было довольно стандартизовано. Я думаю, что это вообще все, язык начинался с 3-го класса, а не с 5-го как в других школах. Английский начинался с 5-го, скажем, например. Школ с немецким языком было довольно много, надо сказать, это наследие еще предшествующего периода, военного времени, когда главный язык, так сказать, так — язык врага, это был немецкий, естественно, и так далее. Вот. Другая школа, которая считалась хорошей, причем одной из лучших, как вот репутация плюс к тому что и у нее там были, там, я не знаю, ну, во-первых, она была десятилетка, она была с английским языком, там, и так далее. Она была в Староконюшенном переулке, ну, где Канадское посольство, скажем так, вот в том примерно районе. Где теперь Канадское посольство, тогда там этого не было ничего. Вот, и до нее было подальше немножко. И меня туда не приняли, главным образом потому, что когда мать туда со мной пришла, у них не было мест уже. В принципе, так сказать… И была еще одна школа, которая еще дальше была, уже почти около Гоголевского бульвара. Когда мы впоследствии переехали ближе к Гоголевскому бульвару, она была у меня просто в соседнем переулке. В ней было бы всё хорошо, но нее был европейский язык испанский. Вы знаете, тогда было несколько таких экспериментов, когда в качестве европейского языка вводили испанский. Были испанские школы, их было не так мало. Это, значит, считайте это ведь 48-й год. А начиная вот, где-то такое позже… ну, это сильно позже, видимо. Да и не сильно, стали школы с китайским языком. Я встречался с этими несчастными, которые выходили из школы с китайским языком, естественно, никакого китайского они толком не знали, выучить в школе китайский язык вряд ли вообще возможно. Но европейского они не знали тоже, поэтому они не имели возможности поступать в высшие учебные заведения, так сказать, ну, как вот нужно было почти во все учебные заведения надо было сдать европейский язык какой-то вот, английский, немецкий или французский. Испанский, кажется, уже стали принимать, но подозреваю, что не везде все-таки. Испанский язык мать напугал, и она меня, значит, поэтому отдала в эту 61-ую семилетку. И она, надо сказать, она стала десятилеткой через год или через два, так что в общем у меня все-таки, я успел ее закончить, после чего ее расформировали. Ну вот, значит. А в… так это было вполне обычная московская школа на обычной московской улице с обычными московскими нравами и с обычными московскими детьми. И с довольно обычными преподавателями, как я сейчас вспоминаю, очень неплохими на самом деле, поскольку была какая-то еще наработанная квалификация, там восходящая еще к дореволюционным временам. Там наш, там, учитель такой вот самый квалифицированный, впоследствии уже в старших классах наш классный руководитель, Александр Фёдорович Строганов, он был историк, он был, едва ли не успел еще попреподавать в гимназии, едва ли не. Ну, хотя я не уверен в этом, так что-то не соображу. Но во всяком случае это была такая… конечно, муштра в большой степени. Но качество школы в общем определялось, может быть, даже не столько уровнем образования, потому что образование было разное, это очень зависело от состава учителей, даже просто от конкретного учителя. Это… проблема была в большой степени в дисциплине, конечно. Что у нас творилось на уроках — это знаете, так сказать, как говорится, там, можно вообще рассказывать в отдельном месте.

[А что творилось? Маленькое предуведомление, вот вы говорите, была обычная московская школа с обычными московскими учителями с обычными московскими учениками. Но по всей видимости за этим скрывается тоже что-то, да. То есть вот что вкладывается в это понятие «обычное»? Я понимаю, что это очень трудно эксплицировать в принципе. И даже примерно понимаю, что такое «обычная московская школа». Все-таки это конец 40-х.]

Да, это конец 40-х годов. Это… дети, воспитанные в семьях без отцов, как правило, в большом количестве, но необязательно. Это дети, воспитанные в очень мрачное время, в… в общем, в это время как раз шёл такой вал антисемитизма, которого было много в школах. На детях это проявлялось невероятно сильно, ну, они это же приносили из семей, естественно. Это самое, так сказать, время вот самое «махровое», вот. После космополитизма. Я помню, в это время, там скажем, например, там, карикатуры в «Крокодиле» соответствующие, там. Ну, это чуть позже, «дело врачей». Вот, какое-то, значит, там страшное зловещее, злодей с серым лицом, с которого срывают благостную маску, там, в белом халате, с каким-то там шприцем, наполненным ядом. Ну вот такого, так сказать, типа. И карикатуры на каких-то там, значит, подозрительно курчавых и горбоносых, так сказать, там, людей, там, разного рода. Вот так что это, так сказать, так, этого хватало. Было много, ну, как сказать, ну такого вот вполне обычного уличного хулиганства, так сказать. Скажем, там, с драками, с издевательствами в общем старших над младшими, сильных над слабыми, компании над одиночками, вот, самого разного, подчас достаточно грязного свойства, там, скажем. Естественно, мужская школа в этом смысле была хуже женской. Кажется, женские были сильно спокойнее, ну, естественно, это в общем понятно. Вот. С учителями, там, ну, как-то я не знаю, вот это умение — таинственная для меня вещь — умение держать дисциплину. У нас была одна математичка, как говорится, строгая, она никогда голоса даже не повышала, но у нее была идеальная тишина в классе, и никто там не смел вообще, говорят, пикнуть. Это вот мы были в самом среднем, самом мерзком возрасте, где-то такое, когда нам было лет по 12, самый ужасный возраст вообще такой, как я понимаю, для этого самого. Потому что пока маленький совсем, это еще легче, а когда старшие — уже легче. А вот есть эти подростки, так сказать, вот этого переходного периода, это кошмар, конечно. И вот эта наша Анна Михайловна, она как-то так…

[Анна Михайловна, а фамилия? Не помните?]

Фамилия у нее была типа Сахно, украинская фамилия, я не помню, я не очень уверен. По-моему, так. Она была, ну как бы сказать, ну, трудно сказать, там, хороший учитель в школе. Вот хороший, вот чем хороший? Держала дисциплину, сообщала нужное, это самое, количество знаний, требовала, там, выполнения всего этого. Ну было много там, ведь у нас в советской школе, там преподавание математики было поставлено очень недурно. И мы выходили там со знаниями такими, которые в общем, там, кажется, ни в европейских, ни в американских школах, вообще говоря, там и близко не стояли вот в этом смысле. Другой вопрос, что это вроде было совсем не… как-то необязательно что ли вот так, потому что для гуманитариев, для тех, кто шёл, не шёл по этой линии, это было… Вот, понимаете, так вот. Да, и при этом я говорю, что это для меня тайна до сих пор. Я никогда не преподавал в школе, мне поэтому трудно судить, и там современную школу я… я даже старался там у детей своих не бывать в школе, поскольку там, разок сходив, я как-то не захотел больше, вот, я терял самообладание. Хотя когда Маша еще училась, еще ничего было, еще так сказать так, скажем. А Катя — это уже, это уже, уже начался распад, который, кажется, дальше продолжался чем дальше, тем больше, чем дальше, тем больше, там, и так далее.

[звонит телефон]

С самого 1-го класса. С 1-го по 10-й. Вот. Так вот, значит, да.

[Про атмосферу вы говорили в классе, что…]

Да-да, да-да. А был у нас учитель, скажем, видимо, пришедший с фронта, он преподавал физику, но где-то он преподавал и математику, в нашем классе он преподавал физику. Но он был человек невоздержанный, и гонялся там за кем-то, кто, так сказать, там, как-то… кто-то удирающий от него, он ходил в гимнастерке, по-моему, он чуть не ремень срывал с себя, так сказать, там, за этим самым, утрачивая явно контроль над собой. Но можно было утратить, вообще чего там вытворяли дети.

[А клички вы давали учителям?]

Что?

[Клички вы давали учителям?]

Ну разумеется, конечно. Разумее… В основном, там ничего особенно интересного. Как правило, это были клички, там, сокращенные имена, фамилии мы обычно не знали у учителей. Ну как вот они там были, так сказать, какая Нина Ивановна — «Нинушка» там, ну такого типа, вот это… Нины Ивановны не было, кажется.

[А между собой в классе?]

Да, были. Чаще по фамилиям, но иногда и по каким-то внешним признакам, там, иногда, там, иногда от фамилии это отходило довольно далеко, там, типа того, что у нас был мальчик, так сказать, по фамилии Банк, его звали «Банан». Ну к тому надо добавить, что реального банана мы в глаза никогда не видели, это сильно позже появилось в России, так сказать, там никаких бананов, разве что на картинках. Вот, так что вот так вот. Попадались довольно оригинальные люди. Я помню, как у нас был, преподавал некий Пётр Ефимыч, фамилии которого я не помню, который преподавал физику и был большой оригинал. Мы подозревали, что он человек пьющий, ну, может быть, и безосновательно на самом деле, это что-то… Хотя дети наблюдательны, особенно за личными отношениями преподавателей, это, конечно, там, было в сфере некоторых сплетен, легенд, анекдотов, там, и так далее. Приписывались какие-то там отдельные лирические отношения, может быть, и реально существовавшие между какими-то относительно молодыми или действительно молодыми учителями, там, и так далее. Вот, значит, а этот Пётр Ефимыч он вообще преподавал в вузе, по каким-то причинам был из этого вуза как-то так сказать… говорили, за пьянку, может и врали. Он был довольно забавен, так сказать, по поведению, там, неряшливо как-то одетый, незастегнутый, там, не на все пуговицы, не всегда, не там, где нужно. С него сваливались штаны, которые он, значит, поправлял таким движением, значит это самое, локтями. Рассказывал он очень интересно, вот он действительно сделал этот предмет интересным. И у него была еще такая, было еще такое свойство, то, что он выставлял, он за урок мог выставить, там, несколько оценок одному ученику. Он говорил: тебе за знания, говорит, тройка, значит, за поведение, там, кол, за сообразительность, там, четыре, там еще, и так всё упихивал в этот самый, в одну клеточку журнала, так сказать [улыбается], таким примерно образом. Он не очень долго у нас задержался, надо сказать, я каким-то интересом и какими-то элементарными пониманиями в общем обязан ему. Ну вот хороший был историк, это позднее, в старших уже классах, Александр Фёдорович, вот, действительно хороший. Хорошая была «историчка», старая большевичка была, как звали ее не помню, она вот древний мир нам преподавала очень хорошо, очень хорошо, вот, обстоятельно. Я помню, как мы, там все, так сказать, там, генеалогия богов, героев, там, и так далее. Она очень любила этот гомеровский эпос, там, это всё свете, античную мифологию. Ну, видимо, в пределах Куна более-менее, но в общем все-таки там было здорово. Помню, как мы рисовали всё это в тетрадках, так сказать, разноцвет… раскрашивали в общем, так было всё…

Ликвидация раздельного обучения, 1955-й год

Да, так вот, и вот значит к 7-му классу, значит, произошло событие. Я рассказывал, значит, что нам ввели форму для мальчиков, которой раньше не было, вот, и к нам подселили девиц, которых взяли из соседней школы, а порцию мальчишек, ну, половина школы ушла в женскую школу, ну, те, кто учились дальше, а половину девочек перевели к нам. Я говорил о том, что, значит, там, школы прибегали к немудреной хитрости, стараясь, там, сдобрив одним отличником или одной отличницей, сдать плохих учеников в школу, а хороших оставить у себя. Ну более-менее, так сказать, так старались, хотя это, в общем… Хотя, кажется, на самом деле играло роль и то, просто кто где живет. Потому что наши девчонки, вот которые к нам перешли, они действительно жили по нашу сторону Арбата. А школа, в которую они перешли, впоследствии это стала очень известная французская спецшкола, там около вот, на пята… это может и сейчас так, таковой она является. Это вот там такой круглый скверик такой есть на Арбате в переулках церковушка, в которой тогда располагался какой-то, какое-то заведение типа «Союзмультфильма», или что-то, в общем, что-то связанное с кино, по-моему, с мультипликацией. По-моему, с мультипликацией. Ну полуразрушенная такая церковь, сейчас, наверное, они ее восстановили, я не помню уже. Вот, и там еще на этой площади сейчас выходит не монгольское посольство, а, кажется, представительство или что-то в этом роде. Вот, значит, да. И вот там была женская школа. И наши, собственно говоря, девочки, которых к нам перевели, они действительно учились по нашу сторону Арбата, а не по ту. Так что это было может быть, там было на самом деле гео…

[Территориальный принцип.]

Территориально более разумно. Вот, ну я помню хорошо, как мы пришли, значит, вот в этот 7-ой класс, это 1955-й, начало 1955-го года, и мы, значит, обнаружили, значит, стайку этих самых испуганно жавшихся по углам этих самых девушек, которые, конечно, были напуганы куда больше нас. И я помню, как, значит, там сказали: «Садитесь». И мы расселись. И значит, вот один ряд у окна заняли парни, значит, там, ну как на привычные места, было четыре ряда. Девочек было меньше. Девочки заняли плотно ряд у стены противоположной. А один ряд в середине остался пустым вообще, никто не решался садиться. И как-то вот некоторое, некоторое отчуждение оно было, оно продолжалось какое-то время, впрочем, очень недолго, на самом деле быстро довольно свыклись. Это очень содействовало, в общем, в конечном счете, очень содействовало такому, как сказать… смягчению нравов, в общем, такому… как-то так сказать… ублаготворению такому в общем обстановки в школе. Школа стала приличной, и надо сказать, что вот с этого момента я не то что полюбил школу, я никогда ее особенно не любил, но как-то стало мне в ней нормально. До этого это было кошмар, просто кошмар. А дальше начались уже, так сказать вот, отдельные отношения и составление, какие-то там другие отношения в классе, которые уже… Ну и потом мы все-таки росли, уже были там постарше, когда уже переставали играть роль исключительно физические данные, то есть кто сильнее и с кулаками, тот, так сказать, собственно говоря, и лидер. Ну тоже не вполне и не всегда, но все-таки.

[Сергей Юрьевич, а общаться с девочками не считалось зазорным?]

Нет, абсолютно нет, абсолютно нет. Понимаете, нам было, нам было по 14–15 лет, даже 16. Мы уже были все-таки довольно большие в это время. И как бы так сказать, и уже такой кавалерский час, так сказать, вполне так сказать там это… Нет-нет, этого не было. Нет, были, понимаете, развитие как мальчишек, так и девчонок было очень различным. Девочки, естественно, нас обгоняли в развитии, что нормально, так и должно быть в этом возрасте. Но вообще понимаете, мы воспитывались в очень строгих в этом смысле нравах, и там так, чтобы какие вольности особенно-то не позволялись. Так, максимум то, что отношения стали, когда вот первая скованность прошла, просто к девчонкам стали относиться ну как к таким приятельницам по школе, там. Естественно, дергали за\ косы, естественно, все как положено. Ну время менялось, 56-й год был на носу и так далее, вообще менялось в разных отношениях.

Школьная программа: что читали в школе 1948–1955 годов, домашнее чтение

[Сергей Юрьевич, а школьная программа, да, в общем, известные всем нам эти переделки, там «Ромео и Джульетта» школьные, да, например, ну я не знаю, та же былина «Садко», помните: «В каюте класса третьего Садко богатый гость»…]

Вы знаете, вот что я помню. Во-первых, я учился в то время, когда в школе ни в каком виде и ни в каком качестве не преподавалась никакая зарубежная литература, ее просто не было вообще как факт, ничего похожего. Напомню, я учился, я начинал учиться в 48-м году. И основная часть моего, так сказать, так сказать вот этого вот этого времени, она пришлась на время борьбы с космополитизмом, понятным образом, какие там зарубежные литературы. Они вообще признавались несуществующими в каком-то смысле [улыбается]. Это, как говорится, для больших…

[Немецкий язык?]

А?

[И при этом немецкий язык?]

Немецкий язык. Ну, во всех школах был иностранный язык, какой-нибудь иностранный язык был. Ну потом, понимаете, немецкий язык, там ведь, как сказать, и в это время, и потом было, с одной стороны… Ведь никто не снимал лозунга пролетарского интернационализма, он никуда не девался, он был. И мы были, так сказать, за мир между народами и за счастье всех народов и так далее, это все равно было. Очень агрессивно, очень, так сказать, воинственно, но это было. Это раз. Во-вторых, в это время советизированные было пол-Европы, понимаете. В это время на наших, так сказать, там, соответственно, последствия войны, когда у нас было, помимо того, что к нам отошло по пакту Молотова-Риббентропа, то есть западная часть, там часть и Польши, и прибалтийские республики, там, отхваченный кусок Финляндии, там, вот который у нас так и остался и так далее. Помимо этого, значит, были так называемые народно-демократические республики, пока еще к этому времени, ну, до 49-го года, Китая еще не было, Китай еще воевал в это время, еще Мао Цзэдун не победил. Вот, была Монголия, но это отдельная история, а вот на западе были, значит, соответственно, Польша, Чехословакия, Венгрия, ГДР, Румыния, Албания и уже не Югославия, потому что к этому времени Сталин с Тито разругался вдрызг, и Югославия была чуть ли не худшим врагом, чем всякие империалисты, там, какие угодно. Значит, соответственно, вот эти самые страны. В этих странах говорили на других языках, естественным образом. Нет, ездить туда все равно было нельзя. Это совершенно, страна была закрыта даже в том направлении везде. Но наличие вот этого, какого-то, так сказать, такого условного «советского Запада», так сказать, оно… это было. Не было же, ну как сказать, там, перестали в это время, по-моему, уже совсем перестали говорить о мировой революции перманентной, там, и так далее. Но сказать, чтобы эта идея была полностью как-то, так сказать, от нее отказались, я не думаю. По-моему, все-таки нет. Потому что идея… вот… тотального, глобального, глобальной победы социалистического строя и коммунистической идеологии, оно предполагалось в скором будущем, вообще говоря. Ну в силу чего там поддерживались все, там, национальные движения, включая террористические и всякие, всех мастей, там, и так далее. В Африке, Латинской Америке и Азии, там, и так далее. Где, так сказать, спонсировались и поддерживались и, так сказать, всячески, там, наши, там, всякие коммунистические. и левые, и некоторые националистические партии. Вот одной из кузниц такого рода вещей было как раз заведение, в котором сейчас находится РГГУ, высшая партийная школа, где в общем, так сказать… Ну, я не знаю, какой ее статус был в это время, потому что она, так сказать, там, когда, собственно, она точно возникла-то, я… Нет, как заведение она появилась раньше, конечно, но я не знаю ее истории. Вот, но это была как раз ровным счетом, где получали идеологическую, подозреваю, не только идеологическую, подготовку вот, так сказать, борцы за мир во всем мире и так далее. Да, так что вот так вот. Соответственно, был образ этой самой, этих самых, ну, других культур и других стран. Как выражались по советской риторике это было, значит, там они были национальные по форме, социалистические по содержанию, такая формула была. Вообще у всех культур была национальная по форме, социалистическая по содержанию. И Советский Союз был многонационален и даже весьма. Он тоже был национальный по форме и социалистический по содержанию.

[Ну кроме древних, видимо, культур? [Древние культуры, ведь вы говорили, и преподавались хорошо учительницей.]

Ну древние культуры как-то шли отдельно, отдельным списком, скажем так вот. Ну, были же ведь там, я не знаю, там, ну это отдельный вопрос, он не стоял перед нами, что история СССР, курс, который мы проходили, там, начиная, там, с то ли с 7-го или с 8-го, не помню, класса, вот как регулярный, начинался с каменного века. То есть каменные, значит, так сказать, и дальше там государство Урарту и так далее. Ну, все что как-то попадало к территории СССР в тех границах того времени, там, то, значит, так. Вот, ну, акценты какие-то менялись, там, скажем, например, я помню, как… Учебники ведь, учебники вообще мы обзаводились новыми каждый год, хотя каких-то случаях можно было получить старый, по-моему, мы их покупали за очень дешевые какие-то деньги, маленькие. Или… а может быть, даже что-то и было и просто, так сказать, раздавалось или в библиотеке там оседало, в библиотеке школьной, вот. Я помню, как, значит, вот история XIX века, у меня был учебник мой, новый, вот только-только выпущенный, а, значит это самое, у моего приятеля [сообщает о дне рождения приятеля], так вот этот самый, у него был старый учебник, предшествующего года или за два года до этого. Я помню, я изумился, я помню, это одно из первых таких оруэлловских, так сказать, впечатлений у меня было, потому что я обнаружил, что Шамиль, который в моем учебнике был описан как агент американс… английского империализма, шпион и не знаю кто только вообще и так далее, в его учебнике был описан как борец за национальное освобождение и, в общем, хороший человек, так сказать, там, и так далее [смеется]. Ну вот там изменилась, так сказать, точка зрения, и, значит, учебник, соответственно, переписали. Такого было много на самом деле. Вот, так что вот так вот. Что касается там, ну, относительно, я сейчас уже в деталях не помню наши… школьные программы там, скажем, например, по математике и физи… Хотя в общем мог вспомнить на самом деле, это вколочено довольно крепко, как, в какой последовательности шли там у нас, там, так сказать, планиметрия, там, алгебра, геометрия.

[Таблицы Брадиса по математике были.]

Да-да-да, были, естественно, конечно, да. Тригонометрия и так далее, как физика там, в какой последовательности, химия там, органическая, неорганическая, органическая, там, и так далее. Вот дифференциальных и интегральных исчислений у нас не было действительно, это было, это шло уже только в вузе. Ну надо сказать, то, что было, с головой, вообще говоря, хватало. Вот, это так. А по гуманитарным предметам, собственно, начальная школа, она давала только какие-то, ну, чтения такие хрестоматийного типа, там, разного рода текстов, отрывком из текстов, там, и так далее, которая затем потом повторялось вот, так сказать, на средней ступени. А изучение вот истории русской, только русской, литературы, оно там начиналось, где-то такое, там, с какого-то, видимо, 7-го или 8-го класса. Вот там дальше шло систематически там. Ну, из древнерусской литературы, по-моему, что-то о «Слове о полку» было и, может быть, что-то о «Повести временных лет», но думаю, что чуть-чуть совсем, вообще этого всего было очень мало. В основном, мы, очень это было… очень немного, XVIII век, естественно, был Ломоносов, думаю, совсем чуть-чуть Державин, почти так сказать это самое, там еще разделялось — крупным шрифтом и мелким шрифтом. То, что было крупным шрифтом в учебнике, значит, надо было знать, а то, что мелким, можно было и не читать, для любознательных. Вот и дальше вот там Крылов, Пушкин и так далее. Не только не проходили, но даже не упоминался Достоевский, вообще, вот, ну, кто еще там из таких, так сказать, там?

[Ну, Толстой должен быть.]

Толстой был, естественно, там какие-то, что-то из рассказов.

[Чехов.]

Чехов, естественно, был.

[Гоголь?]

Гоголь был, да. Конечно, Гоголь был, да. Нет, Гоголь, Пушкин, Некрасов, Толстой, Тургенев, Гончаров в каком-то там объеме, «Обломова» мы проходили вполне, так сказать, нормально. Не было Достоевского вообще как такового. Ну, и целый ряд писателей более позднего времени, которых, так сказать, даже не упоминали: никакой там Кашин, Леонид Андреев и так далее. Это не фигурировало никак. Полностью практически, досадно, в наибольшей степени, конечно, наибольшее количество этих самых изъятий — это был ХХ век, конечно. И вот начало ХХ века. Оно было совершенно искорёжено. Я помню, что у меня был учебник мамин, не ее, она не училась по нему, а учила, она же преподавала в школе там какое-то время. Вот, у меня был учебник, он был сильно лучше довоенного времени, я помню, Полек и Тагер, авторов, как сейчас.

[Как?]

Полек и Тагер. Жалею, что он как-то не удержался у меня. И вот там хоть мелким шрифтом был описан символизм, там, акмеизм, че-то еще. У нас ничего этого не было. Там был Блок, у нас никакого Блока не было. У нас был Брюсов немножко. Ну тоже Брюсов, по-моему, в компартию вступил или что-то в этом роде, и, в общем, заслужил тем, вот и значит это самое. Да, это всё. При том, что даже в учебнике Полек и Тагер этот самый, там был, так сказать, там был, тот же самый символизм был подан в карикатуре, ну, достаточно и таком, так сказать, порицательном таком виде. Но хоть как-то, хоть какая-то информация. Мы к тому времени вообще между строк читать учили, научились, извлекать информацию даже из ругани, так сказать, так это все-таки было, конечно. Так что это была, вот, и уроки литературы, уж советской литературы, это сами можете себе представить. Ну как вот там, ну, ну, Горький, естественно, причем «Мать», едва ли не худшее его произведение, изучали в школе. Горький довольно интересный писатель. Мы изучали самые плохие его произведения — «Песня о Буревестнике», «Песня о Соколе», значит это самое, и роман «Мать». Ну вот если бы он ничего этого не писал, это было бы лучше, вообще говоря, для него, скажем. И там был Горький, был Маяковский, естественно, был, был… там, Твардовский, что-то вот, наверное, «Василий Тёркин», хотя я точно не уверен, вот, Исаковский, которого можно было бы и не изучать вообще совсем. По-моему, Симонов, Сурков, там, и так далее. Гладков, нет, Гладков, кажется, не было, это, кажется, уже в вузе. Вот у меня немножко путается. Павло Тычина, может и хороший поэт, но как мы там, че мы там могли, там, по русским переводам одно стихотворение, там же всё же, всё это так. Вот, так что о литературе ХХ века всё это было, конечно, совершенно ужасно, просто ужасно.

[И, соответственно, вот этих фольклорных переделок тоже не было?]

Нет, нет-нет, фольклора там было, по-моему, в начале где-то такое, по-моему, не на уровне даже, может быть, в начале перед древней русской литературой, то ли еще даже раньше того. У нас там, ну, какие-то пара былин, какие-то вроде бы в приложении, видимо, там, наверное, читали вот так, пожалуй, да. По-моему, весь фольклор к этому и сводился, ничего больше. Ну, наверное, какой-то очерк там на полстранички было и всё, так сказать. Это не считалось обязательным совершенно. Нет, был… Понимаете, был сильный упор на естественные дисциплины, на… технические, на математику, был большой упор, и это всё преподавалось неплохо. Единственное, что… Нет, разумеется, как с естествознанием, понятным образом, никакой генетики, там, близко не стояло. И там был возвеличен, там, Мичурин, там, и так далее, ну, в общем, вся вот эта вот история, Лысенко. Но даже несмотря на это, это всё-таки была какая-то рациональная дисциплина, так сказать, там, понимали, там, что такое, так сказать, там, вот… там, какие-то классификации видов, там, проходили анатомию, физиологию, там вообще в большом… Я думаю, что не нужно в большом на самом деле объеме, но, конечно, я не думаю, что сейчас в школах такое че-нибудь проходят в таком количестве, это вряд ли. Хотя, честно сказать, не знаю.

[Я не помню, то есть у нас всё… Ну нет, у нас был Мендель, конечно, само собой. Вот, а про происхождение видов, ну я бы сказал… систематику, но…]

У нас была основа дарвинизма, например, так сказать, такой предмет — основы дарвинизма. У нас уже сняли, к этому времени, когда я стал учиться, у нас сняли два предмета — логика и психология. Они вообще в принципе существовали раньше в школе, но, увы, это сняли, и это очень, конечно, неправильно. Особенно логика. Психология — бог с ней, так сказать, можно себе было представить, я думаю, что там просто психологии не осталось к этому времени. Логика-то вообще, там, правила построения суждений, как-то можно было бы, это было бы очень недурно. Вот, значит это самое. А так было вот, я говорю, были, значит, была и ботаника, и зоология, и анатомия, и физиология, и основы дарвинизма, и, там, много было. Я не говорю о том, что была еще и география — и экономическая, и физическая, и, так сказать, там, в больших объемах в силу чего я все-таки в карте себя чувствую довольно ничего так, скажем так вот. Ну, карты — это отдельная история. Как Юрий Евгеньевич [Юрий Евгеньевич Березкин] хорошо где-то написал, что вот мы, наше поколение, отличается от нынешнего тем, что мы в детстве читали «Дети капитана Гранта» и картой прослеживали, по карте их путь там и так далее. А нынешние дети читают Толкиена, значит, соответственно, вот у них в голове оседает это. Действительно так.

[Скорее теперь «Гарри Поттера», конечно.]

Сейчас «Гарри Поттера». Вопрос, так сказать… «Гарри Поттер» еще бедней в каком-то смысле, потому что, понимаете, Толкиен книжка все-таки, так сказать, такая многоплановая и… Другой вопрос, что ее установка совершенно противоположная по сравнению с Жюль-Верном, потому что у Жюль-Верна ориентирован в очень большой степени, «Дети капитана Гранта» — прекрасная книга, она ориентирована на просветительство, на географическое просветительство. И действительно от нее остается много чего в голове, там, понимаете, вот. У нас там, понимаете, было нормальное дело, когда вот я помню, когда я… Кровать там у меня стоит за шкафом, значит, на которой я сплю. И на стенке висит огромная географическая карта. Я много болел, у меня глаза, значит, всё время смотрят на них. Я вижу, там, так сказать, вот этот самый. И там мысленно, значит, так представляю себе, где эта Патагония, где они проходят, как они плывут, как они там… Ну, не только, конечно, с Жюль-Верном, там, так сказать такого.

[Действительно задумаешься, насколько круг чтения детский, да, влияет на традицию вешать карту над кроватью.]

В огромной степени. В огромной степени. Вообще вот эти вот первичные впечатления, которые закладывают, так сказать, такую вот основу, я думаю, что это… Вообще я помню, я у покойного Дубина спрашивал, есть ли какие-то исследования, ну вот как бы так сказать, влияние на культурный [нрзб. 0:42:34], так сказать, именно песочницы и вот этих первых чтений, так сказать, там вот первого цикла такового вот. Он сказал, что нет, ничего серьезного как-то вроде бы и нет на самом деле.

[Конечно, хорошее было бы исследование. Хорошее было бы исследование, если бы сделали.]

Нет, это очень, это очень важно. Почему, эта та проблема, почему никакой эмигрант до конца не может стать… сколько бы он ни знал, как бы он ни выучил язык, как бы он ни это самое, он не может компенсировать отсутствие общей песочницы и общих детских книг, понимаете? Это невозможно.

Детские игры, страна-игра

[Сергей Юрьевич, а вы не играли в выдуманные страны или что-то такое?]

Играли. Играли, играли, да. Игры — это вообще отдельная история. Ну это не школа. Нет, в школе была игра, и у меня даже сохранилась, по-моему, где-то такое, ну вот просто я говорю, что по моей нынешним нехватке времени и физическому, так сказать, дурному состоянию, у меня даже, просто найти это нужно, у меня сохранилась тетрадка. Где мы, так сказать, у нас была такая вот, такое вот, как бы ну государство с некоторым очень бюрократическим и административным устройством.

[Как Швамбрания?]

А? Ну как сказать. У нас был, я почему-то был прокурор, надо сказать, неприятно вспоминать, но так было вот, значит, в этом государстве. Был какой-то, кто-то там… там какая-то странная была, видимо, сложившаяся из каких-то, из какой-то литературы, кино, чего-нибудь еще, там, потому что один, там, парень был почему-то эрцгерцог, не знаю, почему, кто-то еще там. У нас была там какая-то переписка, приказы, че-то там и так далее, целое это самое. У меня сохранилась некоторая, так сказать, вот какая-то тетрадка, которая это, в которой это, так сказать, вот, всё присутствует, да. Ну, не всё естественно. Королева у нас была. Такая была у нас, значит, девочка, которая, там, ну, считалось, что в нее все влюблены, на самом деле не все и необязательно в нее, но тем не менее. Она была отличницей, она была такая, казалась такая совсем недоступная. И мы в общем как-то так сказать, ее там кто-то назначил королевой, не помню, то ли Женька, который звонил, то ли еще кто, не помню, кто. Ну вот, и она, значит, это самое, были какие-то придворные в общем. Она, я не уверен, что она про это знала, хотя, наверное, знала.

[Это была компания дворовая или это.?]

Это была школьная компания, классная, это был класс. Вот, это был класс, и не все принимали в этом участие, естественно. Там, ну, в структуре классных отношений были, так сказать, было, был довольно, так сказать, какая-то довольно большая и активная такая среда такая, ну, как бы вот основная, и была безразличная периферия, ну, там девочки-мальчики, которые ходили в школу, делали все, что им положено, но в лучшем случае они имели свою подругу или своего приятеля, но они не сливались с остальным этим самым и жили своей жизнью отдельной вот такой вот. А была какая-то такая более-менее кооперированная часть вот, я-то к ней принадлежал. Вот, и там было, значит, вот, там были свои, там, отношения, сложные, там, естественно, с которыми были еще очень, ну как бы скажем, очень обсуждаемые и очень такие, так сказать, были темами, там, разговоров бесконечных, там, потому что, значит, кто к кому как относится, главным образом. Это стрелки рисовались, кружки, стрелки и так далее, вот такого, так сказать, вот такого типа. Вот, это одна сторона. А другая — у меня, у нас была… мы у меня с моим приятелем не школьным, сыном маминой подруги, вот не очень давно скончавшимся, вот, братом Иры Емельяновой, моим таким близким другом по детству и, там, по… и вот по, ну, отрочеству, скажем так, скорее отрочеству, немножко юности. У нас была игра какая-то вот, это как бы сказать, это была игра, она была в такой, ну, как бы живой инсценировке. Ну, притом, что мы больше говорили, чем чего-либо делали, но тем не менее это была, был непрерывно разворачивающийся сюжет. Почему-то вот эти персонажи, которые у нас были, они были такие зооморфные. Они были, они были, вот кто-то представлял собой, там, я не знаю, там кто-то представлял собой собаку, кто-то крысу, кто-то тигра, кто-то кого-то еще. Но почему это так было сделано, я не знаю. Они тоже где-то нарисованы. Я еще там недурно лепил из пластилина, я их из пластилина делал, вот, и мы, значит… И вот там и карты были, и целые вот, ну, такая Швамбрания, скажем так, вот. Это действительно, это было. Причем этой игре, мы не могли никого в нее включить, вот мы с Митькой, мы только вдвоем. Попытка включить в нее не удавалась, один раз мы попробовали и больше не стали. Потому что вот мой приятель по школе, а это была уже компания, так сказать, там, выходящая за пределы школы, вот, он отнесся иронически к этой, так сказать, истории. Но дело даже не в этом. Дело в том, что он, этот вот, этот Саша, поэтом стал впоследствии и рано погиб, попав под электричку, такой Саша Тихомиров, он был повышено эмоционален. И он, для него вот, так сказать, он не мог в этой игре находиться в состоянии, ну, относительного все-таки отстранения такого, понимаете. Он настолько вживался в роль, что это было невыносимо, невозможно просто вот. Ну, поэт он был, поэт до мозга костей, так сказать, вот, я не могу сказать, хороший или плохой, но есть несколько очень неплохих стихотворений. Вот, но он, значит, это самое, трудно судить по друзьям, скажем. Ну, он профессиональный поэт был, член Союза писателей впоследствии, там, и так далее. Но он был тот человек, который ничем другим заниматься просто не мог. Это было его естественное проявление — это было писание стихов, ничего другого не писал. Вот, так что да, такая игра, такая игра была. До этого была у нас игра, тоже с другим парнем, но там это мы были еще совсем подростками, это мой приятель был, такой он был, Саша тоже, тоже он был не по… это было… Как мы познакомились? По даче. Они снимали дачу, а мы еще жили в этом вот, помните, я рассказывал, в стандартном доме. А они сняли где-то поблизости дачу, а там, а, значит, вот… мать моего этого, значит, будущего приятеля, вот, она была женой известного кинооператора Кармена, который, значит, они были уже в разводе, но тем не менее они продолжали поддерживать отношения. Роман Кармен был очень известный оператор, который снимал, там, испанские, там, в Испании, там, вот в это самое, во время войны в этой антифашистской, так сказать, там, 30-х, конце 30-х годов. Очень колоритный был человек и яркий, красивый такой, интересный, да. Вот, и Сашка, значит, его сын, с которым мы очень дружили, там, какое-то время. Я помню, как мы с ним познакомились — мы с ним подрались, с этого началось. И я, будучи не богатырем, не силачом, и очень недрачливым, а он был занозистый мальчик такой, вот, как сказать, и повышенно очень самолюбивый, я его как-то вздул довольно крепко, вот, так сказать, при всем том. Я помню, как он ревет, значит, это самое, уткнувшись бабушке в подол, как-то так вот, значит, там жалуется. А бабушка у него величавая, такая красивая, такая дама, значит, с высокой прической такой. Ну что ты хочешь, говорит, ты белоручка, говорит, Сережа он воду носит из этого колодца, говорит, дрова рубит, говорит, понятно, что он с тобой справится. Кто с тобой не справится, говорит. Вот, значит. И мы очень подружились с ним. И вот у нас было в это время увлечение Вальтером Скоттом, «Айвенго», вот. И мы разыгрывали это самое «Айвенго», значит, в лицах, живя…

Дача, станция Зеленоградская, 1953-й год

Потом мы вместе с этой семьей, двумя семьями сняли дачу, где-то это был, наверное, это был 53-й год. Мы сняли дачу, станция Зеленоградская Ярославской железной дороги, это 40 км от Москвы.

[Ну, Зеленоград практически.]

Нет, нет, это друго… Зеленоград и Зеленоградская.

[Зеленоград он же западнее?]

Нет, Зеленоград — это совершенно другое, другая тема.

[По Ярославской железной дороге.]

По Ярославской железной дороге, за, минут через 10 после Пушкина вот будет это. Мы проезжаем эту, это маленькая станция, самая маленькая, маленький поселок, еще тогда дачный поселок. Там был поселок, в котором мы снимали дачу, он был поселок артистический, вот и там… Он до сих пор существует, кажется, хотя я точно не уверен. Там живет сес… двоюродная сестра Валентины Степановны [жена НСЮ], и как бы мы там, еще потом впоследствии мы там бывали и жили, там, и прочее. А это был 53-й год, это лето 53-го года. Это лето, это бериевская амнистия, арест Берии, смерть Сталина, это было очень, так сказать, такое… значительный год такой был. Ну, Сталин умер в марте, значит, соответственно, вот, а мы жили там в июне, и, значит, вот Берия был арестован, и об этом говорили шепотом не шепотом, но в основном довольно все-таки приглушенными голосами. Вот, а, значит, это самое, и, конечно, так сказать, это вот разговоры… Нам было по 12 лет, разговоры о том, что можно, чего нельзя, были очень актуальны и, там, так далее. Я помню, что у этой Веры Николаевны, бабушки Сашкиной… А, в общем, в основном была бабушка, мама наезжала редко, вот, и Роман, не помню, как он по батюшке был, он тоже бывал редко, но заезжал иногда. На своей машине что ли, для тех времен было, конечно, таким, время вещей [посмеивается] крайне редкое. Причем большой, состоятельный, так сказать, человек. Вот, и значит, мы, да, и у них был, у него какой-то был флаг, ну, большой, настоящий такой флаг вроде бы. Что это был за флаг, ну он был, то ли он его из Испании, какой-то франкизкий был флаг, то ли в общем, какой-то флаг был сомнительной, я бы сказал, политической направленности. И, значит, это самое, и я помню, что, значит, там сначала Вера Николаевна завесила им как занавеской окно. И хотя, конечно, дом стоял, отступя от забора и где-то там, потом, я помню, она все-таки засомневалась [смеется] это самое, сняла и использовала его как скатерть, на столе, значит, стелила его на стол. А он какой-то красивый был, на нем, ну, свастика не свастика, но какие-то были подозрительные кресты, так сказать, и сочетание цветов были соответствующие и так далее. Вот, против нас, вот прямо против, значит, соседняя дача была, вот, и там жили, там кто-то жил, там была большая-большая терраса, открытая большая терраса у дачи. Уж кто там снимал эту дачу, я не знаю. Или не снимал, или были хозяева, я не знаю. Но там была компания, девичья в основном, ну, всякая на самом деле. Там были и пара парней каких-то, таких, постарше нас, там, близко к студенческому возрасту, а, может быть, и студенческого, но молодые совсем, конечно. И были, девушки были, вот, и тут, значит, были всякие сложные отношения, у нас были сложные отношения, хотя нам было по 12 лет, но тем не менее, отношения уже были.

Патефон, Леонид Утесов

А самое яркое что было, там на этой даче, значит, на этом самом, на террасе был патефон, вот. Патефон был откуда, я не очень помню. Вот не был ли он Сашкин, то есть не отец ли ему привез его откуда-то. Патефон был не советский, не русский, он был зарубежный. И были пластинки, пластинки были из каких-то запасов этих людей, которые жили в этом доме частично, а чего-то, по-моему приносил Сашка, там, значит, какие пласти… У меня, у нас не было ни патефона, ни пластинок, поэтому я, вот. И среди этих пластинок я, чего я помню, что мне запомнилось очень хорошо, это «Гоп со смыком», Утесовская «Гоп со смыком», увы, с отбитым краем. У пластинки был вот так вот, так сказать, у пластмассовой пластинки был отбит край, поэтому запускалась она не с самого начала. Надо было поставить этот самый адаптер вот, значит, на, так сказать, немножко дальше. Заезженная она была чудовищно, с шорохом, там, просто половины не слышно было. Но я помню, что вот это, конечно, было совершенно замечательное. И потом было полно разных танго и фокстротов вот, так сказать, тогда было много, понавезли, ну, во-первых, кое у кого в домах просто они сохранялись еще там это 20-30-х годов, там, эти пластинки, а некоторые понавезли из… с войны, ну, по правде говоря, там неправильные это были вещи, но тем не менее, было много так называемых трофейных, вот. И мы там, значит, научи… учились танцевать. Помню, научились, так далее. И вот, значит, это было совершенно упоительное время. Вот, это было вечер, вечерами. Под, между прочим, говорили, что Утесов запрещен. Я не знаю, что значит «Утесов запрещен», но были какие-то моменты, когда его, значит, не очень… А песня была, конечно, довольно сомнительной. И поэтому мы, для того чтобы нас не очень, так сказать, там это, не очень-то звучало, мы заталкивали полотенце в трубу патефона, у патефона труба внутренняя. У граммофона вы знаете, как выглядит, значит, этот самый, а у патефона эта труба убрана внутрь корпуса и выходит, так сказать, просто дыркой такой как бы вот этот вот. Вот, она внутри так расположена. И мы трубу, значит, когда Утесова, «Гоп со смыком» ставили, мы, значит, затыкали ее этим самым [усмехается] полотенцем. И под бесконечные разговоры, конечно, под это самое, там, вот это про Берию, и что, и как, и что происходило, и какие-то байки про то, значит, что он там отстреливался, что он там, не знаю, что там, как его брали, как там поднимали какие-то дивизии, в общем. Подробностей не помню, но, в общем, так сказать, так это всё.

Слухи про Берию

[А ведущее чувство было интерес, то есть как будто…]

Интерес, да. Интерес и, как сказать, не было ведь, там, в это время, четко было понятно, что есть информация, которую печатают в газетах, которая очень дистиллированная и, так сказать, такая, отобранная. Не то чтобы в ней сомневались, но просто вот ее мало. А все остальное циркулирует так вот. Вот как-то с опаской, фрагментами, понемножку, там, и так далее. И ей тоже верили, конечно. Верили иногда всякой совершеннейшей ахинее.

[А про Берию, Сергей Юрьевич, вот ходили же слухи, да? Что он девиц белокурых по всей Москве отслеживает…]

Да, да, это я помню. Это причем, по-моему, даже была какая-то история, что вот кто-то из знакомых, но я тут боюсь ошибиться. Едва ли не какие-то, какая-то была… Я помню рассказ про Берию, про то, как какая-то, значит, какую-то девушку, значит, или красивую женщину, так захватили и прямо затащили в машину на улице, привезли к нему, значит, но он с ней ничё не смог сделать, она была запредельно такая, знаете, как персидская княжна, так это самое, и он ее, значит, так сказать: «Берите ее». Значит, ее вывели посадили обратно в машину, значит, и у него, так сказать… И якобы, значит, там, и там были белые цветы. Вот эти белые цветы — это почти из детской страшилки. Которые лежали на заднем сидении. И, значит, она сказала: «Он еще и кавалер». «Нет, это вам на могилу», — сказал, значит, этот самый. Вот это я хорошо помню.

[Это даже в качестве анекдота вот.]

Это тогда рассказывали еще. Про его… Значит, впоследствии, много времени спустя, когда уже начались какие-то вот, так сказать, там, рас… рас… так сказать, эти самые… Ведь то, что в газетах писали про Берию, было такой полной чушью, это даже тогда ощущал, что он английский шпион, там, скажем, например, вот. И понятно, его там, ну, если то, что с ним делали, считать судом, так сказать, то это, в общем, его судили не за это. Но говорили тоже, но впоследствии, когда все-таки информации было несколько больше, что его, так сказать, это самое… что его, в общем, ровно по бабской части очень сильно, так сказать, что вот выщучивали, а вовсе не за его реальные, так сказать, вообще-то преступления, такие настоящие. Вот, да, да, да.

Детские игры

Вот, это было, я говорю, терраска, она была вечером. А днем был «Айвенго». Мы делали из дерева, значит, эти самые, мечи, сражались, доспехи. Не помню, из чего доспехи, из каких-то картонок, видимо, фанеры, доспехи. Вообще этого было много. Вы знаете, еще нашему, так сказать, такому вот в этом смысле творчеству и тогда, и впоследствии в другие времена очень способствовало то, что ничего не было в магазинах, понимаете. Игрушек-то почти не было, ну, было, но было их очень мало. И тогда приходилось голод частично удовлетворять, так сказать, там, с изготовлениями, сами изготавливали. Ну как там, время такое было, там люди гораздо больше умели, там, чего делать, вырезать, покрасить, слепить, сшить, там, что угодно. И вот мы с Сашкой, значит, очень изощрялись там в эти рыцари, значит, там по линии. Вот с этим Сашкой Карменом. Это была у нас такая тоже, ну, в общем, вполне, ну, то, что сейчас можно назвать «ролевая игра», так сказать, конечно. Какие-то мы были, я не помню, там абстрактные не абстрактные рыцари, вот, я помню, я был совершенно потрясен его коварством. Значит, однажды, когда… была девчонка Милка, значит, наша общая пассия, наша примерно сверстница, которая там, ну, игры-то были совсем такие еще детские, в общем. Я помню, что я ее загнал на забор, ну как пёс кошку [смеется]. А Сашка мне кричит: «Не отпускай ее, не отпускай, не отпускай! Я сейчас подойду». Ну, я не отпускаю, вот. А он подъехал, подоспел, значит, в полном рыцарском наряде, и меня прогнал, так сказать, своим копьем, там, чем. То есть он специально, чтобы ее освободить, вот, понимаете. Я помню, что я совершенно был, сказать так, сражен этим коварством, значит, вот.

[Забавно, вот эти ролевые игры. Вы играли, да?]

[Да, конечно, и мечи мы вырезали. И по гаражам бегали.]

[Нет, мечи вырезали — это да, и луки, и стрелы, это понятно. Но чтобы инсценировать какое-то определенное произведение.]

[Да, инсценировали, мы играли в войну Алые и Белые розы. Это я просто начиталась.]

[Вероятно, да. Это такие индивидуальные вещи.]

У нас это самое, мы это и вырезали, у нас были, и красили какими-то там красками. Очень все было серьезно. Впоследствии с этим моим одноклассником и моим приятелем Генкой Банком, которого звали «Бананом», вот этого самого, с Генкой мы играли в мушкетеры. И тоже было много этого самого, там, и шпаги и все на свете, так сказать, изготовлены. И собственно вот с этими самыми шпагами я шел, как говорится, на встречу, там, и так далее, и меня сбил мотоцикл, потому что недоглядел. Так что я переходил, перебежал улицу перед грузовиком совершенно спокойно, а за ним ехал мотоциклист, милиционер, кстати, сказать, который не видел меня, я не видел его. Ну, в общем, ерундовый у меня долго довольно шрам оставался, он меня успел, там, так сказать, приподнять, приподнять, перегнувшись как-то вот там, это самое, затормозить. Я просто окарябался там, ушибся, там ничего особенного. Свез меня, так сказать, тут же в больницу, там, в общем, потом ходил ко мне носил шоколадки, вот, ну, я, конечно, претензий к нему не имел, что говорится, сам виноват. Так что вот да, были, были вот эти ролевые игры вот такие вот, это то, что я помню.

[А в мушкетеров играли по тексту или…]

Нет, вы знаете, ни «Айвенго», ни мушкетеры, ничего по тексту прямо, нет, не разыгрывали все-таки. Это все-таки были некоторые, так сказать, ну, как бы сказать, такие трамплинные, исходные такие какие-то данные, на основе которых уже какой-то плелся какой-то новый, там, какой-то свой такой сюжет.

[В мушкетеров играла моя сестра. Мы с ней ровесники, а у нас уже не играли.]

[Мне кажется, все сильно зависит от костяка школьной компании, ну, и вообще от дачной компании. Сергей Юрьевич, вы рассказываете очень живо и в подробностях то, что происходило на дачах вообще за городом. Ну, по сравнению с тем, что происходило, ну, вероятно, в школьной какой-то жизни.]

Нет, конечно, всё то… Нет, в школьной жизни это только вот наша игра в эту самую неведомую, как бы так сказать, административное устройство класса с его вот каким-то распределением по… Я даже не помню, в чем там заключалась игра. Там игры-то не было, там был обмен записками и издавание каких-то указов, вот, по-моему, собственно и вся игра в этом, так сказать там. И вот распределение ролей, там, и так далее.

[А вот эта штука, когда делались какие-то семьи, да. Я это хорошо помню по 80-90-м годам, когда люди, которые дружили в компании дворовой, назначали там роли: ты будешь папа, ты мама, ты бабушка.]

А, дочки-матери? Типа дочки-матери?

[Что-то типа этого, наверно.]

Нет, этого я не помню. Это потому что, вот вы знаете, дело в том, что у нас, я помню, вот это вот раздельное воспитание, раздельное обучение и, как следствие, раздельное воспитание и раздельное времяпрепровождение, у нас в общем приводило к тому, что у нас, там, мальчишки, там, я помню, во дворе, там, скажем, мальчишки играли отдельно сами по себе. Ну, там были игры, там, типа, так сказать, там, казаки-разбойники, там, скажем, например. Какие-то такие подвижные, довольно воинственные, там, и так далее. Дочки-матери — вот такие игры это были девчоночьи игры. И в них, я не то чтобы уверен, что я в них никогда не участвовал, но в общем особенно не помню этого вот. По-моему, по крайней мере, этого не было… в активе этого не было, в активе занятий. Потому что когда у нас объединились эти вот, барьер этот рухнул, ну, нам было уже по 14 лет, какие там дочки-матери, там у нас на уме уже другое совсем было.

[Это даже скорее не то, что называется дочки-матери. Я помню, это еще и в университете существовало. Это вполне такая ролевая история, когда каждому приписывается некоторая роль. Ну, там не дочь-мать. Например, я брат вот этого человека, моей однокурсницы, да.]

[У нас это было, да.]

[Вот, это было, видимо, распространенная общероссийская практически вещь.]

Это было, вы знаете, но это было немножко вот в другой, совершенно другой ракурс. Игры ролевые… Ролевых игр было много на самом деле, вот как я сейчас там вспоминаю, например, такого типа, что мы, там, скажем… Ну вот я помню, там, детство, там, скажем, совсем детство. Мы играем, играем в шоферы. Там игры никакой нету. Мы из кирпичей, почему-то там много валяется кирпичей, что-то, видимо, строится где-то рядом и так далее, мы из кирпичей делаем оградку, которая обозначает границу этого автомобиля. Делается, значит, там какой-то этот самый, сидения и так далее. Ну, а дальше сел на сидение — вот, собственно, вся игра. Вот что-то такого типа, понимаете. Чего-то у нас там… да, вот, такого примерно, такого рода, да, этого было довольно много. Нет, конечно, какие-то мне смутно вспоминаются, с каким-то, даже, кажется, с какими-то девчонками, что-то там, значит, какие-то имитации тарелок, там, значит, и так далее. Это одна история. Другая история, совсем другая и в совсем другой обстановке. Это почему-то считалось, может быть, я не знаю, на каком уровне срабатывало это, что, значит, так сказать, выдавать друг друга за родственников — это как-то, так сказать, увеличивало количество доверия у противоположного пола.

Квазиродственные отношения, Москва этническая

Вот, скажем, например, я помню, мы выдавали за братьев двух ребят, значит, из нашей компании. При том, что один был армянин, очень типичный армянин, значит, такой, он был полукровка, правда, но армянская кровь брала свое, Рубен. И значит, там мать у него была чуть ли не норвежских кровей каких-то, но это не чувствовалось. Ну московский был, так по существу русский парень, так сказать, но, значит, это самое, ну, вполне абсолютно такой внешности. А второй парень был еврей, и тоже, я бы сказал, недвусмысленной наружности такой вот, значит, Валерка. Но как-то вот по каким-то общим таким очертаниям что-то такое вот ориентальное, южное, там, и так далее. Верили, мы говорили, что они братья. Вообще сейчас это, так сказать, мне было бы, видимо, странно, но мы, надо сказать, что тогда, конечно, с этническими признаками разбирались плохо, там, и так далее. Ну, может быть, даже… А на самом деле, может быть, и не верили, а черт их знает. Или, там, подозревали. «А вы сестры? — Да». Вот это самое, как-то это вот почему-то это да, интерпретировать отношения либо на которые смотришь как родственные, либо на которые, которые видишь как, так сказать, там, почему, зачем. У меня же была, у нас была очень смешная история. Это было… Подождите, это было в Монголии или в Бурятии, ну, недавно уже совсем, когда мы, значит, были в этом самом, мы ехали на автобусе, я не помню, куда. Были там, значит, вот Сашка, Темка, Аля и я. По-моему, нас было четверо. И сидящие… Видимо в Бурятии, потому что, так сказать, скорее так. Там интересовались, кто такие, ну, явно не здешние, ну, понятно, что не здешние, едут там куда-то и так далее. И нам потом объяснили, нас интерпретировали как семью, при том что, значит, было… Почему-то Сашку мне приписали в жены, а, значит, это самое, Темку — в сыновья. С Алей было смутно, вот, но, конечно, Сашка не могла быть матерью Темки, поэтому, видимо, молодая жена, вот что-то так было построена целая конструкция. Потом рассказали, кажется, Але что ли, я не помню, кто-то из пассажиров этих самых. Зачем главным образом, там вопрос совершенно не в этом, так сказать, там. Почему не могут быть четверо людей, там, ехать…

[Надо наложить на какую-то привычную сетку, чтобы увязать.]

Да, да, да. Так сказать, зачем вместе, почему вместе, куда, как бы так вот, такого типа. Да, видимо, такая вещь, такая потребность, она, так сказать, она существует такая, так сказать, такой квазисоциализации. Вот, ну, она имеет довольно, видимо, очень разные, очень разные проявления. Да, вот где-нибудь на танцплощадке там, так сказать, то, что называется подколоться к девочкам, если тему вообще эту брать, и там, нормально, да, как-то лучше, чем если так неизвестно кто.

[Да, интересно, что за этим стоит. В случае с информантами, с чужим окружением, ну это я более-менее понимаю. То есть это правда включение в некоторый свой привычный круг, ну, как бы сделать ближе. На танцплощадке там тоже история вроде бы ясная, но не до конца, то есть, ну, правда, зачем с братом знакомиться.]

Почему братья, почему это больше вызывает доверия. Или по крайней мере предполагается, что вызывает большее доверие. Не знаю, не знаю, у меня нету. Это вообще нет, но это более широкий вопрос. Там, скажем, например, там, если, там, вот как по моему снежному человеку, там, понимаете, когда там вот в этой коммуникативной цепочке когда значит «от брата слышал» или «брат видел» — это более высокий регистр достоверности, чем от соседа, например, скажем, например. Ну что-то за этим стоит, видимо, да.

Партийная составляющая в школе, комсомол

[Сергей Юрьевич, а в школе сильна была партийная составляющая, пионерия, там, не знаю, ленинский уголок, линейки?]

Ну, линеек у нас не было, вот я не помню этого. Может быть, нас выстраивали где-нибудь там 1 сентября, но не больше того вот, как-то так вот. Такого у нас не было. Может быть, это было связано с нашей плохой дисциплиной, так оборотная сторона плохой дисциплины, просто там никто, некому особенно было этим заниматься. Что касается, там, в пионеры нас я бы сказал зачислили в 3-м классе довольно механически всех просто. Может быть, там какой-то один двоечник остался или не один, там, так сказать не сразу принятый, ну, и то, наверное, потом приняли. Это был, так сказать, там вопрос не стоял. Для, значит… А вот комсомол предоставлял некоторую элемент выбора, и в комсомол начали принимать вот примерно с нашего, по-моему, с 14 лет принимали в комсомол, то есть это с нашего 7-го класса. Но динамика была такая, что, значит, в начале этого надо было добиваться, и это надо было как бы так сказать, вот это было как-то так сказать такой, ну… И вот мой приятель Сашка он как раз вступил в комсомол. Почему вступил, потому что, ну, это мама. А мама была, так сказать, тоже такая вот женщина партийная, хотя сидевшая и недавно, сравнительно недавно вышедшая из тюрьмы, но уже к этому времени она уже, так сказать, шло, так сказать, другая эпоха уже начиналась. Она была, так сказать, общественным деятелем, хорошая была очень женщина вообще там и так далее, ей как-то естественно было, что сын был в комсомоле, там. Значит, да, так вот, и это в начале было так. Потом шло дело как-то так постепенно, все большее и большее количество, а вот в 10-м классе нас, по-моему, просто под гребенку всех уже вписали в комсомол. Ну, для этого все-таки надо было написать какое-то заявление или что-то в этом роде, но никто особенно не сопротивлялся, главным образом потому что считалось, не без основания, кстати сказать, что у не комсомольца шанса поступить в вуз практически нету. Может быть, это чуть преувеличено, но надо было уж быть таким медалистом размедалистом и бог ведает, так сказать, там вообще чтобы от зубов отскакивало. Мы такими не были. Вот, и поэтому я в комсомол вписался в 57-м году, то есть это в 10-м классе, в начале 10-го класса, перед выпуском. Ну какая там особенно… пионеры, ну, да, были.

[Там, чувство сплоченности в отряде, что-нибудь такое было?]

Нет, нет, нет, этого ничего не было. У нас было… Что у нас было? Были, так сказать, выборные должности. Какие выборные, там это смешно сказать, был, значит, этот самый… Мы никак не могли уяснить толком разницу между, там, председателем совета отряда, то есть партийной должностью, и старостой, должностью как бы светской, вот так сказать, не партийной. Нам всё казалось там такой начальник, сякой начальник, выборный, но какой он тоже и начальник там. Это, значит, были и какие-то там нашивки там на этом самом, на рукаве, там красные, две нашивки, одна нашивка, кажется, даже три были, не помню, что они значили. Вот, значит, это самое, да. Были там пионерские сборы, пионерские собрания, но максимум… была пионерская комната с красным сукном, так сказать, там, с бюстом Ленина на фоне флага, я не помню, чем еще, довольно скучное место. Была штатная должность пионервожатый, она существовала там, это обычно было, ну, бывал мужчина, но в моем случае это были, у нас всегда были женщины, девушки, так сказать, в общем, там. Видимо, студентки педвуза или что-нибудь в этом роде, там, и так далее. Это была такая, ну, дополнительный воспитатель, так скажем. Так она никакого значения в иерархии школьной в нашей, она особенно не имела. Вот, так что…

[Довольно искусственно…]

Ну, искусственно, это не то слово.

[В смысле ощущалось искусственно.]

Естественно, искусственно. Это было вполне формально, это было вполне формально, это было, ну, каким-то скучной формальной церемониальной добавкой там ко всему остальному. Никакого особенного, ну, ни восторга, ни отторжения, я бы сказал так. Часть быта, вот она такая была, да. Я не помню каких-нибудь особенных, так сказать, по этому поводу переживаний, скажем, например. А в комсомоле я говорю, что я вступил туда поздно, и по этой причине я школьной комсомольской жизни толком не очень успел ощутить, так сказать, скажем, там.

Фестиваль молодежи и студентов 1957-й год

В это время мы были очень захвачены подготовкой к фестивалю. Это фестиваль молодежи и студентов, который происходил в Москве в 57-м, летом 57-го года. Это вот то, что я на докладе рассказывал, это очень было яркое событие действительно. И вот до того, как этот фестиваль, значит, произошел, происходили фестивали по всему, там, по школам, фестиваль в классе, в школе, там, и так далее. А у нас еще была одна часть такой вот, так сказать, нашей как бы общей личной жизни [улыбается], она заключалась в том, что мы выследили наших девчонок, которые, это был 56-й, видимо, год, значит, что они куда-то ходят. Вот, и мы выследили их, что они ходят в Дом пионеров. Ну, Дом пионеров — это не значит пионеры обязательно, это, так сказать, такой дом, в котором там были разные кружки, студии, там, и так далее. Ну, я бы сказал, для несовершеннолетних, ну вот до 18 лет, там и так далее, вот. И мы, значит, зашли туда, вот, и видим, значит, там одна комната, значит, вот какая-то, ну, там, музыка раздается. И, значит, мы туда, эту щелку открыли, посмотрели, а там наши девчонки сидят и наяривают на домбрах. Ага, мы решили, значит, это самое, вот. И мы дружно всей нашей вот этой самой классной компанией записались в хор при доме пионеров. Вот, значит, и в хор мы этот записывались тоже довольно колоритно. Один парень с нами был из нашей компании, классом моложе, который обладал абсолютным отсутствием слуха, вот абсолютно. Бывает, знаете, плохой слух, а бывает такой вот, когда его вообще нет ни в каком виде. А наши, значит, это самое, значит, вот, это, как она называется, значит, там, руководительница хора, она прослушивала нас. Ну у всех было так или иначе в какой-то такой-сякой степени это было, более-менее там как-то могли петь, у нас еще уроки пения же были. У бедного Кольки это не могло получиться, но мы не могли допустить, чтобы его не впустят, не впустили вместе с нами. И поэтому, значит, мы все время, когда его, значит, там, слушали, мы, значит, там, близко к нему, и, значит, подтягивали, подтягивали, значит. А ему говорили, чтобы он только ни в коем случае звуков не издавал, а только рот открывал, значит [смеется]. И так мы, значит, в этот самый, записались в этот самый хор. И надо сказать… Это как раз был 56-й год, перед фестивалем. И надо сказать, что не без некоторого удовольствия туда ходили, значит. Действительно пели какие-то довольно постные такие, предфестивальные песни, ну и не только предфестивальные. Иногда нам устраивали там даже некоторые какие-то танцы, в общем, и в общем все было очень мило, вот. Вот проходили эти самые фестивали местные, районные, городской, сякой, пятый-десятый. Вот мы наш хор, так сказать, там таким образом, он, значит, проходил по этим самым фестивалям. Я помню, одна очень смешная была сцена, когда наша школьная, у нас суровая была директриса, Екатерина Дмитриевна. Она была, мы ее за суровость даже подозревали, ну, ходила сплетня, что она якобы раньше была заведующей трудколонии. Но на самом деле, как мы это выяснили впоследствии, было совершенно не так. Но она была мрачного вида и очень суровая, вот. И вот я помню, как нас, значит, строят там в это правое полухорие, левое полухорие, значит, и так далее, по голосам там. Ну Кольку нашего мы страховали всегда, потому что там учительница ходила, мы поем, значит, она подходит и слушает, как кто. И он, значит, рот открывал. А мы, значит, это самое, и вот входит наша Екатерина Дмитриевна, смотрит, говорит: «Почему стоят не по росту?». А наша кроткая, робкая вот эта хоровая руководительница, она говорит: «Ну они по голосам стоят, каждый же должен петь своим голосом». «Пусть встанут по росту, и каждый поет своим голосом», — сказала она, значит, и царственно удалилась, вот такой совсем был такой советский, так сказать, подход. Вот, так что вот это была такая вот подготовка к этому самому, к этому фестивальному, фестивальному времени. Но на самом деле время фестиваля превзошло все ожидания. У нас было… Мы с Сашкой моим, вот этим приятелем, который поэт, вот, мы с ним, у него была девушка, с которой он, значит, я не знаю, это есть сейчас такое выражение, он с ней «ходит».

[Есть, есть.]

Есть, да? Вот он с ней ходил. Вот, и, значит, это самое, она была старше классом, ну так, такая маленькая курносенькая, с 10-го, а мы были, соответственно, в 9-м, видимо, так что-то. И в это время приехал, значит, на этот фестиваль приятель Варлам Тихоновича [Шаламова], такой Валентин Португалов, такой, как сказать, он режиссер что ли был, ну, колымчанин вообще говоря, он приехал с Колымы, где он руководил национальным ансамблем малых народов Чукотки, Камчатки, вот, как-то такого примерно типа. Я сейчас точно не берусь сказать, но эти ребята, в основном, это были, там, по-моему, были одни мужчины, они нас поразили, во-первых, своим маленьким ростом, они все были маленькие, и они были все, вот я помню, значит, они были все в национальных одеждах, в этих кухлянках, так сказать, там и так далее, и выглядели невероятно колоритно. Один из них был, я помню, совершенно европейское лицо, но всё остальное было совершенно такое вот, соответствующее. Кто они были, я не помню, чукчи, коряки, по-моему. Мне что-то помнится, когда я впоследствии встречался с чукчами, видел чукч, они вовсе не такие маленькие совсем. А вот эти были очень маленькие. Я не помню, кто они были. Но я помню, что Валентин Валентинович он был, у него были большие проблемы доглядывать за ними, они еще в толпе, их не видно совсем, понимаете, они маленькие. Поэтому он очень охотно, значит, нас с Сашкой и этой Аллочкой, его подружкой, сажал нас в свой автобус, и мы ему помогали как-то, так сказать, вот как-то присматривать за этими ребятами, чтобы они как-то куда-то там не удалялись. Таким образом мы попадали на разные мероприятия, там, на водный карнавал, еще куда-то. И в общем надо сказать, много чего смотрели. Но самые сильные впечатления — это, конечно, вот этот первый въезд, это запредельно. Они, видимо, ехали из аэропорта, видимо. Но они ехали непрерывной кавалькадой, непрекращающейся, в открытых грузовиках. Они, грузовики, были набиты народом, народом разного цвета, разных рас, одетых бог знает во что, включая шотландские юбки, там, ну, я не знаю, какие-то невероятные одежды, ну, сейчас этим никого не удивишь. А Москва до этого времени черно-белая, черно-серая с очень, так сказать, там, ну, посмотрите старые фильмы, понимаете. Вот. А главное даже не одежда, главное — выражение лиц. Выражение лиц, жестикуляция, мимика, улыбки, и вот это все едет, и едет, и едет, и едет. И потрясенные совершенно вот москвичи, которые стоят по двум сторонам, этих самых, по Садовому кольцу, где нет движения, все запружено народом, вот, и они, и там, протягивают им руки, цветы, там, и так далее, вообще что-то совершенно невероятное было, совершенно невероятное. И потом вот это, так сказать, продолжалось, там, порядка двух недель или что-то в этом роде, это было, так сказать, действительно такое непрерывное гуляние, ну, и очень яркое даже, в общем, так зрелищно очень яркое, так по разным, так сказать, линиям. Это такой поворотный момент был в культуре, в советской культуре, в массовой культуре.

800-летие Москвы

[Это, конечно, по картинкам можно себе представить, потому ощущения, наверное, действительно не передать.]

Да, да-да-да. Это поразительно, это был прорыв другого мира, так сказать, окно в мир. Вот открылось окно, и оттуда, так сказать, там, потянуло совершенно другим воздухом, которого мы не знали вообще, совершенно, да. То есть я говорю, что вот у меня было… Это событие стоит в одном рядом с самыми яркими вот такими вот событиями, которые общественного характера, общественно-политического и так далее, это вот, конечно… Я плохо помню День Победы, просто, ну, практически, видимо, не помню. У меня все эти вещи сливаются в какой-то общий такой праздник 800-летия Москвы. Это я помню, как мы ходим где-то такое вот, с мамой и с ее подругой, гуляем где-то по городу, это тоже весело, это тоже, так сказать, салюты. В это время ведь фейерверки были такие скудные, только зелененькие такие вот, эти самые «ракеты», никаких цветных-то не было еще. Я помню, видимо, в это время, это плавающие в воздухе портрет Сталина светящийся, на аэростате на самом деле, но это, конечно, производило впечатление. Вечер, поздно, высветленный прожекторами, значит, так. Но все-таки, ну, видимо, я еще был слишком мал и потом все-таки вот как-то это… А вот так, конечно, впечатление было, очень сильное было впечатление…

Смерть Сталина, ХХ съезд КПСС

Ну, смерть Сталина, как ни странно, в меньшей степени. Хотя, конечно, я помню хорошо, как мы с этим Геной Банком идем из школы, и он такой какой-то очень напряженный и задумчивый. И он мне говорит. Я даже помню, где это происходит, мы идем по Сивцеву Вражку, и дальше ему надо повернуть, он жил на этой самой, на улице, параллельной Сивцеву Вражку, я забыл, как она называется, вот, а значит, мне надо дальше идти туда, в сторону Гоголевскому бульвару. Он говорит: слушай, говорит, а если бы тебе предложили умереть вместо Сталина, ты бы согласился? Я чувствую себя как-то очень некомфортно, потому что я твердо знаю, что не согласился бы, и так же твердо понимаю, что говорить этого нельзя. Нет, не потому что, Генка не продаст, дело не в этом, но вот нельзя это сказать. А для него это мучительная мысль, которую он явно вот думал все это время, пока мы шли, так сказать, от школы, значит. Я как-то перевел разговор на другую тему, в общем, как-то выкрутился, вот. Но тем не менее, я говорю, ни это, ни арест Берии, так сказать, нет, это, конечно, были… Может быть, дело в возрасте, но вот ХХ съезд — да, это да, это, конечно… Когда вот, так сказать, там, я не помню, кто, по-моему, Марья Федоровна, вот эта мать Сашки Тихомирова, которая там была, там, партийные, значит, у нее были, это же ведь письмо-то Хрущева, оно распространялось по парторганизациям. Оно, конечно, распространялось с тем, чтобы его распространяли дальше, но как бы оно было закрытым, как бы оно было закрытым. И я помню, как, значит, Сашка мне говорит: «А ты знаешь, что Сталин был враг народа?» Вот в этой, так сказать, интерпретации, и потом это повалило уже со всех сторон, там вот эти все вещи. И это, конечно, было очень, очень, это самое, такое сильное впечатление, потому что вот по-настоящему этот как бы вот кумир рухнул вот тогда, а не когда умер. Вот как бы это, так сказать, для меня это произошло тогда в такой, в такой, так сказать, такой степени.

[Тоже мне интересно, что сообщения в газетах о Берии как об английском шпионе, да, в 53-м году воспринималось как абсурд.]

Ну, конечно, разумеется, то, что он английский шпион… Нет, понимаете, там ведь вопрос вот в чем. Газет-то в это время я особенно не читал. Дело не в этом, дело в том, что, понимаете, что воспринимать как абсурд, но это не возмутительный абсурд. Это абсурд, который естественный абсурд. Ну вроде, ну, нельзя же сказать, понимаете, вот как-то так, ну, понятно, почему они как-то, так сказать, вот вынуждены как-то камуфлировать это дело, там, и так далее. То, что он английский шпион, никто этому, по-моему, то есть, может кто-то верил, но так, вообще говоря, это звучало неубедительно, я бы сказал [усмехается]. И потом я помню, мы с Митькой Виноградовым, братом Иркиным, мы, значит, идем по Гоголевскому бульвару, потом поворачиваем там по улочке, не помню, как она называется, туда, так сказать, вдоль Генштаба, старое еще здание, тогда этого белого огромного не было. Вот, мы, значит, это самое, и Митька мне говорит: «Дождемся ли мы когда-нибудь, когда то же самое скажут про Ленина». И мы мгновенно, я помню, как мы оборачиваемся, [усмехается], значит, нет ли кого поблизости. И там вход там с этим самым, колоннада, в которой, за которой вход в какое-то из этих зданий. И между колоннами стоят статуи Ленина, а, может быть, и Сталина как раз, так сказать, еще стоит в это время. И как раз на этих словах, когда мы подходим, она выступает из-за колонн, ну, просто с нашим движением, там, то ли с протянутой рукой, то ли какой-то вот это самое, я тоже очень запомнил это впечатление, вот, да, вот это вот. Да, это, потом фестиваль, и собственно следующим был 21 августа 91-го года уже. Поражение путча, вот, ничего более сильного не было в жизни, пожалуй, так я бы сказал, в порядке, так сказать, порядка впечатлений, ну таких именно общественных.

[Вот эти вот статуи и памятники Сталину, да, и портреты ведь Сталина, которые стали исчезать после 57-го уже скорее года.]

Ну постепенно так, не сразу. В большей степени, в наибольшей степени после XXII съезда, даже еще позже

[Это воспринималось как естественное некоторое ощущение такое вот?]

Да. Ну как ска… Их очень много было, и я до сих пор, у меня это в глазах, так сказать, вот, знаете, когда на метро Арбатская, ну, так назовем ее, Арбатско-Покровская, такая вот глубокая которая линия, когда, значит, поднимаешься на сторону к Арбатской площади на этом самом, вот, перед вами небольшое фойе, и такое, так сказать, такое как бы так сказать, вот на стене, так сказать, некоторый такой бордюр вокруг пустого места. Вот там был огромный портрет Сталина в рост. Я просто хорошо помню это, поднимаешься, он сразу стоит, значит, там вот в этом самом. Вот, его там замазали или выковыряли, я не знаю, уж так сказать, он, по-моему, был чуть ли не мозаикой не мозаикой, или фреской, я не помню чего. Вот такой вот… И таких было, конечно, очень много в разных местах. Я сам процедуру снимания, ну, было, а потом — раз — нету, там, вот как-то так вот, я не очень помню.

[Современные эти московские легенды, не только современные, начиная где-то с 80-х, там есть такой текст, что все статуи в одну ночь Сталина свезли…]

Нет.

[В какой-то подвал, и в этом подвале они сейчас все находятся.]

Нет, нет, я не думаю. Там было, кажется… ну, рассказывали, что были некоторые такие, как бы так сказать, спонтанные действия. Рассказывали [историю] про какого-то тракториста, у которого там то ли родители погибли, то ли еще чего, который просто зацепил статую Сталина, так сказать, там, это самое, и стащил ее в овраг, куда она упала и разбилась, вот так сказать, там. Трактором просто своим, тросом ее зацепил, и как-то никто не посмел его, значит, так это самое там. То ли после ХХ, то ли после XXII съезда, я не помню, вот. Ну, было не было, не знаю, на самом деле всяко может, ну, могло быть.

Школьный выпускной, прически, дресс-код, игры

[А если закончить школу, вот еще есть вероятно мне непонятное событие — это выпускной. То есть он ведь как-то проводился сам по себе?]

Да, да.

[Расскажите, пожалуйста, как. Видимо, это событие, ну, аттестат зрелости еще звучало.]

Ну, это приятное событие, да. Я помню, нас это самое, я помню, нас свели всех в «Фотографию» на Арбате, и, значит, сфотографировали всех, не всех, потому что не все пришли. Ну, в общем, так сказать, там какой-то вот, какая-то часть была сфотографирована, фотография, слава богу, у меня цела. И, значит, я помню, как фотограф, который нас… Женщина, которая говорит: «Тихо стойте, а то у меня все время шевеленые получаетесь». Вот это я слово «шевеленые» запомнил, значит. Вот, это, видимо… Я не помню, как это соотносилось с выпускным балом, так сказать, этим самым, с выпускным вечером, там, и так далее. А так, ну, что была какая-то такая, была какая-то вечеринка, были какие-то, значит, такие более вольные одежды. У нас ведь, знаете, еще была проблема… Скажем, например, девушкам не разрешалось делать прически, перманент какой-нибудь и так далее. Это либо косички…

[Перманент — это завивка?]

Да, шестимесячная завивка или какая-нибудь, так сказать, химическая, либо тепловая, но вот, так сказать, с помощью бигуди, там, или еще как.

Вы знаете, да, выпускной. Я говорю, что у меня как-то не сохранилось ярких впе… Я в общем даже помню. Я помню этот самый… я помню этот вечер, да, я начал рассказывать, что у нас в это время были довольно большие, там, ну, разного рода формальной строгости, как бы сказать, дресс-код как бы сейчас сказали, тогда такого выражения не было. Девочка пришедшая с завиты\ми волосами рисковала быть, попасться в руки директрисе или завучу, которая тащила ее в сортир, голову совала под кран и вот так вот. В капроновых чулках нельзя, нужно было нитяные чулки в рубчик там, например, там это самое. Там, школьная форма, она вот коричневая, и никакое другое платье под этот фартук надеть нельзя. У нас девочка была, которая, так сказать, была немножко старше и ходила в зеленом платье под эту самую [нрзб.1:42:16], непрерывные были неприятности. Накраситься — ну, это не приведи господь, это уж тебя так отмоют там, в том же сортире, вот. Каблуки нельзя. Ну много чего нельзя. Ну, у парней там меньше было, просто, а какие особенно-то… Мы же ходили тоже, так сказать, там, как-то вариантов было мало.

[Разве что стилягой прийти в школу.]

А?

[Стилягой прийти.]

Ну что вы, ну что… Просто не впустят. Нет, это так сказать, да, и вот я говорю, так сказать, там вот это было, конечно, было немножко что-то вот в этом школьном балу, там какое-то такое освобождение. Потому что ты приходишь в школу не в своей форме, ты приходишь, так сказать, там, в каком-то костюме. Кажется мне или нет, нет, карнавала вроде бы не было все-таки. Это был все-таки, так сказать, обычный вечер, ну, с танцами, там, и так далее. [смеется]. Насчет танцев тоже интересно. В следующий раз скажите мне, я про это расскажу. Там танцы — это отдельная история. Ну вообще песня и танцы — это отдельная история, но это раздельно абсолютно, одно с другим не связано. Вот, так вот, значит, эти самые танцы. Вообще музыкальное оформление в школе. Школа крайне бедная, у нас… Школы вообще были бедными, но наша вообще. Наша школа была… Знаете, кто такие шефы? Не знаете.

[Нет, подождите, я понимаю, кто такие подшефные, это подшефная школа. А шефы — это руководящие работники?]

Да, подшефная школа. А шефы — это то, то… не работники, это учреждения, которые, так сказать, это самое.

[Завод, завод, точно, точно.]

Завод, завод, ну да, какое-нибудь предприятие и так далее. Вот нашим шефом был, была карандашная фабрика Сакко и Ванцетти, каковая, каковой, конечно, было глубоко плевать на нас и в общем ей было как-то… мы малоинтересны. Шефы могли обеспечивать, например, там, трудовую практику, могли обеспечивать уроки труда. Могли, ну, мы то… они нас, там, нашего брата на карандашной фабрике в гробу видали, поэтому нас только что на экскурсии водили, а мы воровали карандаши зачем-то, в невероятном количестве. Я помню, как мой, один из моих одноклассников, впоследствии известный актер, Сережа Никоненко, унес сто карандашей. Он шел, почти не мог шевелиться, потому что у него было всё, значит [смеется]. Причем я помню, нас ввели в первый цех, и там лежали, значит, еще такие плашки с грифелями неразрезанные. Мы, значит, набили карманы этими плашками зачем-то [смеется], там, понимаете. Пришли следующие — мы повыкинули плашки, значит, там, взяли че-то… некрашенные карандаши [смеется], пришли… Ну и так далее, вот. Значит, шефы, да. Так вот шефы нами не очень интересовались. Денег не было в кла… а родители были бедные, родительский комитет особенно… ну, че они там могли собрать? На какой-нибудь один букетик цветов, там, директору или что-нибудь в этом роде. В общем, надо сказать, что никаких поборов таких особенно не было. Вот, люди-то же были небогатые. И я помню, что у нас, значит, какая музыкальная, какое музыкальное вообще сопровождение? У нас, значит, кто-то умеет играть на аккордеоне. Ну, кто-то умеет играть на фортепиане. У школы есть рояль, один, в единственном количестве, каковой является… ну, он совершенно, конечно, такой трудящийся рояль, поскольку уроки пения, ну и всё вообще, вот, и вот, значит, этот рояль. Ну, аккордеонов своих нету, но кто-то может, так сказать, прийти притащить свой и, допустим, так. А вот такой механической звуковоспроизводящей музыки, ее-то в общем нету. И у нас был на самом, вот как бы сказать, сколько я помню, по-моему, лучшего мы не добились. У нас был, школа, напрягшись, купила патефон. И к патефону купила звукосниматель отдельно, на проигрыватель с усилителем не хватило. А купила, значит, вы понимаете, патефон, который надо заводить пружину, а на его эту самую вот, вместо мембраны, механической мембраны был надет пьезо… звукосниматель с пьезоэлектрическим элементом, понимаете, который, значит, который, там, оттуда протянут был провод, который, значит, передавался куда-то, ну, по-моему, домаш… ну, как бы сказать, руками наших умельцев изготовленный [смеется], значит, какой-то этот самый усилитель, там, и какие-то там динамики, там, и так далее. Вот такое, такая у нас была музыка, ну и пластинки, естественно. Значит, это самое… Это крайняя форма бедности, конечно. Проигрыватель стоил, в сущности, недорого. Ну это еще, конечно, и связано с тем, что, конечно, школа не считала это вообще какой-то нужной вещью там тоже. Так вот, значит, вот музыка, танцы какие-то, значит, у нас там были. Вот, и потом долго, до утра, мы гуляли по Москве. Я помню, как мы шли, я помню, как светало, что была короткая ночь. Я помню, как мы устали, как мы выш… выходили к этому самому, мы шли по набережной.

[Где-то в июне уже было, да, в конце июня?]

Это было что-то вот, середина-конец июня, там, вот в районе этого самого летнего солнцестояния. Ночь была короткая и было светло действительно и очень было, так сказать… Я как-то помню это довольно, ну, приятное скорее ощущение, но оно такое неяркое было. Вот я не помню, чтобы что-то такое.

[А на память писали друг другу всякие пожелания, альбомчики?]

Нет, нет. Школьные… вообще школьная письменность от меня, я не могу быть уверенным и точно сказать, что ее не было, потому что это было девчоночье дело. И оно, судя по всему, мы просто не были посвящены в это. Скорее всего что-то было, были, вот обильно переписывались записками — это да. Обильно резали на партах всякое, на деревянных этих самых, наших, там, разное — это было. Писали, там, я не знаю, там, ну, всякие шуточные стишки, там, писали, писали, это всё было. На нас, знаете, еще большое впечатление произвел фильм «Карнавальная ночь». Вот, это он тоже под фестиваль пошел и, так сказать, как-то он, он раньше вышел, это, кажется, 56-й год. Вот, конечно, и Гурченко, и песенки, вот само по себе, сама по себе эта идея противостояния нового костному старому, там, и так далее, значит, она как-то вот очень нас захватывала тогда. И у нас, понимаете, вот мы, в 57-м был фестиваль, в 58-м мы закончили школу. Это было близко, ну, через год там, конечно, и так далее. Ну как-то это для меня сейчас… Это какой-то один период, вот имеющий одну окраску, я бы сказал так вот. Ну, понимаете, была… Ну вот скажем так. Была московская жизнь, была жизнь двора, двора в полном смысле слова, огороженного вот как бы домами, как-то вот пространство, которое между домами, такое, такое вот дворовая жизнь у меня была только, когда мы жили с 50-го по 57-й год вот на Гоголевском бульваре, вот там вот был, так сказать, этот, за фасадом этого большого дома, выходящего на Гоголевский, если войти туда вот, значит, так сказать, вовнутрь, там стояло много этих самых флигелей двухэтажных, там и в середине, и по бокам, и так далее, и образовывал довольно большое пространство. Это было пространство нашего двора. И вот там были, так сказать, там вот были какие-то, я немного помню чего, но, тем не менее, там вот были какие-то у нас, так сказать, дворовые, там, ребята, какие-то дворовые игры, какие-то, так сказать, в основном, спортивного характера. Нет, помню еще, как мы сидим на крыше одного из этих вот флигельков, играем в шахматы. Кстати, в шахматы много играли, и в карты тоже играли, и в шашки играли, вообще в разные вот такие игры, это было. Шахматы были распространены. Шахматами увлекались, знали, там, так сказать, там, Ботвинника, Бронштейна, вообще наших знаменитых шахматистов. Это в общем, так сказать, так как-то было, ну, как сейчас примерно футбол, скажем, там. Ну, футбол тоже, но это другое немножко. А шахматы были, и в шахматы играть умели все, вообще говоря, это как-то было нормально абсолютно. Я помню, как мы сидим там на этом самом, на этой крыше, видимо, она довольно плоская какая-то, хотя я сейчас не очень помню. Помню, что крыша [смеется] и играем в шахматы, вот такая сценка, так сказать, так. Была дворовая жизнь. Была жизнь школьная, начиная с 1-го по 10-й класс, которая так или иначе была, значит, это самое, вот, замыкалась обычно на отношения внутри своего класса, почти не выходя за их пределы. Там соседние классы знали приблизительно, совсем немного. По горизонтали еще чуть-чуть, по вертикали — почти никого. Не считали возможным, там, вникать, кто там учится ниже классом — это вообще так, а старшие так, скорее знали, значит… Вот, к старшим классом у меня учился, значит… такой известный впоследствии правозащитник Валерий Чалидзе. Он был классом старше меня, там, на одну ступеньку и жил в доме, там же, где в соседней квартире с моим вот, одним из моих приятелей. Ну, я с ним… не помню, чтобы двух слов даже сказал. Вот, значит, это самое. Да, вот это вот так сказать, вот это по вертикали — да, по горизонтали — ну тоже, как сказать. Вы знаете, ведь еще там вот какая штука была. Это были, значит, мы были, наш был, наш класс был, в основном, 41-й год рождения, довоенное. Ну, немножко уже и военное, там, и так далее. У нас, в нашей небольшой школе, значит, был класс «А» и класс «Б». Дальше за нами 42-й год, по-моему, был уже один класс. И дальше на протяжении нескольких вот так сказать двух-трех это было… А потом пошло больше, больше, больше. А перед нами было три класса. У нас, почему у нас было только два, или все-таки три, я, может быть, и путаю. Был ли класс «В», я не помню. Значит, и вот это не… это слабая коммуникация внутри… межклассная, она… были какие-то дурацкие такие, так сказать, там, представления, что вот класс «А» он там активный, а класс «Б» он такой, так сказать, вялый. Класс «А», там, он умный, там, класс «Б», там… Чушь, конечно, но тем не менее, вот это были какие-то. Они… это была, это было, конечно, укладывалось в какие-то модели самоидентификации, так сказать, микросоциальной. Вот, это, значит, было. Был класс, вот. Было в той или иной мере по-разному у разных людей это какие-то летние какие-то компании, находящиеся… которые были, ну, в моем случае это дачная компания, которая не равна была классной и дворовой, уж дворовой никак, а классной частично, потому что впоследствии мы были… Мы очень близко дружили вообще и вот мои, так сказать, там, друзья этого времени, там, частично это были мои одноклассники. Ну, Саша, неоднократно упомянутый, Саша Тихомиров, там, мой близкий такой самый друг, там, вот и еще некоторые другие, с которыми мы просто там, одно время вместе снимали дачу. Ну, это я потом расскажу. Вот, значит, это самое. Была, значит, такая, так сказать, была такая отдельная дача. У кого-то это лето было не дачным, а дворовым, потому что на самом деле не все имели возможность и привычку уезжать на дачу. У кого-то это было… пионерские лагеря. Я никогда не был в пионерском лагере, поэтому ничего по этому поводу сказать не могу. И всегда питал некоторое нежелание вот, так сказать, быть в каком-то казенном режимном таком дисциплинарном, там и так далее, месте. Хотя некоторые любили, потому что иногда это бывало, кажется, и неплохо, там с каким-то коллективными играми, там, отношениями и прочее. Ну я про это ничего сказать не могу, я никогда не был. По очень простой причине — у меня была бабушка, с которой мать, снимая дачу, ей все равно надо было бабушку вывезти, мать свою, вывезти на дачу и меня заодно, и было с кем оставить меня. Вот и всё. Дача была в это время, ну, не так чтобы очень дешевой, но подъемной, это было можно вполне, так сказать, снять. Вот так что вот так вот. Но и, кроме того, были, был еще круг, так сказать, еще некоторый такой, ну, связанный с семьей так или иначе. Это были дети зна… дети, родители… знакомые, как… дети друзей, родителей, знакомых родителей, вот семейные какие-то отношения. Это составляло отдельное, вряд ли из этого складывалась особенно компания, иногда таким образом формировались компании, которые вот не были локализованы или как-то, так сказать, ну вот возникали уже более сложные комбинации какие-то там и так далее. Ну, скорее отдельные такие вот дружеские отношения между, там, разными людьми. Вот как у меня там был вот Сашка Кармен, там, вот Митя Виноградов, там, и так далее. Это такие посемейные [нрзб. 1:58:17], ну, не только они. Вот, значит, да.

[Хорошо. Спасибо, Сергей Юрьевич. Давайте прервемся.]

[Безумно интересно.]

Мне кажется, что я, как-то не знаю, я не знаю, зачем это нужно вот, честно сказать, кому это нужно и зачем.